Текст книги "Чужие облака (СИ)"
Автор книги: Альбина Андерсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
– Весь ужас в том, что у нее нет выбора. Она ничего еще не поняла в этой жизни, а мы за нее уже все решили.
– Думай о хорошем, Клопов, – посоветовала Тайка.
– Что мы делаем Тая? Во что все это выльется? – Глаза у него были мутными, язык заплетался, его порядком развезло.– Куда идет с песнями вся эта ваша хунта? Все боятся, я боюсь.
– Уууу, – сложила губы дудочкой Тайка.
– Я – сквай, ладно. До нас еще не добрались, но наше время придет. Что вы будете делать с нами неизвестно. Подозреваю что ничего хорошего. Пока вы слишком заняты собой. Но мне страшно за будущее. Я же вижу, как вы своих же под микроскопами разделываете. Для вас же все – генетический материал!
Клопов снял очки и стал нервно протирать их салфеткой.
– Мне все претит. Песни, флаги, ордена, опознавательные знаки… Говорят в Центрах введут униформу. Сначала я думал, что все это фарс и я смогу соскочить в любой момент, как мне обещали, но теперь знаю, что не могу…Я все время боюсь. Получаю ваши поганые деньги, будь они прокляты, и не сплю по ночам. – Он устало откинулся на кресло. – Это жутко, когда такие как вы воспринимают себя серьезно. Высшая раса на эволюционной лестнице, – передразнивал он последнюю речь отцов-основателей.
– А баблос получать приятно, правда? – уколола его Тайка.
Но Клопов будто не слышал ее.
– Ну как? – продолжал он, – Как мы можем вербовать объекты, когда сами гребаные представители аэрорасы – венца природы, не хотят участвовать в программе возрождения? – вскрикнул он. Его качнуло на стуле.
Тайка сделала удивленное лицо.
– Ты и Зигги! – ткнул он в Тайку пальцем. – Какого хрена вы вербуете объекты, когда сами бежали от программы?
– Ну, дядя…– начала Тайка. Она не любила когда напоминали ей о прошлом.
Клопов прервал ее, он был сильно возбужден.
– Ты не захотела служить идеалам…
– Клопов, заткнись, – начала по настоящему злиться Тайка.
– Что ты сделала с собой, а? – Он нарисовал в воздухе перед ней размашистый крест. А потом ткнул в его середину, поставив точку где –то на уровне ее живота. – А другие? Зигги – чистая кровь, он должен быть пропитан идеей. Она должна плавать у него в венозной крови вместе с эритроцитами. И что? Он на коленях умоляет меня не отправлять Лилю в Санаториум. А тянет-то она на чистую девятую с плюсом!
– Как девятую? У нее четвертая категория!
Тайка мгновенно протрезвела.
– Вот так…Я отослал чужие сэмплы. Ей дали четверку и оставили в отделе. Мне нравится Зигги, – бормотал Клопов. – Он месяц у меня в ногах валялся. Ты же знаешь, с девяткой Лилю бы сразу забрали. Они жить друг без друга не могут, я пожалел их и сам подставился. Теперь как под топором...
Тайка была настолько поражена и ошарашена, что не смогла сказать ни слова, а только неверяще всматривалась в Клопова. Не бредит ли он после коньяка? Лиля, которая на самом деле всегда была девятой, скрывала это вместе с Зигги, чтобы избежать Санаториума. Это было большое преступление, и если бы оно раскрылось, наказание было бы самым страшным.
– Вызовите моему другу такси, – попросила она зевающего бармена.
С этого дня Тайка по-новому смотрела на Лилю. Что-то нехорошее поднималось в ней при этом. Лиля оказалась с двойным дном. Смогла безнаказанно обвести всех вокруг пальца, чтобы остаться в жизни скваев. Когда самой Тайке пришлось заплатить за это очень высокую цену. Чувство ненависти зрело в ней как чирей. И когда пришло назначение в Пан-американский Центр, а Зигги так равнодушно потрепал ее за ухо, ее прорвало. Она написала рапорт Вильштейну обо всем, что узнала от Клопова. О нарушениях устава доктором Клоповым и Лилей Громич. О сокрытии фактов, попрании идеалов и предательстве. О том, что Зигги непосредственно замешан в этом, она умолчала. Рука не поднялась угробить человека, которого она любила.
Клопова экстерминировали через неделю. Без трибунала и прочей волокиты. Его просто вытолкали из окна собственной квартиры. Жена, которой как вдове Братство пообещало хорошую пенсию, подтвердила в полиции что он страдал от депрессии и часто заговаривал о самоубийстве. Доктор нравился Тайке, но нельзя приготовить омлет не разбив яиц. Когда эта мысль пришла ей в голову, она долго хохотала. Клоповские яйца разбились буквально, десятый этаж –это высоко для сквая. Лилю вызвали в Центр и оттуда она не вернулась, ей сразу же вшили в дело оранжевый вкладыш. Это означало, что из Санаториума она не выйдет никогда. После ее участия в программе, ее экстерминируют. Возьмут от нее все, что можно, и когда она перестанет быть нужной, ее уберут. Зигги сняли с должности за халатность и наградили первым предупреждением. Он получил голубой вкладыш за то, что якобы не знал, что у него происходит под носом. После недолгих переговоров Тайке отменили промоушн в Америку и она заняла место Зигги. Так она въехала в квартиру, в которой теперь жила.
Глава 35
Муся никогда не видела Киру такой. В подруге, раньше черпающей радость отовсюду, что-то сломалось. Лицо ее неподвижно, как у покойника, кажется что она умерла внутри. И вся стала жесткая, неживая. Молчит и никогда не слушает того, что говорят ей другие. Иногда в ней как-будто что-то просыпается, но оно неизменно наполнено злобой и горечью. Муся догадывается, что ей пришлось пережить слишком много подлости, она увидела мир другим. Со знанием такой жизни она уже не могла быть прежней, утратила способность радоваться.
– Достань веселого человека, – приставала к ней Муся как раньше.
– Он сдох, – отмахивалась Кира.
В детстве они могли смеяться до икоты и колик в животе. Вместе валились на пол, Муся колотила одной рукой по линолеуму и зажимала себе рот другой, а Кира хохотала во весь голос. Слушая ее заливистый смех, Муся заходилась вновь.
Апатичная ко всему, теперь она встает рано утром и проводит день, помогая Зилоле в пекарне. Остервенело хватается за все и работает с раннего утра до позднего вечера. Всегда замкнутая, никогда не улыбнется и даже не шикнет на Мусю, если та нечаянно разразится матерком при Зилоле.
Вот уже несколько дней они живут в подвале ресторана Чабан и рубаб. Зилола показывает им как разделывать тесто. Оно расходится под руками, лезет мягкими комьями между пальцами. Муся уминает его в огромной чаше. А Кира формирует шары. На столе целая армия таких. Вот эти уже поднялись, их можно раскатать в лепешки, проколоть чекичем и опять поставить на расстойку. Потом, перед самым тандыром посыпать кунжутом. Кира теперь подвязывает голову платком как и Зилола, нельзя чтобы волос упал в тесто. От жара печи у Зилолы бордовое лицо, с фартука ее осыпается мука, руки до плечей в ожогах. Тандыр опасная вещь и она никого к нему не подпускает. Лепешек нужно печь много, кроме ресторана, пекарня снабжает еще две узбекские точки. Рано утром они пекут хлеб, потом поднимаются на кухню. Вечером Кира обслуживает посетителей в зале. На ночь они с Мусей моют рабочие помещения, пока Зилола замешивают тесто на утренний хлеб. Кира так устает, что добираясь до комнатки, каждый вечер валится на курпачу и сразу же засыпает. В рабочие дни Муся ищет работу, они так условились с Кирой, одна из них должна найти постоянную работу. Здесь их кормят, так что с голоду они не умирают. Правда Мусю возмущает, что они живут как побирушки и не могут себе позволить даже хорошего шампуня. К тому же ей кажется, что Киру нужно немедленно вытаскивать из подвала, подруга здесь загибается.
С работой вне ресторана все не клеилось, и Мусе все время хотелось что-нибудь предпринять, чтобы деньги появились быстрее. И они появились. Ночью в прошлый четверг она вернулась с деньгами. Бледную и пьяную ее привезли на машине двое мужчин. В сумочке лежали деньги, которых было достаточно, чтобы на месяц снять комнату. Утром в пятницу, выпив аспирину от головной боли, Муся торжественно протянула раскрытую сумочку подруге. Кира вытащила не только деньги, но и пару презервативов, которые Муся забыла припрятать. Милованова понемногу начала разбираться в жизни и ее уже не провести, как раньше. Она сразу же просекла откуда эти купюры. Как разъяренная кошка она ударила Мусю несколько раз по плечам.
– За эти поганые деньги мне ничего не нужно, – сказала она твердо. У Муси задрожали губы. Но Кира в этот раз не бросилась обнимать подругу.
– Да, давай отдадим их нищим! Все лучше, чем бриллианты покупать…Мы же с тобой миллионерши, – выдавила растерянная Муся.
Кира схватила деньги и выбежала. Когда она вернулась, Муся была уже вся в слезах.
– Спалила, да?
– Зато ты больше никогда этого не сделаешь.
– Больная на всю голову, – сказала Муся пожимая плечами. – Как была так и есть. Ничто тебя не учит. Я сделала это для нас, о тебе думала! – выпалила она с обидой. – На войне как на войне, любые средства хороши…А что сделала ты? Кроме того, что превратилась в полную суку? Из-за тебя мы сейчас в такой заднице! Когда мы уходили от Туровцына, ты хоть раз подумала обо мне? Что мне, может быть, придется на улице зарабатывать?
Кира топталась на маленьком пятачке, сворачивая на полу одеяла и коротко отрубила :
– Тебе нужно было остаться, он вполне в твоем вкусе. Не мелочный человек. Мог бы морду тебе набить, с размахом, по-миллионерски.
– Это из-за тебя …
– Я не могла! – сорвалась Кира. – Я не могла! Если бы он до меня дотронулся, я бы умерла. Как ты этого не понимаешь? Он вынудил меня согласиться! Что это за человек? Он спас меня от смерти, чтобы иметь возможность щупать меня! Пойми, мне легче было удавиться, чем позволить ему…, – она содрогнулась и на лице у нее было написано такое отвращение, что Муся все поняла. Она знала, что у Миловановых свои задвиги, и если они в них упрутся, то ничего не поделаешь.
– Хоть бы Зилоле подарок купили, – сокрушалась она о сожженных деньгах.
– Если бы Зилола знала, что это за деньги, она бы бросила тебе его в морду.
– Как была дура, так и есть.
Муся сидела в углу и вытирала лицо пододеяльником.
В ту ночь, когда они ушли от Туровцына, им пришлось бродить по городу до утра. Сидели в парке, потом в кафе. Муся бесконечно висела на телефоне. Наконец, под утро им перезвонили из Ташкента, и они, подхватив вещи, остановили старенькие жигули. С заднего двора ресторана дверь открыла худенькая женщина в платке. Она уже была в курсе, и без каких либо эмоций на лице провела их в комнатку в подвале. У стены стояла узкая кровать, в изголовье ее подпирала тумба со сложенными на ней одеялами, рядом круглый стол и один стул. На столе стоял заварочный чайник и треснутая пиала. Женщина поставила стул на стол, раскинула на полу пару одеял, скатала еще одно валиком и положила в изголовье. Осталось совсем немного места у порога, где поместились только женщина и Муся, Кира осталась за дверью.
– Ну что же…– сказала Муся, – Не Метрополь, конечно... Но учитывая обстоятельства пойдет.
– Меня зовут Зилола, – сказала женщина, и поправив на голове платок вышла, оставив подруг отсыпаться.
Чекичем Кира продавливает дырочки в середине лепешек и посыпает их кунжутом. Она поднимает лист и относит его ближе к тандыру, на расстойку. Потом Зилола, обмотав лицо мокрым полотенцем будет лепить лепешки к раскаленным стенкам тандыра. Муся внимательно наблюдает за Кирой. Подруга раскраснелась, но на лице безрадостное выражение. Она несчастлива, но кажется ее не тяготит эта кухонная работа. Она старается быть занятой, чтобы не думать ни о чем. Кира не присаживается ни на минуту. Если у нее появляется свободное время она тут же бежит наверх, чтобы помочь в зале или остервенело моет посуду. Муся знает, что подруга тяжело переживает расставание с Глебом. Но она никогда не позвонит ему, за это Муся спокойна. Кира слишком горда. И еще…Что-то помимо этого мучает ее. Что-то произошло между ней и Тайкой с Зигги. Муся много раз пыталась выведать, но Кира избегает разговоров на эту тему и отмалчивается.
По вечерам они ложатся на полу, рядом с кроватью Зилолы. Комната такая маленькая что ногами подруги упираются в дверь, а головой оказываются под столом. В комнате пахнет фанерой и лимоном, только что попили чай. Муся рассказывает про свои дневные приключения. Она решила преподавать поул-дэнсинг, ведь она это умеет делать как никто другой. У них нет денег арендовать помещение, поэтому Муся ищет уже действующую школу, куда может устроиться инструктором. Каждый день она колесит по Москве в поисках работы и каждый день ей есть что рассказать. Мусю распирает от сегодняшнего дня, ей нужно поделиться, но Кира лежит закрыв глаза и поджав губы.
– Милованова, – тормошит ее Муся.
– Спать хочу, – отрезает Кира.
Но Муся не сдается.
– Нет, ты представляешь, эта коза снимает меня с шеста. Объяснить словами она не может. А хотела она выход с пилона через падение. Сама прыгает на шест, зарисовывает свою кривую разножку. – Муся сгибает два пальца, показывая насколько плохо коза разводит ноги. – Потом отпускает ляжки чтобы скользнуть вниз, но не удерживает корпус...Рухнула вниз как мешок с картошкой, – Муся прикладывает руку к груди. – Звук был страшный, я думала она шею сломала. А ни фига, встала, надула губки и говорит : Ну, примерно вот так. Я отвечаю: Если вот так, то…
– Я однажды упала с третьего этажа, – перебивает ее Кира. Вид у нее задумчивый, глаза остановились.
– Да, – вздыхает Муся. Ей жалко что Кира не дала дорассказать. Там самое смешное было в конце ее ответа корявой тренерше. Но подруге совсем не интересно что происходит в Мусиной жизни. Кира погружена в себя. Она живет своими мыслями, чувствами и страхами. Муся не может добиться что именно гложет подругу. Сколько раз Муся пыталась разговорить ее, вытащить это глубоко запрятанное, но Кира сразу замыкалась. Только однажды она в сердцах сказала : Я не могу сказать, потому что это сводит меня с ума. Я не хочу, чтобы и ты тоже…Пусть уж я одна буду мучиться...
– Упала, и ни одной царапинки, – шепчет Кира.
Молчавшая до сих пор Зилола вдруг свешивается к ним с кровати. Ее толстая, заплетенная на ночь коса сваливается Мусе на грудь.
– В Бухаре так было, давно. До революции еще. У нас все старики знают, а мне бабушка сказала. Одна женщина, думали мужу изменяла. Наш Калян Минарет знаете? Знаете какой высокий? Ее в мешке оттуда бросили, она упала, а мешок шевелится. Люди развязали мешок, а она вот, живая. Только белая вся стала. Муж заплакал, попросил чтобы ее отпустили. А они нет, виновата! Опять в мешок и в другой раз сбросили.
– Забили бы уж камнями, чтобы наверняка, – говорит Муся.
Зилола цыкает на нее языком.
– Развязали, а она живая. Поняли люди, что она не виновата, злые сплетни все это, вранье. А ее фэрештэ спасали, потому что она чистая. По русски? Ангелы! Они ее за руки брали и тихонько на землю ставили. Муж жену за руку взял и они домой пошли. И все люди молчали, только фэреште тихо пели.
– Чудесно, – зевнув комментирует Муся.
Кира не мигая смотрит в потолок. Мусе становится нестерпимо ее жалко и она целует подругу в плечо.
В понедельник днем Кира ездила в Мусей на конкурс. Школа пол– дэнса набирала инструкторов. Муся боялась и попросила Киру побыть с ней рядом. Сев на пол, рядом с владельцами школы, Кира равнодушно смотрела как по очереди девочки босиком подходили к шесту и вертелись на нем. Муся была пятой и Кире было с чем сравнивать. Невысокая, вся тугая и ладная она творила с шестом невиданные вещи, и если другие девочки тоже справлялись неплохо, все же они не дотягивали до подруги. Глядя на ее бешеное лихачество, трудно было поверить, что еще утром она ходила по пекарне и жаловалась на головную боль.
– Сачок твоя Муся, – сказала Зилола. – Ей только жрать и дрыхнуть.
– Я создана для другой жизни, – со вздохом согласилась Муся.
Назад они ехали в метро. Кира дремала, а Муся с жвачкой во рту осматривала пасажиров, которых в час пик было много. В основном офисные работяги. У всех у них были усталые, мрачные лица. Муся вздохнула, достойными мужчинами здесь не пахло. Перед своей станцией они поднялись, чтобы в такой давке добраться до выхода вовремя. Около дверей лицо Киры изменилось. Врезавшись глазами в один из постеров, она застыла. Муся повернула голову. В рамке под стеклом, разметавши ноги сидела Марина. Сиреневый бюстгальтер оттенял отливавшую медью грудь, губы были соблазнительно влажны, широко расставленные бесконечные ноги сияли в шелке чулков. Муся выплюнула в пальцы жвачку и с размаху залепила ею Марине между ног. Поезд остановился. Она схватила подругу под локоть и потащила к эскалатору.
Муся вернулась с радостными новостями. Ее взяли на работу. Школа раскрученная, занятия с раннего утра до позднего вечера. Ей дают четыре класса в день. После обеда Кира сидит на единственном стуле, который выносят на ночь из комнаты, потому что иначе им не разместиться. Ладони ее сложены на коленях, она устала после тяжелой работы в пекарне и на кухне. Муся про себя отмечает статичное лицо и затуманенный взгляд.
– Я теперь очень занятый человек, – хитро сощурив глаза говорит Муся.
Кира растягивает рот в вымученную улыбку, но глаза остаются безразличными.
– Меня взяли на работу! – верещит Муся. – Очнись наконец, можно будет кутнуть в ресторане и Зилоле подарить что-нибудь. Ну же, Кирка…
Муся тормошит подругу, но та вырывается. Все, что происходит вне ресторана вызывает у нее раздражение. Только в этом маленьком мирке и его рутине она чувствует себя спокойно. Она эмоционально забаррикадировалась от любого проникновения извне в ее жизнь.
– Оставь меня!
– Не оставлю, пока не станешь такой как раньше!
– Никогда не стану…, – угрожающе обещает Кира.
– Станешь!
Кира вдруг вскакивает со стула.
– Нет, не стану! Мне все равно! Все равно что тебя взяли! Плевать с высокой колокольни, понимаешь? – кричит она.
– Ну вот, уже лучше, – озадаченно говорит Муся присаживаясь на край кровати. – Если бы было так плевать, ты бы не орала.
Кира устало встает и медленно залезает на постель Зилолы, за Мусю. Закрывает глаза и накрывает ухо подушкой. Муся сбивает подушку, но подруга остается лежать неподвижно. Веки ее плотно сжаты. Она не хочет ничего видеть и слышать.
– Ты здесь погибаешь, я же вижу. Тебя нужно срочно отсюда вытаскивать. Вот что…Я позвоню Алишу и может быть смогу занять денег еще у одного говнюка… Хотя это будет трудно. Мы здесь больше не останемся.
Кира рывком садится.
– Как ты не понимаешь? Здесь мое спасение! Я драю кухню, скоблю столы и глажу салфетки, потому что тогда мне не так сильно думается. А если я думаю, я умираю…У меня голова вскипает от этих мыслей. Здесь мне хорошо, мне все нравится. Зилола-святая женщина! Ей ничего от меня не нужно… Она не лезет ко мне, как ты! Все от меня чего-то хотят. Все сволочи, я всех ненавижу! Я ничего-ничего-ничего больше не хочу.
Муся ахает.
– Чего это я сволочь?
Лицо у Киры гневное, руки трясутся, голос срывается.
– Ты? Ты хотела чтобы я Туровцыну...Уговаривала меня остаться. Нет? Я тебя тогда от двери еле отодрала.
– Я хотела чтобы у тебя все было хорошо.
– Вот как раз тогда было все хреново! А теперь можешь не переживать, теперь я здесь, и у меня все хорошо! А ты катись куда хочешь.
Она опять валится на кровать.
Муся тихонько дотрагивается до ее руки. Рука холодная как ледышка. Она крепко захватывает ее своими и пытается согреть.
– Ты позвонила Заболоцкому? – осторожно спрашивает Муся.
– Зачем? Чтобы он мне автограф оставил? Я для него чужой человек, мне он даже чернил пожалеет!
– Все сволочи, все! – язвительно замечает Муся.
– Да плевать мне на твоего Заболоцкого, отвяжись.
– Как мне хочется оттырить тебя этой подушкой. Посмотри какая ты стала? Ходишь сама не своя, точно больная. Всех ненавидишь. И я знаю, что это за болезнь. Глебус Зиминус – вот ее латинское название! Вот по кому ты убиваешься! Нашла тоже...Вот кто негодяй на пятерку! Есть он в твоем списке? Отвечай!
– Иди к черту.
– Я то пойду, думаешь чикаться буду? Одной дурой меньше в моей жизни, – говорит Муся усаживаясь поудобнее.
Плечи Киры трясутся все сильнее. Скорчившись на кровати, она начинает рыдать так громко, что Муся боится что ее завывания могут услышать в зале. Она тихонько гладит ее по волосам и плечам.
– Ну хорошо-хорошо, – говорит Муся. – Если ты на самом деле не можешь без него жить…Если уже совсем умираешь…Слушай, он звонил мне тысячу раз. Нашел мой номер у тебя в мобильном, искал тебя, умолял, требовал. Завалил сообщениями. Помнишь звонки, на которые я не отвечала? Это был не Гриша, это был Глеб. Уверена, что в свой списочек сволочей ты его не включила. А все таки, он самый первый говнючелло...
Кира уже не плачет в голос. Она часто всхлипывает, а потом и вовсе замолкает.
– Я тебе не говорила, – продолжает в тишине Муся, – потому что он твоего обрезанного ногтя не стоит. А ты сейчас плохо соображаешь, моя красавица, у тебя в голове все вверх тормашками...И ты бы сразу поскакала к нему высокими прыжками в па-сизо, чтобы антраша бить… я тебя знаю. И вот теперь у меня нет выхода, потому что ты совсем сдурела, – Муся отодвигает прядь волос с ее лица и ласково шепчет, – У него же остался твой телефон, а нам он позарез нужен. Мы ведь с тобой совсем беднушки, вот пойди и забери.
Глава 36
Народу в качалке негусто. Тайка любит это позднее время, она терпеть не может когда кто-то рядом сопит и потеет. Короткая майка позволяет ей любоваться своим прессом. Ноги ее задраны на наклонной скамейке, кровь прилила к лицу. Осталось еще пару подходов. Она то скашивает глаза себе на живот, где вздуваются тугие мышцы, то поворачивает голову к зеркальной стене, чтобы увидеть свое поджарую, выточенную тренажерами фигуру. Таракан стоит рядом и терпеливо ждет, пока она закончит. В пальто ему жарко и он наконец снимает его. Легкая озабоченность на его лице время от времени сменяется досадой. Тайка завернула его в свой джим, когда он ехал сдавать сэмплы Еникееву и теперь герметичный контейнер стыл в багажнике. Тайка видела что он расстроен и про себя потешалась. На кой черт Братству его сперма? Четвертая категория, размытый генофонд. Все что он может, это ползать по стенам. Все они смеются над ним, но он религиозно каждые две недели продолжает ездить к Еникееву. Все сдают и он должен. Если бы он знал, что доктор даже и не думает замораживать его материал, все сразу отправляется в мусорное ведро.
Тайка опускает ноги и присаживается на скамейке. Вытирает полотенцем лицо.
– Таракан, тут такое дело…, – Тайка переводит дух. – Тебе не кажется что в последнее время Зигги немного не в себе?
Он пожимает плечами, лицо его непроницаемо.
– Инструкции предписывают не обсуждать других членов Братства.
– Инструкции предписывают любить членов как братьев и сестер своих. – Любишь-ли ты Зигги как брата? – издевается она и увидев его растерянное лицо смеется. – Ладно, не парься.
Ублюдок, хоть бы бровью повел. Ждет куда я выеду, от этого зависят его реакции. Боится проколоться сдуру…А может до сих пор переживает, что сперму не сдал. Что миллионы его таракашек зябнут в машине. Туп или прикидывается? – размышляет Тайка.
– Зигги конкретно порет. Ты видел его перед конференцией? Он уже завалил столько заданий. Ничего не хочет делать, измывается над идеалами... Он намеренно губит себя. Пусть, это его личное дело. Я так считаю, если жить противно, возьми бритву, запри дверь и залезь в ванну без шума. Но он не хочет этого делать один, ему нужна компания! И он подставляет всех нас! Ты знаешь что он просил за Киру? Лилю Громич, оранжевую как апельсин. Лиля -девятая и смертница, ее никогда не выпустят. Теперь, когда до него дошло, что единственное куда могут выпустить эту лахудру – это крематорий, он собрался вредить нам. Он будет саботировать вербовку Миловановой.
Таракан кивает. Ну наконец-то, с этим он согласен.
– Зигги давно списан, – продолжает она. – Я тащила его, надеясь что он когда-нибудь опомнится. Все зря. Ты видел, он прямо таки рвется к экстерминации. И тащит нас всех вза собой. Шантажировать Хальстрема!
Таракан понимающе кивает.
– Ты не знаешь, на что он способен. Это такой упрямый скот, если что-то придет ему в голову, вышибить это можно будет только с мозгами. Он не даст нам обратить Киру.
Таракан снова кивает. Она выдерживает паузу, лицо ее становится скорбным.
– Миша, он мешает, его нужно убрать с дороги.
У нее в голове всплывают слова гимна : ...По которой мы идем к солнцу.
– Да.
Таракан немногословен.
– Вот и хорошо. Сделаешь, по дружбе? – спрашивает она таким же тоном, каким до этого просила подать ей флягу с водой.
Волна растерянности пробегает по лицу Таракана. Неужели занервничал? Откажется?
– Мне нужно разрешение, – наконец выдавливает он.
– Я напишу рапорт, а ты и Еникеев подпишете. Конечно, – вздыхает она, – не хочется выносить сор из избы, но другого выхода нет…Все нужно делать по правилам.
В волнении он судорожно вздыхает.
– Зигги любят в Центре. Хальстрем нам не позволит.
Вот это «НАМ» Тайке приятно. Значит Таракан всецело с ней.
– Придурок в семье, все равно свой придурок…Они морщились от его фортелей и при этом целовали в попку. Но теперь, когда Зигги так сильно обосрался, никто не захочет лобызать его. И потом, рапорт – это всего лишь формальность. Хальстрем уже дал НАМ разрешение!
Сегодня было самое счастливое утро в ее жизни. Накануне она не спала ночь и когда включала экран, у нее от страха сводило живот. По ее просьбе ей дали видео-линк с Хальстремом. Директор сидел перед камерой и лучился доброжелательной улыбкой. Она сразу заплакала. а Хальстрем потух и напрягся. Несколько минут она не могла успокоиться, а потом долго вытирала нос салфеткой. От нее не ускользнуло, что он мельком взглянул на свой дорогущий Брегет. Решив что пора, она начала топить Зигги в тоннах хорошо-подготовленного дерьма. Ничего не забыла, задумалась и присовокупила еще несколько серьезных грехов. Одним больше, одним меньше, ей не жалко. Наркотики, крамола и критика организации, безответственность на работе, сочувствие и помощь вербуемому объекту. Не сдает сэмплы и не подчиняется Тайке. Хальстрем слушал небрежно и все поглядывал на часы. Ах, тебе не интересно? – думала она. – А вот это? Зигги хочет вернуть Лилю Громич в обмен на объект 861Ep – Киру Милованову. Попирая интересы Братства он хочет изъять из программы Лилю. А если ему откажут, он будет вредить обращению Киры. Хальстрем перестал смотреть на часы и теперь слушал внимательно. Когда она закончила, он пару минут молчал.
– Напишешь рапорт, – сказал он задумчиво. – Я посмотрю, что можно будет сделать…
Этого она и боялась. Директору тяжело наказывать бывшего корешка, ведь они были друзьями. Соберется совет, который будет долго решать и Зигги скорее всего сойдет с рук.
– Обкурившись, он лжет на каждом углу, что по старой дружбе вы устроите ему свидание с Лилей Громич. Как можно так порочить вас!? Я не верю ни единому его слову, это абсурд! Чтобы человек такой чистой репутации мог обещать такое! Попрать наши законы! Ведь это пахнет трибуналом, не так-ли?
Тайка шла ва-банк, у нее не было другого выхода. Она дала понять Хальстрему, что он может жестоко поплатится за беспечно-данные обещания. Даже регдиректор не может безнаказанно нарушать кодекс.
Хальстрем начал нервно перебирать бумаги. Лицо его разрезали морщины, от напряжения сжатый крепко рот превратился в узкую щель.
– Напишешь рапорт, как я уже сказал…Остальное на твое усмотрение. Чтобы ты ни решила, я тебя поддержу. Этому ублюдку слишком многое сходило с рук. Дальше так продолжаться не может.Справитесь сами или нужен ОЭР?
– Мы сами, – ответила Тайка и по-вдовьи потупила глаза. Решение для Хальстрема тяжелое, но пусть он видит что и ей не легко.
Ей показалось, или в глазах у него зажегся огонек страха? Да, она все верно рассчитала. Директор никогда не признается в том, что обещал помочь Зигги в таком преступном деле. Он будет открещиваться до конца. Ай да Тайка, ай да сукина дочь! Удовольствие, которое в этот момент она испытала было колоссальным. Суметь прищучить самого Хальстрема! Она была уверена, что он и Зигги хотели обставить это дело тихо. Но олух– Зигги проболтался и теперь заплатит по полной. Росомахе пришло время рвать тех, кто загнал ее на дерево.
Нарукавником Тайка вытирает со лба пот и встает со скамейки.
– Решишь вопрос этой ночью. Сделаешь все чисто, приставим к ордену.
Лицо Таракана становится довольным. Подойдя ближе, он склоняется к ней.
– Я думаю Зигги ширяется.
– Ты догадлив, – отвечает она. Он не улавливает ее сарказма. – Я об этом узнала только недавно.
– Как ты хочешь это...? Может вколоть чего?
– Мне все равно. Главное чисто, без шума и наверняка. Я прямо вижу, как накалываю орден двух солнц на твой Бриони.
Когда он ушел, Тайка взялась за рукояти тренажера. От ее усилий тяжелый груз медленно и ритмично опускается на платформу. Зигги никогда не простит ей, что она сдала его девку в Санаториум. Когда-то он спас ее, а она уничтожила все, что он любил в этой жизни. Гложет-ли ее чувство вины? Ну может совсем немного. Он не оставил ей выбора и теперь Зигги ожидает темная бесконечность, к которой он так безудержно стремился. Ей приятно думать что для дела Зигги уже не понадобится, мавр сделал свое дело и теперь может уйти, с Кирой они справятся сами. После ее ухода от Туровцына, Зигги с Тараканом разнесли роскошный пентхауз олигарха. Что-что, а Зигги еще способен просчитывать на много шагов вперед. Умный, гад. Драгоценный фарфор был расколошмачен, хрустальные люстры снесены и зеркала разбиты вдребезги. Они разодрали занавеси, запачкали стены кетчупом, опрокинули скульптуры. Зигги по-умному прихватил со стен две бесценные картины Гейнсборо. Туровцын должен быть вне себя. К тому же, бугай, которого они с Тараканом убрали от двери, до сих пор находится в больнице с тяжелой черепной травмой. А он родственник Лосева – начальника охраны. Это значит, что Киру ищут как никого другого. Теперь, если она будет дурой и снова упрется, Тайке стоит позвонить богатею и он будет охотиться за ней, как голодный хищник за куском парного мяса. Спасение Киры только в стенах Братства, больше ей никто не поможет. Зигги отлично поработал, он может когда захочет. Теперь пришло время ему отдохнуть, он сам говорил что устал от всего. Что же, она позаботится об этом, в конце концов, зачем нужны друзья?
Глава 37
Звонок не работает. Дрожащей рукой Кира легонько стучит в дверь. Она только скажет : Я за телефоном…– И все. Лишь бы найти в себе силы и не сбежать сейчас, пока дверь еще закрыта. По ту сторону тишина и она стучит смелее. Что же понятно, его нет дома. Она так долго собиралась с силами чтобы прийти к этой двери и вот, все бесполезно. Точно зная что дверь ей не откроют, она смело тарабанит по ней. Лифт поднимается долго. Войдя вовнутрь, она устало облокачивается о панель. Вот и все. Заставить себя прийти второй раз она не сможет.
