Текст книги "Моя вторая мама. Том 1"
Автор книги: Абель Крус
Соавторы: Эрик Вонн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)
Глава 10
С самого утра Сония чувствовала себя не в своей тарелке. Внутренняя дисциплина и привычка доводить начатое до конца заставляли ее действовать в последние дни чуть ли не автоматически. Еще когда Иренэ позвонила ей и сказала о смерти Лусии, она подумала о том, что теперь ничто не мешает ей попытаться вновь сблизиться с братом. На похоронах и после, дома у Хуана Антонио, она последовательно проводила в жизнь свой план примирения, и мысль пригласить Хуана Антонио на обед стала логическим продолжением этого плана. Сония прекрасно сознавала, зачем она это делает, откуда вдруг возникла в ее душе эта неодолимая потребность в восстановлении разорванных семейных связей. Конечно, она любила Хуана Антонио. Она всегда его любила, но дело было не в этом. С детства привыкшая подчиняться матери, находившаяся под ее постоянным влиянием, Сония умела подавлять в себе такие чувства, как любовь или привязанность, и находила даже некоторое удовольствие в этой своей способности ставить правило выше эмоций, долг – выше личного душевного благополучия. Наличие рамок, невозможность свободно следовать душевному порыву она всегда считала необходимой и не слишком обременительной платой за богатство и принадлежность к высшему обществу. Не любовь заставляла ее сейчас искать расположения брата, не любовь, как ни стыдно ей было в этом себе признаться, а страшное, ни с чем не сравнимое чувство одиночества и ощущение того, что жизнь ее оказалась ошибкой.
С детства она запомнила два правила: следуй предписанному, и это поможет тебе избежать многих бед; не преступай установленного, и судьбе не за что будет тебя наказывать. Но жизнь оказалась сложнее правил. Сложнее и несправедливее. За что Бог лишил ее материнства? Сония так и не смогла этого понять. За то, что она отвергла Мануэля, которого любила и который любил ее? За то, что бедному Мануэлю предпочла богача, человека своего круга – Энрике? Но ведь она просто выполнила волю своей матери, а Господь предписывает детям слушаться родителей. За что Энрике в конце концов отдалился от нее? Она же всегда пыталась быть ему настоящей женой. Да, у них не было детей, но неужели ее верность, внимательность и терпимость к нему не стоили ответного уважения? Мать давно умерла. Не у кого было спросить совета, некому предъявить претензии… Сония терялась в сомнениях, металась от надежды к отчаянию и от отчаяния снова к надежде, но только одно понимала совершенно четко: жизнь ее должна измениться. Жить так, как она жила раньше, невозможно. Она помирится с братом… Пускай у нее нет детей, зато есть племянница Моника, бедняжка Моника, которая теперь осиротела и, конечно, так нуждается в материнской заботе. Кто лучше нее, Сонии, сможет обласкать и утешить девочку? Мачеха? Иренэ, мертвой хваткой вцепившаяся в Хуана Антонио? Мачеха есть мачеха. Да и одного взгляда на Иренэ достаточно, чтобы понять, какой мачехой будет она для Моники. Сония не может сказать всего этого брату. Слишком хрупка еще связь, что начала восстанавливаться между ними после стольких лет разлуки. Любой неверный шаг может вновь привести к разрыву. А Сония чувствовала, что ее путь в новую жизнь, ее возрождение, ее будущее, если только оно будет у нее, связаны с Хуаном Антонио и Моникой. Она сказала себе, что поступает правильно, практически навязываясь брату, вынудив его принять приглашение на обед. Она это делает не только ради себя, но и ради него с Моникой. И все же беспокойство не оставляло ее. Как отнесется к ней девочка? Да и Хуан Антонио, судя по всему, сильно изменился с тех давних пор, когда они были молоды и дружили. Столько лет он не виделся ни с кем из родственников и, очевидно, вовсе не горит желанием возвращаться в лоно семьи теперь, когда Лусия умерла.
Сония вздохнула и подняла взгляд на мужа, читавшего шахматный журнал. В последнее время он если не читал или не уходил в клуб, то молча, с чуть насмешливой улыбкой следил за ней поверх очков, иногда высказывая свои соображения по поводу одолевавших Сонию сомнений и ее необычной нервозности. Сегодня утром Сония не отпустила его в клуб, и он со вздохом уселся читать в гостиной в ожидании Хуана Антонио и Моники. С некоторых пор ему тяжело было находиться дома с женой. Сония разговаривала с ним так, словно он был причиной всех ее несчастий, обижалась на любое, самое безобидное слово, и атмосфера в доме была напряженной. Энрике и сам не знал, чего ждал от визита Хуана Антонио и Моники, но он находил идею с обедом вполне удачной и в глубине души надеялся, что возобновление семейных связей благотворно подействует на жену. Он обещал Сонии, что во время обеда как-нибудь отвлечет Монику, чтобы брат и сестра могли спокойно поговорить…
Войдя в гостиную, Моника остановилась, как вкопанная, в восхищении глядя по сторонам. Дом – огромный красивый особняк, в котором когда-то жил и ее отец, – поразил девочку.
Хуан Антонио, войдя вслед за Моникой, поздоровался с Сонией и Энрике и с улыбкой взглянул на дочь.
– Как у тебя красиво, тетя… – Моника повернулась к отцу. – Почему мы раньше здесь не бывали?
– Я тебе уже говорил, – Хуан Антонио нахмурил брови, – твоя тетя часто уезжала. И вообще не задавай столько вопросов!
Моника подошла к Сонии и села рядом с ней на диван.
– Ты можешь приезжать сюда, когда пожелаешь, – ласково сказала Сония. – Это и твой дом.
– Мы с тетей Сонией очень тебя любим, – кивнул, снимая очки Энрике.
– А мою мамочку вы тоже любили?
Взрослые напряженно переглянулись.
– Конечно. Очень любили… – наконец сказала Сония.
– У вас нет собаки? – Моника вскочила с дивана и пробежалась по комнате.
– Нет. А что? Ты любишь собак? – спросил Энрике.
– Очень! – обернувшись к отцу, девочка с укоризной посмотрела на него. – Когда ты подаришь мне собаку? Я хочу маленькую собачку, которая бы меня очень любила…
– Я думал, тебе нравятся только куклы, – виновато улыбнулся Хуан Антонио.
– Я хочу щенка!
– Я сама подарю тебе щенка! – Сония погладила Монику по щеке. – Господи, как же ты похожа на мать…
– Правда, тетя? Правда, подаришь?
– Ну, конечно. Я же сказала.
– Если хочешь, можешь провести здесь субботу и воскресение, когда я уеду, – предложил дочери Хуан Антонио. – Может, и впрямь тетя Сония купит тебе собаку.
– Ты опять уезжаешь? – спросил Энрике.
– Он поплывет на огромном корабле, – встряла Моника. – Только с ним будет эта… ведьма…
– Моника! – Хуан Антонио строго взглянул на дочь.
– Видимо, речь идет об Иренэ? – предположила Сония.
– О ком же еще… – на лице Хуана Антонио появилось выражение досады.
Сония взяла Монику за руку и заглянула ей в глаза:
– Ты бы хотела приехать к нам на субботу и воскресение?
– Не знаю, – Моника пожала плечами.
– Обещаю, нам будет очень весело…
– А ты купишь мне собаку?
Вошедшая служанка доложила, что обед накрыт. Все перешли в столовую, и Сония усадила Монику за стол возле себя. Девочка чувствовала на себе внимание взрослых и от смущения раскапризничалась. Она отказалась от супа, а потом отодвинула и второе, едва ковырнув мясо. Хуан Антонио посылал ей суровые взгляды, но Моника делала вид, что не замечает их.
– Выпей хотя бы сока, Моника! – не выдержал Хуан Антонио.
– Оставь ее, – Сония, улыбнувшись, погладила Монику по плечу. – Твоя тетя Сония не даст тебя в обиду…
– Ты скажешь, чтобы принесли мороженое?
– Так ты хочешь мороженого? – Энрике вытер рот салфеткой, подмигнул девочке и поднялся из-за стола. – Давай пойдем купим.
– Не беспокойся, Энрике… – попытался остановить его Хуан Антонико, но Моника уже вскочила и подбежала к дяде.
– Мои дядя и тетя действительно меня любят! – с укоризной сказала она отцу.
Энрике взял ее за руку и, пообещав, что они скоро вернутся, вывел девочку из комнаты.
– Веди себя хорошо! – только и успел крикнуть дочери Хуан Антонио.
Он взглянул на Сонию. Та сидела несколько напряженно, словно не зная, какой тон разговора выбрать теперь, когда они с братом остались наедине. Ему тоже было непривычно и неловко с сестрой. Слишком давно они не виделись, слишком сильно изменились оба с тех пор и, хотя уже не помнили взаимных обид, любое неверно сказанное слово могло всколыхнуть прошлое и вновь причинить боль. Обстановку разрядила служанка, внесшая кофе. Сония молча смотрела, как служанка разливает кофе в чашки, потом знаком приказала ей удалиться.
– Сколько лет мы не сидели с тобой вот так, вдвоем… – сказал Хуан Антонио.
– Помнишь… – Сония печально улыбнулась. – Раньше мы делились друг с другом всеми своими секретами…
– Как давно это было…
– Я хочу, чтобы все опять было по-прежнему. Я тебя очень люблю, Хуан Антонио, и очень скучала без тебя.
– Ты сама решила не поддерживать со мной отношений.
Сония встала и подошла к окну. Хуан Антонио невольно подумал, что годы никак не отразились на стройной фигуре сестры.
– Теперь я понимаю, как была не права, – Сония обернулась к нему. – Зачем я только слушала маму?! Но ты же знаешь, что у нее был за характер!
– Хоть вы и не приняли Лусию, я ни в чем не раскаиваюсь. Я был с ней очень счастлив, – сказал Хуан Антонио.
– Ну да… Не то что я…
– Ты несчастлива с Энрике? – слова сестры удивили Хуана Антонио.
Сония медленно вернулась к столу:
– Я не люблю его, Хуан Антонио. Наверное, я никогда его не любила. Может быть, в свое время мне надо было бороться за Мануэля, за его любовь… А, ладно… Что теперь об этом?
– Я думал, у тебя с мужем нормальные отношения.
– Это действительно так. Мы нормально друг к другу относимся. Только не любим друг друга… – Сония грустно взглянула на брата. – Моя жизнь не удалась. Я в полном отчаянии.
Хуан Антонио не знал, как утешить сестру, но она сама перевела разговор на другое:
– Расскажи лучше об Иренэ. Ты ее любишь?
– Нет, нет… – Хуан Антонио покачал головой и на мгновение задумался. – Она, конечно, очень привлекательная женщина, она мне нравится, но…
– Ты давно с ней встречаешься?
– Ты же знаешь, женщины меня погубят…
– Честно говоря, – Сония все еще боялась нечаянно обидеть брата, – она мне не слишком понравилась… мне кажется, она типичная авантюристка…
– Ради Бога, не надо, – Хуан Антонио недовольно поморщился.
– Нет, нет… – поспешила успокоить его Сония. – Я даже и не думала вмешиваться в ваши с ней отношения… Это твоя жизнь, и ты волен распоряжаться ею, как пожелаешь.
Она напомнила брату, что предлагала пригласить Иренэ на обед, но он сам отказался. Хуан Антонио пожал плечами.
– С какой стати? – пробормотал он.
– Значит, ты не собираешься на ней жениться?
– Нет… В данный момент – нет. А там видно будет.
– Она говорит о вашей свадьбе, как о деле давно решенном…
– Ты же знаешь женщин…
Сония прошлась по комнате и остановилась напротив брата:
– И все-таки ты едешь с нею в круиз?
– Это она настояла… И потом… Я думаю, мне не мешает немного отдохнуть. Я так давно не был в отпуске… Фабрика отнимает у меня все время.
– Что ж, может быть, ты и прав…
Сония подумала, что брат действительно заслужил отдых. Выглядел он усталым, причем усталость его явно была не столько физического, сколько морального плана. Ему нужно было сменить обстановку, а что тут может быть лучше морского путешествия? «Море, море лечит наше горе!» – припомнила Сония слова старой песенки, которую они с Хуаном Антонио распевали еще детьми…
– Знаешь… – она улыбнулась, – мне так нравится Моника… Только я очень беспокоюсь за нее…
Хуан Антонио вздохнул и посмотрел в окно:
– Да. Я тоже… Нелегко мне быть для нее одновременно и отцом и матерью…
– А мне бы так хотелось иметь детей, – Сония наклонила голову и провела рукой по листьям комнатного лимона. – Но… ничего не поделаешь…
– А почему вы с Энрике не возьмете ребенка на воспитание?
– Зачем? – Сония непонимающе взглянула на брата.
– Как это зачем? – возмутился Хуан Антонио. – Вокруг столько детей, которым не хватает домашнего тепла, материнской заботы!
– Зачем мне чужой ребенок, если у меня есть родная племянница! – медленно сказала Сония. – Я могу любить ее… как дочь.
Хуан Антонио внимательно посмотрел на нее.
– Моника – твоя племянница, а не дочь, – подчеркнул он.
Сония будто и не слышала его. Она смотрела куда-то за плечо брата и думала о своем. И, словно отвечая своим мыслям, тихо спросила:
– Хуан Антонио… ты ведь только что говорил, что тебе трудно быть для Моники и отцом и матерью одновременно?
– Ничего, я постараюсь, Сония, я постараюсь…
– Я понимаю, что сейчас не время для подобных просьб, но хочу попросить тебя…
– О чем?
– Отдай мне Монику. Пусть она живет у меня!
– Да ты что, Сония? – просьба сестры застала Хуана Антонио врасплох. Сначала он даже решил, что ослышался. Но напряженное лицо сестры не оставляло сомнений в том, что услышал он именно то, что она сказала.
– Здесь у нее будет все: и домашний уют, и материнская забота,… – настаивала Сония.
– Она – моя дочь!
– Я к ней и буду относиться, как к твоей дочери.
– Нет! – Хуан Антонио решительно покачал головой. – Мне очень жаль, но я даже обсуждать это не намерен. Моника – это самое главное в моей жизни!
– Конечно… Я говорила, что сейчас не время… – огорченно сказала Сония. – Но ты подумай, поразмысли хорошенько и только потом решай…
– Мне не о чем думать!
Разговор явно грозил перерасти в ссору, и Сония, зная упрямый характер брата, предпочла больше не настаивать. В комнате возникло неловкое молчание, но, к счастью, в этот момент вернулись Энрике и Моника. Девочка вбежала в гостиную, сияя от радости:
– Папочка, папа! Дядя Энрике накупил мне целую кучу мороженого. Я поставила все в холодильник. Мы возьмем его домой!
Искренняя радость дочери передалась Хуану Антонио. Он залюбовался радостным лицом Моники и только теперь по настоящему ощутил то, что не раз говорил и вслух, и про себя, не вдумываясь особенно в смысл сказанного: за счастье этой девчушки он готов был отдать все на свете. Никто не отнимет ее у него. Никому он ее не отдаст! Он подхватил дочь на руки и закружил по комнате…
Глава 11
«Даниэла, спаси меня… Вытащи меня отсюда, Даниэла… На коленях прошу, умоляю тебя, Даниэла!» Альберто бродил по камере из угла в угол, не обращая внимания на раздраженные взгляды сокамерников, не слыша их окриков, не чувствуя злобных толчков. Иногда он со стоном бросался на кровать, но через мгновение снова вскакивал. Подбегая к решетке, отделявшей камеру от коридора, и прижимаясь лбом к холодным прутьям, он ловил себя на мысли, что молится, но молится не Богу, как в детстве учила его мать, а человеку, ей, Даниэле, от которой больше, чем от Бога, больше, чем от черта и от кого бы то ни было, зависела теперь его судьба. В голове его не укладывалось, как он мог оставаться здесь, за решеткой, когда одного слова Даниэлы, одного ее единственного слова было достаточно, чтобы вытащить его из этой вонючей камеры, пропахшей мочой и потом, избавить от издевательств со стороны сокамерников и надзирателей, вернуть в тот мир, из которого его вырвали, где он чувствовал себя человеком – и не из последних – а не бессловесной тварью, обреченной безропотно подчиняться и сносить унижения. «Я ведь уже наказан! Я достаточно наказан! Даниэла, родная моя… любимая… пойми и прости меня… Ты добра, ты милосердна, ты знаешь, что здесь я погибну… Не губи меня, Даниэла!» По коридору лениво прохаживался надзиратель. Альберто пытался расслышать сквозь звук его размеренных шагов, не гремит ли железная дверь в конце коридора, через которую водили на свидания… Сердце его замирало, когда дверь открывалась. За ним? Нет… В отчаянии он отрывался от решетки и падал на кровать. «Будь ты проклята, Даниэла! Будь ты проклята! Дай мне только выбраться отсюда! Ты пожалеешь о том дне, когда явилась на свет! Ты будешь валяться У меня в ногах, будешь выть от горя, моля о прощении, но я буду беспощаден… Ты мне за все заплатишь!»
Несколько раз Альберто вызывали на свидания. Однажды приходила Даниэла, но он повел себя с ней как последний дурак. Сейчас он понимал это, но тогда… Тогда только одно чувство – чувство бешеной злобы на Даниэлу владело им, и он не сумел сдержаться… Она испугалась. Она была разочарована. Она надеялась, что он раскаивается, а он чуть не переломал ей пальцы, в бешенстве прижав их к прутьям решетки. Даниэла ушла, а с нею (теперь он это понимал) и его последний шанс избежать суда. Иногда его навещал Гонсало. Он обещал найти адвоката, что было совсем непросто, учитывая, что банковский счет Альберто был заморожен. В конце концов он все-таки нашел его, но адвокат, изучив дело, вроде бы заявил, что тут он бессилен. Поначалу Гонсало еще пытался ободрить приятеля, подолгу беседовал с ним, обсуждая различные варианты освобождения, но постепенно визиты его становились все короче, а тон все холоднее и раздражительнее. Альберто злился и упрекал его, но при этом боялся переборщить, ибо Гонсало был той последней и единственной нитью, что связывала его с внешним миром и пока еще давала надежду…
– Как ты думаешь, сколько лет получит Альберто? – Даниэла рассказала Джине о ночном визите Гонсало, и мысли ее невольно переключились на мужа.
– Не знаю… – тон у Джины был равнодушный. – Надеюсь, что много.
Они сидели у Даниэлы в гостиной, разглядывая эскизы последних моделей. Наконец Джина отложила листы с эскизами, встала и сладко потянулась всем телом. Критически оглядев себя, она жеманно вздохнула и подмигнула Даниэле:
– Плохо наше дело, подружка… Если уж этот выродок Гонсало возомнил себя с тобой чуть ли не Казановой… А вообще надо смотреть, кому отпираешь дверь, особенно по ночам. Я тебе об этом говорила…
Даниэла пожала плечами. Ответить было нечего: Джина была совершенно права. Но трудно все время быть начеку, особенно если жизнь не приучила тебя к этому. Трудно и не хочется терять веру в людей, пусть даже какой-то человек и стал причиной твоего несчастья. Все это Даниэла могла сказать подруге, но предпочла промолчать. Среди множества достоинств, которыми обладала Джина, не нашлось места для снисходительности и христианского всепрощенчества. Врагов Джина ненавидела так же беззаветно, как любила друзей. Слова о том, что Альберто, быть может, раскаивается, а Гонсало, быть может, неправильно истолковал какой-нибудь взгляд или жест Даниэлы, были для нее пустым звуком и могли только вызвать очередной взрыв негодования.
– Думаю, нужно рассказать все Фелипе и Херардо, – сказала Джина. – Мы с Фелипе идем сегодня в кино. Я ему как раз и расскажу.
– Зачем? – Даниэла встала с дивана. – Это только все осложнит. Я не думаю, что Гонсало опять сюда явится…
– Всегда лучше быть уверенной. Послушай, а где Дора? Неужели отпросилась?
– У нее появился парень. Я отпустила ее на сегодня, Она и так столько работает…
– Нам нужно брать пример с твоей служанки, – заявила Джина. – Надо привести в порядок наши сердечные дела.
– У меня нет никаких сердечных дел.
– Не передергивай. Ты знаешь, о чем я говорю.
– Ах, Джина, я предпочитаю не думать об этом.
– А я только об этом и думаю! И мне кажется, что скоро я повстречаю своего принца…
– А как же Фелипе? – засмеялась Даниэла.
– А что Фелипе? – Джина подняла брови.
– Ты больше не любишь его?
– Люблю… Но не уверенна, что буду любить его вечно!
– Джина, Джина… кто тебя поймет?
В дверь позвонили.
– Ты кого-нибудь ждешь? – с удивлением спросила Джина.
– Херардо собирался зайти, – ответила Даниэла.
Джина заговорщически улыбнулась и пошла открывать.
Херардо, узнав о том, что случилось вчера вечером, предложил разыскать Гонсало, но Даниэла отговорила его. Джина в конце концов поддержала подругу и, вспомнив о кино, стала прощаться.
– Может, пойдете с нами? – на всякий случай спросила она от самых дверей.
Даниэла покачала головой:
– Нет настроения для кино…
– У меня тоже… – Херардо замялся. – Я лучше побуду с Даниэлой… Если ты не против, Дани.
– Я не против… – засмеялась Даниэла.
– Только ради Бога… – Джина скорчила назидательную гримасу. – Ради Бога, подруга, не вздумай обручиться с ним до круиза! Вдруг на теплоходе нам встретится что-нибудь получше!
Хохоча, Джина вышла из квартиры. Даниэла улыбнулась ей вслед. Что с ней поделаешь, с этой Джиной. Ее нужно или принимать такой, какая она есть, или не принимать вовсе. Искренне желая счастья подруге, Даниэла в глубине души понимала нерешительность приятеля Джины – Фелипе. Непросто это – связать жизнь с таким ураганом, как Джина. Бог знает, что ей взбредет в голову в следующую минуту. И все-таки самой себе она не хотела иной подруги. Только Джина могла быть такой внимательной, неунывающей, самоотверженной в тяжелые моменты жизни. Только с Джиной Даниэла чувствовала себя уверенной теперь, когда обман и предательство надломили ее жизнь и обожгли душу…
– Не знаю, что бы я делала без Джины, – призналась она, взглянув на Херардо. – Только она и способна поддержать меня в такое время…
– Я ей завидую… – кивнул Херардо. – И восхищаюсь ею.
– Ты не знаешь, на сколько лет могут осудить Альберто?
– В понедельник узнаем… – Херардо поморщился. Само упоминание имени Альберто было ему неприятно. Тем более что Даниэла вспоминала о нем в последние дни с нескрываемой жалостью. Она жалела Альберто. Жалела того, кто обманул и обокрал ее, а значит, внутренне уже была готова простить его. Херардо, измученый многолетним безответным чувством к Даниэле, видел в этом проявление той самой любви, в которой ему было отказано. Он не верил, что Даниэла разлюбила Альберто, и, как ни боролся с собой, не мог избавиться от ревности…
Заметив реакцию Херардо, Даниэла во избежание осложнений решила, что лучше всего будет поменять обстановку. Она пригласила Херардо прогуляться, и он с радостью согласился. Они спустились на улицу и медленно пошли вдоль ограды парка, начинавшегося у дома Даниэлы. Давно они не гуляли вот так – вдвоем, без мысли, без цели… наверное, с той самой поры, когда еще до появления Альберто Херардо ухаживал за Даниэлой, а она еще не задумывалась над тем, любит его или нет… Теперь, четыре года спустя, Даниэла снова была свободна, и Херардо вдруг на мгновение показалось, что все еще можно изменить, что никогда не покидавшая его надежда наконец-то обретает очертания реальности… Он стал рассказывать Даниэле о своей жизни, говорил об одиночестве, о том, что на свете для него есть только одна женщина – она, Даниэла, и только она способна сделать его счастливым…
– Не надо, Херардо, прошу тебя… А то я себя возненавижу… – Даниэла остановилась и провела ладонью по стволу ближайшего дерева.
– Но почему? – Херардо схватил ее за руки. – Почему возненавидишь?
– Херардо, ты знаешь, как я тебя уважаю…
– Но не любишь, да?
Даниэла осторожно высвободила руку и погладила Херардо по плечу.
– Сердцу не прикажешь, – грустно сказала она. – Я знаю, ты замечательный человек. Я тебя очень люблю, Херардо. Ты мой лучший друг… Мой брак с Альберто был ошибкой…
– Это означает, что у меня есть надежда?
– Пусть время все решит, Херардо.
– Даниэла, – Херардо попытался обнять ее, – если бы ты ответила мне взаимностью… это было бы как сон! Клянусь тебе, ты бы не раскаялась. Я сумел бы сделать тебя счастливой… Дай мне шанс! Дай еще один шанс себе самой…
– Да пойми же ты, – Даниэла уперлась ладонями ему в грудь. – Пойми, как я себя сейчас чувствую… Я разочарована и в жизни, и в любви…
– Ты это говоришь, чтобы избавиться от меня, – горько сказал Херардо, и Даниэлу вдруг охватило острое чувство жалости и благодарности к этому человеку, не отказавшему ей в дружбе даже после того, как она отказала ему в любви. – Хотя бы на отталкивай меня, Даниэла… Я бы хотел, чтобы мы виделись с тобой иногда, ходили куда-нибудь вместе…
– Конечно, – улыбнулась Даниэла. – Знай, что я тебе очень благодарна за твое чувство ко мне… И за твою заботу…
– Ну хоть что-то… – Херардо потянулся к ней губами, но она вдруг тряхнула головой, как девчонка, хлестнув его по лицу россыпью волос. Он засмеялся и отпустил ее. Даниэла обняла его за талию, и они вновь, как когда-то, пошли в обнимку по аллее парка.
Каролина не верила своим ушам:
– Нет, Даниэла, ты не можешь платить мне так много.
Даниэла улыбнулась и еще раз подумала, что не ошиблась в Каролине. Она действительно честный и чистый человек. С некоторых пор Даниэла научилась ценить в людях именно эти качества. Тем больше было оснований помочь Каролине. Даниэла кивнула, подтверждая, что не шутила, и призналась:
– Первый раз слышу, чтобы кому-то его жалование казалось большим. Обычно говорят, что мало.
– Я понимаю, что ты хочешь помочь мне, – сказала Каролина. – И благодарна тебе…
– Ну и хватит об этом. Ты будешь получать столько, сколько я сказала. Со своими обязанностями ты уже знакома. Да… вот еще что… Пусть это все останется между нами. Хорошо?
– Вот видишь! – Каролина покраснела от смущения. – Ты не хочешь, чтобы другие знали, сколько ты мне будешь платить… Потому что это больше, чем получает любой из твоих служащих.
– Но у тебя двое детей!
– Все равно, это несправедливо. Не знаю что и сказать тебе. С другой стороны, мне так нужны деньги…
– Тогда соглашайся!
– Спасибо, Даниэла, – у Каролины на глазах навернулись слезы. – Господь воздаст тебе за твою доброту!
– Ну, ну, не плачь, – Даниэла подошла к Каролине и обняла ее за плечи. – Нет никакой причины для слез…
– Благодаря тебе, я опять поверила в человеческую доброту, – всхлипывая, сказала Каролина. – Мне всегда жилось очень трудно… Из-за матери, из-за Альберто… Никто раньше не помогал мне так, как ты…
– Сегодня я тебе помогаю, завтра – ты мне… – Даниэла протянула Каролине платок, и та вытерла слезы. – Мало ли, что бывает в жизни…
Дверь с шумом растворилась, и вошла Джина.
– Так… – она критически оглядела кабинет. – По всему видно, что вы тут открыли комнату плача. А у меня в кабинете – комната смеха. Думаю, Даниэла, нам стоит махнуться кабинетами для равновесия…
– Джина! – Даниэла, как обычно, не смогла сдержать улыбки.
Каролина тоже улыбнулась:
– Я знаю, что теперь, благодаря вам, моя жизнь изменится…
Голос ее опять задрожал, и Даниэла сочла необходимым переменить тему:
– Когда ты познакомишь меня с Лалито? Я бы так этого хотела…
– Ты любишь детей? – спросила Каролина.
– Очень… – Даниэла взглянула на Джину. – К сожалению, у меня не может быть детей…
– Ну… если бы ты послушалась доктора и прошла курс лечения… – пожала плечами Джина.
– Ты же знаешь, я хотела, – перебила ее Даниэла. – Но видишь, как получилось…
– Ах, Каролина! – Джина не могла долго говорить о грустном. – Мы все тут такие красавицы и так любим детей! Я, например, буду замечательной мамочкой…
Все три женщины рассмеялись, и Каролина, нехотя поднявшись, пошла к двери.
– С вами хорошо… Но мне нужно идти отрабатывать зарплату, – сказала она. – Пойду помогу Росе.
Она открыла дверь, но тут же отпрянула. В комнату, едва не сбив Каролину, влетел Херардо:
– Извините!
– Летишь, как на крыльях любви… – прокомментировала Джина. – Что это с тобой, Херардо?
– Даниэла… – Херардо присел на диван возле нее. – Я пришел сказать, что приговор Альберто уже вынесен…
Медленно поднявшись, Даниэла смотрела на Херардо.
– Десять лет… – выдохнул тот.
Даниэла почувствовала, как кровь прилила к вискам. Ноги ее ослабели, и она без чувств рухнула на пол.
– Что с тобой, Даниэла?! – Херардо и Джина бросились к ней.
Каролина, стоявшая у двери, прислонилась к стене и, теряя сознание, медленно сползла вниз.
Склонившиеся над Даниэлой Херардо и Джина не сразу обратили на это внимание. Только когда Херардо послал Джину за нашатырным спиртом, она обнаружила упавшую Каролину и, выскочив из кабинета, позвала на помощь. Вбежали Роса и еще несколько сотрудниц. Они занялись Каролиной, и Джина поднесла пузырек со спиртом к лицу Даниэлы. Херардо нежно поддерживал голову Даниэлы. Теперь он жалел, что сообщил ей о приговоре. Надо было послушаться Фелипе и подождать с этим. Или, во всяком случае, как-то подготовить Даниэлу. Но он-то думал, что несет радостную весть. Конечно, конечно… В который уже раз он убеждался: нельзя доверять тому, что говорит женщина. Даже такая женщина, как Даниэла. Она может сколько угодно твердить, что не любит Альберто и хочет видеть его за решеткой, но, как только доходит до дела, падает в обморок при одном упоминании о том, что любимый ею прохвост приговорен к заключению…
Едва очнувшись, Даниэла расплакалась. Десять лет… Это невозможно. Она, конечно, считала, что Альберто должен понести наказание, но такой срок… Ей казалось, он и так достаточно наказан… Может, в глубине души он даже искренне раскаялся в содеянном. Просто из гордости не захотел признаться ей в этом, когда она навещала его в тюрьме. Десять лет… Эти десять лет станут наказанием и для нее, Даниэлы. Она постоянно будет мучиться мыслью, что он там страдает из-за нее. А что будет потом, когда через десять лет он выйдет из тюрьмы?
– Там посмотрим! – неунывающую Джину было не прошибить всеми этими слезливыми доводами. – Времени у нас еще немножко есть, подруга!
– Что касается раскаяния Альберто, то я сильно в этом сомневаюсь, – поддержал Джину Херардо.
Даниэла тяжело вздохнула. Как она могла объяснить им, что первая волна горечи, негодования, смертельной обиды, захлестнувшая ее, когда она узнала о предательстве Альберто, уже прошла? Теперь в сердце ее были пустота и устоявшаяся тупая боль, которую она почти уже научилась не замечать. Она не стремилась отомстить. Более того, зная Альберто, она скорее склонна была сравнивать его с напроказившим ребенком, чем с сознательным злодеем. А кто же мстит ребенку? В последующие дни Даниэла старалась избегать разговоров об Альберто, но Джина понимала, что мысли подруги постоянно крутятся вокруг мужа. Она, как могла, пыталась отвлечь Даниэлу и в какой-то степени ей это удалось. В конце концов приготовления к круизу увлекли Даниэлу. В спорах с Джиной она забывала о своих печалях…
– В этих купальниках мы будем выглядеть, как мечта! – заявляла Джина.
– Только не в бикини! – охала Даниэла.
– Просто ты завидуешь тому, как мне идет бикини! Смейся, смейся… – Джина с улыбкой обнимала подругу. – Так-то лучше… Мне нравится, когда ты смеешься.
– Мне тоже нравится смеяться, – уверяла Даниэла. – Только не всегда это возможно.
– Вот еще! Хотеть – значит мочь!
– Знаешь, – как-то призналась Даниэла, – а мне, честное слово, нравится эта твоя идея с круизом! Я уже начинаю считать днило отъезда…
– Оглянуться не успеешь, как мы будем на теплоходе! – заверила Джина.
Время действительно пролетело незаметно. Ночь перед отъездом Джина провела у Даниэлы. Подруги почти не спали. Утром Фелипе и Херардо заехали за ними, чтобы проводить в аэропорт. Вещи были спущены вниз. Мужчины уложили их в машину и остались ждать, но Даниэла и Джина все не появлялись.
