Текст книги "Тринадцатая ночь"
Автор книги: Алан Гордон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
Миль через пять я заметил одну сломанную ветку. Остановив Зевса, я осторожно спешился, держа меч наготове, но надеясь, что мне не придется воспользоваться им. Сломали эту ветку, очевидно, недавно, и в окружающих кустах также было заметно что-то странное. Присев на корточки, я обследовал землю. Снег лежал ровным слоем. Даже слишком ровным. Я обогнул кусты и, слегка отклонившись от дороги, обнаружил нечто вроде протоптанной тропинки с двумя неглубокими канавками, словно оставленными парой каблуков, протащенных по снегу. От дороги эту тропу отделяло приглаженное снежное покрывало, но по его краям, где следы заметались не так тщательно, остались легкие бороздки.
– Вы приехали из-за мертвеца? – прохрипел кто-то слева от меня.
Я мгновенно развернулся, выставив перед собой меч.
Незнакомец посмотрел на меня скорее озадаченно, чем угрожающе.
– Я не вооружен, – немного тише сказал он. – Я миролюбивый человек и вовсе не хотел вас напугать. Правда, я давно уже ни с кем не разговаривал.
– Я не слышал вашего приближения, – извиняющимся тоном сказал я, убирая меч в ножны.
Странный бродяга кутался во что-то вроде одеяла, кое-как подпоясанного на талии. На ногах его красовались обмотанные тряпьем сандалии. Не слишком хороший способ защиты от холода, подумал я, но его, видимо, это не беспокоило. Длинные спутанные волосы и такая же борода, вероятно, обеспечивали его теплом. Глаза, единственная часть его лица, которую я смог ясно разглядеть, были голубыми и добрыми. С возрастом оказалось сложнее, можно было только прикинуть время роста такой длинной бороды и прибавить к нему лет шестнадцать. С равным успехом этому бородачу могло быть как тридцать, так и пятьдесят годков. Без бритвы и ванны точнее сказать невозможно.
– Да, мне очень хотелось бы увидеть вашего мертвеца.
– Ох, да он вовсе не мой мертвец, – ответил бородач. – Просто он лежит тут поблизости, а вы первый человек, забредший сюда с тех пор, как он появился. Вот я и подумал, что он, может быть, ваш.
– Совсем необязательно, – сказал я.
– Но вы же искали что-то. Может, как раз мертвеца?
– Вполне вероятно. Дайте мне взглянуть на него, тогда и видно будет.
– Ну, пошли со мной, – сказал он и повернулся.
Я догнал и остановил его. Он недоуменно взглянул на меня.
– Если не возражаете, не будем затаптывать эти следы, – попросил я.
Он кивнул и продолжил путь. Я следовал за ним, ведя Зевса в поводу. Вскоре мы оказались в старой части леса, где устремленные в небеса стволы деревьев увенчивались раскидистыми кронами, а землю устилал низкий кустарник. Солнечные лучи, проникая сквозь ветви, отлично освещали тропинки, хотя мой спутник шел так уверенно, словно мог ходить здесь с завязанными глазами.
– Как вы нашли его?
– Крик, – коротко сказал он.
Я ждал уточнений.
– Я молился у себя в пещере, вон там, в глубине леса. И оттуда услышал его.
– Насколько я понял, вы отшельник?
– Ни сном, ни духом не ведал я, что ожидает меня такая участь, да жизнь-то вот распорядилась иначе.
– Правильно ли будет, если я предположу, что вы один из «совершенных», из еретиков-катаров?
Он тихо рассмеялся.
– Нет, друг мой, я один из порочных. Кстати, зовут меня Иосифом.
– А я Октавий из Аугсбурга. Простите, я не собирался шутить на ваш счет. Но вы из катаров?
– Как только нас не называют: катары и патариане, богомилы и проклятые манихеи! В общем, каких только прозвищ для нас не выдумывают, перед тем как разжечь погребальный костер. А сжигают нас, потому что им кажется, что таким образом не проливается кровь. Видел я эти сожжения. Ничего подобного.
– А как вы сами называете себя?
– Благостными людьми. Если подумать, то это название так же неоправданно, как и все остальные. Но оно хотя бы обеспечивает нас стремлением к благости. Кстати, вы случайно не захватили с собой еды, которой могли бы поделиться?
Я порылся в седельных сумках.
– Немного хлеба и сыра, если хотите.
Он отрицательно качнул головой:
– Сыр мы не употребляем. Не едим ничего связанного с коитусом, то бишь совокуплением. Но меня очень порадовал бы кусок хлеба.
Я отдал ему весь хлеб, и он, благодарно поклонившись, начал жадно поглощать его.
– Несведущие говорят, что мы живем за счет небесных даров. Но правда в том, что зимой мы полагаемся лишь на милостыню.
– А где ваши единоверцы?
Иосиф пожал плечами.
– Разбежались, надо полагать. Мы жили здесь с позволения герцога, а когда он умер, нас перестали подкармливать. Я думаю, он помогал нам тайно, учитывая, какие нынче настали времена. Здешний епископ не питает к нам никакой любви, а Перун был бы рад начать против нас крестовый поход. Вот наша община и распалась. Люди не хотят умирать ни от голода, ни от руки крестоносцев. Похоже, такова уж наша судьба… Во всяком случае, мы откололись от старой секты. Выяснилось, что наши «чистые» наставники совершали прелюбодеяния или иные смертные грехи, и теперь все спорят, кто был чистый, а кто – нечистый. Можно организовать любую новую секту, и потом с ней случится все то же самое. Мы поселились здесь небольшой общиной, но постепенно все разбрелись, кто куда. Остался только я да волки.
– И мертвец. Расскажите мне о том крике. Когда вы услышали его?
Он отсчитал дни по пальцам.
– Девять дней назад, рано утром.
Я быстро прикинул.
– Утром в день святого Иоанна?
– К сожалению, мы не знаем ваших святых, поэтому не могу вам ответить. Когда каждая деревня покупает у церкви новых святых для своей местной легенды, определять по ним дни – бессмысленная затея.
– Согласен, но уж этого-то вы наверняка знаете. Мне просто хотелось бы узнать, когда вы нашли мертвеца.
– Утром после первого снегопада.
– Расскажите все как можно подробнее.
– Я уже сказал, что крик донесся издалека. Кто-то кричал довольно долго. Потом наступила тишина. Когда я пришел сюда, он был уже мертв.
– Вы видели, кто убил его?
– Должен признаться, что даже не пытался. Я уже говорил, что безоружен, да и не настолько силен, чтобы защитить даже самого себя. Помочь этому бедолаге я все равно не смог бы, поэтому решил, что не буду делать попыток приобщиться к его участи.
– Разумно. Но возможно, вы слышали что-то еще? Какие-нибудь разговоры?
– Да, какое-то время они говорили на непонятном языке. А вот то место, где я нашел его.
Снег вокруг был сильно вытоптан и запятнан кровью. Очевидно, сюда приходили лесные обитатели, чтобы поучаствовать в пире, однако сохранился достаточно четкий след, показавший мне, где лежало тело. Путаница смазанных отпечатков ног не позволила выявить их особенности. В ближайшем сугробе темнело несколько глубоких дыр. Походив на цыпочках вокруг места трагедии, я присел на корточки и тщательно все осмотрел.
– Вы умеете читать следы? – спросил Иосиф, с интересом наблюдая за мной.
– Ни сном, ни духом не ведал я, что ожидает меня такая участь, да жизнь-то вот распорядилась иначе, – ответил я его же словами. – Но где же труп?
– Вон там, – сказал он, и мы прошли еще немного по лесу. – Он уже умер, когда я нашел его. Вся одежда с него была сорвана – похоже, его пытали. Я провел обряд духовного очищения. Обычно он проводится несколькими людьми с наложением рук, но в особых случаях…
Его голос затих.
– Что именно вы имеете в виду?
– Наложение рук, ритуал благословения и покаяния, дабы испросить для нас, грешных, прощение и получить соизволение вернуться на небеса. Если он не успел стать достаточно чистым, тогда его ждет метемпсихоз, то есть перевоплощение.
– Если в первой жизни не удалось, надо постараться достичь совершенства в следующих воплощениях?
– Можно и так сказать. В любом случае, я сделал все возможное. Его нельзя было доставить в город для проведения традиционных ритуалов, которые вы, вероятно, предпочитаете.
– Я уверен, что сделанного вами вполне достаточно.
Иосиф привел меня к горке беспорядочно набросанных камней, покрывавших тело.
– Телесные изменения не затрагивают сущности, – заметил он, пока я стоял перед горкой. – Но я подумал, что это может иметь значение для вашей веры. Зимой земля слишком тверда, чтобы выкопать могилу. И я обычно предпочитаю устраивать нечто в подобном роде. Такая горка очень даже похожа на те каменные громады, которые вы называете храмами. Но я подумал, что она хотя бы защитит его от падальщиков.
Я отвалил несколько камней в голове пирамиды. Лежавший там мужчина выглядел лет на двадцать пять, не больше. Короткая жизнь, завершившаяся, судя по выражению лица, ужасными мучениями. Его жестоко избили и отрубили одно ухо. Я снял еще несколько камней и обнаружил многочисленные следы пыток, телесные повреждения и отсутствие пальцев.
– Странно, как мало на нем крови, – заметил я, пытаясь сохранять хладнокровие, но потерпев полнейшую неудачу.
– Да, он выглядит очень чистым, – согласился Иосиф. – Таким я и нашел его. Мне оставалось только перетащить его сюда и заложить камнями.
– Почему вы не сообщили о нем в город?
– Я уже говорил, что не доверяю Перуну. Он повесил бы меня даже за убийство белки, если бы смог приписать его мне.
– Но вы доверились мне. Почему?
Он пожал плечами.
– Вы пришли искать его. Я подумал, что вас беспокоит его судьба. Вы узнали его?
– Господь мне свидетель, никогда прежде я не видел этого человека.
Он пристально посмотрел на меня, выискивая признаки притворства.
– Наверное, так и есть. Но вы озадачили меня. Не ошибся ли я, доверившись вам?
– Не ошиблись. Я стремлюсь лишь предотвратить ряд ужасных несчастий. Вы поможете мне в дальнейшем?
– Чем смогу.
– Тогда не говорите больше никому об этом случае. Я вернусь завтра, чтобы забрать тело. Вы будете здесь?
– Куда ж мне деваться, – сказал он. – Так же как и мертвецу, я полагаю. А вы не объясните мне, что собираетесь предпринять?
– Пока нет. Находясь в неведении, вы будете в большей безопасности.
– Вот этому я готов поверить с большей охотой, чем всему сказанному вами ранее. Так значит, до завтра.
Я быстро восстановил каменную пирамиду и вернулся к Зевсу.
По возвращении во дворец мне менее всего хотелось садиться за очередную шахматную партию, но было бы безрассудно оставить без внимания призывы герцога, даже такого юного. Я уже должным образом представил себе следующий искусный проигрыш, но Марк сделал мне знак молчать и пронесся по комнате, задергивая шторы и закрывая двери.
– Можно попросить вас об одной услуге? – прошептал он.
– Разумеется, государь, – слегка встревожившись, ответил я.
– Вы послушаете, как я сыграю мою роль? – спросил он.
О боже, еще один любитель лицедейства! Я тотчас согласился и, удобно устроившись на подушках, приготовился к подобострастным восхвалениям. Молодой герцог торжественно встал передо мной и приложил к груди правую руку.
– Трудным путем пришлось мне пройти, – выразительно начал он. – Много страданий перенести. Здесь прожил я уж тридцать зим, года бегут и…
Постепенно роль захватила его, и он перешел от механического повторения заученного текста к более живому исполнению. Конечно, он был слишком юн, чтобы играть Спасителя, но Его речи, произносимые детским голосом, производили чертовски сильное впечатление.
Марк произнес по очереди все свои монологи и с надеждой взглянул на меня.
– Ну как, все в порядке? Мне пришлось помучиться, чтобы запомнить слова, но я все-таки отлично их вызубрил.
– Действительно отлично, и вы должны позволить этим словам говорить самим за себя. Прислушайтесь к ним, государь. Сами стихи подскажут вам верный тон, если вы позволите им. И давайте я покажу вам один полезный прием. – Я встал у него за спиной и положил руки ему на талию. – Скажите «А-а-а» и потяните этот звук, – велел я.
– А-а-а – ух! – воскликнул он, когда я сжал его обеими руками.
– Понимаете, государь, когда вы делаете глубокий – до самого нутра – вдох, то воздух потом выталкивается из ваших легких. И если вы будете так дышать, то вас услышат в любом конце площади.
– Правда? Спасибо, – воскликнул он. – А откуда вам известно об этом?
– В детстве у меня был очень строгий учитель пения, – сказал я. Как ни странно, это было правдой. – Насколько я понял, вы собираетесь исполнить роль Господа нашего?
– Да, собираюсь. Матушка не хочет меня выпускать, но я уже чувствую себя вполне здоровым.
– Дети должны слушаться родителей, государь.
– Но я же герцог, – сказал он, гордо выпятив грудь. – Очень важно, чтобы горожане увидели меня во всем величии.
Я пригляделся к нему. Лицо его излучало решимость, предполагающую железную волю, которая вкупе с разумом могла оказаться весьма внушительной. Я склонил голову.
– Как пожелаете, государь.
Вдруг его плечи поникли.
– Я не уверен, способен ли я на это, – прошептал он.
– Исполнить роль?
– Обе роли. Но роль герцога главнее. А я не могу даже заставить себя сесть в отцовское кресло. Оно принадлежало ему, а не мне.
Я взглянул на парадное кресло, стоящее на возвышении.
– Позвольте мне, государь, – сказал я.
Он потрясенно смотрел, как я спокойно поднялся по ступенькам и вальяжно раскинулся в кресле.
– Принесите-ка мне что-нибудь вкусненькое, Марк, – повелительно произнес я.
Его охватила ярость.
– Слезайте оттуда немедленно! – крикнул он.
Я тут же вскочил и преклонил перед ним колено.
– Слушаюсь, государь.
Его гнев исчез так же внезапно, как и появился.
– Зачем вы так поступили? – спросил он.
– Когда я уселся в это кресло и приказал вам принести мне угощение, разве вы сделали это?
– Естественно, нет.
– А когда вы приказали мне слезть, разве я не послушался тут же?
– Послушались, – медленно произнес он, и лицо его озарилось пониманием.
Я похлопал его по плечу.
– Само кресло не дает власти, государь. Власть принадлежит герцогу. А кресло – всего лишь удобный предмет мебели.
Он взглянул на меня, потом перевел взгляд на кресло, поднялся по ступеням и сел в него.
– Как я выгляжу? – спросил он.
– Как герцог, – ответил я. – Как ваш отец прежде.
Он улыбнулся, а я откланялся.
Я направился в комнату Бобо. Он сел при моем появлении, и я уже хотел поговорить с ним, когда услышал звук шагов. Выглянув в коридор, я увидел стремительно приближающуюся Виолу.
– Фесте, у меня есть разговор к вам, – отрывисто сказала она.
– Мы с тобой завтра поболтаем, – сказал я Бобо.
Он пожал плечами, а я отправился вслед за герцогиней в ее приемную, где она обернулась ко мне, сложив на груди руки.
– Мой сын только что поведал мне, что намерен участвовать в рождественском представлении, – холодно сказала она. – И он сообщил мне, что это вы его надоумили.
– Не совсем так, – возразил я. – Я просто посоветовал ему отстаивать свои права, как подобает его положению.
– Когда мне потребуется ваш совет в деле воспитания моего ребенка, я попрошу его у вас, – сказала она. – Ему пока слишком опасно появляться на людях без защиты.
– У него будет защита, – сказал я. – Я буду там. С ним ничего не случится.
Занявшись пророчествами, я свалял изрядного дурака.
Глава 15
– Возрадуемся! Возрадуемся все, ибо Владыка наш явился! – провозгласил епископ, и прихожане хором ответили ему: «Аллилуйя!»
Он воздел вверх руки, подавая знак к началу церемонии. В задней части церкви распахнулись двери, и из них вывели осла под красным покрывалом, на спине которого сидел мальчик в белых чулках и хитоне.
– Orentis partibus, Adventavit asinus, Pulcher et fortissmmus, Sarcinis aptissimus, Hez, Sir Asne, hez! – фальшиво заголосил хор, приветствуя и славословя осла.
Прихожане подходили, чтобы прикоснуться к бокам ритуального животного и передать это прикосновение своим ближним на счастье.
Осла подвели к алтарю, где неизбежно оказываются все ослы; мальчик спешился и повернулся к прихожанам. Набрав побольше воздуха в грудь, он чистейшим дискантом запел «Kyrie eleison»[25]25
«Господи помилуй» (греч.) – название и начальные слова молитвы о прощении грехов, исполняемой во время мессы.
[Закрыть], затягивая на целую вечность каждый звук и украшая мелодию такими пассажами, что, услышав его, зарыдал бы в благоговейном восторге сам Иувал[26]26
«Имя брату его Иувал: он был отец всех играющих на гуслях и свирели» (Бытие, 4, 21).
[Закрыть], библейский творец музыки. Дьяконы вторили ему, продолжая хвалебные песнопения, а епископ встал за спиной мальчика и молитвенно воздел над ним руки. «Christe eleison», – пропел мальчик, и хор вновь заголосил вслед за ним, а подошедшие к епископу служки осторожно сняли с него праздничное облачение. «Kyrie eleison», – вновь тянул мальчик, пока его обряжали в это непомерно большое епископское облачение. Сам епископ снял митру со своей головы и поднял ее над мальчиком. «Christe eleison», – хором пропела эта парочка, и на последней ноте епископ возложил на мальчика свою митру, которая, не удержавшись на его маленькой голове, сползла вниз и полностью закрыла лицо.
И тотчас зазвенели кимвалы, затрубили трубы, и хор разразился в высшей степени неблагозвучным гимном. Начался Праздник дураков.
Из дверей вылетела толпа сатиров, трубя в бараньи рога, колотя по обтянутым козлиной кожей барабанам, выжимая дух из волынок и играя на разнообразных инструментах, которые только можно было соорудить из козлов или овец. Участники церемонии приукрасились ослиными и бычьими головами с рогами самых разных видов и форм. (Я заметил, что Александр вполне уместно нацепил маску слона.) Они врезались в толпу визжащих от смеха прихожан. Окропленные святой водой женщины стонали и подвывали, но, конечно, сегодня они оделись попроще, чем на рождественскую мессу. Мимо них проследовал гротескный персонаж с огромным пылающим носом, изображавший священника, который то и дело прикладывался к кувшину. Этот пьянчужка вертел своим гигантским обонятельным органом словно пращой, и какое бы вещество ни заставляло его пылать, зловоние оно издавало жуткое, что-то вроде вонючих опорок. Я увидел, что сам епископ, совершенно преобразившийся, с измазанным углем лицом, играет в кости возле алтаря. Мужчины отплясывали в женских платьях, а женщины водили хороводы и прыгали по церковным скамьям, изгибаясь в непристойных телодвижениях. На пол бросили какой-то упругий шар, и разыгравшиеся прихожане пинали его ногами по всей церкви.
Я мог бы повеселиться от души, если бы забыл о взятой на себя роли. А так мне приходилось взирать на всех с хмурым и неодобрительным видом. Но праздник удался на славу, и должен сказать, что, с точки зрения истинного ценителя, ему недоставало только одного.
Меня. Фесте, главы рождественских увеселений.
Из мешков извлекли приготовленные специально для этого дня кровяные колбасы и начали передавать их по кругу. Я не выдержал и приобщился к угощению. Мессу проводил изображавший епископа парнишка, его бурчание слабо доносилось из-под митры. Дьяконов пародийно изображали младшие служки, а служек – певчие хора. Кроме того, непристойным подражаниям подверглись и некоторые известные горожане. Многие шутки были настолько стары, что вполне могли появиться здесь вместе со мной (я даже, кажется, был автором некоторых из них). Тем не менее толпа хохотала над ними. Такова дань традиции.
На протяжении всей церемонии я настороженно высматривал герцога, но ни Марк, ни Виола, ни ее управляющий нигде не появлялись.
Декорации для праздничной мистерии были закончены как раз вовремя. Рай нависал над лестницей строящегося собора, его полотнища шумно хлопали на ветру. Адские врата выглядели поистине впечатляюще – ужасного вида зияющая пасть, отделанная алым дамастом. На площади собрались все горожане и жители окрестных деревень, задние ряды зрителей стояли на телегах. Младшие ребятишки восседали на плечах взрослых, а те, кто постарше да посмелее, забрались на крыши ближайших лавок и контор. Те, кому не удалось протиснуться в церковь, толпились у самой сцены, ожидая начала представления.
Разгоняя всех перед собой, из боковой улицы вынеслась своеобразная сатурналийская ватага. Хор быстро выстроился на ступенях собора рядом с раем, и после того, как в центре площади громко и настойчиво протрубил бараний рог, шум веселья постепенно затих.
Я поискал взглядом Виолу и заметил, что она суетится возле старой церкви вокруг Марка, который принарядился в прекрасный, специально сшитый золотистый далматик[27]27
Далматик – просторная длинная туника с короткими рукавами.
[Закрыть].
– Ты уверен, что не замерзнешь? – спросила она.
– Мама, пожалуйста, – запротестовал он, как протестовали с незапамятных времен все мальчики в ответ на заботу своих матерей.
Виола замотала шею сына шарфом, от которого он ловко избавился, как только она отвернулась.
Я протиснулся на площадь, выискивая удобную позицию, и остановился на одной из нижних ступеней собора. Голос у моего плеча прошептал:
– Как впечатление, пилигрим?
Я оглянулся и едва не свалился со ступеньки. Передо мной маячила мужская физиономия, улыбающийся рот которой обрамляли черные усы и бородка клинышком.
Епископ рассмеялся.
– Извините, что испугал вас, но вы выглядели слишком мрачным. Сегодня же Праздник дураков. Присоединяйтесь к веселью, и вы приобщитесь к святости.
– Простите, святой отец. На моей родине несколько иные традиции, а вы с такой бородкой очень похожи на сатану. Где вы раздобыли ее?
– Анонимный дар, его оставили возле моих дверей. В записке мне желали всего хорошего и предлагали нацепить бородку на этот карнавал. Весьма подходяще, вам не кажется?
Я вежливо кивнул и отошел в сторону. Эта неожиданность заставила меня изрядно понервничать. Мой незримый враг вновь злорадно ухмыльнулся. Интересно, близко ли он подобрался сюда?
Я заметил, что поблизости на ступенях стоит сэр Эндрю, внимательно наблюдая за происходящим. Я подошел к нему.
– С нетерпением жду вашего триумфа, сэр Эндрю.
Он вздрогнул от неожиданности, но тут же успокоился.
– Вы так добры, герр Октавий, – ответил он. – Я решил, что Луций вполне способен справиться с нашим заданием. Мне очень хочется увидеть все зрелище самому, а не прятаться за адскими вратами, чтобы выслушивать потом лишь рассказы зрителей.
– А кто же расскажет Луцию?
– Он еще молод. Если бы он поучился с мое, то стоял бы здесь, наслаждаясь зрелищем. Я обожаю этот день. А вы?
– На моей родине не бывает таких представлений.
– Тогда смотрите во все глаза. В этом году праздник особенно важен, учитывая прискорбную смерть Орсино. Должен признаться, что Себастьян удивил меня. Он сдержал обещание, хранил трезвость, да и роль свою исполняет прекрасно. И он помог все организовать после того, как Фабиана… Да, жаль, что Фабиану не суждено ничего увидеть. Но это будет знаменательный день для Себастьяна, попомните мои слова.
– И для герцога, насколько я знаю.
– Неужели? Почему же?
– Несмотря ни на что, он решил сыграть роль Спасителя. Поэтому Себастьяну не придется выступать в этом представлении. Хотя я согласен, во всем остальном он полностью заслуживает одобрения.
– Марк будет играть Иисуса? – воскликнул сэр Эндрю. – А я и не знал. Меня так увлекла подготовка, что я целыми днями торчал в лаборатории. Но это же великолепно. Будем надеяться, что он вполне поправился. Такой мороз может быть опасен для его здоровья.
– Он выглядел достаточно здоровым, когда я видел его.
– Да, жаль, что мне не сказали об этом раньше, – заметил он, задумчиво нахмурясь. – Мы сделали фитили как раз такой длины, чтобы огонь вспыхнул на последнем слове Себастьяна. Если Марк будет говорить в другом темпе, может возникнуть несуразица.
– Я уверен, что Марк учел это. Он смышленый мальчик.
Два крепких парня начали поворачивать ворот, и в раю медленно появился ангел Господень. Мальчишка, хныкавший на репетиции несколько дней назад, сейчас преобразился в прелестного ангелочка. Порывы ветра подхватили его крылья, и он легко кружился в воздухе к полнейшему удовольствию толпы. Парни ловко схватили его за ноги и развернули лицом к зрителям. Он перевел дух, набрал побольше воздуха и завопил:
– Внемлите мне немедля!
Наступившая тишина потрясла его. Вдохновленный сознанием того, что вся площадь послушалась его повеления, мальчик продолжил ликующим голосом:
– Несу я вам благую весть: Иисус порадует нас здесь. Он одолеет сатану, спустившись в ад. И, возвестив там о своем приходе, укажет грешникам путь в райский сад. Сам дьявол, власть имевший…
Народ затаил дыхание и расступился, когда вперед вывезли распятие с безжизненно повисшим на нем Марком. Его безмолвно сняли с креста и положили в гробницу. Он полежал там неподвижно, пока не удалились плакальщики, потом встал и отодвинул камень. Хор запел о Воскресении. По окончании песнопения Иисус уверенно направился к адским вратам. Обернувшись лицом к зрителям, он воздел руки, благословляя их и возвещая об окончании пролога.
– Трудным путем пришлось мне пройти, – четко и уверенно декламировал он. – Много страданий перенести.
От вида юного титулованного наследника, совсем недавно действительно потерявшего отца, глаза многих зрителей увлажнились слезами. Матери оплакивали умерших мужей и детей, дети оплакивали покойных отцов, и рядом со мной растроганно плакал сэр Эндрю.
– Нет, вы только послушайте, – гордо прошептал он. – Видели вы когда-нибудь такого способного ребенка?
Когда Марк закончил свой монолог, на крышу адских врат вспрыгнул сатана в красном, развевающемся за спиной плаще.
– Ну надо же, кого я вижу?! – хохоча, воскликнул он. – Уж проповедовать ему я тут не дам! Он сможет лишь войти и приобщиться к нам! Научится играть он с нами, узнает, как неистово горит здесь наше пламя!
– Кто играет сатану? – спросил я.
– Стефан, старший сын одного богатого торговца, – ответил сэр Эндрю. – Поговаривают, что лучшего кандидата на роль дьявола и не придумаешь.
– Да, он определенно наслаждается этой ролью.
Его сопровождала группа демонов. Всего несколько дней назад они выглядели неуклюжими любителями, но сейчас стали искусными клоунами. Перед адскими вратами был специально раскатан ледяной каток, и они великолепно использовали его возможности для нелепых смехотворных падений. Смешнее всех, кстати, дурачился один худощавый трясущийся парень, и кое-кто из зрителей уже тыкал пальцем в сторону сэра Эндрю. Но он, ничего не замечая, сосредоточенно следил за диалогом.
Появился страж ворот, демон с огромным ключом. Хор запел, и сэр Эндрю пихнул меня локтем.
– Порох вон в тех двух мешочках над воротами, – пояснил он. – Мы приготовили два взрыва. Первый мешочек взорвется, когда Иисус пойдет в ворота. Тот, что справа.
– Три мешочка, вы имеете в виду, – сказал я.
– Что?
– Там видны три мешочка.
Он взглянул, куда я показывал.
– Странно, – пробормотал он. – Должно быть только два. Я сам их туда закладывал. Откуда же…
Его глаза расширились, потом он вздрогнул и бросился вниз по ступеням, с неожиданной силой расталкивая людей со своего пути.
– Пропустите меня! – кричал он.
Зрители насмехались над нелепым рыцарем. Многие, сочтя, что сейчас самое время подшутить над ним, сомкнули ряды и всячески толкались, стараясь помешать бедняге, который с нарастающей паникой метался по кругу. С внезапно возникшим дурным предчувствием я бросился вслед за ним. Меня поджидали те же препятствия, но я умудрился устоять на ногах и догнал сэра Эндрю. Объединившись, мы встали клином и смогли пробиться в первые ряды зрителей, плотно стоявших всего в десяти метрах от сцены.
– Марк! – закричал сэр Эндрю, подпрыгивая и размахивая руками, чтобы привлечь внимание мальчика.
Но его голос заглушался хором, да и герцог был полностью поглощен своей ролью.
Когда пение закончилось, Марк шагнул перед занавесями у входа в ад и поднял руку.
– Адские врата Я в щепки разнесу и собратьев всех Моих спасу, – нараспев произнес он. – Я на вечные муки тебя обреку, сатана! И томиться ты будешь до самого Судного дня!
Он откинул входной занавес и шагнул внутрь. В этот момент над воротами что-то затрещало, взметнулось яркое пламя и повалил красный дым. Зрители разразились одобрительными возгласами и аплодисментами. Собрав остатки сил, сэр Эндрю вырвался из ликующей толпы и, проехав по льду к адским вратам, схватил Марка. В этот момент раздался второй взрыв, и ликование сменилось возгласами ужаса, когда взметнувшийся огонь мгновенно охватил все сооружение. В ужасе взглянув наверх, Марк увидел, что горящие над ним врата грозят обрушиться. Эндрю вытащил мальчика из-под дамастового занавеса, к которому уже подобралось пламя, а я схватил их обоих и оттащил на безопасное расстояние.
Огонь перекинулся на ближайшие ряды зрителей, и они с криками разбегались, пытаясь затушить воспламенившуюся одежду. Более сообразительные селяне, бросившись к пострадавшим, валили их на землю и катали по снегу, чтобы потушить пламя. Переполнявшие площадь люди стремительно разбегались, и многие падали под натиском более сильных и напористых соседей.
Виола металась, крича и разыскивая Марка. Я махнул ей рукой, и она, подбежав к сыну, прижала его к себе и заплакала. Я поднял их с земли.
– Уводите его отсюда, – крикнул я. – Бегите в дом, заприте ворота и выставьте охрану.
Она молча посмотрела на меня, кивнула и потащила мальчика прочь. Он был потрясен, но не ранен.
С какой-то мистической силой языки пламени расползались по декорациям, словно жаждали удовлетворить свои злодейские желания. Галопом прискакал Перун. Впервые я обрадовался при виде него.
– Назад! – громогласно приказал он толпе. – Эй, стражники! Ломайте декорации.
Два стражника, прибежавшие с длинными пожарными баграми, начали тянуть вниз верхние опоры. Тут взорвался третий мешочек пороха, и новый столп искрящегося пламени вызвал у толпы очередной, еще более жуткий приступ паники. Ветер раздувал охваченные огнем занавеси, растаскивая по площади горящие обрывки. Пожар быстро добрался до райских высот и принялся пожирать стоявшие там два трона.
– Тащите ведра! – крикнул Перун. – Везите бочки с водой!
– Нет! – завопил я в ответ, и он яростно сверкнул на меня глазами. – Тащите песок с берега! Разве вы не знаете? Это же греческий огонь[28]28
Зажигательная смесь, впервые примененная греками в Византии для поджога кораблей.
[Закрыть]. Вода не остановит его.
Осознав мою правоту, он пронесся на лошади к краю толпы и отобрал у одного из поселян лошадь с телегой.
– Залезайте, – велел он мне, и я запрыгнул туда с двумя стражниками и одним горожанином.
Перун хлестнул лошадь вожжами, и испуганное животное во весь опор понеслось через толпу, разгоняя людей в разные стороны. Когда мы доехали до юго-западных ворот, один из стражников спрыгнул с телеги. Захватив из сторожевой башни несколько лопат, он догнал нас на берегу.
Мы разбросали лопатами снег и в бешеном темпе начали нагружать песком телегу. На берегу появилось еще несколько повозок.
– Назад, скорей! – заорал Перун. – Нет времени заполнять их доверху. Грузите, сколько сможете, и возвращаетесь на площадь.
Перун нахлестывал тяжело нагруженную лошадь, а мы, спрыгнув с телеги, подталкивали ее, чтобы увеличить скорость. Вернувшись, мы обнаружили, что голова дьявола еще вовсю полыхает. Все декорации были охвачены греческим огнем. Мы взялись за лопаты и начали засыпать пламя песком.
