Текст книги "Испытание невиновностью"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

– Рейчел, не стоит забывать, что детям придется вернуться к своей прежней жизни, в то окружение, из которого мы их взяли. Нельзя допустить, чтобы это стало для них слишком болезненным.

– Да что бы мы ни делали для этих несчастных малюток, все равно будет мало. Слишком мало! – горячо воскликнула она.

– И все-таки не забывай: они должны вернуться в свой прежний дом, настаивал он.

– Совсем не обязательно. Там видно будет, – отмахнулась она.

Вскоре война с ее неотложными нуждами принесла перемены. Медицинские сестры, истово надзиравшие в доме Аргайлов за совершенно здоровыми детьми, вынуждены были вернуться к своим прямым обязанностям – уходу за ранеными. В конце концов остались только одна уже немолодая сиделка и Кирстен Линдстрем. Прислуги тоже не хватало, и Кирстен приходилось помогать по дому. Она трудилась преданно и самоотверженно.

У Рейчел Аргайл не было теперь ни единой свободной минутки, и она была счастлива. Иногда случались и недоразумения. Однажды Рейчел, встревоженная тем, что маленький Микки все время худеет и теряет аппетит, вызвала доктора. Мистер Макмастер, ничего не найдя, предположил, что ребенок скучает по дому.

Рейчел с негодованием отвергла эту мысль:

– Это невозможно! Вы не представляете, что там за дом. С ребенком обращались ужасно, его били. Для него это был сущий ад.

– И все-таки, – настаивал доктор Макмастер, – я допускаю такую возможность. Надо заставить его разговориться.

И вот однажды Микки «разговорился».

– Хочу домой! – рыдал он в своей кроватке, отталкивая Рейчел. – Хочу домой, хочу к маме и к Эрни. Рейчел растерялась, она не верила своим ушам.

– Не может быть! Она так ужасно с ним обращалась. Била его под пьяную руку.

– Против природы не пойдешь, Рейчел, – мягко возразил тогда он. – Это его мать, и он ее любит.

– Какая же она мать!

– Он ее плоть и кровь. В нем говорит голос крови, который ничто не может заглушить.

– Но теперь он должен видеть мать во мне, – отвечала жена.

Бедняжка Рейчел, думал Лео. Бедняжка, она могла купить все... За исключением того единственного, что было ей нужно. Она отдавала беспризорным детям всю свою любовь, благодаря ей у них теперь был дом. Она покупала им все, что душа пожелает. Не могла купить только любовь этих детей.

Потом война окончилась. По требованию родителей и родственников детей начали отправлять в Лондон. Но некоторых из них никто так и не востребовал, и тогда Рейчел сказала:

– Знаешь, Лео, они нам теперь как родные. Наконец-то мы можем создать настоящую семью. Четверо или пятеро из них останутся здесь. Мы их усыновим, будем воспитывать, это будут наши с тобой дети.

Он тогда, сам не зная почему, почувствовал смутное беспокойство. Не то чтобы он был против, просто подспудно ощущал никчемность этой ее затеи. Разве можно вот так легко, искусственным путем, создать семью?

– Тебе не кажется, что это рискованный шаг? – предостерег он.

– Рискованный? Ну и что же? Игра стоит свеч. Да, игра стоила свеч, только он не был так уверен в успехе, как она. К тому времени он уже настолько отдалился от жены, замкнувшись в холодном одиночестве... в своем собственном мирке, что не стал ей перечить. Сказал, как говорил уже много раз:

– Поступай как знаешь, Рейчел.

Она торжествовала, вся сияя от счастья, строила планы, беседовала с юристами, взявшись за дело с присущей ей энергией. Вот так она и создала свою семью. Мэри, старшая, та девочка, которую они привезли из Нью-Йорка;

Микки, тот самый мальчик, который столько ночей засыпал в слезах, скучая по своей трущобе и по нерадивой, неласковой матери; Тина, грациозная, смуглая полукровка, дочь женщины легкого поведения и матроса-индийца; Эстер, незаконнорожденная девочка, чья мать, юная ирландка, пожелала начать новую жизнь. И маленький Жако, очень обаятельный, с подвижным обезьяньим личиком. Его шалости так всех смешили. Жако, которому всегда удавалось отвертеться от наказания. Даже к такой ревнительнице дисциплины, как мисс Линдстрем, он умел подольститься и выманить лишнюю порцию сладкого. Жако, отец которого отбывал тюремное наказание, а мать сбежала с другим.

Да, думал Лео, конечно, усыновить этих детей, дать им дом, окружить их родительской любовью и заботой – это ли не настоящее дело. Рейчел имела право торжествовать, упиваясь победой. Только из этой затеи получилось совсем не то, чего они ожидали... Их с Рейчел настоящие дети были бы совсем другие. А в этих нет ни капли крови работящих, бережливых предков Рейчел, нет напористости и честолюбия, которые помогли скромным представителям этого семейства завоевать прочное место в обществе; нет в них и той неброской доброты и целомудрия, какие он помнит в своем отце, дедушке и бабушке со стороны отца, и живости и блеска ума, отличавших родителей его матери.

Они с Рейчел сделали для этих детей все, что было в их силах. Однако что может дать воспитание? Конечно, многое, но не все. Начать с того, что в детях уже были заложены семена родительских пороков, вследствие которых они и оказались в приюте и которые при определенных условиях могли расцвести пышным цветом. И яркий тому пример – Жако. Жако с его обаянием, живостью, остроумием, с его даром любого обвести вокруг пальца нес в себе черты законченного преступника. Они проявились очень рано в его привычке лгать и воровать. Эти дурные наклонности, заложенные в нем в совсем раннем детстве, легко устранить, говорила Рейчел. Оказалось, совсем нелегко... Невозможно.

В школе он учился плохо. Из университета его исключили, а затем потянулась длинная череда всяких неприятностей, и они с Рейчел выбивались из сил, стараясь, чтобы мальчик понял, как они его любят, как верят ему. Они пытались подыскать для него такое занятие, которое бы ему подходило и позволяло надеяться на успех. Возможно, думал Лео, они проявляли по отношению к нему излишнюю мягкость. А впрочем, мягкость ли, твердость ли, все равно он был бы тем же. Если Жако чего-то хотел, он не отступался. Он готов был пустить в ход любые, даже противозаконные средства. Но преступником он оказался неудачливым, способностей не хватало даже на мелкие аферы. И вот финал: промотав все до нитки, он, боясь попасть в тюрьму, явился сюда в тот последний день, стал требовать денег – будто имел на них право... угрожать. Потом убежал, на прощанье припугнув мать, что еще вернется, так что лучше ей приготовить деньги, не то...

И вот Рейчел мертва. Каким далеким прошлым казалась ему теперь вся их жизнь. Жизнь, полная бесконечных сражений с взрослеющими и все более непокорными детьми. Все эти годы были теперь лишь тусклым воспоминанием. А каким был тогда он сам? Тоже тусклым, и вообще каким-то бесцветным. Будто кипящая энергия Рейчел, ее жажда жизни истощили его, лишили сил и воли. А он так нуждался в сердечном сочувствии и любви...

И сейчас он едва мог вспомнить, когда именно осознал, что и любовь и сочувствие – вот они, рядом. Только руку протяни. Не то чтобы их ему предлагали, но...

Гвенда... Безупречная, незаменимая помощница, она всегда рядом, всегда готова прийти по первому его зову, она – сама доброта. Чем-то напоминает Рейчел, какой та была, когда они познакомились. Такая же отзывчивая, сердечная, увлекающаяся. Только у Гвенды ее сердечность, отзывчивость, пылкость – все сосредоточено на нем. Не на каких-то не существующих пока детях, которые, возможно, со временем у нее появятся, а на нем. Он будто протянул руки к огню... Озябшие, отвыкшие от тепла, неловкие руки. Когда он впервые понял, что она его любит? Трудно сказать. Это произошло как-то исподволь.

Но то, что и он ее любит, открылось ему внезапно. Как и то, что они не могут пожениться, пока жива Рейчел.

Лео вздохнул, выпрямился в кресле и выпил совсем остывший чай.

Глава 9

Не прошло и пяти минут, как ушел Колгари, а к доктору Макмастеру пожаловал новый посетитель. Его-то доктор хорошо знал и поздоровался с ним очень сердечно.

– А, Дон, рад тебя видеть. Входи, выкладывай, с чем пришел. Что там у тебя на уме? Что-то есть, знаю – ты всегда вот так морщишь лоб.

Доктор Доналд Крейг криво улыбнулся. Это был приятный молодой человек, очень серьезный и очень степенны и, такие слов на ветер не бросают. Старый доктор искренне любил своего юного преемника, хотя порою ему казалось, что Доналду Крейгу чуть-чуть недостает чувства юмора.

От предложенного ему вина Крейг отказался и сразу приступил к делу.

– Мак, я очень встревожен.

– Как, неужели у кого-то из твоих пациентов снова авитаминоз? – воскликнул доктор Макмастер. Он не мог удержаться от этой шутки. Как-то однажды ему пришлось прибегнуть к помощи местного ветеринара, чтобы убедить юного Крейга, что у одной из его маленьких пациенток не авитаминоз, а запущенный стригущий лишай, которым она заразилась от своей кошки.

– Пациенты тут ни при чем, – сказал Доналд Крейг. – Эго касается лично меня.

Выражение лица у Макмастера сразу изменилось.

– Ну, извини, мой мальчик. Извини. У тебя что-то стряслось?

Молодой человек покачал головой.

– Да нет. Послушайте, Мак, мне надо с кем-то посоветоваться, а вы их всех столько лет знаете, вам все про них известно. Я тоже должен знать... Надо же мне разобраться в том, что происходит, и решить, как мне действовать дальше.

Старый доктор недоуменно поднял свои кустистые брови.

– Давай-ка выкладывай, в чем дело, – потребовал он.

– Дело в Аргайлах. Вы знаете... думаю, все уже знают, что... нас с Эстер Аргайл... Мистер Макмастер кивнул.

– Связывает некое сердечное взаимопонимание, – одобрительно сказал он. По-моему, это старомодное выражение тут очень подходит.

– Вообще-то я ужасно в нее влюблен, – признался Доналд. – И, кажется... нет, я даже уверен, что... она тоже. А тут вдруг такое открывается.

По лицу старого доктора было видно, что он понял, о чем идет речь.

– О да! С Жако Аргайла снято обвинение, – сказал он. – Правда, слишком поздно.

– Вот именно. И у меня такое чувство... Понимаю, грех так говорить, но ничего не могу с собой поделать. Уж лучше бы вообще ничего не открылось.

– Не тебя одного мучит эта крамольная мысль, – сказал Макмастер. Насколько я успел заметить, твои чувства разделяют все, начиная от старшего инспектора и семьи Аргайлов до самого этого молодого человека, который, вернувшись из Антарктики, засвидетельствовал невиновность Жако. Кстати, он у меня сегодня был.

– Неужели? – удивился Доналд Крейг. – Он что-нибудь сказал?

– А что, по-твоему, он должен сказать?

– Может быть, он догадывается кто... Доктор Макмастер покачал головой:

– Нет. Никаких соображений на этот счет у него нет. Да и откуда? Ведь он никогда не был знаком с Аргайлами. Похоже, соображений нет вообще ни у кого.

– Да-да, видимо, вы правы.

– Что тебя так беспокоит, Дон? Доналд Крейг глубоко вздохнул.

– Когда этот Колгари здесь появился, Эстер в тот же вечер мне позвонила. После приема мы с ней собирались поехать в Драймут, послушать лекцию на тему «Образы преступников в пьесах Шекспира».

– Актуальная тема, – заметил Макмастер.

– И вот она мне звонит, говорит, что не придет. Говорит, что они узнали новость, которая их всех ужасно расстроила.

– Ну да. Новость, которую им сообщил доктор Колгари.

– Именно. Хотя тогда она о нем и не упомянула. Но была ужасно расстроена. Вы бы слышали, какой у нее был голос!

– Ирландский темперамент, – сказал Макмастер.

– Она была потрясена, напугана. Не могу вам передать, в каком она была состоянии.

– Чего же ты хочешь? Ей ведь и двадцати нет, ты же знаешь, – Но почему она так напугана? Говорю вам. Мак, она до смерти чего-то боится.

– М-мм, да, ну... да, возможно.

– Вы думаете, что... о чем вы думаете?

– Уместнее спросить, о чем думаешь ты. Молодой человек сокрушенно проговорил:

– Не будь я врачом, я бы об этих тонкостях и не задумывался. Девушка, которую я люблю, не может совершить ничего дурного. Но так как...

– Ну, говори, говори. Тебе надо облегчить душу.

– Понимаете, я догадываюсь о том, что происходит с Эстер. Она... она страдает от комплексов, которые сформировались в раннем детстве.

– Вот-вот, – сказал Макмастер. – Теперь мода такая – везде ищут детские комплексы.

– Она еще не успела должным образом адаптироваться в обществе. В то время, когда произошло убийство, она находилась в мучительном состоянии, вполне естественном для очень юной девушки – она не желала подчиняться опеке взрослых, пыталась уклониться от докучливой родительской любви, которая, по теперешним представлениям, приносит детям больше вреда, чем пользы. Ей хотелось бунтовать, хотелось бежать из дому. Она сама мне об этом рассказывала. И она бежала, вступила в труппу третьеразрядного странствующего театра. Ее мать, по-моему, дала ей дельный совет. Она предложила Эстер поехать в Лондон, поступить в Королевскую академию драматического искусства, чтобы профессионально изучать сценическое мастерство, если уж ей так хочется. Но этого Эстер как раз и не хотела. Бегство из дому и разъезды с театром были не более чем позой. На самом деле она вовсе не собиралась ни учиться, ни становиться профессиональной актрисой. Ей просто важно было доказать, что она может поступать по-своему. Как бы то ни было, Аргайлы не пытались ее вернуть. Они предоставили ей полную свободу и щедро снабжали карманными деньгами.

– Что было очень умно с их стороны, – заметил Мак-мастер.

– Потом она по наивности увлеклась одним уже немолодым актером из их труппы. В конце концов она поняла, что он дурной человек. Приехала миссис Аргайл, поговорила с ним, и Эстер вернулась домой...

– Извлекши из всего этого урок, как говаривали в старину, – сказал Макмастер. – Но, естественно, уроки не любит извлекать никто. И Эстер не исключение.

Доналд Крейг озабоченно продолжал:

– Эстер затаила обиду, тем более что должна была признаться, хотя бы самой себе: ее мать совершенно была права, что актриса из нее получилась дурная; что человек, которому она расточала свои чувства, их не стоил, и она по-настоящему его и не любила. «Мама знает, что говорит». Молодые терпеть этого не могут.

– Да, – кивнул Макмастер. – И в этом была беда миссис Аргайл, вернее, одна из ее бед, хотя она сама никогда так не считала. Понимаешь, она действительно почти всегда оказывалась права и действительно лучше всех знала, что и как делать. Будь она из тех, кто вечно влезает в долги, теряет ключи, опаздывает на поезд, творит всякие глупости, из которых не может выпутаться без посторонней помощи, близкие ее бы обожали. В такой семье в той или иной мере каждый волен жить по своему разумению. А у миссис Аргайл к тому же не хватало ума действовать хитростью, чтобы добиться своего, она шла напролом. Помнишь, какая она была самодовольная. Упивалась своей властью и мудрой прозорливостью, своей непогрешимостью. Молодым трудно такое вынести.

– Да-да, понимаю, – подхватил Доналд Крейг. – Слишком хорошо понимаю, поэтому... мне хотелось бы знать... – Он осекся.

– Дон, если ты мне позволишь, – мягко проговорил доктор Макмастер, – я сам скажу, что тебя тревожит. Ты боишься, что Эстер слышала, как миссис Аргайл и Жако ссорились. И пока она слушала, в душе ее росло желание взбунтоваться против своей всеведущей матери. В припадке ярости она бросается в кабинет, хватает кочергу и наносит роковой удар. Ты ведь этого боишься, да?

Молодой человек кивнул, вид у него был несчастнейший.

– Нет, не может быть. Не верю этому, но... но чувствую... чувствую, что так могло бы случиться. Эстер неуравновешенна, не умеет держать себя в руках. Она не по возрасту инфантильна, не уверена в себе, сумасбродна. Если посмотреть на остальных Аргайлов, вроде бы никто из них не мог такое совершить. Но Эстер... не знаю...

– Понимаю, – сочувственно произнес доктор Макмастер. – Понимаю.

– Нет, я ее не обвиняю, – поспешно добавил Дон Крейг. – Думаю, бедная девочка не отдавала себе отчета в том, что делает. Разве это можно назвать убийством? Эмоциональный срыв, бунт, вызванный жаждой обрести свободу и сознанием того, что, покуда мать жива, ей этой свободы не видать.

– Последнее звучит весьма правдоподобно, – сказал Макмастер. – И в этом можно усмотреть хоть какой-то мотив, хотя и довольно необычный. В глазах закона он совершенно неубедителен. Желание получить свободу. Свободу от вынужденного подчинения более сильной личности. После смерти миссис Аргайл никто из членов ее семьи не унаследовал крупной суммы денег, поэтому, с точки зрения закона, у них не было мотива для убийства. Но то, что она имела большое влияние на попечителей, видимо, все-таки отражалось на финансовом положении детей. Да, с ее смертью все получили свободу. Не только Эстер, мой мальчик. Лео получил возможность жениться. Мэри может теперь без помех лелеять своего мужа, Микки – жить так, как ему нравится. Даже «темная лошадка», крошка Тина, уединившаяся в своей библиотеке, обрела желанную свободу.

– Все-таки я должен был к вам прийти, – сказал Доналд. – Должен был узнать, что вы думаете. Не кажется ли вам, что... что это могло случиться?

– Ты об Эстер?

– Да.

– Могло бы, – с расстановкой проговорил Мак-мастер, – но не знаю, случилось ли.

– Так, значит, вы считаете, что все могло произойти именно так?

– Да. По-моему, ты рассуждаешь верно, во всяком случае, твое предположение довольно резонно. Но, Доналд, оно отнюдь не бесспорно.

Молодой человек нетерпеливо вздохнул.

– Мак, мне нужна определенность. Я должен знать. Если Эстер мне расскажет, если откроется, тогда... тогда все будет хорошо. Мы поженимся как можно скорее. И я буду о ней заботиться.

– Слава Богу, тебя не слышит старший инспектор Хьюиш, – сдержанно заметил Макмастер.

– Вообще-то я законопослушный гражданин, – сказал Доналд, – но вы же отлично понимаете, Мак, что полицейские не слишком разбираются в психологии. По-моему, тут речь может идти даже не об убийстве в состоянии аффекта, а о несчастном случае. Хладнокровное убийство исключено в принципе.

– Вы влюблены в эту девушку, Дон.

– Мак, имейте в виду, я говорю с вами сугубо конфиденциально.

– Да-да, конечно.

– Собственно, мне нечего сказать, кроме того, что если Эстер мне откроется, мы вместе искупим ее проступок. Но она должна сказать мне. Я не смогу жить в неведении.

– То есть ты не готов жениться на ней, пока тебя мучат подозрения?

– А как бы вы поступили на моем месте?

– Не знаю. В мое время, случись со мной такое, я бы, наверное, должен был убедиться в ее невиновности.

– Виновна, невиновна, дело не в этом. Просто я должен знать.

– Значит, даже если она действительно убила свою мать, ты готов на ней жениться и надеешься счастливо прожить с ней жизнь?

– Да.

– Не налейся! – с горячностью произнес Макмастер. – Ты же будешь вечно терзаться сомнениями: не слишком ли горький кофе, а кочерга, которая стоит у камина, не слишком ли она увесистая. Твоя жена поймет, что ты все время об этом думаешь. И ничего у вас не выйдет...

Глава 10

– Уверен, Маршалл, что вы поймете причины, побудившие меня пригласить вас принять участие в этом разговоре.

– Разумеется, – сказал мистер Маршалл. – По правде говоря, мистер Аргайл, если бы вы меня не пригласили, я бы сам просил у вас позволения приехать. Сегодня во всех утренних газетах появились сообщения и, безусловно, все идет к тому, что пресса снова начнет проявлять интерес к этому делу.

– Нам уже звонили и просили дать интервью, – вставила Мэри.

– Так-так, этого следовало ожидать. Я бы советовал отвечать, что вам пока нечего сказать. Разумеется, вы благодарны доктору Колгари, вы рады, что с Жако сняты обвинения, но от обсуждения предпочитаете воздерживаться.

– Старший инспектор Хьюиш, который тогда вел это дело, просил разрешения прийти сюда завтра утром и побеседовать с нами, – сказал Лео.

– Да. Да, боюсь, в деле откроются какие-то новые обстоятельства, хотя не думаю, что у полиции есть шансы получить ощутимый результат. В конце концов, прошло два года, и если поначалу здесь еще что-то помнили, то теперь наверняка уже все забыто. Жаль, конечно, но ничего не поделаешь.

– По-моему, все совершенно ясно, – уверенным топом изрекла Мэри. – Дом всегда надежно запирался, и грабитель не мог в него проникнуть, но если бы кто-то пришел и сказал, что хочет обратиться к матери с просьбой, или просто представился ее хорошим знакомым, то его бы наверняка впустили. Думаю, так и случилось. Отцу показалось, что он слышал, как после семи в дверь позвонили.

Маршалл вопросительно посмотрел на Лео.

– Да, кажется, я об этом говорил, – подтвердил тот. – Конечно, теперь мне трудно припомнить все досконально, но тогда я вроде бы действительно слышал звонок. Хотел даже спуститься, но потом услышал, как дверь открылась и снова закрылась. Причем снизу не доносилось ни голосов, ни шума, то есть никто не пытался ворваться в дом силой. Иначе я бы, конечно, это понял.

– Так-так, – сказал мистер Маршалл. – Да, думаю, скорее всего, именно так все и произошло. Увы, нам слишком хорошо известно, как легко преступник может проникнуть в дом: достаточно только наплести хозяину более или менее убедительную историю про свои несчастья. Да, по-моему, можно допустить, что в данном случае мы столкнулись с чем-то подобным.

Мистер Маршалл говорил неторопливо и веско, время от времени внимательно оглядывая собравшихся, и мысленно оценивая каждого из них с присущей ему обстоятельностью. Мэри Даррант, красивая, но без малейшего намека на одухотворенность, подчеркнуто самоуверенная, даже немного надменная. За ней ее муж в инвалидной коляске. Филип, умница, мог бы многого достичь, не будь он так беспомощен в том, что касается бизнеса. Держится отнюдь не столь безмятежно, как его жена. Взгляд беспокойный, озабоченный. Он-то прекрасно понимает, чем чреваты события последних дней. Мэри тоже, конечно, далеко не так спокойна, как хочет казаться. Она всегда умела скрывать свои чувства, даже когда была маленькой девочкой.

Филип едва заметно пошевелился в своем кресле, не спуская с мистера Маршалла своих проницательных, чуть насмешливых глаз. Мэри быстро повернулась и бросила на мужа взгляд, полный такого обожания, что мистер Маршалл был поражен. Конечно, он знал, что Мэри преданная жена, но привык считать ее сдержанной, даже бесстрастной, не способной ни на какие сильные чувства. Вот, значит, как она относится к мужу! А Филип точно встревожен. Видимо, его пугает будущее, подумал Маршалл, и, может статься, не напрасно.

Напротив мистера Маршалла сидел Микки. Молодой, красивый, с горькой складкой у губ. И почему он так ожесточен, вскользь подумал мистер Маршалл. Разве для него не делается все, что его душа пожелает? Почему у него такой вид, будто он постоянно конфликтует со всем миром. Рядом с ним Тина, маленькая, изящная кошечка. Очень смуглая, глаза темные, голос вкрадчивый, движения исполнены мягкой грации. Удивительно невозмутимая, впрочем, за этой невозмутимостью может скрываться чувствительная душа. Вообще-то о Тине Аргайл ему было известно очень немного. Она работает в библиотеке, эту работу ей подыскала миссис Аргайл. В Редмине у нее квартира, а на выходные она приезжает домой. В семье Аргайлов Тина, очевидно, считается покладистой, вполне благополучной девушкой. Как знать! Во всяком случае, ее можно исключить из круга подозреваемых. В тот вечер ее в доме не было. Правда, Редмин находится всего в двадцати пяти милях отсюда. И все-таки, по-видимому, ни Тины, ни Микки здесь не было.

Маршалл бросил быстрый взгляд на Кирстен Линдстрем, которая неотступно за ним наблюдала. Чувствовалось, что почтенная дама настроена довольно воинственно. Предположим, рассуждал мистер Маршалл, это она в припадке безумия набросилась на свою хозяйку. Признаться, он бы не удивился. Юриста с многолетним стажем трудно чем-либо удивить. Комплекс старой девы – такое понятие существует теперь в психиатрии. Зависть, ревность, обида на всех и вся по поводу и без повода. Да уж, даже термин изобрели. А как удобно было бы, вдруг мелькнуло в голове у мистера Маршалла. Очень удобно. Иностранка. Не член семьи. Однако смогла бы Кирстен Линдстрем все устроить так, чтобы подставить Жако? Воспользоваться тем, что слышала, как они с матерью ссорятся? Едва ли. Ведь Кирстен Линдстрем обожала Жако. Она всегда была так предана детям. Нет-нет, это была не она. Досадно, что... Нет, право же, не стоит даже об этом думать.

Он перевел взгляд на Лео Аргайла и Гвенду Воэн. Они еще не объявили о помолвке, ну что ж, и слава Богу. Очень мудрое решение. Вообще-то Лео Аргайл не скрывал своих матримониальных[19]note 19
  Матримониальный – брачный.


[Закрыть] намерений. Здесь они не были секретом ни для кого, в том числе и для полиции, которая конечно же с готовностью ухватится за эту версию. Еще бы, ведь прецедентов было предостаточно. Муж, жена, другая женщина. Однако чтобы Лео Аргайл убил свою жену... Поверить в это Маршалл никак не мог. Не мог, и все тут. В конце концов, он не первый год знает Лео Аргайла, знает, что это за человек. Мягкий, интеллигентный, начитанный, с философски-отстраненным восприятием жизни. Отнюдь не из тех, кто способен убить жену, да еще таким варварским способом. Конечно, когда мужчина в его возрасте влюбляется... Но нет! Вздор, приманка для газетных писак. Занимательное чтиво в воскресных приложениях. Нет, вообразить, чтобы Лео...

А эта женщина? Ему не слишком много известно о Гвенде Воэн. Стройная, но при этом не худышка, полные чувственные губы. Влюблена в Лео. Видимо, уже давно. Интересно, подумал мистер Маршалл, возникал ли когда-нибудь вопрос о разводе. Как бы отнеслась к разводу миссис Аргайл? Этого он не знал, а вот что касается Лео Аргайла, то едва ли такой вариант был для него приемлем, с его-то старомодными взглядами. Вот если Гвенда Воэн была любовницей Лео Аргайла (хотя это маловероятно), могла ли она воспользоваться случаем и устранить миссис Аргайл, будучи уверена, что на нее не упадет и тени подозрения? Могла ли она не дрогнув пожертвовать Жако? Скорее всего, она его не любила, несмотря на все его обаяние. А женщины в принципе безжалостны, мистеру Маршаллу это было известно слишком хорошо. Словом, Гвенду Воэн из списка подозреваемых исключать нельзя. Вряд ли теперь полиции удастся откопать какие-нибудь улики. Да и какие против нее могут быть улики? В тот день она находилась здесь, они с Лео Аргайлом работали в библиотеке. Потом Гвенда Воэн попрощалась с ним и сошла вниз. Но кто знает? Может быть, она зашла в гостиную к миссис Аргайл? Взяла кочергу и подкралась к ничего не подозревающей женщине, склонившейся над бумагами. И когда миссис Аргайл упала, даже не успев крикнуть, ей осталось только выйти через парадную дверь и вернуться домой, как обычно... Нет, мистер Маршалл весьма сомневался в том, что полиция, и вообще кто бы то ни было, сможет узнать, как все было на самом деле.

Его взгляд остановился на Эстер. Хорошенькая и совсем еще юная. Нет, не просто хорошенькая, а прелестная. Пленяет какой-то странной, тревожной красотой. Интересно бы узнать, кто были ее родители? В ней чувствуется что-то дикое, бунтарское. Да, пожалуй, уместно даже сказать отчаянное. Было ли в ее жизни что-то, отчего она стала такой? Из дому, конечно, убежала тогда по глупости и по глупости влюбилась в какого-то проходимца, потом, правда, одумалась, вернулась домой. И все-таки ее тоже нельзя исключить из круга подозреваемых. Мало ли что могла натворить эта отчаянная девчонка... Кто знает? Уж конечно не полиция.

А что, собственно, полиция? Даже если они там решатся кого-то заподозрить, что они смогут предпринять? Стало быть, в общем все пока обстоит неплохо. Неплохо? Его слегка передернуло, когда он вдумался в это слово. Неужели тупик – самая предпочтительная в данных обстоятельствах ситуация? Интересно, а сами Аргайлы знают правду? Похоже, что нет. Не знают. Кроме, разумеется, одного из них... Нет, знать они не знают, но, может быть, кого-нибудь все-таки подозревают? Даже если теперь не подозревают, то вскоре станут подозревать, потому что наверняка начнут припоминать, исподволь выведывать каждую мелочь... Да и как тут удержаться... Неприятно. Да-да, пренеприятнейшее положение... Мистер Маршалл, выйдя из задумчивости, поймал на себе насмешливый взгляд Микки.

– Значит, мистер Маршалл, таков ваш вердикт? – сказал Микки. Посторонний, незваный гость, злодей, который убивает, похищает деньги и исчезает с награбленным?

– Мне кажется, именно эту версию нам следует принять, – ответил мистер Маршалл.

Микки откинулся в кресле и усмехнулся.

– То есть мы должны придерживаться вашей версии, да?

– Да, Майкл, я бы посоветовал поступить таким образом. – В голосе мистера Маршалла проскользнули предостерегающие нотки.

Микки понимающе кивнул.

– Значит, вы советуете. Да. Должен заметить, что совет очень дельный. Однако сами вы в эту версию не верите, так?

Мистер Маршалл холодно на него посмотрел. Как трудно иметь дело с людьми, лишенными вполне естественного и оправданного чувства осторожности. Непременно хотят сказать то, чего лучше бы вовсе не говорить.

– Я сказал то, что счел нужным. Таково мое мнение. За категоричностью его тона крылся невысказанный укор. Микки обвел взглядом стол.

– Что мы об этом думаем? – обратился он ко всем сидящим за столом. – Вот ты, Тина, скромница ты наша, нет ли у тебя каких-нибудь идей? Каких-нибудь нежелательных, так сказать, версий? А ты, Мэри, отчего ты помалкиваешь?

– Ну разумеется, я согласна с мистером Маршаллом, – раздраженно произнесла Мэри. – Что еще можно предложить?

– А вот Филип, кажется, с тобой не согласен, – ухмыльнулся Микки.

Мэри порывисто обернулась и посмотрела на мужа.

– Ты бы лучше придержал язык, Микки, – спокойно отозвался Филип. – Когда попадаешь в трудное положение, от пустых разговоров нет никакого прока. А мы сейчас в трудном положении.

– Итак, ни у кого никаких соображений? – вопросил Микки. – Ладно. Нет так нет. В таком случае давайте немного пошевелим мозгами на сон грядущий. Иногда очень полезно, знаете ли. Тем более каждый из нас хочет понять, что же все-таки случилось на самом деле. Кирсти, ты ведь кое-что знаешь? Ты всегда все примечала. Помнится, ты и прежде всегда все знала, но никогда ничего не говорила.

Кирстен Линдстрем с достоинством ответила:

– Тебе, Микки, лучше придержать язык. Мистер Дар-рант прав. Что толку в пустых разговорах.

– А еще мы могли бы устроить голосование, – сказал Микки. – Или написать имя на бумажке и бросить ее в шляпу. По-моему, будет ужасно интересно. Узнаем, кто соберет больше голосов.

Кирстен Линдстрем повысила голос:

– Уймись! Ведешь себя как глупый, дерзкий мальчишка. А ты ведь уже взрослый.

– А что? Я ничего. Я только говорю «давайте подумаем», вот и все, растерянно пробормотал Микки.