Текст книги "Сгорая дотла"

Автор книги: Адриана Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– Я не могу так больше. Я пыталась, честно. Мне хочется быть с тобой, и то, через что ты проходишь, намного сложнее любого испытания в моей жизни, но это слишком больно, – слова слетали с ее губ без остановки.

– Господи, я знаю. Мне так жаль. – Я не стал искать оправданий, потому что их не было. Я хотел быть с Оберн так же сильно, как и она. Просто сейчас это было невозможно. – Несправедливо просить тебя об этом, и я пойму, если ты откажешься, но дай мне еще немного времени.

Оберн отстранилась, качая головой.

– Я не могу. – Она вытерла слезы со своих щек. Сердце разрывалось от того, какой сломленной она сейчас выглядела.

– Ты заслуживаешь большего. – Я замолчал, сердце стучало у меня в ушах, заглушая последние слова. – Я не могу потерять тебя. – Я коснулся теплыми губами ее лба, держа в ладонях ее лицо. Она яростно затрясла головой, зажмурившись и избегая моего взгляда. – Еще немного. Мне лишь нужно убедиться, что с Мел будет все в порядке. Боюсь, если она получит бумаги прямо сейчас, это сломает ее. Поверь, я бы ушел еще три месяца назад, той ночью у маяка. Я мог бы уйти с тобой уже тогда, будь я моложе, и не будь всех тех обязательств, что связывают меня по рукам и ногам. Но мне нужно закончить эту главу моей жизни, прежде чем начать новую.

– Господи! Я знаю! – закричала она, вскинув руки. – Просто мне ненавистно быть такой! – Она смахнула слезы. – Я чувствую себя так, будто навязываюсь тебе, умоляя выбрать меня!

– Но как же ты не видишь? – взорвался я, наконец, потеряв остатки самообладания. – Я не могу выбрать тебя! – прокричал я, схватившись за волосы, и пошел прочь по тенистой аллее. Она последовала за мной, но вскоре ее шаги затихли. Я повернулся к ней. – Если я выберу тебя, Мел может разрушить нашу жизнь! Она полна злобы и мести, а ее отец работает в школьном совете! Хватит всего одного ложного обвинения, чтобы уничтожить меня! Если я выберу тебя, шансы, что я потеряю работу, чертовски высоки, даже несмотря на то, что ты давно не моя ученица, совершеннолетняя и отсутствовала здесь несколько лет! Так что как видишь, я не могу выбрать тебя, Оберн. И самое ужасное во всем этом то, что мое сердце принадлежит тебе и, отказываясь от тебя, я отказываюсь от части себя, – закончил я, задыхаясь, с чувством гнетущего поражения. Облегчение, наступившее после моей тирады, приобрело привкус горечи, когда я увидел на ее лице выражение полной потерянности. – Господи, прости. – Я подошел к ней, обхватив ее руками и позволив выплакаться в мою куртку.

– Это просто ад, – прорыдала она.

Слезы выступили у меня на глазах, пока сердце замедляло свой бег.

– Я знаю. – Сдерживая собственные рыдания, я нежно обнимал Оберн в морозной ночи, раскачиваясь вместе с ней под тихую мелодию в своей голове. Я впитывал ее свет и тепло, прежде чем позволить ей снова покинуть меня.

Глава 24

Декабрь побил все рекорды по количеству выпавшего снега и низким температурам. Мороз пробирал до костей. Мы с Оберн со временем стали разговаривать все меньше, от чего лютый холод поселился не только снаружи, но и внутри меня. Мы не пытались больше имитировать то, что когда-то имели. Легкий смех и задушевные разговоры сменились долгой тишиной и неловкими односложными ответами.

Мы дважды строили призрачные планы о встрече. Первый раз она надеялась приехать пораньше после занятий, но вместо этого ей позвонили на счет работы в кофейне, которую она так хотела получить, после мы возлагали надежды на ее каникулы между семестрами, которые Оберн собиралась провести дома, но ее новая работа и тут нам помешала.

Так ничего и не вышло.

Я начал задаваться вопросом, смогу ли я когда-нибудь отдать ей ее рождественский подарок – книжный шкаф. Я с любовью починил его, и теперь он пустой стоял в моей спальне. Я отказывался использовать его и просто ждал возможности вручить его ей, показав тем самым свою любовь, скрытую в каждой детали.

Наступила рождественская неделя, и Оберн написала мне, что не сможет приехать раньше кануна Рождества, и ей нужно будет вернуться на следующий день после праздника. Время снова мучительно ускользало от нас, и я уже почти лишился надежды.

Я принял решение поговорить с директором после Рождества, но до начала зимних занятий. У меня не было выбора, кроме как быть честным. Я собирался объяснить ему, что влюбился в бывшую ученицу. Может, все не так плохо, как я думал. Может, он просто улыбнется мне, похлопает по спине и отправит в добрый путь без полных неодобрения взглядов и нотаций.

Я ворочался в кровати, не сводя глаз с имени Оберн в списке контактов на телефоне. Мне хотелось написать ей, и каждая клеточка моего тела желала, чтобы пальцы набрали те три слова, которые уже долгое время я держал в своей голове.

Я люблю тебя, – написал я, и мой палец замер над словом “отправить”. Секунду я был готов выбрать путь труса и заменить слово “люблю” смайликом в виде сердечка. Но вместо этого я удалил все сообщение и написал:

У меня для тебя кое-что есть.

Я не спал еще час, держа телефон у груди в ожидании знакомого оповещения об ответе. Но оно так и не пришло.

Глава 25

Поздним рождественским вечером я почти час провел в дороге, направляясь к себе домой от сестры. Мне хотелось поскорей переодеться, вытащить книжный шкаф и позвонить Оберн. Я не обещал ей ничего, кроме того, что позвоню ей, если окажусь в городе достаточно рано. В этот раз все, казалось, было нам на руку. Родители остались у сестры, а мне удалось пораньше вырваться домой.

Россыпь мелких снежинок кружила по замершей дороге, превращаясь в белое торнадо перед фарами моей машины. Нахмурившись, я надеялся, что у Оберн не будет проблем из-за этой метели по пути ко мне. Приехав домой, я поспешил наверх по черной лестнице, скидывая на ходу обувь. Раздевшись и закинув одежду в шкаф, я натянул джинсы и рубашку с длинными рукавами. Затем вытащил книжный шкаф в центр комнаты, чтобы она не могла не заметить его, и поставил первые издания Хемингуэйя, Фитцджеральда и Уитмена на центральную полку. Не успев привыкнуть к отросшим волосами, я провел рукой по непослушным светло-каштановым прядям, делая глубокий вдох.

Приезжай ко мне, – написал я.

Ее ответ пришел почти сразу: Уже еду.

Я хотел быть с ней. Я готов был открыться и раскрыть все секреты, которые я хранил, даже от самого себя. Я хотел ее. Хотел жизни с ней и только с ней, и я готов был сделать следующий шаг. Готов был оставить прошлое позади.

Наконец-то, у меня был план, и этот план включал нас.

Она постучала спустя пятнадцать минут. Я поставил на стол открытую бутылку ее любимого вина и поспешил к двери. Открыв ее, я ожидал увидеть девушку, в которую я влюбился, и с которой провел лучшее лето в своей жизни, но вместо этого я увидел лишь ее оболочку.

Впавшие глаза с темными кругами под ними. От кремовой кожи не осталось и следа, а высокие скулы выступали сильнее, чем раньше. Нежно улыбнувшись, она вошла и скинула с себя пальто.

– Господи, – выдохнул я, забирая ее пальто. – Оберн, что случилось? – Мои руки опустились на ее талию, и я почувствовал выпирающие ребра.

– Я была так занята учебой и работой, когда моя напарница уволилась, меня попросили отработать ее смены. И я почти не спала... – Она вытерла глаза.

– Почему ты не спала?

Она скрестила на груди руки, поджав губы, прежде чем из ее глаз полились слезы, стекая по щекам нескончаемым потоком.

– Черт, Оберн, скажи мне, что происходит. – Я взял ее залитое слезами лицо в ладони, и мое сердце упало.

– Ты! Это все из-за тебя! Я не могу перестать думать о тебе! Я не могу спать, не могу есть, я только и знаю, что работаю и учусь! Я даже перестала читать! Это? – она прижала ладони к собственному лицу, и новые слезы полились у нее из глаз. – Это не я! Я не могу быть девушкой, которая в слезах крадется в дом собственного парня посреди ночи! – Оберн сломалась окончательно, – Я больше не знаю, кто я, – рыдала она. Я держал ее, ненавидя себя за то, что сделал с ней. Я пренебрег своей любовью к ней, и она превратилась в оболочку той яркой и веселой девушки, которой была.

– Оберн, пожалуйста, дай мне шанс.

– Я больше не могу, Рид. Прости, – давилась она словами.

– Что? Нет. Мы только... дай мне высказаться для начала. Мне столько всего нужно рассказать тебе. – Я отстранился, сходя с ума от того, что уже слишком поздно. Я упустил ее. Потерял. Блядь. Я сделал шаг назад и наткнулся на книжный шкаф, от чего он со скрипом заскользил по лакированным половицам.

Она подняла свой взгляд, встретившись со мной глазами, и посмотрела на шкаф у меня за спиной.

– Это для тебя. – Я отошел, чтобы она могла его увидеть полностью. Оберн осмотрела его сверху-донизу и посмотрела мне в глаза, прежде ее голова опустилась, и она снова разрыдалась. Закрыв лицо руками, она покачала головой, и волосы рассыпались у нее по плечам, скрывая за завесой от меня ее прекрасную, но грустную душу.

Я подошел к ней и провел ладонями по ее скулам, заставляя посмотреть на меня.

– Прости. – Мой мир начал рушиться, когда эти прекрасные, полные слез глаза встретились с моими.

– И ты меня прости, – пробормотала она, отстраняясь. Я даже не успел понять, что происходит, когда она схватила пальто и выскочила за дверь.

– Оберн! – Я побежал за ней, но вернулся, чтобы обуться, после чего вылетел за дверь и поспешил вниз по лестнице. Ее фигура была едва видна вреди снежных хлопьев, кружащих между домами на главной улице.

– Оберн! – закричал я, желая остановить ее.

И мне удалось.

Но лучше бы она не останавливалась.

– Я ухожу, Рид, – прокричала она сквозь танцующие снежинки, летящие в появившейся между нами пустоте. Я умирал от любви к ней. Мне хотелось дотянуться, коснуться ее и остановить это мгновение.

Но вместо этого я стоял. “Нет” – единственное слово, которое крутилось в моей голове.

– Прости. Прости за все. Мне не нужно было связываться с тобой, я с самого начала знала, что это неправильно. Но что-то во мне было против, потому что не может быть неправильным то, это ощущалось так хорошо! – пронзительно кричала она, пока слезы замерзали у нее на щеках, стекая вниз по ее лицу.

– Оберн, нет. – Я качал головой, отказываясь принимать происходящее. Не моргая, я смотрел на падающий снег, мыслями переносясь в то место, где Оберн никогда не говорила эти два слова. Я ухожу.

– Я сделаю это! Уже делаю! Просто мне нужно время! – закричал я, обретя голос.

– А как на счет моего времени? – выдохнула она, слезы, наконец, перестали сплошным потоком литься из ее глаз.

Я молча наблюдал за ней, переваривая услышанное. Повернув голову, я посмотрел главную улицу нашего крошечного городка, где мы оба участвовали в парадах, пусть и в разные десятилетия. Тихо падал снег, кружа в мягком вечернем свете на фоне исторических зданий. В этот момент мой мир перевернулся и навсегда замер у меня перед глазами.

– Ты права, – наконец, ответил я. Так будет лучше. Для нее. Для нас. Тогда почему же было так больно?

Облизав губы, она подождала еще мгновение, прежде чем спрятать руки в карманы и, ссутулившись, пройти несколько кварталов к своей машине. Я следил за ее отдаляющейся фигуркой, оставшись в одиночестве. Без нее.

Тишина зимней ночи внезапно стала гнетущей. Мне хотелось закричать, ударить кого-нибудь, побежать за ней. Боже, как же мне хотелось побежать за ней. Но вместо этого я стоял, запечатлевая этот момент в своей памяти. Обретя себя с ней, я потерял ее, и заслужил каждую секунду боли, что мне уготована.

Глава 26

 

Прошло три месяца. Три месяца без Оберн. Мне пришлось отпустить ее, чтобы собрать собственную жизнь по кусочкам. Я подал на развод с Мел и, по словам адвоката, с учетом того, что у нас не было детей, решение будет принято уже к лету. Я чувствовал себя лучше, чем когда-либо, лишь отсутствие темноволосой девочки рядом омрачало мою жизнь, но у меня был план, как это исправить. Казалось, все, наконец, вставало на свои места.

И затем я пошел на встречу, которая изменила мою жизнь навсегда. Снова.

Эта встреча не была первой, их было слишком много за прошедший год. Пять коротких недель болезненных воспоминаний, которые я тщетно пытался забыть, навсегда врезались в мою память, прожигая дыру в голове.

Мне поставили диагноз базальноклеточной карциномы на мой двадцать восьмой день рожденья.

Рак кожи.

Через два дня после того, как я узнал, я ушел от Мел. Спустя неделю мутирующие клетки с маленькой родинки на моем плече были удалены опытным хирургом.

– Лучше перестраховаться, – сказал онколог, отправив меня на излучение. Три раза в неделю на протяжении чуть более месяца я проходил через эту процедуру.

Лечение выматывало меня физически и психологически, но у меня была Оберн. Те мгновения смеха и любви помогали мне забыться. Помогали идти дальше и продолжать жить. Она спасала меня, когда ничто больше не могло. Я решил не говорить ей, не говорить родителям или Мел, потому что не хотел их жалости, и определенно не хотел их слез. Мне хотелось вылечиться и забыть все, как страшный сон. Процент излечения достаточно высок, если узнать о болезни на ранней стадии, говорил он. Мы решили, что попали в этот процент, думали, что болезнь отступила. Он убеждал меня, что так оно и было. И я продолжал жить, храня этот секрет.

Я не ожидал, что моя жизнь будет короткой, не ожидал, что разведусь с женой и влюблюсь в бывшую ученицу, не ожидал, что мне отведено так мало времени на этой планете, чтобы достичь поставленных целей, но я собирался прожить каждую отведенную мне секунду.

Поэтому я продолжал жить и ходил на излучение, в остальное время делая вид, что болезни и не было вовсе. Я притворялся, что мое тело не ведет борьбу против своих же клеток, теряясь в Оберн, ее улыбке, ее любви, ее смехе. Но я не мог отделаться от мысли о том, что, возможно, не смогу дать ей вечность. Так прошло шесть месяцев, и я отправился на очередную проверку. Мне необходимо было знать, что ждет меня в будущем, прежде чем соединить свою жизнь с жизнью Оберн. Как показали исследования, лечение сработало. Вернувшись с той встречи за неделю до Рождества, я не мог дождаться, когда подпишу бумаги о разводе, но еще больше мне не терпелось рассказать Оберн о своих планах на будущее, на наше будущее вместе с ней.

Глава 27

 

Но рак штука не справедливая. Он неразборчивый и безжалостный.

Полный смятения и растерянности я сидел в комнате ожидания, отчаянно желая чуда и в то же время прекрасно понимая, что рано или поздно чудеса закончатся.

Той рождественской ночью три месяца назад моя жизнь разлетелась на мелкие осколки. Я почувствовал, что это происходит снова, когда в дверях кабинета появился доктор Блэр с обреченным выражением на лице.

Холод пробежал по моей спине, когда онколог сообщил, что у меня обнаружили метастазы в лимфоузлах. Мне стало трудно дышать, зрение помутнело, легкие молили о глотке воздуха, а моя жизнь рушилась у меня на глазах.

В своей речи доктор использовал такие слова как “агрессивная” и “химиотерапия”, “долгосрочные вероятности” и “побочные эффекты”. Я увернулся от пули прошлым летом, но, похоже, она все-таки зацепила меня. Я вдруг задумался о том, не ошибся ли я с онкологом. Возможно, поехав в Детройт, я бы нашел врача получше, который бы с самого начала посоветовал мне химиотерапию, и рак бы не вернулся.

Но что случилось, то случилось. Мои руки тряслись, когда я вскочил со стула и покинул его кабинет. Они с медсестрой последовали за мной в комнату ожидания и последние слова, которые я услышал от них перед тем, как тяжелая стеклянная дверь захлопнулась за мной, были: “Позвоните, чтобы составить расписание первого цикла”.

Я не мог поверить, не хотел. Это невозможно, неправильно. Мне всего двадцать восемь. Я хотел ее. Хотел Оберн, но решил ничего не говорить ей об излучении прошлым летом, чтобы защитить ее, и сделал бы это снова. Она ушла и продолжила двигаться дальше. Я же делал все, чтобы однажды вернуть ее, я развелся с Мел, поговорил с директором, но одно единственное слово и все мои старания пошли прахом.

Метастазы.

В тот же день я пошел к директору и взял срочный отпуск. Я не говорил ему о том, что хожу на облучение, и делал все, чтобы скрыть этот факт. Плотный поток туристов окупил себя сполна – мне не составляло особо труда затеряться в Траверсе три раза в неделю на полчаса.

Он с полным недоумением смотрел мне в след, когда, развернувшись, я вышел из его кабинета. Я не хотел отвечать на вопросы, просто не мог, мне нужно было самому разобраться со всем этим, чтобы двигаться дальше.

Лечение началось на следующей неделе. Каждый день я ездил в Траверс, позволяя им накачивать себя токсинами, чтобы избавить собственное тело от больных клеток. Ослабленный и дрожащий, я склонялся над унитазом, когда меня мучила тошнота от химии, которой пичкали мой организм, чтобы убить то, что я даже не мог увидеть.

Я постоянно думал об Оберн. В те редкие моменты, когда пот не застилал мне глаза, и я и мог на чем-то сконцентрироваться, перестав трястись, я читал. Читал “Лолиту”, “ На маяк” и “И восходит солнце”. Я заполнил ее книжный шкаф книгами, которые она любила. И я выжил.

Глава 28

 

Ко второй неделе лечения все в городе знали, что я взял отпуск. Мел звонила мне днем и ночью, но все ее звонки я отправлял на голосовую почту. Вскоре она переполнилась и места для новых сообщений больше не осталось. Мне хотелось выбросить свой телефон, но где-то в глубине души я надеялся, что она позвонит.

Но увидев ее имя, высветившееся на экране, я удивился.

– Оберн, – ответил я дрожащим голосом, лежа в кровати с книгой в ослабших руках.

– Почему ты взял отпуск? – перешла она сразу к делу. Я бы разозлился, если бы ощущение безграничного счастья не затмило все остальное.

– Я тоже рад тебя слышать, – промямлил я, моментально забыв обо всем, кроме нее.

– Ты в порядке? – От ее взволнованного голоса внутри меня что-то растаяло. Я скучал по ней. Черт, казалось, что у меня в груди была дыра, так сильно я скучал по ней.

– Нет, не в порядке, – я не мог ей больше лгать. Я жалел об одном из того, что случилось этим летом – о собственном молчании, и это чувство преследовало меня.

– Что происходит? – Нотки страха проявились в ее голосе.

– Можешь приехать?

Оберн появилась у моей двери менее чем через два часа. Она обнимала меня, пока мы вместе плакали у меня на диване. Гладя ее по спине, я рассказал обо всем, включая сроки лечения и прогнозы. Наконец, я признался, что летом уже проходил через это.

– Почему ты не сказал мне? – Ее ресницы отяжелели от слез.

– Я не знал, каким будет результат, Оберн. И все еще не знаю. Я не могу обещать тебе вечность, – тихо сказал я.

– Рид, – выдохнула она, и слезы снова полились у нее из глаз. Она взяла мое небритое лицо в ладони. – Мне плевать на вечность. Вечность относительна. Я останусь с тобой, потому что я люблю тебя. – Она нежно поцеловала меня в пересохшие губы, и мое сердце болезненно сжалось.

– Ты не можешь остаться, – прошептал я, и эти слова разрывали меня на части.

– Очень жаль, потому что ты застрял тут со мной, – улыбнулась она, вытирая слезы.

– Я не позволю тебе. Рак это ужасно. Химия разрушает тебя. Мне приходится принимать пищевые добавки, потому что большую часть времени не могу удержать в себе что-либо! Не хочу, чтобы ты это видела. Не позволю. – Отстранившись, я встал и стал расхаживать по комнате, но быстро понял, что это не лучшая идея. Мышцы запротестовали, и комната поплыла у меня перед глазами. Подойдя к французской двери, я облокотился о прохладное стекло.

– Ты должна уйти, – прошептал я, снова злясь из-за того, что рак забирал все, что мне дорого. Зрение затуманилось и все вокруг потемнело, когда я взглянул на слепящее солнце.

– Рид! – это последнее, что я услышал, прежде чем провалиться в темноту.

Глава 29

 

Оберн осталась со мной до конца химиотерапии. Она ходила со мной на каждую процедуру, держала меня за руку, когда дрожь сотрясала мое тело, и успокаивала, когда я задыхался, лежа на полу ванной комнаты в три часа утра, даже если это означало для нее пропустить занятия. Мы часто спорили об этом, но видя любовь и заботу в ее глазах, я сдавался. Она все лето заботилась о своей бабушке, и в душе была сиделкой. Поэтому я позволил ей заботиться обо мне.

Наступил апрель, и на мой двадцать девятый день рожденья мы побрили мне голову и устроились перед телевизором, чтобы посмотреть бейсбол и попробовать морковный пирог, приготовленный Оберн. Мне едва удалось проглотить кусочек, прежде чем мой желудок запротестовал. И все же, это был мой самый лучший день рожденья.

В мае Оберн официально переехала ко мне. Она, наконец, призналась, что история, над которой она работает, была о нас. Несмотря на то, что она так и не позволила мне прочесть ее, я всячески поощрял Оберн. Временами мы работали вместе, веселясь. Я умолял ее опубликоваться, но в ответ она лишь пожимала плечами, говоря, что это слишком личное. Каждый день я не уставал повторять ей, как надеюсь, что однажды она передумает.

Мел появилась у нас на пороге на последних неделях моего лечения, в день, когда нас официально развели. Ей хватило одного взгляда на мою лысую голову, чтобы разрыдаться. Она просила прощения за то, что не пришла раньше, и несла всякий вздор на подобии: “Я не бы вынесла, видеть тебя таким, это душераздирающе”. Когда она ушла, мы с Оберн закатили глаза и рассмеялись, благодарные судьбе за то, что Мел и ее неиссякаемый негатив остались позади.

За маем пришел июнь, принеся с собой очередные радостные события. Последний этап лечения подошел к концу. Мои волосы стали отрастать, а энергия возвращалась. Я чувствовал себя хорошо. Чувствовал себя живым. Оберн жила у меня, часто навещая свою бабушку. Она работала в маленьком бутике в центре и продолжала писать. Жизнь била ключом. Мы были счастливы, и начали говорить о будущем.

Четвертого июля я попросил ее встретиться со мной на берегу. Приехав, она посмотрела на недавно вычищенный участок на вершине холма с видом на залив и перевела на меня вопросительный взгляд.

– Я решил построить нам дом, – сказал я, усмехнувшись, и достал из заднего кармана план дома, развернув его. Ее рот открылся, и она устремилась ко мне.

– Ты с ума сошел? – Взяв мое лицо, Оберн поцеловала меня.

– Да, сошел. Из-за тебя, – пробормотал я между поцелуями. Покусывая губы Оберн, я исследовал руками плавные изгибы ее тела, желая по-настоящему почувствовать ее после истощения последних шестнадцати недель. Опустившись на колени, я потянул ее за собой, не прерывая поцелуя. Мне было плевать на слабость мышц и усталость, плевать на потерю тринадцати фунтов и болезненную реакцию на солнце. Каждый раз оказываясь под яркими лучами, я чувствовал, как тысячи иголок вонзаются в мое истощенное тело, несмотря на слой солнцезащитного крема и рубашку с длинными рукавами.

– Рид? – спросила она, когда я толкнулся своей эрекцией ей между ног.

– Ты нужна мне, – пробормотал я, целуя ее шею.

– Ты готов? – произнесла она, гладя меня по голове.

– Я был готов еще семь месяцев назад, – прорычал я, просовывая руку между нами и дотягиваясь до шва ее шорт. Отстранившись, она посмотрела мне в глаза, ища в них что-то, и очевидно найдя, подарила мне поцелуй и выскользнула из под меня.

– Ложись, – промурлыкала она, снимая майку и демонстрируя свою полную грудь, скрытую под красным кружевом лифчика. Мой член болезненно дернулся, когда ее соски, обдуваемые легким ветерком, напряглись под прозрачной тканью.

Я лег на траву, и Оберн подползла ко мне с горящими похотью глазами, которую скрывала от меня последние месяцы для моего же блага. Каждый раз, выходя из душа в одном полотенце, она убивала меня, в то время как мой член был слишком слаб, чтобы даже мечтать о чем-то большем. Но теперь я был готов.

Оберн скользнула вверх по моему телу, расстегивая ширинку, и запустила руку под грубую ткань моих джинсов. Когда она коснулась члена, мое тело взорвалось смесью отчаянного удовольствия и пульсирующей боли. Я протянул к ней руки, расстегивая пуговицу на ее шортах и спуская их вниз по бедрам. Никаких трусиков.

– Как красиво, – простонал я, скользя руками вниз-вверх по ее шелковистой коже. Скинув шорты, она стянула с меня джинсы и освободила твердую, как камень, эрекцию. С улыбкой на губах Оберн ласкала мой член, наблюдая, как он отвечает на ее прикосновения. Оставив нежный поцелуй на головке, она дотянулась до моих губ. Я запустил руки ей в волосы и крепко прижал к себе, исследуя языком ее рот. Расположив мой член у себя между бедер, она целовала меня, едва опускаясь на него и потираясь клитором о головку. Эти дразнящие прикосновения сводили меня с ума.

– Ты взял презерватив? – прошептала она между поцелуями, упираясь своим горячим входом в мою плоть.

Я покачал головой, задыхаясь от того, что все может прекратиться, когда я так отчаянно желал соединиться с ней.

– Доктор сказал, что химия снижает количество жизнеспособных сперматозоидов. – Я выгнулся, толкаясь в нее бедрами. – Думаю, мы в безопасности.

– Ммм... – простонала Оберн, продолжая скользить бедрами взад и вперед, пока я не поймал ее, заставляя остановиться, чтобы, наконец, войти в нее. Моя голова откинулась назад, а из горла вырвался низкий стон. Эндорфины атаковали мой мозг, пока она двигалась сверху, ее руки обвились вокруг моей шеи, а губы скользили вдоль горла. Намотав на кулак ее волосы, я заставил Оберн откинуться назад, чтобы заполучить вид на обнаженное тело, по которому так сильно скучал. Мои бедра двигались в карающем ритме, трахая ее быстро и жестко и делая с ней то же, что и всегда. Положив руки мне на грудь, она наклонилась к моему уху.

– Ты в порядке? – прошептала она. Я готов был бросить собственное сердце к ее ногам. Она волновалась, что мое тело может не выдержать таких нагрузок после химии. Я же волновался, что мое тело не выдержит и дня без нее.

– Лучше не бывает. – Я провел губами по ее уху, опустив руки ей на талию. Мои ладони прошлись по ее спине и остановились на бедрах. Она стала двигаться медленнее, и, почувствовав напряжение в мышцах от такой интенсивной нагрузки впервые за долгое время, замедлился и я. Она кружила мягкими губами вокруг моих сосков, обводя пальцами заметно выступающие бедренные косточки. Моя рука скользнула ей между ног, и я принялся массировать маленький бугорок, пока она целовала меня, двигаясь в чувственном ритме. Вскоре ее ноги напряглись, руки сжались в кулаки, и она стала сжиматься вокруг моего члена медленными сладкими волнами, приближая меня к собственному оргазму. Со слезами на глазах, я излил всю любовь, пульсирующую в моем теле, в ее лоно. Она вдохнула в меня жизнь, и наконец я мог ответить ей тем же. Сейчас мои надежды на совместное будущее с Оберн были сильнее, чем когда либо.

Я бесконечно любил ее. И эта любовь заполняла каждый уголок моего окрыленного сердца. Она научила меня ценить каждое мгновение, наполняя его жизненным смыслом.

Эта мысль привела меня в ювелирный магазин неделю спустя. Именно по этой причине я купил ей кольцо.

Наконец-то, наше время пришло.

Глава 30

 

Одним влажным августовским утром мы с Оберн с нетерпением ждали подрядчика, который должен был вспахать наш небольшой уютный участок в форме треугольника. На часах было девять утра, когда мы, затаив дыхание, смотрели на экскаватор, готовый вырыть первую траншею. Зубы массивного механизма вгрызлись в мягкую землю под наши радостные возгласы и аплодисменты. Оберн провела рукой по моей колючей голове, целуя меня и улыбаясь сквозь слезы. Я крепко обнял ее в ответ, слегка покачнувшись.

– Ты в порядке? – Она схватила меня за руку, пронзительно глядя мне в глаза.

– Лучше не бывает. – Я поцеловал ее в кончик носа. – Просто нужно немного воды. Эта влажность меня убивает, – сказал я, вытирая пот со лба.

– Вот. – Она протянула мне бутылку с водой. – Выпей все, у тебя должно быть обезвоживание.

Я улыбнулся, открыв крышку.

– Чему ты улыбаешься? – спросила она, упираясь рукой в бедро.

– Просто подумал, что ты однажды станешь прекрасной мамой. – Я подмигнул ей, поднося к губам бутылку с прохладной водой.

– Оу, – удивилась Оберн, и ее рот очаровательно округлился. Я пил большими глотками, наблюдая, как она отворачивается, склонив голову. – Значит... дети, ты хотел бы детей? – Она медленно перевела на меня взгляд своих глаз.

Допив, я сделал шаг к ней, сокращая дистанцию между нами.

– Я жду не дождусь, когда у нас появятся дети, – прошептал я, кладя руку на ее плоский живот. Она на мгновение опустила глаза, прежде чем медленная улыбка озарила ее лицо. Ноющая боль появилась в моей груди, но я продолжал с растущей улыбкой смотреть, как солнце омывает загорелые щеки Оберн, заключая ее шелковистые волосы в радужный нимб.

Мир вокруг покачнулся и завораживающие карие глаза Оберн с ужасом распахнулись, когда тишину взорвал треск пластиковой бутылки в моем кулаке. Упав на колени, я схватился за грудь, и мое сердце охватило адское пламя.

– Рид! – Она упала следом за мной, держа мое лицо в ладонях и вглядываясь мне в глаза.

– Вызови скорую, – прошептал я, и мое сердце замедлилось до неестественного ритма.

– Дыши, просто дыши, – повторяла она, ища телефон. – Просто дыши. Я так сильно люблю тебя, пожалуйста, дыши. Просто дыши. – Это были последние слова, которые я услышал, прежде чем мои мышцы расслабились, и я понял, что падаю. Но это было не то чувство легкости, что я испытал, когда она снова вернулась в мою жизнь, это было падение в никуда.

Эпилог

Оберн

Рид умер жарким августовским днем, упав на колени в нашем вишневом саду.

Патология сердца, сказали они. Химиотерапия причинила вред, сказали они. Но это не имело значения, он ушел, забрав мое сердце с собой. Однако, он оставил мне нечто большее в замен. Его любовь была со мной каждый день.

История, над которой я работала тем летом, стала больше историей о нем, чем обо мне.

Мне оставалось лишь писать, изливая душу, и каждая страница моего романа была пропитана нашей любовью. Это были мы, в каждом слове. Оглядываясь назад, я понимаю, что эта история помогла мне лучше понять его, помогла любить его сквозь боль и сомнения. Рид часто говорил о моем огромном терпении, и теперь я понимаю, что именно работа помогала мне его сохранить. Моя книга спасала меня. Спасала нас.

Когда я приняла мучительное решение опубликовать “Сгорая дотла”, я взяла бразды правления в свои руки и направила собственную жизнь в то русло, по которому я хотела ее развивать. Я повзрослела, выучилась, прошла исцеление от собственных страданий и спустя два года превратилась в сильную независимую женщину. Я стала более уверена в себе и своих силах. Поначалу я часто думала о том, не предала ли Рида этой публикацией, но вспоминая те моменты, когда он умолял меня выпустить эту историю в свет, я пришла к выводу, что большим предательством было бы держать ее взаперти, позволяя пылиться на полке. Эта публикация стала значимым шагом к исцелению той дыры, что он оставил в моем сердце.