355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Агата Кристи » Испытание невиновностью » Текст книги (страница 9)
Испытание невиновностью
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 01:45

Текст книги "Испытание невиновностью"


Автор книги: Агата Кристи



сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Глава 14

– Ничего, надо полагать, не откопали? – спросил начальник полиции.

– Определенного ничего, сэр, – сказал Хьюиш. – Но все-таки время потрачено не так чтобы уж совсем зря.

– Ну-ну, что у вас там?

– Значит, так. Наши прежние данные и параметры времени не изменились. Около семи миссис Аргайл была жива, она разговаривала с мужем и Гвендой Воэн, а внизу ее видела Эстер Аргайл. Трое не могли заранее сговориться. С Жако Аргайлом теперь разобрались. Остаются только следующие варианты: убить мог муж – в любой момент между пятью минутами восьмого и половиной восьмого;

Гвенда Воэн – когда уходила, то есть в пять минут восьмого;

Эстер – незадолго перед тем; Кирстен Линдстрем – когда пришла, то есть, скажем, чуть раньше половины восьмого. Физическое состояние Дарранта обеспечивает ему алиби, но алиби его жены держится только на его словах, на его утверждении, что она была с ним неотлучно. Между семью и половиной восьмого она могла при желании спуститься и убить мать. Непонятно только, зачем ей это? Вообще, на мой взгляд, мотив для убийства был только у двоих: у Лео Аргайла и Гвенды Воэн.

– Вы думаете, это сделал один из них – или они действовали вместе?

– Вместе они, по-моему, в этом участвовать не могли. Как я себе представляю, это преступление, совершенное в состоянии аффекта, а не с заранее обдуманными намерениями. Миссис Аргайл поднялась в библиотеку и рассказала им, как Жако ей грозил и требовал денег. Допустим, позже Лео Аргайл идет к ней поговорить о Жако или еще о чем-нибудь. В доме тишина. Никого нет. Он входит в кабинет жены. Она сидит за письменным столом спиной к нему. На полу, может быть, валяется брошенная кочерга, которой Жако грозил матери. Такие тихие, сдержанные люди, бывает, вдруг срываются. Обмотать руку носовым платком, чтобы не осталось отпечатков, схватить кочергу и с размаху ударить сидящую по голове – на это ушла бы минута. Потом выдвинуть пару ящиков, чтобы подумали, что искали деньги. И – обратно в библиотеку, ждать, пока кто-нибудь не обнаружит тело. Или же другой вариант. Гвенда Воэн, перед тем как выйти из дома, заглядывает к ней в кабинет. И вдруг такой соблазн. А свалить все можно потом на Жако. И пожалуйста, выходи замуж за Лео Аргайла.

Майор Финни нахмурил лоб и кивнул.

– Да. Правдоподобно. И с сообщением о помолвке не спешили – осторожничали, откладывали до тех пор, пока бедняга Жако не получит приговор за убийство. Да, вполне может быть. Варианты преступлений не отличаются разнообразием. Муж и третье лицо или жена и третье лицо – каждый раз примерно та же картина. Но что можно теперь сделать, Хьюиш? Какие у нас имеются возможности?

– Я не вижу никаких возможностей, сэр, – подумав, отозвался Хьюиш. – Даже если мы совершенно уверены, все равно, где доказательства? На суд выйти не с чем.

– Н-да. Выйти не с чем. Но вообще-то вы уверены, Хьюиш? В глубине души?

– Не так твердо, как хотелось бы, – с грустью признался старший инспектор Хьюиш.

– Да? А почему?

– Не такой он человек, – ответил Хьюиш. – Я имею в виду мистера Аргайла.

– Не такой, чтобы убить?

– Я не столько об убийстве, сэр, сколько об этом Жако. Не думаю, чтобы мистер Аргайл мог сознательно подставить парня.

– Он ему ведь не родной отец, вы помните? Он мог и не питать к нему особо теплых чувств, мог даже ревновать, из-за того что жена уделяла тому столько внимания.

– Может, и так. Хотя как будто бы он хорошо относился ко всем этим детям. Да вроде и теперь к ним привязан.

– С другой стороны, – продолжал рассуждать Финни, – он знал, что мальчишку не повесят... И тогда... тогда совсем другое дело.

– Это мысль, сэр. Возможно, он считал, что десять лет заключения – а к этому и сводится на практике пожизненный срок – пойдут парню на пользу.

– Ну а если вернуться к Гвенде Воэн?

– Если допустить, что убийство совершила она, ее вряд ли мучила бы совесть. Женщины – народ беспощадный.

– Но в целом вы склоняетесь к тому, что это либо он, либо она?

– Да, сэр. В целом склоняюсь.

– Но не более того? – уточнил начальник полиции.

– Не более. Там что-то такое происходит. Подводные течения, так сказать.

– Что вы имеете в виду, Хьюиш?

– Что мне по-настоящему хотелось бы знать, сэр, это какие у них самих мысли? Друг про друга.

– А-а, теперь ясно. Вас интересует, не знают ли они, кто совершил убийство?

– Да. Никак в толк не возьму. Если знают, то все ли? И не сговорились ли они помалкивать? Едва ли. Вполне возможно, что у каждого имеются свои собственные идеи и подозрения. Эта шведка, например, – сплошной комок нервов. Все время настороже. Может, она сама и убила? Она в таком возрасте, когда у женщин немного ум за разум заходит. И не поймешь толком, то ли она за себя боится, то ли за кого-то еще. Мне лично кажется – я, конечно, могу ошибаться, – что она не за себя боится.

– За Лео?

– Нет, не думаю. По-моему, за младшенькую, за Эстер.

– За Эстер? Гм. А Эстер не могла убить?

– Вроде никакого мотива. Но у нее горячий нрав, и – как знать – может, она немного неуравновешенна.

– И Линдстрем известно про нее куда больше, чем нам...

– Само собой. Потом еще есть та чернявенькая, что работает в библиотеке.

– Но ее в тот вечер в родительском доме не было, верно?

– Верно-то верно. Но у меня такое впечатление, что она что-то знает. Может быть, знает, кто убил.

– Догадывается? Или знает?

– Она обеспокоена. Нет, похоже, тут не просто догадка...

Хьюиш помолчал.

– И еще есть второй сын, Микки. Он тоже в тот вечер отсутствовал. Он проверял машину, но никого с ним не было. Говорит, что обкатывал ее у Минчинского холма. Приходится верить ему на слово. Но на этой же самой машине он мог подъехать к родительскому дому, совершить убийство и быстренько уехать. Гвенда Воэн упомянула одну подробность, которой не было в ее первоначальных показаниях. Она говорит, что, когда она дошла до угла, с улицы Ред-Лайон завернул автомобиль. На улице, ведущей к дому Аргайлов, четырнадцать домов, автомобиль мог направляться к любому из них, и теперь, когда прошло два года, конечно же никто этого не вспомнит. А вдруг это был автомобиль Микки? Мы ведь не можем исключить подобный вариант.

– Зачем ему было убивать свою приемную мать?

– Вроде бы незачем. Но, возможно, мы чего-то не знаем?

– А кто же может знать?

– Все они. Но нам ничего не скажут. Разве что случайно проговорятся.

– Угадываю ваш дьявольский замысел, – сказал майор Финни. – Кого же вы намерены первым делом взять в оборот?

– Линдстрем, я думаю. Только бы удалось сломить ее сопротивление. Еще очень надеюсь выяснить, не было ли у нее давней обиды на миссис Аргайл. И наконец, этот парализованный малый, – заключил Хьюиш. – Филип Даррант.

– А он-то что?

– Чувствую я, что он составил себе некоторое представление обо всей этой истории. Со мной он, конечно, откровенничать не станет. Но попробую уловить, в каком направлении работает у него мысль. Парень он с головой и, я бы сказал, весьма наблюдательный. Он мог обратить внимание на кое-какие интересные детали.

* * *

– Давай выйдем. Тина, немного подышим свежим воздухом.

– Подышим? – Тина, запрокинув голову, с сомнением заглянула в лицо Микки. – Холодно ведь, Микки. – Она зябко передернула плечами.

– Мне кажется, ты не любишь свежий воздух. Тина. И поэтому способна целый день торчать в четырех стенах у себя в библиотеке.

Тина улыбнулась.

– Я не против торчать в четырех стенах, когда зима. Тут тепло, уютно.

– Вот я и смотрю – сжалась вся в комок, как котенок у очага. И тем не менее тебе будет полезно немного прогуляться. Пошли, Тина. Я хочу поговорить с тобой. Я хочу... Господи, вздохнуть поглубже и отвлечься от всей этой истории, которую полиция снова вытащила на свет!

Тина плавным, лениво-грациозным движением поднялась со стула – она действительно была похожа на изящную кошечку.

В вестибюле она закуталась в твидовое пальто с меховым воротником, и они вышли на улицу.

– А ты, Микки, даже без пальто?

– Да. Я вообще не чувствую холода.

– Брррр! – Тина поежилась. – Как мне не нравится здесь зимой! Я бы уехала за границу. Хорошо бы очутиться где-нибудь, где всегда светит солнце и чтобы воздух был влажным, мягким и теплым.

– Мне предложили работу в Персидском заливе, – сказал Микки. – В одной нефтяной компании. Начальником автотранспортного отдела.

– Поедешь?

– Наверно нет... Какой смысл?

Они обогнули дом и пошли по тропе, которая вилась среди деревьев и в конце концов спускалась к реке. Над обрывом на полпути стояла небольшая беседка со скамьей. Не садясь, они просто остановились под ее прикрытием, чтобы спрятаться от ветра, и стали смотреть сверху на реку.

– Красиво тут, верно? – сказал Микки.

– Да, пожалуй, – отозвалась она, но взгляд ее выражал безразличие.

– Но точно сказать ты не можешь, да? – ласково упрекнул ее Микки. – Ты не умеешь чувствовать красоту, Тина, и никогда не умела.

– Ты раньше никогда этим не восхищался, хотя мы прожили здесь столько лет. Ты все время ходил хмурый, тосковал, хотел обратно в Лондон.

– Это другое дело, – покачал головой Микки. – Просто я был здесь чужим.

– Вот именно, – сказала Тина. – Ты всюду чужой.

– Я всюду чужой, – задумчиво повторил Микки. – Должно быть, так оно и есть. Господи, Тина, какая страшная мысль. Помнишь ту старую песню, что пела нам Кирстен? Про голубку:

Девица моя милая...

Голубка моя белокрылая...

Вспомнила?

Тина замотала головой.

– Может, она тебе и пела, а я... нет, не помню. Микки продолжал, то ли декламируя, то ли напевая:

– Девица моя милая,

Голубка моя белокрылая,

Мы уходим в дальнее плаванье,

И назад мы уже не придем.

Не найти мне нигде тихой гавани

Только в любящем сердце твоем.

Он заглянул Тине в глаза.

– Так оно, похоже, и есть.

Тина положила маленькую ладонь ему на локоть.

– Давай посидим тут немного, Микки. Тут не чувствуется ветра и не так холодно. Он подчинился.

– Ну почему ты всегда такой грустный? – спросила она.

– Эх, моя милая, разве тебе понять?

– Я многое понимаю. – Тина покачала головой. – Неужели ты не можешь о ней забыть, Микки?

– Забыть? О ком?

– О матери.

– Забыть о ней! – с горечью повторил Микки. – Поди попробуй забыть после таких расспросов, как сегодня утром. Когда человека убили, он не дает о себе забыть.

– Я не про то, – сказала Тина. – Я имела в виду твою родную мать.

– О ней-то чего мне думать? Я и не видел ее с шести лет.

– Нет, Микки, ты о ней думал. Думал постоянно.

– Я что, когда-нибудь говорил тебе об этом?

– Некоторые вещи можно и так понять. Микки обернулся к ней.

– Ты такая тихая, мягонькая зверушка, Тина. Вроде черного котеночка. Так и хочется погладить тебя по шерстке. Киса, кисонька, хорошенькая, славная. – Он погладил рукав ее пальто.

Тина улыбнулась в ответ. Микки сказал:

– Ты ведь не ненавидела ее, как все остальные, правда?

– И очень несправедливо с вашей стороны! – Она покачала головой и проговорила с чувством:

– Ты посмотри, сколько она нам всем дала! Дом, тепло, любовь, хорошую еду, игрушки, присмотр и уход...

– Да-да, – нетерпеливо отмахнулся Микки. – Блюдечко молока и чтобы гладили по шерстке. Это все, чего ты хотела, кошечка?

– Я была благодарна за это, – ответила Тина. – А вы – нет.

– Неужели ты не понимаешь, Тина, что невозможно испытывать благодарность по требованию? Оттого, что обязан испытывать благодарность, только еще хуже. Я не хотел, чтобы меня привозили сюда. Не хотел жить в роскоши. Не хотел уезжать из родного дома.

– Дом могли разбомбить, – заметила Тина. – И ты мог погибнуть.

– Ну и что? Пусть бы и разбомбили. Я бы погиб у себя дома, среди своих. На своем месте. Видишь, мы снова к этому вернулись. Нет ничего хуже, чем быть чужим, посторонним. Но ты – котеночек, для тебя важны только материальные вещи.

– Возможно, что это и так, в каком-то смысле, – сказала Тина. – Возможно, потому я и не испытываю таких чувств, как вы все. У меня нет в душе этой странной обиды, которая есть у всех остальных, – и больше всего у тебя, Микки. Мне не трудно чувствовать благодарность, потому что я не стремилась обязательно быть самой собой. И не хотела оставаться там, где была. Я, наоборот, хотела освободиться от себя. Хотела стать другим человеком. И она превратила меня в другого человека. В Кристину Аргайл, у которой есть дом, которую любят. Которая живет обеспеченной жизнью и может ничего не бояться. Я любила маму за то, что она дала мне все это.

– А твоя родная мать? Ты что, никогда о ней не думаешь?

– Чего мне о ней думать? Я ее почти и не помню. Не забудь, мне было всего три года, когда я очутилась здесь. У нее я все время боялась, мне было страшно: эти шумные драки с пьяными матросами, и она сама тоже... теперь, став взрослой, я понимаю, что она, по-видимому, тоже почти всегда была пьяна. Тина говорила равнодушно, как о ком-то постороннем. – Нет, о ней я не вспоминаю и не думаю. Моей матерью была миссис Аргайл. И мой дом – здесь.

– Да, тебе легко, Тина, – вздохнул Микки.

– А тебе почему обязательно должно быть трудно? Ты сам создаешь трудности! Только имей в виду: ты не миссис Аргайл ненавидел, а свою родную мать. Да-да. Я знаю, что так оно и есть. И если это ты убил миссис Аргайл, то на самом деле ты хотел убить свою мать.

– Тина! Что за вздор ты плетешь?

– А теперь, – спокойно продолжала Тина, – тебе некого больше ненавидеть, и поэтому тебе стало очень одиноко. Но ты должен научиться жить без ненависти, Микки. Это, наверное, трудно, но возможно.

– Не понимаю, что ты такое болтаешь? Что значит:

«если это ты убил»? Ты прекрасно знаешь, что в тот день я находился далеко отсюда. Я проверял автомобиль клиента на Мур-роуд, у Минчинского холма.

– Да?

Тина поднялась и подошла к самому краю обрыва, откуда видна была река внизу.

– На что ты намекаешь? – спросил Микки, подойдя и встав рядом.

Тина указала на реку.

– Кто эти двое там внизу? – спросила она. Микки кинул быстрый взгляд.

– Эстер и этот ее доктор, по-моему, – ответил он. – Тина, что ты сейчас такое сказала? Бога ради, не стой ты над самым обрывом!

– Почему? Тебе хочется меня столкнуть? Тебе это проще простого. Я маленькая. Микки хрипло проговорил:

– Почему ты сказала, что я мог быть здесь в тот вечер? Тина молча повернулась и пошла обратно вверх по дорожке к дому.

– Тина!

Она отозвалась тихим, ровным голоском:

– Я беспокоюсь, Микки. Я очень беспокоюсь за Эстер и Дона Крейга.

– Оставим пока Эстер и ее дружка.

– Но я правда волнуюсь за них. Боюсь, что Эстер сейчас очень страдает.

– Но мы же не о них говорим.

– Я, например, говорю о них. Понимаешь, они для меня очень много значат.

– Ты что, все это время считала, что я был здесь в тот вечер, когда убили мать? Тина не ответила.

– Т о г да ты ничего про это не сказала.

– А зачем? Не было нужды. Тогда ведь было очевидно, что это Жако убил.

– А теперь так же очевидно, что это не он. Тина кивнула.

– А раз так? Значит, что? Не отвечая, она пошла дальше.

* * *

Внизу у самой воды Эстер загребала песок носком туфли.

– Не понимаю, о чем тут говорить, – сказала она.

– Мы должны поговорить об этом, – повторил Дон Крейг.

– Зачем?.. Разговоры ничего не дают. От них нисколько не легче.

– По крайней мере, расскажи, что было сегодня утром.

– Ничего, – ответила Эстер.

– Что значит, ничего? Приезжали люди из полиции, верно?

– А... ну да. Приезжали.

– И что же? Они вас всех расспрашивали?

– Да, они нас расспрашивали.

– Какие вопросы задавали?

– Обычные, – ответила Эстер. – Честное слово, те же самые, что и тогда. Где мы были, и что делали, и когда последний раз видели маму живой. Мне не хочется больше об этом говорить. Дон. Все уже позади.

– Совсем даже не позади, дорогая. В этом все и дело.

– Но ты-то почему так беспокоишься? Тебя же это не касается.

– Девочка моя, я хочу помочь тебе. Неужели ты не понимаешь?

– Разговорами об этом мне не поможешь. Я хочу только одного – забыть. Вот если бы ты помог мне забыть...

– Эстер, любимая, от реальности не уйдешь. Надо смотреть правде в глаза.

– Правде в глаза, как ты выражаешься, я смотрела все утро.

– Эстер, я тебя люблю. Ты ведь это знаешь, правда?

– Наверно, – ответила Эстер.

– Что значит, наверно?

– Ты все время возвращаешься к этой теме.

– Но я обязан, Эстер.

– Не понимаю почему. Ты же не полицейский.

– Кто из вас последним видел мать живой?

– Ну, я, – сказала Эстер.

– Знаю. Было без нескольких минут семь, да? Как раз перед тем, как ты вышла из дому, чтобы встретиться со мной.

– Перед тем, как я вышла из дому, чтобы ехать в Драймут, в театр, уточнила Эстер.

– Ну а в театре был я, верно?

– Конечно.

– Ты тогда уже знала, Эстер, что я тебя люблю?

– Я еще была не уверена. Я даже не была уверена, что и сама в тебя влюбилась.

– У тебя ведь не было никаких причин – ни малейших – убивать свою мать, да?

– Да, в общем не было, – ответила Эстер.

– Что это значит, в общем не было?

– Мне часто хотелось убить ее, – сказала Эстер, равнодушно пожимая плечами. – Я, бывало, говорила себе:

«Хоть бы она умерла. Хоть бы она умерла». А иногда, – прибавила Эстер, мне даже снилось, что я ее убиваю.

– И каким же образом ты ее убивала во сне? На минуту Дон Крейг из влюбленного превратился во врача, выслушивающего пациента.

– Иногда из пистолета, – жизнерадостно ответила Эстер. – А иногда и ударом по голове. Доктор Крейг застонал.

– Это были всего лишь сны. Я часто бываю в сновидениях ужасно воинственна.

– Послушай, Эстер. – Молодой человек взял ее за руку. – Ты должна сказать мне правду. Ты должна довериться мне.

– Не понимаю, чего ты хочешь, – отозвалась Эстер.

– Правды, Эстер. Я хочу услышать от тебя правду. Я тебя люблю. И ты всегда можешь на меня положиться. Если... если это ты ее убила, я... мне кажется, я смогу найти объяснение. Если так, в этом не было твоей вины. Понимаешь? И конечно, в полицию я не обращусь. Это останется строго между нами. Не пострадает ни один человек. Дело постепенно заглохнет из-за отсутствия каких-либо доказательств. Но мне необходимо знать! – Он с нажимом произнес последнее слово.

Эстер смотрела на него широко раскрытыми глазами, но казалось, что она его не видит...

– Что ты хочешь от меня услышать? – переспросила она.

– Хочу, чтобы ты сказала мне правду.

– Ты ведь думаешь, что правда тебе уже известна, так? Ты считаешь, что убийца – я.

– Эстер, дорогая, не смотри ты на меня так, – Он взял ее за плечи и легонько встряхнул. – Я же врач. Я знаю, как это происходит. Знаю, что люди не всегда могут отвечать за свои поступки. Я знаю, что ты славная, прелестная и, по существу, совершенно нормальная девушка. И я тебе помогу. Буду оберегать тебя. Мы поженимся, и тогда у нас все будет хорошо. Ты никогда больше не будешь чувствовать себя одинокой и никому не нужной, и никто больше не будет тебя тиранить. Причины наших поступков часто восходят к вещам, которых люди, как правило, не понимают.

– Примерно то же мы все говорили о Жако, – заметила Эстер.

– Бог с ним с Жако. Мне важна ты. Я очень-очень люблю тебя, Эстер, но я должен знать правду.

– Ах, правду?

Губы Эстер изогнулись в медленной насмешливой улыбке.

– Прошу тебя, любимая.

Эстер отвернулась и запрокинула голову к небу.

– Эстер!

– А ты поверишь, если я скажу, что не убивала?

– Конечно, я... Конечно поверю.

– А мне кажется, что не поверишь. Эстер повернулась на каблуке и бросилась бежать вверх по тропинке. Он сделал было шаг следом, но остановился.

– О, черт, – вырвалось у него. – Проклятье!

Глава 15

– А я еще не хочу домой, – проговорил Филип Дар-рант плаксиво и раздраженно.

– Но, Филип, нам больше совершенно незачем тут оставаться. Надо было обсудить эти дела с мистером Маршаллом, а потом дождаться людей из полиции, мы же для этого приехали. Но теперь нет никаких причин здесь задерживаться.

– По-моему, твоему отцу было бы приятно, чтобы мы еще немного погостили, сказал Филип. – Он рад, что есть с кем сразиться в шахматы по вечерам. Он играет как бог. Я вроде бы и сам неплохо играю, но рядом с ним я нуль.

– Папа может подыскать себе другого партнера, – сухо возразила Мэри.

– Свистнуть кому-нибудь из Женского института?

– И вообще, нам необходимо быть дома, – не отступалась Мэри. – Завтра день миссис Карден, она будет чистить краны и дверные ручки.

– Полли – идеальная хозяйка! – со смехом произнес Филип. – Эта твоя миссис... как ее... спокойно может все перечистить и без нас, разве нет? А если не может, пошли ей телеграмму: пусть ручки и краны побудут нечищеными еще недельку.

– Филип, ты ничего не смыслишь в домашних делах и не представляешь себе, как сложно вести дом!

– Не вижу ничего сложного, ты сама обожаешь создавать трудности на пустом месте. В общем, лично я хочу еще немного побыть здесь.

– Филип, мне тут так неприятно! – страдальчески произнесла Мэри.

– Но почему?

– Здесь жутко мрачно, и вообще вся эта атмосфера... Разговоры об убийстве, и все такое.

– Прекрати, пожалуйста, Полли, и не говори мне, что ты превратилась в клубок нервов из-за подобных пустяков. Уверен, что убийство тебя совершенно не волнует. Тебе гораздо важнее краны и дверные ручки, чтобы они были начищены, и чтобы нигде в доме не было ни пылинки, и чтобы в твоем меховом манто не завелась моль...

– Летом моль в меховых вещах не заводится, – возразила Мэри.

– Ну ладно, ты все равно поняла, о чем я... Но, видишь ли, с моей точки зрения, тут куда интереснее.

– Интереснее, чем жить у себя дома? – с удивлением и обидой переспросила Мэри. Филип тут же спохватился.

– Прости, дорогая, я не правильно выразился. Наш дом – самый лучший дом в мире, ты там навела потрясающую красоту. Комфорт, уют, стиль. Но понимаешь, все было бы иначе, если бы... если бы я был таким, как прежде. Днем у меня было бы полно всяких дел и выше головы разных идей. И так было бы чудесно возвращаться вечерами к тебе в наш замечательный дом. Обсуждать с тобой все, что произошло за день. Но теперь... теперь все переменилось.

– О да, конечно. Ты не думай, я об этом ни на миг не забываю, Фил. Я из-за этого терзаюсь, Фил, ужасно терзаюсь.

– Да, – процедил Филип сквозь зубы. – Ты слишком терзаешься, Мэри. Ты так терзаешься, что и я из-за этого начинаю еще больше терзаться. Все, что мне нужно, это отвлечься... нет, не говори мне, что я могу отвлечься с помощью массажа и лечебной физкультуры или за головоломками и за чтением бесконечных книг. Иногда мне нестерпимо хочется заняться каким-нибудь настоящим делом! А здесь, в этом доме, есть дело, которым можно заняться по-настоящему.

– Филип, – испуганно проговорила Мэри. – Ты что, все еще не расстался со своим замыслом?

– Поиграть в расследование убийства? Убийца, убийца! Где ты, убийца? Да, Полли, ты, в сущности, угадала. Я страстно хочу выяснить, кто убийца.

– Но зачем? И как ты можешь это выяснить? Если кто-то влез в окно или вошел в незапертую дверь...

– А ты все еще тешишь себя мыслью, что это был кто-то посторонний? Это не выдерживает критики, дорогая. Старик Маршалл сделал вид, будто оно его удовлетворяет. Но на самом деле он просто хотел помочь нам сохранить лицо. В эту замечательную версию никто не верит. Она попросту абсурдна.

– А если она абсурдна, – перебила его Мэри, – если, как ты говоришь, это сделал один из нас, тогда я просто не желаю ничего знать. Зачем нам это нужно? В тысячу раз лучше оставаться в неведении!

Филип с интересом на нее посмотрел.

– Хочешь спрятать голову в песок, Полли? Неужели у тебя нет хотя бы обыкновенного любопытства?

– Говорю тебе, я ничего не хочу знать! По-моему, это просто ужасно. Я хочу забыть... и больше ни о чем таком не думать.

– Неужели ты настолько не любила мать, что тебе безразлично, кто ее убил?

– А что толку знать, кто убил? Два года мы жили спокойно, считая, что это сделал Жако.

– Вот именно, – кивнул Филип, – и это всех нас устраивало.

Жена взглянула на него с недоумением.

– Что ты такое говоришь, Филип?

– Разве непонятно, Полли, что в каком-то смысле это вызов мне, моей сообразительности? Я не хочу сказать, что так уж болезненно пережил смерть твоей матери или что так уж горячо ее любил. Ничего подобного. Она сделала все от нее зависящее, чтобы ты не выходила за меня замуж. Но я на нее зла не держал, потому что в итоге ты все-таки досталась мне. Верно я говорю, моя девочка? Так что мной движет не жажда мести и даже не стремление к справедливости, нет, я думаю, что... ну да, главным образом у меня это любопытство, хотя и не без примеси благородных побуждений.

– В такие вещи лучше не соваться, – покачала головой Мэри. – Это не доведет до добра. Умоляю тебя, Филип, не ввязывайся ты в эту историю! Поедем лучше домой и не будем больше об этом думать.

– Ну что ж, – сказал Филип. – Тебе ничего не стоит вывезти меня куда угодно, не так ли? Но я хочу остаться здесь. У тебя никогда не возникает желания, чтобы я хоть иногда делал то, что хочется мне?

– Да я только и думаю о том, чтобы все было так, как хочется тебе!

– Ничего подобного, дорогая. Тебе просто нравится нянчиться со мною, как с грудным ребенком, и всегда самой решать, что для меня лучше, – со смешком возразил Филип.

Мэри растерянно произнесла:

– Не могу понять, когда ты говоришь всерьез, а когда шутишь.

– Так вот, дело не только в любопытстве, – сказал Филип Даррант, – кто-то, знаешь ли, все-таки должен выяснить правду.

– Зачем? С какой целью? Чтобы еще кого-нибудь отправили в тюрьму? По-моему, то, что ты задумал, ужасно.

– Ты не правильно меня поняла, – уточнил Филип. – Я ведь не сказал, что сдам в полицию того, кто это сделал, – если мне, конечно, удастся его обнаружить. В чем я вовсе не уверен. Разумеется, все будет зависеть от обстоятельств. Вероятнее всего, передавать его в полицию будет бессмысленно. Я по-прежнему думаю, что реальных доказательств не существует.

– Но если реальных доказательств не существует, как ты собираешься что-то разузнавать?

– Есть много разных способов докопаться до истины, – ответил Филип. Убедиться с полной определенностью раз и навсегда. И знаешь ли, по-моему, медлить тут нельзя. В этом доме дела обстоят неважно, и очень скоро будет еще хуже.

– О чем ты?

– Ты что, ничего не замечаешь, Полли? Например, у твоего отца с Гвендой Воэн.

– Ну и что? Зачем папе в его возрасте понадобилось опять жениться, я...

– Это мне как раз понятно, – сказал Филип. – В конце концов, в первом браке ему пришлось несладко. И теперь он получил шанс обрести счастье. Осеннее счастье, если угодно, но оно возможно. Вернее сказать, было возможно. Потому что теперь в их отношениях что-то не так.

– Наверно, все из-за этого расследования... – предположила Мэри.

– Вот именно, – подтвердил Филип. – Из-за этого расследования. Они все больше расходятся друг с другом и причины этому могут быть только две: подозрение или вина.

– И кто кого подозревает?

– Ну, скажем, он ее, а она – его. Или так: с одной стороны подозрение, а с другой сознание вины, или наоборот, или так, или этак, в общем, как тебе будет угодно.

– Перестань зубоскалить, Филип, ты меня совсем запутал. – Мэри вдруг немного повеселела. – Значит, ты полагаешь, это Гвенда? – спросила она. Может быть, ты и прав. Господи, вот хорошо было бы, если бы это оказалась Гвенда!

– Бедная Гвенда. Почему хорошо? Потому что она не член семьи?

– Ну да, – сказала Мэри. – Тогда это не кто-то из нас.

– А тебе главное, как это отразится на нас? И больше тебя ничего не волнует?

– Конечно, – ответила Мэри.

– Конечно, конечно, – передразнил ее Филип. – Твоя беда в том, Полли, что ты совершенно лишена воображения. Ты не в состоянии поставить себя на место другого человека.

– А зачем?

– Действительно, зачем? – подхватил Филип. – Если быть честным, наверное, просто для забавы. Но при этом я могу поставить себя на место твоего отца и на место Гвенды и понять, как это все мучительно, если они не виноваты. Как горько чувствовать Гвенде, что ее теперь держат на расстоянии. Как больно от сознания, что ей так и не удастся в конечном итоге выйти замуж за того, кого она любит. Или поставь себя на место отца. Он знает, не может не знать, что его любимая женщина имела возможность совершить это убийство, и мотив у нее тоже был. Он думает, что это не она, он хочет верить, что это сделала не она, но полной уверенности у него нет. И что самое печальное – никогда не будет.

– В его возрасте... – снова начала было Мэри.

– Что ты все: в его возрасте да в его возрасте? – раздраженно перебил ее Филип. – Неужели ты не понимаешь, что в его возрасте все это еще тяжелее? Это его последняя любовь. Едва ли ему суждено еще когда-нибудь полюбить и быть любимым. Такое чувство особенно глубоко. Или если подойти с другой стороны, продолжал он, – Представим себе, что Лео вырвался из замкнутого мира теней и туманов, в котором жил до сих пор. А вдруг это он собственноручно нанес удар, лишивший жизни его жену? Бедняга. К нему испытываешь даже нечто вроде жалости, правда? И все-таки – нет, – подумав, заключил он. – Не могу себе ни на минуту представить, чтобы он был способен на такое. А вот полиция наверняка сможет. Ну а теперь, Полли, послушаем твое мнение. Кто, по-твоему, убийца?

– Откуда мне знать? – пожала плечами Мэри.

– Хорошо. Допустим, что знать тебе неоткуда, – согласился Филип. – Но ты могла бы сказать что-нибудь дельное, если бы дала себе труд подумать.

– Говорю тебе, что я не желаю думать на эту тему.

– Интересно, почему?.. Просто из чувства брезгливости? Или потому, что на самом деле ты... знаешь? Возможно, на самом деле твой холодный бесстрастный ум уже дал тебе ответ, четкий и определенный... настолько определенный, что ты думать об этом не желаешь. Кто же у тебя на уме? Эстер?

– Вот еще! Зачем бы Эстер стала убивать маму?

– Действительно, как будто бы незачем, – согласился Филип. – Но ведь встречаются описания таких случаев. Сын – или дочь – родители не чают в них души, они ухожены и избалованы, но в один прекрасный день случается какой-нибудь пустяк: любящий папаша не дал денег на кино или на новые туфли или, отпуская дочь с кавалером, велит ей быть дома в десять, и ни минутой позже. Это может быть совершенная ерунда, но от нее, как от спички, вспыхивает цепочка давно накопившихся обид, и на юное создание вдруг накатывает, девица хватается за молоток или топор, а возможно, и за кочергу – и все, конец. Объяснить такие поступки всегда трудно, но они случаются... Словно вырывается наружу долго подавлявшийся протест, нежелание подчиняться старшим. С Эстер тоже могло случиться нечто подобное... Ведь с Эстер как? Поди догадайся, что за мысли в ее хорошенькой головке. Она слабохарактерна, это бесспорно, и тяготится собственной слабостью. А ваша мать была таким человеком, рядом с которым ей постоянно приходилось ощущать себя слабой. Да, – Филип, воодушевившись, подался вперед, – мне кажется, я мог бы выстроить вполне убедительное обвинение против Эстер.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю