Текст книги "Тринадцатая ночь"
Автор книги: Алан Гордон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
Глава 7
Тех женщин, кои румянят щеки и украшают глаза белладонной, чьи лица скрыты под пудрой… их никакие годы не убедят, что они постарели.
Святой Иероним. Письма.
Проснувшись поздним утром, я далеко не сразу осознал, где нахожусь, что тут делаю и чью роль мне приходится играть. Нетвердой походкой я спустился вниз. Александр встретил меня радостным мычанием, а Ньют мгновенно притащил мне миску каши. И тогда я вспомнил, какой сегодня день.
– Поди-ка сюда, дружок, – окликнул я отступившего Ньюта.
Он взглянул на меня, и на его физиономии постепенно отразились понимание и тревога. Ловко схватив парня за плечо, я развернул его к себе и хорошенько шлепнул по заднице. Он издал вопль.
– Желаю тебе, Ньют, долгой и счастливой жизни, – сказал я.
Александр встретил мои действия одобрительным смешком.
– Отлично сделано, сударь, – заметил он. – Я ничего не сказал, потому что не знал, принят ли в ваших родных краях такой обычай.
– Еще как принят, – сказал я. – И я полагаю, что Агата уже тоже достаточно подросла.
– Да, она крутится где-то здесь.
Сегодня отмечался День избиения младенцев[14]14
28 декабря; день памяти младенцев, убитых по приказу Ирода.
[Закрыть], когда детей полагалось шлепать на удачу. По практическим соображениям я решил воздать должное этой традиции только в отношении домочадцев постоялого двора, взяв на заметку, что мне нужно запасти подарки для Агаты и Ньюта.
– Похоже, сегодня я проспал все на свете, – сказал я Александру.
– А заодно с вами и весь город, – ответил он. – Видимо, мы перекормили и перепоили всех прошлой ночью.
– Но на вас она что-то совсем не сказалась.
– Это единственная ночь в году, когда я предпочитаю не пить ни капли. Слишком безумная. Должен сказать, что хор в итоге распелся на славу.
– Да уж. Может, следует послать им бочонок перед представлением? Вино явно улучшает качество их исполнения.
– Вам также следовало бы присоединиться к ним, сударь. Ваш голос звучал отлично.
– Правда? – спросил я, скрывая тревогу. – Я даже не помню, что пел.
– И прекрасно пели. Конечно, после того как слегка приняли на грудь. Похоже, помимо прочих, вы знаете и все здешние песни.
– Большую часть жизни я провел в тавернах и кабачках. А на каком языке я пел?
– На немецком, наверное. Звучало похоже, во всяком случае.
Что ж, хотя бы за это нужно возблагодарить Господа. Плохо, конечно, что пение приоткрыло мои шутовские таланты, но, по крайней мере, мне удалось сохранить фальшивый акцент. Я принял обычное похмельное решение не злоупотреблять вином, хотя и догадывался, что его ожидает обычный «успех».
У меня не было определенных планов на этот день, что вполне согласовывалось с отсутствием определенного плана для всего путешествия. Казалось бессмысленным вновь прозябать у герцогских ворот. Вероятно, стоит нанести визит вежливости Себастьяну и Оливии. А вскоре пора будет начинать готовиться к маленькой ночной вылазке.
По площади носилась ликующая гурьба детей, они играли в пятнашки, изо всех сил шлепая друг друга по спинам. Несколько ребят катались с ледяной горушки около городской стены, каждый стремился как можно дольше проехать по льду на одной ножке до того, как свалиться в снежный сугроб. Далее у стены толпилась большая группа помиравших от хохота людей. Внезапно догадавшись, что вызывает их смех, я не спеша подошел к этой толпе.
Ее развлекал абсолютно лысый человек с лицом, обильно вымазанным белилами. Красные и зеленые треугольники вокруг его глаз соответствовали расцветке шутовского костюма. Правое ухо украшала эмалевая серьга, изображающая череп. А на безымянном пальце правой руки поблескивало кольцо, недавно виденное мной в кабинете отца Геральда. Густо накрашенные кармином веки ясно показывали что оба его глаза плотно закрыты. И важно было именно то, что они закрыты, поскольку он совершенно спокойно жонглировал четырьмя дубинками.
– А знаете ли вы, синьоры, почему я закрыл глаза? – крикнул он.
– Почему? – спросил хор голосов.
– Потому что боюсь смотреть, – сказал он, и зрители испуганно отступили, когда он приоткрыл один глаз, сам испуганно ахнул и зажмурил его опять.
Дубинки продолжали все так же ритмично взлетать в воздух.
Рядом с ним стоял на привязи сонный, вялый осел. Его голову венчала помятая темно-зеленая фетровая шляпа. Шут постепенно приблизился к этому животному вместе со своими летающими дубинками. Не переставая жонглировать, он наклонился, схватил шляпу и нахлобучил ее себе на голову. Толпа, включая меня, разразилась аплодисментами. Равнодушно пожав плечами, он вновь надел шляпу на голову осла и продолжил в том же духе, производя этот трюк все быстрее и быстрее, пока мелькание его рук не превратилось в размытое живое марево. Мне пришлось сильно постараться, чтобы сохранить к нему хоть какие-то дружеские чувства. Конечно, когда я был помоложе, то выполнял такой же трюк. Не так хорошо, возможно, или не так быстро, но я умел делать его.
– Вы, синьор, подойдите-ка сюда и помогите мне немного, – обратился он к десятилетнему мальчугану.
Парнишка робко сделал несколько шагов вперед, пока не оказался рядом с шутом. Зеленая шляпа тут же оказалась на его голове, а на головах шута и осла появились два новых головных убора – красный и желтый. Дубинки продолжали взлетать в воздух, шляпы ловко перемещались с головы на голову в причудливой последовательности. В итоге все три оказались на голове шута, а дубинки спокойно завершили движение в его руках, причем четвертая – в последнем полете пролетела над самой головой мальчика. Жонглер взял своего помощника за руку, и они вместе поклонились публике. Мальчик, заходясь счастливым смехом, убежал обратно к друзьям, а к ногам шута посыпался жидкий дождик медяков.
– Приветствую славных жителей Орсино! – воскликнул он. – Меня величают Бобо. Познакомьтесь также с моим любимым спутником Фесом.
Осел по-прежнему не обращал на него никакого внимания.
– Мы прибыли из Толедо с несомненным намерением повеселить вас. Мой дружок Фес – всего лишь маленький ослик. Зато я настоящий…
– …большой осел! – радостно закричали дети, и шут мастерски изобразил обиду и потрясение.
– В Толедо сейчас тепло и солнечно, а от женщин соблазнительно пахнет мускусом и пряностями. Естественно, я не мог там оставаться и поэтому прибыл в ваш прохладный город. Почему? Да потому, что я дурак. Позвольте мне показать вам, какие персонажи живут в Толедо.
Порывшись в своей сумке, он вытащил оттуда набор париков и шарфов. И после этого началась бессловесная импровизированная пантомима. Он изображал прогуливающихся прекрасных дам и их служанок, солдат и священников, мавров и евреев, разделяя своих персонажей взмахом шарфа и изумительно меняя выражение лица. Я внимательно следил за ним, подмечая, что могу перетащить в свои трюки, и догадываясь, у кого из нас он сам их стащил. Редкая возможность понаблюдать за уличным представлением собрата по гильдии.
Его представление длилось около часа – самое подходящее время для любых выступлений; потом он откланялся и собрал свой реквизит. Добродушно болтая с горожанами, он позволил детям поиграть с ослом, а потом начал грузить пожитки на спину животного. Я небрежно приблизился к нему.
– Любезный шут, расскажи мне, что нового в этом мире, – начал я.
– В мире, сударь? Боюсь, мировые события выпадают из сферы моей дурацкой компетенции.
– Интересное замечание. Какой ты придерживаешься теории: что мир круглый или что он плоский?
– Видите ли, сударь, – сказал он, – я думаю, что он бывает как круглым, так и плоским.
– Почему же ты так думаешь, шут?
– О мои мысли вполне просты, сударь, но требуют демонстрации. Вот если бы мне дали кое-что круглое и кое-что плоское, я смог бы показать это.
Я протянул ему монету, и он внимательно изучил ее.
– Самое то, что надо, сударь. – Он направился к выходу с площади, и я пристроился рядом с ним. – По моим наблюдениям, люди правят этим миром, но деньги правят людьми. Нечто большее должно включать в себя нечто меньшее, и, следовательно, деньги включают в себя мир. А поскольку монета одновременно и круглая, и плоская, то, наверное, и миру присущи те же качества.
– Но люди не таковы.
– Истинно так, сударь. Люди с монетами склонны быть круглыми, а люди без оных становятся плоскими. Конечно, Аристотель вряд ли выдвинул бы такой аргумент, но он отлично действует в реальном мире.
– Действительно, ты говоришь как дурак. Но, как говорится, stultorum numerus…
– …infinitus est. Ваша правда, сударь. – Улыбнувшись, он стрельнул в меня взглядом, когда мы свернули в боковую улочку. – Значит, вы и есть знаменитый Фесте!
– Никогда не называй меня так! – резко сказал я.
– Простите, – мгновенно извинился он с удрученным видом. – Но когда мне сказали, с кем мне предстоит работать… В общем, вы можете себе представить, как я разволновался. Это с лихвой окупает то, что приходится пропустить наш праздник. Каким именем вас называть?
– Зови меня Октавием, я купец из Аугсбурга. Снимаю комнату в «Элефанте», припортовом постоялом дворе. Сейчас я единственный постоялец на втором этаже, поэтому ты сможешь незаметно приходить ко мне с черного хода, если тебе понадобится найти меня или оставить сообщение. Я заметил у тебя кольцо отца Геральда.
– Да, – сказал он, бросив на него взгляд. – Необычная предосторожность с его стороны. Разве одного пароля уже недостаточно?
– Возможно, недостаточно. Для тайного общества мы стали прискорбно широко известны. Много ли рассказал тебе отец Геральд?
– Не так уж много. Мне известна исходная история, разумеется. Я не раз пел ее. И давно вы уже здесь?
– С самого Рождества.
– Вы быстро добрались. Я отправился вслед за вами вечером того же дня, но со мной был этот синьор Копуша. Без него я добрался бы сюда гораздо быстрее, однако мне не хотелось разрывать договор.
– Неужели? Ведь все, что он делает, это просто стоит рядом с тобой.
– Да, но вы не представляете, как много времени мне понадобилось, чтобы научить его делать так.
– Мне понравился твой шляпный номер.
– Спасибо. Обычно я работаю с пятью дубинками, но сегодня чертовски холодно.
– Ты отработал свое. Можешь и приодеться.
Он хлопнул себя по лбу, порылся в навьюченной на осла сумке и, вытащив плащ и шарф, завернулся в них. Фетровый колпак тоже сменила более теплая шляпа. Теперь он выглядел почти как обычный человек, если не считать раскрашенной физиономии.
– Чем ты мажешь лицо? – спросил я.
– Свинцовыми белилами.
– Правда? Странно. Большинство из нас полагают, что они ядовиты и их нельзя долго употреблять.
– Возможно. Но я не рассчитываю прожить долго, поэтому могу позволить себе выглядеть как можно лучше остаток отпущенного мне времени.
– Откуда такой пессимизм?
– Одна сведущая гадалка предсказала мне судьбу и поведала, что я не доживу до сорока лет. А мне уже стукнуло тридцать восемь. Она славилась точностью своих предсказаний. Предсказала даже свою смерть с точностью до дня.
– Потрясающе.
– Ничего потрясающего на самом деле. Просто в тот день она сама повесилась. Своеобразный обман, хотя, впрочем, кто знает? Следует по меньшей мере отдать должное ее профессиональной честности. Поэтому я предпочитаю скорее быть мертвым дуралеем с отличным гримом, чем старым дуралеем без него. Но вернемся к нашим делам. Что вы успели выяснить?
Я кратко пересказал мои открытия и подозрения. Они заняли мало времени. В итоге он разочарованно покачал головой.
– Вам не удалось доказать даже, что его убили, – заметил он.
– Пока нет.
– И вы понятия не имеете, здесь ли Мальволио.
– О нет, он здесь. Я не могу доказать, но чувствую нутром: он точно где-то поблизости.
– А я промерз до этого самого нутра. Где мне лучше остановиться?
– Где-нибудь подальше от меня. Здесь есть гостиница для студентов. Вероятно, там тебе будет лучше всего.
– А какая вам требуется помощь от меня?
– Разведай все, что сможешь. Попробуй проникнуть во дворец. Мне пока не удалось заставить их пригласить меня.
– У них есть дети?
– Двое, мальчик и девочка. Парнишка болеет. Я подозреваю, что они как раз нуждаются в каком-то развлечении.
– Я отправлюсь туда прямо сейчас.
– Вероятно, стоит попытаться разговорить герцогиню. Если герцога каким-то образом заманили в смертельную ловушку, он мог поделиться с ней опасениями и подозрениями.
– Да, стоит попробовать. А можете вы хоть описать мне этого Мальволио?
– Примерно одного со мной роста, немного моложе. Если он здесь, то, естественно, не под своим именем. Скорее всего, он прибыл сюда гораздо раньше нас и успел где-то обосноваться. Наверняка он где-то поблизости, ведь для получения нужных ему сведений у него должен быть доступ в дома знати.
– Есть ли уже какие-то кандидаты?
– Да имеется тут один еврей по имени Исаак, помощник управляющего герцога. Есть еще капитан городской стражи, который испытывает непреодолимое желание уничтожить меня.
– Уже? Как правило, люди стремятся сначала познакомиться с нами. Позвольте мне сделать предположение на основании того, что вы сообщили.
– Давай.
– Брали ли вы в расчет епископа?
Я задумался.
– Сомневаюсь, что у него хватило бы времени, чтобы так хорошо устроиться в церкви.
– При чем тут время? Допустим, назначенный сюда епископ покинул Рим, а сюда вместо него приехал Мальволио. Никто же не знает нового епископа. А ему открыты здесь все двери. Отличная роль.
– Хорошо, возможно, в этом что-то есть. Однако могут быть и другие варианты, и на их проверку у нас есть не так много времени.
– Почему это не много? Орсино умер уже месяц назад, и с тех пор ничего больше не случилось.
– Мальволио затаился и ждет.
– Чего ждет?
– Появления шута.
Мы поднялись в гору.
– Фесте не приехал, зато приехал Бобо, – сказал он, озвучивая свои мысли. – Мальволио подумает, что гильдия по какой-то причине послала меня вместо вас. Я буду привлекать внимание, он выдаст себя, и мы поймаем его.
– Будем надеяться.
– А потом мы сдадим его властям.
– Нет. Он просто исчезнет.
Бобо отвел глаза.
– Понятно, – тихо сказал он. – То еще заданьице.
– А в чем сложности?
Он скривился.
– Мне уже приходилось убивать. Так же как и вам, я уверен. И все-таки мне почему-то всегда казалось, что это противоречит нашим законам.
– На его совести смерть двух наших собратьев.
– Может быть. Вероятно. Наверное. Но кара должна быть Господней, а не шутовской.
– Он представляет угрозу для всей гильдии. Считай это самозащитой. Ежели у тебя не хватает духу, то хотя бы помоги мне схватить его, а об остальном я сам позабочусь.
– Ладно. Значит, сейчас я направлюсь прямиком к герцогине. Встретимся в «Элефанте» на закате. Посмейтесь, будто я сказал что-то смешное.
Я рассмеялся, пока стражники проходили мимо, посматривая на нас.
– Могли бы смеяться и погромче, – проворчал Бобо.
– Мне было не слишком смешно, – сказал я. – До вечера. Будь осторожен.
Дальше наши пути разошлись: он направился к студенческой гостинице, а я – на северо-запад.
Дом Оливии возвышался около северной стены, на полпути к воротам, выходящим на северо-западную дорогу. Я представился служанке, она убежала в дом и, вернувшись, пригласила меня войти. Все произошло так стремительно, что я едва успел припомнить мою легенду.
Меня встретила графиня. Граф после вчерашних праздничных возлияний отсыпался в верхних покоях. По комнатам и коридорам с визгом носилось столько ребятишек, что мне даже не удалось определить их численность.
Оливия, расположившись среди подушек возле камина, мирно занималась вышивкой. Разноцветные шелка драпировали стены и саму графиню. Ее незатененное вуалью лицо скрывалось под слоями румян и краски для век, бросавших вызов гриму самого Бобо. Она показала мне на большую подушку, расшитую в арабском стиле. Я поклонился и сел.
– Вы тот самый немецкий певец, о котором тут все говорят, – сказала она, внимательно посмотрев на меня.
– Да, боюсь, что вчера я позволил себе лишнее, – сконфуженно ответил я.
– О вас уже ходят слухи, – заметила она. – Что совершенно естественно, ведь вы последний из прибывших в наш город гостей.
– Нет, уже успел появиться еще один, – возразил я. – Но пожалуйста, расскажите, что же обо мне говорят?
– Ах, массу всего. К примеру, что вы контрабандист, сказочно богатый купец, желающий вложить деньги в наш город. А еще вас называют охотником за приданым, преследующим герцогиню, новым управляющим герцога, моим фаворитом и венецианским шпионом.
Я рассмеялся. Ничего не смог с собой поделать. Она продолжала изучать меня, наслаждаясь своим выигрышным положением, но не прерывая занятий рукоделием.
– Последнее предположение является не простым слухом. Так утверждает капитан Перун, которому взбрело в голову стать моим обожателем.
– Таковым может оказаться любой человек в здравом рассудке, сударыня.
Это вызвало легкую улыбку.
– На редкость изысканная лесть, синьор Октавий. Вы можете далеко пойти.
– Уж не идет ли речь о торговых перспективах?
– Возможно. Если вам того хочется. Но давайте побеседуем также о других вещах. Вы ведь недавно побывали в Венеции? Мне так хочется услышать свежие новости.
Вооруженный разговором с Домино, я расписал несколько отборных пикантных новостей, что заняло у меня почти час. Она задала пару вопросов, казавшихся на первый взгляд праздными, но, в сущности, глубоко затрагивавших политическую жизнь Венеции. Наконец графиня удовлетворенно кивнула.
– Должна сказать, вы заслужили вознаграждение. Эй, Юлия! Принеси-ка нам угощение.
Появился поднос с кувшином вина и вазой с финиками и инжиром, и Оливия с удовольствием приобщилась к фруктам.
– Выслушивать сплетни – трудное дело, – сказала она, заложив за щеку инжир. – Приходится глубоко копать, чтобы выяснить правду. Итак, о вашем деле. Новые пути доставки пряностей, верно?
– Вы на редкость хорошо осведомлены.
– Положение обязывает. Для содержания такого дома нужно большое состояние. И оно должно приумножаться, чтобы я могла обеспечить будущее всех этих дурно воспитанных отпрысков.
– Неужели вы хотите сказать, что сами занимаетесь управлением?
– Конечно.
– Мне дали понять, что этим занимался ваш супруг.
– Иногда и супруг помогает. Когда трезв, разумеется. Однако в последнее время это состояние наблюдается все реже и реже.
– Как жаль, что он не уделяет больше внимания вам.
Вихрь разыгравшихся до драки детей с гиканьем пронесся по залу.
– О нет, на мой взгляд, я не была обделена его вниманием, – сухо сказала она, глянув на малышей, которые, сцепившись, катались по полу и визжали во всю мощь легких, пока за ними не примчались несколько утомленных нянюшек и не уволокли весь выводок обратно. – Ему хочется сменить обстановку. Я не возражаю. Пусть отправляется в следующий крестовый поход, коли пожелает. Если в доме будет немного меньше нытиков, нам всем это пойдет на пользу. Так как же насчет пряностей, слухи не врут?
– Нет, но мне сказали, что нужно дождаться назначения регента.
– Тогда вы вполне можете побеседовать со мной.
Вдевая новую нить в иголку, она невозмутимо встретила мой пристальный взгляд, сидя на своем уютном островке.
Так, так, подумал я. Очередной кандидат на регентство, и на сей раз довольно могущественный.
– Позволит ли городской совет стать регентом женщине? – вслух спросил я.
– Почему бы нет? – удивилась она. – Есть исторические прецеденты. Ирина, Феодора.
– Они византийского происхождения. У них весьма оригинальные традиции.
– А в сущности, разве так уж сложно воспитать маленького герцога? У меня в этом деле большой опыт, как вы заметили.
Издалека донеслись отчаянные крики и звон бьющегося стекла.
– И у вас это прекрасно получается, – сказал я. – Что ж, я ничего не имею против. Если вы станете регентшей, я с радостью заключу договор с вами. Но почему вы, а не герцогиня?
Она заговорщицки наклонилась ко мне.
– Она не из наших краев, во-первых, а во-вторых, у нее есть некоторые странности. Вы знаете, как она стала герцогиней?
– Да, – быстро сказал я, постаравшись предотвратить попытку очередного пересказа.
Явно разочарованная, она мило надула губки, но продолжила:
– В любом случае пять наших родовитых дворян желают возложить эту ответственность на коренного орсинца. А я самая богатая из этой пятерки. Стоит ли продолжать?
– Нет, все и так абсолютно ясно. Так как бы ваша светлость отнеслись к тому, чтобы пара судов с пряностями разгрузилась в вашем порту, избежав непомерных пошлин Венеции?
– А будет ли среди них корица?
– Я надеюсь, что будет.
– Тогда в качестве разумного вознаграждения для герцога и нашего города я сочла бы, скажем, ежегодный сундук корицы. Я обожаю ее.
– Договорились, сударыня. И быть может, еще немного экзотических специй из следующего путешествия, способных добавить остроты к вашему и без того опьяняющему очарованию.
– Мой дорогой германец, вы изумляете меня. Наверное, мне стоит отправить супруга в Иерусалим, а вас придержать здесь.
– Каждый из нас, сударыня, стремится овладеть своими святынями.
Хриплый стон с верхнего этажа эхом разнесся по дому, заглушая надрывные детские крики. Оливия едва повела глазами.
– А вот и Себастьян проснулся, – отрывисто сказала она. – Возможно, вы предпочтете уйти.
– Но мы с ним уже встречались вчера вечером, – возразил я.
– Могу заверить вас, что у него не осталось об этом никаких воспоминаний. Я попрошу моего управляющего проводить вас. Если пожелаете, можете обсудить с ним детали вашего предложения. Я имею в виду доставку пряностей. Эй, Фабиан!
Он появился так быстро, как будто подслушивал каждое слово нашего разговора. И Оливия это тоже поняла, но ее это не обеспокоило.
– Будь повежливее с нашим гостем, Фабиан. Его замыслы могут оказаться весьма выгодными для нас.
– Слушаюсь, графиня, – произнес он, чрезмерно низко поклонившись.
– Синьор Октавий, вы упомянули о прибытии второго странника. Прошу, поделитесь со мной последними слухами, будьте любезны.
– С удовольствием, мадам, – сказал я, поднимаясь и также почтительно кланяясь ей. – Нынче на площади появился один фигляр из Толедо. На редкость остроумный малый и искусный жонглер. Возможно, ему удастся развлечь ваших детей.
– Возможно, – задумчиво произнесла она. – Странное предзнаменование.
– Что ж в нем странного, сударыня?
– В моей жизни появление шутов связано со смертью. Вы не замечали этого, Фабиан?
– Определенно ваша светлость изрекает истину, – ответил он с самым подобострастным видом. – После смерти вашего брата появился пьянчужка Фесте, а сейчас вот новый шут после смерти герцога.
– Всего-то пара шутов, а вы уже видите в этом закономерность? – насмешливо удивился я. – Мне требовалось бы гораздо больше доказательств, чтобы признать это неким предзнаменованием.
– И все-таки странная своевременность, – упорствовала она. – Разыщи этого малого, Фабиан, и выясни, зачем он явился.
Он поклонился и пригласил меня к выходу. Когда мы подошли к воротам, я спросил его:
– Она всегда так суеверна?
– Не стоит недооценивать ее ума, – предупредил он. – Она будет поумнее всех в нашем городе. За исключением, возможно, герцогини.
– Неужели?
– Да. А по расчетливости и властности она превосходит ее. Вы не знаете, где мог остановиться этот шут?
– По-моему, он сказал, что собирается в студенческую гостиницу. Может, вы предложите ему лучшие условия для жилья? Судя по моему опыту, знания шутов приносят ощутимые выгоды.
– Знания могут принести выгоды любому человеку, – ответил Фабиан, с надеждой посматривая на меня.
Я бросил ему монетку, и он склонился в поклоне, точно соответствующем размеру подачки.
– Я рад нашему знакомству, синьор. Так значит, вы ожидаете два корабля. А какой грузоподъемности?
По пути к площади я сплел целую паутину коммерческой лжи. Контора Фабиана располагалась по соседству с конторой Клавдия и Исаака, однако выглядела гораздо изысканней. Вкусы управляющего графини, как я заметил, были дорогостоящими, но он знал свое дело. Интересно, если Оливия станет регентшей, не займет ли Фабиан место управляющего герцога?
Вернувшись в «Элефант», я заказал легкий ужин и закусил в одиночестве в уголке зала. Потом я поднялся к себе и обнаружил Бобо, спокойно подремывающего на моей кровати. Я слегка встряхнул его, и он проворно спрыгнул на пол с кинжалом в руке.
– Будь поосторожнее, приятель, – проворчал я. – Порядочный убийца мог бы уже разделать тебя на кусочки, обвалять в сухарях и бросить жариться.
– Ну кто же так готовит шутов? – возразил он. – Нас полагается мариновать. В любом случае никто не видел, как я вошел сюда, и, поскольку никто не знает, что вы шут, я предположил, что могу спокойно вздремнуть в вашей комнате. Как встреча с графиней?
Я передал ему наш разговор.
– Нет ли Мальволио среди ее домочадцев?
– Я мало кого видел, – признался я. – Но в очередной визит надеюсь выяснить больше. А тебе повезло с герцогиней?
– И да и нет. Рад сообщить, что я устроил во дворце представление для детей, включая и юного Марка. Похоже, он поправляется. Его няня потом всячески благодарила меня, сказав, что впервые после смерти герцога видела, как мальчик улыбается.
– Приятно слышать. Ты говорил с герцогиней?
– Я выразил ей свое почтение. Она была под густой вуалью и держалась отчужденно. Не утруждая себя разговором, она вручила мне после представления серебряную монету и приказала накормить меня на кухне. Вполне изысканная дама. На кухне мне не много удалось узнать. Приходил лекарь, чтобы осмотреть мальчика, но он бывает там ежедневно. Слуги не слишком-то уважают его. Говорят, что в тот вечер, когда погиб Орсино и заболел Марк, графиня больше часа не могла найти этого эскулапа. Она разыскала его в постели какой-то шлюхи, способной обеспечить его массой болезней, требующих применения его лекарских знаний. Парнишку постоянно потчевали бульонами да отварами, которые, вероятно, и помогли ему лучше всего.
– Полагаю, ее нужно предостеречь, – сказал я. – Нам нужно найти к ней подход.
– Трудная задачка, – ответил мой напарник. – Ее отлично защищают стены, ворота, положение и вуаль. Как мы пробьемся через такую оборону?
– Подождем встречи с ней в городе, – предложил я.
– Но она никогда не выходит без свиты.
– У меня есть одна идея, – сказал я. – Не желаешь присоединиться ко мне?
Он выглянул в окно. Солнце стояло низко над горизонтом, еще простреливая своими лучами клубящиеся облака.
– Хладный сумрак, и, кажется, опять пойдет снег. Я полагаю, это означает, что мы собираемся прогуляться.
– Да.
– Потому что мы дураки.
– Точно.
Чуть позже мы обосновались на крыше какого-то дома с северной стороны от герцогского дворца. Свет в главном здании был погашен, а ставни закрыты. Вскоре тусклый жар каминов остался единственным признаком теплившейся там жизни.
Бобо поежился, поплотнее запахивая плащ.
– Интересно, здесь всегда такие студеные зимы? – проворчал он. – Вы можете объяснить, зачем мы здесь торчим, вместо того чтобы так же уютно греться у камина?
– Виола, как я знаю, была очень страстная женщина, – заметил я. – Не раздумывая, она всецело посвятила свою любовь Орсино. Мне сказали, что после его смерти она ежедневно посещает его могилу, однако я ни разу не видел, как она ходит туда. Мне думается, что она тайно отправляется на кладбище по вечерам, примерно в это время. Если мы увидим ее, то сможем спокойно поговорить.
– А ее охранники не укоротят нас на голову? – поинтересовался Бобо. – Не лучше ли подбросить ей записку?
– Записка может попасть в чужие руки.
– А полночный разговор услышат чужие уши. Вы откроете ей свое настоящее имя?
– К чему ей мои признания? Я лишь один из тех, кто бывал здесь когда-то.
– И теперь его уже нет. Или он захочет вернуться?
– Его призвали. И призыв исходил от какого-то зловещего духа.
Бобо вновь поежился.
– Нам следовало захватить с собой вина, чтобы не околеть в такую холодину, – проворчал он.
– Мы захватили, – ответил я, доставая баклажку из-под плаща.
Потихоньку потягивая вино, мы с Бобо прохаживались взад-вперед.
– А где здесь было обиталище Фесте?
– Вон там, возле старой церкви.
Он посмотрел на собор, скелетообразные леса которого маячили перед завершенным фасадом.
– Выглядит величественно, но довольно ненадежно, – заметил он.
Пришла полночь, но Виола так и не появилась.
– Домой, – наконец сказал я, и мы как можно тише спустились на землю.
– В баклажке у нас что-нибудь осталось? – внезапно спросил он.
– Да, – ответил я.
– Тогда допьем и споем, – предложил он и начал какой-то непристойный мотивчик.
Я присоединился к нему, лениво ворочая языком и слегка спотыкаясь, и тут мы встретили капитана на его не слишком резвой лошади.
– А вот и капитан, – воскликнул я и, низко поклонившись, ловко повалился в снег.
– Добрый вечер, ваше превосходительство, – сказал Бобо. – Он слегка перебрал. И мне приходится тащить его домой, только он не может вспомнить, где живет.
Я поднялся на ноги, пошатываясь и выплевывая снег.
– Он остановился в «Элефанте», – сказал Перун. – А ты поселился в студенческой ночлежке. И если я встречу вас при следующем обходе, то закую обоих в кандалы.
Мы откланялись и поплелись дальше.
– Закончив здесь, мы сможем отлично работать в паре, – прошептал Бобо. – Я приглашаю вас с собой в Толедо. Один будет изображать горького пьяницу, а другой – дурака.
– А разве мы кого-то изображаем?
