355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Альберто Васкес-Фигероа » Океан » Текст книги (страница 6)
Океан
  • Текст добавлен: 3 октября 2016, 21:42

Текст книги "Океан"


Автор книги: Альберто Васкес-Фигероа



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Надеешься, что это даст результат?

– Нет ничего хуже жажды, уж будьте уверены. Я три года служил в Сахаре – и очень хорошо знаю, что это такое. То, что человек откажется сделать даже за миллион, он сделает за глоток воды, стоит ему лишь испытать настоящую жажду.

Дон Матиас ответил не сразу. Он снова подошел к окну, открыл его настежь и глубоко вдохнул воздух, насыщенный ароматом спелого инжира, долетавшего сюда из сада. Ночь уже опустилась на остров, размазывая очертания предметов, превратив землю в сгусток ароматов и звуков. В такие моменты старик становился другим. Казалось, что наступление темноты успокаивало его ярость или, быть может, распаляло только сильнее, однако в такое время внешне он становился более спокойным.

– Не знаю, одобрю ли я или нет то, что ты делаешь, – заметил он наконец, не переставая вглядываться в темноту. – И по душе ли мне мысль, что эти люди станут ненавидеть меня или, что еще хуже, моего сына… Считаешь, что действительно другого выхода не существует?

– Нет, и вспомните о том, что произошло на месте убийства. Это они своим молчанием поддержали убийцу.

– А если они действительно не знают, где он скрывается?

– Они будут вынуждены узнать это, потому что Пердомо сами никогда не раскроют секрет. Они будут молчать даже тогда, когда их будут резать на части.

Послышался настойчивый стук в дверь, и тут же на пороге появилась высокая фигура Рохелии Ель-Гирре, которая, не сводя взгляда с Дамиана Сентено, спросила своим хриплым голосом:

– Останетесь ужинать?

– Нет, спасибо. Меня ждут в Арресифе. Скажите мне, Рохелия, вы знаете этот остров до последнего камня. Кому хорошо известен Монтаньяс-де-Фуего?

– Тимафайа? Никто не отважится соваться в это проклятое бесплодное место. Хотя есть один пастух из Тинахо. Он коз пасет. Его зовут Педро Печальный. Он часто ходит туда охотиться на кроликов и куропаток. Думаете, что этот выродок прячется там?

Дамиан Сентено ответил не раздумывая:

– Если бы я был на его месте, то спрятался бы там.

– В таком случае возвращайтесь домой, – более чем уверенно заявила женщина. – Даже целому Легиону, вооруженному до зубов, не вытащить из пещер Тимафайа человека, если он не захочет оттуда выходить. Искать там убийцу все равно что искать муравья в пшеничном бурте.

– Но должен же быть какой-то способ.

– Мне известен один…

– Какой?

– Его мать… Если она будет в ваших руках, то рано или поздно Асдрубаль Пердомо сдастся.

Дамиан Сентено кинул на Рохелию Ель-Гирре холодный взгляд, удивившись в душе, что именно женщина предложила подобный метод решения проблемы.

– Я об этом как-то не подумал, – признался он нехотя. – Но если дело дойдет до Цивильной гвардии и она решит вмешаться, я могу оказаться на виселице. Там шутить не станут, если речь зайдет о похищении.

– Боишься?

Сентено повернулся в сторону старика, задавшего вопрос.

– А вы нет? – в свою очередь задал он вопрос. – Одно дело смерть, к которой я давно привык, ибо избрал ее своей профессией, а другое дело виселица. И если меня схватят, то полагаю, что вскоре и вы ко мне присоединитесь. Помните Диего Вассалло? Он одним махом заработал «Лавровый Венок» в бою под Таурелем, а его отец был влиятельным фалангистом. Однако, когда он изнасиловал и убил ту грязную лесбиянку из Альмерии, старик недолго думая подписал смертный приговор, и сделали так, что язык Вассалло повис до пояса. Я навещал его в тюрьме. Он был типом отчаянным, готовым сыграть в «русскую рулетку» с закрытыми глазами, однако одна мысль о том, что он окончит свои дни на виселице, превратила его в труса, постоянно накладывающего в штаны. Ну как! Виселица – не смерть для настоящего мужчины. – Он повернулся в сторону Рохелии: – Где я могу найти Педро Печального?

– В его доме на окраине Тинахо, рядом с мельницей. Если хотите, я зайду к нему.

– Не стоит… Отправлю к нему своих ребят.

Он устало поднялся из кресла и направился к двери.

– Я буду держать вас в курсе, – произнес он на прощание, обращаясь к дону Матиасу. – Единственное, чего я прошу, так это сохраняйте спокойствие.

– Покажи мне тот магазин, где продается спокойствие, и я тебя уверяю, что куплю все, что там окажется. Увы, оно нигде не продается, и ты это знаешь.

Дамиан Сентено, на секунду задумавшись, посмотрел на капитана, а потом, не говоря ни слова, попрощался взмахом руки и вышел во двор.

Рохелия Ель-Гирре выждала, пока за гостем со скрипом не закрылась дверь и со двора не послышался звук загудевшего мотора, а потом, убирая со стола поднос с рюмками, бисквитами и галетами, не поднимая взгляда, произнесла:

– Моя кума Ниевес просила, чтобы вы дали работу ее дочери. Она молода и здорова, а я уже устала. Этот дом слишком велик для одной женщины. Если вы не возражаете, я велю ей прийти и помочь мне.

– Ну а ее мать как?

Все еще склонившись над столом, Рохелия повернула голову и удивленно посмотрела на хозяина. Однако дон Матиас, небрежно махнув рукой, направился к своему креслу и, тяжело вздохнув, буквально рухнул в него.

– Полноте! – воскликнул он. – Не строй из себя обиженную. Я многое слышал о дочери твоей кумы Ниевес. Ей не было еще и двадцати, а она уже переспала с половиной острова, а теперь крутится в баре в Арресифе. Все знают, что она проститутка. Вели ей прийти, если хочешь, однако не знаю, на что ты надеешься. Ты становишься с каждым днем все старее и старее, однако проблема не в моем мужском достоинстве, а в моем сердце. Пока я не буду уверен, что мой сын встретил на том свете своего убийцу и там призвал его к ответу, меня ничто не будет радовать на этом свете. Я был бы противен самому себе, если бы улыбнулся до тех пор, пока мой сын не будет отмщен. Никогда не стоит забывать о главном, а главное для меня – это покончить с Асдрубалем Пердомо.

~~~

Первое, что сделал Асдрубаль Пердомо, оказавшись на черном пляже, это нашел неподалеку грот с теплым полом, который и стал его убежищем.

Тимафайа могла предложить тысячи и тысячи расщелин и пещер, где даже целой армии не удалось бы обнаружить беглеца, и он знал, что на свете не найдется ни одного следопыта, который сумел бы пройти и километр по бескрайнему морю окаменевшей лавы, которая, застыв, превратилась в нагромождение камней с острыми, словно лезвия, краями, способными распороть подошвы даже самых крепких сапог.

О том, что кто-то смог обойти Тимафайа и составить ее подробную карту, до сих пор не было ничего известно. К тому же и искать-то там особенно было нечего. Острову нечего было предложить людям, кроме проклятой вездесущей лавы. На маленьких прогалинах, которые извержение по каким-то причинам пощадило, водились только тощие кролики, куропатки да дикие голуби, гнездившиеся там в течение всего летнего сезона.

Ветер, который, не находя препятствий, дул здесь всегда, налетая с моря, формировал пустынный пейзаж, а с наступлением вечера приносил на своих крыльях влагу, которая оседала в расщелинах, превращая опаленную в течение дня солнцем каменную пустыню в подобие сибирской степи.

Тот, кто окрестил остров Адом Тимафайа, знал, что делал. Имя это остров получил не потому, что шесть лет подряд его кратеры изрыгали из недр земли весь скопившийся там огонь, а потому, что на всем белом свете невозможно было найти место более унылое и бесприютное, более не подходящее для жизни.

В море лавы ничто не могло выжить, даже личинка или лишайник. В некоторых местах, таких как Ислоте-де-Иларио, достаточно было вылить ведро воды в расщелину, чтобы тут же в небо взметнулась струя пара, настолько близко там подземный огонь подходил к поверхности земли. Вздумай кто копать колодец в той точке, он вскоре бы докопался до источника тепла, где температура перевалила бы за тысячу градусов. Посему, когда Асдрубаль на второй день блуждал по острову, он наткнулся на расстоянии чуть более километра от берега на место, покрытое красным рыхлым гравием. Там он и выкопал небольшую ямку, в центре которой температура была почти непереносимо высока.

Тогда он сходил за кофейником, наполнил его до половины водой и стал терпеливо ждать, с радостью увидев, что вода через пару минут начала кипеть. Для того чтобы достаточно долго прожить на Тимафайа, нужно было на самом деле не так уж и много, ибо при помощи того самого старого кофейника, резиновой трубки и одной бутылки огонь, веками дремавший под землей Лансароте, превращал морскую воду в дистиллированную и помогал приготовить тысячу блюд из рыбы, которую щедро отдавало море.

С небольшим кожаным мешочком да котомкой, с куском сыра и маленькой баночкой растительного масла, которое предусмотрительная Аурелия положила в самый последний момент, у Асдрубаля была лишь одна забота – чтобы не иссякла морская вода в постоянно кипящем кофейнике. Он отсыпался днем, а вечера и ночи проводил в поисках пропитания, ловя рыбу при помощи лески и нескольких крючков.

Он, как и его мать, как и брат с сестрой, с детства умел читать, и сейчас понимал, что хорошая книга всегда поможет скоротать долгие часы ожидания, однако было уже слишком поздно, чтобы чтение стало для него привычкой. В свое время он не сумел верно оценить это, без всяких сомнений, достойное умение, предпочитая проводить время в раздумьях, пытаясь представить, какой будет его жизнь вдалеке от Лансароте, в местах, где люди говорили на другом языке.

Его мать с помощью книг и карт рассказывала о мире, раскинувшемся за архипелагом, однако он никогда даже не думал, что в один прекрасный день эти рассказы из простого развлечения превратятся в полезную информацию, ибо жизнь за пределами островов казалась ему бессмысленной и пустой, ведь там, как его уверяли, даже на знали, что такое гофио [13]13
  Что-то вроде густой манной каши, которую готовят из мелко перемолотых злаков.


[Закрыть]
.

Ну как люди могли жить на свете и не разу не попробовать гофио? Этот вопрос он частенько задавал матери. И хотя мать уверяла, что все остальные испанцы вместо гофио едят хлеб, ему было тяжело в это поверить. Да и как такое может быть, ведь жители Канарских островов еще до завоевания их земель испанцами ставили гофио в центр своих столов?

Гофио обычно разводили водой и добавляли туда несколько капель растительного масла и несколько кусочков сыра, а самые бедные клали в мешочки из кроличьей шкуры густую пасту, которая прекрасно утоляла голод. Другие бросали гофио в бульон, молоко или в острый суп, наделявший человека силой и бодростью, а самым маленьким нравилось жевать его со спелыми бананами или скатывать в шарики с медом.

Согласно одной из легенд, несколько столетий тому назад канарские эмигранты, принимавшие участие в колонизации Техаса и заложившие основные города этого американского штата, отказались отправляться в путь без гофио, и капитану корабля пришлось взять на борт еще и мельничный жернов, который везли до самого Веракруса, чтобы потом он продолжил свое путешествие по крутым и опасным горным дорогам. После того как переселенцы были атакованы местными индейцами и потеряли каждого пятого из своих товарищей, они были вынуждены бросить свое сокровище посреди пустыни, однако их привычка к гофио была так сильна, что однажды, уже окончательно обустроившись, они отправили самых сильных и ловких своих мужчин на поиски жернова. Он до сих пор хранится в Муниципальном музее Сан-Антонио.

Точно так же, как и для его далеких предков, для Асдрубаля Пердомо была непереносима мысль о том, что он может отправиться в путешествие без гофио. Для него это было равнозначно тому, как если бы европейский ученый отправился бродить по сельве, не взяв с собой нож для защиты от зверей.

Мука для жителей Канарских островов была все равно что пуповина, связывающая их с землей.

Асдрубаль Пердомо был человеком не робкого десятка, однако была на свете вещь, которая по-настоящему его пугала. Он страшился быть оторванным от своих корней, так как был человеком, крепко привязанным к своему дому, к своему поселку, к друзьям и к своей семье. Начиная с того самого дня, как его посадили в лодку, чтобы он научился ремеслу рыбака, это море, с его штормами и штилями, со встречными и попутными ветрами, с глубинами, кишащими прекрасными меро и жемчужницами, полностью завладело его сердцем.

– Вдали от моря нет ничего, о чем можно было бы печалиться, – утверждал Абелай, который даже принимал участие в затянувшейся войне на материке. Семейство Пердомо Марадентро видело в этих словах правду и не стремилось открывать для себя другие воды, даже если те были лучше и спокойнее их собственных.

Неудивительно, что Асдрубаль Пердомо не рвался в дальние страны, какими бы прекрасными и благополучными они бы ни были, особенно по сравнению с диким и суровым Адом Тимафайа. Для него родная земля оставалась самой лучшей, и он был убежден, что всегда сможет бороться с невзгодами и побеждать их, если останется в доме предков. Так что дорога не только не привлекала Асдрубаля, она пугала его.

И вот как-то утром, во время ежедневного обхода скалистого острова, Асдрубаль в свой старый бинокль увидел вдалеке три человеческие фигуры и двух псов, которые с трудом взбирались по опасным скалам цвета охры. Тогда у него появилось чувство, что его загнали в ловушку, которая вот-вот захлопнется.

– Педро Печальный! – воскликнул он, не отрывая взгляда от мужчин. Один из них шагал впереди, ступая широко, словно цапля, которая только что приземлилась. – Если кто и способен найти меня на этом острове, так это не кто иной, как презренный пастух коз. За бутылку рому он способен продать даже скелет своей матери.

Педро Печального жена бросила спустя пять месяцев после свадьбы. Ей ничего не оставалось, как рассказать всем, кто желал ее слушать, что за все это время муж ни разу к ней не прикоснулся, кроме первой ночи, проводя все остальное время в компании одной черно-белой козы, а не жены, которой клялся в вечной любви.

– Я бы смирилась, будь моей соперницей другая женщина, – исповедовалась она, прежде чем окончательно покинуть остров. – Даже если бы меня вычистили, я бы сумела отбить своего мужа у педераста. Но моя мать меня не научила тому, как бороться с козой. Что теперь ему может показаться во мне соблазнительным?

Педро Печальный считал ниже своего достоинства отвечать на подобные обвинения. Он невозмутимо продолжал жить той жизнью, к которой привык, занимаясь нелегким трудом пастуха и время от времени наведываясь в Ад Тимафайа. Но после того дня, когда в его отсутствие кумушки из поселка убили его черно-белую козу, он окончательно замкнулся в себе.

Асдрубаль Пердомо вспомнил, как в свое время мальчишки до хрипоты орали неизвестно кем сочиненную песенку, посвященную любовным похождениям пастуха коз из Тихано. В те времена кто-то даже преподнес Педро парочку стопочек огненного пойла, которым не раз травились в таверне поселка. Однако Асдрубалю тогда и в страшном сне не могло привидеться, что такое ничтожество может его погубить. Проблема заключалась даже не в том, что Педро Печальный в совершенстве знал каменный лабиринт острова, и даже не в том, что он обладал талантом выманивать кроликов из каверн и загонять их в свои силки. Угрозу представляли две его собаки, которых он, отправляясь на вулканический остров, каждый раз обувал в некое подобие высоких кожаных чулок, которые шил сам. В них можно было смело часами бродить по морю застывшей лавы – на лапах потом не было ни одной царапины.

– Пусть будет проклята душа этого любителя коз! – пробормотал Асдрубаль. – Этот сучий сын может сделать так, что его псы учуют мой след, как бы я ни прятался.

~~~

Педро Печальный с самого начала понял, где мог скрываться сын Пердомо Марадентро, ибо не зря вот уже сорок лет топтал море окаменевшей лавы, которую считал исключительно своей собственностью, так как, если оставить в стороне «Ислоте-де-Иларио» и некоторые из самых доступных и живописных кратеров, находящихся на периферии, никто и никогда не отважился бы претендовать на бесплодные и злые земли, которые неизменно очаровывали его.

Много лет назад, когда ему пришла в голову проклятая мысль жениться, а потом мерзкая, заплывшая жиром корова его бросила, у него возникло неодолимое желание бежать прочь из поселка, уплыть с острова, найти себе место, где никто и ничего о нем не знает. Тогда он собрал то немногое, что у него было, и зашагал по дороге в сторону Арресифе, однако, стоило ему миновать Сан-Бартоломе и потерять из виду цепь вулканов, рядом с которыми он родился и от которых никогда не уходил так далеко, он почувствовал, как все его тело вдруг обмякло, а внутренние силы, позволявшие ему часами не присаживаться, никогда не уставать – в общем, жить припеваючи, полностью его покинули.

Педро Печального мать зачала, раскинувшись на песках, в одну из ночей, когда на небе стояла полная луна. И на свет он появился ночью, в полнолуние, в тени одного из самых высоких кратеров Тимафайа.

Так как сын никогда не знал своего отца, в детстве он представлял его неким прекрасным существом, возникшим из земных недр, поднявшимся из глубин самых высоких вулканов, потому-то он предпочитал водиться с козами, ящерицами и кроликами. Он не в силах был понять и принять людей.

Так и в селении никто не мог понять его, когда он пытался объяснить – почти всегда пьяный, – что испытывал, сидя в лунные ночи на краю одного из кратеров, когда даже ветер преклонялся перед суровым величием Тимафайа. Педро долгими часами с восхищением всматривался в отблески лунного света на гладкой поверхности лавы, контрастирующей с бездонной темнотой вулканического пепла, который, казалось, проглатывал луну.

Пожалуй, он был единственным человеком на острове, кто чувствовал, как сила вулканов проникает в его тело сквозь подошвы босых ног, когда он ступал на пемзу, или течет по спине, когда он ложился спать прямо на камнях, а вместо крыши над головой были лишь звезды. Тогда его мысли падали в самые недра земли или возносились к самым далеким планетам.

Никто, наконец, кроме Педро Печального, нищего пастуха коз, не понял, что Тимафайа была тем местом, где сердце Земли и самые отдаленные уголки Вселенной говорили друг с другом.

В поселке все были уверены, что он напивался с горя потому, что какие-то старые потаскухи однажды убили самую красивую и самую нежную из его коз. Он же пил потому, что душу его снедала печаль, ибо никто больше на острове не захотел разделить с ним его открытие.

Его мать, чьего имени сейчас он даже вспомнить не мог, а если хорошо подумать, то можно было бы прийти к выводу, что она его и вовсе никогда не имела, без всяких на то причин считалась колдуньей и знахаркой, и много лет назад, когда на острове врача было не сыскать днем с огнем, к ней обращались даже столичные женщины. Одни из них были больны туберкулезом, другие не могли забеременеть, а третьи, напротив, хотели сделать аборт, так как еще не успели выйти замуж.

Последних она выхолащивала вязальной спицей для носков, больных туберкулезом лечила компрессами и отварами из трав, ну а бесплодных… Тут она прибегала к помощи одного батрака с огромным членом, награждая последнего двумя килограммами гофио за каждую клиентку.

Старуха умерла в тюрьме, когда Педро едва подрос, и уже с тех пор он научился обслуживать себя сам, избегать людей и находить в камнях и козах свое единственное утешение.

И вот два человека из другого мира, два чужака, из разговоров которых он ничего не понимал, один – похожий на петуха, а второй – с бледно-зеленым лицом и странной кличкой Мильмуертес, предложили ему столько денег, сколько он не видел ни разу в жизни. И все это в обмен на то, чтобы он за четыре дня познакомил их с бесчисленными тайнами Ада Тимафайа, где находилось начало всех земель.

– Что вы там ищите?

– Некоего убийцу.

– Кого он убил?

– Сына дона Матиаса Кинтеро.

Он помнил барчука. Тот часто со своими друзьями наведывался из Мосаги в таверну, просил, чтобы ему зажарили козленка. Там, ни во что не ввязываясь, он основательно напивался и раз за разом исполнял дурацкие куплеты, посвященные несчастному Педро.

– Да? Ну царство ему небесное!

– Помолимся мы потом. Тебе хватит сорок дуро, чтобы отыскать убийцу?

– Мне хватит сорок дуро, чтобы отыскать его. А как я это сделаю, это уже не ваша забота.

– Хорошо. Деньги здесь. Отправляемся утром.

– Отправляемся утром. – Педро допил свой ром и, возможно, впервые в жизни попросил целую бутылку, зная, что сможет заплатить за нее. – А скажите-ка мне, сеньор, – добавил он, – а тот, кто убил, случайно был не Асдрубаль Пердомо, один из отпрысков Марадентро из Плайа-Бланка?

– Он самый.

– Брат Айзы Марадентро, той, что водит дружбу с животными и мертвыми?

– Он самый. Какие-нибудь проблемы?

– Никаких.

Однако Педро Печальный лгал – проблемы были.

В тот раз, когда он впервые увидел Айзу Пердомо, гулявшую по черному песку пляжа Гольфо, где вулканы и море соединились таким образом, что породили на свет зеленую лагуну, в глубине которой находился отдельный кратер, Педро Печальный пришел к заключению, что этой девчушке с длинными волосами и таинственным взглядом тоже было известно о силе, таившейся в кратерах вулканов и льющейся прямо из центра Земли. Он понял, что эта девочка тоже являлась частицей лавы и камней и была единственным созданием на острове, с которым он ощутил некое родство, хотя и не был связан кровными узами. И что самое главное, он один знал о ее способностях.

Айза Пердомо была наделена при рождении, как и его собственная мать, ни имени, ни лица которой он, как ни силился, никак не мог вспомнить, уникальной способностью, о которой всем прочим островитянкам оставалось лишь мечтать. Ее тоже можно было назвать колдуньей, одной из тех женщин, которые испокон веков правили островом наравне с мужчинами. Она получила свои способности от всем известной Армиды, волшебницы, которая похитила крестоносца Рейнальдо и прожила с ним долгие годы в любви и согласии на острове Ла-Грасиоса.

Ни одно существо, рожденное людьми, не могло обладать такой красотой и величественной осанкой, как у Айзы Пердомо, и Педро Печального каждый раз распирало от гордости при мысли, что лишь он один сумел разгадать секрет рождения это странной девочки, которая говорила с рыбами, поднимала на ноги больных, укрощала зверей и веселила души мертвых.

Ночь он провел без сна в компании бутылки с ромом, улегшись на свою подстилку рядом с козами. Через незастекленное окно он глядел на звезды, повисшие над дальней вершиной вулкана Монтанья-де-Корухо. До рассвета оставалось еще три часа, когда он засобирался в дорогу. Он разбудил своего соседа, вручил ему три дуро, дабы тот присмотрел за стадом в те дни, пока он будет отсутствовать, и уселся под дверью таверны в ожидании чужаков, его нанявших.

Его псы, чьи предки жили на острове еще за тысячу лет до появления здесь Армиды и Рейнальдо, как всегда, следовали за ним, словно четвероногие тени своего хозяина, похожие на него и статью и манерами. Они были худы, длинноноги и молчаливы – и возбужденно принюхивались к воздуху, в предчувствии успешной охоты, которая дарила несоизмеримо больше наслаждения, чем ежедневное наблюдение за козами, когда ты можешь лишь слегка прикусить ногу животного, отбившегося от стада.

Мильмуертес и Дионисио, некий галисиец, у которого недоставало трех пальцев на одной руке, подошли к таверне, когда первое дуновение ветра возвестило о наступлении утра. Не произнеся ни слова, Педро повел их по тропе, которая бежала по луковым полям и табачным плантациям, все дальше и дальше уводя их от селения, чьи обитатели еще спали крепким сном.

Попутчики оказались людьми, не привыкшими к затяжным пешим переходам. Педро услышал, как они засопели за его спиной, когда он, не сбавляя темпа, начал подниматься по склону, и ему стало ясно, что их ноги не были предназначены для ходьбы по острым камням и им будет тяжело сохранять равновесие на неровных волнах застывшей лавы. А когда рассвело и он остановился, чтобы обуть своих псов, дабы те не поранили лапы, увидел, как чужаки, тяжело дыша, повалились на землю, ловя ртом воздух.

– Ты не мог бы чуток сбавить шаг? – попросил его галисиец, припав губами к фляге с водой. – Ведь мы спешим не на пожар.

Педро, не глядя на них, пожал плечами.

– Деньги ваши, – сказал он. – Мне Марадентро ничего не сделал, а я за всю свою жизнь никогда не спешил.

– Я рад это слышать, потому что если бы ты спешил, то у нас к этому времени уже печенки бы вылезли изо рта, – простонал галисиец и показал на псов: – Впервые вижу обутых собак. Они хоть когда-нибудь ели?

– Иногда им кое-что перепадает, – ответил Педро. – Толстый пес не охотник.

Мильмуертес, который безуспешно пытался прикурить на ветру пожелтевшую сигарету, вполголоса чертыхнулся:

– Дерьмовая страна! И почему люди не уберутся с этого острова, пусть даже и вплавь?

Педро Печальный лишь пристально посмотрел на него, закончил возиться со вторым псом и поднялся, тем самым давая понять, что следует снова отправляться в путь.

Дионисио запротестовал:

– Подожди немного! Я подумал, что нам стоит чуток отдохнуть…

– Как хотите, – последовал ответ пастуха. – Однако взбираться на вулканы тогда, когда начнет припекать солнце, будет делом ох каким непростым.

Им предстояло подняться на вершину, что само по себе было делом нелегким, ибо ноги их уже тряслись, а сердца вот-вот готовы были разорваться в груди, хотя солнце еще не прошло и половины пути до своего зенита.

Исхлестанные ветром, дующим прямо в лицо, они вновь уселись на землю и удивленно окинули взглядом море черных камней и кратеры – жуткие темные провалы, казалось, раскалывают надвое землю. Земля же раскинулась под ними и терялась вдалеке, сливаясь с океаном, играющим темно-синими волнами.

– Мы что, должны искать его там? – задал вопрос, не веря своим глазам, Мильмуертес. – Да это только сумасшедшим может прийти в голову!

– Сорок дуро в любом случае остаются при мне, я их не возвращаю, – поспешил уточнить пастух коз. – Вы сами захотели пойти.

– Да кто станет думать о сорока дуро, когда нужно подумать о собственных ногах! Я их уже в кровь разбил. И руки изодрал до мяса. Вон, смотрите, кожа лоскутами свисает. И кому взбрело в голову бродить по этой лаве? Режет, словно бритва.

– Если хочешь, мы вернемся.

– Сентено нас убьет, – тяжело вздохнул галисиец и кивком показал в сторону цепи вулканов: – Неужели и правда можно найти человека в этом аду?

– Вы мне платите за попытку, вот я и пытаюсь.

– Это правда, что тебе нравятся эти места?

– Правда. – Педро в упор посмотрел на чужаков. – Людей здесь нет.

– Да, я уже слышал, что люди тебе не по душе. Тебе больше всего нравятся козы. А правда, что ты с ними сношаешься?

Впервые в жизни Мильмуертес пожалел о том, что сказал. Хотя Педро Печальный никак не отреагировал на его вопрос, однако бывший легионер заметил в глазах пастуха нехороший блеск, из чего сделал вывод, что только что нажил себе еще одного врага.

Пастух предпочел на время сохранить молчание и какое-то время безучастно смотрел на раскинувшуюся перед ними черную пустыню, занимавшую так много места в его сердце, а затем встал и начал трудный спуск, не обращая внимания на шедших позади него.

Вопрос, заданный ему чужаком, он слышал вот уже лет двадцать и никогда на него не отвечал. Его жена – беззубая пастушка, которая преследовала его несколько лет, мечтая женить на себе и таким образом заставить работать на мельнице своего отца, где каждый день нужно было таскать тяжеленные мешки с мукой, – растрепала всему миру, что он предпочел ей козу и что в их брачную ночь он оказался ни на что не годен.

А вот что не рассказала эта жирная свинья, так это то, что в ту ночь додумалась погасить в доме все свечи, якобы от стыда перед мужем, и разлеглась лицом вверх на гигантском матраце, набитом кукурузными листьями, прикрытом простынями и одеялами, нарядившись в какое-то рубище, лишь отдаленно напоминающее рубаху, которое сама сшила из старых мешков из-под муки.

В темноте Педро Печальный попытался применить на практике все свои знания, вспоминая, какие позы принимают козы, собаки, куры, верблюды и даже жуки. Но как он ни копался в своей памяти, так и не смог найти от волнения ни одной подходящей сцены с простынями, одеялами, хрустящими матрацами и лежащей на спине самкой. Как он ни пытался перевернуть толстуху и поставить ее на колени, все было впустую. Он добился лишь ее протестов и возмущенных упреков.

– Ведь я же не какая-нибудь сука! – в конце концов зло закричала она. – Я это хочу делать так, как делают все люди!

Но как же все люди это делают?

Он этого не знал, потому и попытался вложить в ее руку свой «рычаг», чтобы она сама направила его в нужное место, но та вскочила, будто его мужское достоинство превратилось в змею, пытающуюся ее ужалить.

– Ах ты, свинья! Я женщина честная!

Он снова попытался, но уже более тактично, однако, прежде чем нашел дорогу к цели в куче тряпья и под складками потного дряблого мяса, он услышал вопли. Женщина спрыгнула с кровати и скрылась в соседней комнате, где спали козы.

– Боров! Хуже, чем боров! – визжала она. – Ты посмотри, что ты сделал! Ты мне испортил ночную рубаху!

Нет. То совсем была не брачная ночь, особенно если учесть, что вскоре под окнами дома появилась компания перепивших мужиков из поселка, которые начали распевать серенаду под звон колокольчиков.

На следующую ночь дела пошли еще хуже, ибо речь зашла уже о физической угрозе. Если в предыдущую ночь на его голову сыпались оскорбления, то на этот раз на нее обрушились удары, а ребра потом долго ныли от болезненных тычков. Как он ни старался объяснить толстухе, что было бы намного проще совершить «дело» так, как это водится у животных, все было напрасным. А когда он снова попытался, в ответ она завизжала не своим голосом:

– Если тебе нравится это делать по-козьи, то и совершай любовные акты с козами, а не с богобоязненной женщиной.

И почему Господь решил, что люди должны обязательно совершать любовный акт в определенной позе, в темноте, завернувшись в простыни и ночные рубахи, а остальные бедные создания совсем в других позах, на свежем воздухе, и главное – без всяких проблем?

Все это никак не мог понять пастух коз из Тинахо, потому-то супружеские узы так быстро лопнули, а его сексуальная жизнь закончилась, не успев толком начаться. Когда же толстуха ушла из дому, рассказывая каждому встречному и поперечному, что он предпочел ей козу, у него не хватило духу объяснить, что все было совсем не так, просто он предпочел бы встать на колени позади козы, чем иметь дело с такой скандальной и неуживчивой женщиной.

В конце концов, ему было не по душе еженощно вести подобные битвы или страдать бессонницей, слушая ее храп или монотонную болтовню, а посему он решил, что будет намного проще смириться со славой человека, удовлетворяющего коз, чем всю оставшуюся жизнь провести под каблуком наглой толстухи.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю