Текст книги "Генеральный попаданец 2 (СИ)"

Автор книги: Ал Коруд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Что мог сделать Королёв? Честно сказать: «Знаете, к Луне мы точно опоздаем, а ведь я в 60-м говорил» значило закрыть себе перспективы на деньги для проработки ракеты Н-1. А глава ОКБ-1 понимал крайнюю важность полета к Марсу. Чтобы «зарезать» Н-1 в такой обстановке, нужно было быть человеком, не понимающим, зачем необходимо лететь к другим мирам. Разумеется, Королёв таким непониманием не страдал. И еще в госпитале я прямо его спросил об этом. Великому конструктору пришлось сознаться. Деваться было некуда. Советская космонавтика в самого начала оставалась заложницей политики. Впрочем, у наших соперников дела обстояли не лучше. Им даже, несмотря на престиж, пришлось привлечь бывшего нациста.

А вы говорите человеческий разум. Вообще, удивительно, что люди как биологический вид сохранились.

– Берите тайм-аут, товарищи. Думайте, взвешивайте. Технику свою пока не бросайте.

Конструкторы с некоторым недоверием поглядывают друг на друга. Кого выберет Ильич? А мне этого не надо. Сами выберете! Глушко не может удержаться:

– У высшего руководства есть свой горизонт планирования?

– Конечно! – я усаживаюсь поудобней в кресле и протягиваю участникам Совета красиво отрисованные эскизы. Королев сначала хмурится, затем кидает на меня полный восхищения взгляд. Да, я использовал руку художников фантастов. Не зря мои люди обзванивали редакции журналов. Но эскизы, кстати, вполне научные, Сергей Павлович сам же мне передал рабочие макеты своей суперракеты.

Рыжих реагирует быстрее всех:

– Это что – проект орбитальной станции?

– Да. И для нее нам нужна будет надежная и мощная ракета. Как и носители для космических кораблей и грузовиков.

Директор завода задумывается:

– Это же целый комплекс.

– Правильно! И ваша задача, товарищи конструкторы и инженеры рассчитать в ближайшее время потребности в кораблях и оборудовании. Чего, сколько и зачем. Пусть на Луну полетят автоматические «Луноходы». Если они приземл… то есть прилунятся там раньше американцев, то собьют им спесь. Мы опять будем первыми. Мы же пока…– делаю многозначительную паузу, – официально нигде не афишируем, что Лунный проект дробим. Всем ясно? – сейчас встречаю во взглядах понимание. – От вас жду через месяц идеи и согласительную делегацию. А также предложения по кандидатам в Комиссию ЗП. Затем очертим наши возможности и перспективы.

Но мое мнение таково: стоит развивать отрасль последовательно. Для начала создать надежный космический корабль доставки на орбиту экипажа. Научиться стыковаться в различных условиях. Затем отработать саму орбитальную станцию. Чтобы в итоге на земной орбите всегда находился один из советских экипажей. Работы на станции хватит человек на пять, а то и более. Потребуется несколько стыковочных узлов, а также повышение её энерговооруженности. Плюс регулярные старты транспортных кораблей для доставки на орбиту запасов. Понимаете, уровень будущих решений?

Вот сейчас в их глазах было безмерное удивление. Его выразил эмоциональный Черток, который не удержался:

– Леонид Ильич, но как⁈

Машу рукой:

– Каком! Или вы считаете, что в кресло Первого дурака посадят?

Соратник Королева смутился, сам Сергей Павлович странно, задумчиво посматривал на меня. В принципе я же давно занимался космосом, мог нахвататься от энтузиастов идей и проектов.

– Позиция взвешенная. Пожалуй, я соглашусь с мнением товарища Брежнева. Освоив орбиту, мы сможем пойти дальше.

Я улыбаюсь. Главная мечта Королева – полет на Марс. Ради этого он согласился на Лунный проект. Он давал возможность для разработки сверхмощной ракеты. Я широко улыбаюсь:

– Продолжайте, Сергей Павлович.

Главный космический конструктор оборачивается:

– На орбите со временем можно собрать большой межпланетный корабль, ребята.

Народ несказанно оживился. Не могут эти «ребята» без мечты. Глушко смотрит куда-то наверх:

– То есть не прыгать выше головы, а идти последовательно, Леонид Ильич?

– Так точно.

– Может, и правильно. Но сколько всего предстоит сделать?

Вот тут их и пригнуло. Это нам кажется просто, а эти умные люди понимают грандиозность стоящих перед ними задач. Придется заново создавать целые отрасли промышленности. И надо заметить, самые передовые отрасли. Благодаря этому, СССР совершит технологический скачок. Еще бы воспользоваться им сполна, чтобы обойти конкурентов.

– Скажу больше, товарищи. Вскоре надо начинать проектировать многоразовый орбитальный корабль-ракетоплан. Что будет доставлять грузы и космонавтов на орбиту. С помощью его можно выводить за раз несколько спутников, снимать с орбиты отработанный материал.

Вот тут наши дорогие конструкторы чутка удивились. Был бы перед ними сейчас не Первый секретарь ЦК КПСС, а ученый футуролог или писатель-фантаст, то они восприняли бы такое заявление благосклонно. Но такие государственные деятели, как я, обычно мыслят пятилетками. То есть я им фактически вручил манифест, авансированный заранее. Ничего, ребята, вы у меня еще попляшете!

Мы сидели в кабинете и пили чай. Мне нужны были для этого разговор лишь Королев и Черток:

– Сергей Павлович и Борис Евсеевич, как вы смотрите на то, чтобы пригласить обратно в Союз товарища Греттрупа?

Королев с таким сомнением глянул на меня, что я на миг заколебался. Но взгляд выдержал. И опять в бой первым ринулся Черток:

– Зачем? Мы еще с пятидесятого года ушли намного дальше. Мы благодарны немцам за прошлые уроки, но они нам нынче не учителя.

– Хорошо, – я не собирался сдаваться. По моему мнению много масла в каше не бывает. – Но Греттруп нынче основал компанию DATEGE в сфере обработки данных. Это непревзойденный специалист в области информатики и кибернетики.

Сергей Павлович остро на меня глянул:

– Леонид Ильич, скажите сразу – он нужен вам для развития других отраслей?

– И это тоже. Но вы должны помочь мне убедить его переехать в Советский Союз и дать прикоснуться к вашей программе. Кто его знает, насколько взгляд со стороны будет полезен нам.

Черток покачал головой:

– После того, что мы для них сделали?

И глаза у знаменитого конструктора были печальными. Дьявол, что за страна у нас такая? Великих не ценим, удачливых гнобим? Как обратить дискурс? И что делать спроклятой секретность. Немец должен понять, что уедет в Союз навсегда.

Вот такое вот непростое общение с гениями. Радует лишь то, что в здешних обстоятельствах им все равно придется подчиниться. Но мне хочется, чтобы они думали, что идеи пришли им на ум самим. Поэтому на следующий день меня ждали в Академии Наук. Трудно, вообще, вообразить похожую на эту эпоху, когда ключевые лидеры государства так тесно общались с учеными и инженерами. Внезапно само существование державы оказалось четко зависимо от текущих научных достижений.

И ведь они пережили эпохи застоя, катастройки и безвременья девяностых. Мы по итогу получили ядерные технологии, самую развитую космическую индустрию. Ну и, разумеется, связанные с ними отрасли промышленности. Это только кажется, что Космос избыточен. Он толкает человечество вперед. Ведь само оно по природе лениво.

Информация к сведению:

Борис Черток:

Всего в НИИ-88 из Германии прибыло более 150 немецких специалистов. С семьями это составило почти 500 человек. В составе прибывших были и высококвалифицированные ученые, и инженеры, которые сотрудничали с нами в институтах «Рабе» и «Нордхаузен». Так, в немецком коллективе оказалось 13 профессоров, 32 доктора-инженера, 85 дипломированных инженеров и 21 инженер-практик.

Организация немецких специалистов, размещенная на острове Городомля, получила статус филиала № 1 НИИ-88. Таким образом, формально весь состав подчинялся директору НИИ-88 Гонору. Директором филиала вначале был назначен Ф. Г. Сухомлинов, работавший ранее в аппарате Министерства вооружения, но вскоре его заменил П. И. Малолетов, бывший директором завода № 88. Руководителем с немецкой стороны был назначен профессор Вольдемар Вольф, бывший руководитель отдела баллистики фирмы «Крупп», а его заместителем – инженер-конструктор Бласс. В состав немецкого коллектива вошли видные ученые, труды которых были хорошо известны в Германии: Пейзе – термодинамик; Франц Ланге – специалист по радиолокации; Вернер Альбринг – аэродинамик, ученик Прандтля; Курт Магнус – физик и видный теоретик-гироскопист; Ганс Хох – теоретик, специалист по автоматическому управлению; Блазиг – специалист фирмы «Аскания» по рулевым машинам.

Вернер фон Браун так отозвался о вывезенных к нам немецких специалистах: «… СССР все же удалось получить главного специалиста по электронике Гельмута Греттрупа… Но он оказался единственным крупным из специалистов Пенемюнде, оказавшихся в их руках».

В 1946 и начало 1947 года руководством НИИ-88 был составлен тематический план работы немецкого коллектива, включавший консультации по выпуску русского комплекта документации по А-4, составление схем исследовательских лабораторий А-4 и ЗУР, исследование вопросов, связанных с форсированием двигателя А-4, разработку проекта двигателя с тягой 100 т, подготовку к сборке ракет из немецких деталей, укомплектованных в институте «Нордхаузен».

Важнейшим этапом этого периода, пожалуй, была разработка предложений к программе пусков А-4, которые планировались на осень 1947 года на Государственном центральном полигоне в Капустином Яре («Капъяре»). Перед немецкими специалистами, среди которых были участники боевых стрельб и специалисты по измерениям и баллистике, была поставлена задача получить максимум информации о ракетах при минимальном числе пусков. Практически речь шла о программе, не превышавшей 10–12 пусков. С этой работой немцы справились успешно, а Хох и Магнус, как уже я говорил выше, помогли определить причину сильного отклонения ракеты А-4 при втором пуске

В июне 1947 года у директора НИИ-88 состоялось совещание по вопросу перспективы и организации дальнейших работ немецких специалистов. Полугодовой опыт показал, что немецкие специалисты, не представлявшие полностью укомплектованного коллектива, практически изолированные от вновь формируемой технологии производства, не связанные с нашей вновь организуемой кооперацией по двигателям, системам управления и материалам, не способны решать задачи создания новых ракетных комплексов.

Тем не менее по предложению Греттрупа им была предоставлена возможность испытать свои творческие силы и разработать проект новой баллистической ракеты дальнего действия. Проекту ракеты был присвоен индекс «Г-1» (позднее фигурировал еще индекс Р-10). Руководителем проекта и главным конструктором новой ракеты был назначен Греттруп. Вновь созданный в «коллективе 88» отдел получил те же права, какими пользовались все другие научно-исследовательские отделы института

Королев не поддерживал тесного контакта с немцами по совершенно другим, чисто личным мотивам. Ему, одному из первых зачинателей ракетной техники в нашей стране, пришлось сполна испить горькую

чашу унижений, начиная с ареста в 1938 году, убедиться после освобождения в 1944 году, что многие вынашиваемые им идеи уже осуществлены другими и во многом немецкие ракетчики ушли значительно дальше самых предельных его планов. Обидно было, получив наконец-то должность Главного конструктора, испытывать не свою, а немецкую ракету А-4 и конструировать отечественную Р-1, являющуюся по постановлению правительства ее точной копией. Будучи по натуре человеком властным, честолюбивым и легко ранимым, он не мог скрыть своих чувств, когда ему намекали, что «ты же не свою ракету делаешь, а воспроизводишь немецкую». По этому поводу министр Устинов, который был инициатором точного воспроизведения немецкой А-4 как школы для производства, не раз имел с Королевым серьезные конфликты.

Какова же в целом роль немецких работ в становлении нашей ракетно-космической техники?

Самым главным достижением немецких специалистов следует считать не те работы, которые они выполнили во время пребывания в Советском Союзе, а то, что они успели сделать до 1945 года в Пенемюнде.

Создание такой мощной научно-исследовательской базы, как Пенемюнде, разработка ракетной системы А-4, ее массовое производство, начало работ над перспективными ракетами дальнего действия, баллистическими, крылатыми, составными, разработка различного типа зенитных ракет, в частности, такой как «Вассерфаль», – вот тот фундамент, та стартовая площадка, с которой практически пошли дальше в своей работе и мы, и американцы.

Организация разработки ракет в Германии во время войны представляла пример того, как государство, даже находящееся в тяжелом положении, способно сконцентрировать свои возможности для решения крупномасштабной научно-технической задачи. Технический опыт немцев, конечно, сэкономил много лет творческой работы. Ведь о баллистических ракетах думал только Королев в своем казанском заточении. И то он предлагал делать баллистические ракеты твердотопливными, потому что не верил, что жидкостные двигатели могут дать необходимую громадную мощность. А у немцев мы увидели реальные жидкостные двигатели с тягой в 30 т и проекты до 100 т. Это научило нас не бояться масштабов. Наши военные руководители перестали смотреть на ракету как на снаряд, для которого надо придумать получше «порох» – и все будет в порядке. А ведь именно это лежало в основе нашей предвоенной доктрины при создании знаменитых пороховых реактивных снарядов Петропавловского, Лангемака, Тихомирова, Клейменова, Слонимера, Победоносцева.

В Германии мы поняли, что ракетная техника не под силу одной организации или даже министерству, нужна мощная общегосударственная кооперация. И, главное, необходимы приборостроение, радиотехника и двигателестроение высокого уровня. И то, что мы после тяжелейшей войны усвоили и превзошли немецкие достижения за очень короткий срок, имело огромное значение для общего подъема технической культуры в стране. Создание ракетной техники было исключительно сильным стимулом для развития новых научных направлений: электронной вычислительной техники, кибернетики, газодинамики, математического моделирования, поисков новых материалов. С точки зрения «человеческого фактора», как принято сейчас говорить, в Германии мы поняли, как важно иметь сплоченное интеллектуальное ядро специалистов разных областей. Наше единство, которое сформировалось в Германии, сохранилось и после переезда в СССР, хотя все мы были рассредоточены по разным министерствам. И это было не на словах, не в лозунгах, а на деле, несмотря на иногда сложные личные отношения между главными конструкторами, их заместителями, министрами, военными и правительственными чиновниками.

Двигатели F-1, на которых фон Браун отправил американцев на Луну, начали проектировать в 1955-м, их первые полноценные тесты на стендах начались лишь в 1962 году. И двигатели эти на стендах взрывались – не раз, не два, а много. Устойчиво работать они начали аж в 1965 году, через 10 лет после начала разработки. Иными словами, к 1969 году (спустя семь лет с начала разработки) НК-15/33 находились в той же фазе, что F-1 в 1962 году (тоже через семь лет от начала разработки). И это воистину удивительное достижение. Дело в том, что F-1 – очень примитивный двигатель открытого цикла с внутренним давлением всего в 70 атмосфер. НК-15/33 – очень сложный двигатель закрытого цикла с внутренним давлением в 147 атмосфер, кратно большим. За счет этого он намного экономичнее.

На одном килограмме топлива один килограмм тяги F-1 давал лишь 263 секунды. А НК-15/33 – 297 секунд. То есть он потреблял на десяток процентов меньше топлива при тех же результатах. Вдобавок НК был еще и более выгодным по массе: его тяга больше его веса на уровне моря в 124 раза, а у F-1 – всего в 82,6 раза. Поэтому пять F-1 в «Сатурне-5» весили 41,8 тонны, а 30 НК-15/33 в советской Н-1 – только 37,2 тонны.

неудивительно, что сделанные полвека назад НК-33 летают до сих пор и даже рассматривались американцами в 2010-х как двигатели для их новых ракет.

Владимир Бугров, сотрудник девятого отдела ОКБ-1

Причины разрушения марсианского, а вместе с ним и лунного проектов не следует искать в нашей общей экономической отсталости или нехватке финансовых средств… Денег, потраченных на «лунные капризы» Хрущева, на бессмысленную разработку комплекса «Энергия-Буран», на тридцатилетние прогулки по околоземным орбитам с зарубежными друзьями, хватило бы, чтобы слетать не только на Марс, но и на Юпитер. [причина в том, что «Энергией» и подобным] удовлетворялись прихоти приближенных к власти главных конструкторов [намек на Глушко], пожелавших сделать свои собственные космические ракеты и корабли или самые мощные в мире ракетные двигатели, или еще что-нибудь сделать впервые в мире'.

Если бы Глушко в 1974 не смог убедить ЦК в необходимости зарывания в землю тех двух ракет, наша страна не потратила бы две лунные программы на создание значительно худшей экономически «Энергии». И не потратила бы в этом веке 160 миллиардов рублей на худшую экономически «Ангару». И не потратила бы еще неизвестно сколько на сверхтяжелую ракету, которую государство, после близкого конца СВО, планирует строить для полетов к Луне.

А еще в этом случае русские вступили бы на Луну вторыми, и могли бы продолжать летать к ней все это время, а не как американцы, только шесть раз. Благо Н-1 была существенно дешевле, чем «Сатурн-5», где одна отладка двигателей обошлась в четыре миллиарда долларов (как вся Н-1). Теперь же, из-за решения Глушко, мы не ступим на нее и вторыми – потому что нас опередит сначала Starship, а затем и китайцы. Впрочем, разве такие мелочи могут кого-то волновать?

Глава 10

9 мая 1965 года. Москва. Красная площадь. День Победы…

День Победы, как он был от нас далек,

Как в костре потухшем таял уголек.

Были версты, обгорелые, в пыли, —

Этот день мы приближали как могли…

Не могу удержаться и с самого утра подпеваю песню, что напишут только через десять лет. Она же тогда стремительно станет знаменем праздника. 9 Мая невозможно представить без этой песни. И я уже здорово сомневаюсь, что ее напишут. Больно уж показательно стала меняться история на моих глазах. Сразу после Первомайских сначала прискакал вице-президент Ранкович. Затем прибыла представительная делегация от немцев. Венгры и чехи также просятся к нам в «Кластеры передового развития». Но деньги давать будем не всем. Это начало хитроумного плана по отнятию у них части суверенитета. Его еще стоит продумать, но у меня история Европейского Союза перед глазами.

В Румынии в руководстве раздрай. И это я туда пока не вмешивался. Видимо, придется принять меры. И наши ракетчики во Вьетнаме уже успели крепко отоварить дефицитными ракетами граждан американцев. Вот что значит несколько грамотных занятий еще дома. Учиться надо не в бою, а на полигоне. Так что придется «День Победы» как-то легендировать в здешнюю эпоху. Смог же я с другой песней. Сегодня она будет исполнена в первый раз. Тоже один из символов нашего восприятия праздника.

– Что ты там все напеваешь?

Виктория Петровна также встала спозаранку, помогает мне выбрать галстук. Она уже стоит нарядная, приготовилась заранее. Не хочет пропускать такое знаковое мероприятие. Почитай двадцать лет не было на Красной площади такого парада. Вот именно такого, на котором я настоял.

Часть из ЦК оказалась ожидаемо против, но я и другие ветераны с различных ведомств настояли. Минобороны, вообще, горой стоял. С Малиновским я все-таки по делам встретился, пожелал ему успеха. То есть будто бы простил. После учений в ГДР у них и так жопа в мыле. Не до обид. Столько люди Захарова и Ивашутина недочетов нашли. Я, конечно, умолчу, кто их на их поиск настраивал. Перевел стрелки на ГРУ. К военной разведке относятся серьезно и потому послушали. В этом случае «разбор полетов» шел в ином ключе.

Судя по уже имеющемуся опыту из Вьетнама наши колонны на марше давно бы поразили. ПВО к защите войск во время передвижения категорически не готовы. Нужна новая техника и совсем иная тактика. Умение работать из-за засад, учитывать конфигурацию местности, а также приемы противника. Авиация вдобавок показала себя не с лучшей стороны. Нет взаимодействия между родами войск, каждый тянет одеяло на себя. Как и в будущем проблема Советской Армии в ненадлежащем руководстве. Солдаты и младшие офицеры честно старались. Но их или не обучали, или плохо учили, или бездарно руководили. Захаров даже предупредил маршала Кошевого о неполном соответствии. Мне дядьку жалко, будем думать. Это его беда или всей нашей армии. Требуется новый подход. И потому стоит обратить внимание на чужой опыт. Пусть даже американский. Да и они не везде блистали. Во Вьетнаме Эйр Форс лажал в планировании и постоянно скатывался в шаблоны. Мы договорились с Ивашутиным как-то посидеть покумекать.

Но я все равно рад тому, что часть моих усилий не пропала втуне.

Сегодня же праздник. Внутри меня все ликует. Это так реципиент реагирует. Да не только он. Вон как ребята из ГСО, то есть моей службы охраны лыбятся. Обычно они стоят с непроницаемыми лицами. Но сегодня для нашей страны день особенный. Хоспади, как подумаешь о жертвах…

Но мы выстояли, отстроили, идем вперед, поднимаемся в Космос, ныряем на глубины! Какая страна еще на такое способна⁈ Еще раз поправляю на себе строгий костюм, на котором виднеются несколько наградных планок. Ничего! Это будет мой день! День Первого победителя! И я тесно увяжу 9 Мая со своим именем. И не ради себя любимого, а ради нашего общего будущего. Мой план коварен, как политологи того мира, и не знает слов люб…то есть сантиментов. Так пусть святая Победа стоит рядом с моим именем. Пусть все народы мира знают, что там, где товарищ Брежнев, там победа!

Выходным этот день был лишь в1945 году. Тогда же прошли параду в Москве и Харбине. В 1948 году Президиум Верховного Совета СССР постановил «считать день 9 Мая – праздник Победы над Германией – рабочим днем». То есть, праздником он оставался по-прежнему, но выходного в этот день не было. По радио звучали торжественные речи, всюду вывешивали флаги, на предприятиях проходили собрания, играла музыка – и все отлично знали, какая сегодня дата. Кроме того, в крупных городах в этот день производились залпы артиллерийского салюта. Брежнев возродил традицию парадов, а я пойду еще дальше. Вчера по телевизору показали фильм о параде июня 1945 года. И конечно же, на трибуне стоял товарищ Сталин. Сегодня в прессе обнародуют его речь. Вот после пойдут слухи о возрождении сталинизма. Я же буду долго хранить молчание. И крайне внимательно наблюдать за реакцией. Чую, ждут меня в скором времени необычайно интересные разговоры.

Центр Москвы, как в Голливудской клюкве о тоталитарном СССР забит однотонной массой: милицией, войсками и людьми в темных костюмах. Но это лишь на первый взгляд. В глаза бросается много красного цвета. Лозунги, растяжки, флаги. Над всем этим великолепием полыхают рубиновые звезды Кремлёвских башен. Именно архитектурных строений, а не углов АП будущего, где расселись жалкие людишки, просирающие по очереди интересы России. Мало заявить: «ошибаться можно, врать нельзя». Надо бы еще с экранов убрать долбоебов, что врут с самого утра о позднего вечера. И помощников Самого, пишущих абсолютно неграмотные и тупые речи. Особенно касаемо истории.

Но… с ними! Нынешняя Москва в моей власти. Кортеж стремительно проносится мимо толпящихся людей и сразу направляется внутрь Кремля. Даже воздух сегодня особенно пахнет. В небе лёгкая облачность, тепло. Но в это время за безопасностью следят и воздушного парада не будет. Жизнь и здоровье советского человека дороже дешевого пиара. Весь Президиум и большая часть секретарей ЦК в сборе. Тут же Косыгин и гости. 12 делегаций из социалистических стран, таких как Народная Республика Болгария, Куба и Северный Вьетнам с высокопоставленными лицами, включая премьер-министра Восточной Германии Вилли Стопа, члена политбюро Чехословакии Зденека Фирлингера, члена политбюро Алжира Хуари Бумедьена и председателя Коммунистической партии Испании Долорес Ибаррури. Я только успеваю протягивать руку. Некоторые в военной форме. Этих я приветствую жарче. Чувствуется всеобщее воодушевление. Мы, наконец, осмелились в открытую заново сказать о подвиге советского народа и отдать ему заслуженный кровью и потом великий Праздник.

Смотрю на часы, без двадцать десять.

– Леонид Ильич, пора, – охрана расступается, мы движемся в сторону стены. Там потайной ход к мавзолею. Тот, как положено торжественно украшен, а не закрыт сыкливо, как в буржуйском будущем. Мы идем по узкому проходу дальше и по ступенькам поднимаемся наверх. Тут я немного путаюсь, я же не был никогда на мавзолее. Но охрана бдит и не удивляется. Все сегодня волнуются. Основной Ареопаг движется со мной. Президиум в полном составе. Кандидаты, министр обороны, Захаров, Устинов. Их кителя звенят от медалей, блестят орденами. Гости ушли на предназначенные им места.

После моего появления наверху народ на трибунах приветствует меня. Я поднимаю и сжимаю руки в ответ. На небольшой по сути площади застыл коробки парадных расчетов. Сегодня парады пройдут по все стране. И за границей так же. В странах социалистического содружества они совместные с народными армиями. Я оглядываюсь. Все улыбаются, настроение у всех приподнятое. Даже на вышках телеоператоры радуются. Вижу комментаторов с телевидения, машу им руками. Меня уже ловят многочисленные камеры фотокоров и телеоператоров. Присутствует кроме нашей и мировая пресса.

Пусть видят, как мы празднуем свою Победу!

Время! Народ застывает, над площадью раздаются фанфары, затем голоса ведущих.

"Говорят все радиостанции Советского Союза. Центральная радиостанция Москвы начинает передачу с Красной площади с парада, посвященного двадцатилетию победы Советского Союза над нацистской Германией!'

Подразделения выстроены по парадным расчетам и коробкам. Из-за знаменитого здания Исторического музея выплывают светло-серого автомобили. Знаменитые кабриолеты ЗИЛы 111В. Открытые лимузины, созданные специально для такого рода мероприятий. Вот тут площадь выдохнула. Первый мой сюрприз для праздника. В головной машине движется маршал Победы Георгий Константинович Жуков. Стоит прямо, готовясь к важному мероприятию.

Ему навстречу выдвигается лимузин с министром обороны маршалом Малиновским. Я решил порадовать напоследок старика. Да и заслужил он этот праздник поболее меня. Привычный для уха доклад: Войска построены.

Еще в конце апреля я побывал у Жукова на даче, и у нас состоял непростой разговор. Сначала я его обрадовал новым праздником. Знаменитый полководец в сердцах хлопнул по коленям:

– Давно пора! Но лучше поздно, чем никогда.

Я ответил размеренно:

– Как смогли, так и сделали.

Взгляд Жукова был задумчивым.

– Ну пусть так.

– Как вы смотрите на то, товарищ маршал, чтобы, как и двадцать лет назад принять парад Победы?

Вот тут суровое лицо Жукова стало резко меняться. Он тоже человек, и ничто человеческое ему не чуждо.

– Что, Леонид Ильич? – в конце голос сурового и безжалостного военачальника все-таки дал петуха.

– Принять парад и доложить мне. Сохраним эту традицию. Получится, и через пять лет повторим.

– Почему через пять?

– Считаю, что такие парады уместно проводить по круглым датам. Все-таки праздник со слезами на глазах.

Жуков так пронзительно на меня глянул, а потом… полез в карман за платком. На глазах появились слезы.

Мы выпили чаю, обсудили мелочи. Понятно, что маршал уже стар для коня, поэтому поедет на лимузине. И передаст доклад о готовности непосредственно мне, как Первому секретарю. Министр обороны будет докладывать Жукову. Пусть не по форме, но правильно, по существу.

Затем я перешел ко второму вопросу:

– Я слышал, вы мемуары пишете?

Жуков посуровел лицом:

– Пишу. Но…

– Мешают?

– Не без этого.

Тогда у меня к вам просьба. Пишите все. Для потомков. Сейчас не издадим, позже получится.

Маршал насупился:

– Два варианта правды не бывает!

– То есть вы готовы прямо описать настоящую причину наших поражений сорок первом? И какие интриги ваша Киевская клика плела до войны? И сколько бардака в армии присутствовало на момент начала войны. Сколько было предательства? И почему Павлова на самом деле расстреляли?

Жукова перекосило:

– Не надо…

– Георгий Константинович, вы вражеской пули не боялись. Так предстаньте перед судом истории честным до конца.

Жуков долго думал. Он же знал, что я на войне с сорок первого, мне по ушам проехать сложно. А с учетом послезнания и чревато. Потому маршал затем, как отрубил:

– Будет вам правда! Но мне необходим доступ к архивам.

Я покладисто оглашаюсь. Мне пригодится авторитетное мнение на будущее.

– Сделаем. Вот вам телефон человека. Он может все. Отредактированные главы будет забирать также он.

Маршал скривился:

– А дальше? Потонут в согласованиях?

Я пожал плечами:

– Сделаю что могу, но сами видите, со всякими приходится работать. Но пока обещаю точно одно: ваши книги не пропадут для потомков. Рано или поздно они увидят свет.

В том времени его мемуары правились по живому, и сколько информации мы в итоге не узнали, никто уже не скажет. Зато реваншисты во время перестройки выставят напоказ изъятые цензурой главы о репрессиях. Кривые и лживые до невозможности.

– Хорошо, договорились!

Мы пожали руки, довольные друг другом.

И вот сейчас Маршал Победы приветствует выстроенные войска.

– Здравствуйте, товарищи!

Многоголосый рев луженых глоток в ответ:

– Здравия желаем, товарищ маршал.

– Поздравляю вас с Днем Победы в Великой Отечественной войне!

– Ураааааааа! Ураааааааа!

Разносится над площадью. Потихоньку оглядываюсь. Уел все ЦК. Суслов выглядит счастливым, остальные хмурятся. Но зато какой эффект! Курсанты, солдаты и офицеры тянутся еще сильнее, четче отдают команды и кричат прямо так… разухабисто. Во всю мощь луженых глоток летит над Москвой русское Урраааа!

Мало кто подозревает, что маршал болен и сейчас держится на уколах и специальной поддержке, установленной в лимузине. Вот он окончил смотр и едет к мавзолею. Два офицера идут вровень с ним, как бы в дань уважения, на самом деле следят, чтобы Жуков не упал. Наверх по ступенькам его затаскивают два крепких телохранителя. Маршал и не думал сопротивляться, все силы ушли на принятие парада. Но наверху отряхивается и двигается ко мне строевым шагом. Нас крупно снимаю камеры.

– Товарищ Первый секретарь Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза. Войска для проведения парада, посвященного двадцатилетию победы построен!

Я поворачиваюсь к войскам:

– Поздравляю вас с Днем Победы советского народа в Великой Отечественной войне!