Текст книги "Бегство Квиллера"

Автор книги: Адам Холл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Кроме того, был еще и фактор воздействия ворожбы, вуду, и прошлой ночью в “Красной Орхидее” я почувствовал, насколько я беззащитен. Я никогда раньше не сталкивался с ним, что меня подсознательно беспокоило – я уже почти был готов принять неизбежность того, что Кишнар убьет меня, и от этого никуда не деться, разве что я буду метаться по дому, подобно загнанной крысе, в поисках плана спасения, который окажется бесполезным, едва лишь он окажется в здании. Эти непрестанные мысли расслабляли меня, лишали ясности мышления.

– Что еще скажешь? – Это Пепперидж.

– Думаю, что, если не удастся найти выхода, со мной будет покончено.

– Что еще мешает? Кроме Кишнара. я хочу сказать.

– Да просто меня обложили со всех сторон. И явный перевес в огневой Мощи.

– Я уверен, что ты справишься. – Теперь он говорил другим тоном, сухо и резко. – В любом задании бывают моменты, когда ты не видишь света в конце тоннеля. Сплошная тьма – я сам был в таком положении несколько раз. Тебе надо немного расслабиться, привести нервы в порядок. Тебе будет оказана любая возможная помощь, я тут вкалываю не покладая рук, держу постоянную связь с людьми в Лондоне и на местах. – Сухость тона исчезла, уступив место ложной бодрости. Но что еще мог сделать бедный дурачок, кроме как не подбодрить хорька, который мечется из стороны в сторону?

– Да, – откликнулся я так же бодро, – я чувствую настоящую поддержку. Это все, что мне надо.

– Держу за тебя кулаки. Будь на связи.

Она вытащила из ящика комода пистолет и точным движением опытного стрелка спустила предохранитель, а я подумал, где же она могла этому научиться – в лагере беженцев или у Джонни Чена. Приоткрыв дверь, она спустилась по деревянным ступенькам и остановилась на полпути, не спуская глаз с железной двери, что выходила к причалу.

Зуммер подал сигнал минуту назад, и она отреагировала на него быстро, но без суеты. Я наблюдал за ней с верхней площадки лестницы; когда прошло несколько минут, Чу-Чу повернулась и поднялась наверх, где, отложив пистолет, пальцами изобразила на крышке стола фигуру собаки, стоящую с расставленными ногами и вскинутым хвостом.

– Пес? – спросил я.

Изображая собачью рысцу, она приблизила фигуру из пальцев к нефритовому пресс-папье и приподняла один палец, живо изображая собаку, которая по своей нужде задрала ногу у стенки дома. Тревога возникла от того, что, сам того не подозревая, пес пересек линию инфракрасных лучей, датчики которых были установлены слишком низко, хотя, конечно, это мог быть и

Кишнар или кто-то из той команды, что следила за мной, но я отбросил эти мысли, потому что, добираясь сюда, я с предельным тщанием проверялся, и тут найти они меня никак не могли.

Но они же нашли тебя в “Красной Орхидее”.

Потому что я то и дело входил в нее и выходил, вот почему, – я еще не ушел в подполье.

– Собака, – соглашаясь, кивнул я, но девушка не повторила это слово.

Все утро она провела на кухне, стряпая и добела выскребая деревянные половины, пока между звонками я валялся на диване, напряженно обдумывая ситуацию. Вот что меня беспокоило: я не знал, сколько времени потребуется Шоде выяснить, что я остался в живых. Когда через час после взрыва я покидал гостиницу, от “Тойоты” остался только обгоревший кузов; и хотя слежка была снята, поскольку ее участники уверились, что я мертв, все же я предпочитал красться вдоль стены, пока не нырнул в темноту. У Венекера могли быть с собой документы, но в любом случае они были на вымышленное имя, не говоря уж о том, что превратились в пепел. Полиция все же может выяснить номер машины, прогнать его через свои компьютеры и выйти на агентство “Херц”. Я использовал имя и адрес, данные мне по легенде, которые могут вывести на гостиницу. Но…

Я вдохнул острый пряный запах и открыл глаза. Чу-Чу сидела за шатким столиком под лампой, на абажуре которой извивались драконы; рубин, который подарил ей Чен, блестел перед ней, как капелька крови. Она, не отрываясь, смотрела на него, словно впитывая его блеск, и раздувавшимися ноздрями вдыхала дымок, поднимавшийся из пепельницы перед ней, в которой тлел комочек опиума. Я снова закрыл глаза. Итак, в гостинице полиция проверит регистрационные записи, и Ал скажет, что, да, здесь останавливался такой Мартин Джордан, но за несколько минут до взрыва он потерял его из виду. Ничего другого сказать он не может, потому что, едва поняв, что произошло, я исчез из поля его зрения. Так что я смело могу быть одной из предполагаемых жертв, но они, скорее всего, будут продолжать розыски, пытаясь выяснить, куда делся человек, назвавший себя Венекером, и почему он, зарегистрировавшись, оставил сумку за стойкой и тут же исчез?

Но пользовался ли Венекер при регистрации своим настоящим именем? Пепперидж должен знать. У меня не было данных, чтобы определить, далеко ли я от критической черты – от того времени, когда Шода узнает, что я остался жив. Но в любом случае, как минимум, пройдет несколько дней, пока им удастся опознать тело Венекера по записям его стоматолога – если таковые вообще ведутся в Сингапуре.

“Поцелуй-ка меня, дорогая.”

Несколько дней. Может, больше мне и не понадобится.

К полудню раздалось несколько телефонных звонков, и я сделал записи для Чена. Три из них были от людей, которые не назвались или непосредственно обращались к Чену.

“У нас ничего не получилось. После дождей тропа оказалась затопленной, и мы застряли в Чанг Май. Так что лучше предупреди их… Ну, ты знаешь, кого – что через несколько дней мы снова попытаемся.”

Двое звонивших говорили по-китайски, на диалекте, которого я не понимал. Следующий звонивший был явно уроженцем Азии, говорил с американским акцентом.

“Цена устраивает, но им нужны гарантии. Можем ли мы их обеспечить? Найди меня, как только сможешь – Синий Ноль.”

К вечеру я позвонил Чену в Лаос по тому номеру, что он мне дал. Ответил женский голос на языке, который я не разобрал, но я продолжал повторять его имя, и наконец она нашла его для меня.

– Как дела?

– Я получил несколько посланий для тебя. Хочешь их выслушать?

– Конечно. Я прочел свои записи.

– Остальные я не понял. Было еще четыре звонка.

– О`кей, что еще?

– По телефону больше ничего. Днем включили сигнал тревоги, но Чу-Чу сказала, что это, скорее всего, собака.

– Эта штука слишком низко поставлена. Вернусь, перемонтирую ее.

– Эта девочка умеет обращаться с пистолетом?

– Что она там отколола?

– Когда звякнул сигнал тревоги, она спустилась по лестнице с ним в руках.

– О да, конечно. Она здорово поднатаскалась.

– Ясно. Ну, и еще она вдыхает опиум.

– Для тебя это новость?

– У нас разные точки зрения.

– Долго она не протянет, Джордан. Она уже два года сидит на коке. И сколько ей осталось жить на белом свете – так пусть хоть узнает, что такое забота. Поэтому я и взял ее к себе.

– Понятно.

Из кухни тянуло запахом пищи. Хозяйка, наложница, стрелок, наркоманка – и жить ей осталось недолго. Чу-Чу, которой четырнадцать лет.

– Закругляемся, – сказал я Чену.

– Ясное дело. Береги себя.

Минут через двадцать телефон снова зазвонил, и я подтянул к себе блокнот.

“Это Кэти. Вы знаете, где Мартин Джордан? Если он свяжется с вами, дайте мне знать, ладно? Я беспокоюсь о нем. И о вас тоже. Пока.”

Чтобы не наводить ее ни на какие мысли, я около часа не подходил к телефону – не потому, что я не доверял ей, но тут было мое убежище, и я не хотел втягивать ее в то, что ей лучше было бы не знать: не стоит ей вступать в стремнину, где ее может затянуть в водоворот. Сняв с крючка клетку с попугаем, я отнес ее в ванную комнату, плотно запер двери и лишь тогда позвонил ей.

– Мартин?

– Да.

Я услышал, как у нее перехватило дыхание.

– Кажется, у тебя все в порядке.

– У меня все прекрасно.

– Где ты? – И тут она поправилась: – Прости. Главное, что с тобой все в порядке.

– Да. Как ты?

Она сидела, подавшись вперед, и волосы свешивались ей на лицо; под потолком медленно вращались лопасти вентилятора; по всему полу разбросаны подушки и пахнет забальоне…

– У меня тоже все в порядке, – сказала она. – Я тут много что для тебя сделала. Ты можешь разговаривать?

– Да.

– Отлично. Ну, так слушай, дорогой, есть человек с которым тебе обязательно стоило бы встретиться, если тебе удастся, хотя мне сказали, что это довольно трудно. Но встреча с ним может оказаться очень важной для тебя. Его зовут полковник Чоу.

Я промолчал.

– Мартин?

– Я слушаю.

– А я подумала, что тебя уже нет.

– Я думаю. Значит Ч-о-у?

– Да.

– Он в Сингапуре?

– Нет. Я сама толком не знаю, где он, но тебе может подсказать Джонни Чен. Так что позвони ему и переговори с ним, да?

– Да.

– Хорошо. Ну, вот и… вот и все. Господи, как я хочу тебя увидеть, дорогой.

– Скоро.

– Да. Пожалуйста.

Позже, отдав должное еде, которую Чу-Чу приготовила на обед, я провел рукой по животу, дав ей понять, что она отменная стряпуха, а затем, тыкая пальцем в различные предметы, я называл их, словно у нее было время усвоить чужой язык. Пока она разжигала в пепельнице очередной комочек опиума, я нашел пару деревянных дощечек среди сложенных дров, шнурок и сделал грубое подобие креста, который прислонил к стене, пока Чу-Чу внимательно наблюдала за мной. Склонившись к маленькой медной пепельнице, я сделал вид, что вдыхаю дымок, после чего лег на пол так, чтобы крест оказался у меня в головах: я знал, что она уже настолько знакома с западными обычаями, чтобы понимать значение креста.

Да, она была с ним знакома, и, поняв, к чему я клоню, просто кивнула; широко открыв глаза, она ткнула в меня пальцем, и что-то быстро сказала, и по интонации я понял этот обращенный ко мне вопрос – она спрашивала, неужели меня ждет смерть под таким деревянным крестом; и от атмосферы в комнате, от не покидавшего меня напряжения, от пронизывающего запаха опиума, сквозь дымок которого на меня смотрели глаза этого рано повзрослевшего ребенка, уже столько всего видевшего в жизни – от всего этого меня внезапно охватила дрожь. И тогда я взял крест, разорвал связывающий его шнурок и кинул дурацкую игрушку в угол.

18. Затмение Луны

Мы сидели в темноте.

– Да он полоумный, – сказал Чен.

– Ты с ним встречался?

Мы говорили о полковнике Чоу.

Пепперидж: “Он может нам очень пригодиться. Вот что нам нужно: выяснить, с какого бока к ней можно подобраться. Я имею в виду Шоду. И Чоу может нам сообщить об этом”.

– С ним я не встречался, – сказал мне Джонни Чен, – нет. – Он вернулся поздно ночью в среду. – Никто и никогда не встречался с этим типом. Он сидит себе в дыре рядом со спаленной радиостанцией мятежников где-то в лаосских джунглях, и, как я сказал, он сумасшедший. В начале этого года с ним хотели встретиться двое и напоролись на его псов. Его охраняют псы-убийцы.

Вокруг стояла непроглядная тьма.

Чен сидел на полу, прислонившись спиной к стене и вытянув длинную тощую ногу, колено которой обхватил руками; он выглядел усталым и измотанными, сухое лицо осунулось, узкие глаза запали, и он рассеянно смотрел куда-то вдаль, видя, как я думал, своего мертвого друга.

– Так что я забыл его, – сказал он и повернул голову взглянуть на Чу-Чу; в глазах его вспыхнула искорка. Она стояла на коленях у разнаряженной куклы, которую он привез ей; похоже, она приветствовала ее появление в доме со всей вежливостью, свойственной местным обычаям: она отвешивала ей еле заметные поклоны, а ее маленькие ручки – почти такие же, как у куклы, – покоились на коленях.

Я не хотел нарушать молчание, в которое они оба погрузились.

– Мне необходимо, – наконец еле слышно сказал я, – увидеться с ним.

Чен тут же повернул ко мне голову.

– Значит, ты тоже полоумный.

– Как прошла твоя поездка?

– Поездка? Думаю, все в порядке. – Чувствовалось, что он рад снова оказаться здесь. – Она ухаживала за тобой?

– Да, и очень здорово. Весьма достойная дама.

– И хорошо готовит. Особенно “тай суки”. Я научил ее. Она угощала тебя “тай суки”?

– Да. – Я не знал, как называлось то блюдо, которое она поставила на стол.

Раскурив свою длинную черную сигарету, он прищурился от дыма.

– Ты ей нравишься. Она сказала, что ты вроде собрался умирать и сделал что-то вроде распятия.

– Я просто дал ей понять… Я постарался объяснить ей, что она погибнет, если будет увлекаться этой штукой.

– Она и сама знает. – Чен пожал плечами. – Все мы знаем, что рано или поздно умрем. И знаем, откуда она придет, смерть. Все оттуда же, с маковых полей. Почему, черт побери, тебе так необходимо увидеться с этим бандитом?

– Мне сказали, что у него есть кое-какая информация, в которой я нуждаюсь.

– Ты можешь как-то выйти на него? Тебя кто-нибудь представит ему?

– Нет.

Он с присвистом выпустил очередную струю дыма.

– Иисусе, ты когда-нибудь видел, как выглядит пасть добермана, которому давно не давали есть?

– С собаками можно как-то справиться.

– О, конечно. Ты отстрелишь ей задницу, и в следующую секунду почувствуешь, что у тебя самого задница дымится. Чоу в самом деле личность, но вряд ли ты до него доберешься.

Из темноты неясно проступало его лицо.

– Что еще ты о нем знаешь, Джонни?

– Немного. – Он не сводил глаз с девочки. – А ты симпатичная, моя радость. Хорошенькая.

Она знала значение этих слов “моя радость” и подняла голову. Улыбки на лице не было, но чуть смягчилось выражение печали – и это было все, что, как я уже знал, она могла дать ему.

– Он был главой разведки, – он уже обращался ко мне, – группы повстанцев, которая поддерживала отношения с организацией Шоды. Он был умен и хотел идти своей дорогой, и ей это не понравилось. Она приказала его арестовать и казнить, но ему как-то удалось освободиться и удрать с такой раной на голове, в которую трудно поверить.

От легкого сквозняка дым поднялся к лампе с драконами, вокруг которой обвился полосами, что навело меня на мысли об эктоплазме, о привидениях – ее, моих, его…

– Кто сейчас рядом с ним? – спросил я Чена.

– На радиостанции? Он сам по себе. Сидит там года два или больше – сомневаюсь, чтобы кто-то знал это точно – он стал чем-то вроде живой легенды. Но если тебе нужны лишь сухие факты, то они таковы: он не терпит, чтобы кто-то приближался к нему, что можно понять – он укрылся в этой заброшенной дыре в джунглях, в тридцати или сорока километрах от ближайшей деревни; тем не менее, он обитает в центре торговли наркотиками, скрытом от посторонних глаз. Я несколько раз летал в те края, поэтому кое-что и знаю. Но спроси меня, я бы сказал, что во всем Индокитае чертовски мало людей, которые что-то знают о нем, разве что жители соседней деревни и такие летчики, как я, которые бывали там.

– Знает ли Шода, где он обитает?

– Сомневаюсь. В противном случае, она бы давно разбомбила все окрестности. Хотя… – его сухая рука сделала типично французский жест, – может, и не так. Клянусь Господом, в своем сегодняшнем положении он ей ничем не угрожает. Он знает, что представляет собой его укрытие, потому что в свое время сам отдал приказ своим войскам проутюжить его с воздуха, чтобы избавиться от соперников.

– Пользуется ли он передатчиком?

– От аппаратуры ничего не осталось и никому не удавалось перехватить его передачи… Словом, о них ничего больше не слышно. – Он снял с губы несколько крошек табака и стал внимательно изучать их. – Черт возьми, с чего ты взял, что у него есть какая-то информация, которой он согласен поделиться с кем-то?

– Дошли слухи.

Он пожал плечами.

– И ты им веришь?

– Да.

– Ну что ж, тебе виднее. Я хочу сказать, что, если ты хочешь увидеться с этой личностью, учти, что живым можешь и не выбраться. Что бы еще мне тебе сказать? Тебе придется перестрелять его проклятых псов прежде, чем в тебя всадят пулю. И это еще наилучший выход.

На маковых полях…

– Ты сможешь меня туда Доставить, Джонни?

– Понимаешь, – нетерпеливо сказал он, – он контролирует все подъездные пути. Из деревни идет тропа, по которой они таскали материалы для станции. Ты мог бы добраться на машине, но… Ты меня слушаешь? Можно было бы попробовать…

– Я имею в виду ночью. Ночной прыжок.

– С парашютом?

– Да.

Сменив положение, он вытянул на полу длинные тощие ноги; подошвы его толстых ботинок теперь располагались под углом.

– Мать твою, просто понять не могу, почему ты меня не слушаешь?

В фургоне было почти совсем темно. Чен арендовал его на день и купил для меня кое-какие предметы, которые могут мне понадобиться: рюкзак, спальный мешок, фонарик с батарейками, фальшфейеры, аптечку, репеллент от насекомых, противоядие от укусов змей. Мачете.

– Слушай, – сказал он, – тебе так и так придется добираться до Богом проклятого места, если даже я сброшу тебя с самолета – так почему бы не воспользоваться тропой? В темноте тебя не увидят.

– Он не ожидает, что кто-то свалится ему на голову. Как и собаки.

Мы сошлись на тысяче долларов. Фургон остановился прямо на взлетной полосе рядом с его “Уинддекером Ас-7”, которому предстояло пройти досмотр. Чен раздобыл для меня пилотское обмундирование и солнцезащитные очки, но все прошло более чем спокойно; фургон не привлек ничьего внимания, и по пути к самолету нам встретились только служащие аэропорта. Я сидел в фургоне, чувствуя себя так, словно меня обрядили в саван.

– Ты уже бывал в джунглях, Джордан?

– В ходе подготовки.

– Значит, подготовки. Они были настоящими?

– Самыми настоящими.

– Что-то вроде тренировок коммандос?

– Да.

Такие вопросы он задавал мне всю дорогу до аэропорта: этому человеку было свойственно чувство ответственности.

– Плевать мне на эту тысячу долларов, и вот что мне не нравится больше всего – я помогаю человеку покончить с собой, и он ничего не хочет слушать.

Тьма, сплошная тьма, в которой приходилось действовать на ощупь.

Воздух свистел меж стропами, а высоко над куполом трепыхался вытяжной парашютик, издавая порой низкое, едва ли не музыкальное гудение. Купол был неприметного сероватого цвета; стояло полнолуние, и очертания парашюта сливались с небом. На небе не было ни облачка, ни дымки, и в сиянии Луны терялись даже некоторые звезды. Он сбросил меня почти с трех тысяч футов, и я опускался в полном безветрии; компьютер рассчитал курс совершенно точно: радиостанция была прямо подо мной – самолет, летевший со скоростью сто узлов, безошибочно вышел в точку сброса.

Я слышал легкое гудение строп.

Оставались некоторые сомнения, и я был готов к ним. Я по-прежнему не знал, на какие источники удалось выйти Пеппериджу, какого рода информацию ему удалось получить отсюда. Я мог рассчитывать лишь на то, что он понимал, в каком смертельно опасном положении я нахожусь, скованный по рукам и йогам, и что он никогда не подставит меня по своей воле, если на то не будет основательной причины.

“Что бы у тебя ни было, связывайся со мной в любое время, и я сразу же возьмусь за дело. Я же накрепко завязал, и ты это знаешь.”

В противном случае я бы здесь не был.

Приближался темный покров джунглей, сплетение теней и лунного света; шуршащая стена листьев поднималась подобно волне прибоя.

Я попросил Чена, что, если позвонит Кэти, не говорить ей, как сложно я добирался до Чоу.

Смолк гул самолета, ушедшего к югу, в сторону деревни, и воцарилась тишина.

– Чоу не обратит никакого внимания, если услышит нас на высоте сброса; самолеты летают тут почти каждую ночь. – Чен добавил, что я рехнулся, не взяв с собой пистолета, и предложил мне свой. – Или ты из тех психов, которые стараются как можно больше усложнить собственную жизнь?

– Больше всего на свете я не хочу производить какие-то излишние звуки.

– Ну, дерьмо – даже для спасения собственной жизни!

– Первый же выстрел привлечет всех собак, Джонни.

Он не сомневался, что мне придется двигаться вслепую. Может, стоит взять очки ночного видения. Наконец он вытащил их из рюкзака, но, несмотря на искушение, я все-таки отказался брать их – они отсвечивают.

Непроглядная гуща растительности поднималась к моим ногам, и, наконец, переплетение света и теней обрело вид густой листвы. Я успел лишь увидеть примерные очертания здания, наполовину оплетенного растительностью, с тонкой покосившейся мачтой. Тут не было ни прогалин, ни расчищенных участков земли; представшая передо мной картина скорее напоминала потерпевшее кораблекрушение судно, заросшее морскими водорослями.

От лица и от рук шел резкий запах репеллента. Перчаток я не натягивал, ибо должен был кожей ощущать фактуру предметов – стропы, рукоятку мачете, может быть, горячее собачье горло, что могло меня ждать, если неудачно приземлюсь, с шумом прорвав листву, или же ветер отнесет меня в сторону и я сломаю ногу, стукнувшись о мачту, а эти псы постараются вцепиться мне в горло, едва только я окажусь на земле.

Никогда не любил собак.

Хотя они были еще не самым худшим из того, что могло ждать меня.

– Надеюсь, ты выйдешь прямо на цель, Джордан. – Чен укладывал для меня рюкзак. – Но кое-что я тебе должен сказать. Будешь спать на земле, остерегайся муравьев; они там вот такого размера. И в этом районе обитают черные мамбы, которые охотятся по ночам; если уж тебе не повезет, не трудись хвататься за аптечку: их яду надо не больше минуты, чтобы у тебя остановилось сердце. – Он застегнул молнию. – Так что можешь радоваться.

Темное море листвы поднималось к моим ногам все быстрее, мачта скользнула мимо меня, отбрасывая тонкую тень на листья, серебрившиеся под Луной. Мачете я держал за спиной, чтобы оно не блеснуло на свету. Собак не слышно, но это не означает, что они спят. Если их хорошо выдрессировали, они не гавкают, даже когда атакуют; в данную минуту они могли охотиться в джунглях, голодные и свирепые.

Купол заскользил влево, и мне пришлось подтянуть стропы, выравнивая спуск, в ходе которого я искал проем в темной массе листвы. Радиостанция осталась примерно в полумиле в стороне, и тропы к ней сквозь чащу не было, но я уже почти приземлился; подобрав йоги, я сдвинул их, прикидывая скорость спуска, потому что листва стремительно надвигалась; я вдруг увидел, как справа от меня легла темная тень купола, которая вырастала с каждой секундой, и провалился в непроглядную гущу, листвы, оказавшись в которой я вытащил мачете, пропустив руку в ремешок на рукоятке, а другой рукой прикрыл лицо, потому что земля вот-вот должна была ударить меня по ногам, и я почувствовал, как натянулись стропы и пригнулись принявшие меня ветви, на которых я и повис, ничего не ощущая под ногами, ничего, кроме пустоты, а затем шелест ломающейся растительности, скольжения вниз, удар о землю; подогнув ноги, я сложился в комок и, едва придя в себя, сразу же стал работать мачете, потому что должен был сразу же обрести свободу действий, не медля ни секунды.

Освободившись, я застыл, прислушиваясь.

Меня охватил сырой запах; высокие шнурованные летные, ботинки по щиколотку погрузились в густой подлесок джунглей; пахло плесенью.

Стояла полная тишина, которую нарушали лишь какие-то далекие звуки, но они тут же растворялись в отдалении. Я не шевелился, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. Над головой вились лианы, перекрывая клочок неба и бросая причудливые тени от лунного света; кто-то неподалеку шевелился, этот легкий шелест то пропадал, то возникал снова – внезапно раздался резкий треск, когда окончательно сломалась надломленная ветка и рухнула, шелестя листвой.

Вокруг стояла не просто темнота, а что-то более непроглядное: лунный свет, проникая сквозь проемы листвы, падал на густую растительность, дробясь мозаикой черного и белого, к которой ничего нельзя было определить. Я знал лишь, в каков стороне находилось строение, и это было все; если меня подстерегали проволочные ловушки, я не мог бы избежать их; о появлении собак мог бы сказать только их лай.

Ритмичный шорох по соседству прекратился. Змея нападает, только если я представляю для нее угрозу или окажусь рядом с кладкой; если этот шорох говорит о присутствии змеи, она вот-вот нападет на меня. Я отчетливо представил ее; вот она подтягивает кольцами свое длинное струящееся тело, вот приподнимает плоскую головку, ориентируясь на исходящее от меня тепло. Вдали не слышно никаких звуков, а только те, что раздавались рядом со мной, легкие и осторожные, конец которым положил испуганный взвизг какого-то небольшого создания, павшего жертвой хищника.

Подождав еще несколько минут, я отстегнул парашют и, оставив его на земле, отошел в сторону, спотыкаясь о лианы. Точно прикинуть расстояние я не мог, но если джунгли столь же густы повсюду, то мне потребуется весь остаток ночи, чтобы одолеть эти полмили до радиостанции, и двигаться мне придется в полной тишине. Сейчас было 01.09, через четыре часа Луна зайдет, и под гущей листвы воцарится полная тьма, нарушаемая только сиянием Сириуса, если ему удастся пробиться сквозь редкие проемы лиственной крыши. Я мог бы остаться здесь, выспаться и как-то акклиматизироваться к обстановке, но тут сыро, душно и придется все время быть настороже; кроме того, днем собаки могут выйти на охоту, и, если ветер будет от меня, они сразу же учуют мой запах. Или же я могу двинуться в путь тотчас же и постараться добраться до здания с первыми же лучами рассвета. Я решал, что так будет лучше всего, и какая бы ни была темнота, пусть будет, что будет.

Было как раз около трех часов, когда я увидел мачту, торчащую среди листвы, и прикинул, что сейчас меня отделяет от нее триста-четыреста ярдов. Тишина уже не была такой же всепоглощающей, хотя из здания не доносилось ни звука; беспорядочная симфония, которую я слышал вокруг себя, была лишь ночной жизнью джунглей. Час назад до меня донеслось хриплое грозное мяуканье какой-то большой кошки, может и тигра, которое растворилось в отдалении, милях в двух, может, в трех. Я слышал звуки не менее дюжины удачных охот, одна из которых состоялась совсем рядом, и ее яростные вопли в ночи заставили меня содрогнуться, когда донесся сырой солоноватый запах крови, а затем шорох листвы, когда хищник уносил в чащу свою добычу.

Ближе к рассвету стали раздаваться уже другие звуки, я стал ощущать запахи земли и листвы, и в слабом свете увидел очертания пса, который, застыв на мгновение, бросился на меня с прижатыми ушами и с оскаленными клыками.