Текст книги "Не раскрытые тайны друг друга"
Автор книги: Агата Ашу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Агата Ашу
Нераскрытые тайны друг друга
© О. И. Агапова, А. С. Ушаков (2018, 2019, 2020)
© Обложка. О. И. Агапова 2020
* * *
Любые совпадения с реальными людьми случайны.
Пролог
Дверь захлопнулась под скрежет давно не смазанных петель. Волчок качнулся и, как ластиком, стер глаз охранника в круглой дырке металлической обшивки. Длинная узкая комната – могилы на две в длину, с темно-серыми замызганными стенами – навевала грустные мысли. Необтесанные доски, сколоченные в лежанку и плотно прижатые к стене грубой металлической застежкой, обещали бессонную ночь. Ноги, даже в тюремных ботинках, мгновенно оценили, что пол настолько промерз, что годится для охлаждения спиртных напитков.
Его взгляд скользнул по противоположной стене карцера вверх, к прямоугольнику мутного окна:
– (Э-э… чёрт, разбито).[1]1
В этой книге внутренняя речь персонажей обозначается круглыми скобками.
[Закрыть]
Самое неприятное в камере – это холод, остальное молодой, здоровый организм сможет преодолеть. Хлопчатобумажная серая застиранная роба не согревала, а, наоборот, добавляла ненужной прохлады. Он присел на корточки, больше некуда. Потер ладонями предплечья. Попробовал пройтись гусиным шагом, как в школе на физкультуре. Завалился на бок. Сделал приседания, стало теплее. Отжался раз десять-пятнадцать – совсем хорошо.
– (На сколько меня сюда затолкали? На восемь часов? – заключенный еще раз посмотрел на окно, которое уже затягивали сумерки. – Значит, ночевать все-таки придется здесь).
Огорчился, поскольку ни матраса, ни подушки, ни одеяла в карцере не выдавали, не положено. А наказан за дело: пытался передать маляву через окно, вот и попался.
Резиновая полоска времени застыла в растяжке. Казалось, что стрелки на часах остановилась навечно. Ближе к полуночи дверь опять противно заскрипела.
– Встать! К стене!
Зашел охранник, молча ослабил крепления на нарах трехгранным ключом. Мгновенно сработала ассоциативная память, и у заключенного промелькнуло несколько слайдов воспоминаний о том, как они всей семьей едут к морю в вагоне первого класса, а проводник именно таким ключом открывает дверь в тамбур. Мама, как всегда молодая и потрясающе красивая, с влюбленным взглядом огромных голубых глаз, обращенных на мужа, сидит у окна, за которым мелькают пальмы и кипарисы. Отец же – для него всегда человек пожилой, поскольку старше ее на двадцать лет, – расположился напротив и забавляет их историями из курьезов профессорской жизни. Все радуются и смеются, даже проводник.
«Кинематограф» подкорки головного мозга прервался отвратительным, таким же мерзким, как голос охранника, дверным лязгом.
– Красавчик, отбой, и чтобы без сюрпризов тут.
Свет погас. Узник на ощупь нашел нары, больно стукнувшись об угол доски коленкой. Долго вертелся на лежанке, пытаясь заснуть, но холод не позволял даже вздремнуть. В конце концов биологические ритмы взяли верх, и он, свернувшись калачиком для сохранения остатков тепла, провалился в глубокий сон.
Очнулся резко, от страха, что умрет во сне от холода, заполнившего каждую клетку организма. Испугался, что просто окоченеет и тихо отправится на тот свет.
Резко присел на кровати. Огляделся, не понимая, где он находится. Большое окно настежь открыто. Тяжелые занавески темно-бордового цвета полощет холодный ночной ветер. Блестит золотом шпиль Петропавловской крепости.
Он встряхнул головой, приходя в себя. Озноб не унимался.
– (Опять эти кошмары стали сниться. Столько времени прошло, уже начал забывать свое бурное прошлое, а тут опять. Почему я голый? – он пошарил в поисках одеяла, нашел, приподнял угол и обнаружил крутой изгиб женского бедра. – Это еще откуда тут взялось?) – Глянул внимательнее, не узнал и махнул рукой.
Встал, поискал и накинул на себя теплый махровый халат, вышел на кухню.
– (И здесь балкон не закрыл, потому и холодрыга такая).
Сквозняк пробирал насквозь даже через толстый халат. Лето было холодным и дождливым, как это часто случается в Ленинграде.
Он выглянул во двор. Под окнами, подмигивая отблесками фонарей, стоял новенький черный «Мерседес».
– (Хоть машина на месте, и то хорошо. Почему я ее в гараж не поставил?.. Ну да, все ко мне ночью завалились, а потом, наверное, я уснул. Сколько мы с Калиной на грудь приняли? Брр…)
Он щелкнул электрическим чайником, вода быстро закипела. Подлил кипятка во вчерашнюю заварку и плеснул туда водки, выпил небольшими глотками, рефлексируя, как приятно разливается тепло внутри. Тело быстро успокоилось, зябкая дрожь сошла на нет. Потянуло вздремнуть.
Вернулся в спальню, лег. Сознание туманно поехало в никуда, растворяясь в плывущих один за другим серых кругах перед глазами. Незнакомка развернулась к нему, что-то пробормотала и закинула руку на крепкое плечо.
Вот опять взвизгнула дверь за спиной, и он оказался в тесной камере с глубокой ямой прямо посередине обшарпанного пола.
– Спускайся, – голос охранника был сиплым и неприятным.
Заключенный легко спрыгнул в вертикальную, ростом с человека, похожую на гроб вертикальную дыру.
– (Сам виноват, надо учиться сдерживаться, как советуют тюремные психологи, а не выливать на вохра парашу. Теперь стой и жди, когда время оттикает и вернешься в камеру. Цыгану тачку вчера доставили, вернусь – булкой побалует).
А «побаловать» стоило. В дырке было не только холодно, но и тесно, на корточки не присесть, позу не поменять. Прислониться к стене тоже невозможно: вся плотно утыкана острыми пирамидками штукатурки. Единственное, что хоть как-то спасало, это работа мышцами.
К четвертому часу наказания узник не выдержал нахождения в замкнутом пространстве норы. Тело окончательно затекло и даже не ощущало покалывания шпилей пирамидок. Решив «выйти досрочно», он громко заорал, призывая на помощь. У него была разработана полноценная программа для «экстренного заболевания» в случае серьезной необходимости, и он стал готовиться к приходу охранника. Сильное, сверхсильное перенапряжение солнечного сплетения в комбинации с закатыванием глаз, в полном смысле слова, до затылка, вызывало в организме необычные явления: начинались судороги, поднималась температура, кожа извергала пот в таком количестве, что его обдавало ливнем солоноватой жидкости.
К удивлению, охранники появились довольно быстро и со словами:
– Симулирует, гад, – вытащили его из дырки.
Арестант бился в судорогах и неистово вопил настолько исступленно, что стал задыхаться.
В момент жуткой нехватки воздуха он опять проснулся, пытаясь настойчиво вдохнуть. С трудом, но все же ему удалось прийти в себя.
– (Слава богу. Я дома. Надо что-то делать с этими ночными кошмарами. Матушка права, надо съездить куда-нибудь подальше, туда, где тишина и покой).
В дверь кто-то настойчиво звонил и барабанил кулаками. Он посмотрел в глазок и открыл. На пороге стоял мужчина невысокого роста и лучезарно улыбался.
– Забыл? Мы же сегодня уезжаем. Ты хоть успел собраться после вчерашнего?
Глава 1. Нас выбирают
Их встретил характерный запах московского железнодорожного вокзала и элитный скорый поезд. Долгое барабанное постукивание колес и плавное покачивание вагона сопровождало до самого Таллина. То, что Алёна Урбанова и ее коллега Ирина Шапиро[2]2
О предыдущих событиях читайте в первой книге Агаты Ашу «Не завидуй себе» из коллекции романов «Она не такая, как все».
[Закрыть] уже пересекли границу Эстонии, они поняли не столько по ландшафту, сколько по резко изменившейся архитектуре: красные черепичные крыши, остроконечные шпили церквей, журавли колодцев.
В дверь купе вежливо постучали.
– Через час прибываем в Таллин, приготовьтесь, пожалуйста, – предупредил проводник.
Поезд въехал на «стерильный» эстонский вокзал, заполненный «иностранцами». Вымытый до блеска автобус с тихо перешептывающимися пассажирами доставил их на место. К большому удивлению Алёны оказалось, что они попали не в пансионат, а на туристическую базу. Об этом никто не предупреждал, и в сложенной пополам книжечке под названием «Путевка» данное слово не упоминалось. К их счастью, всё было по-западному чисто, прилично и местами даже стильно.
Как в лучшие советские годы, оставшиеся за кадром 93-го года, на турбазе был день заезда, и всю условно организованную группу попросили собраться внизу на первом этаже. Здесь инструктор по быту огласил график экскурсий. Алёна и Ирина сразу же поинтересовались, как можно добраться до Таллина самостоятельно. Оказалось, что это непросто, но возможно.
Среди одиноких женщин 40+ быстро образовалась кучка единомышленниц, ворчливо обсуждающих ситуацию.
– Что же это такое, куда ни приедешь, одни женщины!
– И где приличных мужиков искать?
– На выставках и в музеях.
– Ну не скажите, там только скучающие толпы теток прогуливаются.
– На экскурсиях тоже одни однополые.
– А на работе отношения заканчиваются жалобами жен руководству, – горевали безликие и бесформенные дамы, плотно оббитые цветастыми тканями.
Они уже заранее настраивали себя на то, что найти достойного мужчину невозможно, сколько ни старайся.
– Зря в такую даль тащились.
– Опять ничего не получится!
– (Вот и слава богу. Никаких пляжных амуров, никаких романтических увлечений. Будем кропать с Ириной электронный задачник, – подумала Алёна и размечталась. – Будем восседать на балконе в креслах, смотреть на эстонский хвойный лес с божественными запахами, прислушиваться к посвистыванию ветра и переливам птичьих голосов. Так складно получилось, хоть записывай, – и блаженно вздохнула. – Пернатых желательно слишком рано «не включать», хочется выспаться. Природа, сколько я тебя не видела? Я вся твоя!)
* * *
На следующее утро, после прибалтийского завтрака с солоноватой кашей и ложкой омлета, Алёна отправилась звонить в Москву практически на голодный желудок, ибо половинкой яйца, взбитого с молоком, сыт не будешь.
– (Как там они без меня?) – беспокоилась она о своих домашних.
Дома остались сын Афоня, муж Алексей Нахимов, от которого толку по хозяйству мало, и мама Наталья Николаевна.
Связаться со столицей бывшей могучей и необъятной страны в этой густой чаще можно было только из единственного телефона-автомата около столовой. Урбанова заняла очередь. Погода была по-прибалтийски не холодной, но и не жаркой, поэтому она натянула на упругую попу джинсовые шорты, а белая ветровка спасала от внезапных порывов ветра.
Очередь двигалась неприлично медленно. Урбанова развлекалась тем, что то приподнималась на носки, то опускалась на пятки, гибко двигая при этом всем корпусом. Она, естественно, не могла видеть со стороны, как при этом напрягаются ягодицы, как шевелятся мышцы под гладкой кожей стройных ног и как подвижные бедра совершают собственные движения в фазе с телом.
– Девушка! Вы случайно не спортинструктор? – раздался голос за спиной.
Она оглянулась. К линейке ожидающих телефонных переговоров пристроились двое мужчин среднего возраста: один короткий, второй с глазами. Так она их увидела. Внезапно возникла ассоциация с прочитанной в детстве книгой: «Попадались люди, одетые только частично: скажем, в зелёной шляпе и красном пиджаке на голое тело (больше ничего) или в жёлтых ботинках и цветастом галстуке (ни штанов, ни рубашки, ни даже белья)». Алёна представила себе эту пару, декорированную только в «невысокий рост» и «выразительные ярко-голубые глаза», и это развеселило.
– (Говорили, куда ни приедешь, нет мужиков? Вот они. Прискакали! Никто и не ожидал, – и рассмеялась вместо ответа. – Нет, знакомиться ни за что не буду, пусть достанутся поисковичкам), – так она окрестила женщин, страдающих от дефицита мужского внимания для флирта или более серьезных намерений.
* * *
Во время обеда, приведшего Урбанову в легкий шок супом из перловки с горохом, салакой с картошкой и молочным киселем из овсянки, всё те же двое из утренней очереди оказались за соседним столом и опять нарушили ее преднамеренное затворничество.
– Девушка, девушка! Так вы не спортивный инструктор? Вы нам так и не ответили.
Алёна сделала вид, что не услышала вопроса, и помахала через окно опаздывающей к обеду Ирине.
Тогда один из них, короткий, пересел поближе и попытался завязать разговор:
– Девушка, извините, пожалуйста, что мы нарушаем ваше уединение, мне так знакомо ваше лицо. Второй день пытаюсь вспомнить, где я мог вас видеть?
– Я снимаюсь в порнофильмах.
Кавалер замолк с таким лицом, будто проглотил сливу целиком, прямо с косточкой. Второй пришел ему на помощь:
– Мы поняли, это шутка. У нас с другом возник вопрос. Вы гостья из Москвы или Ленинграда? Мы даже поспорили.
Алёна опять рассмеялась:
– Приз в студию тому, кто принял меня за москвичку, – голосом профессиональной телеведущей ответила она.
– А мы из Ленинграда, – «красивый с глазами» подсел к ее столику.
– Теперь вы должны говорить из Петербурга, – в голосе Урбановой звучала ирония.
Ее тошнило от переименований улиц и городов, волной прокатившихся по всей стране. Она считала это признаком идиотизма. Зачем тратить деньги на новые таблички и печати, устраивать путаницу для людей. Ведь теперь каждый человек должен получить дополнительный штамп в паспорте о новом месте регистрации, а он никуда не переезжал.
– Это партия и правительство должны говорить из Петербурга, а мы родились и выросли в Ленинграде. Кстати, разрешите представить: Михаил Иванович Калинин, – «красивый» жестом указал на своего друга.
– А это мой друг, – придя в себя от «киносеанса для взрослых», включился в игру «короткий», – Алексей Дмитриевич Романов.
– (Хорошие фамилии они себе придумали, – подытожила Алёна с недоверием. – Главное, нераспространенные).
Она снова, уже в который раз, почувствовала себя, как на съемочной площадке. На сей раз сразу двух фильмов: «С легким паром» и «Приходите завтра».
– Меня зовут Константин Сергеевич Станиславский. А это мой друг – Немирович-Данченко», – представлял герой Ширвиндта себя и друга Фросе Бурлаковой.
Подошедшая к столу Ирина молчала, ничего не понимая, и с интересом смотрела на незнакомцев.
* * *
Через пару дней «пляжные» друзья дали Алёне понять, что они приехали из Петербурга не на каком-нибудь поезде, а на большом черном «Мерседесе» чуть ли не последней марки.
Единственной слабостью, которой, по мнению Алёны, она грешила, были автомобили. При виде сверкающего на скудном эстонском солнце лакированного великолепия она расправила плечи, глубоко вздохнула и представила себя сидящей на переднем сидении рядом с «красавцем». Так она условно обозначила того, кто был представлен как Алексей Романов.
Будто прочитав ее мысли, Калинин сказал:
– Алёна, мы с Алексеем завтра едем в Таллин и хотели бы пригласить вас с собой. Как вы на это смотрите?
– (Да никак. Они что, думают, я вот так сразу прыгну в машину к двум незнакомым мужикам и помчусь с ними по дремучему эстонскому лесу в Таллин?) Большое спасибо за приглашение, но я не могу. Завтра мы с Ириной Владимировной работаем.
– А кем работаете? – не отступал Михаил Иванович.
Алёне не хотелось посвящать их в свою профессиональную тематику. Это было скучновато, и она ответила вопросом на вопрос:
– Мальчики, вы знаете такой анекдот?
– Какой? – мгновенно откликнулся Романов.
– Девушка отправилась отдыхать на Черное море. По блату поселилась в гостинице «Интурист». Спустилась вниз на пляж. Приподняла очки. Грустно посмотрела на загорающие тела, сказав себе:
– Опять станки, станки, станки.
Мужчины заржали, как жеребцы, раскручивая в фантазиях род занятий новой знакомой. В глазах блеснуло любопытство.
Для нее же момент отказа был смягчен.
– В таком случае, что вам привезти из Таллина? – не унимался Калинин.
Алёна на секунду призадумалась. Вспомнила, что никак не могла найти для Афони сачок для ловли бабочек. Он всё лето сидел с Натальей Николаевной на природе, то есть на даче, но упускал, с ее педагогической точки зрения, возможность «самообразовываться естественно-научно».
– Купите мне, пожалуйста, сачок, – попросила Алёна на полном серьезе.
– Легко и просто! – дуэт приставучих мужиков опять рассмеялся, погрузился в машину и пропал за поворотом.
– Ничего такая девчонка, и попка соблазнительная. Кто ею займется, Калина, ты или я?
– Разберемся, – Михаилу Ивановичу она тоже понравилась.
* * *
Через пару дней они встретились у входа в столовую.
– Алёна, вы не поверите, – с трудом подавляя смех, сообщил ей Романов, явно отходя от продолжительного загула. – Мы два дня болтались по Таллину, и вместо того чтобы совершать тур по барам и ресторанам ближнего зарубежья, Калинин искал вам сачок. Заставил меня даже поехать в порт. Я его еле удержал от броска на пароме в Финляндию. Представляете?
– Сачков нигде нет, – оправдывался Калинин. – Честно. Признайтесь: вы придумали мне невыполнимое задание? Как в сказке: «Сходи туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что». Сознайтесь, это нарочно?
Все опять рассмеялись. В их компании было как-то удивительно легко и просто, весело и непринужденно, но все-таки что-то ее настораживало, особенно в Романове. Зрение и слух постоянно наталкивались на глубоко скрытое противоречие между интеллигентной манерой поведения Алексея и случайно брошенными фразами или жестами.
– А почему ваша подруга Ирина Владимировна так странно на нас смотрит? – поменял тему Калинин.
– В порядке сплетни… Ира страдает от дефицита востребованности, – сообщила Алёна, понизив голос.
– Какой дефицит? На ней же обручальное кольцо! Ведь она замужем?
– Да, замужем за тихим, милым программистом Андрюшей.
– Э-э, вы что-то недоговариваете! – Калинин с интересом уставился на Алёну в ожидании курортной сенсации.
– Джентльмены, будьте осторожнее с моей подругой. Ирине Владимировне необходима страсть с большой буквы. Эмоции уровня библейской Юдифи, – она потянулась к ручке двери в столовую.
– Проникнуть под покровом тьмы в шатер варвара… – Романов подхватил ее фразу и распахнул дверь.
– … предводителя войска завоевателей. Затем бурная, – непринужденно продолжила его мысль Алёна, – … безумная ночь любви на звериных шкурах с воинственным дикарем. Да так, чтобы весь лагерь закаленных в боях ветеранов пугливо вздрагивал от криков и стонов.
– (Эти девочки из серьезного эскорта!) – с явным удовольствием заключил Калинин.
– А в финале, – раскручивала сцену Алёна, – когда вандал после сто первого раза отпадет без чувств, отрубить ему голову его же мечом и принести сомнительный подарок односельчанам. И непременно потребовать, чтобы ее похождения были занесены в летописи!
– А вы тоже настолько опасны? – поинтересовался Романов.
– Не-е-ет. Мы с Ириной Владимировной разного происхождения. Мои корни из Древней Греции.
– То есть вы более умерены в страстях?
– Несомненно. Я характером подобна богине Гере, супруге Зевса. Громовержец Зевс, если вы помните, был весьма любвеобилен на стороне.
– Помним… помним, – оба замялись.
– Когда богине надоели похождения главного олимпийца, она взяла большой кухонный нож и решительно отхватила спящему супругу его мужское достоинство. Начисто. И выбросила в море. Дело было близ острова Кипр. Позднее там, куда оное приводнилось, из пены родилась Афродита…
– У меня есть дом на Кипре, – растерянно сообщил Романов.
– Так бойтесь же приглашать меня в этот дом!
– (Придется построить другой).
* * *
Неделя отдыха пролетела для Алёны как один день. Перед отъездом Романов как бы между прочим попросил у нее номер телефона. Она засомневалась:
– (Михаил Иванович Калинин и Алексей Дмитриевич Романов. Интересно, кто они на самом деле, веселые такие, да еще и с «Мерседесом»?) Алексей, не могли бы вы показать мне свой паспорт? – поднимая на него блестящие глаза цвета спелых маслин, попросила Урбанова.
Романов обаятельно улыбнулся, полез в карман и вытащил паспорт:
– (Вроде бы умная девочка, а такая наивная. Не знает, что в наше время можно нарисовать любую ксиву? Но в ней что-то есть! Матушка давно все уши прожужжала – женись, женись, – а где взять? Первый раз за много лет вижу подходящий вариант!) – и протянул ей книжечку цвета бордо.
У Алексея уже были в жизни жена и сын. Но они, ни тот, ни другая, не стали родными. Пришлось расстаться. С этими же карими глазами за неделю образовалось что-то такое, что не хотелось просто перелистнуть и забыть.
Алёна добросовестно проверила фамилию, имя и отчество. Осталась довольной:
– (Действительно Романов Алексей Дмитриевич. Надо же, он на двенадцать лет старше меня. Никогда бы не подумала. Максимум на пять дала бы. Забавно).
Она продиктовала ему свой номер телефона, по какому-то внутреннему импульсу правильный. Дачная подруга Вика, наверное, была права: Северная Пальмира, романтическое приключение между двумя столицами – это здорово.
* * *
Алёна вернулась домой. В начале девяностых Москву то и дело накрывало стихийными наводнениями из людских потоков, научившихся прорывать плотины хлипкого государственного порядка, чтобы заполнять площади волнами негодования. Пустые полки в магазинах, обесценивание денег, невыплаты зарплат и элементарная невозможность прокормить семью создавали избыточное напряжение, приводили народ в исступленное бешенство. До прямого, страшного и бессмысленного бунта пока не доходило, но обстановка накалялась.
Многим хотелось свободы, но мало кто знал и понимал, что означает это сладкое пленительное слово, вскружившее головы москвичам. Оно пьянило, приводило в трепет ожидания, и уже мутноватый призрак непознанного, но желанного мерещился на пороге очередного счастливого будущего страны.
– (Сколько можно наступать на одни и те же грабли?) – размышляла Алёна, проезжая на своем любимом 2-м троллейбусе и наблюдая ртутно колеблющуюся толпу на Манежной площади.
На остановке Алёна увидела Вику, дачную приятельницу по Переделкину, и отчаянно замахала руками.
Подруга зашла в салон и села рядом:
– Привет, ты тоже на митинге была? Мне пришлось уйти пораньше, Артёма надо из сада забрать.
– Нет, я в таких сходках не участвую, – спокойно ответила Урбанова, рассматривая подъезжающие к толпе автобусы с ОМОНом. – Ты что, не понимаешь, что вас просто используют те, кто рвется к власти?
– Ты что, с ума сошла? Мы творим историю! Мы все там были: и сестра, и мама.
– Какой смысл толпиться и орать в пустоту?
– Мы должны поддержать Ельцина и демократию!
– И что такое, по-твоему, демократия?
– Алён, ну, ты даешь! Это свобода!
– Свобода от чего?
– От коммунистического режима! (Тупая или притворяется?) – Вика раскалялась всё сильнее.
Урбанова решила ее подзадорить:
– Ты думаешь, что капиталистический режим для нас будет лучше?
– Даже думать нечего. Мы в прошлом году с Лёнькой в Вену ездили, на гастроли с Гнесинкой. Магазины там ломятся! Я насчитала двадцать пять сортов сыра и аж тридцать вариантов мясных копчений. А шмотки?! Еле вытолкала себя из магазина и то только потому, что на самолет уже опаздывали.
– И что купила?
– Смеешься? На наши командировочные в такие дорогие магазины можно только как на выставку ходить.
– В том-то всё и дело. Мы еще не научилась работать по-западному, а уже на капитализм замахнулись.
– Ну и зануда ты, Урбанова. Бу-бу-бу да бу-бу-бу. Вот придет к власти Борис Николаевич, и всё встанет на свои места.
– («Вот приедет барин – барин нас рассудит». Ничего не меняется в менталитете моего народа). Само собой прямо так и встанет на свои места? Ельцин такой же представитель социализма, как и все другие партийные работники.
– Ты Ельцина не трогай! – Вика даже встала в порыве гнева. – Мой папа с ним в Московском городском комитете партии работал! Борис Николаевич необыкновенный человек! Он святой!
– (Вот и новый царь появился на Красном крыльце. Еще на трон не взошел, а уже ему земные поклоны челом бьют. И кто? Дети партийных работников). Я посмотрю, что ты скажешь лет через десять или двадцать, – Алёна тоже вошла в раж.
– А я тебе ничего не скажу! Я с тобой вообще разговаривать не желаю. Мы по разные стороны баррикад! – и, не удержавшись на ногах от резкого торможения, пролетела вперед к выходу, не попрощавшись.
Алёна тут же вспомнила к месту:
– (Как там Чехов писал? «…храни вас Бог трогать либералов! Боже вас сохрани! Либерал – это тот самый поганый сухой гриб, который, если вы нечаянно дотронетесь до него пальцем, обдаст вас облаком пыли»).
Урбанова не поддерживала толпы митингующих граждан, орущих под призывы из громкоговорителей. Сопротивлялся не только ее разум, но и физиология: ей просто становилось дурно в толчее перевозбужденных людей, и она была близка к потере сознания, если туда по неосторожности попадала.
Она считала, что «ускорения» и «перестройки» должны идти медленно, ползком, чтобы народ успел отвыкнуть от советской халявы, устраивавшей большинство, и привыкнуть к новым реалиям, где нет бесплатных медицины и образования для всех и каждого, где не правительство, а сам человек должен заботиться о себе и семье.
Урбанова свято верила в здравый смысл. Сама «пахала» по 12-16 часов в сутки и другим того же желала. Она была уверена, что ее семья переплывает девяностые без трагедий и слишком сильных потрясений именно потому, что каждый находит профессиональную нишу даже в условиях непрекращающихся революций. Нахимов занялся поставками компьютеров и настройкой софтверного обеспечения, потому что знал предмет и прекрасно разбирался в технике. Алёна доставала грант за грантом на развитие новых технологий в образовании, потому что всегда занималась только тем, что ей было по душе. Афоня с увлечением учился читать и считать, не доставляя родителям никаких проблем. Мама прикрывала тылы: кухарила, мыла посуду, стирала и убирала, летом и осенью занималась консервированием на зиму, так что никакие перебои с продуктами их не волновали. Тылы были крепкими.
Алёна никогда не падала духом. Нужно провести время в очереди, часов так пару-другую? Пожалуйста, но с креативом. Она предпочитала не стоять уныло, а занять место сразу в нескольких очередях и носиться между ними, ибо: полезно (физкультура), производительно (сразу несколько дефицитных покупок) и весело (новые знакомые появляются).
Помочь родным и близким или просто знакомым? С удовольствием. Причем не по правилу «ты – мне, я – тебе», а по-человечески: нужна моя помощь – я рядом, а если станет плохо мне, от поддержки не откажусь, она меня не унизит. Главное – это верить в хорошее даже в самых трудных ситуациях, и оно, это хорошее, непременно развернется к тебе лицом. Такими были убеждения Урбановой, позволяющие жить хорошо и радостно на любые суммы денег и при любых обстоятельствах.
– Чем хуже, тем лучше, а также не бывает худа без добра, – любила повторять она, перелицовывая в победу очередной, казалось бы, безнадежный жизненный провал.
