Текст книги "Океан"

Автор книги: Альберто Васкес-Фигероа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Вначале дело ему представлялось легче легкого. Однако теперь по вине недалеких людей, которым, казалось, солнце выжгло последние мозги, ибо они разучились реагировать на события так, как должно это делать нормальным людям, он рисковал снова остаться ни с чем.

Сентено вышел к одинокому дому, однако залаявшая собака не давала ему подойти ближе. Но как он ни кричал, никто на зов так и не вышел, и не предложил ему стакана воды, и не указал дороги. Кто построил этот дом здесь, посреди безжизненной каменной пустыни, и где в этот момент находился хозяин, оставивший хозяйство на попечении злобного пса, оставалось лишь гадать.

Продолжая шагать по камням и застывшей лаве и морщась от боли, пронзавшей его разбитые в кровь ноги, Дамиан Сентено постепенно приходил к выводу, что пора перестать воевать со всей деревней и сосредоточиться на главном – на семействе Пердомо Марадентро.

Чтобы вытащить Асдрубаля из его норы на свет божий, ему придется убить всех Пердомо, медленно, по одному. В этой жизни мало что пугало или по-настоящему раздражало Сентено, однако единственное, к чему он не был готов, так это к тому, что горстка каких-то бородатых мужланов-рыбаков одержит над ним верх.

Спустя полчаса, повернув вместе с тропинкой в сторону, он лицом к лицу столкнулся с человеком, который накладывал мелкий древесный уголь – пикон в огромные корзины, которые затем собирался навьючить на верблюдов. Он сказал, что до Мосаги добрый час ходьбы через поле.

– Нет, – ответил он на немой вопрос Сентено. – Здесь вы не найдете ни дороги, ни машины, которая бы привезла вас на место.

– Вы уверены?

– Я здесь живу с рождения, сеньор, а потому знаю, что говорю. Верблюд – единственный вид транспорта, подходящий для этой части острова.

Дамиану ничего не оставалось, как, морщась от чувства унижения, залезть в одну из корзин и так, покачиваясь на лениво выступающем дромадере, ведомом невозмутимым крольчатником, который, время от времени посмеиваясь, подкручивал свои густые усы, въехать в Мосагу.

– Вот везу вам христианина! – весело произнес мужчина, заставляя животное стать на колени перед дверьми, в которых уже появилась Рохелия Ель-Гирре. – Он заблудился и отбил себе все ноги. Но так как он уверял, что он ваш друг, то я его и привез…

Рохелия, не сводя с Сентено взгляда, в котором злоба мешалась с презрением, утвердительно кивнула.

– Благодарю за услугу, Чо Ансельмо, – сказала она. – Зайдите на кухню и налейте себе глоточек вина. Да отнесите крендельков своим ребятишкам. Я их вытащила из печи всего час назад. – После чего она обратилась к Сентено: – Хозяин в спальне. Доктор приказал, чтобы его никто не будил.

– Он что, болен?

– Абелай Пердомо ночью хотел его убить. К счастью, мой муж услышал крики и вовремя прибежал на помощь. Мерзавец скрылся.

– Абелай Пердомо? – удивился хозяин верблюда. – Марадентро из Плайа-Бланка? Мне это кажется маловероятным.

– Почему же? – кисло отозвалась Рохелия. – Если его сын убил сына хозяина, то почему бы отцу не попытаться убить его самого?

Чо Ансельмо тут же сообразил, что все это не то дело, в которое стоило бы совать нос, и, не произнеся ни слова, направился в кухню за обещанными стаканом вина и крендельками. В предстоящие шесть месяцев его единственной заботой станут поля, пикон, который нужно грузить в корзины, да ленивый верблюд. Остальное же – печаль других, а у него и своих дел по горло.

Дамиан Сентено, не обращая внимания на недовольство Рохелии, попросил показать ему душевую, где бы он смог смыть с себя пыль, которая, казалось, навсегда вплавилась в его кожу под лучами жаркого солнца.

– Подожду, пока не проснется дон Матиас, – уточнил он. – Жандармы уже прибыли?

Он мог бы поклясться, что выражение лица женщины, которая тут же развернулась и последовала на кухню за хозяином верблюда, слегка изменилось.

– Хозяин не захотел вызывать, – ответила она. – Он сказал, что вы уладите это дело. За второй дверью наверху вы найдете спальню и ванную. Можете пользоваться. Через полчаса я подам вам ужин.

Опускаясь в теплую воду, Сентено поблагодарил судьбу, подарившую ему удовольствие, какового он не испытывал с момента прибытия на остров. Затем он обмотался большим полотенцем и приказал, чтобы к утру ему доставили чистое белье. Ужинал он один в сводчатой и мрачной столовой огромного дома Кинтеро и, покончив с едой, попросил Рохелию, чтобы та позвала своего мужа, Роке Луна.

– Зачем?

– Хочу, чтобы он рассказал, как это произошло.

– Он ведь уже говорил: услышал крик, прибежал и спугнул Абелая Пердомо.

Впрочем, Рохелия Ель-Гирре не стала упорствовать, понимая, что тем самым может возбудить в хитром Сентено подозрения, и пошла за своим мужем, который в этот час набивал обручи на бочки в подвале.

– Хочет видеть тебя, – сказала она.

– И что я ему скажу?

– То же самое, что врачу и старику, – рыкнула она. – Ты мне помешал убить его, однако клянусь, если ты меня отправишь в тюрьму, то пойдешь вместе со мной.

– Сумасшедшая, – проворчал Роке Луна, откладывая в сторону молоток, которым набивал металлический обруч. – Совсем ты сбрендила! Убить старика! И как это пришло тебе в голову, когда всего-то и дела, что терпеливо ждать.

– Терпеливо! На терпение я растратила всю свою жизнь.

– Это я терпел в то время, как ты мне наставляла рога! – взвился он.

– Эк как ты заговорил! Да тебе же все равно было, отсасываю ли я уже в десятый раз за день старику или мою отхожие места. Тебе-то и нужно было, чтобы тебя в покое оставили, чтобы каждый вечер ты преспокойненько устраивался в своем углу с трубочкой и домино. Или чтобы тебе не мешали каждое воскресенье таскаться на твою чертову рыбалку! – Она коротко, с горечью хохотнула. – На рыбалку! Четыре часа рыбалки, а остальное время в борделе Табиче. Ты думаешь, что я не знала? То, что я зарабатывала, деля постель с другими мужиками, ты просаживал с другими бабами. Однако с меня хватит! Все это время я жила лишь мечтой, что в один из дней и этот дом, и эти виноградники станут моими… – Она зло сплюнула на пол. – Будь ты проклят! Если бы ты не появился так некстати и не помешал мне, сегодня я была бы уже хозяйкой этого дома.

– Как ты можешь быть настолько глупой? Даже если хозяин умрет сам собой, то ни дом, ни виноградники твоими не будут. Где это видано, чтобы служанка была наследницей хозяина? Прекрати уже мечтать! Когда дон Матиас уйдет в мир иной, может быть, нам кое-что и перепадет, однако нам придется убраться отсюда навсегда. Кретинка! Я не стану доносить на тебя, но оставь свои фантазии и спустись наконец-то на землю. Ты всего лишь старая служанка, проститутка, воровка и, что до меня, так еще и убийца!

Он вышел, не дожидаясь ответа, и уже спустя минуту тихо стучался в дверь столовой. Тон его голоса и выражение лица полностью изменились, как только он открыл дверь и услужливо произнес:

– Вы хотели меня видеть, дон Дамиан?

– Хочу, чтобы вы рассказали о случившемся.

Роке Луна, крутя в руках потрепанное сомбреро, притворился, что ему не так-то и легко припомнить события минувшей ночи.

– Видите ли, дон Дамиан, – начал он, – у меня сон тревожный. Сплю, как пес: одно ухо опущено, а другое поднято. Это в крови у всего нашего семейства. Посему и фамилия у нас такая: больше подходит для ночи, нежели для дня… – Он сделал паузу. – Уже было поздно, когда я услышал голоса в саду, и это меня удивило, так как хозяин не ждал гостей. Потом голоса усилились, спор стал громче, и я вспомнил, что Абелай Пердомо уже несколько раз пытался поговорить с доном Матиасом. Я забеспокоился, начал одеваться, и именно в этот момент до меня донесся крик. Я выскочил в чем был, тоже закричал, спрашивая, что происходит, и увидел, как кто-то убегает, перепрыгивая через виноградные лозы. Я бросился в ту сторону, откуда доносились стоны, и увидел дона Матиаса, лежащего на земле с разбитой головой. Это был настоящий кошмар. Смотреть на него было больно!

– Он был без сознания?

– Не совсем. Но он был оглушен.

– Он сказал вам, что это был Абелай Пердомо?

– Это был Абелай Пердомо.

– Откуда вам известно?

– В саду и огороде полно его следов. Точно такие же, какие он оставил вечером на дороге перед домом. Никто больше вчера не приходил, да и лишь такой великан, как Абелай, может оставить такие следы. Хотите на них посмотреть?

– Нет. Не сейчас. Что вы сказали врачу?

– То, что приказал дон Матиас: будто бы он шел и ударился об одну из стен, что окружают виноградник.

– Что еще сказал хозяин?

– Ничего, и без того слов было достаточно. Он был очень слаб и немного не в себе.

– А вы что думаете?

– Я не думаю. – Роке Луна изобразил скромную улыбку. – Хочу сказать, что мне платят за работу, а не за то, чтобы лезть в чужие дела. Все, что произошло, очень печально, однако мне следует от всего этого держаться подальше.

– А Рохелия?

– То же самое.

– Где была Рохелия?

– Спала. К счастью, у нее сон не такой тревожный, как у меня.

– Понимаю. – Дамиан Сентено пристально посмотрел на Роке Луна, но тот выдержал взгляд, всем своим видом давая понять, что готов отвечать на дальнейшие вопросы. Однако больше ничего Дамиан Сентено спрашивать не стал и едва заметным движением руки отпустил его: – Хорошо. Можете теперь идти. Я же пойду прилягу, но хочу, чтобы меня разбудили, как только проснется дон Матиас. Ясно?

– Вполне, дон Дамиан. Я останусь присмотреть за ним. Не хватало еще, чтобы этому проклятому Пердомо Марадентро взбрело в голову вернуться и добить хозяина. Доброй ночи!

Уже засыпая, Дамиан Сентено снова подумал о том, что сегодня все ему врут. Может быть, он слишком рано становится подозрительным, однако он готов был дать руку на отсечение, что ни Педро Печальный, ни Рохелия, ни Роке Луна не сказали ему ни слова правды.

– Да будет проклят этот остров! – процедил он. – И люди, что живут здесь, тоже да будут прокляты!

~~~

Мануэла Кихано с рассветом спустилась к берегу и дошла до одной из многих бухточек, затерявшихся среди скал. Там она разделась догола, вошла в воду и мылась крупным куском зеленого, плохо пенящегося мыла до тех пор, пока от холода тело ее не начала бить крупная дрожь.

Наконец она обсушилась на утреннем ветру, снова надела свое единственное платье, купленное ей мужем, и направилась к Аурелии Пердомо, которая была ее учительницей и которую она выбрала в качестве крестной в день своей свадьбы.

– Вчера ночью меня изнасиловали трое мужчин, – сказала она.

Аурелия так и села, обмякнув, на кухонный табурет и закусила губу, чтобы не закричать. Она, не проронив ни единого слова, с бесконечной жалостью во взгляде посмотрела на молодую женщину, которую знала с рождения и о которой одно время подумывала как о потенциальной невестке.

– У них лица были закрыты масками, да еще и было темно, – продолжила Мануэла, – однако я знаю, что это были чужаки. От них не пахло морем, да и руки у них были не такие, как у рыбаков.

– Ты рассказала о случившемся Онорио?

– Он еще не вернулся из моря.

– Думаешь рассказать?

– Зачем? Чтобы он пошел туда и его убили? – тихо возразила она. – Никто, кроме тебя, не должен этого знать. Даже моя мать. Она начнет кричать и закатит скандал, который не снился и всем чертям в аду. И люди, хоть и станут жалеть меня, будут шептаться у меня за спиной. Тогда уже ни я, ни Онорио не сможем спокойно жить в этом селении. Но я родилась здесь и хочу здесь же умереть.

Аурелия молча кивнула и снова хранила молчание, пока готовила цикорий, в трудные времена заменявший островитянам кофе. Она наполнила две чашки, принесла несколько галет, которые сама же и состряпала, козьего сыра и, наконец, села напротив своей ученицы:

– А почему только мне ты об этом рассказываешь?

– Сама знаешь.

– Я буду знать лучше, если ты мне объяснишь…

– Эти люди здесь из-за вас, – сказала Мануэла. – Они ищут Асдрубаля и не прекратят творить зло, пока не найдут его. – Она на секунду замолчала, пока нехотя надкусывала сыр. – Сегодня зло пришло в мой дом. Но я об этом никому не скажу. Однако завтра или через неделю они выберут другую, которая станет кричать и обо всем расскажет своему мужу, и он обязательно захочет отомстить… – Она пристально посмотрела на Аурелию. – А может, она станет сопротивляться, и тогда они ее убьют…

– Понимаю.

Мануэла Кихано ничего не сказала, и Аурелия выдержала ее взгляд, который лучше любых слов говорил о ее чувствах.

– Понимаю, – повторила Аурелия. – Считаешь, что это мы виноваты в твоей беде? И что мы будем виноваты в любых зверствах, которые станут творить чужаки?

– Я не из тех, кто может судить Асдрубаля, – последовал ответ. – Думаю, что любой другой на его месте сделал бы то же самое. Однако нет никаких сомнений: если бы он сдался, то все снова встало бы на свои места.

– Если он сдастся, его убьют.

– Цивильная гвардия защитит его.

– И сколько времени они смогут его защищать? – задала вопрос Аурелия, и в голосе ее послышались сердитые нотки. – Если Матиас смог притащить сюда этих мерзавцев, думаешь, он успокоится после ареста моего сына? Да он даст взятку тюремщику и заплатит какому-нибудь убийце, чтобы тот зарезал моего сына! Нет! – добавила она твердо. – Если и было время, когда я сомневалась, как поступить, то оно давно прошло… Никто не хочет справедливости для моего сына. Я не стану уговаривать его вернуться, ведь тем самым я бы уговаривала его принять смерть от руки убийц!

– Ну а я в чем виновата? Или бедный Торано, у которого сожгли баркас? Или все эти люди, у которых нет воды даже для того, чтобы приготовить себе еду? Или Исидоро, которому разгромили таверну и он до сих пор не может оправиться от побоев? – Она протянула руку над столом и взяла руку Аурелии, лежавшую рядом с чашкой. – Я люблю тебя всем сердцем, мы подруги, и я благодарна тебе за все, чему ты меня научила. Одно время я даже думала войти в вашу семью. Я смогу пережить то, что со мной сделали. Страх уже прошел, а унижение со временем забудется. Забеременеть я не могу, так как со дня окончания месячных прошло всего два дня. Через несколько месяцев я лишь изредка стану вспоминать о случившемся. Но вот другие?

– Ты считаешь, что я не думаю о них каждую минуту? – Казалось, что Аурелия впервые вот-вот потеряет выдержку и заплачет. – Все это время я живу как в кошмаре, жду, что то, что случилось с тобой, произойдет и со мной. Или эти выродки просто убьют меня. Они пытаются надавить на нас, используя вас всех, ибо понимают, что мы все скорее умрем, чем выдадим своего сына и брата. Клянусь тебе, я уже давно потеряла сон, пытаясь решить проблему, но ровным счетом ничего мне в голову не приходит.

– Вам следует уйти.

– Уйти? – Аурелия махнула рукой, выражая этим жестом согласие с собеседницей. – Да, мы над этим думали, но куда? У нас нет денег, а здесь наш дом, наш баркас и море, которое мы знаем. Абелай рыбак. Он с детства рыбачит в этих водах и знает здесь каждый камень, каждую волну. Да и на что мы будем жить, если уедем, я не знаю.

– У тебя есть родня на Тенерифе.

– Моя мать давно умерла. А прочие родственники знать ничего не хотят о женщине, связавшей свою жизнь с неграмотным рыбаком, пусть бы даже я умирала от голода на их глазах. И если даже мы переедем на Тенерифе, думаешь, они оставят нас в покое? – Аурелия отрицательно покачала головой. – Нет! Ненависть этого человека не знает границ. Он поклялся убить Асдрубаля, и его ничто не остановит, пока он не добьется своего.

– Асдрубаль навсегда должен покинуть этот остров, – ответила Мануэла Кихано. – Мир очень большой, да и дон Матиас Кинтеро далеко не самый могущественный человек на Земле. Рано или поздно он поймет, что его чаяния бесплодны, и отступится.

– Не отступится. Он выместит всю свою ненависть на Айзе или Себастьяне… или на нас. Мы пытались говорить с ним, но он не в своем уме. Не в своем уме от ненависти и одиночества! Иногда, когда я лежу в постели, я думаю о том, что его гложет, пытаюсь поставить себя на его место и понять его. Так я пришла к мысли, что мы все ему ненавистны. Ему претит наша дружная семья, здоровье моих детей, то, что мы всегда были гомогенны.

– Гомо… что?

– Гомогенны. Это значит, что мы всегда были одинаковы, все мы принадлежим к одному и тому же классу, все мы живем вместе, одной большой, сплоченной семьей.

– Ты мне никогда не объясняла этого слова.

– Я тебе объясняла, но в то время тебе больше нравилось поглядывать в окно и высматривать, не вернулись ли мои сыновья из моря, чем слушать мои слова. Почему ты не вышла замуж за Себастьяна?

– Тогда он не был до конца уверен, хочет ли жениться, – слабо улыбнулась Мануэла. – Я бы нашла способ подтолкнуть его, но боялась это сделать.

– Боялась чего?

– Айзу.

– Айзу? – удивилась Аурелия. – Но Айза его сестра, и Себастьян бы никогда…

– Я знаю, – согласилась девушка. – Ты совсем не о том думаешь. Но в вашей семье Айза словно богиня. – Она прищелкнула языком и подняла руки, давая понять, что сдается. – Истина в том – если, конечно, отбросить в сторону зависть, – что Айза и есть богиня. Мне было страшно входить в вашу семью и, постоянно сравнивая себя с ней, раз за разом проигрывать в этом споре. – Она смешно, по-детски сморщила курносый носик. – Я себя знаю: я смазливая канарка, грудастая к тому же. Я из тех женщин, что нравятся мужикам. Онорио от меня без ума. Он готов целовать мои следы повсюду, где бы я ни прошла, а когда я начинаю раздеваться, у него изо рта слюна капает. В своем доме я королева, и мой муж видит меня такой. – Она снова прищелкнула языком, на сей раз гораздо громче. – Однако здесь, рядом с Айзой и тобой, я бы превратилась в бедную толстушку, рожающую детишек… – Немного помолчав, она добавила: – Поэтому-то я и побоялась.

– Ты бы мне нравилась как сноха.

– Только потому, что я местная. А еще я бы тебе нравилась не потому, что я такая, какая я есть, а потому, что ты знаешь меня как хорошую, добрую девушку, здоровую и без лишних амбиций. – Она весело рассмеялась. – Не отрицаю, что была бы хорошей снохой для клуши, которая всегда хочет держать своих цыплят при себе.

Они долго и пристально смотрели друг на друга, будто только что познакомились. Наконец Аурелия спросила:

– Знаешь что?

– Да, – быстро ответила Мануэла. – Я оказалась умнее, чем ты думала. И это естественно! Я настолько умна, что сразу поняла, тебе бы понравилось иметь умную сноху, потому-то я и сходила при тебе с ума. Ни мало ни много, а всего лишь настолько, насколько это было нужно. – Она несколько раз решительно покачала головой, как будто подводя итог: – Если Айза не стала бы той, кем она стала, я бы уже была частью твоей семьи.

– И кем она стала, Айза?

– Ты это знаешь лучше, чем кто-либо.

– Ты так считаешь? – возразила Аурелия. – Она моя дочь, я ее родила, рассказала ей обо всем, что знала и видела сама, я смотрела, как она растет, меняется изо дня в день, но даже сейчас я постоянно спрашиваю себя: кто она, откуда появилась и – что главное – какая ее ждет судьба? И это меня беспокоит.

– Меня тоже беспокоит, – призналась Мануэла. – Когда я была еще девчонкой, я пыталась представить, что стану ее свояченицей. Меня увлекали ее истории, тайна, которая постоянно ее окружала, меня завораживала та власть, какую она имела над некоторыми вещами… Затем неожиданно, в одно прекрасное утро, она стала женщиной, и мне показалось, что я увидела ее впервые… – И тут вдруг молодая женщина указала на море, на мыс Пунта-де-Агила, из-за которого показался треугольный парус. – Вон, мой Онорио идет! – воскликнула она. – А ведь нужно еще успеть немного прибраться в доме, чтобы он не начал задавать вопросов. Хочу, чтобы он позволил мне на несколько дней съездить в Угу вместе с моей сестрой… – Она встала и на секунду крепко зажмурилась, словно ее тело пронзила сильная боль. – Я не вернусь, пока все не уляжется, – сказала она, нежно поцеловав Аурелию в щеку. – Мне очень жаль, но кажется, я никогда не смогу забыть то, что произошло этой ночью. Удачи!

– Спасибо…

Аурелия осталась сидеть за кухонным столом и помешивать ложечкой в пустой чашке; она то смотрела в окно на приближающийся баркас Онорио, то провожала взглядом Мануэлу. Та решительно шла по пляжу, голова ее была гордо поднята, словно она бросала вызов тем, кто следил за ней из дома Сеньи Флориды, словно смеясь над случившимся и давая понять чужакам, что им так и не удалось ее унизить.

Аурелия вновь пришла к выводу: очень жаль, что Мануэла так и не вышла замуж за ее сына.