Текст книги "Джон Леннон"

Автор книги: Альберт Голдман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 51 страниц)

Когда 4 июля Фред добрался до Дакоты, Иоко уже четыре дня как находилась у Сэма Грина на Файер-Айленде. Но ей и не требовалось быть дома. Состояние, в котором Фред застал «Студию Один», было красноречивее любых слов. «Ее офис, – вспоминает он, – был завален газетами, грязной одеждой, разбросанной по полу, и остатками полуразложившейся пищи». Поднявшись в квартиру, он обнаружил множество бутылок виски и водки – любимых напитков Сэма Грина. Слегка надавив на Миоко, он узнал, что Сэм Хавадтой и Лучиано приносили Иоко «конверты». (Сам Лучиано признался, что иногда они с Сэмом притаскивали ей упаковки кокаина размером с толстую книгу карманного издания.) Но больше всего Фреда сразил слух о том, что Иоко собирается развестись с Джоном и перетащить его личные вещи в квартиру 71. Фред узнал, что она хочет выйти замуж за Сэма, и предположил, что речь шла о Сэме Хавадтое. Само собой, он ни словом не обмолвился обо всем этом в разговоре с Джоном. Фред не собирался развязывать войну.

Конец июля ознаменовался одним из самых забавных эпизодов «Баллады о Сэме и Иоко». Сэм был сыт по горло постоянными прогулками на лимузинах и самолетах. Однажды он предложил Иоко взять напрокат открытую легковую машину и поехать по шоссе куда глаза глядят. Через какое-то время они уже неслись по живописной скоростной дороге в направлении Коннектикута. «А почему бы нам не заехать в гости к твоим старикам?» – неожиданно предложила Иоко. Предприняв несколько безуспешных попыток отговорить Иоко от этой идеи, Сэм махнул рукой и набрал номер телефона своих родителей.

«Привет, мам, – выдавил Сэм. – Мы как раз проезжаем мимо. Сейчас уже восемь часов, и я не один. А вы чем занимаетесь?»

В ответ миссис Грин скороговоркой прошептала: «Сегодня особый вечер для твоей сестры. Этот парень, с которым они вот уже год как живут – по-моему, они организовали для нас торжественный ужин, потому что собираются объявить о свадьбе. У нас тут везде горят свечи, и даже в саду зажгли специальные факелы. Папа жарит барбекю, а сестра очень волнуется. Я надеюсь, ты не испортишь ей этот вечер. Но мы, конечно же, будем рады тебя видеть».

«Хорошо, – ответил Сэм, – только я приеду не один. Со мной будет Иоко Оно. Ты знаешь, о ком я говорю?»

О том, что случилось дальше, лучше всего поведал сам Грин:

«Ужин был чудесным, и Иоко решила, что все организовано в ее честь. Она вела себя так, будто находилась в кругу своей семьи, и говорила вещи типа: „Могу себе представить, как мы с Сэмом будем сидеть вот здесь, когда наши волосы будут совсем седыми“. Единственное, чего она не понимала, так это того, что моя сестра сидела рядом, сжимая от злости кулаки и думая про себя: „Какого хрена эта косоглазая уродина приперлась сюда, чтобы испортить самый важный момент в моей жизни!“ И знаете что? Они так и не объявили о свадьбе, больше того, они вообще не поженились! Зато у всех – у матери, у сестры и даже у отца – сложилось впечатление, что Иоко приехала, потому что собралась стать членом нашей семьи. Я постарался сохранить приличия и попросил устроить ее в комнате для гостей. Но она даже не прилегла на приготовленную для нее постель. На глазах у всех она прошла в мою спальню, которая находилась в противоположном крыле дома. Она выставляла наши отношения напоказ!»

Вернувшись из Коннектикута, любовники стали выяснять, на какую долю состояния Джона могла рассчитывать Иоко в случае развода. Проблема была непростой, учитывая тот факт, что финансы Джона тесно переплетались с делами компании «Эппл». Не так давно Джон был вынужден переделать завещание, так как выяснилось, что в случае его смерти «Эппл» может оттяпать часть будущих доходов. Кроме того, 19 июня 1980 года в Нью-Йорке вступил в силу закон о разделе совместно нажитого имущества разводящихся супругов в соотношении пятьдесят на пятьдесят.

Сэм Грин не был в восторге от перспективы женитьбы, но тем не менее был готов стать мужем Иоко и воспользоваться ее богатством.

Но одной подготовки к разводу было мало. Иоко хотела действовать так, будто Джон уже вычеркнут из ее жизни. Она приказала Лучиано перетащить вещи Джона – одежду, гитары, хай-фай аппаратуру, книги и тому подобное – в квартиру 71. Когда известие об этом дошло до Сэма Грина, он был поражен. «Ты не можешь так поступить! – воспротивился он. – Ты просто не имеешь на это права!» После жаркого спора вещи Джона были возвращены на прежние места.

Этот инцидент поднял деликатный вопрос: что будет с Джоном Ленноном после того, как Иоко с ним разведется? После стольких лет полной зависимости Джон мало чем отличался от ребенка. Бросить его было равносильно тому, чтобы бросить маленького мальчика. В сорок лет ему предстояло вновь испытать то же страдание, которое выпало на его долю в пять.

Глава 69
Добро пожаловать домой!

Йоко ожидала возвращения Джона с тревогой и была на грани истерики. Его не было почти пять месяцев, в течение которых Иоко пользовалась неограниченной свободой. Теперь же приближалась развязка.

Чтобы подготовиться к приезду мужа, Иоко воспользовалась услугами Лучиано, который помог ей сделать прическу и проконсультировал относительно макияжа и выбора наряда. А на вечер у Иоко было припасено для него еще одно важное задание. Когда Джон и Иоко сидели за столиком, накрытым для них в саду ресторана «Барбетта», из-за фонтана неожиданно выскочил Лучиано с фотоаппаратом в руках и принялся «расстреливать» их при помощи фотовспышки. После этого он выбежал на улицу и сел в поджидавшую его машину.

Смысл этой выходки дошел до Лучиано только на следующее утро, когда в колонке светской хроники он прочитал заметку о том, как некий фотограф, работающий «в стиле мафии», нарушил покой мирно ужинавших в ресторане Джона Леннона и Йоко Оно. «Это был мой первый урок, – восторгался Лучиано, – по искусству создания происшествий в личной жизни в интересах бизнеса».

Вскоре, уже в качестве личного парикмахера Йоко, Лучиано наслаждался интимными признаниями своей клиентки. Йоко жаловалась, что Джон слаб и апатичен, что рядом с ним она не чувствует себя удовлетворенной. Однажды, когда Лучиано завел разговор о том, что Сэм Хавадтой никогда не доводит до конца своих начинаний, Йоко заявила, что он должен радоваться: во-первых, тому, что у него активная половая жизнь, а во-вторых, тому, что его любовник незнаменит. Этим она хотела подчеркнуть, что ее сексуальная жизнь с Джоном давно закончилась. «Надо смотреть правде в глаза, – заметила она. – После одиннадцати лет брака пламя неизбежно угасает». Помимо этого Йоко рассказала Лучиано, что Джон не раз заводил разговор о втором ребенке. Он хотел дочку, а Йоко была категорически против. В конце концов врач-гинеколог выдал ей письменное заключение о том, что в ее возрасте медицина не рекомендует заводить детей. Но больше всего Лучиано заинтересовал тот факт, что Йоко приняла решение развестись с Джоном сразу после завершения работы над новым альбомом. Она сказала ему, что «ей было необходимо освободиться от имени Леннона».

Проведя в студии неделю, Джон почувствовал себя не в своей тарелке: записанный материал его разочаровал. Именно в этот момент Йоко подступилась к нему с требованием отдать ей пятьдесят процентов альбома. Джона прорвало. «Если ты ставишь так вопрос, – закричал он, – никакого альбома вообще не будет!» И он вышел из комнаты, прошествовал к себе и заперся на ключ. До конца недели Джон не покидал спальни, общаясь с внешним миром посредством записок, подсунутых под дверь.

Одной из характерных черт Леннона было то, что на людях он никогда не выказывал даже малейших признаков внутреннего кризиса, напротив, в такие моменты он держал себя очень уверенно. С первого же дня в студии «Хит Фэктори» он взял рычаги управления в свои руки. Продюсер Джек Дуглас был прекрасным техником и бывшим рок-музыкантом. Он работал со всеми альбомами Джона, начиная с «Imagine», сначала как помощник Роя Чикала, а затем как старший инженер звукозаписи. Однако в отличие от Чикала, который всякий раз, когда Йоко отдавала какое-либо указание, поворачивался к Джону и спрашивал: «Ты не против?», Джек был гораздо более восприимчив к требованиям Йоко. Когда в июне его впервые пригласили в Колд Спринг Харбор для обсуждения долгожданного нового альбома Джона Леннона, Йоко заявила, что хочет включить в альбом несколько своих песен, и вручила Джеку целую кипу пленок, некоторые из которых были записаны аж тринадцать лет назад. «Сколько песен ты хочешь включить?» – спросил Джек. «Столько, сколько получится», – ответила Йоко и предупредила, чтобы он ничего пока не говорил Джону, если будет звонить ему на Бермуды.

Леннон поручил Дугласу набрать совершенно новую группу, объяснив это следующим образом: «Вместе с приятелями я проводил в студии дни, недели, месяцы, даже годы. Запись служила нам всего лишь предлогом для того, чтобы заниматься бог знает чем. Иногда над одной и той же песней мы работали по восемь часов подряд, не всегда достигая нужного результата... Я был слишком близок с Джимом (Келтнером. – А. Г.) и со всеми остальными, чтобы строить из себя командира и говорить: „Нет, мне это не нравится“... Теперь я хочу прийти в студию и с самого начала быть боссом».

Именно так повел себя Леннон в первый же день, когда зашел в аппаратную, чтобы прослушать музыкантов. «Значит так, барабанщик, – обратился он к Энди Ньюману, – давай-ка послушаем твои барабаны. А все остальные заткнулись! Давай басовый барабан. Теперь рабочий...» После того как звук был отрегулирован, Джон прослушал запись и признался: «Мне это не нравится. Я хочу, чтобы ты сыграл вот так...» Не прошло и пяти минут, как Джон отработал партию ударных именно так, как он себе это представлял.

Не менее впечатляющей была скорость, с какой он работал. «Обычно он говорил, – рассказывал Ньюман. – „Вот перед вами песня. Ничего сложного. Вы все прекрасно умеете играть на своих инструментах. Забудьте о всяких завитушках и просто аккомпанируйте“. Мы знали, что через двадцать минут он начнет записывать, а через час все должно быть закончено. Это совершенно меняло прежний подход к работе, потому что мы знали, что у нас нет трех часов на раскачку... Мы работали с полной отдачей. Если приходилось исполнять одну и ту же вещь больше пяти-шести раз, он бросал ее и переходил к другой».

Пять лет, проведенных вне студии, не прошли бесследно. Леннон вовсе не был таким уверенным, каким старался выглядеть. Это стало особенно заметным, когда он попытался максимально спрятать свой голос. «Чем неувереннее я себя чувствую, – признался он Фреду, – тем больше инструментов стараюсь использовать во время записи». При записи «Double Fantasy» на звуковые дорожки пришлось накладывать так много дополнительных звуков, что в конце концов Джеку Дугласу стало не хватать места. В этот момент пришлось на пару дней приостановить работу и подождать, пока продюсер и инженер призовут на помощь всю свою изобретательность и умудрятся присоединить к двадцатичетырехдорожечному пульту еще один дополнительный двадцатичетырехдорожечный модуль.

Когда стали записывать Йоко, работа еще больше усложнилась. С самого начала Джон предупредил Дугласа о том, что альбом должен сделать Иоко звездой. От музыкантов требовалось максимально использовать все творческие ресурсы, а от инженеров – технические возможности для того, чтобы вытянуть ее песни на нужный уровень. Дуглас знал, что проблема Йоко заключалась в том, что у нее не было голоса и что пела она фальшиво. Поэтому он решил выставить уровень записи на максимум и зарезервировать для вокальной партии десять из двадцати четырех дорожек, надеясь, что она «не будет каждый раз лажать на одном и том же месте». Когда все расходились по домам, Джек оставался в студии до зари, выбирая лучшие куски из сделанных дублей и вручную, слог за слогом, собирал окончательный вариант каждой вокальной фразы.

Джеку не всегда удавалось отговорить Иоко от совершения безумных поступков. Когда она показала музыкантам «I'm Your Angel», все в один голос заявили, что это явный плагиат со старого хита Эдди Кантора «Makin' Whoppee» [225]225
  Здесь: «Кутеж» (англ.).


[Закрыть]. «Хорошо еще, что ты поешь ее на три четверти, – заметил Джек, – потому что если бы она была на четыре четверти, то неприятностей у тебя было бы хоть отбавляй». Когда подошло время делать запись, Иоко принялась настаивать на том, чтобы записывать песню в размере как раз четыре четверти. На все протесты Джека она заявила, что действует так по совету медиума, а кроме того, она вообще никогда не слышала этой песни Эдди Кантора. После выхода пластинки «Double Fantasy» владельцы авторских прав на «Makin' Whoppee» подали против Йоко иск на миллион долларов. Дело было закрыто только в 1984 году после выплаты суммы, размер которой не был обнародован.

Когда Иоко не была занята на записи, она продолжала работать над рекламой будущего альбома у себя в «Студия Один». «Double Fantasy» должен был стать не просто новым альбомом давно сошедших со сцены музыкантов, а крупным событием в мире музыки. Самые легендарные поп-герои новейших времен снова брали слово. Такой альбом был золотой мечтой любого пресс-агента. Вопрос заключался в том, кому поручить эту работу.

Знание Йоко техники проведения рекламных кампаний произвело впечатление на ее нового агента Чарлза Коэна. Она точно могла сказать, что ей нужно и как этого добиться. «Double Fantasy» должен был стать ее билетом не к славе – славы ей было уже не занимать, – а к почестям и уважению. Необходимо было проводить идею о том, что новый альбом – «музыкальное событие мирового масштаба» – не имеет коммерческого значения и посвящен тому, чтобы создать о Йоко Оно представление как о «настоящей артистке и хорошем человеке, который заботится о своих взаимоотношениях с сыном, Джоном и<) покое во всей вселенной».

Коэн должен был организовать утечку информации, согласно которой Йоко продала на аукционе одну из своих коров за рекордную цену в 265 тысяч долларов (в действительности корова была продана компанией «Дримстрит Холштайн», которой было поручено управление фермами, принадлежащими Леннонам). Это позволило Коэну представить Йоко как женщину, «которая любит животных и разводит их для производства молока, а не для бойни». История была немедленно подхвачена сотнями газет по всему миру.

Затем Йоко пришла идея обыграть тот факт, что Джон и Шон родились в один день. В небе над Центральным парком появился самолет, выписывающий надпись «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ ДЖОН И ШОН. С ЛЮБОВЬЮ. ЙОКО». «Мы получили очень много откликов в прессе», – с восторгом вспоминал Коэн. (Джон Леннон отказался подняться на крышу Дакоты, чтобы полюбоваться самолетом, а на счете, пришедшем ему за этот аттракцион, написал: «Чтобы это было в последний раз».)

Основной задачей Коэна стала организация многочисленных интервью в газетах, на радио и телевидении. Несмотря на то, что Джон относился к этому без особого энтузиазма, поскольку основная нагрузка выпадала на его долю, Йоко знала, что стоит ему предстать перед прессой, он неизменно будет на высоте. Интервью, организованные в поддержку «Double Fantasy», оказались гораздо важнее, чем сам альбом, для развития его основной темы – взаимной игры между воображаемыми "я" Джона и Йоко. Помимо того они в очередной раз продемонстрировали неподражаемый талант Джона выдавать за чистую монету самые абсурдные идеи.

Одурачивание публики началось 9 сентября, в день, когда журналист из «Плейбоя» устроился вместе с Джоном и Иоко на кухне в квартире 72. «Джон откинулся назад, крепко обхватив пальцами чашку, – писал Дэвид Шефф. – Он сидел и смотрел на пар, поднимающийся от горячего чая». «Я пек хлеб», – внезапно выдал Леннон. «Хлеб!» – изумленно воскликнул репортер. «А еще я занимался ребенком», – невозмутимо продолжил Джон, и начал рассказывать о жизни «домохозяина», пуская в ход все свое воображение, доходя порой до смешного, но чаще иронизируя над самим собой. Он заявил, к примеру, что каждый вечер, когда Йоко возвращается с «работы», он встречает ее у порога вопросом: «Ну что, сильно устала? Хочешь, я приготовлю тебе коктейль?» Было очевидным, что Леннон забавляется, но Джон всегда считал, что чем больше ложь, тем легче заставить читателя ее проглотить.

Каждый раз, когда Джон останавливался, чтобы перевести дыхание, эстафету подхватывала Йоко. Если Джон изображал карикатуру на самого себя в роли горничной, поглощенной ежедневной рутиной, то Иоко выстраивала образ «самого крутого из крутых». Она рассказывала, что почувствовала себя личностью только после того, как взвалила на свои плечи чисто мужскую заботу о семейном бизнесе, но эта деятельность сильно осложнялась тем, что ей постоянно приходилось сталкиваться с мужским шовинизмом. Они с Джоном подвергли жестокой критике бизнесменов и адвокатов, участвующих в совещаниях в «Эппл», назвав их «толстыми и жирными, насквозь пропитанными водкой, орущими мужланами, похожими на натасканных псов, готовых к атаке».

Но когда Шефф уточнил, не осуществляет ли, следовательно, Иоко контроль за действиями Джона, это привело его в бешенство. «Если ты считаешь, – рявкнул он, – что меня как собаку водят на поводке только потому, что я делаю некоторые вещи вместе с ней, то пошел ты куда подальше!»

Но монолог Леннона продолжался в течение последующих девятнадцати дней, превращаясь в книгу из 193 страниц. И получалось, что несмотря на десять лет, прошедших с тех пор, как Джон в последний раз открывал душу на обозрение широкой публики, за все эти годы с ним ровным счетом ничего не произошло. В своих рассказах Джон по большей части возвращался к эпизодам из далекого прошлого, неоднократно пересказанным в прессе. Так или иначе, давая интервью, он вовсе не ставил целью рассказать о себе что-нибудь новое; все усилия были посвящены рекламе Йоко. «Она – учительница, а я – ученик, – неоднократно повторял Джон. – Она научила меня всему, что я умею... она была здесь... когда я был Человеком Ниоткуда» [226]226
  Так называлась песня Леннона периода «Битлз» – «Nowhere Man».


[Закрыть].

В то же самое время, когда Йоко всячески развивала идею о том, что деньги совершенно перестали волновать и ее, и Джона, она продолжала бороться с фирмой, производящей грампластинки, за новый контракт, который должен был принести миллионы долларов. Когда Брюс Лундволл, президент «Коламбия рекордз», позвонил как-то раз на студию, Джон заметил: «Я не соглашусь получать ни пенни меньше, чем получил Пол – или этот, сукин сын (Мик Джаггер. – А. Г.)».

Иоко энергично поддержала Джона, воскликнув: «Я уничтожу Пола! Я получу больше, чем он». (По сообщениям, появившимся в прессе, Пол получил 22,5 миллиона долларов.) Когда Иоко объяснила Лундволлу, что половина песен на альбоме будут Джона, а половина – ее, тот ответил, что такую сумму они не заработают. Он был готов выплатить Леннону большой аванс, но при условии, что это будет альбом Леннона, а не попурри Джона и Иоко.

Проходили недели, а контракт все еще не был подписан. «Мы уже почти закончили запись, но все еще не знаем, кто будет выпускать нашу пластинку», – жаловался Джон Джеку Дугласу. Джек посоветовал Йоко поговорить со своим менеджером Стэном Винсентом, который бесплатно разработал для них схему, при которой они получали от пяти до семи миллионов долларов только при подписании контракта, но Йоко с Винсентом поругалась, и проект рухнул. Несколько дней спустя, когда Ахмед Эртеган, знаменитый патрон компании «Атлантик/Уорнер», лично поднялся на шестой этаж «Хит Фэктори», Иоко обвинила его в том, что он явился без предупреждения, и проводила до лифта. Казалось, она намеренно не хочет договариваться с крупными фирмами. Наконец, вечером 19 сентября в студии появился Дэвид Геффен.

В течение нескольких лет Геффен не занимался производством пластинок. Теперь же он основал собственную компанию, которая пока имела контракт только с одной певицей – Донной Саммер. Он предложил Леннону более чем скромный аванс в один миллион долларов и выторговал себе 50 процентов доходов от издания новых песен Леннона. В результате этой сделки Геффен прекрасно заработал на «Double Fantasy». Почему Йоко согласилась на эти условия, в то время как предложения крупных компаний были гораздо выгоднее? По словам самого Геффена, когда Йоко рассказала ему о том, как «Коламбии» не понравилась идея поделить альбом пополам между ней и Джоном, Геффен улыбнулся и ответил: «А я иного не мог и предположить».

Если на первом месте у Йоко всегда стояла реклама, то на последнем – вопросы безопасности. Однако еще в феврале 1980 года она взяла к себе на службу бывшего сотрудника ФБР по имени Дуглас Макдугалл, который консультировал ее по вопросам охраны Шона и обеспечения безопасности покупаемых ею домов. Макдугалл довольно часто появлялся с докладами в Дакоте, и ему бросился в глаза тот факт, что основная резиденция его клиентов практически не охранялась. Когда портье звонил снизу и сообщал, что к ним направляется посыльный, Йоко обычно сама открывала дверь, и были случаи, когда в квартиру проникали поклонники Джона, двое из которых добрались однажды до его спальни. Начав грандиозную рекламную кампанию в прессе, Ленноны подвергали себя дополнительному риску.

Однажды Макдугалл прочитал в «Дэйли ньюс» интервью с Йоко, в котором она сообщала название студии, где они работали, а также приблизительное время, когда выходили из дома и возвращались. Он немедленно схватил телефонную трубку. «Послушай, Йоко, – начал он, – мне в общем-то все равно, если ты хочешь, чтобы тебя убили, но я не хочу, чтобм тебя убивали. Кроме того, если тебя убьют, пострадает моя репутация. Потому что все знают, что если я и не обеспечиваю непосредственно твою безопасность, то все же имею к ней какое-то отношение. Поэтому я увольняюсь».

«Я знаю, что ты прав, – ответила Йоко, – но мне надо продавать пластинки!»

25 сентября Макдугалла пригласили в «Студию Один», чтобы выслушать его предложения по обеспечению безопасности Леннонов. Речь шла о вооруженном телохранителе, который сопровождал бы их во всех поездках. Йоко пообещала поговорить с Джоном. При следующей встрече она сообщила Макдугаллу, что Джон не принял его предложения. По словам Джона Грина, они с Йоко не желали, чтобы какой-нибудь, хотя бы даже и бывший, полицейский видел, как они принимают наркотики. Но Макдугалл не сдавался. Если они не хотят ездить с телохранителем, почему бы им не нанять пару вооруженных охранников, один из которых стоял бы перед входом в Дакоту, а другой – у дверей студии? Но и это предложение Йоко категорически отвергла.

В тот вечер Джон Леннон разговаривал по телефону с Джесси Эдом Дэвисом. «Я только что уволил своего телохранителя», – сообщил Леннон. «Почему?»

«Я думаю, – ответил Джон, – если меня захотят убрать, то все равно уберут. Только сначала убьют телохранителя».