Текст книги "Тринадцатая ночь"
Автор книги: Алан Гордон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)
Перун трудился рядом со мной, чертовски ловко орудуя лопатой.
– Откуда вам, купцу, знать о греческом огне? – крикнул он, когда мы все засыпали.
– Однажды в Алеппо мне довелось увидеть, как действует эта зажигательная смесь, когда там отражали нападение корсарских кораблей, – ответил я. – Ее швыряли с портовых башен. Корабли загорались как солома, несмотря на то что на море бушевал шторм. В живых там никого не осталось. Столь редкое зрелище трудно забыть.
– Вот именно, такое не часто увидишь! – рявкнул он. – Что бы вы там ни говорили, но на купца вы совершенно не похожи!
– Я хочу помочь вашему городу, – возразил я.
К нам подбежал епископ, все еще украшенный фальшивой бородкой. Он схватил Перуна за руку. Капитан развернулся и оттолкнул его, поначалу не узнав в таком обличье. Потом он признал епископа и начал извиняться.
– Собор! – простонал епископ. – Спасите собор!
Занавес, изображавший рай, оторвался от креплений и, полыхая, грозно парил в воздухе, словно ангел мести. Он опустился на леса, пристроенные к фасаду собора. Снег не выпадал уже со дня святого Стефана, и поэтому перекрытия лесов и холсты давно пересохли. Они быстро задымились и вспыхнули.
Перун обернулся ко мне.
– Раз уж вы хотите помочь нашему городу, то следуйте за мной, – с какой-то горькой усмешкой сказал он.
Вытащив меч, капитан побежал к лесам и начал забираться на них, не обращая внимания на разгорающееся пламя.
И я, как дурак, бросился за ним.
– Надеюсь, вы не боитесь высоты, – проревел он. – Нам придется забраться на самый верх и обрубить холсты. Если повезет, мы спасем эту громадину.
Я полез следом за ним. Высота-то меня не беспокоила. Но пламя ползло за мной по пятам.
Забравшись на самый верх, Перун начал рубить узлы, крепящие полотнища к лесам. Добежав до другого конца фасада, я занялся тем же. Когда мы встретились посередине, верхний ряд полотнищ уже слетел на землю, и двое стражников оттаскивали их подальше от ступеней. Нам предстояло пройтись еще по пяти этажам, а средний ряд уже был объят огнем.
– Пошевеливайтесь, – приказал капитан, но меня не нужно было подгонять.
Ухватившись за поперечную балку, я спрыгнул на следующий уровень. Рубить узлы оказалось трудно, это отнимало много времени, поэтому я стал просто рассекать полотнища рядом с местами креплений. Не зря все-таки мне пришлось таскать этот меч, подумал я. Задыхаясь от дыма, я быстро обмотал лицо шарфом, чтобы выиграть дополнительное время. Второй ряд рухнул на землю. Несмотря на мороз, я вспотел, как в пекарне.
Мы спустились на следующий, уже загоревшийся уровень лесов. До земли было еще метров десять. Я разглядел за городскими стенами очертания «Элефанта» и дальних причалов.
– Как же мы спустимся, если они сгорят? – крикнул я Перуну, пока мы пробирались к середине.
– Думаю, мгновенно, – ответил он. – Бегите, если хотите!
Не знаю, что вдруг на меня нашло, но я набросился на эти полотнища с яростью, подобной которой не испытывал уже много лет. Никакой пощады этим вражеским проискам! Языки пламени подбирались к моим сапогам, так что либо я одолею их, либо стану обуглившейся закуской для ворон. Ногам становилось все жарче. Глянув вниз, я заметил, что пламя достигло дощатого настила подо мной и он начал дымиться. Из дыма показалась рука Перуна и схватила меня железной хваткой. Он отволок меня на безопасный пока участок.
– На холсты уже нет времени, – решил он. – Давайте рубить сами леса. Когда доберетесь до конца, прыгайте вниз.
Я набросился на веревки, которыми деревянная конструкция крепилась к фасаду собора, а капитан орудовал в дыму и пламени на другом конце, с легкостью расправляясь с тонкими перекладинами. Покончив с последним креплением, я соскользнул по ближайшей стойке вниз на ступени. Когда Перун тоже спрыгнул на ступени, я крикнул стражникам, чтобы они зацепили леса баграми, а сам начал подталкивать их с другой стороны. Покачнувшаяся махина начала медленно заваливаться и наконец рухнула горящей грудой рядом со ступенями, придавив одного из стражников. Его мучительные вопли терзали наш слух, пока товарищам не удалось освободить его из-под горящих обломков. Незащищенное лицо бедняги сильно обгорело.
О господи, подумал я. Ради спасения храма мы только что рисковали жизнью.
Епископ стоял на безопасном расстоянии и, проливая слезы, взирал на место своего будущего могущества. Я оглянулся, чтобы оценить, насколько пострадал фасад. Могло быть и хуже. Кое-где слегка почернел мрамор, и от жара потрескался строительный раствор.
– Ужасно, просто ужасно, – стонал епископ.
Я посмотрел на него, потом на обгоревшего стражника, которого уже уносили приятели, и оставил епископские стенания без внимания.
На площади вновь начали собираться люди, молчаливо оценивая нанесенный пожаром ущерб. Прижавшись друг к другу, плакали Адам и Ева. Маски были сброшены, музыкальные инструменты умолкли. И тут очередной жуткий крик прорезал воздух.
– Убийцы! – крикнул сэр Эндрю.
Он, пошатываясь, плелся в нашу сторону, неся на руках безжизненное тело Луция. Мальчик сильно обгорел, его лицо было едва узнаваемо, но не огонь стал причиной смерти. Из залитой кровью груди торчала рукоятка кинжала.
– Трусливые негодяи! – воскликнул сэр Эндрю. – Кто же из вас решился на такое? – Он рухнул на кучу обломков рядом с обугленной грудой, бывшей недавно адскими вратами. – Он же еще ребенок, – прошептал он, покачивая несчастного на руках.
Перун опустился перед ними на колени, вытащил кинжал из груди мальчика и осмотрел его. Потом он направился ко мне.
Я оцепенел. Кто мог ожидать подобного? Прибежала плачущая женщина и припала к груди Луция. Вероятно, его мать. Я вновь посмотрел на мальчика, и последний кусочек этой картинки-загадки встал на свое место.
– Я полагаю, что кто-то убил мальчика и подложил туда зажигательную смесь, ставшую причиной пожара, – сказал Перун.
Усталый до изнеможения, с почерневшим от копоти лицом, он как-то сразу постарел.
– Похоже на то.
Он холодно глянул на меня.
– Меня уже не особо волнует, на кого вы работаете, – сказал он. – Двенадцать дней пролетели, а с ними закончилась ваша неприкосновенность. Мы сразимся с вами завтра же.
– Дайте еще один день, и вы будете полностью удовлетворены, – попросил я. – Ведь вы обязаны мне за то, что я помогал вам.
Он обозрел сцену трагедии. Над пепелищем еще поднимался дым, кричал обгоревший стражник. Мать Луция, епископ и сэр Эндрю рыдали, горюя каждый о своем. Капитан вдруг усмехнулся с неожиданным добродушием.
– Почему бы нет? – сказал он. – Это ничего не изменит. Еще один день жизни, купец. Насладись ею, если сможешь.
Глава 16
Mes meuz vaut apert folie ke trop coverte felonie.
(Но откровенная глупость гораздо лучше скрытного злодейства.).
Притчи Марии Магдалины.
Один из самых крепких слуг дворца подпирал стену около спальни Бобо и, пользуясь случаем, чистил длинным ножом ногти. Я приветливо кивнул ему, но он не заметил меня, поглощенный обработкой своих кутикул. Нырнув в дверной проем, я быстро прошептал:
– Выбирай язык.
Бобо бросил взгляд на дверь и сказал:
– Как насчет испанского?
– Подойдет, – ответил я.
И мы продолжили приглушенный разговор на этом языке.
– За мной следят, – сообщил я ему.
– А меня сторожат, – ответил он. – Со вчерашнего дня охрана стала исключительно заботливой.
– Ты слышал, что произошло.
– Да, я тут с ними слегка поболтал. Вам подарили целый день. А сэр Эндрю совершил геройский поступок, как я слышал. Настоящий герой.
– Он спас жизнь герцогу. Но очень расстроился из-за Луция.
– Невозможно спасти всех, – сказал Бобо, пристально глядя на меня.
– Верно, – признал я. – Но я собираюсь спасти тех, кто еще остался в живых, и закончить сегодня всю эту историю. Как ты себя чувствуешь?
– Гораздо лучше, спасибо.
– Сможешь действовать быстро, если дела пойдут плохо?
Бобо рассмеялся.
– Вы подразумеваете, что может быть еще хуже? Что вы задумали?
Я наклонился к нему и прошептал:
– Я обнаружил одного невероятного союзника. Марк, похоже, доверяет мне. Он согласился собрать сегодня днем во дворце всех влиятельных городских персон.
– Надеюсь, они не рассчитывают, что я дам им представление, – со вздохом сказал Бобо.
– О представлении позабочусь я, – пообещал я. – Тебе придется лишь следовать моим указаниям. И кстати, на всякий случай я перевел Зевса и Феса в конюшню «Элефанта». Оттуда легче переправиться через реку и попасть на южную дорогу, ведущую в Спалато.
Из коридора послышались шаги. Мы пожали руки, и я оставил его собирать дорожную сумку.
Марк поджидал меня в моей комнате, сидя на подоконнике и глядя на расщелину восточного хребта.
– Я сделал, как вы хотели, – сказал он. – Вы объясните мне, что все это значит?
– В свое время, государь, – сказал я. – Новости будут печальными для вас. Будьте настороже, я верю в вашу храбрость.
Мне ужасно не хотелось пользоваться помощью мальчика, но выбора не было.
– Странно, мы ведь совсем недавно познакомились, а я почему-то полностью доверяю вам, – с удивлением произнес он.
– Государь, человеческая душа по сути своей непостижима, – ответил я. – Как герцогу вам придется принимать очень важные решения относительно того, на каких людей можно полагаться, имея о них достаточно скудные сведения. Одним вы можете довериться даже после краткого знакомства, а других будете знать всю жизнь, но так и не сможете сказать с уверенностью, какие порывы ими движут. Одни люди чрезмерно доверчивы, а другие вообще никому не доверяют. Оба пути ошибочны, но между ними лежит шаткая область неопределенности. Будьте уверены в одном, государь. Я прибыл сюда, чтобы помочь вам, чтобы защитить вашу семью и ваш город. Вы узнаете обо мне больше к концу нынешнего дня, это я обещаю.
Он подошел к двери, потом обернулся.
– А завтра, герр Октавий?
– Поживем – увидим, – сказал я. – Я не загадываю так далеко вперед.
Он вышел, а я, вспомнив навыки шутовской гильдии, прилег вздремнуть. Кто знает, когда еще удастся поспать?
Малахий разбудил меня, сильно встряхнув за плечо.
– Я выполнил ваши указания, – тихо сказал он. – Все готово.
– Спасибо.
– Но предупреждаю: если что-нибудь случится с герцогом или с герцогиней, я возложу на вас всю вину.
– Я полагаюсь на ваше милосердие, любезный Малахий. А сейчас позвольте попросить вас еще об одной маленькой услуге.
Он мрачно усмехнулся.
– Все предыдущие услуги я не назвал бы такими уж маленькими.
– Нет, эта будет пустяковой. Мне понадобится тазик теплой воды и немного мыла, если это не слишком обременит вас.
Малахий удивленно глянул на меня, но поклонился и вышел. Хороший парень. Должен сказать, что я с радостным предвкушением ждал предстоящих событий. Такого давно не бывало.
Вскоре появилась Виола с каким-то свертком.
– Вам это понадобится? – спросила она, вытаскивая из него складень.
– Спасибо, – сказал я, взял его и поставил на стол возле окна, где было больше света.
Я открыл деревянные створки и накладную мозаичную панель, скрывающую зеркало. Посмотрев на свое отражение, я обернулся к герцогине.
– Мне трудно оценить перемены, произошедшие с моим лицом, – сказал я. – На мой взгляд, оно выглядит потертым и старым. Вы заметили, как сурово обработала его жизнь?
– Скорее, я бы сказала, что она сделала его более выразительным, чем потертым, – ответила она, критически обозрев меня. – Оно, конечно, потрепано штормами. Но основы выглядят крепкими. На них еще много можно создать.
– Тогда я должен для начала очистить его от растительности и привести в порядок, – сказал я, когда вернулся Малахий и поставил передо мной тазик с водой и мыло.
– Что вы собираетесь делать? – поинтересовалась Виола.
– Я собираюсь сбрить эту проклятую бороду, – сказал я и взял мыло.
Выглянув из-за занавеса в приемный зал, я понаблюдал за собравшимся там обществом. Исходные действующие лица, новые подозреваемые и случайные свидетели, алчущие, страждущие и равнодушные. Исаак с любопытством поглядывал вокруг, словно никогда не бывал здесь прежде. Может, и не бывал. Бобо удобно устроился в кресле, мило болтая с доброжелательными гостями. Гул разговоров то нарастал, то затихал, уплывая в сторону стола с угощением. Оливия спокойно сидела в окружении мужчин, беседуя о недавних событиях. Надвинув на лицо капюшон плаща, я продолжал тайные наблюдения.
В зал вошли Марк и Виола, и все склонились в поклонах. Многие украдкой поглядывали на герцога, пытаясь определить, не пострадал ли он от пожара, а Перун, подпирая дальнюю стену, внимательно следил за всеми.
Я улыбнулся про себя, когда Марк смело уселся в отцовское кресло, вызвав несколько восхищенных вздохов.
– Мы призвали вас сюда по делу крайней важности, – сказал он. – Враг затаился в самом нашем городе. Уже двое наших жителей убито, и совершена предательская попытка покушения на нашу собственную жизнь.
Все слушали с должным почтением, и никто не замечал, что эту властную речь произносит еще не устоявшийся мальчишеский голос.
– Мы благодарим нашего друга, сэра Эндрю.
В зале раздались одобрительные возгласы и аплодисменты.
– И мы воздаем должное нашему капитану за героическое исполнение его долга.
Очередные одобрения, хотя и более сдержанные по настроению. Перун поклонился.
– Один человек способен пролить свет на эти таинственные события, – продолжил герцог. – Он пользуется нашим благосклонным вниманием, но сейчас ему предстоит завоевать и вашу благосклонность. Этот человек попросил нас собраться в этом зале, где намерен приподнять завесу тайны. Мы знаем не больше вашего, о чем он собирается поведать, но призываем вас оказать ему внимание.
Теперь настало время моей реплики. Я развел створки занавеса и медленно вошел в зал. Часть женщин попятилась при виде моего закрытого капюшоном лица. А сэр Тоби хихикнул.
– Вы опоздали на праздник, кто бы вы ни были! – воскликнул он. – Время маскарада закончилось.
– Лучше поздно, чем никогда, сэр Тоби, – ответил я, откидывая капюшон.
– Что за дела, черт подери, – сказал он. – Это же наш торговец, только побритый!
– Верно, – признал я. – Ну и как он на ваш взгляд?
Он пожал плечами.
– С бородой или без бороды, для меня все одно, – заявил он. – Главное, чтобы человек был хороший.
– А вы, графиня? – спросил я, поворачиваясь к Оливии. – Что думаете по поводу этой бритой физиономии?
– С бородой вы мне нравились больше, – сказала она. – Без нее лицо стало менее выразительным. А в чем, собственно, дело, герр Октавий?
– Невыразительное лицо. Всю мою жизнь оно являлось моей радостью и моим проклятием. Ничем не примечательная физиономия, не так ли?
– Да, такое порой бывает с лицами. Однако… – Она нерешительно помедлила. – А мы с вами не встречались прежде?
– В том-то и состоит магия бороды, – сказал я. – Она сильно меняет нашу внешность. Может скрыть безвольный подбородок, сделать из юноши мужчину, может изменить лицо, словно маска. А бородач, сбривший бороду, станет еще более неузнаваемым. Я заметил, что в вашем городе мода на бороды не приживается. Исаак, разумеется, не стрижет ее из религиозных соображений. Капитану тоже идет борода, да только он родом из других краев. А Клавдий… Кстати, где же Клавдий?
– Благочестиво удалился в цистерцианский монастырь, – спокойно сообщил Исаак.
Я пожал плечами.
– Какая жалость. Но перейдем к делу. Мне бы хотелось отблагодарить всех вас за гостеприимство и радушие, с которым вы встретили скромного пилигрима. В свою очередь, я хочу продлить на денек ваши праздники. В конце концов, недаром говорится: «Двенадцатая ночь для карнавальных увеселений, а Тринадцатая ночь – для откровений».
– И какие же откровения у вас есть, торговец? – спросил Себастьян. – Неужели ваша затея с пряностями окажется обманом?
– В числе прочих затей, граф. Перед тем как покинуть вас, я раскрою свои и чужие тайны. Но сначала я должен поведать вам еще кое-что о маскировке. Борода – только один из способов. Гораздо лучше другой… Так уж позвольте мне предложить вашему вниманию очередной способ. Государь, вы любите загадки?
– Мне кажется, что я довольно ловко отгадываю их, – ответил Марк.
– Тогда разгадайте вот такую. Слепое, глухое, бесчувственное и неощутимое. Имеющий его наслаждается жизнью, но оно же в итоге разрушает жизнь. Что это такое?
– Время, – быстро ответил он.
– Отлично, государь. Вы на редкость сообразительны. Время, господа и дамы, является непревзойденным гримером. Оно меняет лица, тела, волосы и голоса. Более же всего оно меняет воспоминания, оставшиеся у нас о старых знакомых.
Я подошел к столику и сел за него спиной к собравшимся, поставив перед собой складень и свою гримерную сумку.
– Можем ли мы одержать победу над всесильным временем, графиня? – спросил я, открывая икону, чтобы воспользоваться зеркалом.
– Нет, не можем, – сказала она. – Но мы можем создать иллюзию нашей победы.
– Отлично сказано, – одобрил я. – А чем вы пользуетесь для создания этой иллюзии?
– Секрет, герр Октавий. Секрет заключается в притираниях и пудрах.
– Графиня освежающе откровенна по части женских уловок. Подкрашиваясь, люди сохраняют либо молодость, либо красоту. Немногие привыкли к гриму, хотя вон тот шут гримируется, чтобы порадовать всех вас. – Я открыл мою сумку. – Что вы используете для побелки лица, синьор Бобо?
– Свинцовые белила, – ответил он.
– Именно так, – сказал я. – Я же предпочитаю пшеничную муку, смешанную с мелом. – Продолжая говорить, я запудривал свое лицо. – Такая смесь не дает, конечно, чистейшей белизны, но зато она дешевле и ее легче приобрести.
Я посмотрел в зеркало. Обычно я вслепую наносил на лицо шутовскую маску, но за последние несколько недель слегка отвык от такой процедуры.
– Только посмотрите, как отступает время под натиском искусства. Морщины сглаживаются, очертания стираются, и личность прячется под слоем краски. Лицо становится пустым холстом, на котором можно рисовать новые лица.
– Его акцент исчез, – заметил Себастьян.
– А его голос, – прошептала Оливия. – Я знаю этот голос.
Обмакнув палочку в краску для век, я подчеркнул ею контур глаз.
– Я предпочитал не использовать свинцовые белила, – говорил я, подкрашивая щеки и губы. – Один древний римлянин по имени Гален пришел к выводу, что свинец обладает коварными ядовитыми свойствами, незаметно сводя человека с ума. Кстати, синьор шут, как узнать, что дурак сошел с ума?
Наконец я добавил мои личные знаки – пару малахитовых ромбиков, по одному под каждым глазом.
– Я не знаю, братец шут, – отозвался Бобо. – А как вы узнаете, что дурак сошел с ума?
Я повернулся лицом к публике.
– Безумный дурак начинает вести себя как обычный человек.
– Милостивый боже, это же Фесте! – воскликнул сэр Тоби.
– Фесте, – удивленно выдохнул герцог.
– Итак, шутовство имеет свои особые традиции, – сказал я, сбрасывая плащ и появляясь перед ними в полном блеске моего шутовского наряда. – Хотя многие предпочли бы видеть дураков во всей их обнаженности, но это явно непрактично, особенно в данное время года. Шутовские платья делаются многоцветными. Тут виновата нужда, поскольку мы шьем их из любых попавшихся нам обрывков одежды. Но кроме того, наша одежда отражает сущность самого человека, состоящего из обрывков и кусочков, постоянно добавляющихся и требующих починки.
– Ведь починить – это только подлатать, – процитировала Оливия. – Целомудрие можно только подлатать грехом, а грех – целомудрием[29]29
Акт I, сцена 5.
[Закрыть].
Я поклонился ей.
– Я потрясен и польщен, графиня, что вы запомнили мои слова.
– Вы были огромным утешением для меня после смерти брата, – сказала она. – Я ничего не забыла. Итак, Фесте, расскажите же нам, зачем вы вернулись?
– Разве вы не посылали за мной, сударыня?
– Нет.
– А как насчет остальных? – спросил я.
Раздался гул отрицаний.
– Однако чей-то посланец прибыл за мной. Господа и дамы, чтобы дать вам достойный отчет, мне придется приобщить вас к некоторым секретам моего ремесла. Вам предстоит услышать своеобразную исповедь или даже проповедь, если не возражаете. Ибо хотя пословица гласит, что король и шут являются лишь жизненными статусами, для которых мы рождены судьбой, на шутов она практически не распространяется. Я овладел ремеслом, почерпнув знания в гильдии, основанной для поддержания высоких правил низкой жизни. Если вы изучаете семь свободных искусств, мы изучаем семь шутовских, и каковы же они, синьор Бобо?
– Жонглирование, акробатика, языкознание, музыка, фокусы, остроумие и поэтические импровизации.
– Браво, синьор. Совсем недавно, пребывая в Доме гильдии, я вдруг получил послание. Орсино умер, случайно упав со скалы. Теперь, когда я вернулся к моему истинному обличию, позвольте мне, государь, еще раз высказать вам мои искренние соболезнования. Много лет назад я знал и любил вашего отца.
– Спасибо, Фесте. Я счастлив, что наконец познакомился с вами.
– Государь, я предупреждал вас, что сегодня могу принести вам и печальные известия. И нет на свете изящных изречений, мастерства или уловок, которые могли бы приукрасить их. Но к парадоксам моей профессии относится то, что когда я скрываюсь под этой маской и шутовским костюмом, то превращаюсь в живую маску, и она дает мне право свободно делать то, чего никто больше не может: говорить правду.
– Какую печальную правду вы хотите открыть мне, любезный шут?
– Знайте же, что вашего отца убили.
Мальчик побледнел, а из зала донеслись горестные и испуганные возгласы.
– Как же так? – прошептал Марк. – Ведь он упал со скалы.
– Он умер до того, как упал, государь. Я взял на себя смелость осмотреть его тело с согласия вашей матушки. Его затылок был проломлен тупым предметом. Однако он упал на камни лицом вниз. Его убили, Марк.
– Это правда, государь, – сказала Виола, положив руку на плечо сына.
Он отбросил ее, подавляя подступающие слезы.
– Капитан, вы осматривали тело. Вы согласны с моим заключением?
– Если его затылок проломлен, – задумчиво сказал Перун, – то да. Я согласен.
– Но кто это сделал? – крикнул сэр Эндрю. – И какой смысл был в том… – Он вдруг испуганно остановился. – Мальволио? – прошептал он.
– Именно так я и подумал, – признал я. – Когда-то давно он поклялся отомстить нам, и вот настал его час выполнить клятву. Поэтому я и прибыл сюда. По решению моих собратьев в гильдии я отправился сюда под видом торговца в сопровождении моего брата шута. Таким образом, я мог бы спокойно расследовать преступление, а он отвлекал бы на себя внимание незримого врага. Но наш план оказался неудачным. Пока я обследовал скалу, с которой упал Орсино, на мою жизнь было совершено покушение. Стреляли из арбалета.
В зале произошел очередной приглушенный обмен мнениями, а Перун решительно взглянул на меня.
– Почему же вы не доложили мне, шут? – спросил он.
– Потому что вы были под подозрением, – ответил я.
Он спокойно поразмыслил над моими словами.
– Да, я понимаю вашу точку зрения, – признал капитан. – И вы пока остались при своем мнении относительно меня?
– Да. Так же, как, впрочем, и относительно вас, – сказал я, поворачиваясь к епископу. – А также вас.
Теперь взгляд мой устремился на Исаака.
– Возмутительно, – прошипел епископ.
Исаак усмехнулся.
– Я не обижаюсь, – сказал он. – В чем только меня не подозревали! Удалось ли вам разглядеть вашего противника?
– Нет, но я слышал его. Это был голос Мальволио. А Бобо, приглядывавший за мной, заметил человека в монашеской рясе с лицом, скрытым под капюшоном, но с узнаваемой бородкой Мальволио.
– Значит, Мальволио ударил его, – заключил Перун.
– В этом-то меня и пытались убедить, – заметил я. – Но на следующий вечер за партией в шахматы Бобо подсказал мне, что в данном случае есть определенные странности. Невероятно, чтобы спустя пятнадцать лет Мальволио щеголял все с той же черной бородкой клинышком. Бобо предположил, что покушение устроили лишь для того, чтобы мы увидели Мальволио и, оставшись в живых, рассказали о нем, убедив всех в его появлении.
– Неужели вы думаете, что это был не он? – удивилась Виола. – Вы же слышали его голос.
– Сударыня, я могу в точности воспроизвести голос любого из присутствующих в этом зале. А изобразить голос Мальволио смог бы практически каждый в этом городе.
Она посмотрела на меня долгим требовательным взглядом и сказала:
– Вы говорили, что Мальволио убил моего мужа.
– Так ты уже знала? – встрял Себастьян. – Давно ли ты встретилась с этим клоуном?
– Кто бы ни убил Орсино, он знал, что в тот вечер герцог будет один на прогулке, – сказал я. – Но знания о его прогулке по скалам недостаточно. Он ходил туда каждый вечер. Его убийца должен был убедиться, что его не смогут сопровождать трое людей, обычно составлявших ему компанию.
– В тот вечер я заболел, – сказал Марк.
– А я осталась с сыном, – добавила Виола.
– Тогда остается Клавдий, – вставил Перун. – Где он пропадает? Может, мне послать за ним моих людей?
Я взглянул на Виолу. Она задумчиво кивнула головой.
– Клавдия нет в монастыре, – сказал я. – Клавдий здесь.
– Где? – удивился Марк.
– Рядом с вами, – сказал я. – Роль Клавдия играла Виола.
После нескольких мгновений ошеломленного молчания сэр Тоби пробасил:
– Боже милосердный, она опять обдурила нас!
Себастьян пришел в ярость. Он рванулся было к сестре, но его удержали.
– Почему? – выкрикнул он. – Однажды ты уже унизила меня своим маскарадом, почему же решила продолжить свои игры? Неужели ты не могла доверить мне даже этого?
– Пожалуйста, супруг мой, – сказала Оливия. – Успокойтесь. Лично вас это совершенно не касается.
Потрясенный, он повернулся к ней и спросил:
– Вы знали?
– Разумеется.
– Все понятно, – холодно бросил он. – Женский заговор. А этот иудей вам подыгрывал, я полагаю.
Наблюдая за остальными, я постарался выяснить, у кого самый удивленный вид. Епископ, Мария и, как я с удовольствием отметил, капитан – все выглядели потрясенными и раздосадованными. Бедняга Марк совсем растерялся.
– Итак, Клавдия мы тоже можем отбросить, – подытожил капитан, когда волнение улеглось. – Окажите любезность, шут, продолжайте. Чертовски интересная история.
– Благодарю вас, капитан. За следующую разгадку я должен воздать должное моему спутнику, синьору Бобо. Именно он сообразил, что на меня напали только после того, как я проник в тайную игру герцогини.
– Мамы? – неуверенно сказал Марк.
Виола медленно отступала к выходу из зала.
– Во время все той же шахматной партии Бобо навел меня на мысль о том, что в течение того часа, что она искала лекаря, вполне можно было успеть либо самой совершить убийство супруга, либо организовать его. А далее он сказал одну вещь, которая окончательно убедила меня в том, кто именно является убийцей Орсино.
Я повернулся к ней.
– Виола, – нерешительно протянул я. – Меня очень огорчает, что приходится говорить такое…
Я умолк.
О, видели бы вы, как она стояла перед нами, во всей ее царственной красоте! Холодная ярость полыхала в ее глазах, а вид был настолько величественный, что никто не мог отвести от нее глаз. Подняв правую руку, она щелкнула пальцами. Через мгновение Малахий и еще трое крепких слуг материализовались рядом с ней. Она показала на меня.
– Схватите этого дурака и крепко свяжите его, – приказала она.
Я застыл, когда они бросились ко мне.
И пролетели мимо.
Должен признать, он отчаянно сопротивлялся. Невесть откуда появившийся в его левой руке нож зацепил одного из слуг, но их было четверо, а он – один, и победа осталась за ними. Свирепо поглядывая вокруг, он сидел, привязанный к своему креслу. Я присел на корточки и заглянул ему в глаза.
– Вы прекрасно играли, синьор, – сказал я. – Действительно прекрасно. Изучили наши привычки настолько хорошо, что могли бы одурачить даже дурака. Правда, ошиблись со свинцовыми белилами, но это мелочь. А теперь ответьте мне на несколько вопросов. Что это?
Я протянул ему шахматную фигуру.
– Что значит «что»?
– Отвечай, – пригрозил Малахий, приставив нож к его горлу.
Бобо судорожно вздохнул.
– Король.
– А вот это? – спросил я, показывая другую фигурку.
– Королева. Фесте, что вы задумали?
– А эта?
– Епископ.
– А эта?
– Ну, конь, конечно. А вон та – ладья. Фесте, велите же им развязать меня.
Я выпрямился.
– Позвольте мне продолжить шутовскую проповедь. Как вы понимаете, у нас есть свои традиции. Некоторые предпочитают возводить нашу родословную к царю Давиду, который прикинулся шутом, чтобы спастись от преследований, но мы в гильдии считаем главным шутом нашего Спасителя, нашего Господа Иисуса Христа.
– Это святотатство! – громогласно воскликнул епископ.
– Потерпите немного. Ведь Он также говорил правду, украшая ее притчами и парадоксами. И в тот самый последний момент, когда мог спастись, исполнив для царя пару простых магических фокусов, он предпочел молчание. Он позволил, чтобы величественная шутовская процессия провела его по улицам Иерусалима, он принял муки во спасение всех нас. – Я вытащил из мешка свой колпак. – Посмотрите внимательно, господа и дамы, на сей шутовской колпак. Из-за нашего традиционного головного убора обычно говорят, что шуты играют в королей, что сей убор с ослиными ушами является нашей короной. Но предания гильдии говорят иное. – Я нахлобучил колпак и покрутил головой, позвенев бубенцами. – Марк, мне придется допросить вас для проверки. Сколько королей на одной стороне шахматной доски?
– Один, конечно.
– А сколько королев?
– Также одна.
– Сколько слонов, которых иногда называют также епископами?
– Два.
Я повернулся к епископу.
– А сколько епископов в епархии?
– Один, – ответил он.
– Не находите ли вы это странным, Марк? На шахматной доске их двое, а в жизни всего один.
– Да, странно. Но я не задумывался об этом прежде.
– Из скольких частей сшит мой колпак?
– Из трех, – сказал он. – Вон болтаются три конца.
– А кто еще в этом зале носит шляпу, сшитую из трех частей?
– Не знаю, – сказал герцог, окидывая взглядом собравшихся. Потом посмотрел на меня. – Епископ?
– Отлично, государь. Наряду со всем прочим традиции гильдии предписывают нам подшучивать над церковью. И по этой причине мы носим трехсложные шляпы. Французы лучше всех понимают пользу дурацких выходок и, ценя их, называют своих шахматных слонов шутами. Пренебрегая изящными прыжками коня и прямыми выпадами ладьи, король с королевой приближают к себе именно этих пьяно косящих по вражеским диагоналям шутов. И никакой шут, воспитанный в традициях шутовской гильдии, никогда не назвал бы эту фигуру иначе. Так вот, именно во время шахматной партии я и догадался, что на другой стороне доски волк прячется в овечью шкуру, а проще говоря, что Мальволио спрятался под шутовским костюмом.
Затянувшуюся паузу прорезал вопль Бобо:
– Только и всего? И это вы называете доказательством?
– Исходным, – сказал я.
– Господа, выслушайте меня, – взмолился он. – Я действительно Бобо, шут. Это же безумие, настоящее безумие. Гильдия послала меня приглядывать за Фесте. Мы боялись, что он обезумел от горя, узнав о смерти Орсино. Мальволио умер. Его уже давно нет в живых, и мы узнали об этом сразу, как только это случилось, однако этот несчастный простофиля продолжает бредить о нем. Когда он отправился в этот мифический крестовый поход на поиски приключений, я прибыл, чтобы удержать его от беды. Его считают одним из самых уважаемых шутов, мы многим обязаны ему. Однако не осуждайте меня на основании этой сумбурной диатрибы!
