сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
Зверинец
Учёный Усурум недавно отыскал
Предревний манускрипт на языке еврейском,
И в оном начитал,
Что при царе халдейском,
Не знает точно при каком,
Жил был халдей Салваназарадом. –
Не столь о языке французском мы радеем,
Как к скотскому он прилежал
И так в нём успевал,
Что говорил с ослом, как будто бы с халдеем.
Кто где, а наш мудрец всё со зверьми:
С скотами для него жить лучше, чем с людьми.
Лишь только рассветёт, уж он спешит в зверинец
И зверю каждому несёт с собой гостинец:
Иному сена пук, другому мяса кус.
Встречают все его; и заяц тут не трус;
К халдею лев, тигр даже льстится!
Один осёл косится:
Не хочет разделиться
С козлом гостинцем пополам:
«Меня равнять козлам!
Нет, брат, хоть я теперь жую траву с скотами,
Но прежде с господами
Я кушал за одним столом:
Был в жизни человек, по смерти стал ослом!
Я шляхтич Гурнгарндрас: не смей шутить со мною,
Иль формою суда разведаюсь с тобою!» –
«Как жалко мне, – вскричал с насмешкою халдей, –
Что прежде не имел ты длинных сих ушей.
Для шляхтича они великая прикраса;
Знавал я Гурнгарндраса;
Всем такать, всех лизать,
Спину̀ пред всяким изгибать,
Его то было дело:
Кто подл, на счастье тот всегда надейся смело!»
Халдеев сей ответ понравился козлу,
Он гордо подошёл к ослу,
Так заблея̀л, тряся во гневе бородою:
«Мне низко говорить со шляхтою такою:
Я прежде был паша, тот дивный Беккоккос,*
Чей в свете славился огромностию нос.
В серале целый век, как в масле сыр катался,*
И с Хрюхряхрюсом лишь в богатстве не равнялся». –
«Да, – хрюкнул боров вдруг, – имел я с миллион!» –
«А пользы от того?» – спросил сердито слон.
«Та польза, что всегда я быль ужасно тучен!» –
«Да стал ли чрез тебя другой благополучен?» –
«Немного, слон, теперь найдёшь глупцов таких,
Чтоб думали и о других:
Свет нынешний наполнен мудрецами…» –
«Которы, – слон взревел, затопавши ногами, –
Достойны быть, как ты, свинья̀ми!» –
«Да ты нам не указ! – прикрикнула лиса: –
В науке жить с людьми не знал ты ни аза,
Хотя великим ты министром слыл халдейским; –
Вот я-то мудрецом могу почесться светским.
Ласкаючись ко всем с умильнейшим лицом,
Казалась другом всем и всем была врагом,
Достоинства людей мешками измеряла,
Для пользы и ослов хвалами осыпала,
И в силе через то у знатных я была:
С тобою, грубый слон, лишь сладить не могла!
Но вашей братии немного ведь в столице,
Так нечего о вас заботиться лисице».
Халдей,
Мохнатых слушая людей,
Дивился –
И порознь каждого он расспросить решился,
В каком кто звании при жизни состоял?
«Я был судья, – медведь сказал, –
И кожу не одну с невинности содрал!» –
«Я назывался Ворворвором.
И ты был не судьёй, а сущим живодёром!» –
Рычал великодушный лев,
Сверкая взорами, разинув страшный зев.
«Я протестуюся! – вскричала россомаха: –
Смотрите! судия смердит уже от страха;
Поступком сицевым* обижена и я,
Понеже в должности была секретаря;
Лев будет под судом по моему прошенью,
И карачун дадим всему его именью!» –
«А ты, волк, чем служил?» –
Халдей у бирюка спросил.
«Я то ж, как и медведь, присяжный кож сдиратель –
В Палате председатель». –
«А ты, барсук?» –
«Я также был приказный крюк;
Но не лупил людей, как будто бы скотину,
А скромно продавал законы по алтыну». –
«Ну, ты, олень, скажи, кто прежде был таков?» –
«Я был охотник Люблюпсов:
В отъезжем поле мать когда зверей травила,
Верхом меня родила;
И мой отец охоту так любил,
Что в псарне с гончими и спал, и ел, и пил.
Я также, будучи их одарён геройством,
Не славе жертвовал, но дичине спокойством!» –
«А ваша честь, кто вы, сурок?» –
«Разбойничек, то есть, картёжный я игрок!
Тузом и двойкою я нажил капиталец!» –
«А ты, слепой красавец,
Кто ты, угрюмый крот?» –
«Я всё: законник, волхв, философ, звездочёт,
И словом: в форме я учёный первоклассный!
Все мыши и кроты согласны,
Что я был чудо-человек:
Хоть здраво ни о чём не мыслил весь мой век,
Но умер, погружён премудрости в пучине;
В навозе рылся я, в навозе роюсь ныне!» –
«А ты, почтенный господин,
Благочестивый кот, какой имел ты чин?» –
«Я человек не светский, но духовный,
По милости Творца, был жрец верховный;
Был образ кротости, смирения пример,
Свят духом, но притом халдейский кавалер.
Духовную мою трапѐзу составляло:
Млеко̀, сыр, масло, сало,
О стаде пекся я по долгу пастухов,
Но я терпеть не мог мышей-еретиков!» –
«А ты что скажешь нам, баран?» –
«О! я, суда̀рь, из столбовых дворян.
На бранном поприще искал мой предок славы,
А я мух колотил в деревне для забавы;
Мой предок для того без сна в трудах потел,
Чтоб после правнучек попил, поспал, поел». –
«Ты выслушай меня, – вскричала обезьяна: –
Вот я-то тварь была преславна
И много обществу я пользы принесла:
Изрядно кушала, изрядно и пила,
Отменно прыгала, кривлялась бесподобно,
Играла дамами, как шашками, свободно;
Щелка̀ла по носу и знатных я господ,
Хоть я была ничто, как гаер иль урод,
Достойный забавлять на ярмарках народ.
Пристойность, правда, стыд всегда мне были чу̀жды,
В религии совсем я не имела ну̀жды,
И будучи во всём глупее лошака,
Я принимала вид большого знатока;
В искусстве льстить слыла великой мастерицей,
В обманах, в хитростях поспорила б с лисицей;
На счёт других жила приятно, без забот,
И словом: я была скотина a la mode». –
«Ну, ты, хомяк, скажи, ты что был за детина?» –
«Ах! государь, я был торговый мужичина.
Товаром мелочным сперва я начал торг.
Стыд, правда, совесть, Бог –
На чисты денежки всё это продавалось:
Иной день раз пятьсот божиться мне случалось.
Когда же на̀жил я изрядный капитал,
То так богобоя̀злив стал,
Что лишь по старой я привычке плутовал:
За доброе, подчас, я продавал гнилое,
И брал не более как впятеро иль втрое.
Аршин и ножницы, весы, рука и взор,
Зуб каждый у купца и даже лавка – вор!
Не должен покупщик отнюдь обвёртке верить:
Готова и она обвесить и обмерить». –
«Молчи, подлец, – вскричал Салваназарадом, –
Ты счастлив, сделавшись по смерти хомяком!
Услышь меня, услышь всезиждущая сила!
О, если б ты закон такой постановила,
Чтоб всякий человек: судья, или купец,
Поп, воин, дворянин, учёный и кузнец,
Забывший совесть, стыд, закон, монарха, Бога,
Перед зерцалом ли, средь царского ль чертога,
Иль в доме собственном пируя за столом,
Ко удивленью всех, стал волком иль ослом,
Примеры б таковы безумцев устрашили,
И смертные себя и Бога б больше чтили».
_____________
Отрывки из «Пурсониады»
Из первой песни
1
Помилуй ты меня, о, Феб, парнасский бог!
Кого велишь ты петь, внушая мне восторг?
Ах! сжалься надо мной, чувствительная муза!
Могу ли я хвалить толь дивного француза,
Каков был некогда преславный Пурсоньяк:
В Париже продавал на рынке он табак,
Герой был в кабаках и первый жрец в харчевнях;
Шумел на площадях, смирялся он в деревнях,
Где часто странствовал для чёрствого куска,
Где бледная его, голодная рука,
Тряся котомкою, прохожих умоляла,
И с жадностию хлеб насущный принимала!
Из нищих вдруг потом попался Пурсоньяк
В число мошенников, воров и забияк;
Потом он заклеймён и сослан на галеру,
Но земляков своих последуя примеру,
Чудесным образом в Россию убежал,
И ссылочный француз как солнце возблистал.
2
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Восстал француз, но ах! от слабости шатался;
Вотще он воздухом, как манною, питался:
Лишь первый шаг ногой дрожащею ступил,
Зефир с насмешкою француза повалил;*
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Внезапно выглянул из ада Вельзевул,
Во всю бесовску мочь он крикнул: «Караул!»
И к Гладу так вещал: «О, подлый забияка!
Вот до чего довёл ты славна Пурсоньяка!
Познай, что сей француз мой искреннейший друг;
Ступай к нему, ступай скорее для услуг!»
Уродливый скелет, вооружась клюкою,
Пустился в дальний путь с походною сумою;
По рёбрам повязал широкий он кушак
И пламенный надел на голову колпак;
Гремит он на бегу иссохшими костями,
И челюсть искривив, гигант стучит зубами;
Траву, и дерево, и корни, и цветы
Терѐбит, гложет, жрёт, глотает всё в пути.
«Возможно ль! – он кричит: – я должен быть слугою,
Вот как ругается царь адский надо мною!
Нет, Вельзевул! хотя ты знатный господин,
Но Голод в пекле тож имеет знатный чин,
И род мой твоему ни чём не уступает:
Почтенна Смерть меня отменно уважает;
Война сестра моя, а Нищета кума,
Родная тётка мне сиятельна Чума,
В великой дружбе я с учёностью бываю,
И часто чудеса творить ей помогаю.
О, сколь поругана высока честь моя:
Холопом буду нынь у санкюлота я!*
Хоть должен выполнить бесовско повеленье,
Но Стиксом я клянусь питать к французам мщенье.
И в помощь пригласив Разврат, Болезнь, Войну,
Обрушу гибель всю на горду их главу!»
3
Безумные враги отечественных щей!
Не зрю я в вас славян, не зрю богатырей;
Насилу движутся полмертвы ваши трупы!
Оставьте наконец вы соусы и супы;
Не галлам вы должны, но предкам подражать:
Прямою доблестью и пузом щеголять.
Из второй песни
1
На деньги ужас как нечисты духи падки;
Известно, что они всегда любили взятки;
Бесовской алчности уже я зрю пример:
Содрал с меня алтын на привязи Цербѐр.
Когда с бумагой в суд приходит челобитчик,
Кряхтит и кашляет от радости повытчик,
Облизыва̀ется в восторге секретарь
И нюхает табак приказна мелка тварь.
Проситель корчится; подьячие гордятся:
Змеёю должен он пред гадом увиваться,
Просить и кланяться, давать и обещать,
В трактирах подчивать и дома угощать.
Случилось так и мне меж адскими крюками.
Чего не делал я пред подлыми чертями!
Нижайше кланялся, покорнейше просил:
Давая деньги им, кису̀ опорожнил;*
Но недовольны тем кургузы оплеталы:
«Зачем, – кричат, – зачем твои карманы малы?»
Насилу я смягчил бесовские сердца.
Отверзлися врата геенского дворца:
В огне и в пламени монарх мне адский зрится,
Престол его в дыму, как ветчина, коптится;
Покрыты сажею порфира и венец;
Величество его так чёрно, как кузнец.
От роду я не зрел толь пакостные рожи!
Прекрасны все его министры и вельможи,
Нарядна гвардия, хорош придворный штат:
С рогами всякий здесь, . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
2
Простёрла Мода перст – и вдруг девицы, дамы,
Как ведьмы стали все с предлинными хвостами;
Рекла – и волосы нависли на глаза;
Велит – и лысина, где были волоса;
Восхощет – и все вдруг девицы обнажатся
И будут голые, как дикие, таскаться;
Прикажет им – и вдруг оденутся в мешки,
И вместо чепчиков носить начнут горшки;
Мигнёт – и те, что нынь лепечут по-французски,
Заквакают в домах, как жабы иль лягушки.
3
Вдруг жрица земляка преславна обняла,
И к русским модникам и модницам рекла:
«Месьё! кто радости из вас не ощущает?
Ещё кладь мудрости вам Небо посылает!
В французе дивном сем приходит к вам Сократ;
Какое счастие для вас и ваших чад!
К тому же и его несчастно положенье
Возбу̀дит в вас к нему сердечно сожаленье.
Французам помогать обязан русский всяк:
Кто мыслит ѝначе, тот варвар и дурак,
Толико нищие французские почтенны,
Колико бедняки российские презренны.
Невеждам пособлять вам Мода не велит;
Хоть русский ранами в сражениях покрыт,
И славно прослужа отечеству полвека,
В награду нищий стал и жалостный калека;
Хоть жизнь боярскую, именье защитил:
Но если б у бояр он хлеба попросил;
Бояре! вам велит французско воспитанье
Плевать на русское израненно созданье!
Похвальнее для вас французов богатить,
Чем грошем русского калеку одолжить.
Явите щедрость нынь преславну Пурсоньяку!» –
Ужасну меж собой люд модный сделал драку:
Всяк хочет щедростью другого превзойти,
Француза хочет всяк к себе в дом отвезти.
Тот говорит: жалеть не буду миллиона,
Такого чтоб достать себе компаниона!
Иной кричит: детей моих наставник будь!
В год тысяча рублей и хлеба триста пуд.
А третий так брюзжит: он будет править мною
И всем распоряжать, и домом и женою.
Не знал, что отвечать в восторге Пурсоньяк.
Доселе мнил француз, что первый он дурак;
Но ныне, окружён такими чудаками,
Узрел, что рангом он не первый меж глупцами,
И наконец сказал, что, мудрость полюбя,
Намерен посвятить в учители себя! –
Простившись с дьяволом, дал руку Верхолету
И в грязном рубище сел с гордостью в карету.
Благодаря Гибу̀, почтенную мадам,
В пути готовился к учительским трудам
И мыслил так в душе, от смеха помирая:
«Россия, подлинно, земля предорогая;
Я чувствую, что здесь озолотят меня:
В России полубог – парижская свинья!»
_____________
Редкости, которые удалось мне видеть
Я видел, как скупец, мешок схвативши злата,
На помощь к ближнему несчастному спешил,
С чувствительной душой обнял его, как брата,
И слёзы горести в минуту осушил.
***
Я видел дервиша (турецкий то монах),
Который одержал победу над страстями:
Стал кроток, совестен, смирен, воздержан, благ
И грешный мир презрел не словом, но делами.
***
Я видел мудреца, кой истину любил:
Она ему всего была дороже в свете,
В беседе и делах её имел в предмете:
Он жил так, как писал, а так писал, как жил.
***
Я видел счастия достойного любимца –
Прекрасен, молод он, богат и знатен был;
Но в добродетели всю роскошь находил:
Забава для него – утешить несчастливца.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
***
Я видел дивное сословие учёных,
Которы в подвигах, их званию пристойных,
Хранили здравый смысл, честь, нравы и покой;
От зависти они не грызлись меж собой.
***
Я видел, как один почтенный секретарь
Оправил правого, не взявши ни алтына:
Так долг велит, он мнил; мне платит совесть, царь,
И вот награда мне бесценна и едина.
***
Я видел модника, который для покроя
Терял имение и не имел покоя;
Но вдруг познал, что ум дороже, чем кафтан,
И выключил себя из списка обезьян.
***
Я видел женщину во цвете нежных лет,
Которой ветхий муж прелестен – сединами;
Но на челе его ещё рог не растет:
Она верна ему – о чудо меж женами!
***
Я видел, как один заезжий к нам мясник
Остался мясником, хотя мог быть учитель:
Родясь во Франции, парижский бывши житель,
Конечно площадной – французский знал язык.
***
Я видел, как лжецы неправдой возгнушались,
Завистники чужим блаженством восхищались,
Придворный пред царём душою не кривил,
И сильный слабого не грабил, не душил.
***
Я видел торжество наук, достоинств, чести,
Позор невежества, изгнанье подлой лести,
В семействах тишину и счастие везде, –
Я видел всё сие, и видел всё… во сне!
_____________
Забавная беседа
«Внемлите горы и леса:
Стремлюсь поведать вам предивны чудеса…» –
«Чтоб ты пропал, рифмач, с твоими чудесами! –
Вскричала Фиркина: – ты мучишь всех стихами.
Прямой Парнасской ты урод!
Насильно рифмами зажать мне хочешь рот…
О чём бишь, господа, я рассказать хотела?
Да! да – вот десять дней, как я уж овдовела!
Ну! как вам нравится печальный мой наряд?
Такую вдовушку нельзя не обожать;
Вчера Вертушкину я голову вскружила…» –
«Убей тебя драгунска сила, –
Рубакин вдруг как конь заржал: –
Вралиху глупую сквозь строй бы я прогнал!
Болтает о себе, да о своих нарядах,
Ни слова вымолвить не даст о вахт-парадах.
Как выступим в развод: ну! посмотрели б вы,
Вдруг станем мы во фрунт, стоим все, как столбы». –
«Ей-ей! я знаю всё о сицевом параде:
Курьёзнее у нас дела текут в Палате», –
Гортанью хриплою приказный возразил.
«Tacendum!* – грозно муж учёный возгласил:
Начнём беседовать о важных мы предметах:
О манускриптах и кометах…» –
«Мне ваших никогда не переслушать врак, –
Примолвил весельчак: –
Когда не глупы вы, то все вы очень странны,
И для меня тем более забавны,
Что все вы любите враньё –
Лишь не чужое, а своё».
_____________
Поэт и математик
Поэт
Не к Стикса ль мрачным берегам
Фантазия меня примчала?
Тень бледна, жалкая предстала
Испуганным моим очам!
Хламидой сальной покровенный,
На стуле призрак сей торчит,
И долу череп уклоненный
Прозрачным колпаком покрыт.
Огромных книг пред ним громада
В пыли повержена лежит.
Он с грифеля не сводит взгляда,
И оным на доске чертѝт.
Чертит и рожу искривляет
В досаде будто сей скелет,
Колпак нередко поправляет,
Браня притом какой то зет! –
Конечно, терпит он от зета,
И зет сей, верно, адский дух,
От зета бледен он и сух:
Спрошу о зете у скелета.
Кто ты – прежалка тень – вещай,
Кем ты на муку осужденна,
Здесь к стулу кем ты пригвожденна,
Не мрачный ли се ада край? –
Иль здесь волшебник обитает,
Тебя, обворожив, терзает?
Иль фурии в тебе живут,
Которых зетами зовут?
Ручьями из ноздрей текущий
Табак ты прежде оботри,
Потом мой дух в сомненье сущи
Ответом удовлетвори!
Математик
Проклятая ты биномия –
Ты злобы адской экспонент,
О нуль, исполнен ядом змия –
Как смел ты поносить мой зет? –
Всемощный с иксом зет вещает
Задач непостижимых тьму,
Природы тайну открывает,
И всё покорствует ему.
Подобно грозному Титану,
Зет небо приступом берёт,
И зету, лаврами венчанну,
Хвалу вселенна воздаёт.
Знай, в вечность я на зете еду –
Я зван бессмертием к обеду,
Чрез икс, чрез игрек и чрез зет
Я протоптал к Олимпу след.
Поэт
Хулу скелет сей изрыгает!
В уме помешан видно он. –
Досадно мне; но пусть болтает:
Не писан дуракам закон!
Математик
Ты говоришь о мне с презреньем;
Клянусь квадратным уравненьем,
Клянусь, что я тебе отмщу:
Я тучу игреков пущу,
Да поразит тя пуще грома
Ужасна, сильна аксиома.
Откуда, дерзкий, ты пришёл?!
Меня в отчаянье привёл;
Ты помешал решить задачу,
С досады и со злости плачу!
Поэт
Пожалуй, плачь! А я смеюсь,
Угроз нимало не страшусь,
За зета грудью ты вступился,
Чего ты на меня озлился?
Скажи, открой мне, наконец,
Живой ли ты, или мертвец,
Во сне ли бредишь как лунатик?
Математик
Дрожи, о дерзновенна тварь!
И знай, что аз есмь чисел царь,
Искусный, славный математик.
На иксах мой воздвигнут трон –
Его с почтеньем окружает
Нулей отборных легион.
Количество меня венчает,
С масштабом циркуль – скипетр мой,
Ищу я круга квадратуру,
Послушай, не шути со мной.
Поэт
Набрёл я на карикатуру!
Забавный для стихов предмет!
Математик
Что слышу! – Небо! Он поэт!
В нём вижу злого супостата –
От коего свирепых рифм
Трепещет робкий логарифм!
Он бич и куба и квадрата!
Я понимаю всё теперь:
Парнасский этот хищный зверь
Сатиру хочет приготовить –
Он будет в ней меня злословить.
Злодей! Оставь ты мой чердак,
Я иксом заряжу колпак,
И выстрелю, как из мортиры,
Иль грифель сей тебя пронзит,
С тобою вместе истребит
Презлобный план твоей сатиры!
Поэт
Не в силах я владеть собой!
Постой, о чучело, постой,
Ступай с своими ты нулями,
Бери с собою зет и икс
Где протекает мутный Стикс,
Ступай туда – живи с чертями!
___
Схватил сын Феба за пучок
Царя, количеством венчанна,
И, дав ему один толчок,
Поверг на землю бездыханна!
_____________
Мерзилкин, или Русский выродок, превратившийся в офранцуженную гадину
Правдинин, хочешь ты, чтоб красками живыми
Я смелой кистию тот гад изобразил,
Который красотой и прелестьми своими
И жаб, и черепах, и крыс всех помрачил!
В болоте ни в одном, ни в лужах, без сомненья,
Нет твари, столько же достойныя презренья,
И в аде молодца такого поискать,
Кто б гнусностью его мог перещеголять.
Преславна издревле была всегда Россия;
Но как же развелись в ней гадины такия?
Великой матерью могли ль быть рождены
Толь безобразные, уродливы сыны?
Не русская душа, не храбрость в них геройска,
Душишка мелкая и подлость в них заморска;
Французчина, как моль, поела весь их мозг,
Забыть к отечеству привязанности долг!
Не честь их движет, нет, их мучит то сердчишки,
Чтоб свет знал, что они французские мартышки.
Начто им с предков брать похвальнейший пример?
Французов мало ли, сорвавшихся с галер?
А как прибегнуть тож к французским и мамзелям,
Которы свет прошли, таскаясь по борделям,
И всяку всячину видали над собой,
То нужно ли искать науки уж другой?
Тогда жеманься, ври, повесничай, кривляйся
И над невежеством россѝян насмехайся,
Которы добрый нрав и здравый смысл хранят,
И что всего глупей, по-русски говорят!
– Fi donc!* Как варварский язык сей груб, нескладен!
Французский au contraire* божествен, деликатен.
Когда бы нам монарх издал такой закон,
Чтоб по-французски врал всяк русский du bon ton,*
Чтоб ѝначе болтать не смели бы дворяне!
А если б свой язык забыли и мещане,
И самый, наконец, преподлый наш мужик
Французский полюбил пренежный толь язык:
Какие б времена блаженные настали!
Мы, офранцузившись, гугнявить все бы стали.
И в просвещении явили тем успех,
Что в вышней степени была б у нас у всех
Французская и жизнь, и нравы, и химеры,
То есть, ни верности к царям, ни к Богу веры,
Ни глупой совести, ни робкого стыда
У новых россиян не стало бы тогда!
Не то ли самое, жеманясь по-французски,
Насвистываешь ты, Мерзилкин, про себя?
Не часто ль ропщешь ты, что твой отец был русский,
И что не санкюлот пустил на свет тебя?
Послушай-ка, мусье, не господин, Мерзилка!
Не лай на русских ты, французить позабудь:
Ты вспомни, наконец, что есть в России кнут,
Что не минёт тебя в Париж Камчатский ссылка.
На лыжах щеголять как станешь по снегу:
Скажи тогда себе: «Коман-ву-портеву?»*
_____________
