355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Абель Поссе » Путешествие в Агарту » Текст книги (страница 2)
Путешествие в Агарту
  • Текст добавлен: 17 октября 2016, 00:30

Текст книги "Путешествие в Агарту"


Автор книги: Абель Поссе



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Генерал говорил о своих удивительных поездках по Японии, Китаю, Тибету и Монголии в начале века.

– Мало убить Авеля, нужно покончить со всем адамовым семенем. Вот настоящая задача, единственное, что достойно усилий. Воля к жизни требует, чтобы мы вновь обрели погребенного бога. Мы лишь тени по сравнению с сиянием истинного рождения… Хватит с нас глиняных людей, этих подобий Иеговы! Мы хотим видеть человека настоящим человеком!

Тогда-то он и рассказал мне об организации особого назначения и об институте Аненэрбе.

– Сражаться на нашем фронте интереснее всего. Поверьте, творить бога – увлекательнейшее приключение!

В словах генерала была такая сила, что перед ней нельзя было устоять.

– Вам будет казаться, что вы вдалеке от великого праздника войны, от великой революции, но вы будете знать, что трудитесь в том самом затишье, которое приходится на эпицентр смерча, на оси, вокруг которой вращаются все силы, – прошептал он.

Колизей казался в ночи огромной, пустой, никому не нужной раковиной, выброшенной прибоем на грязный берег иудеохристианства. Хаусхофер, не говоря этого прямо, призывал к возрождению языческих празднеств.

Те беседы наверняка оказались для меня решающими.

Мне обязательно нужно было съездить в Мадрид, чтобы увидеть Кармен и нашего с ней сына, и здесь я должен был проявить особую решимость.

Собственный ребенок, когда поднимаешь его на руки и слышишь его невинный, счастливый смех, может пробудить непостижимую нежность. Но я должен отдалиться от него и его матери.

У нас с Кармен произошел мучительный разговор, который я инстинктивно стараюсь забыть. Может быть, я говорил сбивчиво, зато сумел остаться верен принятому решению. Как сказал Бульман, у эсэсовца нет ни семьи, ни происхождения, нет ничего, кроме задачи построить новый мир.

Несколько месяцев спустя я получил в Берлине известие о смерти Кармен.

(Все это важно для подведения жизненных итогов. Вырисовывается некая последовательность. Мне сейчас полезно обозначить основные шаги, которые привели меня к этой миссии.)

Насыщенные, странные, возвышенные месяцы учения в Орденсбурге, одной из засекреченных школ, созданных силами особого назначения.

Почти с восходом солнца мы съедали спартанский завтрак, утвержденный лично самим Гиммлером: [32]32
  Гиммлер Генрих (1900–1945) – немецкий политический деятель, руководитель СС и гестапо, разработал систему концентрационных лагерей в фашистской Германии.


[Закрыть]
ключевая вода и овсяная лепешка.

Изнуряющая физическая и идеологическая подготовка. Мы должны были вернуть к жизни тело, ставшее похожим на полуатрофированный организм опустившегося или выродившегося животного. Надо было пробудить чувства, оживить омертвевшие участки, позволить вырваться инстинкту, порывам, воле к насилию. После этих специальных упражнений мы падали без сил, измотанные до предела.

У меня перед глазами встает лицо Фюрера, когда тот наставлял нас на собрании в замке Верфельсберг:

«Нам нужна неудержимая, властная, несгибаемая, жестокая молодежь.

Она сможет терпеть боль. Я не хочу, чтобы в ней оставалась хотя бы крупица нежности или слабости.

Пусть она будет сильна и красива, как молодой дикий зверь. В ней мы очистим нашу расу от следов тысячелетней покорности и одомашненности.

Так с ее помощью мы создадим новый мир».

Ночи в заснеженном лесу, в затерянных горах. «Уроки выживания». Мы научились улавливать запахи лесных растений и различать их в кромешной темноте, сравнивать воду из разных источников. Мы возвращали себе природные способности, возрождали утраченное животное начало.

Некоторые не выдерживали. Грибен попытался покончить с собой, повесившись на шланге от душа. У него ничего не вышло, мы пригрозили вернуть его «во мрак обыденности», пока он, наконец, не осознал всего.

Все мы боялись испытаний, составлявших своего рода обряд посвящения: не шелохнувшись, взорвать гранату у себя над каской, и тому подобное.

Я сумел одержать победу над голодным мастифом. С ним полагалось сражаться обнаженным, без оружия. «Как зверь со зверем», – сказал полковник Бок. Живущий во мне первобытный зверь с честью выдержал испытание. Я схватил разъяренного пса, взял над ним верх и коленом сломал ему хребет всего за семь минут, на пять минут быстрее отведенного срока.

Бока распределили в Испанию, в легион «Кондор». Он напился в кабачке и погиб, совершая авианалет. Кажется, в том самом городе, где дикие баски поклоняются какому-то дереву. [33]33
  Кажется, в том самом городе, где дикие баски поклоняются какому-то дереву – имеется в виду Герника, город на Севере Испании, в Стране Басков, в 1937 году разрушенный немецкой авиацией. Именно этому событию посвящена знаменитая картина Пабло Пикассо.


[Закрыть]

Ну и что же мы уничтожили? Грязную культуру так называемой Веймарской республики. [34]34
  Веймарская республика – германское государство (1919–1933), парламентская федеративная республика, в конце 20-х годов переживала сильнейший политический и экономический кризис.


[Закрыть]
Культуру кафешантанных педерастов и еврейских вырожденцев, завладевших типографиями, словами и образами, оседлавших заезженное словечко «демократия». Печальных, напыщенных профессоров, повернувшихся спиной к истинным богам немецкого народа. Паршивую инфляцию, основанную на спекуляциях экономику, навязанную международным капиталом, которым управляет еврей Зюсс, превративший гражданина в зрителя или загнанного мальчика на побегушках, лишенного иного выбора.

Ужасна и благородна была миссия, выпавшая на долю наших клинков. Мы вонзили их в жирное брюхо циничной берлинской буржуазии.

Когда я пишу об этом, я понимаю, что это было самое великое, что только можно пережить в юности. Мы стали главными героями великого взрыва, несущего возрождение.

«Но первый, кого должен убить человек, это тот недочеловек, который живет в нем самом. После этого он будет иметь право на все», – сказал однажды Бок.

20 апреля, в день рождения Фюрера, мы принесли торжественную клятву на крови. Вся наша боевая группа сделала себе надрезы кинжалом с рунами СС. Мы слизнули кровь и прижгли рану чистым спиртом. Праздник на силезских [35]35
  Силезия – область в верхнем и среднем течении Одры, до Второй мировой войны часть ее принадлежала Польше, часть – Германии.


[Закрыть]
холмах продолжался три дня подряд.

И вот я поступил на службу в Аненэрбе. У меня был новенький кабинет в доме номер 16 на Пюклерштрассе, под моим началом работал секретарь и двое молодых выпускников, которые должны были собирать материал для моих исследований.

Однажды у меня состоялся долгий разговор с профессором Хильшером. Тот был при своей неизменной трубке и говорил о секретных исследованиях, пробуждении «я» и истинном рождении.

Именно тогда Хильшер сказал мне: «Возможно, мы подошли к тому пределу, откуда уже нет дороги назад – или смерть, или явление бога, перед которым нам придется держать ответ за двадцать веков упадка».

Неужели Кармен умерла для того, чтобы родился этот новый бог?

Все это случилось в тот год, когда Инге с Грибеном поженились, сыграв в Нюрнберге свадьбу по эсэсовскому ритуалу. Посреди пьяной, суматошной ночи, когда над столицей нашего движения возносится ввысь на шесть тысяч метров «световая пирамида» – призма, образованная прожекторами, мы вошли в номер в гостинице «Германия», где молодожены смеялись и стонали, предаваясь любовным утехам.

Мы с Бульманом и Динкельхаммером сидели в темноте. Инге, обнаженная, спустилась с брачного ложа, обняла меня, взасос поцеловала в губы и вернулась в объятия хохочущего Грибена.

МАЛАККСКИЙ ПРОЛИВ [36]36
  Малаккский пролив – пролив в Индийском океане между полуостровом Малакка и островом Суматра.


[Закрыть]
6 СЕНТЯБРЯ 1943 ГОДА

Светает. «Восточный Аполлон» с трудом пробирается среди судов, теснящихся в сингапурском порту. Вдалеке, в дымке поднимающихся над проливом влажных испарений, виднеется остров Батан и вереница буев, которые указывают путь в Андаманское море. [37]37
  Андаманское море – море в Индийском океане между материковой Азией, Андаманскими и Никобарскими островами (Индия) и островом Суматрой.


[Закрыть]

Летние муссоны свирепствуют в здешних краях до конца сентября. Их предсмертные порывы полны неистовства. Ветер дует с юга на север с такой силой, что наше незамысловатое грузовое судёнышко ходит ходуном, словно вот-вот развалится на куски. Волны с небывалым остервенением бьются о нос корабля.

«Восточный Аполлон», зарегистрированный в Патрасе, [38]38
  Патрас – город в Греции


[Закрыть]
находится в ведении одной из наших разведывательных служб, подчиняющихся непосредственно партии в лице генерала Шелленберга. В задачу судна входит доставка разведчиков и перевозка небольших партий оружия, предназначенных для антибританских группировок, действующих в Бирме. Судя по всему, англичане пока не видят ничего подозрительного в этом грязном суденышке с угольной топкой, являющем собой полную противоположность избитому представлению о порядке и симметрии, которые приписываются всему германскому. Наверняка им хорошо известен капитан, продажный Платон Сорианидес, который «бороздил малазийское направление» (как сам он не без гордости объявляет) еще задолго до начала войны, занимаясь в основном незаконными перевозками. «Без контрабанды плавание теряет всю соль», – как ни в чем не бывало заявил он за нашим первым ужином, едва только мы отчалили. К примеру, на этот раз они везут в трюме больше дюжины мертвых индусов, обложенных ледяными пластинами. Сорианидес берет десять фунтов за каждого. Он должен сбросить трупы в священные воды Ганга, как только судно приблизится к Калькуттской дельте. Многие индусы, работающие в Малайзии и в других местах, верят, что недостойно жить и быть похороненным вдали от родных истоков, не имея возможности очиститься в водах божественной реки. Старый индус в шафранном тюрбане должен следить за исполнением договора. Это представитель безутешных благочестивых родственников.

Сорианидес прогуливается по узкому капитанскому мостику в одной майке, но на голове у него красуется безукоризненная фуражка с позументами, которую он носит с такой гордостью, словно это корона или тиара, символ неограниченной самодержавной власти.

Экипаж «Восточного Аполлона», можно сказать, находится на положении полурабов. В основном это малайцы и китайцы, под жилье им отводится вонючий угол в трюме по соседству с трупами индусов и ящиками с оружием, как правило, украденным у японцев, которое Сорианидес продает на черных рынках Рангуна и Калькутты. Настоящий кошмар для этих бедняг – огромные липкие мешки со свежим каучуком, единственный легальный груз, который везут из Сингапура. Из-за сильной качки мешки угрожающе перекатываются туда-сюда, с глухим и одновременно гулким стуком ударяясь о переборки льяла. За ними тянется липкий след, и в конце концов весь пол оказывается измазан этой слюной.

Сорианидес делит свой столик только с начальником машинного отделения, пьяницей-французом, и старшим боцманом-японцем. Капитан и боцман все время разгуливают с револьвером на поясе.

Это представители порядка.

Француз, который ненавидит грека, рассказал мне, что единственный человек на борту, которого следует бояться, – это капитан. Напившись, Сорианидес бродит по кораблю в поисках добычи, тяжело дыша, как дикий зверь во время гона. В руках у него кусок льда, завернутый в резину. Стоит какому-нибудь малайскому подростку протиснуться через иллюминатор, чтобы подышать чистым воздухом на третьей палубе, как капитан одним ударом лишает его сознания и утаскивает в свою каюту, чтобы там садистски над ним надругаться. По словам француза, он как паук, который старательно тащит оглушенную стрекозу, собираясь сожрать ее у себя в пещере.

Из Сингапура мы десять дней плыли по Андаманскому морю, а погода все не улучшалась. И вот, наконец, вчера, ближе к закату, я заметил первые признаки приближения заболоченных, густых вод. Они, словно кровь, вытекают из жил Индии, из джунглей, неся в себе ее священную грязь.

При такой влажности трудно проспать больше двух-трех часов подряд, так что я встретил рассвет, прогуливаясь по палубе «Восточного Аполлона». Случай пожелал, чтобы я стал свидетелем церемонии сбрасывания мертвых тел в глинистые воды священной реки. Вдали за пеленой тумана едва виднелась Калькутта. Дурно пахнущие мешки падали в воду с глухим всплеском. Жуткого вида вороны, наверняка слетевшиеся с ближайших «башен молчания», набрасывались на них, но не успевали расклевать. При каждом таком всплеске Платон Сорианидес, стоявший неподвижно и державшийся даже не без некоторого достоинства, прибавлял десять фунтов стерлингов к своему личному счету.

Облокотившись на перила, я стоял на носу корабля и смотрел, как Индия посылает нам навстречу свой Ганг, словно прогнивший таран, действующий без насилия, но способный проникнуть на много миль глубоко в море. Главная река арийцев берет свое начало в мощном потоке ледниковых вод, спускающихся с тех самых высоких вершин, к которым я держу свой путь. Она пересекает тропические леса и равнины, словно нисходя из вечности в повседневность, к каждодневной суете людского муравейника. По пути река вбирает в себя жизненную силу, плоды, деревья, язвы прокаженных, искупавшихся на его порогах в надежде больше на духовное спасение, нежели на исцеление, и вот наконец образует эту огромную дельту, где бурлит убогая, но полная событиями жизнь, которую нашим презренным врагам-англичанам не дано понять.

Глава II
Калькутта, 1943. Маска один на один с врагами

КАЛЬКУТТА,
СЕНТЯБРЬ 1943 ГОДА

Должен признаться, что, когда «Восточный Аполлон» причалил в убогом, копошащемся в лихорадочной суете порту Каннинг, меня охватила тревога, подобная той, что испытывает актер накануне премьеры после многомесячных репетиций. Пришло время старательно изображать Роберта Вуда, преодолевая первые препятствия, расставленные нашим жестоким и бдительным врагом, который будет пристально следить за мной в течение всего долгого и трудного пути в Сикким [39]39
  Сикким – штат в Индии, в Восточных Гималаях, на границе с Тибетом.


[Закрыть]
и Тибет.

Я приближался к так называемой зоне «риска, обусловленного человеческим фактором», если пользоваться жаргоном людей Шелленберга, работающих в Аненэрбе. Хотя, возможно, в моей необычной миссии будет особенно велик риск, обусловленный нечеловеческими факторами.

Тщательно взвесив все варианты, мы предпочли путь, лежащий через Калькутту. Другие альтернативы, на первый взгляд более простые, были отвергнуты. Конечно, я мог бы проникнуть на советскую территорию вместе с нашими войсками, уже находящимися на грани поражения, и повторить путь фон Зеботтендорфа и Экарта, попав в Центральную Азию через сибирскую границу. Но было решено, что безопасность важнее скорости. По тем же соображениям мы отказались и от «китайского» пути.

На кишащем людьми пирсе были представлены все расы, касты и секты несчастной колонизированной Азии. Ветерок доносил сладковатый запах гниющих священных коров, лежавших с бесстыдно раскинутыми из-за вздутия ногами. Течением их относило к морю вместе с пристроившимися на брюхе грифами, которые вонзали в них клювы.

Запах пота портовых грузчиков, изнывающих больше от голода, чем под тяжестью неподъемных грузов. Ни с чем не смешивающийся запах выгоревших на солнце тюков из сизалевой пеньки. Время от времени в нос ударяют обжигающие волны карри из корзин бродячих торговок в фиолетовых и оранжевых сари, которые шествуют, словно высокомерные богини рынка, обходя распростертые тела парий и больных нищих.

В сторону нашего корабля направился британский таможенник. Толпа расступалась перед ним, как по волшебству, словно Красное море перед жезлом Моисея. [40]40
  «И простер Моисей руку свою на море, и гнал Господь море сильным восточным ветром всю ночь и сделал море сушею, и расступились воды» (Исх., 14,21).


[Закрыть]
Капитан пригласил его на борт, и таможенник расположился в капитанской каюте, скорее всего намереваясь проверить обычную документацию. Что касается меня, то я не сдвинулся с места, сохранив все ту же скучающую мину. Он выдерживал паузу сколько мог, но в конце концов у него не осталось другого выхода, кроме как самому подойти ко мне. Сорианидес уже все ему рассказал. Предваряя любые расспросы, я протянул ему паспорт. Судя по всему, мое молчание, последовавшее за кратким приветствием, которое я произнес с подчеркнутым оксфордским выговором, его обезоружило. Он изучил мою тщательно изготовленную фальшивку взглядом профессионала, наконец поставил печать и, отдав мне честь, звонко отрапортовал:

– Добро пожаловать, мистер Вуд!

Представитель пароходной компании занялся моим багажом. Я наблюдал, как он орудовал палкой, пытаясь протолкнуться ко мне по пирсу, и кричал: «Сэр Вуд! Сэр Вуд!», словно напоминая себе самому, зачем он здесь. Похоже, наш калькуттский резидент неплохо поработал. Все шло, как предполагалось.

Несколько улыбчивых носильщиков подняли мой багаж, и представитель компании подвел нас к старенькому «моррису», от которого тоже сильно пахло карри.

Платон Сорианидес, с гордостью убедившись, что меня приняли по рангу, помахал мне, стоя на капитанском мостике в засаленной майке, но в безукоризненной фуражке с позументами, как у тропического адмирала.

Как и было предусмотрено, мне забронировали номер в «Гранд-отеле», напротив Мейден-парка. Это была гостиница для людей с консервативными вкусами, в унылом британском стиле – как раз для Роберта Вуда, если бы судьба позволила ему прожить еще десяток лет и добиться звания академика, о котором он так мечтал.

Бенгальское общество оказалось таким, каким я его себе представлял по фотографиям, виденным в Берлине. Британским до карикатурности. Я без каких-либо трудностей представил свои рекомендательные письма из журнала «Нэшнл джеографик». Отставной генерал Килни, бессменный секретарь общества, выглядел намного старше, чем на фотографиях из нашего берлинского архива. Мы знали, это был респектабельнейший подлец, которого англичане сами отправили в отставку после знаменитых карательных операций в Кашмире. Его сместили в 1937 году в ответ на протест партии Конгресса. Это была настоящая победа Ганди, [41]41
  Ганди Мохандас Карамчанд (1869–1948) – идеолог и лидер индийского национально-освободительного движения, возглавлял партию Индийский национальный конгресс, боровшуюся за независимость от Великобритании. Его политическое и религиозно-философское учение, в основе которого лежит теория ненасильственной борьбы, получило название гандизма.


[Закрыть]
который доводит англичан до белого каления своей даосской [42]42
  Даосизм – китайское религиозно-философское учение. Основное понятие – дао, разработанное в трактате Лао-Цзы «Дао де цзин» (III–IV в. до н. э.), означающее податливость и неодолимость. Моральный идеал даосизма («у вэй») предполагает уподобление дао через недеяние, уступчивость, отказ от желаний и борьбы.


[Закрыть]
тактикой недеяния и ненасилия.

Старик Килни, не сводя с меня пристального взгляда, пригласил к себе в кабинет на чашку холодного чая. Он машинально прихлопывал мух мухобойкой, не переставая при этом рассказывать или, вернее, докладывать о британских победах в Северной Африке, которые, по его мнению, означали окончательный разгром Роммеля. [43]43
  Роммель Эрвин (1891–1944) – немецкий генерал-фельдмаршал, в 1942–1944 годах командовал немецко-фашистскими войсками в Северной Африке, Италии и Франции.


[Закрыть]

– Мне очень приятно, мистер Вуд, что вы решили порадовать нас своим присутствием. Война забрала с собой всех интересных людей. Остались только старые дураки вроде меня, вы со всеми постепенно перезнакомитесь, если задержитесь в Калькутте на какое-то время.

Я не заметил и тени иронии, которая вполне могла быть заключена в этой фразе. Я допил чай и пообещал вернуться, чтобы подготовить свое путешествие на север.

Идя по направлению к «Гранд-отелю», я подумал, что Роберт Вуд для меня – очень неплохая легенда. В этой роли я чувствовал себя комфортно и к тому же в безопасности, ведь только очень подробное расследование, в котором было бы не обойтись без телеграфа и на которое в любом случае ушел бы не один день, могло вывести калькуттских англичан на след этого самого Вуда. Пока они не заметят ничего подозрительного, то не станут ничего предпринимать. Вуд работал на британскую разведку на территории оккупированной Франции, обеспечивая связь с маки, [44]44
  Маки – французские партизаны


[Закрыть]
но сведения о его исчезновении (и еще менее того о его смерти) не могли еще дойти до Калькутты. Большое преимущество во времени служило мне защитой.

Оказалось, что, когда выдаешь себя за другого, это влечет за собой странные последствия, намного более ощутимые, чем если просто купить себе маскарадный костюм и начать подражать манерам персонажа, которого изображаешь. В каком-то смысле Роберт Вуд заново рождался, оживал, словно используя мое тело. Эта опасная мысль возникла у меня во время разговора с Килни, и я даже испугался, как бы Вуд не подпортил какой-то мой жест или мое тщательно отработанное произношение, чтобы подать знак своему соотечественнику, этому свирепому отставному мастифу.

У меня закралось подозрение, что в этой игре есть нечто дьявольское и комичное одновременно. Роберт Вуд служил неплохим прикрытием в моих передвижениях по империи, которую он готов был защищать даже ценой собственной жизни. Я знаю, что свою казнь он принял достойно. По правде говоря, я начинал опасаться Роберта Вуда, как будто тот в один прекрасный момент сумеет одержать верх, завладеть моим языком и телом, чтобы выдать меня.

Это было мое третье утро в Калькутте. Назначенный день настал. С хорошим запасом времени я отправился в библиотеку Бенгальского общества. Заполнил бланки на нужные мне книги и отдал их мисс Копперфилд, которая, естественно, оказалась пренеприятной старой девой, как и положено библиотекарше или почтовой служащей. Я заказал несколько изданий, не забыв и «свои собственные» статьи в сборнике Хирама Бингема [45]45
  Бингем Хирам (1875–1956) – американский археолог, историк, писатель и общественный деятель. Совершил несколько экспедиций по Южной Америке, в 1912 году группа ученых под его руководством в Перу открыла святилище инков Мачу-Пикчу, построенное в XV–XVI вв.


[Закрыть]
«Мачу-Пикчу. Цитадель инков» (Издательство Иельского университета, 1930) и в двух номерах «Нэшнл джеографик» – все, что значилось в каталоге. Не вредно было освежить в памяти публикации Вуда. Пока я ждал, появился Килни и пригласил заглянуть к нему и выпить неизменного колониального британского чаю, сравнимого с плазмой, которую вливают в вены умирающему.

– Я подумал, вам, наверное, одиноко среди мрачной роскоши «Гранд-отеля»… Может быть, знакомство с моими друзьями покажется вам не таким уж скучным. Здесь мы должны держаться все вместе, – и он пригласил меня к себе домой на какую-то вечеринку.

У меня было заготовлено несколько отговорок, но я быстро сообразил, что такой человек, как Вуд, нехотя поблагодарив, принял бы приглашение. Бывает, лучший способ не привлекать к себе внимания – это расположиться в центре гостиной. Мисс Копперфилд принесла книги, я завершил ритуал чаепития и направился к одному из длинных библиотечных столов. Было десять часов двадцать минут.

Я принялся перечитывать некоторые отрывки из работ Вуда по археологии Перу. Я внимательно изучил их на Пюклерштрассе во время подготовки, но здесь они производили на меня совсем другое впечатление. Я чувствовал себя призраком Роберта Вуда, читающим самого себя в калькуттской библиотеке. Я снова отыскал групповую фотографию без указания имен, где Вуд стоял рядом с Бингемом. В который раз отметил про себя, что волосы у него были прямее, чем у меня, более германские, без этой вьющейся надо лбом челки. Я постарался как можно внимательней вглядеться в слегка размытую фотографию, и мне показалось, что на губах Вуда мелькнуло подобие усмешки.

Я нашел в его статье о Мачу-Пикчу ту фразу, которую хотел перечитать: «Когда индейские носильщики отодвинули завесу из лиан, нас охватило чувство, которое может испытать лишь альпинист, после долгого восхождения оказавшийся на вершине. Перед нами простирался удивительный город, построенный на грани человеческих возможностей, практически между небом и землей. Без сомнения, это был скрытый от непосвященных город, где вызревали и хранились тайные знания и традиции инкских мудрецов амаутов. Мы были уверены, что обнаружили тот самый «языческий университет», о котором в XVII веке писал в своей хронике монах-доминиканец Галанча».

Угрюмые часы с бронзовым маятником пробили одиннадцать. Как и было условлено, в дверях появился человек, одетый с иголочки, который направился к столу мисс Копперфилд.

Он держался так, будто не был здесь ни полным новичком, ни завсегдатаем. Подождал, пока ему принесут заказанные книги, и направился к одному из длинных столов неподалеку от моего. Он сел на таком расстоянии от меня, чтобы я смог прочесть, что поверх сегодняшней газеты у него лежал именно шестой том Британской энциклопедии. Таков был условный знак, фотографии тоже не оставляли ни малейшего сомнения – это и был резидент, местный уполномоченный нашей разведслужбы, человек Шелленберга, прошедший специальную подготовку, чтобы организовать мое продвижение на север.

Мы как бы невзначай взглянули друг на друга, и я снова погрузился в чтение археологической статьи об открытии затерянного города инков. Я стал рассматривать фотографии невероятного Мачу-Пикчу, этого странного святилища, висящего на скалах высотой в три тысячи метров.

Как только траурные викторианские часы пробили двенадцать, я встал и, как всегда, когда бывал здесь, направился к крошечному бару, чьи окна выходили на цветущую галерею. Я заказал себе сандвич и чай. Вскоре появился и резидент, и мы с ним уселись за столик в саду. Мы завязали ни к чему не обязывающий разговор о погоде, об Индии, о войне. Он представился Милтоном Бруком и сказал, что преподает в Шотландском лицее. Явилась и мисс Копперфилд. Когда она съела свой ланч и вернулась обратно к себе в клетку, Брук шепнул мне, что все в порядке, английские ищейки не ведут за мной особого наблюдения.

– Но главная гарантия нашей безопасности – нестабильность ситуации, – сказал он. За вами не особенно присматривают, потому что они переправляют всех своих людей на африканский фронт. Да и внутри страны все непоправимо рушится…

– Ганди?

– Да. Англичане уже потеряли контроль над многими провинциями. Движение пассивного сопротивления нарастает.

Брук рассказал мне, что люди из внешней разведки, находящиеся у него под началом в Калькутте, не успевают отслеживать все отправки войск и оружия и сообщать о них.

– Полки сипаев за полками… – пробормотал он с мрачным видом.

В нем угадывалась тревога, предчувствие поражения, которое положит конец его властолюбивым планам. Он наверняка уже придумал, куда бежать, чтобы спастись. Обоснуется где-нибудь в дальних краях, прихватив с собой то, что останется от кассы. Было видно, что человек он умный, не зря выбор пал на него. Быстрый, как у птицы, взгляд, свойственный профессии. Роль предателя порядком его утомила. Брук не обладал даром тех шпионов, которые способны относиться к своей работе со спортивным азартом. Я почувствовал какой-то намек на гомосексуальность – подавленную, печальную гомосексуальность преподавателя английского колледжа.

– Мы тщательно изучили две дороги, ведущие на север. Наименее рискованный путь, который, к тому же, вызовет меньше всего подозрений, – это дорога на Дарджилинг, [46]46
  Дарджилинг – курортный город на Севере Индии в Восточных Гималаях.


[Закрыть]
горный курорт, где отдыхают богатые англичане. Это недалеко от границы с Сиккимом. У нас там есть надежные люди.

Брук не советовал мне в нынешних обстоятельствах ехать по Даккской [47]47
  Дакка – столица Бангладеш.


[Закрыть]
дороге, которую мы в Аненэрбе сочли наиболее безопасной или которая, во всяком случае, почти не контролировалась британцами.

– Там действуют бирманские партизаны, и за последние три недели мы потеряли трех внедренных туда агентов.

Брук дал мне понять, что благодаря своему положению во внешней разведке он имеет некоторое представление о моей миссии, и принялся рассуждать о ситуации в Китае, о разногласиях между националистическими силами Чан Кайши [48]48
  Чан Кайши (1887–1975) – китайский маршал, с 1927 года возглавлял националистическую партию Гоминьдан, которая правила в стране до победы Мао Цзэдуна в 1949 году. Позднее руководил правительством Тайваня.


[Закрыть]
и яньаньскими [49]49
  Яньань (Шеньси) – провинция в Китае, где начиная с 1934–1935 годов базировались войска китайских коммунистов во главе с Мао Цзэдуном.


[Закрыть]
коммунистами.

– Вот где мы могли бы воспользоваться ситуацией и провести хорошую политическую работу, упреждая события. Только бы не опоздать… – сказал он. – Хотя, по-моему, Индия и Китай уже окончательно ускользнули из рук англичан, какими надеждами бы те себя ни тешили и чем бы ни закончилась война… – решился он высказать свои сомнения.

Пора было расходиться. Он сообщил мне условные знаки, с помощью которых мы могли выйти на связь, и подробности нашей следующей встречи.

Когда я возвращался назад к своему столу, Килни выскочил мне навстречу из своего кабинета:

– Мистер Вуд, давайте как-нибудь на днях обязательно организуем ваше выступление с рассказом об археологических экспедициях по Южной Америке! Вот увидите, какой огромный интерес это вызовет у членов нашего маленького библиотечного клуба!

Я был одет самым подобающим образом. Брук, который как-никак был англичанином, позволил себе поиронизировать: «Прекрасно. Как будто сам Вуд приехал в Индию и все еще следует советам своего отца».

Просторный белый льняной костюм, полосатый шелковый галстук, широкополая шляпа из панамской соломки. В Сингапуре я купил малаккскую [50]50
  Малакка – полуостров в Юго-Восточной Азии, принадлежит Малайзии и Таиланду.


[Закрыть]
трость, которая вполне могла бы сойти за семейную реликвию. Эта вещица – такое же воплощение британского имперского духа, как и колониальный шлем. Это и орудие власти, и проекция указующего перста, и грозящий жезл. Как только я вытягиваю ее, таксисты останавливаются. Когда я иду по улице Гордон, стоит мне выставить ее вперед, как нищие и больные расступаются, давая дорогу. Надо сказать, я без труда научился пользоваться этой тростью. По-моему, ничто так не помогает освоиться в чужой действительности, как хороший маскарадный костюм.

Необходимость бытьРобертом Вудом неожиданно стала меня тяготить. Мне приходилось возвращать к жизни человека, к смерти которого я сознательно приложил руку. Меня преследовали неприятные воспоминания о тайном совещании, которое полковник СС Вольфрам Зиверс созвал в нашей резиденции на Пюклерштрассе. Он спросил:

– Итак, все согласны? Мне бы хотелось, чтобы решение было единодушным. Речь идет об агенте, которого мы могли бы обменять на одного из наших людей… Все голосуют за немедленное уничтожение?

Я почувствовал себя зажатым в угол. Сама жизнь припирала меня к стенке. Пока что я был интеллектуалом, человеком, далеким от грязной работы. До сих пор я, по решению моего учителя Карла Хаусхофера, принадлежал к утонченной элите, творившей трудную и величественную духовность национал-социализма.

Когда полковник Зиверс посмотрел на меня пристальным взглядом, я понял, что настало время полностью разделить ответственность. Что Фауст перестал быть классическим текстом моей золотой гёттингенской поры, что и мне теперь придется кровью подписать договор во имя Возрождения. Я сказал:

– Да, я голосую за уничтожение Роберта Вуда.

В тот день было как-то особенно холодно, за окном в темноте шел снег, в луче фонаря виднелись медленно падающие снежинки. Я впервые убил человека и, кажется, сумел осознать это как свой долг.

Калькутта. Каликут. Город, посвященный богине Кали, [51]51
  Кали – богиня индуистского пантеона, воплощает губительную сторону божественной энергии Шивы, изображается черной, в ожерелье из черепов и с ритуальными ножами. Культ Кали, связанный с кровавыми жертвоприношениями, больше развит в различных сектах, чем в традиционном индуизме, и особенно распространен в Бенгалии. Название бенгальской столицы Калькутта восходит к имени богини.


[Закрыть]
в смерти зачинающей жизнь. Десятки тысяч существ, выброшенных в жизнь, в простое существование ради смерти, ради наслаждения или боли, которые приносит с собой каждый день. На закате эти миллионы обездоленных улягутся в каких-нибудь грязных углах и вознесут благодарения Кали и Шиве [52]52
  Шива – один из верховных богов индуистского пантеона, наряду с Брахмой и Вишну. Олицетворяет созидающее и разрушающее начало в мире, в танце регулирует мировой порядок, воплощает мужское начало универсума. Изображается четырехруким и четырехлицым.


[Закрыть]
за то, что «протянули еще один день». Вот и все. Пребывать здесь, а не на молчаливых просторах смерти или воплотившись в какое-нибудь животное или чудище, чья жизнь еще тяжелее этой. Они кланяются в темноте и бормочут свои хвалы.

Многоцветие рынков под ослепительным солнцем. Шафрановые, фиолетовые, красные, розовые сари на толстых женщинах, у которых в центре лба нарисована алая точка – космический глаз, врата познания. Эти матроны прохаживаются, улыбающиеся и властные, неся жареную снедь, корзины с пончиками, ленты с молитвами. Пахнет перцем, помидорами, манго, жженым сахаром, ладаном. Грифы кружат над толпой, всегда готовые броситься на причитающуюся им падаль. Покачиваясь, бродят голодные священные коровы, все в язвах и в червях. То тут, то там они роняют ящик лука или помидоров, тогда слышится смех и почтительные возгласы. Они проходят мимо нищего, тот лежит, задрав одежду, демонстрируя свои язвы, словно роскошные награды, которыми одарила его Кали, богиня смерти.

Отшельник с кипенно-белой бородой и благородным взором, в белом хитоне, в сандалиях и с посохом словно ждет на пороге в иной мир. Молятся йоги, живущие нищенством, уже лет десять или того больше не сходя со своей циновки. Учителя, спящие на ложе из гвоздей и битого стекла. Посвященные, которые передвигаются по-собачьи, с давным-давно сросшимися руками: ногти у них проросли сквозь парализованные ладони и торчат с другой стороны, словно когти из слоновой кости.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю