Текст книги "Кривой домишко"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Глава 10

Сознание возвращалось ко мне очень медленно: сначала я даже не понял, что просыпаюсь.

Тяжелый аромат цветов кружил голову. Напротив меня парило в воздухе круглое бледное пятно. Только через несколько секунд я понял, что смотрю на человеческое лицо, находящееся в двух-трех футах от меня. Наконец я нашел в себе силы сфокусировать взгляд: это было личико гоблина – круглое, с огромным выпуклым лбом и крохотными глазками-бусинками. Существо очень серьезно наблюдало за мной.

– Привет, – сказало оно.

– Привет, – сонно моргая, откликнулся я.

– Я Джозефина.

Это я уже понял. Сестре Софии на вид было лет одиннадцать-двенадцать. Этот феноменально безобразный ребенок внешностью напоминал дедушку. В девочке можно было предположить и острый ум Аристида.

– Вы – жених Софии, – сообщила Джозефина.

Я признал верность этого утверждения.

– Но приехали вы сюда со старшим инспектором Тавернером. Почему вы приехали с ним?

– Он мой друг.

– Да? Он мне не понравился. Я ему ничего не скажу.

– О чем?

– О том, что я знаю. А я знаю очень многое. Мне нравится все знать.

Она уселась на ручку кресла, продолжая внимательнейшим образом изучать мое лицо. Я почувствовал себя как-то неуютно.

– Дедушку убили. Вы знаете?

– Да, – сказал я. – Знаю.

– Его отравили. Э-зе-ри-ном, – она выговорила название лекарства очень старательно. – Интересно, правда?

– Пожалуй.

– Нам с Юстасом страшно интересно. Мы любим детективные истории. Я всегда мечтала быть сыщиком. И сейчас я веду следствие. Собираю улики.

Это был, как я понял, премерзкий ребенок.

Девочка снова вернулась к интересующей ее теме.

– А человек, который пришел с инспектором Тавернером, тоже сыщик, да? В книгах говорится – полицейских, переодетых в штатское, всегда можно узнать по обуви. Но у этого полицейского обыкновенные замшевые ботинки.

– Все на свете требует перемен, – пробормотал я. Джозефина истолковала это замечание по-своему.

– Да, – сказала она. – Думаю, скоро здесь произойдут большие перемены. Мы переедем в Лондон и будем жить в доме на набережной. Мама давно об этом мечтает. Она будет страшно довольна. А папа, пожалуй, бросит свою писанину. Раньше он не мог себе этого позволить. Он потерял кучу денег на «Иезавели».

– На Иезавели? – переспросил я.

– Да, вы не видели спектакля?

– О! Это спектакль! Нет, не видел. Я был за границей.

– Он не долго продержался на сцене, а точней, просто с треском провалился. Пожалуй, роль Иезавели не для мамы. А как вы считаете?

Я суммировал все свои впечатления о Магде. Ни в розовом неглиже, ни в строгом костюме она не походила на Иезавель, но хотелось верить, что я был знаком еще не со всеми Магдами.

– Пожалуй, ты права, – осторожно согласился я.

– Дедушка сразу сказал, что спектакль провалится и что он не собирается вкладывать деньги в постановку пьески на религиозную тему. Но мама была страшно увлечена пьесой. Мне лично пьеса не особо понравилась. И ничего похожего на библейскую историю. Я имею в виду, что в пьесе Иезавель вовсе не такая злая, как в библии, – а страшно патриотичная и милая во всех отношениях. Это делало спектакль скучным. Кончался он, правда, хорошо: Иезавель выбросили из окна. Только никакие псы ее тело за стеной Изрееля не ели. Жаль, верно? В этой истории мне больше всего нравится, как псы едят ее тело. Мама говорит, поставить эпизод с псами на сцене нельзя, но я не понимаю почему. Можно ведь держать в театре дрессированных собак. – И девочка со смаком процитировала: – «И пошли хоронить ее, и не нашли от нее ничего, кроме черепа, и ног, и кистей рук». Интересно, почему псы не съели кисти ее рук?

– Понятия не имею, – сказал я.

– Трудно представить настолько разборчивых псов. Современные собаки совсем не такие. Они едят абсолютно все.

Некоторое время Джозефина размышляла над этой библейской загадкой.

– Жаль, что спектакль провалился, – сказал я.

– Да. Мама страшно переживала. Рецензии были просто ужасные. Мама рыдала день напролет и запустила подносом с завтраком в Глэдис, и та отказалась у нас работать. Я чуть со смеху не лопнула.

– Насколько я понял, ты любишь драматические ситуации, Джозефина, – заметил я.

– Дедушкин труп вскрывали, чтобы установить причину смерти, – сообщила Джозефина.

– Тебе жаль, что дедушка умер? – спросил я.

– Не особенно. Я его не очень-то любила. Он запретил мне заниматься балетом.

– А ты хотела заниматься балетом?

– Да, и мама тоже хотела, чтобы я занималась, и папа не возражал, но дед сказал, это мне совершенно ни к чему.

Девочка соскользнула с ручки кресла, сбросила тапочки и попыталась встать на носки.

– Конечно, для этого нужны специальные туфли, пуанты, – пояснила она. – Да и в них иногда ноги стираешь до крови. – Она снова надела тапочки и небрежно поинтересовалась:

– Вам нравится наш дом?

– Не уверен, – ответил я.

– Теперь его, наверное, продадут. Если только Бренда не захочет остаться жить здесь. И дядя Роджер с тетей Клеменси теперь, наверное, отложат свой отъезд.

– А они собирались уезжать? – спросил я, слегка заинтересованный.

– Да. Во вторник. Куда-то за границу. На самолете. И тетя Клеменси купила удобный и очень легкий чемодан.

– Я не знал, что они собирались за границу, – сказал я.

– Никто не знал. Это их секрет. Они только хотели оставить записку для дедушки. – Джозефина помолчала и добавила: – Но не приколотую к подушечке для иголок. Так оставляют записки жены, уходящие от своих мужей в очень-очень старых книгах. А в наше время это было бы глупо, потому что никто больше не держит у себя подушечек для иголок.

– Да-да, конечно, Джозефина. А ты не знаешь, почему твой дядя хотел уехать?

Девочка бросила на меня косой хитрый взгляд.

– Пожалуй, знаю. Это связано с лондонским офисом дяди Роджера. Я подозреваю… Но не уверена… Он растратил какие-то деньги.

– Почему ты так думаешь?

Джозефина подошла ближе и горячо задышала мне в лицо:

– В тот день незадолго до смерти дедушки дядя Роджер сидел у него в комнате при закрытых дверях. И они говорили, говорили… Дядя Роджер говорил, что всегда был никчемным дельцом, что не оправдал дедушкиных надежд и его волнуют не потерянные деньги, а утраченное в глазах дедушки доверие. Дядя был в ужасном состоянии.

Я разглядывал Джозефину со смешанными чувствами.

– Джозефина, тебе когда-нибудь говорили: подслушивать под дверями некрасиво?

Девочка энергично закивала.

– Конечно, говорили. Но если ты хочешь все знать, просто приходится подслушивать. Бьюсь об заклад, инспектор Тавернер подслушивает.

Пока я обдумывал последнее утверждение, Джозефина продолжала захлебываясь:

– И в любом случае, даже если они не подслушивает, то другой уж подслушивает наверняка…

Ну этот, в замшевых ботинках. И они шарят по столам, и читают чужие письма, и вынюхивают чужие секреты. Но они глупы! Они не знают, где искать.

Последние слова Джозефина произнесла с холодным высокомерием. По своей тупости я пропустил их мимо ушей. Неприятный ребенок продолжал:

– Мы с Юстасом много чего знаем – но я знаю больше Юстаса. И не собираюсь ничего ему рассказывать. Он говорит: женщины не могут быть великими сыщиками. Но я считаю – могут. Я буду все записывать в блокнот, и потом, когда полиция окажется в тупике, я выйду вперед и скажу: «Я знаю, кто это сделал».

– Ты читаешь много детективов, Джозефина?

– Кучи.

– Наверное, ты считаешь, что знаешь, кто убил твоего дедушку?

– Да, считаю. Но мне нужны дополнительные улики. – Она помолчала и добавила: – Инспектор Тавернер подозревает Бренду, да? Или Бренду и Лоуренса вместе, потому что они – любовники.

– Тебе не стоит говорить такие вещи, Джозефина.

– Почему? Они же любовники.

– Ты не можешь судить об этом.

– Очень даже могу. Они пишут друг другу любовные письма.

– Джозефина! Откуда ты это знаешь?

– А я их читала. Ужасно слюнявые письма. Но Лоуренс вообще слюнтяй. Он побоялся идти на войну и работал кочегаром в госпитале. А во время бомбежек он просто зеленел от страха – нет, по правде зеленел. Мы с Юстасом страшно веселились по этому поводу.

Пока я соображал, что следует отвечать в таких случаях, с улицы донесся шум подъезжающей машины. В мгновение ока Джозефина оказалась у окна и расплющила о стекло вздернутый носишко.

– Кто это? – спросил я.

– Мистер Гэйтскилл, дедушкин поверенный. Должно быть, насчет завещания.

Возбужденно дыша, Джозефина бросилась из комнаты – безусловно, для возобновления своей детективной деятельности.

В гостиную вошла Магда Леонидис и, к великому моему удивлению, приблизилась ко мне и взяла меня за руки.

– О Боже! – произнесла она. – Какое счастье, что вы еще не уехали! Присутствие мужчины иногда просто необходимо.

Она отпустила мои руки, подошла к стулу с высокой спинкой, чуть подвинула его, мельком глянула на себя в зеркало, потом взяла со стола эмалированную шкатулку и так стояла, задумчиво открывая и закрывая ее.

Это была красивая поза.

В гостиную заглянула София и предостерегающе шепнула:

– Гэйтскилл!

– Знаю, – откликнулась Магда.

Через несколько секунд София вошла в комнату в сопровождении невысокого пожилого джентльмена, и Магда, отложив эмалированную шкатулку в сторону, направилась к ним навстречу.

– Доброе утро, миссис Филип. Я, собственно, иду наверх. Тут возникло какое-то недоразумение с завещанием. Ваш муж написал мне, полагая, что завещание находится у меня. Со слов же покойного мистера Леонидиса я заключил: оно хранилось в его сейфе. Вы ничего об этом не знаете?

– О, завещание нашего дорогуши? – Магда широко раскрыла удивленные глаза. – Конечно, не знаю! Надеюсь, вы не считаете, что эта ужасная женщина наверху уничтожила документ?

– Ну-ну, миссис Филип, – поверенный укоризненно погрозил ей пальцем. – Не будем строить диких предположений. Вопрос просто в том, где ваш тесть хранил свое завещание.

– Но он отсылал документ вам… Это точно!.. После того как подписал его. Он сам говорил нам об этом.

– Как я понял, полиция уже ознакомилась с бумагами покойного мистера Леонидиса, – сказал мистер Гэйтскилл. – Я хотел бы перекинуться парой слов с инспектором Тавернером.

И поверенный вышел из гостиной.

– Дорогая моя! – воскликнула Магда. – Она наверняка уничтожила завещание! Я уверена в этом.

– Чепуха, мама. Бренда не стала бы совершать такой идиотский поступок.

– Это вовсе не идиотский поступок. Если завещание не найдется, она получит все.

– Ш-ш-ш… Гэйтскилл возвращается.

В гостиной снова появился Гэйтскилл в сопровождении инспектора Тавернера и Филипа.

– Со слов мистера Леонидиса я понял, – говорил Гэйтскилл, – что он положил завещание в свой сейф в банке.

Тавернер покачал головой.

– Я связывался с банком. У них нет никаких документов, принадлежащих мистеру Леонидису, за исключением нескольких ценных бумаг.

– Может быть, Роджер… Или тетя Эдит… София, позови их сюда, пожалуйста.

Но призванный на семейный совет Роджер Леонидис ничем не смог помочь.

– Просто бред какой-то! – заявил он. – Папа подписал завещание и совершенно определенно сказал, что собирается отправить его мистеру Гэйтскиллу на следующий же день.

– Если память не изменяет мне, – начал мистер Гэйтскилл, откидываясь на спинку кресла и прикрывая глаза, – двадцать четвертого ноября прошлого года я составил проект завещания согласно инструкциям мистера Леонидиса. Он его одобрил и вернул мне, после чего я переслал ему уже оформленное завещание на подпись. Примерно через неделю я осмелился напомнить мистеру Леонидису, что до сих пор не получил должным образом подписанного и заверенного завещания, и поинтересовался, не желает ли он внести в него какие-либо изменения. Мистер Леонидис ответил, что завещанием полностью удовлетворен, и добавил, что уже отослал подписанный и заверенный документ в свой банк.

– Совершенно верно, – горячо подтвердил Роджер. – Это было где-то в конце прошлого ноября, помнишь, Филип? Папа собрал всех нас как-то вечером и зачитал завещание.

Тавернер повернулся к Филипу Леонидису.

– Это совпадает с вашими воспоминаниями, мистер Леонидис?

– Да, – ответил Филип.

– Все это происходило в довольно торжественной обстановке. – Магда вздохнула с довольным видом. – Я всегда считала: связанные с завещаниями мероприятия очень драматичны.

– Мисс София?

– Да, – сказала София. – Я помню все точно.

– А каковы условия завещания? – спросил Тавернер.

Мистер Гэйтскилл собрался было ответить со свойственной ему обстоятельностью, но Роджер Леонидис опередил его:

– Условия завещания предельно просты. Поскольку Электра и Джойс умерли, их доля возвратилась к отцу. Сын Джойс, Уильям, погиб на войне в Бирме, и его деньги тоже вернулись к отцу. Филип с детьми и я – последние оставшиеся в живых Леонидисы. Папа оставил пятьдесят тысяч тете Эдит и сто тысяч плюс этот дом – Бренде. Все остальное делится на три равные части: одна – мне, другая – Филипу, а третья распределяется между тремя внуками поровну. Кажется, я все верно изложил, мистер Гэйтскилл?

– Да. В общих чертах это и есть условия завещания, которое я оставлял для мистера Леонидиса, – подтвердил мистер Гэйтскилл, несколько недовольный тем, что ему не дали говорить самому.

– Отец зачитал нам документ, – продолжал Роджер, – и спросил, есть ли у нас какие-нибудь замечания и возражения. Конечно, ни у кого никаких замечаний и возражений не было.

– У Бренды было замечание, – подала голос мисс де Хэвилэнд.

– Да! – с жаром подтвердила Магда. – Она говорила, что не может слышать, как ее милый Аристид говорит о смерти. Мол, у нее мурашки бегают от таких разговоров. И мол, после его смерти ей не нужны будут эти противные деньги.

– Традиционное для людей ее класса поведение, – сказала мисс де Хэвилэнд.

Это было жестокое и язвительное замечание. Внезапно я осознал, насколько сильно Эдит де Хэвилэнд не любит Бренду.

– Очень ясные и разумные условия, – сказал мистер Гэйтскилл.

– И что же случилось после того, как завещание было зачитано?

– После того как завещание было зачитано, папа подписал его, – сказал Роджер.

Тавернер подался вперед.

– Как и когда именно он подписал его?

Роджер оглянулся и призывно посмотрел на жену. Заговорила Клеменси. Все члены семьи, похоже, были довольны, что слово взяла именно она.

– Вы хотите знать, как все происходило, в мельчайших подробностях?

– Да, пожалуйста, миссис Леонидис.

– Мой свекор положил завещание на стол и попросил одного из нас – кажется, Роджера – позвонить в колокольчик. Роджер позвонил. Когда на звонок пришел Джонсон, свекор велел ему пригласить в гостиную Джанет Волмер, горничную. Когда Джонсон и Джанет вернулись, мистер Леонидис подписал документ и приказал слугам тоже поставить свои подписи.

– Все правильно, – вставил мистер Гэйтскилл. – Завещание должно быть подписано завещателем в присутствии двух свидетелей, которые после этого должны поставить на документе и свои подписи.

– И затем? – спросил Тавернер.

– Мой свекор поблагодарил слуг, и те покинули гостиную. Мистер Леонидис взял завещание, положил его в длинный конверт и сказал, что наутро отправит его мистеру Гэйтскиллу.

– Вы все подтверждаете точность этого рассказа? – инспектор Тавернер обвел взглядом присутствующих.

Все согласно закивали головами.

– Значит, завещание лежало на столе. Как далеко вы находились от стола?

– Довольно далеко. В пяти-шести ярдах.

– Зачитывая завещание, мистер Леонидис сидел за столом?

– Да.

– Он вставал или выходил из-за стола перед тем, как подписать документ?

– Нет.

– Могли ли слуги прочитать текст завещания, когда подписывали его?

– Нет, – ответила Клеменси. – Свекор прикрыл текст листом бумаги.

– Как и подобает в таких случаях, – вставил Филип. – Содержание завещания слуг совершенно не касается.

– Понятно, – сказал Тавернер. – То есть… ничего не понятно.

Резким движением он извлек из кармана длинный конверт и протянул его поверенному.

– Взгляните, – предложил он. – И объясните, пожалуйста, что это такое.

Мистер Гэйтскилл вынул из конверта сложенный лист бумаги, развернул его и пробормотал с ошеломленным видом:

– Нечто совершенно неожиданное… Ничего не понимаю… Где вы нашли это, инспектор?

– В сейфе, среди бумаг мистера Леонидиса.

– Но что это? – спросил Роджер. – О чем вы?

– Это то самое завещание, которое я подготовил для вашего отца, Роджер… Но непонятно… После всего, что вы рассказали… Документ не подписан!

– Как? А-а, это, наверное, черновик.

– Нет, – сказал поверенный. – Черновик мистер Леонидис мне вернул, после чего я переписал завещание начисто – вот это самое завещание, – мистер Гэйтскилл постучал по документу пальцем, – и послал его вашему отцу на подпись. Согласно вашим показаниям, мистер Леонидис и двое свидетелей подписали завещание в вашем присутствии… И тем не менее документ не подписан.

– Но это невозможно! – воскликнул Филип Леонидис, наконец-то демонстрируя слабые признаки каких-то эмоций.

– Как у вашего отца было со зрением?

– Он страдал глаукомой и для чтения пользовался сильными очками.

– Он был в очках в тот вечер?

– Конечно. И не снимал их до тех пор, пока не подписал документ. Я прав?

– Абсолютно, – подтвердила Клеменси.

– И никто не подходил к столу перед тем, как завещание было подписано?

– Никто к столу не подходил, – твердо сказала София. – И дедушка из-за стола не вставал.

– И стол находился на том же месте, что и сейчас? Не у двери? Не у окна?

– Нет, на том же самом месте.

– Я пытаюсь понять, каким образом могла быть произведена какая-нибудь подмена, – пояснил инспектор. – А подмена явно имела место. Мистер Леонидис был уверен, что подписывает только что зачитанный документ.

– А подписи не могли быть стерты?

– Нет, мистер Леонидис. Так, чтобы не осталось следа, нет.

– Но существует еще одна вероятность: это не тот документ, который мистер Гэйтскилл послал мистеру Аристиду и который мистер Аристид подписал в присутствии всей семьи.

– Ничего подобного, – вмешался поверенный. – Могу присягнуть: это подлинный документ. Здесь, в верхнем левом углу листа находится маленькое пятнышко, похожее на самолетик… Дефект бумаги. Я сразу его заметил.

Все недоуменно переглядывались.

– Чрезвычайно любопытная ситуация, – сказал мистер Гэйтскилл. – Беспрецедентный случай в моей практике.

– Просто невероятно! – воскликнул Роджер. – Мы же все присутствовали при подписании завещания. Все это просто не могло произойти!

Мисс де Хэвилэнд сухо кашлянула.

– Сейчас бессмысленно тратить силы и время на подобные заявления, – заметила она. – Все это уже произошло. И каково наше положение на данный момент, вот что хотелось бы узнать?

Гэйтскилл мгновенно превратился в осторожного юриста.

– Ситуацию можно тщательно проверить, – сказал он. – Данное завещание, безусловно, аннулирует все предыдущие. Мистер Леонидис, будучи в полном уме и здравии, подписывал при большом количестве свидетелей документ, который искренне считал этим вот завещанием. Хм-м. Очень интересно.

Тавернер взглянул на часы.

– Боюсь, я задерживаю ваш ленч, – сказал он.

– Вы не останетесь на ленч, инспектор? – спросил Филип.

– Спасибо, мистер Леонидис, но мне еще нужно встретиться с доктором Грэем.

Филип повернулся к поверенному:

– А вы останетесь, мистер Гэйтскилл?

– Благодарю вас, Филип.

Все поднялись со своих мест. Я незаметно пробрался к Софии.

– Мне уйти или остаться? – тихо спросил я. Фраза прозвучала смешно, как название викторианской песенки.

– Думаю, можешь уйти, – ответила она.

Я незаметно выскользнул из гостиной вслед за Тавернером.

В коридоре болталась Джозефина. У нее был страшно довольный вид.

– Полицейские – дураки! – сообщила она.

Из гостиной вышла София.

– Чем ты тут занималась Джозефина?

– Помогала Нэнни на кухне.

– А я полагаю, ты подслушивала.

Джозефина скорчила сестре гримасу и удалилась.

– С этим ребенком, – вздохнула София, – хлопот не оберешься.

Глава 11

Я вошел в кабинет отца в Скотленд-Ярде и застал там Тавернера, завершающего изложение скорбной повести.

– И что мы имеем? – говорил он. – Я вывернул всех в доме наизнанку – и к чему пришел? – Да ни к чему. Ни у кого никаких мотивов. В деньгах никто не нуждается. Единственное, в чем можно уличить жену Леонидиса и ее молодого человека, – это в том, что последний смотрел на нее бараньими глазами, когда та наливала ему кофе.

– Ну-ну, Тавернер, – вмешался я, – я могу несколько разнообразить вашу информацию. – Можешь? Итак, мистер Чарлз, что же удалось узнать вам?

Я сел, закурил, откинулся на спинку стула и выдал:

– Роджер Леонидис с женой собирались уехать за границу в следующий вторник. У Роджера с отцом произошел бурный разговор в день смерти старика. Старый Леонидис обнаружил какой-то непорядок в делах фирмы сына, и Роджер признал себя виновным.

Тавернер побагровел.

– Откуда, черт побери, ты узнал это? – осведомился он. – Если эта информация идет от слуг…

– Не от слуг, – сказал я. – От личного агента.

– То есть?

– И должен заметить, что, в полном соответствии с канонами детективной литературы, он – или, верней, она, или даже оно – во всех отношениях превзошло полицию… Кроме того, – продолжал я, – мой частный сыщик наверняка держит про запас еще кое-какие сведения.

Тавернер открыл рот и снова закрыл. Он хотел задать сразу так много вопросов, что не знал, с какого начать.

– Роджер! – наконец произнес он. Значит, у Роджера рыльце в пушку, да?

Теперь, когда я все выложил, у меня стало как-то нехорошо на душе. Мне понравился Роджер Леонидис. Я вспомнил его уютную, располагающую к приятному отдыху комнату, благодушие и дружелюбие стеснительного великана и понял, что совсем не хочу пускать по его следу гончих псов правосудия. Можно предположить, конечно, что информация Джозефины не заслуживала доверия, но мне почему-то так не казалось.

– Значит, тебе сказал это ребенок? – спросил Тавернер. – Девочка, похоже, в курсе всех происходящих в доме событий.

Эти сведения – в случае их достоверности – в корне меняли ситуацию. Если Роджер действительно, как предполагала Джозефина, совершил крупную растрату в фирме и если старик обнаружил злоупотребления сына, последнему было важно заставить старого Леонидиса молчать и скрыться из Англии до того, как правда откроется. Возможно, Роджер оказался перед необходимостью преступного действия.

Было решено безотлагательно сделать запрос о положении дел в фирме Роджера Леонидиса.

– Ну и шум поднимется, – сказал мой отец. – Это ведь огромный концерн с миллионным оборотом.

– Если фирма действительно обанкротилась, то ситуация проясняется, – сказал Тавернер. – Отец вызывает к себе сына. Роджер с перепугу признается в растрате. Бренда Леонидис в это время находится в кино. Роджеру требуется только из комнаты Аристида пройти в ванную, опорожнить пузырек с инсулином и наполнить его эзерином – и все дела. Или это могла сделать его жена. По возвращении с работы она ходила на ту половину дома, якобы за оставленной там трубкой мужа. Но при этом она могла подменить инсулин на эзерин до прихода Бренды. Клеменси абсолютно хладнокровна и вполне способна на подобный поступок.

Я кивнул.

– Да, скорее всего, это сделала Клеменси. У нее хватило бы выдержки. Вряд ли Роджеру Леонидису пришло в голову отравлять отца таким образом – в этом фокусе с эзерином чувствуется работа женского ума.

– Среди отравителей встречается очень много мужчин, сухо заметил мой отец.

– И все равно, мне кажется, Роджер – не того типа человек. Может быть, они с женой действовали в сговоре.

– Итак, мы имеем вариант леди Макбет, – подытожил отец после ухода Тавернера. Клеменси Леонидис показалась тебе похожей на эту героиню, Чарлз?

– Не особенно, – ответил я. – Леди Макбет была по сути своей алчной женщиной. Клеменси Леонидис не такая. Непохоже, чтобы она стремилась к обладанию чем-либо.

– Но ведь она может страстно желать безопасности мужа?

– Это да. И она может быть… Жестокой.

Каждый из нас жесток по-своему – вот что говорила София.

Я поднял глаза и встретился взглядом со Стариком.

– О чем ты задумался, Чарлз?

Но я не ответил ему.

На следующий день меня вызвали в Скотленд-Ярд, и в кабинете отца я обнаружил инспектора Тавернера.

У последнего был очень довольный и возбужденный вид.

– Фирма Леонидиса по поставкам на мели, – сообщил отец.

– Разорится с минуты на минуту, – добавил Тавернер.

– Вчера вечером курс их акций действительно резко упал, – сказал я. – Но сегодня утром положение вроде бы поправилось.

– Нам пришлось наводить справки очень осторожно, – сказал Тавернер. – Никаких прямых вопросов. Чтобы не вызвать панику и не встревожить нашего готового к отъезду джентльмена. Но полученная нами из некоторых секретных источников информация абсолютно недвусмысленна. Фирма по поставкам находится на грани краха. Она не в состоянии выполнить взятые на себя обязательства. Дело в том, что в продолжении многих лет управление фирмой осуществлялось из рук вон плохо.

– То есть виноват Роджер Леонидис?

– Да. Он там главный, как ты знаешь.

– И он тратил деньги фирмы…

– Нет, это вряд ли, – покачал головой Тавернер. – То есть, может, он и убийца, но не мошенник. По правде говоря, с деловой точки зрения он просто…

Дурак. У него нет ни капли здравого смысла. То он башку очертя бросается в какие-то сомнительные мероприятия, то колеблется и отступает перед самыми выгодными сделками. Он облекает властью людей, менее всего способных защищать интересы фирмы. Роджер – недалекий, простодушный парень и всегда доверял всяким проходимцам. В общем, во все времена и во всех случаях он вел себя неправильно.

– Да, такие люди иногда встречаются, – сказал отец. – И они не столько глупы, сколько плохо разбираются в людях. И обуреваемы жаждой деятельности в самые неподходящие моменты.

– Бизнес не для таких, – заметил Тавернер.

– И Роджер никогда и не стал бы заниматься бизнесом, не окажись он сыном Аристида Леонидиса.

– Когда старик передал предприятие во владение сыну, оно процветало. Это была настоящая золотая жила! И новый владелец мог просто сидеть себе сложа руки, пока дела шли своим чередом.

– Ну нет, – отец покачал головой. – Никакое предприятие не может функционировать само по себе. Всегда должны приниматься какие-то решения: одного уволить, другого принять… Разные нюансы внутренней политики. Роджер Леонидис же во всех случаях принимал неверные решения.

– Это точно, – подтвердил инспектор Тавернер. – Он лояльный малый: держал на работе самых никчемных людей – просто из симпатии или жалости. А иногда ему в голову взбредали разные дикие идеи, которые он непременно пытался воплотить в жизнь, несмотря на связанные с этим огромные расходы. – Но ничего противозаконного! – уточнил отец. – Абсолютно ничего противозаконного.

– Тогда почему он пошел на убийство? – спросил я. – Может быть, Роджер Леонидис не мошенник и не подлец, а просто дурак, – сказал Тавернер. – Это дела не меняет – или почти не меняет. Единственное, что могло спасти фирму по поставкам от краха, – это колоссальная сумма денег, полученная к… – он заглянул в записную книжку, – к следующей среде, самое позднее.

– Именно такая сумма, какую он получит – или рассчитывает получить – по завещанию отца?

– Совершенно верно.

– Но он не сможет получить ее наличными.

– Да. Но ему откроют кредит! Это одно и то же.

Мой старик покивал.

– А не проще было бы просто обратиться за помощью к старому Леонидису? – предположил он.

– Думаю, Роджер так и сделал, – сказал Тавернер. – И именно этот разговор девчонка и подслушала. Старик наверняка наотрез отказался выбрасывать деньги на ветер. Наверняка.

Я подумал, здесь инспектор Тавернер, похоже, прав. Аристид Леонидис отказался финансировать постановку пьесы для Магды, считая, что спектакль не будет иметь успеха. И последующие события доказали его правоту. Он всегда был щедр по отношению к своей семье, но не собирался вкладывать деньги в сомнительные предприятия. А фирме Роджера требовались тысячи или даже сотни тысяч. Старик отказал сыну наотрез, и единственной возможностью избежать банкротства для Роджера оставалась смерть отца.

Да, мотив, конечно, достаточно серьезный.

Отец взглянул на часы.

– Я попросил его подойти сюда. Он должен быть здесь с минуты на минуту.

– Роджер?

– Да.

– «Приходи ко мне на ужин мухе говорил паук»? – пробормотал я. Тавернер казался несколько шокированным.

– Мы сразу же введем его в курс дела, – сурово сказал он мне.

Сцена была готова к началу действия, стенографистка сидела за столом в углу. Вскоре зазвенел звонок, и несколькими минутами позже в кабинет вошел Роджер Леонидис.

Он вошел энергичной и несколько неуклюжей походкой и тут же наткнулся на стул. Как прежде, он напомнил мне огромного дружелюбного пса, и я тут же решил для себя совершенно определенно, что инсулин на эзерин заменил не этот человек. Этот обязательно разбил бы пузырек, расплескал лекарство на пол или как-нибудь еще испортил бы все дело. «Нет, – решил я, – Роджер, конечно, был посвящен в план преступления, но исполнителем задуманного являлась Клеменси».

Роджер говорил без умолку:

– Вы хотели видеть меня? Вы обнаружили еще что-нибудь? Привет, Чарлз! Сначала не заметил вас. Очень мило с вашей стороны присутствовать здесь. Но, пожалуйста, скажите мне…

Такой славный, такой по-настоящему симпатичный человек. Но многие убийцы казались славными симпатичными людьми, как говорили впоследствии их ошеломленные друзья. Чувствуя себя Иудой, я приветственно улыбнулся.

Мой отец держался подчеркнуто холодно, был сдержан и официален. Он произносил гладкие, привычные фразы: «Показания… Даны без принуждения… Можете требовать присутствия вашего адвоката…»

Роджер Леонидис отмел в сторону все эти традиционные формулы характерным для него нетерпеливым жестом.

Я заметил слабую сардоническую улыбку на губах инспектора Тавернера и прочитал его мысли:

«Эти парни всегда так уверены в себе. Они не могут ошибаться. Они такие умные!» Я сел в уголке, не привлекая к себе внимания.

– Я просил вас прийти сюда, мистер Леонидис, – говорил мой отец, – не для того, чтобы сообщить вам нечто новое, а для того, чтобы услышать нечто новое из ваших уст – то, о чем вы умолчали накануне.

Роджер Леонидис страшно удивился:

– Умолчал?! Но я рассказал вам все – абсолютно все.

– Думаю, все-таки нет. Вы разговаривали с покойным в день его смерти? – Да, да! Мы с ним пили чай. Я говорил вам.

– Да, говорили. Но вы не сообщили нам о содержании вашего разговора. – Мы… просто… беседовали.

– О чем?

– О текущих домашних делах, о Софии…

– А о фирме по поставкам товаров в вашем разговоре случайно не упоминалось?

Наверное, до сих пор я смутно надеялся, что Джозефина все выдумала, но в следующий миг моя надежда бесследно испарилась.

Роджер переменился в лице – теперь вместо волнения и озабоченности на последнем было написано чувство, очень похожее на отчаяние.