Текст книги "Не раскрытые тайны друг друга"
Автор книги: Агата Ашу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Глава 2. Пощечина Ельцину
Лето не сопротивлялось и уступило натиску необычно холодной, агрессивной осени. Листья дрожали на ветру, из последних сил отчаянно цепляясь черенками за мокрые промозглые ветки. Обожаемые бардами «мои дожди, мои тяжелые, осенние» будоражили души людей, портили и без того плохое настроение, давали волю бунтующим мыслям.
В Москву приехал «бравый морячок», с которым Алёна познакомилась на конференции еще летом, перед поездкой в Эстонию. Звали его по-простому – Джордж Смит. Было решено пригласить его на ужин. Каждый иностранец в начале девяностых воспринимался как инопланетянин, застолья с ними были популярным развлечением.
В прошлом Джордж служил морским пехотинцем. Потом волей случая оказался в администрации сначала Рейгана, а позже и Буша-старшего. Учитывая высокий пост и существенную годовую зарплату, он мог бы позволить себе купить дом Вашингтоне, но на протяжении всех восемнадцати лет упорно продолжал жить в причаленной на речной стоянке яхте. Мистер Смит считал, что его госслужба временная и связываться с покупкой недвижимости не стоит. Так и состарился под всплески волн и бесконечное покачивание пола под ногами. Но, выйдя в отставку, всё же переехал поближе к детям, купил дом, заскучал и увлекся романтикой перестроечной России. Зачастил в Москву, приезжал налаживать бизнес-контакты и отчего-то выбрал продвижение образовательных инициатив. Поэтому они и пересеклись на конференции летом.
В последнее время Алёна полюбила устраивать приемы дома. Они оказались более действенным способом, чем деловые встречи с обсуждениями высоких педагогических замыслов: и людей узнавала ближе, и нужные связи для продвижения проекта становились крепче, и работа реже спотыкалась на отсутствии финансирования.
Переступив порог «родового гнезда» Урбановой, Джордж замер:
– Какие у вас апартаменты, – восхитился он, как будто был здесь в первый раз.
– (Дежурный комплимент? Наверное, дедушка забыл, что принимал у нас душ во время «грязной конференции»), – так когда-то участники обозвали международный форум по причине отсутствия горячей воды в гостинице. Это для москвичей дело обычное. Подумаешь, горячую воду отключили, а на что тазики и большие кастрюли в кладовках пылятся? А для иностранцев – нонсенс.
Проходя по квартире, он продолжал рассыпать комплименты:
– Какой простор! Четыре комнаты в самом центре, – он заглянул в каждую. – Высоченные потолки, красивый вид из окон. Кремль рядом!
– Любоваться – так по полной! – Нахимов распахнул балконные двери перед собравшимися гостями.
В тот же момент включилась подсветка гостиницы «Украина», да так неожиданно и к месту, будто хозяин дома нажал на потайную кнопку. Народ просто ахнул.
– Алёна Владимировна, – не удержался Ник Ник, коллега по работе, – вы меня превзошли. Какая панорама! Москва-река под окнами. Какой размах жилплощади! (Но парадное у меня в высотке шикарнее!) – успокоил он себя. – У вас папа был министром?
– Что-то вроде того.
Алёна предпочитала не рассказывать всем подряд историю квартиры на Краснопресненской набережной: как ее папа, герой войны, инвалид, унижался в старости и писал заявления на расширение стесненных условий жизни двух поколений семейства, ютившегося в малогабаритной двушке, как она штудировала стопки обменных бюллетеней, как часами обзванивала подходящие варианты, как после работы, чуть живая, объезжала кандидатов на обмен и как стала «своей» для маклеров. Но в итоге всё получилось, и хотелось забыть о трудностях и потраченных усилиях.
– Вы же живете у самого Белого дома, – включилась в разговор жена Ник Ника Валентина.
– Да, это так, – согласилась хозяйка. – Расположение у нас действительно престижное, но только тогда, когда политическая обстановка спокойная, особенно за углом.
Московские гости оценили шутку сдержанным смехом, вспомнив попытку переворота в 91-м.
Урбанова пригласила всех к столу. Афоня, проходя мимо телевизора, по обыкновению ткнул в кнопку и включил ящик. Едва Алёна открыла рот, чтобы попросить сына избавить гостей от лишнего собеседника, как диктор объявил, что через несколько минут выступит президент Российской Федерации Борис Ельцин.
Джордж на слух уловил известное во всем мире имя и пошутил:
– О, у вас перед ужином выступают президенты?
Заморский гость попросил оставить трансляцию и сосредоточился на экране, хотя русского вроде как не знал.
На лицах гостей застыли маски легкого внутреннего напряжения. Их выдавали приподнятые брови, заточенные взгляды, слишком шумное позвякивание приборами и отсутствие комментариев.
В стране отчетливо назревало противостояние двух ветвей власти – исполнительной, которую и представлял на экране первый президент России, и законодательной во главе с Руцким и Хасбулатовым.
Ельцин, путаясь в окончаниях слов, сообщал своему народу, что в стране кризис государственности, идет борьба на уничтожение, нарастают проблемы с поддержанием элементарного порядка, а он хочет сохранить мир в России.
– (Ого! – подумала Алёна. – Если президент заговорил о сохранении мира, значит, быть войне. Типун мне на язык!)
Ельцин говорил о себе в третьем лице:
– Верховный Совет предложил одобрить смещение президента России.
– Сейчас начнется, – сказал нараспев Ник Ник и поскреб вилкой по тарелке с оливье и холодцом.
Алёну передернуло от этого звука.
Оратор нагнетал:
– Верховный Совет захвачен группой лиц, которые превратили его в штаб непримиримой оппозиции…
Гости заёрзали на стульях. Всем стало неуютно.
– Наступило время самых серьезных решений… Прерываются функции Съезда народных депутатов и Верховного Совета Российской Федерации. Полномочия народных депутатов прекращаются. Сохраним Россию для себя, наших детей и внуков!
– Аминь, – сказал кто-то с дальнего края стола и поднял бокал.
Благодаря первому лицу государства ужин был свернут сразу после горячего. Москвичи заспешили домой, от греха подальше.
– (Мало ли что еще учинит руководство на ночь глядя, так и домой не вернешься!)
Все помнили 91-й год. В головах происходила перестановка множителей спокойной жизни и ввод отрицательных величин неопределенности.
Алёна сетовала на то, что народ не попробовал ее десерт. Эклеры с заварным кремом и фруктовый салат ждали гостей на кухне.
– Может, с собой завернуть? – вопрошала она каждого на выходе. – Я так старалась.
Гости отнекивались, а Афоня остался доволен:
– (Мне эклерчики достанутся!) – и отправился на кухню.
В отличие от остальных визитеров, Джордж не спешил уходить и попросил хозяев сопроводить его к Белому дому.
– У вас под окнами вершится мировая история! – американца переполнял пафос момента.
– Вам нельзя в этом выходить, – засуетилась Алёна около лифта.
– Это еще почему? – не понял мистер Смит.
Хозяйка еще раз окинула взглядом его невысокую крепкую фигуру.
– Вы слишком похожи на американца.
– Я и есть американец! – с гордостью сказал Джордж и по-военному отдал честь.
– Нет, подождите, пожалуйста, я принесу вам во что переодеться. Сейчас около Белого дома начнут собираться рьяные защитники советской власти. Побьют!
Алёна вернулась в квартиру, открыла шкаф с верхней одеждой, сняла с вешалок несколько курток мужа и вынесла их на лестничную клетку:
– Вот, выберите, что вам больше по вкусу.
Джордж сопротивляться не стал и быстро переоделся.
– Теперь вы сольетесь с толпой, – с удовольствием заключила Алёна и крикнула вслед уходящему лифту: – Только вы там по-английски не очень-то разглагольствуйте!
– Слушаюсь, мой генерал! – донесся снизу голос мужа.
* * *
Мужчины вышли через черный ход и задержались около арки, пропуская граждан, тащивших со двора мусорные баки, железные заборы от газонов и прочую чепуху.
– Наши люди в своем репертуаре, – отметил Нахимов.
– Это они зачем? – спросил американец.
– Баррикады строить, – Алексей уже познал толк в современных русских революциях.
– Но эти баррикады ни от чего не предохраняют, – тоном знающего человека заметил Джордж.
– Это неважно. Людей ведут два типа памяти: генетическая и эмоциональная. Мы имеем счастье проживать в особом месте, это Красная Пресня. Недалеко отсюда улицы Тысяча Девятьсот Пятого Года и Баррикадная. Здесь исторически при каждом удобном случае население сооружает баррикады и сопротивляется властям.
– Это у вас юмор такой? – не понял американец.
– Вроде того. Черный юмор. Страшен русский бунт, бессмысленный и беспощадный.
– Вы боитесь?
– Пока нет, но у меня наверху семья.
* * *
Проследовав за расхитителями дворового имущества, они вышли в Глубокий переулок. Вокруг Белого дома собирались люди, некоторые даже с красными флагами в руках. Со стороны Нового Арбата топали отдельные группки демократов с триколорами в руках. Всё смешалось: сторонники, противники и их настроения. Люди бурно обсуждали Указ Президента.
Джордж и Алексей обошли пока еще мирно спорящих граждан и оказались у лестницы парадного входа в Белый дом. Они поднялись на верхнюю площадку, немного постояли, обозревая окрестности. Народ прибывал, подобно бурлящей воде в половодье: интенсивно и напористо. Шум усиливался, были слышны отдельные выкрики:
– Все на защиту Верховного Совета!
Пробежавший мимо них некто, видимо, корреспондент, бросил на ходу:
– Идите на задний двор! Сейчас начнется заседание президиума ВС.
– Зачем на задний двор? Что такое ВС? – крикнул ему вдогонку Нахимов.
– Ну, ты даешь, мужик! Не знаешь, что такое ВС! Верховный Совет Российской Федерации, – с гордостью сына империи заявил журналист. – Там на балкон будут выходить члены ВС и докладывать о происходящем внутри. Узнаешь всё из первых рук.
Влившись в тягучий поток «оттекающих» от фасада людей, Алексей с Джорджем попали на Конюшковскую улицу и, обогнув Белый дом по длинной дуге через парк, оказались на так называемом «заднем дворе».
– (Надо было по Глубокому пройти. Было бы быстрее, а то «лучшие места в партере» уже заняты), – подумал Нахимов, протискиваясь к балкону вместе с американцем.
Толпа плотно окружила здание и продолжала разрастаться, уподобляясь посеву живых бактерий в чашке Петри.
– (Какие быстрые эти русские. Не прошло и часа после выступления их президента, а здесь уже целый митинг собрался), – подумал Джордж. – Алекс, как вы считаете, можно мне поговорить с людьми? Узнать их настроения?
– Можно, только осторожно. Задайте мне ваши вопросы на ухо, а я попробую пообщаться. Здесь разный народ собрался. (Могут и побить).
Их переговоры полужестами прервал всклокоченный человек с бородой, возникший на балконе:
– Началось заседание Президиума Верховного Совета! – орал он вниз срывающимся голосом через мегафон. – Граждане, не расходитесь! Мы будем сообщать о продвижении дел!
– Долой Ельцина! – взорвалась толпа.
– Нет шоковой терапии! – резкие выкрики стрелами пронзали холодный воздух.
Кто-то явно заранее подготовленный разогревал публику, скандируя:
– Ельцина вон из России! Ельцина вон из России!
– Нет проискам американского империализма! – отзывался народ.
После провозглашения последнего лозунга Алексей аккуратно взял под локоть Джорджа и показал ему глазами в направлении своего дома. Американец всё понял и молча последовал за ним.
Они выбрались из центра небезопасного скопища рьяных защитников. То тут, то там мелькали лица разных национальностей и оружие наперевес.
– Ельцин больше не президент! Ельцин больше не президент! – скандировали сторонники советской власти.
– Отстоим завоевания отцов! – завизжала в экзальтации довольно пожилая женщина в вязаной розовой мохеровой шапочке.
– Ельцин нарушил Конституцию! – выкрикнул тенором стоящий рядом с ними верзила в полувоенной форме с чем-то похожим на свастику на рукаве.
Напряжение росло. Зазвучала революционная музыка. Нахимов наклонился к гостю и тихо спросил:
– Вы хотите остаться и еще посмотреть? Или давайте вернемся домой?
– Я бы хотел потолкаться здесь еще немного. Живая история!
Двое парней оглянулись, расслышав иностранную речь. Алексей тут же среагировал:
– Мужики, всё в порядке. Это итальянский корреспондент.
– Что-то староват для корреспондента, – пьяно заржал один из них.
– Я думаю, нам не нужны неожиданности, – прошептал Нахимов, наклонившись к Джорджу. – Давайте отойдем в сторону.
Они нашли удобное место, забравшись на бетонный блок ограждения. Господин Смит с интересом впитывал происходящее. На балкон выскочило несколько возбужденных людей. Перебивая друг друга, они кричали в рупор:
– Верховный Совет лишил Ельцина полномочий!
– Он больше не президент!
Публика радостно завопила:
– Ура!!!
– Конституционный суд, – с трудом выговаривая длинное нерусское слово, прохрипела другая личность на балконе, – в общем, Зорькин сказал, что Указ Ельцина противозаконный.
– (Понеслось. Сейчас еще одну революцию у нас во дворе устроят), – Алексей снова попытался увести гостя в направлении их дома, но Джордж не хотел уходить. Он был отчаянным, повидавшим виды парнем, и распаляющаяся толпа его не пугала. В результате они проторчали там несколько часов и вернулись домой очень поздно.
Алёна не спала и открыла дверь со вздохом облегчения:
– Вы что так долго? Я уже вся извелась.
– Можно, я домой позвоню? – спросил Джордж с порога, снимая куртку. – Моя жена тоже, наверное, волнуется: ведь всё, что мы видели там внизу, уже в новостях.
– Конечно, звоните. Пойдемте на кухню, чтобы никого не будить.
Она принесла и поставила на стол аппарат с дисковым набором.
– (Антиквариат или они такими до сих пор пользуются?) – подумал американец. – Спасибо, спасибо большое, я признателен за вашу заботу и внимание.
Мистер Смит достал из бумажника стодолларовую купюру и положил рядом с телефоном.
– Что вы, что вы, не надо! Звоните, пожалуйста, – засуетилась Алёна, хотя знала, что общение с заграницей стоит недешево, чуть ли не три доллара в минуту. Вика, у которой брат жил в Америке, когда-то рассказывала, насколько это разорительно.
– Я знаю, звонки дорогие, так что не сопротивляйтесь.
Он поднял трубку и, не спрашивая, как звонить из Москвы в Штаты, задвигал пальцами по циферблату.
У Нахимова закралось подозрение:
– (Откуда он знает, как набирать? Кому это я экскурсию устраивал?)
* * *
Сумбурная Москва закрутила в штопор весь следующий день Алёны. Нужно было и на работу заехать, и в поликлинику зайти, и в Дом книги на Новом Арбате забежать, чтобы забрать несколько томов «Химической энциклопедии». В такой суматохе могли и продать за невостребованностью.
– (Да, я еще в булочную обещала заглянуть, в доме весь хлеб кончился).
А как же выйти из магазина без чего-нибудь «к чаю»? Клюкву в сахаре и сушки для Афоньки, мармелада желейного – для мамули, пару-тройку пряников «Тульских» и печенья «Юбилейного» – для Алёшечки, а для себя, любимой, зефир, лучше в шоколаде, если всё это останется на прилавке перед закрытием магазина.
В результате поздно вечером Алёна выползла из второго троллейбуса на остановке около СЭВа, как каракатица на скользких лапах, с трудом удерживая равновесие. Пакеты и сумки всё норовили выскользнуть из рук и очутиться в лучшем случае на ступеньках, а в худшем – на грязном мокром асфальте.
– (Жалко, что я с Нахимовым не договорилась, чтобы он меня встретил. Сколько раз домой звонила: то занято, то никто не подходит. Трубку, что ли, плохо положили? Теперь буду тащиться тихим ходом вдоль Белого дома с руками до колен от тяжести. Слава богу, что хоть митингующих нет).
Но не тут-то было. Перейдя Конюшковскую улицу, она уткнулась в патруль из нескольких солдат и омоновца, переминающихся с ноги на ногу на тротуаре около хлипкой баррикады.
– Гражданка, здесь проход закрыт, – остановил ее один из них.
– Ребят, вы что, с ума сошли? Что значит «закрыт»? Я живу в том доме, – она с трудом приподняла руку с сумками, чтобы указать на свой дом.
– Предъявите, пожалуйста, документы.
– Какие документы? Я с работы еду. Документы еще какие-то понадобились. Я во втором подъезде живу.
– Девушка, мы всё понимаем, – обратился к ней не по-московски вежливый омоновец. – Но у нас приказ.
– Так мне что, теперь с вами тут на улице ночевать?
Солдаты с простыми крестьянскими лицами искренне рассмеялись.
– Я не шучу. Вся замерзла. Видите, сентябрь какой… Дождь, холодрыга, как в ноябре. Какое сегодня число?
– 23 сентября, – подумав с секунду, ответил патрульный и зачем-то добавил: – 1993 года.
– Год я еще помню. Спасибо. Давайте по-человечески договоримся. Я пройду сейчас как есть, а завтра уже буду и с паспортом, и со всем набором, если хотите, – заскулила Урбанова, стараясь бить на жалость.
– Мы не можем вас пропустить, – вступил в разговор щупленький солдатик, наверное, новобранец. – В Белом доме полно оружия. Они могут вас убить на этом отрезке тротуара.
– И как я попаду домой?
– Вам надо обойти вокруг, через парк Павлика Морозова.
– Господа-товарищи, вы что, смеетесь? Посмотрите, уже одиннадцатый час. Вокруг полно всякого непонятного народа бродит. Вот там как раз со мной что-нибудь и случится!
– У нас приказ, – стояли они на своем.
Алёна тяжело вдохнула и отошла в сторону, прикидывая, как бы ей пробраться к дому. Руки замерзли, холодные пальцы судорожно вцепились в ручки тяжелых сумок и пластиковых пакетов. Она тоскливо взглянула на набережную и направилась к лестнице у основания моста.
– Даже и не думайте, – прокричал ей вдогонку фактурный омоновец. – Мы за вас не отвечаем!
Но Алёна, не обращая на него никакого внимания, шаркала по направлению к мосту.
– (Сейчас, так я и потащилась в обход через парк со всеми этими сумками. И не подумаю!)
Она спустилась по мокрым, скользким ступенькам, пересекла пустую проезжую часть набережной и оказалась на узком тротуаре с каменным ограждением вдоль Москвы-реки. Идти пришлось медленно, низко пригнув голову: ледяной ветер пронизывал насквозь и сбивал с ног.
– (А в Ленинграде, между прочим, такая погодка – обычное дело, да. На Дворцовом мосту совершенная жуть, свистит – хуже этого. А дачная Вика туда всё равно ездит. Ездит и ездит к своему любовнику, – она вдруг вспомнила о Романове, вернее, не о нем, а о его машине. – Ну почему он со своим «Мерседесом» – там, а я с тяжеленными сумками – здесь?! Кстати, хорошо, что они оба Алексеи: Романов – Алексей и Нахимов – Алексей. В случае чего, в будущем не назову Алёшечку чужим именем. У него же все Алёны: и до меня были, и текущие воздыхательницы. А у меня будут Алексеи, тем более что мне нравится это имя. И как только Алексей Дмитриевич Романов там живет? В автомобиле прячется? Холод омолаживает. Наверное, он поэтому так хорошо выглядит).
Она целеустремленно продвигалась вперед, стараясь не оглядываться на Белый дом и сосредоточиться на своих мыслях:
– (Может, действительно кто-нибудь сейчас меня на прицеле держит? Тьфу-тьфу! Кому нужна согнутая в три погибели тетка с сумками? Усмири свои фантазии, Урбанова).
Фасад мятежного Дома погрузился во мрак, лишь несколько окон тускло мерцали сквозь дождь. Создавалось впечатление, что световые квадраты просто висят в ночном небе между тучами и никакого здания там вообще не существует.
* * *
В подъезде Урбанову ждал очередной «подарок судьбы»: кромешная тьма, ни одного отблеска, ни единого огонечка. Она поняла, что темные окна распространяются не только на Белый дом.
– (Сопротивлению свет отключили, а мы тут при чем? – ладошки предательски вспотели от переживаний. – Хорошо, что не на морозе и не на ветру, а то бы пальцы примерзли к сумкам и пакетам. Хотя сейчас не зима. Просто всё стало бы выскальзывать из рук).
Внимательно нащупывая каждую следующую ступеньку, она упорно карабкалась наверх. Лифт, конечно же, не работал. В подъезде было тихо, это одновременно и успокаивало, и настораживало.
– (А вдруг в доме ни души и всех эвакуировали?)
Отсвет большого города от штормовых облаков, пробирающийся через окна подъезда, помогал ориентироваться к темноте.
В пролете между вторым и третьим этажами она остановилась, бухнув тяжелую ношу на кафель пола. Где-то наверху хлопнула дверь, послышались гулкие шаги. Алёна мысленно заметалась, не зная, что ей делать, во рту мгновенно пересохло.
– (Всё бросить и бежать вниз на улицу? Продолжать восхождение? Стоять на месте?) – она замерла в нерешительности.
Шаги приближались.
– Эй, вы там, соседи, откликнитесь! – голос ее звучал нарочито уверенно.
– Джульетта, это я, твой возлюбленный, – с облегчением услышала она голос Нахимова. – Порхаю навстречу.
Между лестничными маршами мелькнул луч фонарика. Алёна приобрела эмоциональную точку опоры.
– Ты что не позвонила, я бы тебя встретил, – муж быстро спешил на помощь.
– Звонила! То занято по полчаса, то никто не подходит.
– Надо проверить телефон.
– Алёшечка, миленький, как же хорошо, что ты вышел. Тут так страшно и темно. Ползу на ощупь…
Мужской силуэт формата Алёши Поповича из русской былины приблизился и поднял сумки, поставил их на подоконник, а ее на ступеньку выше себя. Мокрый плащ жены распахнулся, его теплые руки обняли и привлекли к себе. Она, дрожа от холода и остатков страха, приникла к почти что богатырской груди, излучающей спокойствие и безопасность. С оттаиванием прорастало завораживающее желание. Замерзшие ладони скользнули под свитер, нырнули в подмышки, быстро согрелись. Ей захотелось забраться не только под одежды, но и внутрь его тела, как в норку, устроиться там поудобнее и слиться с родным существом воедино.
– Не спеши, – прошептал он, смеясь, – давай сначала тебя просушим. Пойдем домой…
* * *
Войдя в квартиру и сбросив мокрый плащ, Алёна прямиком отправилась на кухню. Там при свечах мама уже ждала ее у накрытого стола:
– Доченька, ты что так долго? Мы уже все поужинали. Я несколько раз для тебя разогревала. Давай мой руки.
– При таком развитии событий мы скоро окажемся в ловушке, – сказала Алёна, забираясь на стул в теплом углу у батареи.
– Не думаю. Смотри, сколько охраны понагнали. В обиду нас не дадут, но продуктами надо запастись, – нравоучительно подсказала Наталья Николаевна, прошедшая войну, голод и фронт.
– Завтра этим и займемся, – решила Алёна, приступая к вкусным маминым котлетам, жареной картошке и соленым огурцам.
– Доченька, ты вся промерзла, даже губы синие, – приговаривала Наталья Николаевна, доливая кипяток в чашку.
– Мам, откуда ты знаешь, что у меня губы синие, здесь же темно?
– Мне так кажется. Попей горяченького, – и подвинула ей чай.
– Ты знаешь, лучше я эту чашку с собой в ванную возьму. Как у нас с горячей водой? Есть пока?
Наталья Николаевна открыла кран на кухне.
– Да, всё в порядке. Давай тогда доедай, а я пойду наливать воду.
Подсветка гостиницы «Украина» за рекой пригодилась как никогда. В комнатах, выходящих окнами на набережную, не было кромешной тьмы, как в подъезде, во всяком случае, можно было передвигаться по квартире, не спотыкаясь.
Алёна заглянула в комнату сына. Тот потешно посапывал, сбросив одеяло на пол. Алёна укрыла, посидела рядом, чмокнула и пошла искать свечи. Ей захотелось создать уют в ванной комнате, согреться, расслабиться, растворить страх в приятной горячей воде.
У советских людей всегда были запасы всего на всякий случай. Сегодня настало время раскопок шкафов в поисках свечей.
– Мам, а где у нас праздничные свечки, которые я привозила из Англии, красивые такие?
– В баре. Тебе помочь найти?
– Нет, спасибо, уже нашла, – и пошлепала в ванную.
– Тебе еще чем-нибудь помочь?
– Спасибо, мамуль, я в порядке, иди спать.
Нахимов неслышно зашел и осторожно присоединился к ней в отблесках мерцающих свечей. Тихие всплески воды заскользили по длинной шее Алёны, сопровождая плотные перемежающиеся движения его рук вдоль груди. Она приподнялась из воды, притянула к себе, и его напряженная плоть, чистая и свежая, коснулась ее лица. Губы с удовольствием приняли к себе старого знакомого. Головка вдруг выскользнула изо рта и шлепнула по носу.
Алёна сделала вид, что рассердилась:
– Не шалите, Алексей Дмитриевич!
– Вообще-то я Борисович.
Воцарилась гнетущая тишина.
– (Идиотка, – окрестила себя Алёна. – Нашла себе потенциального любовника с таким же именем, как у мужа, а прокололась на отчестве. Ну не балда?)
На ее лице застыла трогательная неправильно изогнутая улыбка, высокий лоб сморщился от тяжести мыслительного процесса.
Такого глупого выражения лица у жены Алексей еще никогда не видел. Он хитровато улыбнулся:
– Ты знаешь, Дездемону задушили за значительно меньшую оплошность.
Оба рассмеялись. Напряжение улетучилось вместе с горячим паром.
Нахимов легко поднял Алёну из воды, завернул, как ребенка, в большую махровую простыню и понес сквозь спящий дом в пещерную темноту спальни. Бережно опустил поперек постели, у края, заботливо укрыл одеялом. Женщина почувствовала, как ее пятки, будто пылинки в луче света, подхваченные сквозняком, легко и приятно поднимаются высоко вверх, а плавные пульсации проникают в нее. Это больше не тот дружеский супружеский секс, в котором удовольствие всегда поверхностно и разливается только внизу живота, не выходя за его пределы. Сейчас совершалось совсем другое. Когда тугое и эластичное достигло и приятно заполнило целиком, а ее округлившийся бугорок плотно прильнул к курчавым завиткам, она ощутила, что настает принципиально новое качество их слияния, все оргазмические точки отреагировали неожиданно бурно.
– О-о-х-х… как ты туда попал? – вырвалось у Алёны.
Как он непривычно настойчив и доминирующе неутомим! Будто все мужчины, которых она встречала в своей жизни, о которых думала, а особенно те, что добивались ее благосклонности и были отвергнуты, все они собрались в это мгновение у постели и переплелись в единую телесную сущность. И вот эдакая нереальная сущность теперь крепко обнимала и властно овладевала ею, щедро изливая свою невостребованную любовь. Она отвечала в такт содроганиям виртуальных тел, взлетая над поверхностью кровати от сладостных конвульсий. Лица калейдоскопом мелькали в ее закрытых глазах, сознание стало неотвратимо затягиваться мерцающей пеленой оргазма, такого оргазма, какого она еще не знала в своей счастливой жизни.
* * *
На несколько дней напряжение между ветвями власти немного ослабло, но телефоны в их квартале по-прежнему не работали, и электричество отсутствовало.
* * *
– (Как хорошо, что у нас газовая плита, – каждый раз думала Алёна, возвращаясь домой. – Готовили бы сейчас на примусах. Уверена, что и на такой случай у мамули на антресолях найдется что-то вроде керосинки из далекого прошлого).
Урбанова не читала газет. Политическая обстановка для нее высвечивалась на улицах столицы. То, что у политиков опять приключились разногласия, она обнаружила внезапно, возвращаясь поздно вечером домой из офиса мужа, куда пришлось переехать всем проектом из-за бесконечных кордонов. Представители президентской власти, окружившие их микрорайон, с маниакальным усердием проверяли документы, дабы не пропустить «лазутчиков» в стан врага. Ее программисты попали в их число.
Приятного вида молодой человек помог Алёне выйти из троллейбуса, приняв из рук в руки многочисленные сумки и пакеты, на сей раз с продуктами. Поблагодарив незнакомца, Урбанова засеменила к мосту, приседая от тяжести сумок и рассчитывая, как обычно в последние дни, незаметно для патруля проскользнуть к своему дому.
Но оказалось, что оцепление расширили и ее «тайный лаз» вдоль реки перекрыли.
– Добрый вечер защитникам, – сказала она воркующим голосом. – Ребята, я живу в доме 1/2, вот мой паспорт, – и полезла в сумку.
– Добрый вечер, девушка, – козырнул приветливый симпатичный омоновец.
Она уже видела его здесь в прошлый раз.
Сейчас он показался Алёне еще выше и плечистее, наверное, по сравнению с помощником из троллейбуса. Правильные черты лица и умный взгляд усиливали симпатию.
– Опять нарушаете? Одного случая вам мало?
– (Не одного, а двадцать одного). О, знакомые лица! Добрый вечер. Ничего же в прошлый раз не случилось? Тут всего два шага до моего подъезда, – она смотрела на него дружелюбно.
– Сожалею, но сегодня ваш фокус не удастся. Мы не имеем права никого пропускать. Охрана усилена и расширена.
– А как я попаду домой? Я летать еще не научилась, – недовольно проворчала мадам.
– Очень просто, вам следует обойти Белый дом по Конюшковской, потом на…
– По Рочдельской топать? – возмутилась Алёна.
– Хуже, там тоже оцеплено.
– Метро? (Я не езжу на метро).
– Хуже.
– Так что еще хуже может быть? – не удержалась и вспылила Алёна.
– По улице Красная Пресня.
– Я даже не знаю, как по этим переулкам идти.
– Не волнуйтесь, гражданка, я вас сопровожу.
– Вам что, больше делать нечего?! – возмущение Алёны зашкаливало.
– Вроде того. Я должен проверить посты. Давайте сумки, я помогу.
Шли долго, надо было о чем-то говорить, чтобы наладить взаимоотношения на непредсказуемое будущее.
– Вы здесь каждую ночь дежурите? – Алёна решила загладить свой эмоциональный взрыв.
– Сутки на дежурстве – двое или трое дома, по обстановке, но с сегодняшнего дня, похоже, будут сутки за сутками.
– А что у нас сегодня?
– 27 сентября. Вы что, вообще за новостями не следите?
– Не-а, у меня своих дел хватает, а телевизор не работает. Мы же без света сидим. Вон, посмотрите на окна, – Алёна поежилась от холода.
– Еще в таком месте живете. Вся страна бурлит! – он явно гордился и страной, и бурлением.
– Не бурлить, а работать надо, – отчеканила Алёна. – Занимался бы каждый своим профессиональным делом, тогда и пену взбивать не пришлось бы. Жили бы, как нормальные люди в некоторых других странах.
– Вам хорошо так говорить, вы москвичка, да еще, наверное, и коренная.
– А вы откуда такой с фигурой чемпиона Союза по плаванью? – непослушной столичной штучке не хотелось напрягать обстановку и конфликтовать.
– Я из Норильска. Люди сидят без зарплат, работы нет, беспредел, бандиты творят, что хотят.
– Я вам сочувствую. У вас большая семья?
– Два сына.
– (А жена?) – она постеснялась спросить. – Мальчишки какого возраста?
– Три и пять.
– Маленькие совсем.
– Но самостоятельные. Вы, наверное, хотите о жене спросить?
– Не уверена, что это удобно, если вы сами о ней не говорите.
– Вы тактичный человек. Жена исчезла полгода назад в этой, как бы без мата выразиться…
– А вы не сдерживайтесь.
– …в этой б**дской перестройке. Весь Норильск на ноги поднял, безрезультатно. Поэтому и в Москву попросился, когда набор в ОМОН шел. Дети с моей мамой остались. Может, отсюда что удастся узнать. Моя жена инженер, но занялась бизнесом, как только завод накрылся. Часто в Москву ездила, всё время отзванивала, знала, что мы волнуемся. А потом пропала.
– Понятно. Это грустно. Я уверена, что она найдется. Может, куда за границу уехала, задержалась, или что с билетами. Всё будет в порядке. Главное, ищите и ждите.
