Текст книги "Кривой домишко"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Глава 8

Дверь, ведущую в противоположное крыло здания, открыла горничная. Она поглядела на Тавернера испуганно и одновременно чуть презрительно.

– Вы хотите видеть миссис?

– Да, если можно.

Горничная провела нас в просторную гостиную и вышла.

Размеры этого помещения в точности повторяли размеры находящейся прямо под ним гостиной Филипа. Вся мебель здесь была обита кретоном веселой расцветки, на окнах висели полосатые шелковые занавески. Мое внимание привлек портрет над каминной полкой – не только потому, что он явно принадлежал кисти мастера, но и потому, что изображал человека необычайно притягательной внешности. Портрет сгорбленного старика с черными пронзительными глазами. Голова его в черной ермолке была сильно втянута в плечи, но холст буквально дышал жизненной силой и энергией этого человека, сверкающие глаза которого, казалось, неотрывно следили за мной. – Это он и есть, – сообщил инспектор Тавернер. – Портрет кисти Аугустуса Джона. Сильная личность, да?

– Да, – согласился я и почувствовал – в этом случае односложного ответа недостаточно.

Я понял, что имела в виду Эдит де Хэвилэнд, когда говорила: «без Аристида в доме стало пусто». Это был настоящий «кривой человечек», построивший настоящий «кривой домишко», и без него «кривой и убогий домишко» потерял свой смысл.

– А вот портрет его первой жены кисти Сарджента, – указал Тавернер.

Я принялся рассматривать холст, висевший в простенке между окон. Манера исполнения портрета отличалась свойственной Сардженту жесткостью линий. Длина лица была, как мне показалось, несколько преувеличена – так же, как и некоторая его «лошадиность». Потрет типичной английской леди из высшего провинциального общества. Красивое лицо, но несколько безжизненное. Абсолютно неподходящая жена для маленького деспота, криво усмехающегося над каминной полкой.

Дверь открылась, и в гостиную вошел сержант Лэмб.

– Я сделал все возможное, сэр, – доложил он. – Слуги молчат.

Тавернер вздохнул.

Сержант вытащил из кармана блокнот и, стараясь не привлекать к себе внимания, устроился в кресле в глубине комнаты.

Дверь снова открылась, и в гостиную вошла вторая жена Аристида Леонидиса.

Чрезвычайно дорогое черное платье с глухим воротом и длинными рукавами очень шло женщине. Ее заурядное симпатичное личико обрамляли довольно красивые каштановые волосы, уложенные в чересчур замысловатую прическу. Миссис Аристид Леонидис была тщательно напудрена, нарумянена и накрашена, но я сразу понял, что она недавно плакала. Шею ее украшало ожерелье из очень крупного жемчуга, правую руку – перстень с огромным изумрудом, а левую – перстень с таким же огромным рубином.

Бренда была явно напугана.

– Доброе утро, миссис Леонидис, – непринужденно произнес Тавернер. – Извините, что снова беспокою вас.

– Вероятно, это необходимо для дела, – безучастно ответила она. – Вы, конечно, понимаете, миссис Леонидис, что полное право требовать присутствия здесь вашего адвоката?

«Интересно, – подумал я, – осознает ли она важность этого замечания? Похоже, нет».

Она довольно мрачно ответила:

– Я не люблю мистера Гэйтскилла. И не хочу видеть его.

– Вы можете пригласить своего собственного адвоката.

– Да? Я вообще не люблю адвокатов. Я их боюсь.

– Вы вправе поступать как хотите. – Тавернер одарил женщину дежурной улыбкой. – Итак, приступим?

Сержант Лэмб послюнил карандаш. Бренда Леонидис села на тахту лицом к Тавернеру.

– Вы выяснили что-нибудь? – спросила она. Ее пальцы нервно теребили подол шифонового платья.

– Теперь мы можем с полной определенностью утверждать, что ваш муж умер от отравления эзерином.

– Этими глазными каплями?

– Да. Когда вы делали мистеру Леонидису последнюю инъекцию, в пузырьке был не инсулин, а эзерин.

– Но я этого не делала! Я не имею к этому никакого отношения. Поверьте, инспектор.

– Значит, кто-то умышленно налил эзерин в пузырек из-под инсулина.

– Какой дурной поступок!

– Да, миссис Леонидис.

– Вы считаете, что кто-то сделал это специально? Или все-таки случайно? Это не может быть… такой шуткой, а?

– Нам это не кажется шуткой, миссис Леонидис, – спокойно ответил Тавернер.

– Это мог сделать кто-нибудь из слуг.

Тавернер не ответил.

– Да, наверное, так оно и было. Больше никто не мог сделать этого.

– Вы уверены? Подумайте, миссис Леонидис. Неужели у вас больше нет никаких предположений? Не было ли у вашего мужа конфликтов с кем-нибудь? Каких-нибудь ссор?

Бренда не сводила с инспектора широко раскрытых непонимающих глаз.

– Понятия не имею, – сказала она.

– Вы говорили, что ходили в кино в тот день.

– Да, я вернулась домой около половины седьмого… Было время делать инъекцию… Я… Я… сделала ему укол, как обычно. И он… Ему стало плохо. Я испугалась… Побежала за Роджером… Я уже все это вам рассказывала. Неужели я должна повторять это снова и снова? – В ее голосе послышались истерические нотки.

– Извините, миссис Леонидис. Могу я побеседовать с мистером Брауном? – С Лоуренсом? Но он ничего об этом не знает.

– Тем не менее я хотел бы с ним побеседовать. Бренда подозрительно посмотрела на Тавернера. – Он занимается латинским с Юстасом в классной комнате. Вы хотите, чтобы его позвали сюда?

– Нет… Мы сами пройдем к нему.

Тавернер быстро вышел из гостиной. Мы с сержантом Лэмбом последовали за ним.

– Нагнали вы на нее страху, сэр, – заметил сержант.

Тавернер проворчал в ответ что-то неразборчивое. Мы поднялись по короткой лестнице и прошли по коридору в большую комнату, выходящую окнами в сад. Там за столом сидели молодой человек лет тридцати и красивый смуглый подросток.

При нашем появлении они подняли головы. Брат Софии Юстас посмотрел на меня, Лоуренс же уставился отчаянным взглядом на главного инспектора Тавернера.

Я никогда не видел, чтобы человек был настолько парализован страхом. Он встал, потом снова сел. И произнес голосом, срывающимся почти в визг:

– О… Э-э… Доброе утро, инспектор.

– Доброе утро, – резко ответил Тавернер. – Могу я побеседовать с вами?

– Да, конечно. Большая честь для меня. По крайней мере…

Юстас поднялся.

– Вы хотите, чтобы я ушел, инспектор? – В его приятном голосе отчетливо слышались враждебные нотки.

– Мы… Мы продолжим наши занятия позже, – сказал учитель.

Юстас направился к двери деланно развязной походкой. Уже на самом выходе он поймал мой взгляд, ухмыльнулся и чиркнул себя большим пальцем по горлу. Потом вышел, захлопнув за собой дверь.

– Итак, мистер Браун, – сказал Тавернер, – заключение экспертизы гласит, что смерть мистера Леонидиса наступила в результате отравления эзерином.

– Я… Вы имеете в виду… Мистер Леонидис действительно был отравлен?.. Я надеялся…

– Он был отравлен, – резко подтвердил Тавернер. – Кто-то налил эзерин в пузырек вместо инсулина.

– Просто невозможно поверить… Это невероятно!

– Вопрос в том, кому это было выгодно.

– Никому! Совсем никому! – молодой человек возбужденно повысил голос.

– Вы не хотите, чтобы при нашем разговоре присутствовал ваш адвокат? – осведомился Тавернер.

– У меня нет адвоката. Мне не нужен никакой адвокат. Мне нечего скрывать… Нечего…

– И вы понимаете, что все ваши показания будут записаны?

– Я не виновен. Уверяю вас, я абсолютно невиновен.

– Пока вас никто ни в чем не обвиняет. – Тавернер помолчал. – Миссис Леонидис значительно моложе своего покойного мужа, правда?

– Я… Я полагаю, да… То есть, конечно, да.

– Вероятно, порой она чувствовала себя одинокой? Лоуренс Браун не ответил. Он нервно облизал сухие губы.

– Должно быть, ей приятно иметь в доме друга приблизительно ее возраста?

– Я… Нет, вовсе нет… То есть я не знаю.

– И возникшая между вами симпатия, пожалуй, совершенно естественна.

Молодой человек горячо запротестовал:

– Нет! Ничего подобного! Я понимаю, о чем вы думаете, но ничего этого не было! Миссис Леонидис всегда относилась ко мне с пониманием, и я питаю к ней огромное – огромное! – уважение, но не более того… Не более того, уверяю вас. Это ужасное предположение! Ужасное! Я бы никогда никого не смог убить… Или подменить пузырьки с лекарствами… Или что-нибудь в этом роде. Я человек чувствительный и страшно нервный. Мне глубоко отвратительна даже мысль об убийстве… В призывной комиссии это поняли. Я по религиозным мотивам не могу убивать. Вместо службы в армии я работал в госпитале… Топил котлы… Ужасно тяжелая работа… У меня уже начинали сдавать силы, когда мне предложили заняться преподаванием. И я старался как мог, занимаясь с Юстасом и Джозефиной… Очень умный ребенок, но трудный. И все здесь были добры ко мне – и мистер Леонидис, и миссис Леонидис, и мисс де Хэвилэнд… И вот теперь произошла эта ужасная история… И вы подозреваете меня – меня! – в убийстве.

Инспектор Тавернер помолчал, оценивающе рассматривая молодого человека.

– Я не говорил ничего подобного, – заметил он.

– Но вы так думаете! Я знаю, вы так думаете! Все так думают! Я… Я не могу продолжать разговор. Мне дурно.

И он опрометью бросился из классной комнаты. Тавернер медленно повернул голову в мою сторону.

– Ну, что ты о нем думаешь?

– Он напуган до смерти.

– Это ясно. Но похож ли он на убийцу?

– По-моему, – подал голос сержант Лэмб, – у него никогда не хватило бы смелости совершить убийство.

– У него никогда не хватило бы смелости размозжить кому-нибудь голову или продырявить грудь из пистолета, – согласился инспектор. – Но что требовалось от преступника в нашем случае? Только поманипулировать парой пузырьков… Просто помочь глубокому старику сравнительно безболезненно уйти из этого мира.

– Практически эвтаназия, – заметил сержант.

– И потом, спустя некоторое время, он может жениться на женщине, которая унаследовала сто тысяч фунтов, не подлежащих обложению налогом, и которая уже имеет в своем распоряжении такую же сумму. И вдобавок жемчуг, рубины и изумруды размером с куриное яйцо!.. Впрочем, ладно, – Тавернер вздохнул. – Все это одни догадки и предположения. Мне действительно удалось напугать его, но это ничего ровным счетом не доказывает. Он бы испугался точно так же и в случае полной своей невиновности. Не верится мне, что это его рук дело. Скорей всего, преступление совершила женщина – только какого черта она не выбросила пузырек с эзерином или хотя бы не сполоснула его?! – Инспектор повернулся к сержанту: – У слуг не удалось узнать ничего полезного?

– Горничная говорит, что они нежничали друг с другом.

– На чем она основывается?

– На взглядах, которые Лоуренс посылал миссис Леонидис, когда та наливала ему кофе.

– Серьезные доказательства для суда! Больше ничего?

– Больше никто ничего не замечал.

– Бьюсь об заклад, что они бы заметили, если бы было что замечать. Знаешь, я начинаю верить: между ними действительно ничего не было. – Тавернер взглянул на меня: – Вернись-ка в гостиную, поговори с Брендой. Мне интересно знать твое мнение о ней.

Я отправился вниз несколько неохотно, хотя мне и было интересно побеседовать с Брендой Леонидис.

Глава 9

Бренда Леонидис сидела на тахте все в той же позе. Она внимательно взглянула на меня:

– А где инспектор Тавернер? Он тоже придет?

– Не сейчас.

– А вы кто?

Наконец-то мне задали вопрос, который я ждал все утро.

Я ответил по возможности правдиво:

– Я имею некоторое отношение к полиции, и, кроме того, я друг семьи.

– Семья! Скоты они все! Я их ненавижу.

Бренда казалась одновременно сердитой и испуганной, губы ее дрожали.

– Они всегда относились ко мне по-скотски… Всегда! С самого начала. Почему мне нельзя было выйти за их обожаемого папочку? Какое им дело?! У каждого из них куча денег. И это он обеспечил своих детей – ни у кого из них не хватило бы мозгов самому заработать себе на жизнь! – Она помолчала и продолжила: – Почему человек не может жениться вторично… Даже если уже немолод? А Аристид вовсе не был старым, несмотря на годы. И я очень, очень любила его! – Бренда вызывающе посмотрела на меня.

– Понимаю, – сказал я. – Понимаю.

– Наверное, вы не верите мне – но это правда. Меня всегда тошнило от мужчин. Я хотела иметь дом… И хотела, чтобы кто-нибудь ухаживал за мной и говорил мне комплименты. Аристид часто говорил мне комплименты – и он легко мог рассмешить меня… И он был умным. Он был очень, очень умным. Я нисколько не рада его смерти. Мне страшно жаль.

Бренда откинулась к стене. Уголки ее широкого рта приподнялись в странной сонной улыбке.

– Я была счастлива здесь. Чувствовала себя в безопасности. Ходила по шикарным портным… И Аристид делал мне чудесные подарки, – Бренда вытянула вперед руку и полюбовалась рубиновым перстнем.

На какой-то миг рука женщины показалась мне мягкой кошачьей лапой, а голос словно превратился в сладкое мурлыканье. Она продолжала улыбаться сама себе.

– И что в этом плохого? Я была очень нежна с Аристидом и сделала его счастливым. – Бренда подалась вперед: – Знаете, как мы познакомились? – И продолжала, не дожидаясь ответа: – Это произошло в ресторане «Веселый Шэмрок». Аристид заказал омлет с тостами. Я плакала, когда принесла ему заказ. «Присядь-ка, – сказал он. – И расскажи мне, в чем дело». – «О, я не могу, – ответила я. – За разговоры с клиентами я получу нагоняй». – «Не получишь, – сказал он. – Я владелец этого ресторана». И только тогда я посмотрела на него внимательно. Такой странный маленький человечек, но в нем ощущалась какая-то сила… Наверное, вы уже слышали эту историю от них… Будто бы я была скверной женщиной – но это неправда. Родители дали мне хорошее воспитание. Мы держали прекрасную мастерскую по вязанию кружев… Я не имела ничего общего с теми девушками, которые гуляют сразу с несколькими парнями и быстро теряют свою гордость. Но Терри казался мне не похожим на других. Он был ирландцем и собирался уходить в плавание… Потом он ни разу даже не написал мне… Наверное, я поступила страшно глупо. Но так уж получилось, понимаете. Я забеременела – как какая-нибудь дурочка-служанка, – в ее голосе послышалось презрение великосветской дамы. – Аристид был великолепен. Сказал, что все образуется, мол, он одинок и может жениться на мне сию же минуту. Это было похоже на сон… И потом выяснилось, что он и есть тот самый великий мистер Леонидис, который владеет кучей магазинов, ресторанов и ночных клубов. Это похоже на сказку, не правда ли?

– На сказку определенного рода, – сухо согласился я.

Взгляд Бренды медленно возвращался из какого-то далекого далека.

– Никакого ребенка у меня не было. Я ошиблась.

Она лениво улыбнулась.

– Поклялась себе, что буду Аристиду по-настоящему хорошей женой. И я ею была. Я заказывала для него блюда, которые он любил, и носила цвета, которые ему нравились, и делала все для его удовольствия. И он был счастлив со мной. Но мы никогда не чувствовали себя свободными от его семейства. Они вечно болтались где-нибудь поблизости, паразитировали на Аристиде и запускали руку в его карман. Эта старая мисс де Хэвилэнд должна была бы уехать отсюда, когда Аристид женился. Я так и сказала мужу. Но он ответил: «Она жила здесь так долго! Теперь это и ее дом». Ему нравилось жить с ними под одной крышей и держать всех их в подчинении. Они относились ко мне по-скотски, но Аристид как будто не замечал этого. Роджер меня ненавидит – вы видели Роджера. Он всегда ненавидел меня. Он страшно ревнив. А Филип настолько чванлив, что никогда не разговаривает со мной. И вот теперь они пытаются представить дело так, словно я убила Аристида. А я не убивала! Не убивала! – Бренда резко подалась вперед: – Поверьте, прошу вас.

Я нашел молодую вдову достойной всяческой жалости. Презрение, с каким Леонидисы отзывались о ней, и их неприкрытое желание убедиться в ее виновности сейчас показались мне просто бесчеловечными.

– Если не меня – в крайнем случае, они подозревают Лоуренса, – продолжала Бренда.

– А что Лоуренс? – поинтересовался я.

– Лоуренс – бедняжка. Он очень болезненный… И не мог пойти на войну, но это не из-за трусости. Просто он страшно нервный. Я всегда старался развеселить и утешить его. Он вынужден был заниматься с этими ужасными детьми. Юстас вечно насмехается над ним, а Джозефина… Впрочем, вы сами видели Джозефину и понимаете, что это такое.

Я сказал, что еще не видел Джозефину.

– Иногда мне кажется – у девочки не все дома. У нее какие-то подлые ухватки, и она несколько странная… Иногда я просто боюсь ее.

Джозефина меня не интересовала. Я вернулся к Лоуренсу Брауну.

– Вообще кто он такой? – спросил я. – Откуда взялся?

Я сформулировал вопрос неуклюже. Бренда вспыхнула.

– Он обыкновенный человек. Как я… Что мы можем поделать против всех них?

– Вам не кажется, что вы несколько преувеличиваете грозящую вам опасность?

– Нет. Они хотят, чтобы преступником оказался Лоуренс… или я. И этот полицейский на их стороне. Что я могу поделать против них?

– Не стоит так накачивать себя, – сказал я.

– Почему убийцей не может оказаться один из них? Или кто-то совершенно посторонний? Или один из слуг?

– Ни у кого нет никаких мотивов.

– О, мотив! А какой мотив может быть у меня? Или у Лоуренса?

Чувствуя себя довольно неловко, я промямлил:

– Они могут предполагать, что вы и… Э-э… Лоуренс любите друг друга… И хотите пожениться…

Бренда резко выпрямилась.

– С их стороны очень дурно так думать! Это неправда. У нас с Лоуренсом никогда не было даже разговоров на подобную тему. Я просто жалела его и всячески старалась утешить. Мы с ним друзья – и не более того. Вы ведь верите мне, правда?

Я ей верил. Я верил, что Бренда и Лоуренс являются, как она выразилась, друзьями – и не более того. Но я также был твердо убежден, что миссис Леонидис любит молодого учителя, может быть и сама не подозревая об этом.

И с этой мыслью я отправился вниз разыскивать Софию.

Я уже собирался заглянуть в гостиную, когда София высунулась из двери в конце коридора.

– Привет, – сказала она. – Я помогаю Нэнни готовить ленч.

Я хотел было присоединиться к ней, но девушка вышла в коридор, прикрыла за собой дверь кухни и, взяв меня за руку, провела в пустую гостиную.

– Ну? – спросила она. – Ты видел Бренду? Как она тебе показалась?

– Честно говоря, мне ее жаль.

София выглядела довольной.

– Понятно. Значит, она успела тебя обработать.

– Дело в том, – слегка раздражаясь, начал я, – что я могу посмотреть на сложившуюся ситуацию ее глазами. А ты не можешь.

– В каком смысле ее глазами?

– Скажи по-честному, София, кто-нибудь из вашей семьи когда-нибудь был добр по отношению к ней – или хотя бы вежлив?

– Нет, мы не были добры к ней. С чего бы вдруг?

– Просто из соображений христианского милосердия, если уж не из-за чего другого.

– Какую высокую ноту ты берешь, Чарлз. Похоже, Бренда постаралась на славу.

– Послушай, София, у меня такое впечатление… Я не понимаю, что с тобой происходит.

– Я просто не привыкла притворяться, вот и все. Говоришь, ты посмотрел на ситуацию глазами Бренды? А теперь посмотри моими. Я не люблю тот тип молодых женщин, которые влипают в неприятные истории и под этой маркой выходят замуж за богатых стариков. У меня есть полное право не любить этот тип молодых женщин, и я не вижу необходимости скрывать свою неприязнь к ним. И если бы все факты этой истории были сухо запротоколированы на бумаге, тебе бы тоже совсем не понравилась подобная молодая женщина.

– Она что, придумала все это? – спросил я.

– О ребенке-то? Не знаю. Но я лично считаю – да.

– И тебя возмущает, что твой дедушка купился на эту басню?

– О, дедушка вовсе не купился. – София рассмеялась. – Дедушка никогда ни на что не покупался. Он хотел заполучить себе Бренду. Он отдавал себе полный отчет в своих действиях – и все вышло в соответствии с его планом. С точки зрения дедушки этот брак был чрезвычайно удачен – как и все остальные его деловые операции.

– А приобретение Лоуренса Брауна в качестве учителя тоже можно считать одной из наиболее успешных операций твоего деда? – иронически осведомился я.

София нахмурилась.

– Знаешь ли, вполне возможно, что да. Дедушка хотел видеть Бренду счастливой и довольной. Может быть, он решил: нарядов и драгоценностей недостаточно для ее счастья. И решил удовлетворить мечту Бренды о некоем романтическом увлечении. Он прикинул, что молодой человек типа Лоуренса Брауна – по-настоящему домашний и спокойный, если ты понимаешь, о чем я говорю, – вполне подойдет для этой цели. Возвышенная платоническая дружба с оттенком печали, которая, безусловно, отвлечет Бренду от возможных поисков любви где-нибудь на стороне. Возможно, дедушка руководствовался в своих действиях именно такими соображениями. Он был старый хитрый черт, знаешь ли.

– Да, похоже на то.

– Конечно, он не мог предвидеть, что все это кончится его насильственной смертью… И именно поэтому… – Голос Софии зазвучал с неожиданной страстью: – Именно поэтому я не верю, что это на самом деле сделала Бренда. Ведь если бы она или Лоуренс собирались убить дедушку, он обязательно знал бы об этом. Наверное, тебе это кажется странным рассуждением…

– Должен признаться, да.

– Но ты просто не знал дедушку. Он не стал бы потворствовать собственным убийцам… Ну вот опять! Опять глухая стена…

– Бренда напугана, София, – сказал я. – Страшно напугана.

– Инспектор Тавернер со своим славным коллегой? Должна признать: выглядят они устрашающе. Лоуренс, полагаю, бьется в истерике?

– Почти. Он был жалок. Не понимаю, что Бренда могла в нем найти.

– Не понимаешь, Чарлз? На самом деле Лоуренс весьма привлекательный мужчина.

– Этот слабак?! – искренне удивился я.

– Почему-то мужчины всегда считают, что представительницы прекрасного пола непременно отдают предпочтение угрюмым грубым существам типа неандертальца. У Лоуренса безусловно есть достоинства… Но не думаю, что ты сможешь оценить их. – София внимательно взглянула на меня: – Да, Бренда глубоко запустила в тебя свои когти.

– Не говори глупостей. Она даже не симпатична… И она вовсе не…

– Не пыталась обольстить тебя? Конечно, нет. Она просто разжалобила тебя. Она не особенно красива и вовсе не умна – но у нее есть одно выдающееся качество: она умеет приносить неприятности. Она уже встала между тобой и мной.

– София! – ошеломленно воскликнул я.

София направилась к двери.

– Забудь этот разговор, Чарлз. А сейчас я должна заняться ленчем.

– Я помогу тебе.

– Нет, останься здесь. Присутствие джентльмена на кухне страшно смутит Нэнни.

– София! – окликнул я девушку, когда она уже выходила.

– Да?

– А почему вы не держите в доме прислугу? Какое-нибудь существо в передничке и накрахмаленном чепчике?

– У дедушки был повар, две горничные и лакей. Ему нравилось иметь слуг. Он щедро платил им, и они были искренне преданы ему. У Клеменси и Роджера есть приходящая работница для уборки комнат. Они не любят держать прислугу – верней, Клеменси не любит. Если бы Роджер не перекусывал в Сити, он бы умер от истощения. Клеменси считает, что еда – это салат-латук, томаты и тертая морковка. Мы иногда нанимаем горничных, но когда мама закатывает очередную истерику, они нас покидают. Тогда какое-то время нас обслуживают приходящие работницы. Сейчас у нас именно такой период. Нэнни живет с нами постоянно и прекрасно справляется со всеми трудностями. Вот и все.

София вышла. Я устроился в одном из огромных парчовых кресел и погрузился в размышления.

Совсем недавно наверху я смотрел на ситуацию глазами Бренды. Здесь только что я смотрел на ситуацию глазами Софии. И я прекрасно понимал точку зрения Софии, которую можно было бы назвать точкой зрения семейства Леонидисов. Их возмущало присутствие в семейном гнезде чужака, пробравшегося сюда, как они полагали, бесчестным путем. И по-своему они были правы. Как сказала София, будучи изложенной на бумаге, история Бренды не показалась бы красивой…

Но все-таки по-человечески я мог понять Бренду – а они не могли. Они всегда были богаты, всегда имели положение в обществе и не представляли себе, какие искушения могут подстерегать обездоленного человека. Миссис Леонидис мечтала о богатстве, роскошных туалетах, драгоценностях и безопасности – и о своем доме. И Бренда утверждала, что в обмен на все это она подарила своему старому мужу счастье. И я сочувствовал ей. Да-да, когда я разговаривал с ней, я определенно сочувствовал ей… А сейчас?

Две стороны вопроса…

Разные точки зрения… И где же истина?..

Накануне я почти не спал ночью и встал очень рано, чтобы сопровождать Тавернера в Суинли-Дин. Теперь же, в теплой, напоенной ароматом цветов гостиной Магды Леонидис, в глубоком мягком кресле я был не в состоянии шевельнуть ни рукой ни ногой… Глаза мои слипались…

Какие-то бессвязные мысли о Бренде, Софии и старике с портрета проплывали в голове и таяли в легком тумане…

Я уснул…