сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
Доктор А., личный придворный доктор её покровителя Л., такая серьезная и обаятельная, вдруг однажды предстала перед нею, Жанной, к её испугу и изумлению, в абсолютно иной ипостаси, в совершенной прекрасной своей наготе! И она, Жанна, впервые погрузилась в неведомый ей мир плотских наслаждений, и впервые испытала любовь втроем, о чем в прошлом не могла даже представить, даже помыслить, даже… И… она осталась жива! Она, может быть, не испытала в первый раз того удовольствия, какое испытывали А. и Л., но и не сгорела от стыда. Конечно, она была ужасно робка, скована и заторможена, как и положено всякой непорочной деве, но всё прошло красиво, словно в сказочном сне, и, тем не менее, она с трудом заснула в ту ночь и ей снились страшные, болезненные сны. Ей пригрезилось изнасилование, которое произошло под самым благовидным предлогом и в лучших манерах. Она ясно помнила каждую детальку! Уже оказавшись в дорогих комнатах обставленных шикарной мебелью под старину, у самого края постели вдруг, постигнув, для чего её сюда привезли, она отказалась, запротестовала, пыталась бежать, но прозрение пришло слишком поздно, её протест выглядел жалко, беспомощно, наивно. Её кавалер, начальник театра, уже не мог обуздать свою страсть, а, впрочем, вряд ли хотел, но её взбрыкивания в самый кульминационный момент, привели его в бешенство, показались оскорбительными, он ударил её наотмашь, повалил на постель и грубо, без нежностей и сантиментов лишил девственности. Ей было больно! Больно и страшно! И стыдно! Она рыдала! Он же остался разочарованным, раздраженным, разгневанным. Неделю она отлеживалась на своей койке в маленькой квартире, что делила с подругой в наем. Потом пришла в дирекцию и всё рассказала. Её выбросили на улицу и пригрозили жестокой расправой, если она вздумает пожаловаться в полицию. Вслед за ней выбросили и её документы. Карьера балерины на этом для Жанны закончилась. И тут её встретила очень милая женщина , доктор А., которая каким–то образом узнала о ней и её горестях. Она предложила ей работу – место сиделки у больного у него на дому за внушительное вознаграждение с проживанием на месте на полном его довольствии. Для Жанны, униженной и оскорбленной, нищей и несчастной, это было подарком судьбы. Она согласилась. Отношения к ней со стороны пациента и его доктора оказались самыми теплыми, открытыми, можно даже сказать нежными. Возможно, причина крылась в самой Жанне, которая не лукавила и не притворялась, а была с ними так же проста, чиста и доверительна. Когда же ледяной кокон, запеленавший её тело и душу, после ужаса брутального изнасилования, медленно растаял под влиянием времени и тепла окруживших её этих странных людей Л. и А., и нежность, дополненная их терпением, вернули ей, утраченную было навсегда чувственность, постепенно подошло время их взрослым играм. Прикосновение мужчины перестало быть для неё болезненным, а касание женщины напоминало нежность матери. Она стала расслабляться и постепенно испытывать удовлетворение и некоторое удовольствие. Нет, не до конца. Её пуританская природа души противилась этому Содому, как она про себя называла эти их встречи втроем. Но, вместе с тем, её оболочка уже созрела для плотской любви.
Одного она не выполнила из пожеланий доктора А., она отказалась обезопасить себя от беременности, скрыв это ото всех. Через три месяца она почувствовала изменения в своем организме. Ещё через неделю поняла, в чем дело. Её охватила необыкновенная радость! Господи, ей был дарован ребенок! И тут ей на минуту стало жутко! Она стала прислушиваться к себе, приглядываться к доктору А., внимательнее наблюдать за Л. Она пыталась понять его. Пыталась понять, как к ней отнесутся в её новом положении? Будут рады? Возмущены? Проклянут её? Потребуют сделать аборт? Нет! Этого она не допустит! Это её ребенок и она родит его! Он появится на свет, чего бы ей этого ни стоило! Пусть даже её изгонят из Рая, она уже готова ко всему! Она пережила всё! Она познала боль и страдание! Потерю невинности и унижение! Потерю веры и разочарование! Она так же Познала радость исцеления! Теперь она готова жить! И тут же она решила сама с собой ничего никому не говорить и тихо уехать. У неё есть дядя в Израиле. Она поедет туда. Она ничего не потеряет, даже если дядя Аврум от неё откажется. Она поедет туда, где тепло и много Солнца и оранжевых апельсинов, самый любимый ею фрукт, где люди чаще улыбаются друг другу и где она, наконец, почувствует себя дома, потому что она чистокровная иудейка, ведущая свой род от Рахели, возлюбленной Иакова, матери Иосифа и Вениамина. Там она родит своего ребенка, непременно мальчика, и вырастит его сама, а если приведет Господь, возможно, они, когда-нибудь, встретятся и с отцом!
18
В другой раз Шай учинил нечто совсем уже неожиданное. Как-то вечером, когда Номи была на дежурстве, а Арье отлучился за покупками в ближайший продовольственный магазин, Шай решил измениться. Его друг Алекс как раз пришёл к нему. Это было хорошо для Шая. Без друга Алекса он чувствовал себя очень одиноким. Аба не помогал ему совсем снять подавленное состояние, а вот Алекс, когда приходил, способствовал улучшению настроения.
«Алекс, как дела? У тебя всё хорошо?»
«Как всегда».
«А я не знаю что со мной, нет сил ни для чего… Что?»
« Тебе надо измениться».
«Да, да, ты прав, мне надо измениться. Но как?»
«Ты кто? Правша или левша?»
«Левша».
«Тогда возьми левую руку, зажги газ, поставь ладонь над огнем, и подожди минуту – если выдержишь, тогда изменишься»
«Но как это случится?»
«Ты какое–то время начнешь писать и всё делать правой рукой и изменишься.»
«Это правда?»
«Конечно. Я так сделал».
«Почему? Ты ведь всегда чувствуешь себя хорошо».
«Да, но я хотел измениться».
«И кем же ты стал?»
«Итальянцем. Вот послушай: Buon giorno, cari amici! Permetta di presentarmi».
«Ого! Как здорово! Что ты сказал?»
«Доброе утро, дорогие друзья! Позвольте представиться! Очень просто. А ты, Шай, кем хочешь стать?»
«Американцем».
«Тогда вперед!»
Шай прошел в кухню, зажег газ и поставил левую руку над огнем, но довольно высоко. Он почувствовал жар и легкое пощипывание в центре раскрытой ладони.
«Ниже, Шай, ниже. Ты должен ощутить боль. Ты должен страдать. Без боли и страдания, нельзя измениться, Шай!»
«Я знаю… Очень горячо… но я изменюсь, Алекс!»
Шай опустил ладонь ближе к огню. Запахло паленой кожей. Боль пронизала всё его тело до самой макушки.
В эту секунду распахнулась дверь и Арье вошел с покупками.
― Шай! Мальчик мой!!! Что ты делаешь!
Бросив все на пол, он рванулся к сыну и оттащил его от плиты. Обняв его за плечи, быстро увлек в ванную, подставил руку под струю холодной воды, затем смазал мазью, что была в аптечке, перевязал бинтом. После всех процедур позвонил Номи.
― Зачем?! Зачем ты помешал мне?
― А зачем ты хотел покалечить себя?
― Я только хотел измениться. Ты не понимаешь меня… И никто не понимает! Я хочу измениться! Я не могу жить так!..
― Господи, Господи, я действительно ничего не понимаю… Шай, дорогой мой, объясни мне, как ты хотел измениться? Я не верю этим докторам, но я верю тебе. Расскажи, объясни мне, мой милый, как ты можешь изменить себя?
― Я хочу стать американцем. Алекс сказал, что сделал так, и стал итальянцем.
― Какой Алекс? Кто этот Алекс?
― Мой друг. Он был здесь.
― Но Шай, милый мой, никого здесь не было. Я вошел, ты стоял у плиты и никого больше не было…
― Нет был. Значит, он испугался тебя и убежал.
Арье сидел на краю ванной чрезвычайно удрученный. Обнимая худенькое плечо сына, он чувствовал, как теряет его и, хуже того, теряет себя. Им овладела какая–то вязкая слабость. Ноги и руки стали ватными, тяжелыми, сердце билось с перебоями, дыхание тоже было затруднено. И никого не было рядом! «Ни его любимого доктора А. , ни его нежной сиделки К. Ни даже его замечательной супруги Номи!»
Он поднялся и отвел мальчика в спальню. Дал таблетку успокоительного и обезболивающего. Положил на постель, укрыл легким одеяльцем и сел рядом.
― Аба, я хочу измениться. Я не хочу жить так. Я не могу жить так … у меня нет сил… У меня никого нет … Алекс испугался тебя и убежал. Когда он теперь придет…
«Боже праведный! За что!? За что? Ему–то за что? Господи, возьми меня в своё судилище и суди жестоко, наистрожайше за всё! За все грехи мои… за все дерьмо мое! Но смилуйся над невинным юношей! Я, я, слышишь, Господи, порочен, греховен, дурен и перед Тобою и перед людьми, но… Юноша этот невинен! Он чист как зеленый молодой листочек, пробившийся на заре! Отпусти его душу! Погуби мою… Иначе… Иначе, случится… непоправимое… Случится, что противно Создателю… но…»
В эту минуту в дом вбежала Номи.
19
Примерно через две недели следователь Андрей Степанович Мартынов возвращался домой в приподнятом настроении.
― Верка! Ты где? Верочка! – выкрикнул он прямо с порога.
Заметив супругу, сидящую напротив телевизора в их маленькой гостиной, он бодро направился к ней, весь сияя от распирающего его чувства собственной гордости, – послушай! Барсин пригласил меня на беседу и сам сообщил, что передает мне дело Фридландов и ещё назначает в помощники двух следователей! Ты представляешь!!! – он чуть не захлебнулся от восторга, – Верка! Ты понимаешь!? Теперь я не просто мелкий полицейский чиновник, теперь я глава следственной группы! Он понял, наконец, мою значимость и хочет быстро закончить дело. Представляешь! И без всякой твоей помощи. Я его сам убедил.
Он умолк. Вера Васильевна криво усмехнулась, а в душе даже расхохоталась саркастическим смехом.
― Поздравляю, – сухо произнесла она.
― Нет, конечно, Вера, тут повлияло и имя твоего отца, Василия Петровича Тищенко, но всё же… согласись… это очень важно, слишком важно для меня!
― И что же ты собираешься предпринять?
― Как что? – он снял шинель, пиджак, башмаки и сел к столу, – есть, что кушать!
― А ты сготовил?
― Ну, что ты, Верочка, я же так…
― Ладно уж, сиди, глава группы, – насмешливо произнесла она и, легко поднявшись прошла в кухню.
― Теперь я соберу помощников и дам задание… то есть, поговорим о деле, о путях расследования.
― Об этом я и спрашиваю, – резко перебила его жена.
― Я думаю начать проверять брата и сестру, этих Генриха Львовича и Анну Львовну. А тот, самый опасный младший братец, ухитрился сбежать домой, в Америку. Но погоди, Артур Львович, мы и до Америки доберемся.
― Что ещё?
― Другие новости не лучше. Адвокат семейства Фридланд сбежал. Этот Бергман. И докторша этого Льва Давидовича тоже.
― Как так? А где же ты был?
― Ну, знаешь, Вера Васильевна, такого даже я не мог предусмотреть.
― Даже Я! Можно подумать!
― Смеешься?
― Плачу. Обидно. Чую здесь целый заговор.
― И я чую. Но ничего, мы их найдем. Теперь у меня есть люди и полномочия. Потрясем Генриха Львовича и Анну Львовну…
― Ты с ней поосторожнее. Она лекарь самого губернатора, то есть его семьи и… других приближенных.
― Откуда тебе известно? – подозрительно прищурился Андрей Степанович.
Вера Васильевна, не отвечая, встала, словно и не слышала вопроса, и вышла в кухню. Через пару минут Андрей Степанович, почесав затылок, проследовал за нею пить свой вечерний чай. На пороге он наткнулся на свою супругу и отшатнулся в испуге. Глаза Веры Васильевны застыли и блестели, щеки пылали, она медленно разжала сомкнутые губы и твердо и страшно произнесла:
― Мы обязаны найти его! Найти всех! Это мой долг. Долг перед отцом.
20
«Аба, аба, я не могу так жить! Я не хочу так жить!», это то, что он вам сказал? – внимательно смотрела на Арье и Номи доктор Фокс, детский психиатр в больнице Н.
― Да, это он говорил мне и не однажды.
― Вы обязаны были оповестить вашего психиатра немедленно. Часто разговоры о самоубийстве у подростков заканчиваются действием. Вы понимаете?
― Каково его состояние теперь?
― Лучше. Он ещё побудет в закрытом отделении, а потом посмотрим. Вы можете его навестить.
― Спасибо. Но когда он сможет вернуться домой? Мне его очень не хватает.
― Я вас понимаю. Это зависит от его состояния.
― Ну, хотя бы примерно.
― Примерно через пять, шесть недель.
Они встали и вместе с врачом проследовали к Шаю. Печальнее картины Арье не мог себе представить! Шай угрюмо сидел на койке, прикованной к полу. Он был в голубой больничной пижаме. Руки, ноги его были свободны, но во всей скованной застывшей фигуре и неподвижном лице ясно виделось отрицание всего вокруг, отрицание самой жизни! Апатия во взгляде и замедленная не вполне связная речь усугубляли и без того тяжелое впечатление. Арье дрожал, не зная, что сказать сыну и что вообще нужно делать. Он сам казалось, да, пожалуй, и вправду, находился в шоковом состоянии и, казалось, вот– вот упадет в обморок.
21
Пентхауз доктора Шапиро находился на двенадцатом этаже нового дома в пригороде Хайфы, городке М., района граничащего с гордком К., где проживали Номи, Арье и Шай. Благодаря высоте квартира хорошо проветривалась, так что в самую жару на балконе пентхауза было довольно приятно. Доктор Шапиро пригласил своих новых знакомых на вечер субботы. Откровенно говоря, он сделал это по просьбе раввина Эзры. Первая встреча с Арье произвела на доктора дурное впечатление. Впрочем, это было взаимно. Однако отказать молодому раввину и этим обидеть его доктор никак не желал. В салоне пентхауза собралось двенадцать человек. Семья раввина с детьми, то есть пятеро, семья Арье, трое, и семья хозяина, он сам с супругой и двое сыновей. Беседа, впрочем, завязалась интересная и живая. Начал, конечно, рабби Эзра, с морали иудаизма.
«Ищите Бога, когда можно найти Его. Призывайте Его, когда Он близко! Да оставит злодей путь свой, и человек грешный – помыслы свои, и возвратится к Богу, и помилует его Бог, и ко всевышнему Богу нашему, ибо много прощает Он.» , вещание Иешаягу, которое читают в дни постов – завершил свою проповедь молодой рабби.
― Всё, что человек делает – делает для себя! – многозначительно произнес доктор.
―Положим это так… Однако, иногда, даже очень злой человек делает добро… то есть что–то для других! – неожиданно для себя вступил в беседу Арье.
― Типичная ошибка! – с радостью воскликнул доктор Шапиро, словно только и ждал повода поспорить,– Все вот думают, что злодей человек вовсе не злой, а человек с трудною судьбою. Ну, там, тяжёлое детство, злой отчим, дурная мачеха, жестокий дом беспризорных... А ведь корень зла вовсе не в детстве, а в человеке, что в человеке! Вот где корень зла! – доктор, казалось, оседлал своего любимого конька, – Зло – оно Абсолютно! То есть, для творящего Зло – оно наслаждение! Как и для творящего добро, счастье других людей есть смысл его жизни!!!
– Ну, уж позвольте с вами не согласится! Это уж утопия. Именно...
― Подождите! Зло не может быть вне человека! Оно живет в нем. И выходит наружу, когда он сам считает это нужным. Убивший бродячую собаку, и насладившийся убийством, он ведь злодей! Завтра он убьёт человека, много людей. Сначала он будет их пугать и держать в страхе и повиновении. Он страшен людям, прежде всего своим необузданным подходом к смерти. Его боятся и избегают. А это как раз и доставляет ему удовольствие. Это раззадоривает его. Сначала ему очень нравится то, что он чувствует свою власть над людьми, а потом то, что дозволено ему, то есть по его извращенным понятиям, вершить насилие, где и когда вздумается. Гибнет новая жертва. Зло торжествует.
― И какой же выход? – прищурившись внимательно выслушав доктора, спросил Арье.
― А выход один – смертная казнь. Вот и наш уважаемый ребе Эзра подтвердит, что Тора на этот вопрос отвечает однозначно.
― «Пусть же воздаст Господь делающему злое по злобе его!» сказал царь Давид и сам приказал своим слугам убить людей убивших сына царя Саула, которые думали, что творят доброе дело для Давида, говоря: «Вот голова Иевосфея, сыны Саула, врага твоего, который искал души твоей!» «Когда негодные люди убили человека невинного в его доме на постели его, неужели я не взыщу крови его от руки вашей и не истреблю вас с земли?» Отвечал им царь Давид. Так записано в книге Царств.
― Уважаемый ребе, я не учился Библии и жил не по законам Божиим почти всю мою жизнь. Но теперь, когда я начал читать Книгу книг, то нахожу в ней много схожего из моей прошлой далеко не праведной жизни. А это, по сути, канон, ведь изменить сказанного в Торе нельзя. И выходит, так мне кажется, что книга–то святая, но рассказывает о событиях вовсе не праведных. Не так?
― В этом и есть её смысл и величие! – с радостью в глазах подтвердил ребе Эзра.
22
После недели оперативной работы следственной группы под руководством Андрея Степановича Мартынова он, наконец, сделал существенный шаг в расследовании этого странного и никому не нужного дела. Впрочем, дельце оборачивалось совсем не так просто и безобидно, как казалось вначале.
― Вот, Андрей Степанович, очень даже пикантные вещицы узнали из прослушки разговоров семейства Фридланд.
