Текст книги "Маска смерти (сборник)"

Автор книги: Альберт Корнелис Баантьер

Соавторы: Астер Беркхоф,Адриана Лауренс-Кооп
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

8

Воскресенье четвертого сентября было солнечное, как по заказу. В восемь утра небо было ясным, и, хотя термометр показывал всего одиннадцать градусов, ожидалось потепление.

Труда проснулась с таким чувством, будто проспала. Она было вскочила, но, вспомнив, что сегодня воскресенье, опять легла. А когда через открытое окно увидела, какая сегодня чудесная погода, встала и выбежала босиком на балкон, чтобы не потерять ни одной минуты воскресного дня. В эти ранние утренние часы сад казался ей особенно красивым.

Комната Труды выходила на запад, и большая часть газона еще оставалась в тени, зато с балкона были видны охваченные золотом верхушки каштанов. Над низко подстриженным кустарником висел утренний туман, на клумбах солнце весело отражалось в каждой капельке росы.

Труда глубоко вдыхала чистый воздух и чувствовала себя удивительно счастливой. Когда вам восемнадцать, небо видится синим и высоким, а жизнь прекрасной.

Все ее существо пронизывала радость, о которой она еще долго будет вспоминать. Полное счастье длится считанные минуты, а то и всего несколько секунд, и большинству людей дано испытать его только в юности.

Для некоторых иллюзии юности – лучшее, что они получили от жизни, позднее им уже не удавалось достичь тех высот, на которые они некогда взлетали с такой легкостью.

Прохлада балкона быстро загнала Труду обратно в комнату, и домашнее тепло окутало ее, словно пушистое одеяло. Впереди был чудесный выходной день, когда не надо готовить уроков, и она твердо решила как следует отдохнуть.

Через широкий коридор она прошла в ванную комнату и начала перед зеркалом расчесывать свои короткие каштановые волосы. Увидев на щеках веснушки, она огорчилась: вот вам и холодное лето! И вообще, могла бы быть красивее. Говорят, она похожа на бабушку, но та никогда не была красавицей – значит, комплимент не бог весть какой. Правда, лицо у бабушки приятное и с возрастом становится все симпатичнее. Лицо, полное обаяния, а это, наверное, лучше, чем красивое.

Она наполнила ванну и, нежась в теплой воде, философски размышляла о том, что обаяние на пустом месте не возникает. Обаятельный человек должен непременно быть личностью.

Что касается бабушки, то она действительно личность, а вот мама – нет, мама всегда ищет возможность пойти по линии наименьшего сопротивления. И отчим тоже не чета бабушке: он, может, и хороший делец, но уж слишком задается.

Откровенно говоря, Труда считала, что отчим большой зазнайка, но это отчасти уравновешивалось щедростью и сердечностью. Но ни в коем случае не в ущерб ему самому. Боже упаси затронуть его интересы – он разом становится неумолимым и эгоистичным. Пьет он слишком много и, может быть, из-за этого не способен порой трезво оценить ситуацию. С годами выпивка стала для него привычкой, второй натурой, теперь она его и не видит иначе как со стаканом в руке и с побагровевшим лицом.

Но как бы там ни было, она с ним неплохо ладит, подумала Труда, прощая его от всей души. Отчим никогда не вмешивался в ее дела, разве что если она просила его помочь, – одно это уже хорошо.

Мысли Труды вернулись к бабушке, и она попыталась найти какое-нибудь сходство между собой и старой дамой.

Младшая дочь из солидной патрицианской семьи, бабушка по сей день отличалась изысканными манерами, а этой старомодной добродетелью Труда, безусловно, не обладает. Вместе с тем от старой дамы исходит столько доброты и мудрости, а на это Труда опять-таки претендовать не может. Впрочем, со временем, когда она станет такой же старой, как бабушка… В эту минуту мыльная пена попала ей в глаз и веки отчаянно защипало. Она промыла лицо ручным душем. Вот что получается, когда начинаешь углубляться в психологические тонкости, с досадой подумала девушка. Только отвлечешься от действительности, а в глаза мигом попадет какая-нибудь дребедень вроде мыла, и как назло именно тогда, когда находишься на вершине блаженства.

Сама того не зная, Труда была настоящее дитя своего времени и обладала качествами, которые явно обеспечат ей в будущем успех. Она была в меру самоуверенна, ровно настолько, чтобы не лезть на рожон и не раздражать окружающих.

Девушка вдруг почувствовала голод и быстро оделась. Сбегая вниз по широкой лестнице, она слышала, как бабушка возится на кухне. Домашняя работница, Анна, по воскресеньям брала выходной, и стряпней занималась бабушка. Да еще как! Прихрамывая, она деловито ковыляла из кухни в столовую, с изысканным вкусом накрывала на стол, ставила цветы и вазу с фруктами. Вот и сейчас все уже было приготовлено.

Завтрак бабушка накрыла не на большом обеденном столе, а на маленьком круглом в эркере, откуда открывался вид на пруд. Цветастая скатерть, салфетки в серебряных кольцах, фарфоровая посуда, а в центре – чеканная серебряная ваза с розами. Цветы распространяли вокруг дивный аромат.

Труда помогла бабушке принести яйца, хлеб и чай.

– А папа еще не встал?

– Я его не слышала. Давай-ка завтракать.

Не эти ли самые слова она произносила всякий раз когда они садились за стол? Слова, которыми прикрывали грустную правду – вчера вечером Алекс Хохфлигер опять излишне приложился к бутылке и будет отсыпаться часов до одиннадцати-двенадцати.

Но об этом ни та ни другая не говорили.

– В следующее воскресенье приедет мама, – сказала Труда, разбивая яйцо. – Столько нам всего расскажет. Вот чем хороши дальние путешествия – возвращаешься домой с ворохом интересных историй. – Она улыбнулась бабушке. – Все равно как свежий ветер – мигом разгонит напряжение перед экзаменами.

Мефрау Плате тоже улыбнулась.

– Я что-то не замечаю, чтобы ты слишком уж напрягалась.

– Я работаю сколько нужно и сверх этого ничего сделать не могу, – твердо заявила Труда.

Некоторое время обе молча ели. Девушка иногда бросала на старую даму пытливый взгляд.

– Мне кажется, в последние дни ты чем-то озабочена. Что случилось, бабушка?

Мефрау Плате старательно намазывала джемом кусочек хлеба.

Вот педантка, раздраженно думала Труда. Все это хорошо, когда времени у тебя сколько хочешь, но, когда впереди выпускные экзамены и свободный день на вес золота, каждая минута дорога. Если так канителиться – завтраку конца не будет.

Она налила бабушке еще одну чашку чаю и тотчас забыла о мимолетном недовольстве; поглощенная своими мыслями, быстро сменявшими одна другую, девушка даже не заметила, что ее вопрос остался без ответа. Она принялась за третий бутерброд, откусывая большие куски: у нее ведь был хороший аппетит, меж тем как бабушка все еще жевала свой первый бутерброд.

– Не ешь так быстро, детка, это вредно для здоровья.

Труда рассеянно кивнула. Она вдруг вспомнила, о чем уже два дня собиралась спросить бабушку. Только все забывала, потому что считала не так уж важным. Впрочем, может быть, и по другой причине? Странно, но всякий раз, когда она думала об этом, у нее начинало сосать под ложечкой, словно на деле это было очень важно, настолько важно, что лучше об этом помалкивать.

Но увиливать от трудностей было не в ее характере.

– Бабушка, ты помнишь вечер, когда нашли Криса?

Старая дама подняла голову.

– Об этом я буду помнить до конца дней, девочка.

– Да, конечно. Такое не забывается. Но я хочу спросить, помнишь ли ты, что еще произошло в тот вечер?

Мефрау Плате посмотрела на нее с удивлением, аккуратно провела салфеткой по губам и отпила глоток чаю.

– Я должна подумать. Когда происходят такие страшные вещи, все остальные близкие по времени события стираются из памяти. Я, к сожалению, не раз испытала это в своей жизни.

– А вот я, например, помню, что была в тот вечер на чердаке и любовалась заходом солнца, – сказала Труда. – Сверху открывается великолепный вид на Заячий пруд, и на лес вдоль Парклаан, и на закатное небо. Но в тот вечер я поднялась на чердак слишком рано. Солнце стояло еще высоко.

Старая дама кивнула.

– Все правильно. Если бы мне было не так трудно подыматься по лестнице, я бы тоже любовалась чудесным видом. – Она испытующе взглянула на Труду. – А ты случайно не видела там своего одноклассника Рика Лафебера?

– Нет, он, должно быть, приехал позднее. Было уже почти совсем темно, когда он ворвался к нам в дом, чтобы позвонить в полицию.

– Но что ты, собственно, имеешь в виду? Труда помедлила. Наверное, зря она заговорила об этом, но все же…

– Вот что меня удивляет, бабушка. Около восьми ты, как всегда, отправилась на прогулку. А перед этим зашла меня предупредить, что уходишь, и попросила меня подойти к телефону, потому что будет звонить твоя парикмахерша, а Анны в тот вечер не было. Мефрау Плате кивнула.

– Да, вспоминаю. Но куда ты клонишь?

– Позже я опять поднялась на чердак и увидела, что ты прогуливаешься возле Заячьего пруда. Помнишь?

Мефрау Плате ответила не сразу.

– Да, теперь помню, когда ты сказала. Я покормила уток хлебом, а потом немного прошлась по берегу.

– И тебе не кажется странным, что ты не заметила лежащего в траве Криса? Ты ведь проходила как раз у того самого места, где его нашли.

Мефрау Плате взяла второй ломтик хлеба и стала тщательно его намазывать. От напряжения лицо ее покрылось морщинами, и она выглядела очень старой. Но ведь убийство – это вам не игрушка, поневоле задумаешься со всей серьезностью.

– Да, ты права, – помолчав, сказала старая дама. – Я была возле того места. Но ничего не видела. Не забудь, мне и в голову не могло прийти, что там лежит мертвый человек. Я толком не смотрела по сторонам, а трава там высокая.

– Но неужели тебе на глаза не попался мотоцикл? – возразила Труда.

– Нет, конечно. Я его не видела, детка. К счастью. Минут через пять они встали из-за стола. Труда пошла на кухню мыть посуду.

Когда она через несколько минут вошла в холл, ее отчим спускался вниз. Она удивленно взглянула на него – что-то он сегодня рано.

– Привет, папочка! Погода чудесная, и я собираюсь покататься на велосипеде. Если ты составишь мне компанию, я обожду, пока ты позавтракаешь.

Он покачал головой, не то чтобы недружелюбно, но с рассеянным видом. Наверняка мучится похмельем. Ну что ж, она поедет одна, это куда приятнее, чем ехать с человеком, который явно не выспался.

Она пошла в гараж, где стояла машина матери, и, когда выводила оттуда свой велосипед, решила навестить Хермана ван де Хофа. В доме его тетки царили строгие порядки, и она была уверена, что домочадцы уже давно одеты и позавтракали, хотя было только начало десятого.

Но она не поехала мимо теннисных кортов по той жуткой лесной тропинке, которая кратчайшим путем вела к Парквег. После того, что случилось на прошлой неделе, для нее не существовало больше уединенных идиллических местечек. Страшно подумать, что пережил Рик Лафебер, когда четыре дня назад на пути домой проходил мимо Заячьего пруда. На нем лица не было, когда он прибежал к ним позвонить в полицию. А как вспомнишь, что произошло с Крисом Бергманом, и вовсе волосы дыбом встают. Конечно, в газетах ежедневно пишут, что кого-то убили. Но вот что это значит, до тебя дойдет, только если убийство произошло совсем рядом. Дойдет, хотя и не вполне. Французы недаром говорят: mal d'autrui n'est que songe – чужую беду руками разведу…

Она быстро добралась до пустынной в этот час ротонды, свернула к Бернхардлаан, и тут ее осенило, что, в сущности, она не задумывалась над тем, почему убили Криса Бергмана. По слухам, он вроде был связан с преступным миром. Вот чего она бы никак не предположила: он помнился ей парнем, который энергично орудовал в саду лопатой и граблями и вежливо с ней здоровался, когда она на велосипеде проезжала в гимназию. Трудно себе представить, что у него был враг. Пусть полиция разбирается. Ищет мотив. Марк, сын инспектора Ягера, который в тот вечер заходил к ним и расспрашивал папу, бабушку и ее, говорил, что установить причину преступления гораздо сложнее, чем перевести труднейший отрывок из Тацита. Что ж, вполне возможно. Впрочем, преступления сами по себе мало ее интересовали. Она будет очень рада, когда дело Криса Бергмана будет распутано.

Труда проехала мимо задней стены полицейского управления, до самой крыши сплошь заросшей плющом, потом между великолепными буками на Бернхардлаан, которые, по счастью, дорожные строители пощадили. Пройдет еще недели две, и кроны деревьев вспыхнут осенним заревом. Красивое зрелище. Конечно же, природа волновала ее куда больше, чем смерть. Что да, то да.

Возле высокого нового здания страхового общества, построенного лет пять назад, она свернула налево, на Парклаан. Солнце уже грело вовсю, и широкие золотые полосы лежали между платанами. День обещал быть по-настоящему жарким.

Вилла, где жил Херман, стояла слева от дороги. Из-за исполинских рододендронов по обеим сторонам дорожки, ведущей к дому, слышались восклицания и веселые голоса.

Вскоре Труда увидела на лужайке Хермана и Рика и вместе с ними резвую молодую овчарку, приносившую палки, которые они закидывали далеко в траву.

Тетя Хермана стояла на высоком крыльце и с улыбкой наблюдала за этой игрой. Труда знала, что тетя Миа, непреклонная в вопросах этикета, как и бабушка, была помешана на хороших манерах, а поэтому сперва подошла к ней поздороваться и немного поболтать и только потом направилась знакомиться со щенком.

– Он теперь мой, – сказал Херман. – Его нашел мой племянник Ян и поместил кучу объявлений в газетах, но, к счастью, никто не откликнулся. Правда, замечательный пес? Мы назвали его Казан, и он уже отзывается на это имя.

Казан, видимо, льнул к каждому, кто обращался с ним дружелюбно. Сейчас он радостно прыгал вокруг Труды.

Они еще немного поиграли с собакой, потом улеглись на солнце в траву. Казан шнырял в кустах.

– Ну, как там у вас с убийством? – спросил Рик.

Он обрел свою прежнюю самоуверенность, но в последние дни Труда заметила, что он несколько охладел к ней. И слава богу. Рик был не в ее вкусе, хотя она относилась к нему хорошо. Гораздо больше ей нравился Херман, который зря не трепался и в общем производил впечатление человека спокойного и надежного, но не очень-то уверенного в себе.

– Сотрудники полиции становятся в нашем доме своими людьми, – засмеялась Труда. – Отец Марка был у нас уже два раза, а еще один следователь, Схаутен, взял у нас письменные показания. Но свои секреты они, конечно, не раскрывают.

Рик ухмыльнулся.

– Еще бы! Но не сегодня-завтра они поднесут нам убийцу как на блюдечке, помяните мое слово. Отец Марка промаху не даст. Он словно видит тебя насквозь.

Рик вспомнил о письмеце к Труде, которое в тот роковой вечер, когда Эрик Ягер его допрашивал, лежало у него в кармане. Ох и досталось ему тогда! До поры до времени отбило всякую охоту устраивать какие-нибудь проделки. То письмишко он поздно вечером сжег до последнего клочка в большой пепельнице, а пепел спустил в унитаз.

– У него целая бригада помощников, и все они мастера своего дела, – добавил Херман.

Они помолчали, размышляя о незаурядности местной уголовной полиции. Тишину нарушил Рик:

– А тебе никогда не казалось странным поведение Криса Бергмана? Если верить газетам, рыльце у парня было в пушку. Ты не видела его в обществе какого-нибудь подозрительного субъекта?

Они ведь, ясное дело, спрашивали об этом всех, кто его знал, подумал Херман. Труда покачала головой.

– Нет, ничего такого я не замечала. Правда, задним числом кое-что мне показалось немного странным.

– Что же именно? – с жадным любопытством в один голос спросил Рик и Херман.

– Ты не помнишь, – обратилась она к Рику, – в котором часу обнаружил тело?

Рик подумал, взглянул на Хермана.

– Когда я от тебя уехал?

– За три минуты до половины девятого. Я был рад, что ты отчаливаешь, у меня еще оставалась куча уроков. Вот я и посмотрел на часы.

– Спасибо за откровенность. Я тогда поехал прямо к Заячьему пруду, по лесной тропинке. Добрался до пруда за шесть-семь минут. Немного постоял, полюбовался закатом. Минут пять приблизительно. Там ведь удивительно красиво, – пояснил он. Труда кивнула. – Потом я увидел вдали блестящий мотоцикл. У самой опушки. Конечно, тогда я еще не знал, что это мотоцикл, а то бы и не пошел туда. Вдруг какая-нибудь парочка милуется в траве, а это вовсе не мое дело. Но как раз потому, что я не знал, что именно там блестит, я и пошел поглядеть, – молодцевато добавил он. – Я еще постоял немного, озираясь по сторонам, и только тогда увидел тело. Было примерно без четверти девять. А почему ты спрашиваешь?

– И ты сразу же побежал к нам?

– Точно. Я не собирался нести вахту возле покойника.

– Солнце уже село, верно?

– В общем, да.

– И больше ты никого не видел?

– Видел, конечно. Сотни две уток, лебедей и гусей. Но они ложились спать.

– В начале девятого там прогуливалась моя бабушка, – сказала Труда. – Из чердачного окна виден весь Заячий пруд и опушка леса. Что, мотоцикл сразу бросался в глаза?

Рик засмеялся.

– Точь-в-точь как карусель на ярмарке. А ты что, хочешь сказать, что твоя бабушка прихлопнула Криса Бергмана?

– Нет, конечно. Когда ты его нашел, он уже сутки был мертв, об этом писали в газетах.

Херман пристально посмотрел на Труду.

– Ты хочешь сказать, что тебя удивляет, как твоя бабушка могла его не заметить, если была совсем рядом. Уж мотоцикл-то она, во всяком случае, должна была увидеть. Верно?

– Верно.

– А ты ее спросила? – осведомился Рик, который тоже стал серьезным.

– Да, сегодня.

– Почему только сегодня? Она пожала плечами.

– Сперва я вообще забыла, что видела ее там. А когда вспомнила, решила, что это не так уж важно. Ну а потом, поразмыслив…

– И что она ответила?

– Что никого и ничего не видела: ни Криса, ни мотоцикла.

– Все это, мягко выражаясь, загадочно, прямо бред какой-то, – задумчиво сказал Рик. – Я ведь хорошо разобрался в обстановке. Она, безусловно, должна была видеть мотоцикл, если только он находился там в это время… Не исключено, что Криса застрелили в другом месте, а потом перетащили сюда, – заключил он.

– В промежутке между прогулкой бабушки и той минутой, когда ты упивался красотами летнего вечера, – заметил Херман.

Рик метнул на него уничтожающий взгляд, но Херман широко улыбался.

Труда не заметила этого и с серьезной миной кивнула.

– Потому я и спросила тебя, Рик, не видел ли ты кого-нибудь.

– Нет, я никого не видел, нигде. Но от прогулки твоей бабушки до моего прихода прошло около получаса. А за полчаса многое можно успеть.

– Например, притащить труп? – спросил Херман. – Но каким образом? Тогда у бандитов должен был быть автомобиль, и следователи непременно обнаружили бы его следы.

– А может, так оно и было, – возразил Рик. – Прессе ведь не все сообщают. Не то бы убийца, разгуливающий на воле, точно знал, как продвинулось следствие.

– Как по-вашему, я должна рассказать об этом отцу Марка? – спросила Труда.

Наступило молчание. Херман искоса посмотрел на девушку и тотчас же заговорщически переглянулся с Риком.

– Нет, – сказал Херман, – в этом, по-моему, нет необходимости. Если тело туда перетащили, то полиция давным-давно это обнаружила…

– К тому же твоя бабушка близорукая старая женщина, – заключил Рик. – Она и слона-то в двух шагах не разглядит.

Труда нерешительно посмотрела на него. Утреннего покоя как не бывало, мурашки побежали у нее по спине.

9

Оружие Криса Бергмана не давало Де Грипу покоя.

– Новейший «вальтер». Господи боже мой! Я перелистал «Deutsches Waffenjournal» [6]6
  «Немецкий оружейный журнал» (нем.)


[Закрыть]. Тысяча шестьсот восемьдесят марок. Ничего себе.

– Да, вкус у него был дорогой, – подтвердил Херстал.

Разговор происходил в понедельник утром в половине девятого. Ночь была ненастной, но сейчас выглянуло солнце, и от сильных испарений стало очень душно. В комнате царило уныние, каким обыкновенно начинается новая рабочая неделя.

– Слыхали, в кулуарах говорят, будто в ближайшее время мы распростимся с этим допотопным бельгийским барахлом.

Де Грип выдвинул верхний ящик стола: нет ли там чего сладкого. С тех пор как бросил курить, он всегда держал под рукой что-нибудь вроде шоколадки. Достав из ящика полплитки, он тут же сунул ее в рот.

– Смотря что ты понимаешь под «ближайшим временем», – ответил, жуя шоколад, Де Грип. – По-моему, лет пять еще пройдет. Я где-то читал, что в первую очередь возьмут на вооружение две системы револьверов и три системы пистолетов новейшего типа. Возьмут на вооружение и опробуют. И только после этого примут окончательное решение. Кстати, не забудь, сколько времени понадобится заводу, получившему заказ на тридцать тысяч единиц индивидуального стрелкового оружия, чтобы выпустить такую большую партию.

– И влетит это в кругленькую сумму, – подвел итог Херстал.

– Марок по семьсот штучка, да только нам не придется ими пользоваться, – продолжал Де Грип.

Вошел Схаутен в сопровождении молодого полицейского.

– Это полицейский Блом. Он хочет о чем-то доложить.

– Заходите, – сказал Эрик Ягер, который вошел вместе с ними и тотчас направился в свой кабинет.

Херстал и Де Грип последовали за ними, хотя их и не приглашали.

– Ну, рассказывай, – сказал Эрик Ягер, придвигая к себе телефон, чтобы позвонить Донкерсу. Сенсаций от молодого Блома никто не ожидал.

– Это связано с убийством у Заячьего пруда, менеер, – сказал молодой полицейский; он сильно покраснел, видимо толком не зная, как надлежит доводить до сведения высокого начальства важные новости.

Ягер положил телефонную трубку на место и испытующе взглянул на Блома.

– Ну и что?

– У меня было несколько свободных дней, и я уехал из города. А потому узнал об этом деле только сегодня утром, – сказал в свое оправдание полицейский.

– Валяй дальше, – сказал Де Грип.

– Вечером двадцать шестого августа я и Де Ланге ехали в патрульной машине по Канаристраат в направлении Лейстервег. Когда мы свернули за угол, то заметили, что кто-то припарковал машину, но не выключил в ней свет. Человек этот вошел в жилой дом. Время было позднее, и мы подумали, что он не выключил свет по забывчивости. Де Ланге остановил машину, и я вошел в подъезд предупредить этого человека.

– И что же?

– Он хотел войти в лифт, но, когда я открыл парадную дверь, обернулся. Это был Крис Бергман. Я его узнал, увидев нынче утром в газете фотографию.

– Вы доложили об этом происшествии, когда сдавали дежурство?

– Так точно, менеер. Вообще-то это пустяк, я хочу сказать – если кто-нибудь не выключает в машине свет, но я всегда докладываю обо всем, что произошло, когда сдаю дежурство. На всякий случай, – добавил он не очень уверенно.

– Молодчина, – успокоил его Эрик Ягер. – А что это была за машина?

– Темно-синяя «симка». Номер я записал. – Он достал из кармана записную книжку, полистал ее и назвал номер.

– Двадцать шестого августа… Не в тот ли вечер произошло нападение в Бунгало-Парке? – спросил Херстал.

– Да. И толстяк, на которого напали, уверяет, что его везли в «симке». По звуку мотора определил, – сказал Де Грип.

– В котором часу вы встретили Криса Бергмана?

– В одиннадцать пятьдесят восемь, менеер.

– Может, машина и впрямь та самая. Толстяк Мулдер простился со своей милашкой ровно в половине двенадцатого, а секунд через тридцать подвергся нападению. По ее словам, она ничего не заметила. Все произошло с дьявольской быстротой и в абсолютном молчании. Его пихнули в «симку» и отвезли к водохранилищу. Там его связали, очистили карманы и молниеносно умчались. Водитель машины вполне мог доехать до того дома за полчаса, – с энтузиазмом вычислил Де Грип. – Мулдер сказал, что их было трое. Один уехал в машине Мулдера, а еще двое увезли его на водохранилище. – Скажи, а как этот парень реагировал на твои слова? – обратился он к полицейскому.

– То-то и оно. Меня удивила его реакция. Я вошел в дом, как раз когда открылась дверца лифта, и мне показалось, что он хотел было юркнуть в кабину и улизнуть из подъезда. Но потом одумался. Я сказал ему про свет, он поблагодарил и вернулся на стоянку. По-моему, он сильно нервничал. Никто, конечно, не приходит в восторг, когда у него перед носом вырастает полицейский, – с легкой грустью добавил Блом. В таких делах у него, видимо, уже был кое-какой опыт. – Но этот парень струсил как заяц.

Ягер задумчиво посмотрел на него.

– Ваша наблюдательность выше всяких похвал. Все это может оказаться очень важным. Вы, разумеется, видели только фотографии убитого.

Блом побледнел.

– Так точно, менеер. Ягер улыбнулся.

– Привыкайте. Ко всему привыкаешь. Пока не приходилось видеть покойников?

– Точно обыкновенных… Я хочу сказать…

– Понимаю вас, очень хорошо понимаю, – успокоил его Ягер. – Но мертвые все одинаковы.

Это было далеко не так. За годы службы Эрику Ягеру довелось видеть самые отвратительные трупы. Но и к этому постепенно привыкаешь. Правда, сейчас явно не время просвещать молодого полицейского. Он внимательно посмотрел на юношу. Такое впечатление, что полицейские становятся все моложе. Только-только пройдут подготовку – некоторым к тому времени и двадцати нету, – и сразу же все ждут от них решительных действий – и при расследовании опасных преступлений, и в случаях тяжелых аварий. А ведь такие дела из-за недостатка профессионального да и жизненного опыта вообще тяжелым грузом давят на психику этих молодых ребят. К тому же у них нет естественных преимуществ более зрелого возраста перед преступниками из числа молодежи, а таких в последние годы становится больше и больше. В крупных городах все это уже стало серьезной проблемой. Именно поэтому в Амстердаме решили продлить на полгода обучение молодых полицейских и, объединив их в небольшие группы, рассредоточить по пяти районным отделениям, где они наберутся необходимого практического опыта.

Эрик Ягер обернулся к Де Грипу, который рвался скорее поделиться новостями.

– Узнай, кто владелец «симки».

– Я и так знаю, – сказал де Грип. – Владелец «симки» – тот молодчик, который арестован в воскресенье вечером и обвиняется в нападении на оптический магазин, Геррит Волфскоп. У него на Лейстервег холостяцкая квартира и темно-синяя «симка». Все ясно как апельсин. Пока что он держал язык за зубами, но теперь, наверное, заговорит, когда узнает, что его сообщника убили. Вполне возможно, что Крис Бергман причастен и к нападению на Хоофдстраат.

Херстал вынул изо рта трубку.

– Во всяком случае, если все обстоит так, как ты предполагаешь, мы имеем правдоподобное объяснение тому, каким образом Крис Бергман заполучил большие деньги. Дело начинает проясняться.

Херстал редко пускался в оптимистические прогнозы, и Де Грип смотрел на него с удивлением.

– Жаль только, что у самого Волфскопа – вернейшее алиби из всех возможных. В день убийства он сидел в тюрьме, – завершил Херстал свою радостную речь умышленно припасенным коварным выпадом.

– Ну, пойду-ка я еще разок с ним побеседую, – энергично заявил Де Грип. – Может, у него есть какая-нибудь идея насчет убийства. – И он бросился к двери.

– Погоди, – сказал Эрик Ягер.

– Ну что еще?

– Полегче на поворотах. Ладно? Де Грип ухмыльнулся и ушел.

Разговор с Волфскопом поначалу был так же бесплоден, как и несколько дней назад.

Де Грип и он сидели друг против друга в комнате для допросов. Чуть поодаль устроился полицейский с магнитофоном.

Волфскоп вытянул ноги и сидел как бы полулежа. Поза была весьма живописная. Он лениво потянулся к столу за пачкой сигарет.

Де Грип быстро отодвинул сигареты подальше. Волфскоп равнодушно пожал плечами и уставился вверх, на вентилятор.

– Сначала поболтаем, – добродушно предложил Де Грип.

Волфскоп бросил на него уничтожающий взгляд.

– Если этим красивым словом ты именуешь допрос третьей степени, имей в виду, я буду держать язык за зубами.

Говорил он грубым тоном, но произношение выдавало образованного человека. Де Грип задумчиво посмотрел на него, несколько удивленный таким противоречием.

Молчание, очевидно, все-таки действовало Волфскопу на нервы.

– Я сказал все, что знаю. У оптика на Хоофдстраат я был один. Сколько ж можно повторять.

– Врешь, – твердо и спокойно возразил Де Грип. – И я могу тебя понять. Ты ведь ни на волос не доверяешь своему дружку, тому, который смылся, и рассуждаешь так: если ты его продашь, он наверняка не станет запираться и разболтает про разные другие грязные делишки, какие вы обделывали вместе.

Волфскоп безучастно смотрел на него, словно рассуждения Де Грипа были чистейшим бредом и вообще его не касались.

Де Грип склонился над столом и заглянул арестованному в лицо.

– Но я собираюсь сообщить тебе одну новость и держу пари, что теперь ты будешь отвечать, и притом с удовольствием.

Волфскоп скосил глаза на сигареты, и Де Грип подвинул ему пачку. Полицейский поднес огоньку. Волфскоп жадно затянулся и сказал:

– Я не любопытен.

Но интонация опровергала его заявление, и от Де Грипа это не ускользнуло.

Он встал, оперся обеими руками на стол и нагнулся к допрашиваемому.

– У меня даже две новости. Первая: осматривая твою «симку», мы нашли несколько отличных отпечатков пальцев, и принадлежат они не тебе.

Волфскоп пожал плечами.

– Подумаешь! Я иногда ее одалживаю.

– И мы узнали, чьи это отпечатки, – невозмутимо продолжал Де Грип.

Волфскоп быстро посмотрел на него и отвел взгляд в сторону.

– Врешь, – спокойно сказал он.

Де Грип и в самом деле лгал. В машине Волфскопа были найдены только его собственные отпечатки пальцев. Крис был в перчатках, когда вел автомобиль к дому на Лейстервег. В противном случае связь Волфскопа с Крисом Бергманом была бы обнаружена сразу же после смерти Криса. Донесение полицейского Блома неоспоримо подтверждало эту версию.

– Это отпечатки пальцев некоего Криса Бергмана, – упорно продолжал де Грип.

Волфскоп погасил свою сигарету. Тут же схватил другую. Он заметно смешался.

– Итак? – дружелюбно спросил Де Грип и снова сел.

– А еще что? – насмешливо бросил Волфскоп. – Этого парня я знаю. Что из того, если я иногда даю ему свою машину?

Де Грип с силой грохнул кулаком по столу, даже пепельница подпрыгнула.

– А то, что, помимо нападения на оптический магазин, ты участвовал еще и в ограблении господина Мулдера в Бунгало-Парке. В пятницу двадцать шестого августа, чтобы быть точным.

Волфскоп выпрямился.

– Гнусная ложь. Что, этот идиот наболтал?.. Де Грип поднял руку.

– Этому идиоту болтать было незачем. Факты неопровержимо доказывают, что ты причастен к нападению на Мулдера.

– Потому что отпечатки пальцев этого парня найдены в моей машине? Да пошел ты!..

– Нет, не потому, – спокойно сказал Де Грип. – Просто господин Мулдер выронил у вас в машине письмо. И мы его обнаружили между сиденьями. Тоже случайность, а?

И это была заведомая ложь, но на сей раз Волфскоп попался в ловушку.

– Быть не может! – задохнулся он. – Я же буквально вылизал всю машину!

– А зачем? Я, например, никогда свою не вылизываю, разве что изредка пылесосом чищу, – непринужденно сказал Де Грип.