Текст книги "Генеральный попаданец 2 (СИ)"

Автор книги: Ал Коруд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

– У тебя до сих пор твердая рука, Леонид Ильич.

Я пожал плечами, будто бы удивляясь его удивлению. От меня не утаился острый взгляд, которым на мгновение «угостил» меня югославский лидер. Уж не принял ли он на свой счет это «послание». Но выстрел и в самом деле случился знатным. Егеря не сдерживали эмоций. Видимо, им приятно наблюдать за тем, что плоды их работы не пропали даром. Кто-то подал мне флягу, я глотнул, там оказалось неплохое сухое вино. Сейчас уже смеялись моему удивлению. Тито величественно провозгласил:

– Думаю, что наш гость достоин роскошного ужина!

Я со смехом добавил:

– И не менее изысканной выпивки.

Смеялись мы так, как могут смеяться крепкие и здоровые мужики.

– Хорошо у тебя тут.

Мы вышли на балкон, наблюдая за заходящим в море солнцем. Посвежевший ветерок обдувал разгоряченные ужином и выпивкой лица. Как никак два часа спорили и договаривались.

– У тебя, Леонид, страна еще больше. Там красот не счесть! Я помню Сибирь, столько времени оттуда выбирался.

Иосип погрузился в воспоминания.

– Приезжай к нам летом. Я давно хотел побывать на Байкале. Заодно привози своих министров. Говорить будем, думать будем.

Снова Тито бросил в мою сторону острый взгляд:

– Желаешь поиметь меня?

– А ты не борзей!

Иосип некоторое время вспоминал значение малознакомого слова. Затем замотал головой:

– Потому вас, русских, не везде любят. Вы говорите то, что не стоит замечать, делаете нам унижение.

Я хмыкнул:

– Да вами еще никто толком и не помыкал. Наоборот, незаслуженно задницу лизали. Не забыл, по чьей вине началась Первая мировая война?

Тито с интересом на меня оглянулся:

– Её хотели слишком многие. Выстрел в Сараево был лишь предлогом.

«Ну-ну, видел бы ты, во что превратится Сараево в девяносто третьем!»

– Еще раз повторяю, что никуда тебя силком тащить не намерен. Ассоциированного членства в СЭВ достаточно, остальное можно закрыть прямыми договорами. Все равно у тебя не социализм, а черте что!

Тито тут же всерьез обиделся:

– А что?

– Общество потребления. Мы, – я указал на себя, – целенаправленно идем к коммунизму, пока наши союзники играют в популистский социализм рыночного толка. Если вы не намерены строить общество будущего, тогда зачем вы у власти?

Югославский лидер обиженно засопел:

– Это наше дело, и наша страна!

– Не спорю, но помощь вы в трудном случае просили почему-то у нас. А если нет, тогда и табачок врозь! Целуйся и дальше со своими египтянами и индусами.

Тито оторопел, стараясь осознать мои слова. Я ему ведь прямым текстом намекнул на «Движение неприсоединения». Только вот к чему они не хотят присоединяться мне непонятно. Вся эта левая движуха была возможна лишь потому, что тогда друг другу жестко противостояли две мировые политические системы. Перед этим разговором мы немало поспорили об экономике. Он убеждал меня в правильности югославского подхода и рыночной модели. Я ему отвечал, что это отход от коммунистической идеи, так называемый временный этап излишне затянулся. Я, вообще, изучая советское сотрудничество с «дружественными» странами, подчас выпадал в осадок. И это еще не все документы изучены. Зачем? Зачем тратить такие огромные средства непонятно на кого? Да я лучше вложу их в развитие Средней Азии! Чтобы не отбирать у РСФСР и Белоруссии. И то будет пользы больше! Нам предстоит мощнейший инновационный скачок, нам самим в первую очередь нужны средства. А мы в 1947 году кормили хлебом чешских детей, что через двадцать лет будут кричать нам: «Русские убирайтесь!». Прага у меня третья по списку в вояже. И там я намерен провести проверку, что там такое творится. Хрен вам, а не шестьдесят восьмой!

– Но мы можем и без вас обойтись! И пока получается!

– То есть ты откажешься от лишнего куска хлеба для своих людей из-за личных амбиций? Не хочешь послать вашего человека в космос и получить славу первой страны в Европе, пославшей туда космонавта?

Тито стремительно поворачивается. Он еще не добродушен, но гнев с лица исчезает.

– Что ты хочешь, Леонид?

– Арендовать военно-морские базы для своего флота. Нам нужны порты в этом районе. Чтобы нести постоянное дежурство в Средиземном море. Которская бухта вполне подойдет, – я смотрю на Тито и с плохо скрываемым ехидством наблюдаю, как меняется его лицо. – Или Бар на худой конец.

Я знаю, что югославы на самом кончике полуострова Луштице где-то в конце Боко-Которского залива создавали подземную базу подлодок. То-то Иосип так дернулся. Подозревает.

– Дьявол, это серьёзно? Я не могу пойти на такое! Меня товарищи не поймут!

– А что нам мешает? Мы же не будем создавать некий военный союз. Просто сотрудничество. За это ваши ВМФ получат новые ракетные катера.

Гляжу, глаза у Иосипа все-таки загорелись.

– Что-то еще?

Тито вошел в раж. Приоткрываю свои крапленые:

– Мы сейчас договариваемся с австрийцами о прокладке к ним газопровода. Он пойдет из Сибири сначала к чехам, потом к ним. От Австрии до вас совсем недалеко. Как тебе создать газовый хаб где-нибудь в Словении? Газ – топливо будущего. А у нас в Сибири намечаются громадные, крайне огромные месторождения. У тебя есть контакты в Австрии?

«Клюнул!»

Наутро я, несмотря на выпитое ощущал себя отлично. Мы как раз с охранниками занимались на террасе шестом, когда туда вышел Тито. Он чуть не уронил чашку кавы и оторопело уставился на меня.

– Ильич, ты что такое творишь?

– Китайская гимнастика, дорогой.

Лидер Югославии хмыкнул:

– Своей нет?

– Китай – цивилизация древняя, у них есть чему поучиться.

– Как знаешь.

За сытным, но простым по-деревенски завтраком как бы невзначай интересуюсь:

– Есть у тебя контакты с Мао?

Тито уже не удивлен. Он разгадал мою демонстрацию, да и вчера устал изумляться нашим предложениям.

– Найдем. Что хочешь?

– Встречу с ним. В нейтральном месте. Можно у Ким Ир Сена.

– Хорошо, я дам тебе знать.

Мысленно потираю руки. Первый визит уже удался. А всего-то надо было проявить уважение и сделать пару милых предложений. Тито гонористый тип. Получить в руки то, чего нет у остальных, ему в радость. И он сполна оценил тот факт, что к нему я приехал первым. И общение мы начали без церемоний и выяснений отношений. Рассуждали больше по делу.

В самолете я размышлял о «великом газовом проекте» семидесятых. Зачем Брежневу понадобилось экономические решения подставлять под внешнюю политику? Это я о сделке с ФРГ «Газ-трубы». заключенную министром внешней торговли СССР Николаем Патоличевым и министром экономики ФРГ Карлом Шиллером в феврале 1970 года. По этому договору предполагалось поставка 3 млрд. кубометров газа в ФРГ в обмен на 1,2 млн. тонн стальных труб большого диаметра для прокладки газопроводов. Зачем нам нужны были эти чертовы трубы? И зачем потребовалось снабжать газом старого-нового противника. К чему это привело, стало понятно через пятьдесят лет. Когда реваншизм немцев мразотно полез наружу и показал себя во всей нацистской красе. Вроде бы уже стоило привыкнуть к европейскому двуличию, но для большинства «белопушистых» такой поворот явился громом среди ясного неба. Сколько же идиотов поверили в «европейскую цивилизацию»!

Что мне кажется странным во всей этой истории? Во-первых, трубы у СССР были. Например, Челябинский трубопрокатный завод, возникший в 1942 году на оборудовании Мариупольского трубопрокатного завода, еще в 1963 года освоил выпуск труб большого диаметра для газо– и нефтепроводов. На первой прокатанной трубе даже написали: «Труба тебе, Адэнауэр!». К началу 1970-х годов это был крупнейший в мире трубопрокатный завод с годовой мощностью до 3,5 млн. тонн продукции. Да и вообще, СССР в то время являлся крупнейшим в мире производителем труб. Союз имел мощный тяжмаш, сильную конструкторскую школу, возможности стран СЭВ, среди которых были державы с сильным научно-производственным комплексом, такие как ГДР и ЧССР. СССР строил много заводов и объектов, ничто не мешало построить еще один трубопрокатный завод для труб необходимого размера. Так что возможности для решения этой проблемы были, но не почему-то использованы.

Во-вторых, немецкие источники указывают, что «сделка века» являлась вовсе не разовым контрактом, а была началом целой системы долгосрочных контрактов, подписанных в 1970, 1972 и 1974 годах. Они предусматривали поставки из СССР в ФРГ 11–12 млрд. кубометров ежегодно газа до 2000 года. В том числе 700 млн. кубометров газа для Западного Берлина. Впрочем, Брежневу это оказалось мало, и в 1981 году был подписан еще один контракт, действительный аж до 2008 года. Впоследствии годовой объем экспорта вырос до 22–23 млрд. кубометров газа. Чем пользовался Газпром и бюджет РФ до известных событий.

Газ в ФРГ пошел 1 октября 1973 года. И как своевременно! Как раз накануне мирового нефтяного кризиса, начавшегося 17 октября 1973 года, с началом войны Сирии и Египта против Израиля. Прекрасный подход: снабжать ценным топливом и химическим сырьем германских реваншистов и милитаристов. В особенности снабжать советским газом известный центр шпионажа и подрывной работы против соцстран, каким был Западный Берлин.

В-третьих, чтобы немецкие товарищи в ГДР не дай бог что-то взяли себе, магистральный газопровод к германским реваншистам пошел через ЧССР. В ГДР в начале 1970-х годов обозначились серьезные проблемы в топливном хозяйстве ввиду необходимости добычи огромного количества бурого угля. Если взять сухую статистику, то в ГДР за пятилетку 1980–1985 года поставлялось 32,5 млрд. кубометров газа, то есть по 6,5 млрд. в год. Вдвое меньше, чем для «германских реваншистов».

Более того, магистральные газопроводы строили инженеры и строители из ГДР, оттуда же поставлялась техника и оборудование. Иными словами, Брежнев и его наследники заставили немецких коммунистов строить газовую трубу для снабжения топливом и сырьем своих заклятых соотечественников. Хотя этот газ мог бы пойти на нужды хозяйства верного союзника ГДР. И у них можно было брать за поставки товары для советской торговли. В моих планах использовать дешевую энергию для создания конкурентной цены экспортных товаров в «прорывных» технологиях, задуманных «Совместных корпораций».

В-четвертых, в самом начале 1970-х годов, то есть в процессе заключениях контрактов, германская политика ГДР резко и странно изменилась. До этого Вальтер Ульбрихт проводил линию борьбы за единое немецкое государство, социалистическое, разумеется. Это был очень серьезный вопрос, поскольку доселе ГДР во всеуслышание объявлялась немецким государством, возникшим демократическим волеизъявлением немцев, а не указке США, было государством антифашистским и антивоенным.

ФРГ же считалось продуктом мирового империализма и пошедших к нему на службу недобитых немецких нацистов. И внезапно в 1973 году его преемник Эрих Хонеккер заявляет, что ФРГ – это другое немецкое государство, к тому же еще и враждебное. Линия на борьбу за объединение была свернута. И напротив, в ФРГ такого же свертывания провозглашено не было. Неужели СССР при заключении сделки не потребовали от ФРГ никаких политических уступок? Потребовали. Но в пользу Польши. В августе 1970 года ФРГ договором с СССР признала установленную еще Сталиным границу Польши и Германии по рекам Одер-Нейссе, и она была закреплена договором ФРГ и Польши в декабре 1970 года.

Каков итог «сделки века»? Получается, что Брежнев и его приближенные попросту предали немецких коммунистов, за их спиной договорившись с ФРГ о продаже газа и связанных с этим вопросом политических уступках далеко не в пользу ГДР, ликвидировали главный политический аргумент в пользу существования ГДР, чем и заложили основу для будущего аншлюса ГДР к ФРГ. Так что Горбачев тут ничего сам не придумал, а довел до конца политику, заложенную во времена Брежнева.

Был ли такой расклад частью процесса «разрядки», подготовки Хельсинки 1975 или за ним стояла более долгоиграющая программа? Опять вопросов больше, чем ответов. Сейчас я не смогу достать информацию, потому что это еще не произошло и уже не произойдет. Потому что крайне противоречит нашим интересам. Газификация страны, вот что в настоящий момент важнее. А кредиты мы возьмем не на трубы, а на постройку нового завода и обустройство месторождений. Несколько лет поставок газа, и они будут погашены. У нас останутся экономические инструменты и пойдут валюта на «прорыв».

Ибо не с миром я пришел, а с мечом!

Информация к размышлению

В начале 1950-х в Югославии еще существовала карточная система. В 1952 году карточки отменили, зарплату стали выдавать деньгами. Были частично либерализированы (и повышены) цены. Они могли устанавливаться директивным путем из центра, местными органами власти, быть договорными, лимитными или свободными. В той или иной форме регулировалось до 80% цен, под подобный контроль попадало примерно 65% номенклатуры текстильной промышленности – казалось бы, идеального кандидата на либерализацию. Реформы коснулись и внешней торговли: около 5% предприятий получили право свободно торговать с заграницей, но они не могли распоряжаться валютной выручкой. Было введено несколько курсов динара. Постепенно вводилось коммерческое право, которое содержало даже нормы, регулирующие банкротство предприятий.

Реформы предполагали смену ориентации с тяжелой промышленности на легкую, главными направлениями стали строительство жилья и повышение уровня жизни. Был, например, подписан договор с Fiat о создании в Югославии сборочного производства автомобилей. Заморозили несколько сотен строек промышленных объектов тяжелой промышленности. За государством оставалось централизованное распределение инвестиционных ресурсов. Доля инвестиций в ВВП была высокой – около 34%, примерно соответствовала уровню СССР. Эта статья финансировалась за счет высоких налогов на предприятия. Частный бизнес дозволялся только мелкий – не более пяти наемных рабочих. Частными могли быть, например, такси или ресторан.

Реформы ускорились в середине 1960-х. Предприятиям резко повысили долю прибыли, остававшейся в их распоряжении, что привело к дальнейшему росту дифференциации в оплате труда. Сократилась роль государства в финансировании капитальных вложений. Было решено, что основным источником инвестиционных ресурсов станут банки, и их доля в финансировании инвестиций выросла с 3% в 1960 году до 50% в 1970-м. В ходе реформы ценообразования 1965 года внутренние цены подтянули к мировым, потом, правда, заморозили. Внешнюю торговлю значительно либерализировали, импортные тарифы снизили.

Югославская экономика показывала впечатляющий рост до конца 1970-х. С 1952-го по 1979-й ВВП увеличивался на 6% в год, а потребление на душу населения – на 4,5%. В 1956–1970 годах уровень жизни вырос втрое. Югославия превратилась в общество потребления.

Однако половинчатые и противоречивые реформы вели к накоплению дисбалансов. Так, в 1953–1960 годах торговый дефицит составлял 3% ВВП. Ситуация улучшалась за счет трансфертов югославов, уехавших работать за рубеж. Например, $1,3 млрд в 1971-м и $2,1 млрд в 1972 году. Новые предприятия почти не открывались. Частник не мог этого делать по закону, а государство фокусировалось на развитии и поддержании того, что есть. Банкротства были теоретически возможны, но правительство поддерживало убыточные производства, оттягивая на них ресурсы. Считается, что в конце 1970-х примерно 20–30% предприятий были нерентабельны и на них было задействовано 10% трудовых ресурсов страны.

В Югославии всегда была инфляция, но при Тито ее держали под контролем. В 1950-е она составляла не более 3% в год, в 1960-е – около 10%, в 1970-е – чуть меньше 20%. Рост цен резко ускорился после смерти Иосипа Броз Тито в 1980 году – до 40% в год до 1983-го, а затем и вовсе стал неконтролируемым. В 1987 и 1988 годах инфляция достигла трехзначных цифр, а в 1989-м переросла в четырехзначную гиперинфляцию.

Хотя трансферы югославских гастарбайтеров росли очень быстро, их уже не хватало для затыкания дыры в платежном балансе. Начали занимать. С 1961 года стал увеличиваться внешний долг. Он рос почти с нулевой базы, но высоким средним темпом – около 18% в год на протяжении 30 лет. Сначала в долг давали охотно, в том числе и по политическим соображениям: Тито ловко лавировал между капстранами и Восточным блоком – западные лидеры полагали, что Югославию можно отколоть от соцлагеря.

В 1991 году внешний долг Югославии достиг $20 млрд (около $56 млрд в сегодняшнем выражении) при ВВП $120 млрд. Доля долга в процентном отношении к ВВП была небольшой, но импортоемкая экономика зависела от увеличивающихся объемов кредитования. В начале 1980-х кредитная река начала терять силу. В долг стало брать трудно, кредиторы понимали, что заем «проедается»: идет не столько на развитие экспортно ориентированных отраслей, сколько на поддержание уровня жизни. Конечно, товары промышленного назначения тоже закупались, но главная доля была у энергии и сырья, то есть у тех материальных ресурсов, использование которых не может повысить производительность труда

Дисбаланс между экспортом и импортом, существовавший и в 1950−1960-е, нарастал: торговый дефицит вырос примерно с 10% ВВП в 1971 году до почти 50% в 1980-м. Страна не имела устойчивых источников валютной выручки, кроме туризма и экспорта/реэкспорта вооружения, то есть не хватало источников погашения кредита. К тому же в начале 1980-х экономический рост приостановился, а с 1986 года началось падение ВВП.

МВФ призывал федеральную власть изменить экономическую политику с учетом внешней задолженности, в частности сократить зарплаты и уменьшить общественное потребление. Но в стране не было лидера масштаба Тито, который мог бы решиться на столь непопулярные шаги. Вместо этого правительство выбрало нерыночные меры: на четверть девальвировали динар (в 1982 году), ввели ограничения на импорт, налоги на поездки за границу, ограничили изъятие валюты с банковских счетов, стали регулировать потребление топлива. Экспорт решили стимулировать за счет кредитов, то есть эмиссии и ускорения инфляции. Отказ от рыночных реформ привел к экономическому коллапсу и распаду страны

Глава 3

13 апреля 1965 года. Восточный Берлин. Бранденбургские ворота. Шоу маст гоу он

Мы, не торопясь, ехали по широким улицам столицы ГДР. Все-таки немцы не славяне, архитектура у них тяжеловатая и излишне рациональная. Но все равно симпатично. А ведь еще не так давно на этих улицах оставались следы боев сорок пятого. В памяти Ильича те времена всплывали отрогами Карпат, долинами Богемии и пряничными городками Чехии. И кругом весна, весна, весна! Победа близка, хотелось жить во всю широту русской души. Но кому-то еще требовалось умереть.

Я покачал головой, прогоняя морок, и уставился в окно. Сидящий впереди Федор понял это по-своему.

– Красивый город!

Медведев, сидевший со мной рядом, хмуро уставился на личника и тот тут же замолкнул. Заместитель Рябенко мне нравился. Высокий, импозантный, он обладал приятным характером, был щепетилен в общении и, что важно для меня – упредителен. И в то же время крайне профессионален, не позволял себе панибратства. Сейчас в руках держал бронированный «дипломат». В нем я был уверен. Как и в своей охране. Федор всматривался в тонированное окно, не выпуская из рук пистолет– пулемет PM-63 RAK. В Союзе пока ничего похожего не производили, что было странно. Поэтому я по старой памяти обратил внимание Рябенко на это оружие. Восточные немцы, в частности, штази успешно использовали RAK. Да и патрон 9×18 мм от ПМ.

Мой начальник охраны заказал пистолет-пулеметы, погонял их в хвост и гриву и принял на снабжение. Сейчас пять личников, вооруженных RAK представляли собой мощную огневую группу. Рябенко оставил себе привычного Стечкина. Брал я его в руки пострелять. Больно тяжел для пистолета. Мне из них больше всех нравился офицерский Вальтер 38. Ну а здесь такой достать и вовсе не проблема. Так что скоро вместо карабинов и штуцеров буду палить из пистолетов. Заодно и легенда для отказа от охоты. Ну хочет человек чего-то новенького. И вдобавок в записной книжке «Армия-ВПК» появилась свежая запись. Но помня о будущих проблемах оружейников, я в первую очередь буду настаивать на создании нового патрона. Но негоже милиции и спецслужбам бегать с АКСУ. Кстати, по патронам и снарядам у нас в армии огромные проблемы. Будем решать их постепенно.

А в целом мысли у меня после посещения Праги невеселые. Черт разберет этих чехов со своими прибабахами. Мало мы от них в Гражданскую пострадали, не зря тогда стала популярной песенка:

'На нас напали злые чехи,

Село родное подожгли.

Отца забрали в первом взводе,

А мать мою в костре сожгли'

Так и во время Великой Отечественной часть чехов вообще добровольцами пошла с Гитлером. В плен попало около семидесяти тысяч чехословаков. Вдобавок во время войны ударными темпами, Чехословакия увеличила в два раза выпуск военной продукции. Третья часть всего вооружения Вермахта было с клеймом Чехии. Ага, освободили вас. В том числе и я, генерал Брежнев. Потому, когда я в сердцах чешским товарищам об этом напомнил, они долго обижались. Но прежде всего были удивлены. Как, мы Это еще помним? Но мы же друзья! Это я еще не упомянул об украденном «Золоте Колчака». К черту чехов! Будем разговаривать со словаками о разделе страны. Ильич еще не забыл их антифашистское восстание в сорок четвертом.

В своё время бывший руководитель западногерманской разведки Рейнхард Гелен прямо признавался, что Чехословакия настораживает страны Запада, ибо она уж настолько солидаризируется с Советским Союзом, что становится его младшей сестрой. В 60-е годы в Чехословакии сконцентрировалось большое количество международных организаций. Пресса, близкая к Пентагону прямо, заявляла, что в то время Чехословакия могла стать как шлагбаумом для Запада, так и коридором, который бы быстро привёл вооруженные силы Западных стран к границам Советского Союза. То есть наши «партнеры» ни на миг не прекращали свою деструктивную работу. А чешские товарищи об этом забывали.

С приходом к власти коммунистов в 1948 году из Чехословакии эмиграции практически не было,и все те, кто добровольно участвовал в «Крестовом походе на Восток», остались в стране, жили и работали. Постепенно в партии и обществе усилилось противостояние среди прогрессистов и консерваторов. Начались разногласия в среде интеллигенции. Особенно пагубную роль сыграло огромное число эмигрантов, которые стали стекаться к тому времени в Чехословакию. В этом деле свою лепту вложил, и «Клуб 231», лидеры которого прямо заявляли: «лучший коммунист – мёртвый коммунист». Появилось целое движение за превращение Чехословакии в нейтральную страну, чтобы Чехословакия объявила свой нейтралитет и вышла из варшавского договора.

И где в это время была их компартия? Почему они такое терпят? Я остался крайне недоволен разговором с чешским руководством и не скрывал этого. За этими придурками постоянный пригляд надобен. Чтобы не наворотили дел, как в том шестьдесят восьмом. Вторжение войск в Чехословакию нам тогда огромным боком вышло. Один раскол коммунистического движения в Европе чего стоил. Но сначала требуется щекотливая работа разведки. Кого сюда послать? Сразу всплывает мысль о скорой встрече с Питоврановым. Наверняка у его в Праге есть свои люди. Мутный товарищ. В будущем о нем противоречивые слухи ходят. Но тем более, это повод держать к себе поближе. Используем и… посмотрим. Решение принято!

Затем мысли сами собой ушли в то будущее, которое для меня прошлое. Есть нечто схожее в настроениях чехов и советских времен Перестройки. Что заставляло его выходить тогда на митинги. Наш человек не хотел постоянно «горбатиться на дядю», а хотел иметь возможность хотя бы подрабатывать частным образом. Хотел уже плюрализма – чтобы выбирать, как в Америке, из двух партий; читать в газетах что-то погорячее, чем отчеты о партийных пленумах и битвах за урожай. Но если все восточноевропейцы, разве что кроме румын, уже имели эти радости в той или иной степени, откуда возникли «бархатные» и не очень революции?

Может, дело в том, что мещанская по сути мелкособственническая мечта наших «братьев» уже к началу 80-х оказалась на грани банкротства. Их мелкотравчатый социализм очень не походил на советский. Например, венгерские реформы шли с середины шестидесятых и к восьмидесятым дошли до «разукрупнения предприятий», массовой сдачи в аренду общепита, распада сельхозкооперативов на индивидуальные хозяйства, малых частных производств и запуска на внутренний рынок иностранной продукции – конкуренции ради.

В Польше на селе доминировал мелкий частник, минимально причесанный под советские идеологические стандарты. Значительный частный сектор сохранялся также в торговле и сфере услуг. Государственной, «советской» была крупная и средняя промышленность. Восточная Германия строила экономику а-ля СССР с небольшими вкраплениями частного сектора, вдобавок ситуация дополнялась непривычной нашему человеку многопартийностью. Благодаря этому разнообразию подходов оказался накоплен огромный теоретический и практический опыт движения к социализму без советских эксцессов 30-х: опыт кооперации, самоуправления на госпредприятиях, альтернативных выборов. Твори, совершенствуй, действуй!

Казалось, какого рожна вам еще надо?

В Польше первые звоночки прозвенели в 70-м. После войны в стране выросли государственные животноводческие комплексы, ориентированные на валютный экспорт. Мелкий частник не мог их обеспечить кормами, поэтому их обеспечивал Советский Союз – по льготным ценам. Никита Сергеевич Хрущев пытался, как МВФ в будущем, обусловить экономическую помощь требованием «структурных реформ» – дальнейшей коллективизации и механизации сельского хозяйства. Однако польские товарищи стояли за своего частника, В итоге все закончилось ничем.

Решительней к данному вопросу подошел Леонид Ильич Брежнев, при котором поставки кормового зерна сократились почти втрое с 3 миллионов тонн до 1,2 миллиона. И ситуация стала выходить из-под контроля – в Польше начались перебои с продовольствием. За перебоями последовало повышение цен, волна забастовок и беспорядки 1970-го в Гданьске со штурмом милицейского офиса и несколькими десятками убитых. Закончилось все отставкой руководства и приходом к власти нового лидера Эдварда Герека, который элегантно разрулил проблему, попросту залив недовольство взятыми в долг деньгами. За десятилетие его правления внешний долг Польши западным государствам сравнялся по размеру с советским. Но зато его поляки жили по сравнению с советскими людьми в сытости и благости. Почти «европейцы»

Однако к концу 70-х цены на нефть выросли, кредиты стали дороже, да еще и надо было отдавать старые. Загнанный в угол Герек решил провернуть знакомый фокус с повышением цен. По стране снова прокатилась волна забастовок и беспорядков. В Венгрии все было не столь драматично. Хотя ситуация усугублялась относительной открытостью экономики и шоп-турами населения в соседнюю капиталистическую Австрию, вымывающими из страны валюту. Оказавшись в долговой яме, венгерское руководство в 1982 году сделало решительный шаг из социалистического лагеря – вступило в Международный валютный фонд, что открывало доступ к новым кредитам. Советское руководство было против. Но было послано. Ко всеобщему удивлению, утершись, проследовало в указанном направлении.

В 1980-м в Польше все вернулось к ситуации бунтов 70-го. С той разницей, что кредитов никто не давал и произошла смычка бунтующих рабочих с либеральной интеллигенцией. Да еще папа римский, будучи поляков под сурдинку постарался раздуть огонь. Восходящая звезда профсоюза «Солидарность» Лех «Болек» Валенса, настаивал на участии в переговорах «правительство-рабочие» еще и «экспертов» из числа столичной интеллигенции, которые носились повсюду с любимой песней про тоталитаризм и реформы. Бастовали едва ли не все и что с этим делать было непонятно.

Затем случился генерал Ярузельский. Встав в 1981 году во главе государства, Ярузельский ввел военное положение, и, казалось, уже распадающийся госаппарат внезапно обрел впечатляющую эффективность. Лидеры оппозиции и многие активисты были «изолированы» на неопределенный срок, армия вышла на улицы, спецслужбы громили типографии и уничтожали тиражи. Волна забастовок пошла на спад, и польская экономика, несмотря на санкции, впервые за долгое время начала демонстрировать какой-никакой рост. Более того, если перед военным положением правящей партии доверяло только 12% населения, а «Солидарности» более 40%, то к 1987-му ситуация практически перевернулась – 44% у правящей ПОРП и 16% у «Солидарности». Вот так поворот, не правда ли?

Затем что-то сломалось, и в 1987 году Ярузельский вынес на референдум пакет реформ, по сути, означавших сворачивание социалистического эксперимента. Главный его вопрос звучал так:

'Выступаете ли вы за полное осуществление представленной Сеймом программы радикального оздоровления экономики, направленной на значительное улучшение условий жизни общества, если это потребует двух-трехлетнего периода быстрых и трудных перемен?'7

Население ответило вежливым отказом: «за» проголосовало 44,2%, а попытки протащить либерализацию цен явочным порядком натолкнулись на новый рост забастовочного движения. Казалось бы, сдай назад. Судьбу страны решил диалог – серия неформальных встреч власти и оппозиции (лидеры которой давно вышли на свободу) в 1988 году, увенчавшаяся официальным круглым столом в 1989-м.

Стороны быстро нашли общий язык. Один из членов оппозиционной делегации Яцек Куронь вспоминал:

«Люди, которые участвовали с нами в переговорах, не только не были сталинистами, но и не были даже идейными коммунистами. Это были прагматики, реалисты, понимающие, что принцип централизованного руководства провалился, и теперь надо как можно быстрее и лучше перейти к новому принципу управления».

Недовольных представляли тоже не злые рабочие с заводов и судоверфей, более 50% делегации были теми самыми «экспертами» с научными степенями и должностями. Стороны договорились о двух вещах. В июне 1989-го должны были пройти выборы в двухпалатный парламент, на которых «Солидарность» получала 35% мест в Сейме и могла свободно конкурировать за Сенат. А в августе должны была начаться «шоковая терапия» в экономике.

На волне такого «национального единения» и «прогресса демократии» о результатах референдума 1987 года никто не вспоминал. Более того, на предстоящих выборах складывалась беспроигрышная для польских элит ситуация – когда за кого бы ни проголосовали граждане, они все равно голосовали за приватизацию и либерализацию цен, о которых все политические игроки договорились заранее. Солидарность' предсказуемо победила, выбрав все предлагаемые места в Сейме и заняв практически весь Сенат.