Текст книги "Тринадцатая ночь"
Автор книги: Алан Гордон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
Глава 5
Ночь выдалась вьюжная, и снег толстым слоем покрыл улицы. Александр любезно позволил мне позаимствовать из свободных комнат лишние одеяла. Зарывшись в них, как в нору, я оставил лишь малюсенькую щелочку для доступа воздуха. Но сила привычки разбудила меня на рассвете. А сила другой привычки доставляла мне особое неудобство. Мой когда-то гладко выбритый подбородок противно чесался и зудел. Неужели мелкой живности, обитающей в одеялах, вздумалось переселиться ко мне в бороду? Я решил вымыть ее, если смогу раздобыть горячей воды в такой холод.
Снаружи доносился тихий, но непрестанный глухой шум. Я оделся, открыл ставни и увидел странную картину. За городскими стенами на рыночной площади царила необычная суета, поскольку количество животных значительно превосходило людей. Коровы, лошади, козы и овцы толпились на площади наряду с собаками, покусывающими их за ноги, и детьми, бесстрашно шныряющими повсюду. Я удивленно прищурился, но быстро вспомнил, какой сегодня день, и поспешил вниз по лестнице, чтобы отвести Зевса к церкви.
Кроме Праздника дураков мне больше всего нравится этот праздничный ритуал благословения животных в день святого первомученика Стефана. Мы воздаем благодарность и признаем заслуги простых тварей, которые отдают нам свои жизни. С особым удовольствием я увидел, что, вопреки Евангелию от Матфея[13]13
«…И соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от Других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов – по левую» (От Матфея, 25, 32 – 33).
[Закрыть], козлы тоже окружены почетом. Мне не раз приходилось, бедствуя и голодая, находить приют в козьем хлеву. Нет ничего лучше, чем прижаться холодной ночью к теплому козьему боку. А если повезет, то удастся поутру украдкой надоить кружечку молока, прежде чем хозяин обнаружит вас. Овцы же никогда не делали мне ничего хорошего. Надо будет как-нибудь переписать кой-какие притчи, придав им более житейский смысл.
Я пробрался через эти толпящиеся стада к группе всадников. На мой приветливый поклон капитан ответил хмурым взглядом. Красивая девочка лет восьми подъехала к нам рысью на белой кобыле, великолепно украшенной лентами и высушенными цветами. Простоту наряда маленькой наездницы подчеркивал изысканный белый плащ, отделанный горностаем. Девочка очень серьезно смотрела по сторонам широко распахнутыми глазами. Заняв место впереди прочих всадников, она дожидалась, пока все остальные выстроятся за ней.
Двери старой церкви открылись, и на пороге появился сам епископ.
– Сначала пойдут лошади! – провозгласил он.
Лошадка девочки осторожно поднялась по ступеням. Мы на почтительном расстоянии последовали за ней.
– Кто она? – спросил я скотовода, едущего рядом со мной.
– Селия, дочь герцога, – ответил он, потом спохватился: – То есть, я хотел сказать, сестра герцога. Никак не привыкну, что старый герцог умер.
Этот старый герцог был слегка моложе меня, но я решил не заострять на этом внимания.
Епископ поклонился девочке. Она важно кивнула в ответ и, к восторгу толпы, заставила свою кобылу тоже склониться перед ним. Народ одобрительно загудел. Епископ взял у нее поводья и подвел их к алтарю. Там перед простым деревянным распятием он окропил святой водой бочонок, благословляя его, а потом достал оттуда пригоршню овса. Он протянул угощение кобыле – она с жадностью проглотила его – и перебросил другую пригоршню через лошадь с наездницей. После чего герцогская лошадь отошла в сторонку, а мы по очереди стали подъезжать для повторения ритуала.
Взглянув на передние скамьи, я увидел двух моих вчерашних сотрапезников, устроившихся рядом с густо нарумяненной женщиной, в которой я с удивлением узнал Оливию. Натуральная красота недолговечна… Сидящий вместе с ней Себастьян выглядел раздобревшим и несчастным, а справа от него ерзал целый выводок их отпрысков.
Я повернулся к скамье герцога. Облаченная в траур женщина сквозь полупрозрачную вуаль наблюдала за маленькой наездницей. Виола не потеряла миловидности и выглядела по-девичьи стройной. Рядом с ней хмурился сурового вида мужчина с гладкими каштановыми волосами, тронутыми сединой, и с такой же, как у меня, седеющей бородкой. Лицо его озарилось сияющей улыбкой при взгляде на дочь Виолы, но вновь нахмурилось, когда он заметил, что я смотрю в их сторону. Клавдий, догадался я. Молодого герцога мне обнаружить не удалось. И я вновь переключил свое внимание на епископа.
Он улыбнулся, увидев меня.
– Доброе утро, пилигрим. Ну как, вы одобрили наш постоялый двор?
– Да, вполне, ваше преосвященство. Мы оба благодарим вас за рекомендацию.
Он повернулся к Зевсу, который злобно косил на него глазом.
– Во имя этого осла, осла и его потомка, и во имя явления этой белой лошади благословляю тебя именем Спасителя и святого Стефана, – нараспев произнес он и смело протянул руку к моему строптивцу.
Зевс подозрительно обнюхал ее, но овес сожрал. После того как нас обсыпали сверху, мы направились к выходу вслед за остальными всадниками.
– Вперед, обретшие святое благословение! – крикнул капитан. – Объедем трижды нашу церковь, как водится!
Мы тронулись умеренным галопом, неизбежно слегка отклоняясь в сторону и сталкиваясь на поворотах. Мне вспомнилось, что по местному обычаю эти традиционные три круга превращались в дружеские конные состязания. Интересно, на что же способен Зевс? Оказавшись в хвосте кавалькады, первые два круга мы бежали вместе с более слабыми и осторожными лошадьми. Всадники, не сумевшие совладать со своими животными на поворотах, отступили к ближайшим домам или скрылись в толпе. Чудесным образом не произошло никаких особых несчастий, хотя один солдат свалился-таки в котлован, перелетев через недостроенную стену собора. Судя по его смеху, я понял, что он удачно приземлился либо же его веселье вызвано пьяной беспечностью.
На третьем круге капитан вырвался далеко вперед, и в толпе на площади уже вовсю заключались пари. Я слегка натянул поводья Зевса, чтобы узнать его реакцию. Он радостно вздрогнул и, резко рванувшись вперед, быстро догнал капитана. Тот оглянулся, увидел, что мы у него на хвосте, и пришпорил свою лошадь.
– Вперед, старый упрямец! – завопил я. – Получишь мешок яблок, если выиграешь!
Толпа взревела, когда мы ноздря в ноздрю вылетели из-за угла церкви. Капитан так сильно пришпоривал своего жеребца, что бока его окрасились кровью. Он отчаянно охаживал животное поводьями, проклиная его самого и все его потомство. Придерживаясь другой тактики, я вообще отпустил поводья. Люди бросились врассыпную, завидев наш бешеный галоп, но в итоге Зевс на голову опередил своего соперника.
Нам удалось остановить разгоряченных коней только на другом конце площади. Я запыхался сильнее моего скакуна. Капитан удивленно приглядывался к нему.
– А он резвее, чем кажется, – сказал он.
Я кивнул, пытаясь восстановить дыхание.
– К тому же вас не отягчали доспехи. Так что вы имели преимущество.
Я еще раз кивнул.
– Однако оно не всегда спасает.
Не успел я моргнуть глазом, как его меч сверкнул у моего горла.
– Ваш выигрыш, торговец, обошелся мне сегодня в кругленькую сумму.
– Любезный капитан, – выдавил я. – Это всего лишь игра. В честь святого дня, в честь праздничка. С моей стороны не может идти и речи о какой-либо непочтительности. Я просто хотел узнать, на что способно это животное.
Медленно, на мой взгляд, чересчур медленно он убрал меч обратно в ножны.
– Было бы грешно вызывать вас на поединок в праздничный день. Но у нас еще будет время. Ладно, мой игривый торговец, на сегодня вы спасены. Надеюсь, вам удастся завершить свои здешние дела до Двенадцатой ночи. Иначе, придется вам принять вызов и встретиться со мной на поединке.
Если позволительно сравнить всадника на лошади с ураганом, то капитан унесся прочь именно таким манером.
Я отругал себя за то, что опрометчиво привлек внимание к своей особе. Для начала надо бы разобраться, кто здесь участвует в игре, а не приобретать врагов глупыми выходками. Хотя, похоже, он принадлежал к тому типу людей, которые без труда находят повод для вражды.
Радостные спорщики, выигравшие пари, предложили отпраздновать мою победу трапезой. Я не стал отказываться. Мы с трудом продрались обратно к «Элефанту». Послав Ньюта прикупить для Зевса сушеных яблок, я устроился за столом, предвкушая добрую пирушку в приятной компании. Быстро выяснилось, что капитана не слишком любят в городе, и такое отношение едва ли вызывало удивление.
– По крайней мере, пока был жив старый герцог, он сдерживал его порывы, – заметил скотовод. – А нынче он совсем распоясался.
– Потише! Неизвестно, кто тут развесил уши, – предупредил осторожный рыбак.
– Неужели мне действительно грозит опасность? – спросил я.
Они пожали плечами.
– Он поставил на сегодняшний выигрыш изрядную сумму, – сказал скотовод. – Но это едва ли дело чести. Чистейшая глупость. Разве принесет ему славу поединок, устроенный из-за денег?
– А он уже присягнул на верность молодому герцогу?
– Конечно, – сказал кузнец. – Да только герцог наш еще ребенок, и к тому же сейчас болеет. Капитан не желает подчиняться приказам Клавдия или герцогини, а регент еще не выбран.
– Мальчик болен? Я не слышал об этом.
– Тут и слышать нечего. Он всегда был болезненным, а недавно его прохватила сильная простуда. Да еще говорят, он никак не оправится от потрясения, вызванного смертью отца.
– Нет, он приболел еще раньше, – возразил рыбак. – Я слышал это от одной из их кухарок, когда она заходила к нам купить рыбы.
– Бог ты мой, какое несчастье, – сказал я. – Мои дела требуют участия городских властей. Я надеюсь, что заключенные мною сделки будут действительными после назначения регента.
– Ну, это уж будет зависеть от регента, – заметил скотовод.
– Однако, пожалуй, мне надо прогуляться, – сказал я. – Еще раз спасибо вам за щедрое угощение.
– Спасибо за то, что утерли нос капитану, – с усмешкой сказал рыбак. – Хоть я не держал пари против него, но с удовольствием поглядел сегодня, как с него сбили спесь. Будьте настороже, приятель. Да и мне не помешает держать ухо востро.
Я пожал всем руки и вышел на улицу.
Зевс, набивший брюхо сушеными яблоками, выглядел сонным и вроде бы даже обрадовался, увидев меня. Я погладил его по шее.
– Ты самый несчастливый конь среди всех моих бывших знакомцев, – сообщил я ему. – Даже выиграв скачку, ты принес мне несчастье. Давай-ка пойдем проветримся после еды.
Оседлав его, я поехал вдоль берега к причалам и вскоре достиг того места, где высадился с лодки.
Ветер пригнал снег к городским стенам, оставив берег относительно чистым. Когда мы проехали город, справа начались скалистые утесы, уходящие ввысь более чем на тридцать метров.
Перебирая воспоминания о моем прежнем житье в Орсино, я не находил в них никакого «старины Гектора», хотя, возможно, тогда его еще не называли старым. Судя по всему, он был одним из тех выброшенных на берег моряков, которые, не имея сил расстаться с морем, живут тем, что оно им пошлет. А посылает море не так уж много. Это я понял, подойдя к лачуге ненамного больше собачьей конуры, построенной из случайно прибитого к берегу плавника. Сбоку высилась куча каких-то жалких сетей, а рядом валялось несколько вместительных посудин. На грубо сколоченном настиле примостилась жалкая лодчонка. Она выглядела такой хлипкой и несуразной, что я не рискнул бы забраться в такую колымагу даже на суше, не говоря уже о том, чтобы пройтись в ней по опасно-игривым морским волнам.
Увидев поднимающееся из-за хижины тонкое облачко дыма, я прошел туда и обнаружил небольшой очаг. Возле него сидел на корточках тощий старик, укутанный в одеяла, настолько изодранные, что он мог с тем же успехом накинуть на себя и сети. Он запекал на костерке небольшую рыбу, поглядывая на нее скорее с вялой покорностью, чем с аппетитом.
– Приветствую вас, Оборванец, – сказал я, слезая с Зевса. – Я ищу мудрого старца по имени Гектор.
– Вы нашли его, – сказал он. – Каким это словом вы обозвали меня?
– Так почтительно обращаются к старейшинам в моих родных краях.
– Да? А то мне показалось, что вы изрекли что-то оскорбительное. Но не принесли ли вы чего-нибудь выпить, добрый пилигрим?
Подойдя к Зевсу, я развязал седельную сумку и извлек оттуда бутыль с вином и полкаравая хлеба. Открыв пробку, старик принюхался и одобрительно кивнул.
– Из «Элефанта», – сказал он. Это было утверждение, а не вопрос. – Вы потратили время попусту, если решили поразвлечься, докучая мне какими-то сказками.
– Разве я отрываю вас от дел?
– Да нет, какие уж зимой дела. Болтовня – мой единственный товар в это время года. Для крабов и мидий слишком холодно, холодновато и для выпаривания соли, а корабли убрались на юг вместе с птицами, сообразив, что здесь нечем поживиться. Поэтому народ, располагающий временем, приходит навестить безумного старину Гектора, чтобы послушать его болтовню.
– Никто не называет вас безумным.
– Но старым-то называют, – огрызнулся он.
Я пожал плечами.
– Ну да, я стар. Дряхлый старик, и ноги болят с наступлением холодов. Но глаза еще зорки, как прежде. Вы с вашей лошадью прибыли сюда вчера на лодке с какого-то торгового судна.
– Верно.
– Значит, у вас водятся деньжата.
– В моих кошельках больше надежд, чем звонкой монеты.
– А у меня нет ни того ни другого. Стоит ли говорить о моей жизни? Забытое начало, захватывающая середина да унылый конец.
– Не такой уж унылый в последнее время, судя по тому, что я слышал. Мне говорили, вы видели, как погиб герцог.
Он решил проверить жаркое, поднес рыбу к носу и стал обнюхивать ее со всех сторон, подозрительно поглядывая на меня.
– Ну видел, – грубо сказал он. – И предпочел бы больше не вспоминать об этом. Чистый ужас. А с чего вы вдруг так заинтересовались?
– Вы рассказываете истории. А я собираю истории. Обещаю не вторгаться на вашу территорию, но мне хотелось принести новые истории моему господину.
– Зачем?
– Он любит послушать заморские сплетни. – Я подбросил монету. – Нужен ли более веский довод?
Старик жадно проводил ее глазами.
– Что ж, раз такое дело, попробую еще раз пережить это тяжкое событие. – Он отклонился назад и устремил взгляд в небеса, притворяясь, что воскрешает свои воспоминания. – Герцог любил гулять по верхней скалистой тропе, поглядывая на морские просторы. Иногда с ним бывала герцогиня или сын его, а иногда и управляющий. В тот раз он дошел вон до того места. – Он показал на мыс, где обрывистые скалы подступали к морю, а потом, отклоняясь назад, уходили дальше на северо-запад. – На закате дня я обычно кручусь здесь по хозяйству. Проходя поверху, его светлость, бывало, говорил: «Добрый вечер, старина Гектор». Ну и я отвечал: «Добрый вечер, ваша светлость». Потом он спрашивал, к примеру: «Ну как здоровье, Гектор?» И я говорил: «Отлично, ваша светлость, благодарствую за внимание», хотя порой самочувствие у меня было отвратное, но не стоило отягощать его моими сложностями, ведь он наверняка спрашивал из одной вежливости. И все-таки, если пораскинуть мозгами, приятно, что человек подобной знатности проявляет интерес к такому, как я. Иногда он спрашивал, не приметил ли я чего-нибудь особенного, и я сообщал ему о чужеземных кораблях и других странностях, о диковинных вещах, прибитых к берегу, или о погодных предзнаменованиях. Он был хорошим человеком, старый герцог, и посылал мне время от времени еды да вина. Я часто вспоминаю те далекие прекрасные времена, когда…
– Это все очень интересно, но меня интересуют не далекие прекрасные времена, а недавнее печальное происшествие.
Он пристально глянул на меня.
– А вы вот доживите до моих лет и тогда поймете, что добрую историю надо уметь рассказывать. И если вы доживете до моих лет, то вам не понравится, когда вас будут перебивать. И если вы доживете до моих лет…
Я уже подумывал, что доживу до его лет к тому времени, когда он закончит историю, но, не рискуя прерывать его снова, ждал окончания этих разглагольствований.
– М-да, так на чем я остановился? – спросил он.
– На том вечере, когда умер герцог, – попытался подсказать я.
– Да. Я занимался починкой сетей. Он махнул мне рукой, и я ответил ему тем же. Он крикнул: «Добрый вечер, старина Гектор!» А я крикнул в ответ: «Добрый вечер, ваша светлость!»
Я скрипнул зубами, но промолчал. Он распрямился и встал во весь рост.
– Потом он вдруг закричал: «О Гектор, я умираю!» – и согнулся вот так. – Гектор наклонился вперед, раскинув руки в стороны. – Он как будто летел, словно падший ангел. «Я обречен на смерть, Гектор», – донесся до меня его полный ужаса крик, от которого кровь застыла в моих жилах. Когда он падал на берег, его последние слова были: «Передай герцогине, что я люблю ее». Но он разбился о скалы, и его голос затих навсегда. Тогда я побежал к нему, я бежал изо всех сил, на которые способны эти подагрические конечности, но все было бесполезно. Он уже отошел в мир иной. На лице его застыло выражение ужаса, какое я видывал у тех, кто узрел перед собой грядущую и далеко не радующую вечность. Я закрыл его лицо и побежал в город. Вот так все и произошло. Давайте монету.
Он схватил меня за руку, но я зажал монету в кулаке и освободился от его хватки.
– Вы что, решили меня обдурить? – простонал он.
– Попросив вас рассказать о том происшествии, я имел в виду, что мне нужна правдивая история, – пояснил я. – А смехотворные речи, возможно, хороши для того, чтобы какой-нибудь простофиля раскошелился вам на выпивку, но для меня они не имеют никакой ценности. Мне нужно только то, что вы лично видели и слышали. Без всяких прикрас. Никакой фальшивой высокопарности и героизма, никаких вымышленных диалогов. Тогда, и только тогда, вы получите плату.
Старик все еще не сводил глаз с желанных денег. Искушая его, я немного поиграл монеткой, перекатывая ее между пальцами, и показал фокус с ее исчезновением и удивительным появлением в другой руке. Его глаза завороженно следили за моими манипуляциями. Я повторил фокус другой рукой, ловко спрятал монету и, незаметно перекинув ее обратно в первую руку, неожиданно прищелкнул пальцами. Он вздрогнул от этого звука и с любовью глянул на монету, зажатую теперь между большим и указательным пальцами.
– Еще одна ложь, и обещанная монетка исчезнет навсегда, – предупредил я.
– Кто вы такой? – севшим голосом спросил он.
– Профессиональный болтун, умеющий развлекать народ байками и фокусами. Следите внимательно за монетой – и увидите, как она бесследно исчезнет прямо у вас на глазах.
Я начал перекрещивать руки.
– Не надо! – воскликнул Гектор.
Я спокойно ждал. После зримой внутренней борьбы он взялся за ум.
– Не надо! – шепотом произнес он. – Будь по-вашему. Я ежедневно видел его, но мы никогда не разговаривали. Да он бы и не услышал меня на такой высоте, ведь голос все равно заглушили бы крики чаек да шум прибоя. Но я махал ему, и он махал мне в ответ, тут никакого вранья.
– Давайте о дне его смерти, – поторопил я.
– В тот день он гулял один. Я не чинил никаких сетей, а выпивал для сугрева. Холодноватый выдался вечерок, первый мороз, и пальцы у меня так закоченели, что в них ничего не держалось, кроме кружки с вином. Я заметил его там наверху. Он глянул на меня и махнул рукой. Я тоже помахал ему. И вдруг его колени подогнулись и он полетел вниз. И не издал ни звука, пока не ударился о скалы. Я подумал, что мне это привиделось. Побежал туда, где он упал на скалы, но уже ничем не мог помочь. Лицо у него было разбито, и грудь тоже. Я приподнял его с камней, оттащил повыше на ровный берег и побежал в город. Потом пришли стражники и унесли его. Сначала этот зловредный капитан подумал, что я убил его, но кошелек и все драгоценности были при герцоге. Капитан облазил всю мою лачугу в поисках оружия, только ничего не нашел. Наконец он решил, что я говорю правду, как оно и было и как есть сейчас, поэтому гоните эту проклятую монету.
И он вызывающе протянул руку.
– Не торопитесь, – сказал я. – Покажите-ка мне, где он приземлился.
Он привел меня к ближайшим прибрежным скалам, до гладкости окатанным морем, но достаточно прочным, чтобы стать причиной смерти падающего на них герцога.
– Покажи, как он лежал, когда ты нашел его.
Гектор осторожно улегся, пристроив лицо на камень размером примерно с голову, а грудь – на более объемистый валун, и раскинул в разные стороны руки и ноги.
– Покажи, как именно он падал, – велел я.
Он встал на берегу лицом к морю и медленно начал клониться вперед, раскинув руки.
– Он просто летел или без конца ударялся о выступы?
– Просто упал, – сказал старик. – Вот именно упал. Не спрыгнул, не нырнул или еще что-то. Не знаю, что там случилось, но герцог упал и шмякнулся о скалы лицом вниз, ничком, и таков был его конец. Довольно. Я больше ничего не знаю.
– Вот вам за мучения, – сказал я и, вытащив монету у него из-за его уха, положил на протянутую ладонь.
– После встречи с подобными вам фокусниками стоит проверять карманы, – проворчал он, проверив монету одним из немногих уцелевших зубов. – Вот только карманов у меня нет, да и красть-то нечего. Уходите отсюда поживей и не приставайте ко мне больше. А за вино спасибо.
Слегка отъехав в сторону города, я оглянулся, но лицо Гектора уже скрывалось за бутылью с вином, и он, видимо, не собирался отпадать от нее.
– Ну, и что ты думаешь о рассказанной им истории, повелитель грома? – спросил я Зевса.
Жеребец фыркнул.
– Возможно, соврал, а возможно, и нет. Ему не хватает воображения, чтобы быть искусным вралем. В отличие от меня. Что ж, мой повелитель, я злоупотребил твоим благодушием в посвященный тебе день. Позволь мне отвести тебя в укрытие, способное защитить от непогоды. Ветер дует, куда ему вздумается, как говорится в одной умной книге, но можно защитить от него задницу, закрыв хорошенько дверь.
Оставив Зевса в конюшне, я побрел на площадь разыскивать контору Исаака. Она разместилась на северной стороне в скромном двухэтажном деревянном доме, над входом в который красовался резной герцогский герб. Стряхнув снег с сапог, я вошел внутрь.
Исаак сидел за большим дубовым столом в ближайшей части комнаты, в окружении переплетенных в кожу толстенных книг. Он просматривал пачку документов, делая пометки на краях листов. Не отрываясь от своего занятия, он жестом предложил мне сесть.
– Я почти закончил, – сказал он. – Сделанная в апреле пустяковая ошибочка выросла по моему недосмотру в погрешность катастрофического размера. Теперь вот приходится восстанавливать равновесие этого изменчивого мира.
Сделав еще несколько пометок, он подчеркнул что-то, поставил точку и отложил перо.
– Итак, мой чужеземный брат, что привело вас из Зары в такое непутевое время года?
– С чего вы взяли, что я прибыл из Зары?
Он улыбнулся.
– Я ввел себе за правило выяснять все, что происходит в нашем городе. Хозяин постоялого двора поведал мне об этом. Чудное местечко. Может стать перекрестком главных торговых путей, если избавится от венгерской опеки. Что там произошло за последнее время?
– Боюсь, милостивый господин, вас ввели в заблуждение. Я приехал из Венеции, а не из Зары.
В его глазах сверкнул огонек, и он подался вперед.
– Прямо из самой Венеции? Что ж, тогда дело приобретает иной оборот. Какие новости в Риалто? Идет ли уже подготовка к очередной священной войне? Готовы ли христиане сразиться с мусульманами за обладание иудейским городом? И когда они выступают?
– К сожалению, мне не удалось задержаться там настолько, чтобы дож успел откровенно поболтать со мной.
Он понимающе кивнул.
– Я переписываюсь со своими родственниками в Венеции. Мы стараемся держать друг друга в курсе событий относительно замыслов крестоносцев.
– Разумно, ведь из крестовых походов можно извлечь выгоду.
– Нет, – возразил он. – Тут речь идет не о выгоде, а о выживании. Так уж повелось, что мой злосчастный народ постоянно попадается на пути этим фанатикам. Ежели у них не сложится война с мусульманами, то они обратят свои взоры в нашу сторону. Как известно, им ничего не стоит спалить дотла синагогу, случайно встретившуюся по дороге, просто для тренировки. Поэтому мы стремимся заранее предостеречь друг друга.
– Интересно. И широко ли раскинулись сети ваших информаторов?
– Настолько широко, насколько разлетелось семя моего прапрадедушки. Он женился четыре раза и нарожал целый легион потомков. Потребовался бы самый лучший арабский математик, чтобы составить наше фамильное древо. Да что же это я? Все толкую о своей несчастной судьбине, когда, если я верно понимаю, ко мне пришел гость с деловым предложением.
– Верно, верно. Но я надеялся, что смогу поговорить также с управляющим герцога.
– Конечно сможете, – донесся голос откуда-то сверху.
Подняв глаза, я увидел, что по лестнице спускается Клавдий все с тем же хмурым выражением лица, каким он отметил мое появление в церкви. Он явно благоволил к черному цвету, неприятно напоминая другого управляющего, с которым я некогда познакомился в этом городе. Но когда Клавдий достиг нижней ступеньки, я мгновенно осознал, что его сходство с Мальволио ограничивается черным облачением. Бог решительно обделил его ростом: он был примерно на голову ниже меня, и, когда я почтительно встал для приветствия, его прямой и бесцеремонный взгляд уперся в мою шею. Молча проскользнув мимо, Клавдий обдал меня слабым сосновым ароматом и расположился за стоящим на возвышении в дальней части комнаты столом. Сидя за ним, можно было отлично видеть всю контору и раскинувшуюся за ее окнами площадь. Его приветствие, произнесенное на немецком языке, настолько превосходило лепет сэра Эндрю, что я слегка забеспокоился, не уличит ли он меня в ложных претензиях на германское происхождение.
– Будьте любезны, изложите ваше предложение, – сказал он до противности елейным голосом.
– Возможно, вы сочтете его слегка умозрительным, – нерешительно начал я.
– Смелее, сударь, переходите к сути дела, – резко прервал меня Клавдий. – Деловые люди – люди действия. Сама жизнь в известной мере умозрительна. Позвольте уж нам судить, заслуживаете ли вы хоть каких-то затрат.
– Не потребуется вовсе никаких затрат с вашей стороны, – сказал я. – Нужно лишь ваше одобрение. Так сказать, разрешение.
– Разрешение на что? – спросил Клавдий.
– На нерегулярный заход в городскую гавань одного или, быть может, двух кораблей с целью их разгрузки в ожидающие фургоны, а также на гарантированно безопасное передвижение по всем вашим владениям.
– Довольно простая услуга, настолько простая, что груз, по моим подозрениям, может оказаться несоразмерно сложным. Что у вас за контрабандные перевозки?
– Контрабандные? – с ужасом воскликнул я. – Сударь, как же вы несправедливы ко мне. Я просто хочу избежать непомерных венецианских пошлин.
Между управляющим и его помощником, похоже, произошел безмолвный обмен мнениями. Наконец Клавдий кивнул:
– Прошу вас, продолжайте.
– Наши корабли будут нагружены пряностями, – сказал я.
– Обычными пряностями?
– Да, пряности совершенно обычные, необычен только курс следования, – пояснил я. – Не желая закупать их в портах Египта, мой брат рискнул заехать в саму Аравию и установил связи с известными торговцами в Сиддике.
Исаак понимающе хмыкнул:
– При успешной сделке таким образом можно сразу сберечь процентов двадцать их цены.
– Но мы рассчитываем сберечь еще больше. Прежде мы возили пряности через Венецию, как и прочие заморские товары, и оттуда доставляли их в Аугсбург через перевал Бреннер. А Венеция вымогает непомерные пошлины, наживаясь на своем выгодном географическом положении.
– Но какой вам прок разгружаться у нас? – спросил Клавдий. – Ведь, чтобы добраться до Дуная, вам придется вести караваны через опасные земли. На это потребуется много времени. Вы сбережете те же двадцать процентов, проехав более коротким путем через Венецию.
– Нам надо добраться лишь до Дравы, – возразил я. – Главная задача – миновать Венецию. Даже потратив лишнее время, мы сбережем еще пятнадцать процентов. Вы не представляете, как хорошо расходятся пряности в Германии! Только в Мюнхене с одного корабля мы заработали целое состояние. А из сбереженных денег мы готовы заплатить вам за услуги пять процентов.
– И за такое великолепное вознаграждение мы приобретем в лице Венеции вечного врага, – заметил Исаак.
– Ценное замечание, – согласился Клавдий. – Нашу выгоду от двух кораблей с пряностями может вполне перевесить то, что наш город станет завидным объектом для грабительских нападок. До сих пор нам удавалось сохранять тонкое равновесие между самостоятельностью и зависимостью.
– Орсино всегда удавалось отстаивать свои интересы. С чего вам бояться Венеции? При покойном герцоге вы жили свободно.
– Но с нами больше нет покойного герцога, – возразил Клавдий. – А события за морем влияют на выбор регента.
– Почему бы кому-то из вас не предложить свои услуги на эту роль?
К моему удивлению, оба они начали смеяться.
– Исаака ни за что не выберут, поскольку городской совет не потерпит еврея на такой должности. В нашем городе по достоинству оценивают его труды, учитывая, что мы торгуем как с христианами, так и с иудеями и мусульманами. Но выбрать его регентом – никогда.
– А вы сами?
– А у меня нет желания претендовать на эту должность. На то есть свои причины, и они вас не касаются.
– Тогда, пока не разрешится данный вопрос, мне нет особого смысла разговаривать с вами. Вы не сможете принять решение до избрания регента, который должен будет одобрить его.
– Верно. Но это не беспокоит меня. Все равно я не смогу ничего предпринять до тех пор, пока ваш брат не прибудет с грузом.
– Патовая ситуация.
Он усмехнулся и пристально посмотрел на меня.
– Патовая? Нет, дорогой вы мой, у нас изначально не хватает фигур, чтобы начать игру. И пока ситуация не изменится, наслаждайтесь радостями зимних празднеств, а я посвящу часть моих молитв успешному прибытию вашего брата. Всего вам наилучшего, синьор Октавий.
Я поклонился и вышел.
Пересекая грязную, хаотично загроможденную торговцами рыночную площадь, я пытался привести в порядок хаос, царивший в моих мыслях. Ни Исааку, ни Клавдию, очевидно, не выгодно было убивать герцога, поскольку их доходы зависели от его существования. Если только он не собирался заменить их новыми людьми. В таком случае у них вполне могло возникнуть желание избавиться от него. Версия достойна расследования, особенно теперь, когда появилось надежное свидетельство в пользу моих подозрений. Ибо разговор с Гектором убедил меня, что падение герцога не имело ничего общего ни с несчастным случаем, ни с самоубийством. Кстати, надо бы выяснить, что за пустяковую ошибочку исправлял Исаак. Вероятно, несложно будет организовать тайный визит в неурочное время для просмотра его гроссбухов.
