355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алан Александр Милн » Тайна Красного Дома » Текст книги (страница 1)
Тайна Красного Дома
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 22:21

Текст книги "Тайна Красного Дома"


Автор книги: Алан Александр Милн



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Алан А. Милн
Тайна Красного Дома

ВВЕДЕНИЕ

Когда несколько лет назад я сообщил моему литературному агенту, что собираюсь написать детективную историю, он совладал с собой настолько быстро, насколько можно было ожидать, но дал мне ясно понять (как череда редакторов и издателей позднее втолковала ему), что от известного юмориста Панча страна ждет юмористическую историю. Тем не менее я твердо остановил свой выбор на жизни, отданной преступлениям. В результате, когда два года спустя я объявил, что пишу сборник детских стишков, мой агент и мой издатель оказались равно убеждены, что англоязычные нации больше всего жаждут нового детектива. Миновало еще два года, и аппетит читающей публики опять изменился; и теперь очевидно, что новый детектив, написанный вопреки этой неуклонной всеземной потребности в книгах для детей, будет проявлением самого дурного вкуса. А потому в данный момент я удовлетворюсь этим введением к новому изданию «Тайны Красного Дома».

Я питаю страсть к детективам. Некий восторженный поклонник пива сказал, что плохим оно быть не может, однако некоторые сорта бывают лучше других. В том же самом хмельном духе (если мне будет дозволено употребить такое выражение) я беру в руки каждый новый детектив. Это вовсе не означает, что я не взыскателен. Напротив, у меня есть всякие своеобразные предпочтения, и автор должен удовлетворить меня по многим закавыкам, прежде чем я смогу присудить ему почетную степень. К примеру, я предпочитаю, чтобы детектив был написан нормальным языком. Помнится, я читал один, в котором убийство было особо завлекательным, и строились всяческие предположения, каким способом преступник пробрался в библиотеку убитого. Сыщик, однако, (говорит автор) «был куда более озабочен тем, чтобы обнаружить, каким способом убийца осуществил свой уход». По-моему, очень огорчительно, что в девяти десятых детективов в мире убийцы постоянно осуществляют свои уходы, вместо того чтобы просто взять и уйти. Ищейка, герой, многие подозреваемые – все употребляют этот странный воляпюк. И как тут не почувствовать, что ни естественное возбуждение, если прикончили того, кого следовало, ни напряжение, если подозревают не того, кого следует, не могут послужить достаточным извинением столь постоянным потокам дурного языка.

О великом вопросе Любви мнения могут разделяться, но я ее не терплю. Читатель изнемогает от нетерпения узнать, была ли белая субстанция на тартинке мышьяком или пудрой, и его нельзя держать в неизвестности, пока Роланд сжимает руку Анджелы «на мгновение дольше, чем дозволяет требование общества». За это мгновение, потраченное надлежащим образом, могло бы произойти многое: следы отпечатались или были бы обнаружены, сигаретные окурки подобраны и положены в конверт. Бога ради, предоставьте Роланду целую книгу сжимать все, что ему нравится, но в детективе он должен заниматься исключительно делом.

Что до сыщика, я, во-первых, требую, чтобы он был любителем. В реальной жизни, без сомнения, наилучшие сыщики – это профессиональные полицейские, но ведь в реальной жизни наилучшие преступники – это профессиональные преступники. В наилучших детективных историях злодей – дилетант, один из нас. Мы общаемся с ним в гостиной убитого, и против него бессильны любые досье, любая индексация, любая систематизация отпечатков пальцев. Только сыщик-любитель, только он один способен обличить виновного светом строгих индуктивных построений и логикой суровых беспощадных фактов. Да, этот свет и эту логику я ему позволю. Долой ученого сыщика с микроскопом! Какое удовлетворение получим мы с вами, пока знаменитый профессор изучает крохотную пылинку, оставленную убийцей, и приходит к выводу, что он живет между пивоварней и мельницей? Какой трепет волнения испытаем мы, если пятно крови на носовом платке пропавшего человека докажет, что его недавно укусил верблюд? Лично я – ни малейшего. Слишком уж просто для автора, слишком уж сложно для его читателей.

Вот, в сущности, то, к чему мы пришли: сыщику не следует иметь больше специальных знаний, чем среднему читателю. Читатель должен ощущать, что прибегни и он к свету строгих индуктивных построений и логике суровых беспощадных фактов (на что с благословения Небес вполне способны мы все), то и он тоже установил бы, кто виноват. Конечно, автор не может представлять улики гак, чтобы они были равноценными для читателя в его библиотеке и сыщика возле трупа. Шрам на носу одного из гостей может ничего не подсказать сыщику, но самое упоминание его автором тут же придает ему непомерную важность. Не стоит ни обижаться, ни удивляться, если автор, сознавая это, для уравновешивания легонько пробегает по носам других гостей, возможно, с большей щедростью на улики. Мы не имеем права жаловаться при условии, что и автор, и сыщик оставили свои микроскопы дома.

Ну, а как насчет Ватсона? Нужен ли нам Ватсон? Да, нужен. Смерть автору, который приберегает распутывание целиком до последней главы, превращая все предыдущие главы всего лишь в пролог к пятиминутной драме. Так вообще детективные истории не пишутся. Разрешите нам от главы к главе знать, что думает сыщик. Для этого он должен либо ватсониться, либо произносить монологи. Первое – всего лишь диалогизированная форма второго, и благодаря этому более надежная. Итак, Ватсон. Но вовсе не обязательно дурак Ватсон. Ну, пусть он будет немного тугодум, подобно столь многим из нас, но благожелательный, человечный, симпатичный. Теперь вы поймете, как возникла «Тайна Красного Дома». До сих пор, написав что-либо, я находил лишь одно извинение: мне хотелось это написать; и мне следовало бы столь же гордиться, разрешившись «Телефонной книгой» con amore, [1]1
  с любовью ( ит.).


[Закрыть]
как следовало бы стыдиться, сотвори я трагедию белым стихом по требованию других. И все же я много раз предпочел бы этой книги не писать, так как чувствую, что с точки зрения поклонника жанра она почти приближается к идеалу детективного романа. Хотя я никогда этого поклонника не видел, я знаю его так близко! Я точно знаю, что именно он хотел бы найти в ней, а чего не хотел бы. Я сверялся с его желаниями, с его предубеждениями на каждом шагу… Грустно думать, что это теперь единственная детективная история в мире, которую он никогда не сможет прочесть.

Апрель 1926
А. А. М.

Глава I
МИССИС СТИВЕНС ПЕРЕПУГАНА

В сонной жаре летнего дня Красный Дом предавался сиесте. Пчелы лениво жужжали в цветочных бордюрах, голуби томно ворковали на вершинах вязов. С дальней лужайки доносился рокот газонокосилки, самый отдохновительный из всех сельских звуков, делающий отдых еще слаще, потому что другие работают.

Был час, когда даже тем, чья обязанность – обслуживать потребности других, открывается возможность улучить минуту-другую для себя. В комнате экономки миловидная горничная Одри Стивенс подновляла свою лучшую шляпку и болтала о том о сем со своей тетей – экономкой и поварихой в холостом доме Марка Эблетта.

– Для Джо? – благодушно спросила миссис Стивенс, глядя на шляпку.

Одри кивнула. Она вынула булавку изо рта, отыскала для нее местечко на шляпке и сказала:

– Ему нравится розовый цвет.

– Да мне и самой розовый цвет по вкусу, – сказала ее тетя. – Джо Тернер не один такой.

– Розовый всем к лицу, – сообщила Одри, вытянув руку со шляпкой и придирчиво глядя па нее. – Модно, правда?

– Она тебе к лицу, и мне была бы в твои годы. Слишком шикарна для меня теперь-то, хотя, думается, она все равно пошла бы мне больше, чем некоторым. Я никогда не изображала из себя, кем не была. Коли мне пятьдесят пять, так мне пятьдесят пять, и дело с концом.

– Пятьдесят восемь, верно, тетечка?

– Я же это просто в пример привела, – сказала миссис Стивенс с великим достоинством.

Одри вдела нитку в иголку, повернула руку и критически оглядела свои ногти, а затем принялась шить.

– Как-то странно насчет брата мистера Марка. Чтоб пятнадцать лет не видеться с братом! – Со смущенным смешком она продолжала: – Не знаю, что бы я делала, не видайся я с Джо пятнадцать лет.

– Как я вам всем объяснила нынче утром, – сказала ее тетя, – я тут уже пять лет, и я слыхом не слыхала ни про какого брата. И повторю перед кем угодно, умри я завтра. Пока я была тут, никакого брата тут не было.

– Ты бы перышком могла сбить меня с ног, когда нынче утром он заговорил со мной про него за завтраком. Я, конечно, не слышала, что было раньше, но они все говорили про этого брата, когда я вошла… А вошла-то я почему? Горячее молоко или гренки? Ну, они все разговаривают, а мистер Марк оборачивается ко мне и говорит, ну, ты знаешь его манеру… «Стивенс, – говорит он, – мой брат приедет повидать меня сегодня днем. Я ожидаю его около трех, – говорит он. – Проводите его в кабинет», – говорит он, вот прямо так.

«Да, сэр», – говорю я спокойно так, но в жизни я так не удивлялась. Я же не знала, что у него есть брат. «Мой брат из Австралии», – говорит он… Чуть не позабыла. Из Австралии.

– Ну, может, он и был в Австралии, – сказала миссис Стивенс рассудительно. – Ничего сказать не могу, страны-то этой я не знаю. А вот что я говорю, так это то, что здесь он никогда не бывал. Все то время, пока я служу здесь. А это пять лет.

– Так, тетечка, он же не был здесь пятнадцать лет. Я слышала, как мистер Марк сказал мистеру Кейли: «пятнадцать лет», говорит он. Мистер Кейли у него спросил, когда его брат последний раз был в Англии. Мистер Кейли знал про него, я слышала, как он сказал мистеру Беверли, только не знал, когда он последний раз был в Англии, понимаешь? Вот почему он и спросил мистера Марка.

– Я про пятнадцать лет ничего не говорю, Одри. Я могу говорить только про то, что знаю, а это пять лет на Троицу. Я могу поклясться, что ноги его в доме не было пять лет, считая по Троицу. А коли он был в Австралии, как ты говоришь, ну, так причин у него для этого хватало.

– Каких причин? – спросила Одри весело.

– Не важно, каких причин. Заменяя тебе мать с тех пор, как твоя бедная мать умерла, я вот что скажу, Одри: коли джентльмен отправляется в Австралию, так у него есть на то свои причины. А когда он остается в Австралии пятнадцать лет, как говорит мистер Марк, и, как я сама знаю за пять лет, у него есть на то свои причины. И респектабельно воспитанная девушка не спрашивает, какие это причины.

– Вляпался в историю, надо думать, – сказала Одри беззаботно. – За завтраком они говорили, что на него управы не было. Долги. Хорошо, что Джо не такой. У него в сберегательной кассе почтового отделения накоплено пятнадцать фунтов, я тебе говорила?

Но в этот день разговоров о Джо Тернере больше не было. Звон колокольчика заставил Одри вскочить – уже не Одри, а Стивенс. Она поправила чепчик перед зеркалом.

– Парадная дверь, – сказала она. – Это он. «Проводите его в кабинет», – сказал мистер Марк. Наверное, не хочет, чтоб другие леди и джентльмены его видели. Ну, да они все равно отправились на свой гольф. Интересно, остановится ли он тут? Может, он привез из Австралии кучу золота… Может, я что-нибудь услышу про Австралию, ведь если кто захочет, может разжиться там золотом, так почему бы Джо и мне…

– Ну-ну, поживей, Одри!

– Да иду же, иду, душечка. – И она ушла.

Для всякого, кто только что прошел по подъездной аллее под августовским солнцем, отворенная дверь Красного Дома открывала вход в восхитительно манящий вестибюль, самый вид которого уже овевал прохладой. Обширное помещение с низким потолком из дубовых балок, с кремовыми стенами и окнами из мелких ромбовидных стекол с голубыми гардинами. Справа и слева были двери комнат, но прямо напротив вас, когда вы входили, были еще окна, за которыми виднелся зеленеющий травой дворик, а из открытых окон в открытые окна веяло сквознячком. У правой стены широкие низкие ступеньки лестницы поднимались вверх, поворачивали влево и вели вас по галерее, протянувшейся через всю ширину вестибюля к вашей спальне. То есть, если вы собирались остаться на ночь. Намерения мистера Роберта Эблетта в этом отношении все еще оставались неизвестными.

По пути через вестибюль Одри чуть вздрогнула от неожиданности: на сиденье под одним из окон фасада неприметно сидел, читая книгу, мистер Кейли. Никаких причин, почему бы ему и не сидеть тут. Бесспорно, куда более прохладное место, чем на поле для гольфа в подобную погоду. Однако в эти дневные часы дом выглядел покинутым, будто все гости ушли куда-то или спали в своих комнатах, что было бы самым разумным. Мистер Кейли, кузен хозяина, был неожиданностью, и Одри, вскрикнув, когда внезапно увидела его, покраснела и сказала:

– Прошу прощения, сэр, я вас было не заметила.

А он оторвался от книги и улыбнулся ей. Такая привлекательная улыбка на этом большом безобразном лице. «Настоящий джентльмен, мистер Кейли», – подумала она, направляясь дальше и прикидывая, что хозяин делал бы без него. Если этого брата, например, надо будет спровадить назад в Австралию, спроваживание устроит мистер Кейли.

«Вот, значит, мистер Роберт», – сказала себе Одри, едва увидела посетителя.

После она сказала своей тете, что сразу где угодно поняла бы, что он брат мистера Марка, но она сказала бы это в любом случае. На самом же деле она крайне удивилась. Щеголеватый маленький Марк с аккуратно заостренной бородкой и тщательно закрученными усиками, с быстро стреляющими глазами, всегда, в любом обществе, перескакивающими с одного на другого, чтобы поймать еще одну одобрительную улыбку, когда он сказал что-то удачное, еще один предвкушающий взгляд, пока он ждал своей очереди сказать это, – нет, он был совершенно другим, чем неотесанный, скверно одетый приезжий из колоний, который хмурился на нее исподлобья.

– Я желаю увидеть мистера Марка Эблетта, – пробурчал он. Это прозвучало почти как угроза.

Одри справилась с собой и успокаивающе улыбнулась ему. У нее имелся запас улыбок для всех и каждого.

– Да, сэр, он вас ожидает. Вот сюда, сэр.

– А! Так ты знаешь, кто я?

– Мистер Роберт Эблетт?

– Ага, верно. Так он меня ожидает, э?

– Вот сюда, сэр, будьте так добры, – сказала Одри чопорно. Она подошла ко второй двери слева и открыла ее.

– Мистер Роберт Эб… – начала она и осеклась. Кабинет был пуст. Она обернулась к мужчине позади себя. – Вы не присядете, сэр? А я найду хозяина. Я знаю, он тут, ведь он сказал мне, что ждет вас сегодня днем.

– А! – Он огляделся. – И как вы называете эту комнату, э?

– Кабинет, сэр.

– Кабинет?

– Комната, где хозяин работает, сэр.

– Работает, э? Что-то новенькое. Не знал, чтобы он хоть одну минуту в жизни поработал.

– Где он пишет, сэр, – сказала Одри с достоинством.

Тот факт, что мистер Марк «пишет», хотя никто не знал, что именно, был предметом гордости в комнате экономки.

– Одет не для гостиной, э?

– Я доложу хозяину, что вы здесь, сэр, – сказала Одри категорично.

Она закрыла дверь, оставив его там.

Ну-ну! Будет, что рассказать тетеньке! Мысли ее были заняты одновременно всем тем, что он сказал ей, а она сказала ему – спокойно так. «Чуть я его увидела, говорю себе…» Вы ее перышком могли бы с ног сбить. Да, перышки были постоянной угрозой для Одри.

Однако сейчас первым делом надо было найти хозяина. Она прошла через вестибюль к библиотеке, заглянула туда, неуверенно попятилась и остановилась перед Кейли.

– Простите, сэр, – сказала она почтительно и негромко, – вы не можете мне сказать, где сейчас хозяин? Пришел мистер Роберт.

– Что? – сказал Кейли, отрываясь от книги. – Кто?

Одри повторила свой вопрос.

– Не знаю. Разве он не в кабинете? После ланча он поднялся к Храму. И больше я его не видел.

– Спасибо, сэр. Я пойду в Храм.

Кейли вернулся к своей книге.

«Храм» был кирпичной беседкой в садах за домом, ярдов примерно в трехстах от него. Там Марк иногда предавался размышлениям перед тем, как удалиться в «кабинет» и запечатлеть свои мысли на бумаге. Мысли эти особой ценности не представляли, к тому же они чаще сообщались за обеденным столом, чем попадали на бумагу, а на бумагу попадали чаще, чем в печать. Однако это не мешало хозяину Красного Дома чуть-чуть страдать, когда гость использовал Храм с беззаботной небрежностью, будто он был воздвигнут ради пошлого флирта и курения сигарет. Был случай, когда двое его гостей попались там за игрой в файвз. Марк в тот момент ничего не сказал, лишь спросил – чуть-чуть не так мягко, как обычно, – не могли бы они выбрать для своей игры другое место, но осквернители больше никогда в Красный Дом не приглашались.

Одри медленно поднялась к Храму, заглянула внутрь и медленно вернулась. Туда-сюда и понапрасну. Может, хозяин наверху у себя в спальне? «Одет не для гостиной?» а тебе, тетенька, понравилось бы, ввались в твоюгостиную такой вот, с красным платком на шее, в огромных пыльных сапожищах и… Ага! Кто-то из работников кроликов стреляет. Тетеньке кролик под луковым соусом очень даже по вкусу. Вот уж жарища! Она бы не отказалась от чашечки чая. Ну, во всяком случае, мистер Роберт на ночь оставаться не думал, никакого при нем багажа. Хотя, конечно, мистер Марк может одолжить ему что требуется, одежды у него на шестерых хватит. Она где угодно его узнала бы сразу, увидела бы, что он брат мистера Марка.

Она вошла в дом. Когда по пути в вестибюль она проходила комнату экономки, дверь внезапно распахнулась, и наружу выглянуло испуганное лицо.

– Э-эй, Од! – сказала Элси. – Это Одри, – сказала она, обернувшись в комнату.

– Одри, иди сюда, – позвала миссис Стивенс.

– Что случилось? – спросила Одри, заглядывая в дверь.

– Ох, душечка, и напугала же ты меня! Где ты была?

– В Храме.

– Ты что-нибудь слышала?

– Что слышала?

– Хлопки и взрывы, и всякие ужасы.

– А! – сказала Одри с некоторым облегчением. – Кто-то из работников стрелял кроликов. Я еще сказала себе: «Тетечке хороший кролик в самый раз», сказала я, и не удивлюсь, если…

– Кролики! – сказала ее тетя презрительно. – Это было в доме, моя милая.

– Вот-вот, – сказала Элси, одна из младших горничных. – Я сказала миссис Стивенс… правда, миссис Стивенс? «Это было в доме», – сказала я.

Одри посмотрела на свою тетю, затем на Элси.

– По-вашему, у него с собой револьвер? – сказала она приглушенным голосом.

– У кого? – возбужденно спросила Элси.

– Ну, у этого его брата. Из Австралии. Я сказала, чуть его увидела: «На тебе клейма ставить негде, любезный!» Вот что я сказала, Элси. Даже прежде, чем он заговорил со мной. Грубиян! – Она повернулась к своей тете. – Слово даю.

– Ты помнишь, Одри, что от тех, которые из Австралии, хорошего ждать нечего. – Миссис Стивенс откинулась в своем кресле, учащенно дыша. – Я теперь из этой комнаты не выйду, хоть ты мне сто тысяч фунтов заплати.

– Ох, миссис Стивенс! – сказала Элси, отчаянно нуждавшаяся в пяти шиллингах на новые башмаки. – Я бы, конечно, на такое не пошла, то есть я сама, только…

– Вот! – вскричала миссис Стивенс, подскочив и выпрямившись.

Они со страхом прислушались, и обе девушки инстинктивно подошли поближе к креслу экономки.

Какую-то дверь дергали, пинали, трясли.

– Слушайте!

Одри и Элси испуганно переглянулись.

Они услышали мужской голос, громкий, рассерженный.

– Открой дверь! – вопил он. – Открой дверь! Говорят тебе, открой дверь!

– Не открывайте дверь! – закричала миссис Стивенс в панике, будто под угрозой была ее дверь. – Одри! Элси! Не впускайте его!

– Черт дери, открой дверь! – вновь донесся голос.

– Нас всех поубивают в наших постелях! – дрожа, пробормотала экономка. В ужасе обе девушки прильнули к ней, и, обвив руками ту и другую, миссис Стивенс сидела в своем кресле и ждала.

Глава II
МИСТЕР ДЖИЛЛИНГЕМ СХОДИТ НЕ НА ТОЙ СТАНЦИИ

Был Марк Эблетт надоедой или нет, зависит отточки зрения, но можно сразу сказать, что он никогда не надоедал собеседникам воспоминаниями о своем раннем детстве и юности. Однако шила в мешке не утаишь. Всегда отыщется некто знающий. Считалось – по словам самого Марка, – что его отец был сельским священнослужителем. Говорили, что мальчиком он заслужил внимание и покровительство некой богатой старой девы в тех местах, и она оплатила его образование как в школе, так и в университете. Примерно в то время, когда он оканчивал Кембридж, его отец умер, оставив после себя кое-какие долги в назидание своим семейным и репутацию лаконичного проповедника, как пример своему приемнику. Ни назидание, ни пример, видимо, никакого действия не оказали. Марк отправился в Лондон на пособие от своей патронессы и, по общему мнению, свел знакомство с ростовщиками. Его патронесса и те, кто осведомлялся, полагали, что он «пишет», но вот, что он писал, кроме писем с просьбами отсрочить день уплаты, так никогда выяснено не было. Однако он регулярно посещал театры и мюзик-холлы – несомненно, с целью предложить «Спектейтору» несколько серьезных статей о декадентском упадке английской сцены.

К счастью (с точки зрения Марка), его патронесса скончалась на третьем году его жизни в Лондоне и завещала ему все деньги, какие он мог пожелать. С этого момента его жизнь теряет свой легендарный характер и переходит уже в область истории. Он улаживает счеты с ростовщиками, ставит крест на грешках юности и в свою очередь становится патроном. Патронирует он искусства. Не одни только мытари убедились, что Марк Эблетт более не пишет ради денег. Редакторам теперь бесплатно предлагались материалы вкупе с даровыми ланчами; издателям порой вручались договоры на издание тоненького томика, причем автор брал на себя все расходы и отказывался от гонорара; многообещающие молодые художники и поэты обедали у него; и он даже повез на гастроли театральную труппу, с равной щедростью играя и антрепренера, и «главную роль».

Он не был тем, кого люди в большинстве своем именуют снобом. Сноб был безответственно определен как человек, который любит всякого лорда, и с большей ответственностью как пошлый любитель пошлостей – что было бы немножко жестоко по отношению к аристократии, будь первое определение верным. У Марка, несомненно, имелись свои тщеславные слабости, однако он предпочел бы знакомство с актером-антрепренером знакомству с графом; он бы рассказывал о своей дружбе с Данте (будь такое возможно) более упоенно, чем о дружбе с герцогом. Называйте его снобом, если хотите, но не худшего сорта; прихлебателем, но у стола Искусства, а не Светского Общества; карабкающимся выше себя – но в окрестностях Парнаса, а не Хей-Хилла.

Его патронирование не ограничивалось Искусством. Оно также включало Мэтью Кейли, маленького тринадцатилетнего кузена, столь же обездоленного, как был и сам Марк, пока его патронесса не пришла ему на выручку. Он послал кузена Кейли в школу и в Кембридж. Его побуждения, несомненно, поначалу были не от мира сего; всего лишь взнос в книгу Ангела, записывающего грехи наши, в уплату за щедрости, дарованные ему; собирание сокровищ на небесах. Однако более чем вероятно, что по мере того, как мальчик взрослел, Марк планировал его будущее, исходя более из собственных интересов, чем из интересов своего кузена. И что подходяще образованный Мэтью Кейли двадцати трех лет воспринимался им как полезная собственность для человека его положения, то есть человека, чьи тщеславные пристрастия не оставляют ему времени заниматься делами.

И Кейли в двадцать три года присматривал заделами своего кузена. К этому времени Марк купил Красный Дом и значительный земельный участок, прилегавший к нему. Кейли руководил необходимым штатом прислуги. Обязанности его были весьма многочисленны. Он был не совсем секретарем и не совсем управляющим, не совсем финансовым консультантом и не совсем компаньоном, но кем-то, объединяющим в себе всех четверых. Марк опирался на него и называл его «Кей», при данных обстоятельствах справедливо считая «Мэтыо» мало подходящим. Самое главное, чувствовал он, Кей был надежным; крупный, с тяжелым подбородком, солидный субъект, не докучающий лишними разговорами, – истинное благо для человека, который предпочитает говорить сам.

Теперь Кейли было двадцать восемь, но выглядел он на все сорок, возраст его патрона. Они временами приглашали в Красный Дом гостей на неделю-другую, и Марк предпочитал – назовите это добротой или тщеславием, как вам будет угодно – приглашать таких гостей, которые не могли отплатить тем же. Давайте поглядим на них, когда они спустились к тому завтраку, про который Стивенс, горничная, уже сообщила нам кое-что.

Первым появился майор Рамболд, высокий, седовласый, седоусый, в норфолкской куртке и серых брюках. Он жил на свою пенсию и писал статьи по естественной истории для газет. Майор исследовал блюда на буфете, осмотрительно остановил свой выбор на рисе с рыбой и пряностями и принялся за еду. Он уже перешел к колбаске, когда появился следующий гость. Билл Беверли, бодрый молодой человек в белых спортивных брюках и блейзере.

– Привет, майор! – сказал он, входя. – Как поживает подагра?

– Это не подагра, – ворчливо сказал майор.

– Ну, что бы там ни было.

Майор хмыкнул.

– Я принципиально вежлив за завтраком, – сказал Билл, щедро накладывая себе овсянку. – Люди в большинстве так грубы! Вот почему я вас спросил. Но не отвечайте, если это секрет. Кофе? – добавил он, наливая себе чашку.

– Нет, спасибо. Я никогда не пью, пока не кончу есть.

– И правильно, майор. Это просто вежливость. – Билл сел напротив него. – Ну, денек для игры просто отличный. Будет чертовски жарко, но тогда-то мы с Бетти и набираем очки. На пятой лунке ваша старая рана, которую вы получили в той пограничной стычке, начнет напоминать о себе; на восьмой ваша печень, изношенная годами карри, даст о себе знать и развалится на куски у двенадцатой…

– Да замолчи, осел!

– Ну, я ж просто предупреждаю вас. Приветик! Доброе утро, мисс Норрис. Я как раз говорил майору, что должно приключиться с вами и с ним нынче утром. Вам требуется помощь, или вы предпочтете сами выбрать свой завтрак?

– Пожалуйста, не вставайте, – сказала мисс Норрис. – Я положу себе сама. Доброе утро, майор. – Она приветливо ему улыбнулась.

Майор кивнул.

– Доброе утро. Будет жарко.

– Как я ему объяснял, – начал Билл, – вот тут-то… А вот и Бетти. Привет, Кейли.

Бетти Колледайн и Кейли вошли вместе. Бетти была восемнадцатилетней дочерью миссис Джон Колледайн, вдовы художника, которая на эту неделю взяла на себя обязанности помогать Марку с приемом гостей. Рут Норрис относилась к себе очень серьезно как к актрисе, а в дни отдыха не менее серьезно как к игроку в гольф. Она была вполне компетентна и в том, и в другом, и ее не пугали ни Театральное Общество, ни самые коварные лунки.

– Кстати, машина будет в десять тридцать, – сказал Кейли, отрываясь от своих писем. – И сразу заберет вас после ланча.

– Не вижу, почему бы нам не сыграть и вторую партию, – сказал Билл с надеждой.

– Днем будет слишком жарко, – заметил майор. – Вернитесь, не торопясь, к чаю.

Вошел Марк, он обычно являлся последним. Поздоровался с ними и принялся за тосты с чаем. Завтрак не принадлежал к его трапезам. Пока он читал свои письма, остальные негромко переговаривались.

– Бог мой! – внезапно воскликнул Марк.

Все головы инстинктивно повернулись к нему.

– Прошу прощения, мисс Норрис. Извините, Бетти.

Мисс Норрис прощающе улыбнулась. Ей самой часто хотелось вложить душу в это восклицание, особенно на репетициях.

– Послушай, Кей! – Он нахмурился озадаченно, разочарованно. Приподнял письмо и потряс им. – По-твоему, от кого оно?

Кейли у противоположного конца стола пожал плечами. Откуда ему знать?

– От Роберта, – сказал Марк.

– От Роберта? – Кейли было трудно удивить. – Ну и?

– Очень мило вот так говорить «ну и?», – сказал Марк обидчиво. – Он приедет сюда сегодня днем.

– Я думал, он в Австралии или где-то там еще?

– Разумеется. Как и я. – Он поглядел через стол на Рамболда. – У вас есть братья, майор?

– Нет.

– Послушайте моего совета и не обзаводитесь ими.

– Теперь для этого немного поздновато, – сказал майор.

Билл засмеялся. Мисс Норрис сказала вежливо:

– Но у вас же нет братьев, мистер Эблетт?

– Есть один, – сказал Марк мрачно. – Если вы вернетесь вовремя, то увидите его сегодня днем. Он, возможно, попросит вас одолжить ему пять фунтов. Не делайте этого.

Всем стало немного не по себе.

– У меня есть брат, – пришел на выручку Билл. – Но это я всегда занимаю у него.

– Совсем как Роберт, – сказал Марк.

– Когда он последний раз был в Англии? – спросил Кейли.

– Лег пятнадцать назад или что-то вроде. Ты, конечно, был еще мальчиком.

– Да, я помню, что один раз видел его примерно тогда, но, возможно, он приезжал позднее?

– Нет. То есть, насколько известно мне. – Марк, все еще явно расстроенный, снова взял письмо.

– Лично я считаю, – сказал Билл, – что родственники – это большая ошибка.

– И все-таки, – сказала Бетти, чуть перегибая палку, – это же так забавно – иметь скелет в шкафу.

Марк хмуро посмотрел на нее.

– Если, по-вашему, это забавно, я вручу его вам, Бетти. И если он хоть немного такой, каким был и каким являл себя в редких письмах… ну, Кей знает.

Кейли хмыкнул.

– Я знаю только, что задавать про него вопросы не полагалось.

Возможно, это был намек в адрес излишне любопытного гостя больше вопросов не задавать или напоминание гостеприимному хозяину не болтать лишнего перед посторонними людьми, хотя произнес он свою фразу просто как констатацию факта. Однако тема была оставлена, сменившись более увлекательной: предстоящей партией в гольф вчетвером. Миссис Колледайн намеревалась поехать с игроками, чтобы разделить ланч со старой приятельницей, живущей неподалеку от поля для гольфа, а Марк и Кейли оставались дома – из-за дел. Видимо, «дела» теперь включали и блудного брата. Но партию в гольф это не делало менее увлекательной.

Примерно в то время, когда майор (какова бы ни была причина) промазал по шестой лунке, а Марк и его кузен занимались своим делом в Красном Доме, привлекательный джентльмен по имени Энтони Джиллингем вручал свой билет, сойдя на станции «Вудхем», и спрашивал, как пройти к деревне. Получив указания, он оставил свой чемодан у начальника станции и неторопливо удалился. Он важный персонаж в этой истории, а потому нам следует узнать про него что-нибудь, прежде чем выпустить его сюда на волю. Давайте под каким-нибудь предлогом остановим его на вершине холма и хорошенько разглядим.

Мы сразу замечаем, что разглядывает он повъедливее нашего. Правильные черты чисто выбритого лица того типа, который обычно ассоциируется с военно-морским флотом, пара серых глаз, и они словно всасывают каждую подробность нашей особы. Незнакомых людей этот взгляд почти пугает, пока они не обнаруживают, что очень часто мысли глядящего пребывают где-то еще; что он, так сказать, оставил свои глаза стоять на страже, пока сам он следует за ходом мысли в другом направлении. Разумеется, многие люди проделывают то же самое, когда, например, разговаривают с одним человеком, пытаясь слушать другого, но глаза выдают их. В отличие от глаз Энтони.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю