Текст книги "Повелитель Человечества (ЛП)"

Автор книги: Аарон Дембски-Боуден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

Впереди между деревьями она увидела одну из охотничьих собак, которая оказалась наполовину машиной, а наполовину зверем. На месте содранного меха виднелись части робота, словно животное пострадало в несчастном случае и у хозяина нашлись кредиты на дорогостоящий машинный синтез. Челюсти зафиксировали в открытом положении, и изо рта выступало оружие. За ней стояла женщина, имперская женщина, с бритой головой и татуировками орлов на коже. Она была облачена в золото и бронзу под красным плащом. Её глаза были столь же мёртвыми, как взгляд тела на незажжённом погребальном костре.

Скойя свернула и, спотыкаясь, побежала на запад. Бесполезно. Она услышала приближавшуюся сзади собаку, скрип механических частей. Зверь бросился на неё и сбил с ног. Он стоял над ней, рыча. Оружие во рту уставилось на лицо девушки.

Золотая женщина с мёртвыми глазами приблизилась и впервые на памяти Скойи духи замолчали.

Нет, не просто замолчали. Изгнаны. Ушли.

– Оставьте меня в покое, – сумела произнести девушка. – Пожалуйста. Я не сделала ничего плохого.

Пожилая женщина не ответила.

Скойя прерывисто дышала в возникшей после ухода духов тишине и смотрела в ледяные мёртвые глаза женщины:

– Я ничего не вижу внутри вас, – пробормотала она дрожащими губами. – У вас нет души.

Глоссарий

Achaemenid region – Ахеменидский регион

Ennara Towers – башни Эннара

Great Work – Великая Работа

Urshan Steppes – Уршанские степи

Пять

Вестник скорби

Беженцы

Реквизиция

Руки не слушались Зефона, как не слушались каждый день. Металлические пальцы поднялись над тонкими струнами старинной арфы и прекратили дрожать только, когда он перестал думать о них.

Зефону было известно научное объяснение этого недуга, он помнил отчёты о различных неудачных попытках установить биологические и технологические связи в районе локтей, где его обрубленные руки соединялись с бионическими конечностями. Проводящие нервные и мышечные пути передавали не всю информацию от мозга. Достаточно распространённая ошибка фузионной хирургии при работе с грубыми имплантатами в человеческом теле, но насколько он знал, он являлся единственным из живых космических десантников, который страдал от полного отторжения аугметики.

Разумеется, именно поэтому он здесь. Он знал это, пусть даже его братья обладали слишком большим состраданием, чтобы называть произошедшее изгнанием. Ты не можешь сражаться в легионе, не говоря уже о командовании ударной группой, если не в состоянии нажать на спусковой крючок или обращаться с клинком.

И поэтому он с демонстративным желанием согласился отправиться на Терру. Он принял изгнание, притворившись, что считает честью стать одним из участников крестового воинства. Он стоял с другими представителями каждого легиона космического десанта, размещёнными на Тронном мире, и говорил от имени своих братьев.

“In Hoc Officio Gloriam” прочитал он слова на базальтовых клятвенных табличках прецептории. “В этом долге есть честь.”

Весьма сомнительная честь на взгляд Зефона. Особенно сейчас, когда Тронный мир больше не доверял восемнадцати легионам. Он был одним из всего двух Кровавых Ангелов в рассчитанном на тридцать легионеров монастырском посольстве, которые составляли крестовое воинство. Он не видел больше никого из них, даже брата по легиону Марка. Он забросил бесполезные обязанности в прецептории, больше не желая работать с непроверенными списками мёртвых и записывать их имена. Когда галактика горела, никакие достигавшие Терры отчёты нельзя было считать сколь-либо надёжными. От его легиона и примарха вообще не поступало сообщений. И что ему теперь нужно скрупулёзно вырезать имя каждого Кровавого Ангела на бронзовых погребальных табличках в залах Павших?

Безумие. Хуже, чем безумие. Бессмыслица.

Сангвиний жив. Легион жив.

Поэтому он удалился в свои личные покои, где его ждала другая работа.

Сравнительно мало людей знали правду о том, что многие самые прекрасные произведения искусства во всём Империуме – фактически во всей истории человечества – демонстрировались только в недрах военных кораблей и пограничных крепостей Кровавых Ангелов. Витражи, которые никогда не увидят настоящего солнечного света; статуи метафорических богов и полубогов, сражавшихся с существами из мифов и легенд; картины, нарисованные забытыми и вновь открытыми техниками, представленные в мучительных подробностях. Все они останутся незамеченными, как и оркестры музыкальных инструментов, на которых никогда не сыграют для человеческих ушей.

Воины IX легиона не пошли путём солдат-ремесленников III. Дети Императора ваяли, рисовали и сочиняли для достижения совершенства. Они создавали великие произведения, чтобы показать превосходство над тем, что было создано руками слабых людей. В процессе творения они возвеличивали себя над другими.

Этот внешний гордый акцент являлся анафемой для Зефона и многих его братьев. Создание искусства в песне, прозе или камне должно было отражать природу человечности, служить шагом вперёд в понимании расстояния между людьми и их эволюционировавшими хранителями из легионов. Как и все легионы, Кровавые Ангелы были рождены и созданы для битв, их списки чести не уступали другим, а доблесть, не подлежала сомнению. Но вдали от глаз братских легионов они прославляли культуру просвещения: они стремились не просто понять природу человека, но и понять расстояние от породившей их расы, за которую они должны сражаться и умереть.

Зефон, племенной мальчишка, который до двенадцатого лета глотал пыль в голодные сезоны и с сородичами убивал мутантов, учился играть на арфе. За век он добился превосходных результатов, и его музыкальный дар соперничал с его талантами на поле битвы.

Пока всего одна битва не украла оба этих дара. Все надежды оборвал ксеноклинок, отрубивший руки, искалечивший ноги и швырнувший его в пропасть унижения.

После девятой бионической операции, апотекарии легиона предложили ему взглянуть в глаза нежеланной реальности. Трансплантаты прижились, как и должны были прижиться. Его физиология просто не подходила для аугметики.

Он продолжал музицировать, вымучивая из арфы нестройные резкие мелодии трясущимися и соскальзывающими металлическими пальцами, как продолжал и тренироваться с болтером, теперь каждая пятая попытка нажать на спусковой крючок оказывалась успешной. Это было значительным улучшением.

Меткость пострадала не меньше. Хотя новые руки обладали силой старых, даже мельчайшая дрожь сбивала некогда идеальную точность стрельбы. Владение клинком пострадало столь же жестоко. Всё идеальное равновесие и ловкое маневрирование свели на нет случайные подёргивания и спазмы восстановленных суставов ног.

Поэтому его и изгнали. Поэтому и отправили на Терру.

In Hoc Officio Gloriam. В этом долге есть честь. Сколько раз эти слова заставляли его улыбнуться.

Он снова положил руки на прекрасные струны, и едва они начали подёргиваться, как дверной звонок издал монотонный вой.

Зефон замер, инстинктивно посмотрев на стойки с оружием вдоль стены. У него не было посетителей вот уже добрый год, начиная с последней встречи с Сигиллитом, когда Малкадор отклонил очередную просьбу Кровавого Ангела предоставить ему небольшой фрегат и разрешить отправиться на поиски своего легиона. Тридцатую подобную просьбу.

Зефон встал, отложил арфу и преодолел спартанскую камеру, чтобы повернуть колёсный замок двери. Левая нога тихо жужжала механикой в бедре и колене, заменявший правую ногу коготь с четырьмя металлическими пальцами лязгал о пол.

Когда дверь повернулась на давно несмазанных петлях, Зефон столкнулся с высокой фигурой кустодия, который держал в руке четырёхметровое копьё стража. Огромные доспехи урчали. Глазные линзы конического шлема блестели.

– Я ищу Вестника скорби, – произнёс кустодий.

Без брони и облачённый только в чёрную тунику Кровавый Ангел почувствовал себя не в своей тарелке рядом с воином в полном доспехе. – Вы нашли его.

– Вы не соответствуете моим ожиданиям, – признался кустодий. Он расцепил печати на горжете и снял шлем, показав нестареющее лицо с ритуальными урханскими шрамами, которые словно ручейки слюны протянулись пятью линиями по подбородку и горлу. – Меня зовут Диоклетиан, вы и в самом деле Вестник скорби?

Услышать титул во второй раз оказалось больнее, чем в первый. Зефон не до конца понимал почему. – Это был мой титул, когда я вёл воинов в бой, – ответил он. – Вы выглядите разочарованным.

– Так и есть. Я ожидал чемпиона в изгнании, а нашёл бионического калеку. Но моё разочарование не имеет значения. Активируйте ваших сервиторов-оружейников и приготовьтесь к бою.

Зефон возненавидел чувство нескрываемой надежды, которое выросло в нём после этих слов. Позор жёг его. – Полагаю, вы знаете, что Сигиллит запретил любому участнику крестового воинства действовать без печати его власти.

– Я избавлю вас от лекции, где власть Сигиллита начинается и заканчивается, когда дело касается Кустодианской гвардии и её действий. В нашем же случае именно он рекомендовал вас. Теперь быстрее приготовьтесь к бою, Вестник скорби.

Кровавый Ангел неохотно поднял руки, показывая предплечья, которые, начиная с локтей, целиком состояли из металлических распорок, пластин и мышечных кабелей. Вероломные пальцы, словно специально дёрнулись.

Диоклетиан смотрел несколько секунд. Он моргнул. – Есть ли какой-то смысл в ваших увечьях, который я должен понять?

Зефон опустил руки. – Я не могу стрелять из болтера. Руки не слушаются.

– Вы хотя бы можете держать меч?

Зефон задумался, не издеваются ли над ним, хотя не мог понять зачем. – Плохо, – признался он.

– Ваша инвалидность принята к сведению. Теперь активируйте ваших сервиторов-оружейников. Как только будете готовы, следуйте за мной.

– Куда?

– Сначала в Себераканский изоляционный комплекс через Офиукуские колоннады, затем в залы памяти Объединения.

– Не понимаю. Зачем?

– Понимание придёт со временем. Пусть на первом месте будет послушание. – Диоклетиан снова посмотрел долгим бесчувственным взглядом, омрачённым единственным морганием.

“Как, – задумался Зефон, – этих золотых аватаров могут считать человечнее нас”?

– Кустодий? – спросил он.

– Я жду вас, – ответил Диоклетиан. – Моё терпение не бесконечно, Вестник скорби.

Зефон подошёл к настенному коммуникатору и набрал код, вызвав трэллов-оружейников. – Учитывая обстоятельства лучше подойдёт “Зефон”, спасибо.

– Если вам так угодно. Согласен, что в титуле есть что-то невыносимо театральное, особенно для калеки.

Зефон почувствовал первые ростки гнева, и, кровь Сангвиния, это и в самом деле оказалось желанное чувство.

– Вы первый кустодий, с которым я разговариваю, – произнёс он. – Все из вас так прямолинейны?

– А все из вас так упиваются жалостью к себе? – Диоклетиан смотрел, словно собирался улыбнуться, но выражение лица не изменилось. – Теперь поторопитесь, пожалуйста. Вы не единственная потерянная душа, которую я должен сегодня вернуть.

– Потерянная душа?

– Я же сказал вам, что мы направляемся в Себераканский изоляционный комплекс.

Кровавый Ангел прищурил светлые глаза. Себеракан был местом для предателей, которые встали под знамя магистра войны. – Возможно, я не уловил какую-то шутку в ваших словах, кустодий.

– В моих словах нет никакой шутки. Теперь следуйте за мной. Нам предстоит освободить несколько заключённых.

Вместе они шли по Императорскому дворцу. Диоклетиана раздражало всё, что он видел. Он и Зефон шагали рядом по шумным коридорам, раздвигая паломников и беженцев на своём пути. Благодаря шлемам оба воина могли оградить себя от потного солёного зловония немытой кожи и грязного дыхания. Диоклетиан проворчал в отвращении, закрывая вокс-решётку и полагаясь на встроенную систему воздухоснабжения доспеха. Молитвенные залы Офиукуских колоннад заполняли бездомные отбросы войны, кашляя, сопя и бормоча. Иногда плача.

Он чувствовал, что они смотрят на него. В осуждающих глазах, несомненно, был вопрос, почему Диоклетиан и его братья не спасли их всех и ещё не выиграли галактическую войну. Их невежество бременем висело на его плечах. Эту реакцию пусть и с натяжкой можно было бы назвать благородной. Намного менее благородным было его раздражение идиотской животной слабостью в беспомощных глазах. Почему они здесь? Почему они не остались среди звёзд и не сражались за родные миры?

– Что-то беспокоит вас? – спросил Зефон.

– Эти отбросы, – ответил Диоклетиан. Он сразу же пожалел о своей откровенности, когда космический десантник пренебрежительно хмыкнул, и кустодий внезапно почувствовал опасность быть втянутым в разговор.

– Эти отбросы – то, за что мы сражаемся, – произнёс Зефон. Кровавый Ангел указал рукой в перчатке, заставив сервомоторы доспеха зарычать. Несколько ближайших людей отпрянули, благоговение быстро сменилось страхом. – Эти люди, – продолжил Зефон. – Они то, за что мы сражаемся.

Диоклетиан фыркнул, звук получился мокрым и неприятным. – Я сражаюсь за Императора.

– Мы сражаемся за мечту Императора, – сразу ответил Зефон. – За Империум.

– Семантика, без Императора Его мечта никогда не осуществится. Только Он может воплотить её. Больше никто.

– Значит, мы оба правы.

“Твои заблуждения не уступают твоим увечьям”, – подумал Диоклетиан. – Мне кажется, космический десантник, – всё же произнёс он, – что слишком многие из вас решили, что сражаются за Империум, а не Императора. Возможно, если бы вы мыслили, как Десять Тысяч, то мы не оказались бы там, где оказались, и не готовились бы к концу всего, что знаем.

К счастью Зефон, наконец, замолчал.

Диоклетиан вошёл в большой зал – некогда место с рядами статуй и просторными широкими окнами, теперь превратившееся в убежище для отбросов и трусов, которым следовало выдать лазерные ружья, запихнуть в транспортные корабли и отправить на передовую. Он позволил своему взгляду – и прицельной сетке – перемещаться по толпам грязных беженцев, стоявших вдоль стен молитвенного зала. Они собирались группами вокруг сервиторов, которые принесли поддоны с сухими пайками и обезвоженными протеиновыми продуктами.

Но молчание Кровавого Ангела продлилось недолго. – Вы говорите, что мы сражаемся за Императора, а не за Его Империум. Тогда напрашивается следующий вопрос: без Него мы вообще сражались бы? Нужно ли создавать эту великую империю, если Он – единственный, кто способен её возглавить? Мы посвятили себя бесполезной битве.

– Вы говорите о невозможном, – громко ответил Диоклетиан, верный и непреклонный. – Человечеством нужно управлять. У него есть правитель. Закончим на этом.

И всё же от незнакомых рассуждений по коже побежали мурашки. Без Императора, который будет править? Какие меньшие умы возложат на себя мантию командования вместо Него? Во скольких бесчисленных случаях они не сумеют исполнить Его планы?

Такие мысли были лишними и отвлекали. Он чувствовал, как они замедляют его, чувствовал, как они чёрным ядом бежали по венам.

Оба воина автоматически остановились, когда перед ними появились две фигуры. Копьё Диоклетиана устремилось вперёд размытым пятном безжалостной точности, остановившись у горла одного из беженцев. От быстро рассечённого воздуха острый край пел тихим металлическим перезвоном.

– Священное Объединение! – прошипел Зефон по воксу. – Что вы делаете?

Диоклетиан смотрел в широкие глаза маленького мальчика, не старше семи или восьми стандартных терранских лет. Стоявшая рядом с ним фигурка была ещё меньше, сестра мальчика, судя по однородному цвету кожи и строению лица, на год или два младше. Диоклетиан не слишком хорошо определял возраст неизменённых людей. Она смотрела на кустодия широкими испуганными глазами. Из толпы раздался жалобный крик их матери. Оба детских рта широко открылись, губы дрожали.

Диоклетиан отвёл клинок от горла мальчика и снова активировал решётку шлема, чтобы его могли услышать. – Мои извинения, – серьёзно и официально произнёс он. Дети вздрогнули от грубого изменённого воксом голоса.

Зефон медленно протянул руки и снял шлем. Он стоял с непокрытой головой перед двумя детьми, когда их мать добралась до них. Мальчик воспротивился её попыткам увести себя, вырвался и снова встал перед Диоклетианом:

– Вы – Император?

Диоклетиан стоял неподвижно. – Это – шутка? – спросил он, заставив мальчика снова вздрогнуть от голоса.

Зефон с горьковато-сладкой улыбкой посмотрел сверху на мальчика. Он стал медленно присаживаться, красный доспех громко скрежетал, пока легионер не опустился на колено перед ребёнком. Даже тогда он был в три раза выше мальчика.

– Нет, дитя, – ответил Кровавый Ангел. – Он – не Император. Хотя он очень хорошо знает Императора.

Слёзы побежали из уголков глаз мальчика. Грандиозность бронированных гигантов перед ним заполнила его чувства, от ошеломительного подавляющего эффекта красного и золотого цветов до гула активных доспехов. Нескрываемое благоговение читалось на его юном лице. Благоговение, отчаяние и испуганная необходимость.

В воксе раздалось недовольство Диоклетиана, и Зефон услышал бы его, если бы не снял шлем. Зефон остался слеп и глух к раздражению кустодия или просто решил проигнорировать его.

– Как тебя зовут, малыш?

– Дарак.

– Дарак, – повторил Кровавый Ангел. – Меня зовут Зефон. И каким бы величественным ни был мой спутник, он – не Император. Что случилось, дитя?

Мальчик, запинаясь, ответил. – Я… я хочу спросить Императора, когда мы сможем вернуться домой. Мои родители всё ещё там. Мы оставили их. Нам нужно было добраться до эвакуационных кораблей.

Диоклетиан посмотрел на женщину, защищавшую маленькую девочку. Значит не мать. Строение её лица имело признаки семейного сходства, указывая на генетическое родство. Возможно тётя или старшая двоюродная сестра. Он убрал прицельную сетку с испачканного лица, отбросив её, как и свой мимолётный интерес.

Зефон всё не собирался двигаться дальше. – Ясно, – сказал Кровавый Ангел. – И какой мир ты называешь домом?

– Блейс. Мы с Блейс.

Зефон кивнул, словно хорошо знал мир. Диоклетиан сомневался, что хоть кто-то из IX легиона ступал на это захолустье:

– Далеко вам пришлось лететь, – продолжил Кровавый Ангел. – Добро пожаловать на Терру, Дарак. Вы здесь в безопасности.

Пока в безопасности, – молча добавил Диоклетиан.

– Кто ваши родители? – спросил Зефон мальчика. – Если они сражались, то должны быть солдатами?

Мальчик кивнул:

– Они сражались с серыми людьми-машинами с Марса.

– Мои родители тоже были воинами, – сказал Зефон, не став упоминать, что они умерли более века назад в задушенных радиацией пустынях второго спутника Ваала. Их прах уже давно превратился в отравленную пыль на ветрах пустоши.

Мальчик, Дарак, посмотрел на Диоклетиана. – И ваши родители солдаты?

– Нет, – ответил Диоклетиан. – Они давно скончались. Моя мать была рабыней, которая умерла от дизентерии, а отец королём варваров, казнённым лично Императором за сопротивление принципам Объединения.

– Что…?

– Разговор закончен, – сказал Диоклетиан мальчику.

Дарак прищурился и посмотрел на Диоклетиана, а затем снова на Зефона. – Я хочу вернуться к родителям. Я хочу попросить, чтобы Император направил космических десантников, – заявил он с мучительной убеждённостью. – Император же может направить вас, да?

– Может, – согласился Зефон, – и возможно Он направит. Я спрошу Его о планах про Блейс, когда предстану перед Ним в следующий раз.

У Диоклетиана комок застрял в горле от надежды в глазах мальчика. Он прекрасно знал, как много глаз наблюдало за этим бессмысленным разговором.

– Долг зовёт, – коротко сказал он.

– Действительно, – ответил Зефон. – Теперь, Дарак, мне нужно исполнить свой долг перед Императором. Спасибо, что нашёл время поговорить со мной.

Мальчик молча кивнул. Зефон надел шлем. Из-за вокс-решётки его голос стал резким и протяжно скрипучим. – Присматривай за сестрёнкой, Дарак.

Дарак направился к тёте и сестре, последняя тихо всхлипывала, напуганная Диоклетианом. Кустодий шагал рядом с Зефоном. Если раньше взгляды сгрудившихся беженцев раздражали Диоклетиана, то теперь они почти просверливали его доспехи.

– Вы – бессмысленное и сентиментальное существо, – сказал Диоклетиан по воксу своему новому спутнику.

Он услышал, как Зефон вздохнул на ходу. – Вы сказали, что я разочаровал вас, кустодий. Уверяю вас, это чувство взаимно. Я и не думал, что беседа с одним из Десяти Тысяч обернётся таким бессердечным разговором.

Диоклетиан не счёл его замечание достойным ответа

Он надеялся, что Керии с генерал-фабрикатором повезёт больше.

Нарушитель.

Это было первой мыслью Кейна. Ни личность нарушителя, ни когда осквернитель достигнет внутреннего святилища. Он даже не подумал о том, что же произошло настолько важное, что заставило чужака углубиться в катакомбы. Сам факт появления нарушителя стал его первой раздражающей мыслью. Сама дерзость появления.

Нарушитель.

Нарушители прерывали музыку. Они становились фальшивыми нотами посреди ритма грохочущих молотов и огненного дыхания. И это нарушение оказалось отвратительнее, чем большинство.

Загрей Кейн позволил себе отстраниться от гармонии в сердце песни железа и огня литейной. Отстранение происходило на трёх уровнях – духовном, физическом и познавательном. Сначала он выгрузил когнитивное сознание из ноосферных инфокластеров, где осуществлял одновременное руководство и управление несколькими тысячами слуг. Резкая потеря бесконечной информации стала дырой в его душе, когда голос Великой Работы затянуло во внезапную тишину.

Затем физически покинул командную колыбель, при помощи четырёх механических рук протащил себя вдоль нависающих стальных балок и опустился на гусеничную платформу, в которой располагалась нижняя половина его тела. Покалывающее давление подключения/отключения пронзило онемевшие и лишённые нервов внутренности, пока металлические провода извивались в аугметированные кишки. Установленное волкитное и гравитонное оружие вставило кабели в разъёмы на спине, плечах и позвоночнике. Орудия активировались, а затем сложились возле грудной клетки или прижались к горбатой спине.

Наконец, когда гусеницы бронированной платформы загрохотали вдоль лесов, покачиваясь и приближая его к посетителю – нарушителю – он стал готовиться к утомительным и неизбежным неточностям, которые являлись неотъемлемой частью общения с непросвещёнными людьми, вынужденными общаться на нечистом несовершенном языке.

Пока литейная грохотала, ревела, лязгала и гремела вокруг него, генерал-фабрикатор резко остановился перед стройной фигурой Рыцаря Забвения. Как и ожидалось, она носила перекрывающие друг друга золотые пластины своего ордена поверх традиционной бронзовой облегающей кольчуги. Волосы были собраны в воинский пучок, что также соответствовало его ожиданиям, как и застывшая дыхательная маска, также полностью совпавшая со снаряжением, обычно приписываемым Сёстрам Тишины. Её лицо отмечали чернильные символы – красная имперская аквила на лбу – словно её преданность и так не была очевидна.

А вот плачевное состояние военного снаряжения вызвало его интерес. Комплекс датчиков на месте левого глаза выпустил короткий мерцающий гололитический луч на доспехи Рыцаря Забвения, фиксируя характеристики незнакомых повреждений, нанесённых отдельным слоям. Интригующе. Очень интригующе.

Она поздоровалась последовательностью жестов. Кейна впечатлило, что она упомянула все двенадцать его полных титулов. Мало кто не из рядов марсианских Механикум знал и использовал подобные формальные нормы.

Загрей Кейн посмотрел на неё. Его голос раздался из аугмитера в горле, который представлял собой конструкцию из чёрной стали и полированной бронзы с человеческими зубами, и напоминал рычащую усмешку посередине шеи:

– Назовите причину вашего вторжения.

Она сделала три коротких жеста рукой.

– Я не считаю, что вообще “изменяюсь”, – сказал генерал-фабрикатор Священного Марса. Он поправил одной из четырёх рук почерневший от кузни и потемневший от пепла красный капюшон. – Изменение подразумевает возможность вырождения. – Мои перемены – эволюция, Рыцарь Забвения. Ещё один шаг к божественности. Теперь повторяю: назовите причину вашего вторжения.

Она назвала своё имя, не сказав ни слова. Её идентичность была бесполезна, но Кейн не стал обращать на это внимания. Однако разочарование росло. Если они были бы связанны ноосферным массивом данных, этот разговор – и каждая его деталь – уже завершился бы, а не скрывался за вступительным обменом любезностями.

– Я наблюдаю за расположением, развёртыванием и вооружением нескольких миллионов солдат и нескольких сотен флотов, Керия. Кроме того фабрикатус-локум Тримейя транссвязана со мной в соответствии с новыми заветами Марса. Мне известно всё произошедшее на совете иерархов и известно о гибели аднектор-примуса Менделя. Ваше демонстративное следование формальным нормам – напрасная трата моего времени.

Она ответила жестами, ни один из которых не оказался извинением. Наконец они перешли к сути дела. Пока её руки двигались из закрытого железом рта Кейна – его настоящего человеческого рта – показалась маслянистая слюна хладагента, когда он тяжело задышал, не надолго отказавшись от автоматических респираторных процессов кибернетических лёгких. Соединённые со спиной тяжёлые гравитонные пушки активировались, наглядно отражая его размышления.

– Понимаю, – произнёс он. – Сообщите подробности.

Керия протянула инфопланшет, который Кейн взял, используя одну из множества расположенных в подбрюшье вспомогательных сегментированных серворук. Три тонких пальца выхватили инфопланшет у Рыцаря Забвения, и устройство немедленно исчезло в складках мантии, встав в полость для загрузки данных между рёбрами.

Мимолётную секунду информация танцевала в его глазах.

И впервые за многие месяцы генерал-фабрикатор Загрей Кейн испытал неуверенность. – Это – значительная заявка реквизиции, – заявил он, но не стал возвращать инфопланшет, несмотря на явное приуменьшение в словах. В единственном требовании реквизиции она просила столько боевого железа и военной плоти, сколько Механикум предоставили для Великой Работы за последние два года.

Керия кивнула, задав вопрос руками.

– Да, – раздался ответ. – Боеприпасы предоставить проще всего и это будет сделано. Мы также можем собрать больше работников кузни для трэллов и боевых сервиторов, в которых вы нуждаетесь. Когорты Кибернетики отзовут со всех безопасных миров в сегментуме Соляр, а по всем ближайшим системам отправят боевой призыв культистам Мирмидии, чтобы компенсировать значительные расходы из-за вашего запроса. Но очень важно, чтобы вы понимали, о чём просите. Это существенно и потенциально опасно сократит силы Механикум на Терре, а также наше участие в активных сферах конфликта Солнечной войны.

Керия решительными движениями подтвердила понимание.

Кейн ненадолго замолчал, вычисляя, вычисляя…

– Божественные доспехи, которые вы запрашиваете, также можно предоставить, хотя и не в требуемых объёмах. Столько на Терре просто нет. И они будут списанными или в лучшем случае восстановленными из военных трофеев, что потребует повторного освящения именем Омниссии. Даже дом Террин направил свои божественные доспехи к звёздам сражаться с магистром войны и ложным генерал-фабрикатором.

Керия прочертила ответ.

– Ваше согласие отмечено, – сказал Кейн. – И я спрошу в ответ – что с подразделениями легио Игнатум, которые уже развёрнуты для помощи в Великой Работе?

Ответ Керии был коротким и простым. Кейн почувствовал, что синтетические жидкости в его венах ненадолго нагрелись в успокаивающем тепле. “Огненные осы” ещё функционировали. Хорошо. Хорошо.

– Быть по сему. Тогда признаюсь, что сейчас на Терре нет никаких частей легио Титаникус. Как и рыцарских домов, все развёрнуты и размещены гарнизонами на других мирах.

Керия помедлила, затем показала жестами, что понимает.

– Теперь, – продолжил Кейн, – переходим к заключительному элементу вашего предписания на реквизицию. Это – запрос особой важности.

Руки Сестры переместились в вежливом вопросе.

Кейн задумался над ответом. Ему не понравилась непринуждённая уверенность в её глазах. Возможно, приказ Тримейе поднять на совете иерархов вопрос об освобождении Марса был ошибкой. Лицо генерал-фабрикатора скрылось в тени капюшона, пока он думал, взвешивал, оценивал.

Это может быть сделано. Конечно, это может быть сделано. И с гибелью ограниченного дурака Менделя неожиданно появились новые прекрасные возможности.

Он повернул туловище, чтобы оглянуться через плечо на бесконечные производственные линии в адском янтарном свете танцующего пламени кузни. Он должен вернуться на своё место в омниколыбели для контроля выполнения запроса реквизиции и ему потребуется гений из доверенных магосов для завершения последнего элемента списка.

Кому-то придётся пойти на перековку. Кого-то придётся перековать на столь абсолютном и фундаментальном уровне, который граничил с перерождением, если Кейн пойдёт на это.

Если.

Так много власти в коротком слове.

Снова повернувшись к Рыцарю Забвения, Кейн посмотрел на воительницу, и в оставшемся органическом глазе генерал-фабрикатора мелькнуло веселье. В его внешности глаз был единственным, что осталось от человека, которым он был пять лет назад:

– Нет.

Керия даже не стала скрывать удивление. Она задала жестами вопрос.

Кейн произнёс потрескивающий код. – Дело не в способности Механикум выполнить, Рыцарь Забвения. Дело в готовности. Могу ли я выполнить этот последний элемент реквизиции? Да. Готов ли я сделать это? Нет.

Она стала сдержаннее, руки двигались медленнее, взгляд впился в лицо под капюшоном.

Присоединённое к спине Кейна оружие отключилось, отреагировав на его растущую уверенность. – Тогда с удовольствием просвещу вас, Сестра. Духовенство Марса играет важную роль в восстановлении паутины. Омниссия поделился многими подробностями о ней с теми из нас, кто носит священный красный и кого Он взял к Себе на службу в туннели. Но сейчас Он молчит. Он молчит уже продолжительное время. Столько осталось нерассказанным. Вы многое просите у Механикум Марса, и мы даём. Мы обеспечиваем. Мы поставляем. Мы кормим паутину нашим железом и тяжёлым трудом. Теперь пришло время для ответов.

Осторожность Керии кристаллизовалась. Её ответ был долгим, а пристальный взгляд обвинительным.

– Так нам говорили, – сказал Кейн. – И никто среди моих жрецов не сомневается, что Великая Работа Омниссии послужит спасению расы. Я не использую Великую Работу для шантажа. Я сообщаю о своём желании просвещения.

Керия ничего не ответила. После продолжительного молчания она резко кивнула. Кейн продолжил, чувствуя, как близок он к правде: