Текст книги "Хазарская охота"

Автор книги: А. Веста

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Выслушав старца, решил Святослав мечом пресечь хазарские набеги, и вернуть на Русь бесчисленный полон, угнанный в Хазарию за многие годы. И стал готовить поход.

Глава 10
День археолога

Я – ворон, кружу над разбитой гробницей,

Где челюсть ослиная с розою рядом.

Н. Клюев

На следующий день в размеренной и довольно бесцветной жизни краеведческого музея и впрямь намечалось редкое событие: доклад доцента Колодяжного.

По коридору сновали сотрудники, группировались, совещались и перемещались с необычайной для кабинетных археологов быстротой. В курилке под лестницей шло оперативное совещание, проходил смотр сил и их расстановка перед боем.

– К-к-как же, проходили… Иван Грозный тоже велел считать себя потомком императора Августа! Да это курам на смех! – поперхнулась сигаретным дымом Сусанна. – Ну сколько можно слушать этот шовинистический бред?

– Русские – самый старый этнос на планете и ведет свое происхождение от русалок, амазонок и китоврасов, – подыграл ей секретарь Лобус.

– Кто откроет глаза всей этой почтеннейшей публике на то, что Русь есть государство, основанное морскими бандитами, и зародилось оно вполне пиратски: на окраине Хазарии, иудейской сверхдержавы, – пошла в атаку Суса. – Даже Киев, «мать городов русских», был основан хазарскими купцами и считался первой хазарской колонией на крайнем севере. Ох, как не люба им правда! А уж о том, что долгие века обширная территория вокруг Киева и на северо-западе управлялась каганами, а после русские князья подобострастно носили этот титул, они предпочитают вовсе не вспоминать!

Надо заметить, что Сусанну Семеновну в музее не любили, и чтобы добавить перцу, даже библейскую легенду о Сусанне и старцах пересказывали с точностью до наоборот. В одной из книг Библии есть рассказ о развратных геронтах, возжелавших любви юной красавицы Сусанны. Получив решительный отпор, они оговорили праведницу, и Сусанну едва не побили камнями. Лет тридцать назад некие библейские старцы помогли молоденькой аспирантке Сусанне взобраться на ее научный трон, но Сусанне не нужны были ни помощники ни свидетели, ни тем более бывшие покровители, и библейские старцы посыпались со своих научных вершин, как камни. Суса правила с размахом, как царица Савская, и все были довольны, даже в Москве. Как ей это удавалось, никто не знал, ибо схема связей Сусы напоминала паучью сеть, и все секреты с периферии неизбежно попадали в ее тайный аналитический центр и никогда наоборот. Все эти годы она решительно гнула хазарскую линию. Изредка приезжали из Москвы и Питера ее оппоненты, ярые славянофилы, но их быстро ставили на место, и после короткой аудиенции у Сусанны Самуиловны из боевых коней и ярых защитников славянской концепции они превращались в «меринов», то есть в умеренных скептиков. Как Сусе это удавалось, никто не знал…

Глеб пришел в музей минута в минуту и, показав записку Колодяжного, прошел в зал заседаний. Сквозь открытые двери было видно, как в аудитории группками размещались сочувствующие и оппозиция.

Колодяжный вошел решительно. К груди была приколота орденская планка, точно его кровь, пролитая в Берлине, была его последним доводом. Он явно готовился к битве, быть может, даже последней.

Лобус на этот раз разместился не под бочком у шефини, а в последнем ряду напротив докладчика и теперь держал под прицелом всю аудиторию.

– Для начала я хочу напомнить уважаемому собранию о событиях двадцатилетней давности, – затаив коварные нотки, начал Колодяжный. – Именно тогда была организована первая и последняя экспедиция на перевал Хозар, и ваш непокорный слуга был ее участником.

Боковым зрением Глеб заметил, как напрягся Лобус. Он свел густые брови к переносью и впился в докладчика тяжелым взглядом. Всего один раз встретившись с ним глазами, Колодяжный внезапно потерял уверенность. Он даже стал меньше ростом. Поминутно вытирая платком потный лоб, он попытался продолжить доклад:

– О таинственной пещере в кавказских горах скупо упоминают хазарские источники. Однажды хазарский хан Булан охотился в горах северо-западнее Эльбруса и в одной из пещер встретил старцев, тайно справляющих шаббат. Мудрецы показали ему боговдохновенные книги, свитки и реликвии. Прошло немного времени, и царь хазар принял иудаизм. Священные предметы из пещеры были перевезены в Итиль. Через несколько лет новую веру тайно приняла хазарская знать. Долгое время они были вынуждены скрывать свою веру от подданных. Не последнюю роль в победе иудаизма сыграл коммерческий гений «людей пустыни». Этому «злохитрому змею» удалось опутать «степную волчицу» и заставить ее жить в долг. Новая вера стала для хазар печатью тайного могущества и одновременно проклятия. Через двести лет, после того, как ханы Ашины сменили веру, в крови правящей династии не осталось и капли степной крови, а плодородные долины и реки Хазарии стали обетованной землей для предприимчивых пришельцев. За двести лет своей «новой истории» Хазария накопила гигантские богатства. Она столь успешно торговала и посредничала в сделках, держала столь высокие торговые пошлины и столь энергично распоряжалась сухопутными, речными и морскими путями, что к началу десятого века стала воистину Золотой. Но нельзя думать, что «золотой дождь» пролился на головы основателей империи. По свидетельствам средневековых авторов, «черные хазары», бывшие «люди степи», жили в непролазной грязи и бедности. Властную вершину хазарской пирамиды занимала царская раса.

Степняки были хорошими воинами, их руками «царская раса» успешно воевала с соседями. К середине десятого века Киевское княжество стало данником иудейского царя. Произошло это после карательного похода «досточтимого Песаха» – хазарского полководца. Во главе наемной армии он отбросил русов от берегов Азовского моря, опустошил земли полян, древлян, вятичей и осадил Киев. Известно, что в завоеванных городах хазары «низвергали всех необрезанных», то есть попросту уничтожали христиан и язычников…

– Нельзя ли покороче! – одернула докладчика Суса и нервно позвонила в колокольчик.

– Отчего же нельзя? – изумился Колодяжный. – Дальше еще интереснее! По всей видимости, после крушения каганата хазарские сокровища удалось спасти и спрятать в горах, в той самой пещере, где некогда царь Булан встретил молящихся старцев.

На границе Осетии и Чечни есть перевал с любопытным названием Хазарские ворота. Доминирующая высотка когда-то звалась Сион, но нам известно и ее славянское название – Богура, иначе Бог-гора. Тайник Богуры был известен с глубокой древности. Первым, кто случайно открыл его, был купец Канашкин. И мы многим обязаны хазарскому золоту!

– Да это просто «Двенадцать стульев» какие-то! Вам не кажется? – прыснула Сусанна Самуиловна.

– Нет, не кажется, – передразнил директрису Колодяжный. – Я сопоставил данные гляциологии и вывел профиль ледника столетней давности. Около ста лет назад Богура была на треть скрыта ледниками, и тайник был доступен лишь частично. Если принять это за рабочую гипотезу, то ареал поиска тайника сужается. Во время правления последнего хазарского царя-малика Иосифа, Богура была свободна ото льда. Это подтверждают исследования Льва Гумилева о внезапном потеплении в прикаспийском регионе, в связи с чем уровень моря поднялся на десятки метров. В результате таяния ледников освободились склоны, прежде занятые льдом. Наш первый меценат Афанасий Канашкин нашел клад Богуры, но из-за близости ледника часть склона представляла собой ледяной массив, поэтому Канашкин вынес оттуда лишь небольшую часть клада.

– Это все ваши фантазии! – отрезала Суса.

– В связи с вышеизложенным, – пошел в наступление Колодяжный, – предлагаю организовать экспедицию под прикрытием военных, так как в районе перевала Хозар идут бои. Я готов возглавить это рискованное предприятие, – последние слова Колодяжный проговорил с трудом, поминутно растирая грудь.

– Это уже не ваша компетенция, – отрезала Сусанна, – продолжайте ваш доклад, мы и так потеряли много времени.

Колодяжный долго шуршал бумагами, потерянно перебирая нумерованные листы. Он так и не нашел того, что искал, и начал по памяти:

– Благодаря все тому же Канашкину, в распоряжении нашего музея оказалась коллекция хазарских монет, и как на всех хазарских предметах, на ней лежит отпечаток физиономии тогдашней Хазарии – гигантского паразита, к середине десятого века забывшего даже простые производства и жирующего на торговле и чеканке фальшивых денег.

Я провел экспертизу монет из «хазарской коллекции». Результаты ее неутешительны – арабские дирхемы и греческие сикли имеют меньший удельный вес, чем аналогичные монеты из других музеев. Оказывается, Хазария чеканила поддельные монеты соседних государств.

Для сведущих в тайнописи купцов-иудеев там были проставлены особые знаки, только гои о них ничего не знали и продавали товар за «медную полушку», да и то фальшивую. Надо ли упоминать, что купца, пойманного с фальшивыми монетами, немедленно предавали позорной казни?

Сусанна Самуиловна демонстративно похлопала в ладоши:

– Поздравляю, поздравляю! Мы все от души посмеялись. Вот только выход на защиту, еще не защита. Диссертация не может основываться на фальшивках.

– Фальшивках? – белыми губами переспросил Колодяжный.

– Да-да, на фальшивках, – подтвердила Лошак. – Сегодня пришел отчет по всем экспонатам «хазарской» коллекции: предметы изготовлены не более ста лет назад. Серебряные монеты, а также фибулы, гривны, серьги и подвески, которые выставлялись в музее как подлинные, не являются древними. В лучшем случае они изготовлены по заказу купца Афанасия в начале прошлого века!

– Не может быть! Зачем это ему понадобилось? – оживился доселе дремавший «партер».

– Легенда о кладе – мистификация. Разбогатеть можно всякими путями, поройтесь лучше в уголовной хронике Закавказья, стяжаете лавры второго Акунина. Я уже подписала приказ о расформировании коллекции, как не имеющей научной ценности.

– С-с-суки, – сквозь судорогу в горле проскрипел Колодяжный.

В звенящей тишине он сгреб со стола рассыпанные листы с докладом. Пошатнувшись, сдвинул с места стол и уперся в гипнотический взгляд Лобуса.

– Дождетесь, и камни заговорят, – с угрозой прохрипел он, не отводя глаз, но внезапно осел на пол и закрыл лицо темными, точно обугленными ладонями. Старик рыдал. Костя бросился к учителю, подставил плечо, пытаясь приподнять, но Колодяжный завалился на бок и вытянулся в судороге.

– Скорую! Докладчику плохо!

Суета в зале показалась Глебу неестественной, похожей на убыстренное прокручивание кинопленки. Добровольцы перенесли Колодяжного на диван, принялись теребить за щеки и брызгать в лицо водою, но так и не привели в чувство. Прибывший на вызов врач скорой помощи приоткрыл тяжелое, бурое веко Колодяжного, нащупал скачущий пульс и диагностировал сердечный приступ.

Утром, дождавшись приемного часа, Глеб навестил Колодяжного. Больного уже перевели из реанимации. Старик лежал в обшарпанном коридоре, ожидая пока освободится место в палате.

– Дай попить, – попросил Колодяжный. Глеб поднес к его губам эмалированную кружку с водой.

– Хазарская охота, – прохрипел старик. – Ты видел, как он смотрел? Нет, он не смотрел, он гвозди в меня вгонял!

Глеб чуть пожал ладонь Колодяжного. Тот с неожиданной силой схватил руку Глеба:

– Только бы успеть, сынку, пока няньки смертельную клизму не вставили. Суса, наверное, уже и это предусмотрела… То-то они зашевелились, когда я об экспедиции заговорил! Все годы руководство музея палило крупнокалиберными: увольняло археологов, не допускало к защите готовых кандидатов. Однако полностью подавить научную партизанщину хазарам не удалось. Однажды мы все же пробили хазарскую экспедицию, но тут разлилось по территории раскопок Цимлянское море, и только чайки со своих высот читали мраморные надписи Саркела. Теперь вот война разгорелась на Кавказе, и наш музей вовсе оказался в прифронтовой полосе. Под шумок Лошаки сделают все, чтобы уничтожить «хазарскую коллекцию»…

– Но ведь предметы поддельные? – напомнил Глеб.

– Тю-ю-ю, – присвистнул Колодяжный. – Слухай сюда, сынку! Датировку можно изменить искусственно, если объект облучить лазером. Генератор нужен, да помощнее. Должно быть, громоздкая стерва, днем в музей не протащишь, поэтому действовали в ночное время…

Глеб судорожно вцепился в спинку кровати.

– Я об этом никому не говорил, даже Костеньке. Слабину я в нем чую, губительную для настоящего ученого… – отдышавшись продолжил Колодяжный. – Он ведь в ту ночь в музее оставался, когда девчонку убили…

– Срочная работа? – ледяным голосом уточнил Глеб.

– Если бы! Причина сугубо бытовая – он у нас в коммуналке живет, так его соседка хахаля привела и замок сменила. Костенька приладился ночевать то на вокзале, то в музее. Я тогда его прямо спросил, что ночью случилось? Он глаза отвел, сказал, что охрана его выставила, и он на лавочке в парке до утра продрых, ночи, мол, теплые.

Знает он что-то, сердцем чую, знает. Блеск у него такой в глазах появился, как у собаки, что кость зарыла!

– Больной, укол! – рядом с кроватью выросла тощая рыжая медсестра, сама похожая на шприц с ржавой иголкой. – Посетитель, поторопитесь, у нас обход!

Сестра немилосердно ткнула больного шприцем и важно удалилась. Прощаясь, Колодяжный сжал ладонь Глеба, передавая в этом коротком пожатии свою боль и надежду.

– Отомсти! Отомсти за меня, Соколов, за нас всех… По-нашему, по-смершевски, сынок!

– Обещаю, батя… – сухо сказал Глеб.

Свиток восьмой
Девья гора

Меч булатный – мое сокровище…

М. Струкова

Русскому мечу негде разгуляться в степи, где свищут легкие сабли кочевников, но при взятии крепостей и в ближней сечи нет у руса более верного друга, чем меч харалужный, с двух сторон заточенный, заговоренный на волховском камне в священной дубраве. На ратном ристалище в Перунов день сломал Радим меч, что верно служил его отцу и деду – знать, вышла сила древних заклятий. Долго искал Радим меч под руку. Много перепробовал франкских, свейских, варяжских и арабских мечей. Иной разрезал хлопок надвое, иной проходил сквозь платок, пущенный в воды Днепра, но не срасталась с рукой рукоять, а дол – с дланью.

Узнав про его заботу, поведал старец Чурило, что в старых курганах, в могилах героев спят самые лучшие мечи, и обещал помочь вынуть меч из-под спуда.

Ранней весною отплыли Радим и Чурило в северные земли. В устье Свиль-реки старец велел пустить по воде лебяжье перо и плыть за ним. Там, где перо запутывалось в камышах, оставались на ночь, а поутру плыли дальше, пока не добрались до высокой горы. Был канун Ярилиного дня, и гора светилась в вечернем сумраке, словно рой огненных пчел ночевал на ее склонах.

– Пусти стрелу в белый свет и иди искать, – сказал старец Радиму. – Если спросят тебя, зачем пришел, скажешь – стрелу потерял.

Пустил Радим стрелу в звездное небо, и растаяла стрела в ночной синеве, но старый сокол, что сидел на плече у Чурилы, не понял игры и скрылся в тумане у подножия горы. В девичьем хороводе нашел он Пребрану и закружил над нею. Оставила Пребрана хоровод и побежала к берегу. Издалека узнала она Радима, бросилась к нему, обняла невесомыми руками, обвилась змейкой туманной, обожгла губы Перуновой искрой, и под ласками Берегини забыл витязь об оставленной в Киеве Амане. Долго просил он у старца позволения взять с собой Пребрану.

– Не ломай цветущей березы, – отвечал старец. – Быть Пребране Царицей Дев, чтобы продолжить сей дивный род! Да и ты забыл разве, что с военной добычей обручен? Когда первый раз в насилии и ненависти слилась твоя кровь с кровью хазаринки, изурочил ты судьбу свою и судьбу той девы, что ждала тебя. Знаю, есть у здешней царицы заклятый меч. Мы пришли за ним, или ты позабыл?

И со стыдом умолк Радим.

На рассвете пришла Пребрана к слепой Вещунье, что пела песни судьбы и видела будущее за вечною тьмой. Положила Вещунья легкую руку на темя Пребраны и запела:

– Все, что попросишь, то и получишь. Если покинешь пристанище Вил, много горя узнаешь. Силы и крылья утратишь среди суетливого мира, станешь обычною женщиной, слабою бабой. Ныне о веке Железном прокричала мне вещая Птица, скоро затмится разум людской и обагрится Секира Судьбы кровью невинной.

– Я не останусь, – тихо сказала Пребрана.

– Ради мужчины хочешь порушить обеты!

– Люб он мне, матушка, люб больше света белого… – прошептала Пребрана. – Отпусти…

– Тяжесть под сердцем – женская радость, – улыбнулась Вещунья. – Сын у тебя воссияет во чреве, ясный как месяц и светлый как солнце.

– Я ухожу… – проронила Пребрана. Каркающим смехом разразилась Вещунья:

– Вижу – крепко связаны руки, губы запечатаны, долог путь в камышовую страну. Проводите ее и наградите подарком любым! – приказала Вещунья девам.

В память о Девьей горе попросила Пребрана топорик-секиру и меч позабытого воителя, что спал под высоким курганом.

В ту же ночь при свете младой луны закалил Чурило в огне древний меч и по обычаю варягов дал ему новое имя: Кречет.

В Киеве Пребрана остановилась в палатах у Радима и на следующее утро в сопровождении старца пошла к Святославу.

– Кто ты? – спросил Святослав.

– У меня, Светлый княже, много имен, о каком ты спрашиваешь?

– У кого ты остановилась?

– Я живу в доме сотника Радима-Кречета.

– Ты жена ему?

– Нет, – ответила Пребрана.

И пожелал Святослав взять в жены Пребрану, ибо красота ее затмила красоту всех виденных им женщин.

– Если хочешь жениться на ней, князь, сначала убей меня, – сказал Радим, и протянул князю свой обнаженный меч, но сердце Святослава уже кипело.

Тогда заговорил Чурило Соловей:

– Светлый княже, тронешь ее – прогневишь Богов, ибо она наполовину сестра твоя, – и показал на топорик со знаком Сокола.

Тогда рассмеялся князь, назвал Пребрану сестрой и подарил ей княжую гривну, какие носили люди дома Рюрика.

В тот же день старец зажег огонь в каменной чаше у корней Перунова дуба и трижды обвел молодых вокруг тысячелетнего ствола. На дубовую ветвь повесил золотое колечко, и жених выстрелом из лука снял подарок для суженой. После старец связал рушником запястья Радима и Пребраны, навечно соединяя их судьбы.

– Сладко! – первым крикнул Святослав, и поднял за здоровье молодых пенный рог.

Когда на Киевские холмы опустилась ночь, отвел Чурило новобрачных в чертог, стоявший посреди березовой рощи. Стены хором были сложены округло, подобно колодцу в десятерик. В бревенчатых стенах было десять окон, по числу солнечных месяцев. Солнце, касаясь лучом оконных отверстий, указывало дни праздников и вознесения треб. Своды и крышу держали витые столбы, стены украшены были изящной резьбою: птицы и звери, казалось, дышали, ветви качались, цветы раскрывались, словно, касался их Велес-волшебник. На возвышении стояло ложе, выточенное из смолистого кедра, застланное шкурами зверей и мягким серебристым полотном.

В узкое окошко смотрел молодой месяц в легкой дымке и отражался в серебряной чаше. На ласковые, едва слышные голоса Радима и Пребраны влетел в окно белый сокол и сел в изголовье ложа.

Ночь укрыла все тайны земные и заиграла звездами. Чурило взошел на высокий холм над Днепром. Далеко внизу лежал пестрый деревянный город, курились дымы, загорались в слюдяных окошках ночные светочи.

В святой тишине, в мерцании звезд молился старец о нарождающемся в этот час русском Спасителе, и призывал с высот Ирия душу высокую и сильную. И открылись перед ним дальние земли и истоки северных рек, и близко стало полночное небо.

Свиток девятый
Божий народ

Однажды спросил ученик у равви:

«Скажи, учитель, почему столь непродолжительно было царство Саулово, царя известного мудростью и милосердием?» И с грустью ответил учитель: «Потому что оно было совершенно безупречно».

«Всегда ли безупречное обречено на гибель?» – спросил ученик.

«Всегда, – ответил учитель, – потому что безупречное в одном – небезупречно в другом».

Хазарские притчи Х века

Итиль-Хамлидж был безупречным торговым городом, все, что нужно было для успешной торговли, заключения сделок, обмена денег, хранения товаров и отдыха купцов, было собрано за его глиняными стенами и устроено с надлежащей роскошью. Триста лет назад пастухи и рыбаки из черных хазар слепили первые мазанки в дельте Итиля. Ныне глиняный город, построенный из тростникового плетения и праха земного, превосходил могуществом Рум и Багдад.

Только два здания в Итиле были возведены из благородного камня: башня кагана, где в безмолвии и темноте обитал хранитель божественной силы, и дворец малика Иосифа.

Проплывая мимо царского острова, иноземные купцы понимали: кто не видел этого дворца, тот не видел ничего истинно великолепного! Двадцать две ступени, по числу букв священной Торы, вели к его дверям. Стены его были сложены из мрамора и лазоревого камня, походили на уступы пирамид и сияли, как кристалл аквамарина. Кладка стен делалась с выступами и углублениями, чтобы после покрыть стены листовым золотом, но малик Иосиф решил этого не делать, чтобы стены отливали тонами морских волн и меняли цвет соответственно погоде. В окнах дворца синело море, что арабы зовут Бахр-уль-Хазар – море Хазарское.

Чтобы не бросать вызов величию малика Иосифа, дома вельмож и богатейших купцов были слеплены из смиренной глины и укреплены тростником. Они были разных размеров, но одинаковой формы и со стороны напоминали круглые ласточкины гнезда или глиняные корчаги с дырками в боку. Дверные отверстия были занавешены коврами. Со стороны реки глинобитный Итиль напоминал роящийся муравейник, с протоптанными тропами и дорогами, ведущими к тайным хранилищам, где в темноте и сухости лежали драгоценные коконы товара.

Посреди пестрого рыночного хаоса одиноко стояли Дома Мудрости и Молитв, но главным богом Итиля была торговля, его духом – дух сделки, его храмом – торговая площадь.

Обитатели этого человеческого муравейника не чувствовали себя в безопасности, и год от года росла глинобитная стена вокруг Итиля. Несметные тучи рабов трудились на стройке, наращивая ее в высоту и ширину. Глину вместе с соломой месили ногами. На этой легкой работе использовали женщин, они были дешевле мужчин. Сквозь исколотую и растрескавшуюся кожу сочилась кровь, и капли ее смешивались с глиной. Случалось так, что женщины рожали в общей сутолоке, и надсмотрщики не позволяли доставать младенцев из глины. С одной стороны так было проще управляться с рабынями, пригнанными на стройку, но была еще и другая причина: тайное пророчество, которое распространяла Община Избранных. Оно гласило:

«Кровь невинных младенцев спасет многогрешный Хамлидж…»

Это тайное указание принадлежало старшине торговой общины Исааку Рамуди, прозванному Тоху-Боху. У черных хазар, людей бесхитростных и темных, Тоху-Боху слыл за пророка, читающего по звездам, а среди его просвещенных соплеменников не было лучшего толкователя Торы и Колесницы. Подтверждением его нечеловеческой мудрости была его голова: огромная, как самая большая семендерская дыня.

Этот мудрец и праведник предпочитал тишину и мерный плеск волн воплям погонщиков, крику менял и стенаньям рабов, поэтому его дом стоял на западной стороне Итиля, вблизи воды. Дом был окружен густым садом и высокой стеной-дувалом. Как и все дома в Итиле, жилище Тоху-Боху было построено из тростника и обмазано глиной. Но внутреннее убранство было столь же роскошно, как во дворце малика: ковры и серебряные светильники, драгоценное оружие и шелковые завесы. В покоях Тоху-Боху прислуживали евнухи и юные девы. В этом доме и собирались старейшины торговых общин. Из всей многочисленной торговой братии на собрание допускались лишь водители караванов, тайные кормчие и капитаны речных гаваней. Все они принадлежали к царской расе. Расторопный приказчик из черных хазар мог получить должность торгового старшины на рынке, но его никогда не изберут старейшиной. Еще сто лет назад черные хазары становились приближенными малика, породнившись с женщиной из царской расы, но указанием мудрецов, изучивших тайны Торы, этот порядок был признан порочным. С тех пор чистая кровь стала главным мерилом богатства и власти в Итиле-Хамлидже.

Встречи Избранных проходили в тайной комнате с выходом в сад. Все приглашенные были одеты в темно-синие шелковые плащи, чтобы незаметно исчезнуть в ночи, после заключительной молитвы. Все, что звучало в этой комнате, было связано клятвой молчания, и если бы черные хазары узнали, о чем шепчутся избранные, то этот дом, сад и глиняную стену сейчас же сравняли бы с землей.

Когда все собрались, Тоху-Боху раскрыл свиток тайных поучений, – один из тех, что растворяются в воздухе после прочтения, и прочел:

– Истинно, истинно говорят учителя: будь проклят тот, кто разводит свиней, так же и тот, кто обучает сына эллинской мудрости, но втройне будь проклят тот, кто сеет семена Торы посреди поля, заросшего бурьяном!

Братья мои, мы вынуждены жить среди диких варваров – «могуществ обратной стороны», но сказано мудрыми в утешение нам: идолопоклонники, почитатели звезд и планет исчезнут! Народы Великого Смешения будут стерты с лица земли, и тогда Единый и Неизреченный прольет дождь Торы на наши головы…

– Правильно ли мы поняли, – уточнил старейшина Исфахана, – что расцвет Царства нашего наступит не раньше, чем ляжет в развалинах презренный Эдом?

– Сказано мудрыми: когда воюют Эдом и Кедар, мы торжествуем! Под Эдомом мы разумеем язычников и христиан, а под Кедаром магометан.

– Должны ли мы ненавидеть их? – спросил купец из Багдада.

– Должны ли мы ненавидеть скот, который дает нам молоко, мясо и шерсть? – вопросом на вопрос ответил Тоху-Боху.

– Нет… – растерянно пробормотал купец.

– Понимают ли животные человечью речь?

– Да…

– Но даже самые смышленые ничего не поймут, если им говорить о Едином и Неизреченном, да будет благословенно имя его! Так и варвары. Недаром о них сказано: «Не мечите бисера перед свиньями, да не будет затоптан он в грязь!» Всем им предопределено служить глиной для наших планов. Мы – община избранных, выделенных среди всех остальных, оттого открывает нам Единый и Неизреченный свои тайны и планы и дает узреть новые пророчества. Только избранные могут исправить мир и принять цель Творения за цель жизни. За чистоту наших помыслов, за верность заветам отцов и братскую любовь друг к другу Единый и Неизреченный дарит нам процветание и богатства других народов.

– О, мудрейший Тоху-Боху, с востока идут худые вести, – сказал старшина Корсунской фактории. – Румийцы дрожат при имени Святослав. На их язык, это имя переводится как Люцифер – Противник Распятого. Магометане именуют его Дадджал.

– Благодарю тебя, брат! А что принес нам Южный ветер из Страны Шам?

Встал сирийский купец и рассказал о том, что слышал на базарах Дамаска:

– Говорят, что Дадджал выйдет из страны, называемой Хуррусан, и по всем приметам речь идет о Святославе – князе славян и русов, наихудших варваров из всех известных нам. Их закон – закон леса, и не ведают они иных путей, кроме тайных троп лесных и извилистых рек, но окольным путем ходят быстрее, чем по прямой дороге. Не прельщает их золото и богатство, все, что нужно, дает им лес и реки.

Против них бессильно оружие, ибо в их руках двурогая палка опаснее меча.

– Расскажите мне, каков этот Святослав?

– Он светло-русый, крепкого телосложения. Его взгляд подобен стальному лезвию, а лоб высок, – ответил киевский старшина Бен-Шаддай, близко видевший князя русов. И перед нами он никогда не снимает Маску Гнева.[11]11
  Маской гнева хазары называли сведенные к переносице брови.


[Закрыть]

– Да это тот самый князь Рош, о котором говорят свитки, – подтвердил Тоху-Боху. – Это о нем сказано: «Грозана Итиль придет так же быстро, как облако, гонимое ветром. После набега Князя Рош наступит голод, и люди будут есть свои сандалии и тетиву своих луков». Но не будем унывать, братья, – подбодрил Тоху-Боху притихшее собрание. – Лавина северян минует, идолопоклонники, и авадот зора рассеются прахом, словно и не было их, а мы останемся, ибо наш Закон не зависит от гор, лесов или моря. Мы – сыновья красных песков пустыни. Они всегда в движении. Волею судьбы пустыня идет вслед за нами. Так было в Египте, так было в Вавилоне, так будет и впредь. Нам, повидавшим многие народы, известно, как земли и воды меняют человека. Если человек пришел в горы, он примет закон гор. Если он пришел к морю, он примет закон моря, и будет так, как было тысячелетия до него. И лишь мы, люди пустыни, всегда остаемся тем, что мы есть!

– Но наша торговля в опасности, – зашумели купцы. – Надо что-то делать против князя Рош.

– Есть одно крайнее средство, – тихо сказал Тоху-Боху.

– Открой нам это средство, мудрейший Тоху-Боху! – волновались купцы. – Может быть, надо собрать денег на наемников?

– Бесполезно, – покачал головой Тоху-Боху. – Пророчества говорят, что Князя Рош нельзя одолеть в открытом бою. Чтобы сделать стены Божьего Града неуязвимыми, надо положить в его стену младенца царской крови из рода врага.

– Но где взять этого благородного младенца? Может быть, достаточно купить у русов красивого ребенка? – спросил старшина северных факторий.

– Нет! – покачал головой Тоху-Боху. – Есть закон сочетания крови. По этому закону царские дети наследуют царские добродетели. По этому же закону сын блудницы не может достичь мудрости!

В тот же день пророчества Тоху-Боху разошлись по всему Великому шелковому пути. Они под страшным секретом распространялись между верными и звали к действию.