355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Аарон Дембски-Боуден » Повелитель Человечества (ЛП) » Текст книги (страница 10)
Повелитель Человечества (ЛП)
  • Текст добавлен: 13 октября 2017, 21:30

Текст книги "Повелитель Человечества (ЛП)"


Автор книги: Аарон Дембски-Боуден



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Карту.

Карту мира невероятных размеров, который не мог существовать. Карту, которую по частям вливали в разум Иеронимы.

Он улыбнулся, наблюдая за потоком данных. ““Вливали” – не правильный термин, – подумал Лэнд, – скорее “гравировали””.

Боль должна быть монументальной даже не смотря на удаление нервной системы. Смертный разум должен вопить от столь бесценных данных, которые загружали таким способом. Откровенно говоря, он был впечатлён, что она продержалась больше четырёх часов процедуры. Если она выживет, то вряд ли в её черепе останется место для других мыслей. Карта поглотит всё её сознание и концентрацию. Она была просто огромна.

Сквозь смотровое окно он видел, как Иеронима корчилась на хирургическом столе. Помощники – среди них и генерал-фабрикатор – шептали и бормотали, комментируя её конвульсии. Огромные металлические руки и ноги новой формы Иеронимы упали и задёргались. Большая трёхствольная энергетическая пушка в её предплечье завращалась, пытаясь открыть огонь и воя от отсутствия боеприпасов. Скорее всего, случайный импульс в нервной системе или непроизвольно сработавший синапс в мозге. Он сомневался, что она и в самом деле хотела убить хирургов-помощников, хотя… Что ж. Нельзя точно сказать, что происходило у неё в голове.

Лэнд не испытывал особой радости от боли, которую ей приходилось выносить, но также её мучения и не вдохновляли его подняться на драгоценные высоты сочувствия. В конце концов, она сама выбрала эту судьбу. Сильная тоска по дому привела её к этому, что Лэнд мог понять – и даже в некоторой мере восхититься столь раздражающим упорством – но ещё её привела вера в генерал-фабрикатора, а это техноархеолог считал глубочайшим заблуждением.

Он вернул внимание к коду карты, отчасти беспокоясь, что тот прекратится, как только Иеронима умрёт. Он должен изучить всё, что мог, пока ещё было время.

В центре карты располагался город. У него были катакомбы, представлявшие собой лабиринт из нескольких сотен проходов, которые резко обрывались или по какой-то иной причине выглядели незаконченными, и тысячи других маршрутов, расходившиеся от границ, как капиллярные вены. Город существовал в трёхстах шестидесяти градусах, словно покрывал всю внутреннюю поверхность большой шахты или туннеля. Увиденное напоминало рассказы о космических станциях Старой Земли, которые вращались в пустоте для создания искусственной силы тяжести, хотя этот город всё же был неподвижен. Он просто существовал, статичный и подо всеми углами, включая невозможные.

Ни город, ни его катакомбы не были всей картой. Они даже не занимали её большую часть. От границ города в бесконечной и случайной сети разветвлялись тысячи капиллярных туннелей, не показывая ни малейшего человеческого порядка и не ведя ни к каким конкретным местам назначения.

Всё это Лэнд мог понять. Это не было проблемой.

Проблема состояла в том, что карта изменялась, даже когда загружалась в разум Иеронимы. Она всё время перемещалась и перестраивалась, словно мир, который был нанесён на карту, имел самые свободные отношения с материальным течением времени. С момента, когда экспедиционные команды начали обследовать этот таинственный регион, произошли тысячи и тысячи незначительных смещений, словно лабиринт реагировал на что-то – какое-то внешнее давление – и стремился стабилизировать себя. И все эти смещения в мучительных подробностях врезали в мозг Иеронимы.

Сложность кода карты была бы на пределе понимания смертного даже в трёх измерениях. В четырёх это было почти смехотворно и ужасающе восхитительно.

В хирургической палате рот Иеронимы двигался в безмолвной тщетности. Лэнд отвлёкся, чтобы посмотреть, как Кейн вколол ей что-то бледно-синее и молочное, что-то, что ничуть не ослабило судороги и ни на секунду не стабилизировало скачущие показатели жизнедеятельности. Когда её голова дёрнулась, обнажив неприкрытые капюшоном механические внедрения, Лэнд увидел, что она смотрит сквозь окно палаты прямо на него. Её глазные линзы вращались и перефокусировались. Он был уверен, что заметил что-то умоляющее в её машинном взгляде. И возможно, что-то вроде сожаления?

Лэнд оглянулся на экраны. Данные всё текли и текли.

Скоро к картографии и хронологии присоединилась архивная информация, которая бросала вызов вере, не говоря уже о возможности. Сканирования и исследования, выполненные техножрецами касты Объединителей, измерявшие сущность мира, в котором они работали, и… и врагов, с которыми они встретились.

Глаза Лэнда расширились. Губы медленно и почти изящно разошлись, а челюсть отвисла. В палате извивавшаяся и дёргавшаяся машина, которой стала Иеронима, резко обмякла и замерла, хотя и продолжая дрожать.

– Зубы Шестерёнки, – выдохнул Лэнд. Благоговейный страх превратил ругательство в шёпот.

Его глаза заблестели. Мир психически устойчивых проходов. Мир, который существовал не в варпе, а вопреки ему. Мир, который позволял путешествовать на огромные расстояния, ни разу не оказавшись в досягаемости коварных и изменчивых щупалец варпа. Мир, который смещался, словно сопротивляясь разлагающему прикосновению варпа, перестраивая себя, чтобы оставаться неуязвимым.

Паучья сеть. Паутина.

Его глаза заблестели. Мир, наводнённый сущностями варпа. Существами, которые формировались из ненависти, безумия и эмоции. Создания, рождённые каждой когда-либо испытанной эмоцией, обрели форму и кружились за завесой реальности. Чудовища, сформированные из материи варпа и наводнившие это древнее и драгоценное святилище.

Его глаза заблестели. Мир, разрушенный Магнусом Красным. Мир, вскрытый смертельными ранами в защитной психической оболочке. Мир, расколотый огромными выбросами колдовской энергии, которая позволяла порче этих сущностей – демонов – распространяться.

Его глаза заблестели, замерцав на грани слёз. Уязвимые места! Слабые места в технологии! Признаки распада в созданных ксеносами частях паутины и, что ещё хуже, недостатки из-за неполных человеческих знаний в частях, построенных Механикум. Они не обладали психической оболочкой, как древние и первоначальные конструкции. Разработанные людьми пространства бесконечного лабиринта были защищены…

Его глаза заблестели, и он заплакал. Великая машина. Машина такой силы и чистоты, что не поддавалась смертному разуму. Трон из золота, созданный стать вместилищем мощи Императора. Трон Омниссии, место самого Бога Машины, который концентрировал и направлял Свою психическую мощь в паутину, укрепляя проходы Механикум. Машина-душа, ревевшая силу в этот священный и таинственный мир, ограждая железо и сталь Механикум от когтей демонов.

Его глаза заблестели и потекли благоговейные слёзы, как в преданиях Древней Терры, где люди плакали перед ликами своих ложных богов. Оставленный Великий крестовый поход. Назначение Гора магистром войны. Затворничество Императора в Имперской Темнице. Предательство Магнуса Красного. Кустодианская гвардия. Безмолвное Сестринство. Объединители. Война в паутине. Великая Работа Императора. Magnum opus, почему Омниссия поднялся в небеса и объединил две империи Марса и Терры. Это было для этого. Всё это было для этого. Всё это было для этого.

И – из-за неповиновения примарха, невежественного оружия, у которого хватило идиотизма возомнить себя человеком – magnum opus оказался на краю пропасти.

Его глаза закрылись. В тот момент, когда Иеронима прохрипела последний вздох на столе, где ей обещали возрождение – Аркхан Лэнд, наконец, понял.

– Я должен пойти с вами… – произнёс он, повернувшись к Диоклетиану. Необходимость в его голосе граничила с мольбой. Он взял кустодия за наруч, посмотрев на равнодушную лицевую панель воина. – Я должен присоединиться к вам в Великой Работе.

Кустодий молча простоял всю операцию. Он впервые пошевелился и повернулся, чтобы посмотреть сверху на техноархеолога бесчувственными глазными линзами. В воздухе вокруг обоих мужчин зазвучал вой выровнявшихся жизненных показателей.

– Она умирает, – ответил Диоклетиан. – Вы говорили, что это – подготовительный этап операции.

– Кустодий, пожалуйста…

Диоклетиан снова без малейшего проявления эмоций отвернулся к палате.

Что-то дрожало внутри черепа жрицы. Оно сворачивалось и разворачивалось с омерзительной телесностью, щупальцем цепкого льда, который всё глубже проникал в мозговое вещество. Толчки не причиняла боли, но давление его присутствия тяжелейшим бременем легло непосредственно на череп и позвоночник. Она почувствовала, что горбится, сжимается, и, попытавшись выпрямиться и освободиться, она поняла, что не дышит.

Не просто не дышит, а не может дышать. Попытка вздохнуть встретила твёрдую и холодную стену, перекрывшую горло. Лёгкие даже не шелохнулись. Тело не отвечало на желание встать, бороться, бить, сделать вообще хоть что-то, дышать, дышать, дышать.

– Лёгочная нестабильность, – произнёс голос. Отдалённый. Беспристрастный. Священный в своём спокойствии. Без всякой индивидуальности в покрасневшей черноте её слепоты. – Отметьте девятый случай. Просветите её.

Код вспыхивал сквозь раскалённые чувства, огненными цифрами откладываясь во влажной плоти её мозга. Его смысл ускользал от неё.

Она закричала в безмолвной и бездыханной тишине.

– Лёгочные спазмы, – раздался другой голос, такой же холодный, такой же просветлённый.

– Зубы Шестерёнки. Она пытается дышать.

– Просветите её.

Ядовитые цифры снова впились во внутреннюю часть её черепа. Несмотря на всю боль, они стали ещё дальше, их стало ещё труднее увидеть и сложнее прочитать.

Задыхаясь в собственной тишине, утопая в бесцветье, она падала всё глубже, безмолвно крича.

– Просве…

Щупальце медленно распрямлялось сквозь ил и осадки её разума, уговаривая вернуться. Она чувствовала себя медленной и рассеянной, кровь и мысли одинаково запятнали токсинами.

Ошеломлённая, опустошённая и задыхавшаяся, она боролась, чтобы открыть глаза.

– Оживление, – раздался голос из вне.

Я не могу дышать. Я не могу дышать. Я не могу дышать!

– Судороги. Лёгочные спазмы. Отметьте десятый слу…

– Сначала просветите её…

На этот раз слова не были огнём или кислотой, они были самой болью. Код царапали прямо на внутренней части черепа.

Она посмотрела на него. Она почувствовала его. Она узнала его.

Она прекратила попытки вдохнуть воздух сквозь блокиратор в горле.

– Стабилизация.

– Слава Омниссии.

Она почувствовала шёпот воздуха внутри, затем он заполнил её, холодный, чистый и насыщенный ладаном не меньше, чем кислородом. Она могла дышать, только когда не пыталась дышать. Когда она пробовала использовать лёгкие, которых больше не было, то перекрывала автоматизированные системы, дышавшие за неё.

– Пробуждение.

Она открыла глаза.

Мир взорвался красными пятнами священного света. Целеуказатели заполнили обзор. Молитвенный текст и священный код омывали её зрение слоями алгебраических мандал. Потом она увидела то, что как она знала, являлось сетчатой картой невозможных пространственных расстояний, бросавших вызов обычной физике. Она спрятала это безумие и повернулась от знания к настоящему, испытывая необходимость сосредоточиться только на непосредственном окружении.

Закрытые капюшонами лица и хирургические сервиторы смотрели на неё сверху. Нет, не сверху. Она думала, что лежит на спине, но лица, повёрнутые к ней, оказались ниже её. Она была привязана к стоявшей вертикально медицинской каталке.

Крепления разомкнулись в тихом шипении выпущенного сжатого воздуха. Гудящее оборудование опустило её на полметра к полу, когда отсоединился последний кабель.

За почтенными жрецами-хирургами и ограниченными кибернетическими рабами на столе лежал сильно аугметированный труп. На вид тело было женским, безголовым, покрытым засохшей кровью от вскрытия, медицинских свёрл и забора органов.

Он узнала труп. Даже без головы он оставался жестоко знакомым.

Иеронима, – подумала жрица, – Мой. Я.”

Её когтистая нога коснулась полированного металлического пола. Помещение задрожало.

– Архимандрит, – произнёс один из жрецов в капюшонах. Высокий. Тяжеловооруженный. Жестоко воинственный. Загрей Кейн, Божественный епископ Культа Механикум, генерал-фабрикатор Священного Марса, мой повелитель, мой господин – знание появилось, как только она получила доступ к инфопотоку, хотя и с небольшой задержкой.

– Генерал-фабрикатор, – произнесла она. Даже для собственных ушей голос прозвучал почти как человеческий. Вокс-симуляция её биологического тона. От звука голоса несколько адептов опустились на колени, зашептав монотонную ом-молитву, сложив пальцы в знак шестерёнки.

– Вы знаете? – спросил Кейн, загрохотав ближе на гусеничной платформе, заменявшей нижнюю половину тела. – Вы знаете путь назад на Марс?

Её второй шаг сотряс палату не меньше первого. Как и третий. Как и четвёртый.

Недели после перерождения архимандрита Диоклетиан, как правило, проводил в одиночестве. Керия ушла. Он не знал куда, только то, что дело касалось тайных хитросплетений её безмолвного ордена где-то во Дворце. Он мало что мог сказать баронессе Д’Арк и её благородным сородичам, и также не находил особого смысла в стоических вычислениях различных смотрителей Механикум.

Два человека последовательно искали его компанию: молившая фигура Аркхана Лэнда и невозмутимо отстранённое присутствие Доминиона Зефона. Теперь, когда создание архимандрита завершилось успешно, у Диоклетиана не было ни малейшего применения для первого. Вероятно, он позволит техноархеологу присоединиться к экспедиции в Невозможный город, хотя возможности полезного использования эксплоратора кажутся призрачными. А что касается Кровавого Ангела, то так называемому Вестнику скорби достаточно просто сопровождать их в паутину, это было всё, что от него требуется.

Задержка испытывала терпение кустодия. Реквизированные запасы Механикум уже поступали потоком караванов: тысячи боевых сервиторов, гусеничные транспорты, роботы и даже немногочисленные сикарии направлялись к своей судьбе в Великой Работе. Первые поставки уже должны были достичь Ра, укрепив Невозможный город.

И всё же Диоклетиан ждал. Раздражённый, но никак не демонстрируя своё раздражение. Дом Виридион повышал боевую готовность, архимандрисса привыкала к новому телу и расширенному познанию. Всё шло, как и положено, хотя и не так быстро, как хотел Диоклетиан.

Его задачей было наблюдать за каждым пунктом реквизиции, и он не вернётся в Каластар, не сделав это. Он не испытывал разочарования, выполняя эту обязанность, только смутное беспокойство, что мог бы лучше послужить Императору в другом месте. Возможно, рядом с Ра на стенах Каластара или замедляя противника во внешних туннелях, заставляя платить за каждый метр захваченной туманной земли. Что-то активное. Что-то, где он чувствовал бы, что защищает видение своего повелителя.

И всё же ему не было скучно. Большую часть времени он проводил в одиночестве в башне Гегемон, командном центре легио Кустодес по защите Императора. Здесь Диоклетиан просматривал непрерывные потоки данных о населении, транспортах с припасами, воздушном и орбитальном движении, входящем и выходящем из Солнечной системы. Всю эту информацию обрабатывали бесчисленные когитаторы и пожизненно связанные саванты-сервы в алых имперских мантиях. Эти инфоискусники – каждый с татуировкой аквилы – жили в Наблюдательном зале, где разрешалось находиться только посвятившим всю жизнь Императору. В отличие от отбросов, порабощённых и аугметированных Культом Машины Марса, ни один из сервов Десяти Тысяч не был кибернетически присоединён к своим постам или обречён на прозябание и смерть в поддерживающих жизнь колыбелях. Эти люди посвятили себя Всевидящему Оку кустодиев Императора, носили драгоценности из обработанных костей, изготовленные из тел их матерей и отцов, которые служили до них, как и дедушки и бабушки. Со временем их бренные останки соберут, и ритуальные безделушки уже из их костей подарят их же воспитанным и выращенным по специальным программам детям. Служба в Кустодианской гвардии была не просто пожизненной, а вечной, растянутой на поколения.

Большая часть информации в Наблюдательном зале относилась к самому Дворцу, и благодаря каналам унифицированной биометрической верификации формировала живую сеть из нескольких миллионов людей, входивших и выходивших из бесчисленных районов Дворца.

Диоклетиан наблюдал за этой обработкой жизней. Возможно, другой человек увидел бы что-то гармоничное или музыкальное в происходящем. Даже во время дежурства Десяти Тысяч обычно выявляли сотни потенциальных угроз проникновения, которые могли тем или иным способом обойти даже Имперских Кулаков. И всё же Диоклетиан увидел нечто неожиданное в бессистемном беспорядке.

Он увидел уменьшавшиеся запасы, несмотря на то, что саму Терру разбирали на материалы и сами горы Гималазии сравнивали ради камней и руды. Он увидел всё меньше и меньше караванов судов, достигавших Солнечной системы, пока бушевала война. Он увидел, как Терра задыхалась от бремени беженцев с других миров, поглощавших постоянно сокращавшиеся ресурсы. Он увидел всё меньше и меньше успешных попыток высадить подкрепления на Марс или вернуть вооружение и материалы сквозь имперскую блокаду. Он увидел всё это написанным столь же ясно, как восемьсот семьдесят одно слово своего полного имени, выгравированного лазером на внутренней части нагрудника, столь же знакомого, как вес копья в руках.

Поражение. Он смотрел на поражение. Мятежники выигрывали войну. Хотя их покорение галактики было далеко от завершения, Гору не требовалась полная победа среди звёзд: магистру войны достаточно получить поддержку на пути к Терре и не позволить имперским подкреплениям достигнуть Солнечной системы. И подавляющее большинство этих ужасных подсчётов показывали, что магистр войны именно этим и занимался.

Диоклетиан провёл несколько дней, погрузившись в отчёты и размышления, стараясь получить более широкое представление о разрастающемся конфликте. Именно изучая перемещения самых редких ресурсов – Десяти Тысяч и Безмолвного Сестринства, тех их подразделений, которые в настоящее время не были развёрнуты в паутине, – он обнаружил кое-что странное в миллионах расчётов. Что-то не складывалось в общей картине, и это грызло Диоклетиана. Безмолвные разделы кода показывали пробелы в текущих цифрах. Уравнения, погребённые в расчётах, возвращали в ответ полуправду.

Удалённые данные”? – сначала подумал он. Но нет, нет. Это были не разрывы в узоре, а скорее маскирующие заплатки. Скрытые, но неудалённые. Спрятанные, но незапрещённые.

Диоклетиан следовал за узором, наблюдая за его эволюцией с пониманием саванта математических и алгебраических принципов. Сначала казалось, что сервы были не в курсе происходящего, но достаточно быстро он понял, что это не так: они точно знали, просто не отмечали любопытные элементы для архивной проверки.

Он увидел флотилии кораблей за цифрами. Целый флот рассеян по трём сегментумам. Путешествует среди звёзд, избегая войны.

И даже больше. Анализ перемещений и логистических космических данных показывал, что эти корабли приходили на верные миры за дни и недели перед тем, как силы Гора начинали вторжение. И всё же они не забирали ничего, что имело военное значение, не высаживали подкреплений, не эвакуировали ни одно из правительств-регентств, установленных Великим крестовым походом.

Чем же тогда они занимались?

Ни один из этих кораблей не значился в списках Великого крестового похода, как и не был приписан ни к каким экспедиционным флотам. И при этом они не вели торговлю с другими мирами, не передавали сообщений по общим каналам, не взаимодействовали с подразделениями Астра Телепатика, и…

Нашёл.

Сообщение пришло в виде поспешной передачи от флотилии небогатого вольного торговца, который возвращался из спирального рукава звёзд Ореола. Флот её семьи вёл переговоры об орбитальном пополнении припасов над столицей какого-то захолустного мира, который всё ещё обозначался колониальным кодом, когда появился один из этих логистически скрытых кораблей. Несмотря на очевидную верность Империуму, он ни с кем не вышел на связь, совершил несколько планетарных операций и покинул орбиту, направившись к точке Мандевиля системы и не проинформировав флот вольного торговца о своей цели.

Отчёт потомка торговца завершался сообщением с самой планеты, где упоминались незначительные сделки, совершённые местным планетарным правительством с капитаном корабля, и намерения судна.

– Они прибыли за нашими психически настроенными гражданами.

Диоклетиан недоверчиво хмыкнул. Чёрный корабль. Чёрные корабли Безмолвного Сестринства путешествовали без сопровождения по трём сегментумам, избегая битв и собирая псайкеров в беспрецедентном количестве. И делали это почти незамеченными, принуждая целые правительства давать клятвы молчания.

Как только он понял, какие корабли вызывали изъяны в галактическом узоре, головоломка сразу сложилась. Десятки столь же скрытых уравнений отмечали чёрные корабли на орбите Терры, шаттлы, погрузчики и транспорты прилетали на поверхность планеты, и не регистрировались в наземном траффике. И ещё десятки приближались к Терре со всех уголков галактики.

У Диоклетиана возникло обоснованное подозрение, чем занималась Керия. Он повернулся к серву за ближайшей консолью когитатора и прищурился:

– Ты.

Работник замер, не отводя взгляда от экрана. Числовые руны мелькали в его немигающих глазах:

– Золотой?

– Установи вокс-связь с орбитальной платформой “Магадан”. Я хочу поговорить с госпожой Чёрного флота.

Диоклетиан не удивился, когда через два часа увидел знакомую фигуру по потрескивавшей гололитической связи. Керия стояла рядом с другой Сестрой в мантии и капюшоне, она была в той же броне и с тем же оружием, как и когда Диоклетиан видел её в последний раз, глаза скрывал опущенный капюшон. Госпожа чёрных кораблей носила перчатки с усиленными костяшками и ногтями-ножами длиной с кинжал. Судя по слегка колеблющемуся гололитическом изображению она, похоже, щёлкала ими.

– Госпожа Вароника, – приветствовал он длинное и тонкое существо в чёрном, добавив секунду спустя. – Сестра Керия.

Старшая Сестра сплела искусное официальное приветствие жестокими клинками-пальцами. Керия ограничилась кивком.

Диоклетиан сразу перешёл к делу. Дверь в комнату связи была закрыта. Он был совершенно один, омываемый синим гололитическим светом:

– Чем занят Чёрный флот?

Обе Сестры ответили сразу, резко, но без грубости.

– И что за Негласные Меры?

Другой быстрый ответ, который Диоклетиан и ожидал.

– Запрещено, – повторил Диоклетиан. Что ж Сёстры Тишины имели право на тайны на службе Императору. Они никогда не действовали без приказа Императора.

– Где вы держите собранных псайкеров? – спросил он.

Снова быстрый ответ от обеих Сестёр. Запрещено.

– Как бы то ни было, – продолжил кустодий. – Вы не можете доставлять десятки тысяч псайкеров на Терру и прятать их бесконечно. Вы учли потребности в пище и воде? Половина зернохранилищ Тронного Мира уже опустели. Водные фермы Африканского сектора не функционируют из-за засухи.

Он ожидал очередной прямой краткий ответ. К некоторому удивлению Вароника ответила длинной последовательностью жестов, исполненных обеими руками. Диоклетиан почти представил лязг и звон её клинков-когтей, которые сталкивались между словами.

– Тогда я больше не буду настаивать на этом вопросе, – произнёс кустодий. – Но во имя Императора, скажите мне, могу ли я рассчитывать на подкрепление в паутине в результате ваших интриг.

Мельчайшей вспышки лезвий-пальцев старшей Сестры было достаточно, чтобы выдать её сомнение. Она показала отрицательный ответ, но Диоклетиан нашёл её сомнения любопытными.

– Очень хорошо. Я полагаю, что вы вернётесь к тому времени, как я поведу дом Виридион и конвой архимандриссы в Темницу, Керия?

Рыцарь Забвения склонила голову, сейчас официальнее, чем в прошлый раз. Ему не потребовался никакой язык жестов, чтобы увидеть как уважение в ответе, так и отсутствие дальнейших объяснений её отказа. Она останется.

– Да будет так. Доброго вечера, Сёстры. – Диоклетиан отключил связь и медленно выдохнул. Он знал, что не стоило продолжать копаться в их секретах, что бы они ни скрывали и ни пытались столь рьяно защитить. Если бы они нуждались в его помощи, то попросили бы о ней.

Кустодий повернулся к ближайшим экранам, возобновив изучение безграничных прокручивающихся данных.

II

Груз


Это не сейчас. Это тогда. Это когда её заперли вдали от всего, что она когда-либо знала.

Скойя сидела на полу, медленно дышала и слушала голоса людей, схваченных вместе с нею. Они редко переговаривались, мало, кто знал друг друга и ни у кого не было ответов для остальных. Порой случались краткие вспышки ярости, которые начинались с разбивавших руки в кровь ударов по закрытым металлическим дверям и заканчивались падением на ослабевших ногах на пол всё также взаперти. Другие уступали отчаянию и рыдали или тихо плакали в одиночестве, всё с тем же столь же малым результатом, как и злое неповиновение.

Вначале возникло чувство единения и общего страдания, когда сельские жители и горожане поняли, что все являлись говорящими с предками и ведьмами-жрицами, которых забрали в качестве десятины в брюхо имперского космического корабля. Но дни превратились в недели, затем в месяцы, и в грузовом трюме стало тесно от множества людей – они говорили на разных языках и прибыли с разных миров, и довольно быстро все ослабели и устали, погрузившись только в собственные страдания.

– Астропаты, – заявил один человек. Он тоже был с другого мира. – Астропаты. Нас обучат на астропатов. Вот увидите. Увидите. Астропаты. – Он повторял слово, словно оберег. Скойя не была уверена, хотел он убедить других или себя. В чём бы ни была правда – это не имело значения. Он не отвечал, когда его спрашивали.

Духи молчали, как они молчали с тех пор, как она увидела за спиной в лесу женщину с мёртвыми глазами. Скойя больше ни разу не слышала их шёпот, возможно, потому что они были призраками её родной планеты, а она оказалась вдали от дома, или, возможно, потому что она была отделена от Колеса Жизни бездушными женщинами из экипажа корабля.

Сервиторы приносили им еду в необычных запечатанных пакетах. Еда представляла собой коричневую пасту, которая на вкус казалась явно искусственного происхождения. Скойе приходилось запивать её “сухой” водой с привкусом оборудования и переработки.

Более жестокие люди среди пленников пытались убить сервиторов, но теперь во время каждого часового приёма пищи на страже стояли несколько бездушных женщин. Они оставались у дверей, держа в руках клинки и большие пистолеты, которые постоянно выдыхали огонь. Приблизиться к ним было невозможно. Любой попытавшийся падал в судорогах и тошноте, его рвало на палубу, и он выглядел отравленным ещё несколько часов. Один человек потерял сознание и очнулся только три дня спустя.

– Дьяволицы. – Так некоторые пленники называли женщин с татуировкой орла. – Баньши. Хаски. Нежить. – У каждой культуры были свои слова для существ, которые захватили их.

– У них нет шестого чувства, – объяснял один из пленных на готике с причудливым акцентом. Скойе требовалось прилагать усилия, чтобы понять его слова. – Нет внутренней сущности. Нет психических способностей.

Она отвела взгляд, промолчав. Его слова не имели значения или смысла. Она знала единственную правду, имевшую значение, что у этих женщин нет душ.

Корабль часто дрожал, снося удары от вихрей путешествия сквозь галактику. Это происходило и сейчас, только яростнее, чем прежде. Послышались нервные голоса, требовавшие объяснений. Широко открытые глаза встречали другие встревоженные взгляды. Турбулентности оказалось достаточно, чтобы пленники растянулись на полу. Некоторые врезались в металлические стены, и их голоса стали громче на грани паники на протоготическом и постготическом языках, которые Скойя не понимала. Те, которые она могла понять, бормотали об аварии, нападении и собственной беспомощности.

– Это – не авария, – произнесла она вслух. Ближайшие люди повернулись и посмотрели на неё. Она проглотила страх под их взглядами:

– Думаю… Думаю, мы приземляемся.

Глоссарий

All-Seeing Eye – Всевидящее око

Bone Garden – Костяной сад

Magadan Orbital Construct – орбитальная платформа “Магадан”

Tower of Hegemon – башня Гегемон

Watchroom – Наблюдательный зал

Одиннадцать

Оссуарий

Разрушенная тишина

Он будет жить

Они устроили засаду в месте, которое называли Оссуарий. Всего в нескольких часах от Невозможного города и его главной магистрали. Сад костей располагался в ничем не примечательной части паутины, где скрытые вездесущим туманом стены туннеля и потолок сближались и нависали над единственным проходом. Если Каластар был павшим эльдарским городом, то Оссуарий являлся разрушенным памятником этой никчёмной расы.

– У нас будет только один шанс, – сказал Ра на собрании командующих в Шпиле бога.

Представленная при помощи гололита Нишоме Альварек сидела в полном облачении Игнатум на троне принцепса на командной палубе “Потомка Сияющего Света” и возражала против предложенного места засады. Оно было слишком маленьким для её титана, и она настаивала, что оружия “Владыки войны” будет более чем достаточно для уничтожения существа в открытом бою.

– Ваш фанатизм – бесценен, – начал Ра. Её предложение следовало вежливо отклонить: засада имела важнейшее значение и требовала тщательной проработки. Более крупные туннели предоставят существу слишком лёгкую возможность сбежать или преодолеть линию имперской обороны. – Вы останетесь, и будете наблюдать за операцией из Невозможного города, – решил Ра.

Вы собираетесь успокоить меня крошками со стола чести, Эндимион?

Ра заставил себя улыбнуться и ничего не сказал. Принцепс Альварек усмехнулась, позволив вопросу остаться без ответа.

Командующая Кроле жестами показала, что всецело одобряет план Ра, как и её младшие офицеры.

Чжаньмадао из касты терминаторов-таранатов обратил внимание, что существо продолжало действовать осторожно, предпочитая проникновение без сопротивления, а не лобовую осаду. Он считал, что им не найти времени лучше, чем сейчас. Существо пока не прибилось к остальным, но рассчитывать в будущем на такую удачу не стоило.

Ра согласно кивнул и направился к десантно-штурмовым кораблям.

Оссуарий представлял собой проход, узкий туннель, который использовался для процессий ксеносов, когда павшей эльдарской империи ещё было что праздновать. От некогда располагавшихся по обеим сторонам пути выращенных в колдовской красоте ботанических и кристаллических чудес сохранились только превратившиеся в порошок остатки и пыль драгоценных камней. Теперь туманный пейзаж принадлежал разбитым статуям и пустым оболочкам из призрачной кости неактивированных автоматонов эльдаров. Казалось, что культура оставила на вечное забвение своё траурное искусство в этом плохо обслуживаемом маршруте обширной сети.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю