Текст книги "Двадцать лет спустя (с половиной)"

Автор книги: Ал Райвизхем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Глава 13.

Д’Арнатьян и Планше направились на север, доверившись чутью гасконца. Повсюду они расспрашивали о замке Плафон и толстом господине, некоем дю Баллоне (девичья фамилия Потроса), все, однако начинали плеваться лишь при одном упоминании этого имени. По объему плевков, а также частоте ругательств, гасконец и его спутник все больше убеждался, что они на верном пути, и что совершенно случайно выбирать направление движения присуще не только опытному следопыту. С Д’Арнатьяном по этому поводу был полностью согласен его верный Планше, мастеривший что-то всю дорогу, и бормоча под нос имя Базена.

Вскоре, однако, верный нюх следопыта начал отказывать Д’Арнатьяну и они в третий раз проехали через один и тот же городок. Им бы долго пришлось блуждать по округе в поисках Потроса, если бы не случайный попутчик – налоговый инспектор, также как и они разыскивавший месье дю Баллона в его новое имение Перрон. В знак старой дружбы Д’Арнатьян отправил вперед Планше, чтобы тот предупредил бедного Потроса о новой для него напасти. Дорога в обществе налоговой крысы, однако не доставила удовольствия гасконцу, постоянно вынужденного клясться в том, что он не брал карманные часы у инспектора, и в том, что он всегда вовремя подает налоговые декларации. Даже когда гасконец выигрывал в карты, а это происходило всю дорогу, он был вынужден обещать “налоговой вши”, что обязательно, непременно, включит сумму выигрыша в свой совокупный годовой доход.

Вскоре, взору Д’Арнатьяна и налогового инспектора предстал Потрос, посреди голой степи, одетый в лохмотья.

– Не понимаю, – сказал налоговый прыщ, развернув карту местности, – Здесь должен находиться замок Перрон, купленный недавно господином дю Баллоном де Плафоном.

– Дю Баллон де Плафон де Перрон, – гордо представился Потрос, дав щелбан лошади, на которой сидел налоговый кровосос. Лошадь, захрипев, повалилась набок, а налоговик плюхнулся лицом в пыль. – Не знаю я ни про какой замок Перрон, – заявил бедный Потрос, – И вообще, у меня одни убытки, – в доказательство Потрос вывернул дырявые карманы, из которых выпорхнула моль.

– Но у нас совершенно точные сведения, – не сдавался налоговый инспектор, – Вы купили замок и не заплатили НДС, вот ксерокопия договора купли-продажи, – размахивая кипой бумажек, настаивал налоговый инспектор.

– Не за’мок, а замо’к ! – парировал Потрос. – А согласно акту от тридцатого года от НДС освобождается целый перечень товаров, в число которых входит и замки. – И вообще, – Потрос вытащил двуручную шпагу из ножен, – не надо сюда ездить, тут края глухие, никто не услышит, никто не узнает... – его слова сопровождал свист шпаги, которую он принялся вращать над головой. – Тут убить могут, – он красноречиво выпростал из своих лохмотьев двухстволку восьмого калибра.

Побледневший сборщик налогов, получив по голове эфесом шпаги от Д’Арнатьяна, бросился бежать, сломя голову.

– Настало время подавать декларации, – крикнул гасконец.

– Настало время попрактиковаться в стрельбе, – ухмыльнулся Потрос, насыпая соль в грозное оружие.

– Бум-бум! – сказала двухстволка.

– Ай! Уй! – заорал налоговый инспектор, садясь в лужу, чтобы уменьшить боль.

– Друг мой, – укоризненно сказал Д’Арнатьян, – Зачем же тратить соль, ведь есть же пули, кстати, могу продать. Сам за два пистоля покупал, тебе по дружбе, за один уступлю.

– Да за один пистоль я куплю в десять раз больше, чем ты предлагаешь, – возмутился Потрос. – К тому же солью больнее. Человек же получает по заслугам, не расставаясь с жизнью.

– Какой ты гуманный, – сострил Д’Арнатьян, увидев, как из лужи, в которую присел налоговик вынырнул большой крокодил.

– Это Гаврюша, – похвастался Потрос, – Он солененькое любит. – Предсмертный крик сборщика налогов подтвердил слова “великого гуманиста всех времен и народов”. – Я его купил на аукционе, там он ухитрился съесть аукциониста, благодаря чему никто его не захотел покупать, и я купил его за бесценок.

– Слушай, – прервал его Д’Арнатьян, которому уже начала надоедать наглая, бесхитростная ложь Потроса, кичившегося своим знатным происхождением, состоянием и связями, словом всем, чего у него никогда не было. – Ты что, в самом деле, купил замо’к ?

– Не замо’к, а за’мок!

– И где же он в таком случае?

– Тут, ответил месье дю Баллон де Плафон де Перрон, доставая из бумажника надувной резиновый замок. – Планше, Мушкетон, ублюдки чертовы, так вас перетак, живо за работу!

Из травы показались головы Планше и Мушкетона, играющих в карты. Приказание Потроса прервало их в тот самый момент, когда Планше ругался последними словами по поводу того, что в колоде, оказалось, пять джокеров. Мушкетон, сделав невинное лицо, успокаивал его, утверждая, что произошла ошибка и в колоду попали три лишние джокера. При этом у него из кармана выпало еще два джокера, и ему не миновать бы линчевания со стороны Планше, если бы так некстати не вмешался Потрос. Понукаемые пинками со стороны своих хозяев, они взялись за воздушный насос и принялись надувать замок.

Через пять минут на месте голой степи появилось четырнадцатиэтажное здание замка, стены вокруг замка, лес, виноградники, десяток другой надувных рабынь и даже небольшой резиновый кегельбан.

– Да, – протянул гасконец. – Немудрено, что тебя налоговые крысы донимают.

– Купил на дешевой распродаже, – начал хвастаться Потрос. А еще, под этот замок я уже пять раз ипотечные кредиты получал. И вообще, я богатый человек, у меня пятьдесят тысяч ливров годового дохода. Эх, если бы у меня было бы звание барона, мне бы кредитов больше давали бы, – вздохнул он.

– Кстати, я как раз могу это устроить, – сказал добрый Д’Арнатьян. – И ничего особенного делать не придется, ну разве что проткнуть кого-нибудь, словом все как раньше.

– Так мы едем путешествовать? – радостно воскликнул Потрос. – Тогда я замок с собой возьму, ведь ночевать в гостиницах это сплошное разорение просто.

– О'кей, – сказал Д’Арнатьян, – смачно сплюнув в резиновую траву. – Только Вы, друг мой, сначала езжайте в Париж без меня. А я заеду за Отосом, кстати, не знаете, где он живет?

– В имении Бражелон, доставшемся ему по наследству от внезапно умершего родственника, – ответил Потрос, закрываясь в одном из резиновых туалетов, расположенных вокруг замка.

– Внезапно? – переспросил Д’Арнатьян, – Отос, насколько я его помню ничего внезапно не делает, ну если только деньги нужны.

– Может быть, это не он? – высказал догадку Потрос, и как всегда ошибся.

– Планше, мы уезжаем, сразу после того, как только я поем. Накорми лошадей, а я пока посплю. С этими словами он пинул Планше и, повалившись как сноп в резиновую траву, захрапел. Планше от злости пнул резиновую собаку, сторожившую резиновый замок Потроса, после чего, как порядочный слуга и скотина, наплевав на приказание, улегся в резиновую траву.

Однако Потрос, следуя обычаям гостеприимства, позаботился о корме для лошадей, накормив их протухшим гороховым пюре. Д’Арнатьян и Планше на свою беду обнаружили это уже в пути, так что пришлось привязать бесчувственного Планше к седлу, а опытный Д’Арнатьян, привыкший всего ожидать от друзей, надел противогаз, припасенный для таких случаев. В целом же, пейзаж вокруг омрачался только тем, что на всем пути падали замертво звери и птицы, оказавшиеся в пределах досягаемости воздушных последствий горохового пюре. Разозлившись, гасконец написал донос на Потроса в налоговую полицию.

Глава 14.

Подъехав к имению Бражелон, Д’Арнатьян в изумлении остановился и, развязав веревку, благодаря которой Планше даже потеряв сознание, прямо сидел в седле (если он сидел не прямо, веревка врезалась ему в шею), столкнул Планше с лошади, чтобы привести его в чувство.

– Ой, бля! – воскликнул Планше, – то ли выражая неудовольствие по поводу столь болезненного пробуждения, то ли пораженный увиденным.

Замок Бражелон, а это был именно он (об этом свидетельствовал указатель, лежавший в пыли у дороги), был вовсе не похож на жилище алкоголика, каковым, как ожидал Д’Арнатьян, должен был стать его друг еще лет восемнадцать назад. Нет, скорее замок был похож на дом умалишенных: здание опоясывалось тремя кольцами колючей проволоки под напряжением электричества, пулеметными вышками, миниатюрными минными полями и рвом, заполненным помойными отходами, накопленными, судя по всему, если учитывать глубину рва, за последние две тысячи лет. Запах рва сбивал все самолеты, пролетавшие мимо. Посреди двора виднелись останки орбитальной станции, также, сбитой этим химическим оружием. Словом дом нисколько не соответствовал характеру благородного Отоса, молчуна и выпивохи, рубахи – парня.

– Неужели он умер? – с надеждой спросил сам у себя Д’Арнатьян, который лет двадцать с половиной назад одолжил у “старины Отоса” полпистоля. – Планше, иди и узнай все, я не решаюсь даже спросить, жив ли мой друг, – понюхав луковицу и вытерев слезы, выступившие на глазах, добавил благородный гасконец.

Исполнительный Планше деловито осмотрелся вокруг и увидел какого-то паренька, гулявшего с пулеметом наперевес по территории внутри замка.

– Эй, малый, иди-ка сюда, – не совсем вежливо, закричал Планше. – Промудоблядский загребаный педераст, язвить твою душу за ногу, бля, – сказал он и страшно выругался. – Оглох что ли, – заорал снова, не увидев на лице неизвестного обитателя замка никакой реакции. Прошло около минуты, прежде чем до незнакомца дошел смысл высказываний Планше.

– Оккупанты, – завизжал вдруг тот, направляя выщербленное от частого употребления дуло пулемета в сторону Планше. – Янки гоу хоум! Смерть джи-ай! Да здравствует Папа Карла Маркс, друг всех рабочих и угнетенных! – провизжал он на самой высокой ноте, на которой только можно визжать от боли в ампутированных по ошибке врачей гениталиях при операции по лечению насморка. После чего, парень, наслушавшийся нео-мао-марксистской помойной бредятины и накурившийся марихуаны под завязку, решил подкрепить свои лозунги реальными делами и открыл шквальный огонь.

– Трах-тах-тах-тах-тах-тах-тах-тарахтах...– завыл пулемет, удерживаемый трясущимися руками несгибаемого борца за коммунизм. Несмотря на то, что расстояние до Планше и Д’Арнатьяна было всего метров пятьдесят-шестьдесят, неизвестный все-таки умудрился не попасть в них, несмотря на высокую кучность стрельбы. Пули свистели рядом с нашими героями, но не задевали их. Зато лимузин, ехавший по дороге, метрах в двадцати слева от наших героев, оказался нашпигован свинцом, как рождественская елка иголками. Взрыв, разметал обломки лимузина, один из которых ударил незадачливого стрелка по кумполу, и тот с громким душераздирающим криком упал. Через три секунды он поднял голову и прокричал:

– Папа! Убивают! – после чего вновь уронил голову.

Глава 15.

Не прошло и получаса, как на пороге дома, зевая и рыгая, появился человек с благородной осанкой. В руках у него был перочинный ножик, которым он ковырял в зубах. Взглянув на происходящее, он зевая вновь скрылся за дверью, после чего, спустя несколько минут появился на крыльце в черном широкополом плаще, из-под которого выглядывал новехонький с иголочки мундир эсэсовца. На груди у него висел “шмайсер”, а в руках по-прежнему находился перочинный ножик. На глазах красовались черные очки с треснувшими стеклами, отчего незнакомец ужасно походил на кота Базилио. Фуражка с высоким верхом на голове, ужасно напоминала Д’Арнатьяну идиотское кепи Отоса, которое тот всегда носил, когда напивался до бесчувственного состояния.

– Эта фуражка ужасно напоминает мне идиотское кепи Отоса, которое он всегда носил, когда напивался до бесчувственного состояния, – пробормотал про себя гасконец.

– Неужели Отос? – с волнением в голосе, хрипло произнес, надеявшийся на обратное Д’Арнатьян. – точно, Отос! – решил для себя Д’Арнатьян, увидев, что незнакомец наступил на собственный плащ, и покатился по ступенькам лестницы. – Граф де Ла Фер, собственной персоной, мать его так! – слезы радости появились на глазах гасконца. Отбросив ненужную больше луковицу, он направился к незнакомцу. – Надеюсь, он уже забыл про полпистоля, которые я у него одолжил лет двадцать с половиной назад, – с надеждой подумал наш герой, приближаясь к своему старому другу.

– Отос! Старина! Это я Д’Арнатьян! – громко крикнул он, надеясь, что тот не станет сначала стрелять, а потом разбираться.

– Д’Арнатьян! Мой дорогой друг! – узнал Отос Д’Арнатьяна и выстрелил в цепь подъемного моста. Однако он промахнулся и попал в спящего на часах привратника с большим ружьем. Тот уткнулся носом в кнопку управления мостом и, тем самым, опустил мост, совершив, по мнению Отоса единственно полезный поступок в своей жизни, которая состояла из трех незамысловатых частей – жранья, спанья и посещения туалета.

Мост, состоявший из кривой доски, со свистом опустился, ударив неосторожного Планше по голове. Д’Арнатьян и Отос бросились навстречу друг другу. Поскользнувшись у начала моста, гасконец начал терять равновесие и врезался головой в живот Отоса. Спустя несколько секунд, друзья поднялись и обнялись.

– Д’Арнатьян, мой друг, – друзья еще раз обнялись, – надеюсь, Вы привезли мне мои полпистоля, – с надеждой в голосе и со слезами на глазах (после удара головой в живот) промолвил Отос.

– О, я привез Вам нечто большее, – ответил наш благородный гасконец, приклеивая на спину друга бумажку с надписью “Отос-дурак”. Я предлагаю Вам все, что захотите.

Отос, поморщившись оттого, что его все время называют Отосом, показал автору кулак и незаметно сплюнул Д’Арнатьяну на сапоги.

– Пойдемте в дом, друг мой, там все и обсудим, – предложил Отос (он же граф де Ла Фер). Да кстати, это мой приемный сын Рауль, – он показал на сумасшедшего с пулеметом.

К удивлению Д’Арнатьяна, тот оказался при ближайшем рассмотрении довольно молодым (лет двадцать) парнем. Показав лейтенанту королевских мушкетеров язык, отчего вдруг ужасно стал напоминать Отоса, он спросил у своего, судя по всему, приемного отца:

– Пап, можно я их убью немножко? – и показал на Д’Арнатьяна с Планше.

– Хороший мальчик, – криво улыбнулся гасконец, застегивая пуленепробиваемый жилет.

– И, судя по всему, воспитан как настоящий дворянин, – фальшиво добавил Планше, прячась за спины графа де Ла Фер и Д’Арнатьяна.

– Заткнись! – одновременно сказали Д’Арнатьян с Отосом, пиная Планше.

– Вот Рауль, познакомься, это шевалье Д’Арнатьян, о котором я так много рассказывал, – с любовью в голосе, сказал граф де Ла Фер, ткнув длинным указательным пальцем в живот Д’Арнатьяна.

– Ты тот самый Д’Арнатьян, который должен папе полпистоля? – спросил любознательный Рауль, направляя на Д’Арнатьяна дуло большого пистолета.

– А у тебя есть права на ношение оружия? – сориентировался находчивый Д’Арнатьян. – Кстати, могу продать, есть даже права на ношение атомной бомбы.

– Рауль, прекратите! – строго заметил граф де Ла Фер, дав своему тупому сыну подзатыльник. – К тому же перед тем как угрожать кому-нибудь пистолетом, его надо снять с предохранителя.

Рауль замигал и заплакал.

– Ты обещал, что я смогу в кого-нибудь пострелять, – с обидой в голосе заревел Рауль де Бражелон (это у него фамилия такая).

– Ну ладно, ладно, скоро ты поедешь в Париж на военную службу, там встретишь много гвардейцев. А здесь просто не в кого стрелять, – успокаивал сына Отос, – к тому же налоговые инспектора после того случая, со взрывающейся декларацией больше не ездят, так что подожди до Парижа, – обнадежил как мог граф де Ла Фер своего придурка-сына.

– А Вы, друг мой, идемте в дом, – обратился Отос к Д’Арнатьяну, доставая из-за пазухи своего эсэсовского мундира старую, засаленную от частого употребления колоду карт.

Глава 16.

Оставим пока Д’Арнатьяна проигрывать фальшивые алюминиевые пистоли Замарини и вновь обратимся к политике.

Политика – грязное дело, это известно даже глупому котенку, который гадит в хозяйскую обувь. Сейчас во Франции сложилась следующая ситуация:

Уже не было в живых ни справедливого короля Блюдовника Тринадцатого, ни великого интригана кардинала Ширелье. Первого кто-то заставил принять холодный душ и, схватив воспаление легких, тот откинул сандалии. Кардинал Ширелье же, погиб в автомобильной катастрофе. Когда его тело извлекли из-под обломков роллс-ройса, то на лице обнаружили застывшую глупую улыбку, свидетельствовавшую о том, что даже в свою последнюю минуту, кардинал думал о судьбе Франции.

Его место занял некий Пьер-Луиджи-Мария-Хосе Замарини., бывший налоговый инспектор, отличавшийся весьма усердным шмонанием в чужих карманах.

Королева Анна Австрийская, скоропостижно потерявшая своего горячо надоевшего мужа, и имевшая от него сына, стала регентшей до вступления своего сына Блюдовника Четырнадцатого в совершеннолетний возраст. Но поскольку Ее Величество не могла управлять королевством без помощников, то такой помощник вскоре нашелся. Им стал новый кардинал, помогавший королеве с утра до ночи управлять Францией. Маленький король горячо ненавидел своего “нового папу” и. не имея возможности повлиять на события, ограничивался тем, что подкладывал кнопки, покрашенные под цвет стульев и кресел кардинала, приклеивал их к ручкам дверей и стульчаку унитаза.

Тем временем, против кардинала начали высказываться и народ и герцоги с графами, которым также не хотелось платить налоги, как и любому здравомыслящему человеку. Кардинал вешал народ и сажал герцогов в тюрьмы, графов на кол. Самым отъявленным противником Замарини был герцог Бофор, сидевший в Венсенской крепости за то, что внес в парламент законопроект о ношении премьер-министром (пост занимал его Преосвященство) на шее кольца с тринитротолуолом. Как только в парламенте выносился вотум недоверия путем нажатия двух третей кнопок, автоматически посылался сигнал на взрыв кольца, которое бы снесло голову напрочь экс-премьеру, отправив его тем самым в отставку. Нечего им говорить, что проект очень не понравился Его Высокопреосвященству и очень понравился депутатам, которые очень любили нажимать на кнопки. Замарини наложил вето на проект, а герцог Бофор переехал на новое место жительство. Однако народная слава, сменившая дурную, сплотила вокруг герцога всю оппозицию. Их называли фрондерами (в честь некоего графа Фрондо, сидевшего вместе с Бофором в Венсене. Единственным различием между ними было то, что Бофор сидел в тюрьме, а Фрондо на колу, напротив тюрьмы, вдохновляя герцога своим примером). Народ роптал, парламент каждый день выносил вотум недоверия первому министру королевы, по почте каждый день присылались посылки с адскими машинами в адрес Замарини. Однако кардинал оказался крепким орешком. Вотумы недоверия по дороге во дворец постоянно терялись, или возвращались обратно с припиской от Замарини, что он не умеет читать, посылки в свой адрес Замарини отсылал, не вскрывая, в Народный Фронт поддержки фрондеров, отчего каждый день там кто-нибудь взрывался. Этим Замарини экономил деньги, которые он бы отдавал наемным убийцам и производителям колов. Герцог Бофор сидел уже пять лет в Венсене. Его сорок попыток к бегству пресекались на корню бдительной охраной. Тем временем его состояние лежало в Государственном Банке Франции на беспроцентном депозите. Можно было сказать, что Франция в результате разделилась на две части: противники и сторонники Замарини. Первые предлагали его повесить, вторые подать на него в суд за невыполнение условий, под которые получались взятки. Между двумя этими политическими партиями искусно лавировал старый интриган и развратник канцлер Сега, который, несмотря на свой возраст каждую ночь бродил по Лувру, стучась в разные двери, или подкарауливал в темноте молоденьких фрейлин.

Глава 17.

Теперь вернемся к нашим баранам, то бишь, мать их, старым знакомым. Всю ночь Д’Арнатьян и Планше бились как львы в бридж против Отоса и его приемного сына, но безуспешно. К утру, в корзине, изображавшей кассу лежала сотня алюминиевых пистолей, согнутый пополам экю, три су, десять копеек и долговые расписки Д’Арнатьяна и Планше, все на общую сумму в пять с половиной миллионов пистолей. Что интересно, несмотря на то, что расписки выписывались как Д’Арнатьяном, так и Планше, тем не менее, плательщиком во всех был указан Планше. Кроме того, за ночь, гасконец убедился, что Отос не хочет служить Замарини, из чего он сделал вывод, что, либо Отосу предложили больше чем обещал кардинал, либо у Отоса находился просроченный кардинальский вексель, и лимиты операций на него благоразумный Отос временно закрыл. Скорее, правда, было верно первое, так как из кармана графа де Ла Фер постоянно выпадали то маршальский жезл, то сертификат на неограниченный кредит в банке “Насьонал де Пари-Сен Жермен – Спартак Москва – 4:1”.

Грустно было нашему герою, когда он покидал Отоса. Бросив прощальный взгляд на замок, Д’Арнатьян вытащил кнут, на рукоятке которого было вырезано слово “Будулай” и, как следует, огрел Планше:

– Я тебе говорил с короля ходи, так тебя перетак, задница осла, – страшно выругался гасконец.

– Я тут ни при чем, это Вы заказали столько взяток, что выпутаться не смог бы даже сам Гудини, – оправдывался Планше, потирая след кнута на своей спине.

– Заткнись, – ответил Д’Арнатьян, незаметно, кончиком обнаженной шпаги подцепляя седельную сумку Планше, надеясь, видимо, что-нибудь найти и скомпенсировать свой очередной на этой неделе крупный проигрыш. Однако ничего, кроме серебряных ложечек, позолоченных подсвечников и бюста головы гориллы, служившей у Отоса вместо пресс-папье, не нашел.

Тяжело вздохнув, Д’Арнатьян решил забыться и вытащил из-за пазухи две бутылки вина десятилетней выдержки, которым вчера так неосмотрительно хвастался Отос. Планше же, пошарив в своих бездонных карманах, вытащил из одного из них небольшого карликового старого козла, отловленного вчера вечером в небольшом парке заповеднике, который Отос разбил на месте бывшей свалки. Вытащив из другого кармана зажигалку с вычурными вензелями в форме слов “де Ла Фер”, выгравированными на ней, он принялся на ходу поджаривать маленького, но старого козла.

– Дай сюда, урод, – сказал Д’Арнатьян, вытаскивая из кармана походную кастрюльку с тефлоновым покрытием, налил туда немного вина, высыпал рис из кулечка, заботливо прихваченного ранним утром с кухни Отоса. Оттуда же он высыпал пюре “Анкл Бенс”, немного кетчупа и добавил немного воды, и заставил Планше держать кастрюлю с зажигалкой.

Примерно через полчаса после этого, лейтенант королевских мушкетеров с любопытством заглянул в кастрюльку в надежде найти там походной гуляш, и с удивлением обнаружил, что пока козел варился, он выпил все вино, воду, кетчуп и сожрал весь рис и пюре. Увидев удивленное лицо гасконца, козел принялся горланить какую-то козлиную блатную песню. Увидев, что удивление на лице Д’Арнатьяна сменяется на гнев, козел счел за лучшее сдохнуть от инфаркта. Потыкав в него вилкой, гасконец убедился, что с таким же успехом можно было бы тыкать в гранитную скалу.

– Планше, – завопил, злой как волк Д’Арнатьян. – Хватит бездельничать, придурок! Этот козел съел твою порцию еды на два, нет, на три дня, так что иди и продай его как чучело, иначе ты умрешь с голоду, – приказал добрый Д’Арнатьян, засовывая в рот большой кусок колбасы.

Бедный Планше от злости пинул козлиную тушку и тут же понял, что лучше бы он этого не делал, так как сходство по твердости с куском гранита было поразительным. Попрыгав для разрядки на одной ноге, держась за ступню другой, он довел до читателя свой запас ругательств.

– У-у-у, бля, – завыл он.

Козел же, вдруг воскрес и, воспользовавшись замешательством Планше, скрылся в ближайшем лесу.

Д’Арнатьян огрел Планше кнутом.

– Ублюдок, сын ублюдка, слуга благородного человека, – выругался он. – Такого козла можно было продать за два, нет за три пистоля.