Текст книги "Страйгер (СИ)"

Автор книги: А Ш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

И тут же получил следующую оплеуху. Уже не столь сильную, сколь обидную.

Почти обреченно Степан Федорович все-таки сделал следующий шаг, не ожидая ничего хорошего – и лишился уха.

Как такое могло получиться – этого он не понял. Но нож, которым он замахивался на инвалида, почему-то оказался не где-нибудь, а в непосредственной близости от его собственного уха. И легонькл чикнул по тому уху. Как бы шутя. Хороший, острый нож. И теперь – вот оно, ухо – такое родное и привычное, но не на положенном ему месте, а внизу, на полу. Степан Федорович склонился к нему, заливаясь горькими слезами.

– Ну почему? Почему? – бормотал он, насморочно шмыгая носом.

– Потому, – вздохнув, сообщил инвалид.

Это простое объяснение доконало Степана Федоровича. Бросив нож, размазывая по лицу все, что мог размазать, он побрел вон из помещения.

– Ухо забери, Ван-Гог недоделанный, – догнал его приказ из комнаты.

Степан Федорович послушно вернулся, подобрал ухо, но это оказалось не все, что он должен был унести.

– И труп своего дружка не забудь!

– Какой труп?

– Тот, что валяется в коридоре.

– Да как же я его заберу? Он тяжелый! – совсем расстроился Степан Федорович.

– Заберешь, – заверили его.

Пришлось забирать и труп.

Взваливать его на себя, тащить до лифта, там долго стоять, ожидая кабинки.

Кабинка, наконец, пришла. Но почему-то не пустая, а с подвыпившим мужиком. Мужик, увидев, в какую лужу натекшей крови ему придется наступать, мгновенно протрезвел и выходить не стал. Наоборот, с визгом отскочил обратно в глубь кабинки, быстро ткнул в первую попавшуюся кнопку, и лифт опять уехал.

Когда ж он вернулся, то Степана Федоровича на седьмом этаже уже не было. Рыдая и жалуясь на жизнь, он стаскивал тело Хорька вниз по лестнице – ухватив за ноги и не обращая внимания на голову, бьющуюся об каждую ступеньку. Да что голова? – голова вещь небольшая, даже, можно сказать, компактная. А вот руки Хорька при транспортировке очень мешали. Они нелепо торчали из туловища, то и дело цепляясь за железную решетку лестничных перил.

Степан Федорович, стенал, матерился, проклинал непотребное поведение хорьковых рук, но продолжал тащить тело вниз. Он всегда добросовестно исполнял приказы.

А в оставленной им квартире мало-помалу поднималась паника.

Мама, папа и сестра – кое-как одетые – пытались проникнуть через напрочь заблокированную двустворчатую полустеклянную дверь.

– Сыночек, Андрюшенька, с тобой все нормально? – периодически выкрикивала мама самым трагическим голосом. И это несмотря на то что Андрей сразу заверил их: с ним ничего плохого не произошло.

Перед Андреем же стояла задача чрезвычайной сложности: как убедить родственников отойти от несчастной двери? Причем, отойти подальше. Ведь стоит ему ослабить усилия, и стекло, располосованное убийцами, тотчас разлетится вдребезги, царапая и раня окружающих...

18.

Милицейский УАЗик остановился перед входом в центральный офис фирмы "Колизей". Вслед за ним припарковался джип Степана Федоровича. Причем, за рулем был сам Степан Федорович. Патрульные не рискнули сразу задерживать человека, выдающего себя за начальника личной охраны олигарха Решетника. Вместо этого они решили составить почетный эскорт и проверить, как к этому странному водителю – без уха, в крови – отнесется ночной дежурный "Колизея".

Дежурный отнесся правильно: вскочил, увидев Степана Федоровича через стеклянные двери, торопливо отворил их, пропуская начальство внутрь.

Это вполне удовлетворило стражей порядка, они погрузились в УАЗик и отбыли, нисколько не заботясь о том, что джип, оставленный безухим водителем, стоит ночной порой с приоткрытыми дверями посреди на улицы. Ведь только сумасшедший рискнет угнать автомобиль, запаркованный перед главным входом фирмы "Колизей".

Тем более, что на заднем сидении кто-то спал. Правда, спал он вечным сном, но сразу это заметно не было.

Когда Степан Федорович осторожно поскребся в дверь решетниковского кабинета, там почти все уже было согласовано.

Решетник вместе со своим главным спецом по анализу разложил ситуацию по полочкам и пришел к неутешительному выводу: Губернатор прогнулся. Но не под Шишкаря и даже не под заговор губернских олигархов. Давно просачивалась информация, что нашей глухой лесной губернией заинтересовался столичный капитал, олигархи из самого Петрограда! А денег там – немеряно, и подмять под себя какую-то губернию для питерских труда не составляет.

Судя по поведению Губернатора, он, говоря с Решетником, на самом деле докладывал им, питерским: слышите, выполняю ваше задание, открещиваюсь от бывшего любимчика. Запись его слов наверняка сразу легла на стол питерскому представителю. А может, даже и успела уже отправиться курьерской почтой непосредственно в северную столицу.

– Не-е, без драки я не сдамся! – хлопнул Решетник себя пухлой ладошкой по коленке. – Всех подниму! Сам заговор затею! Но без хорошего отступного не уйду!

– Ой ли, Валентиныч? – усомнился аналитик – мужик лет пятидесяти, седовласый, почтенный. – Сдается мне, что за твоей спиной питерские уже всех обошли. И Шишкарь теперь с ними.

– Думаешь, Шишкарь в доле? – напрягся Решетник.

– А сам погляди, Валентиныч! – аналитик ткнул в принесенную распечатку. – Ни одного лишнего движения у Шишкаря! Все свои проекты свернул – сидит, дожидается. А чего? Теперь понятно: отступного. И уж он-то не продешевит!

– Но почему они вышли на него, а не на меня? Как думаешь, Кирилыч?

– Больно занесся ты высоко, Валентиныч, вот что думаю. Решили они с тобой переговоров даже и не заводить. Сам подумай: когда всех обошли, со всеми сторговались, то тебя теперь обрушить им труда не составит.

– Прям, всех обошли?

– Ну, не всех, конечно. Мелюзга им без надобности – те сами к ним с поклоном приползут на брюхе. Потом. Когда дело уже решится. Ну, может, еще Дылду проигнорировали. Навели справки, что с ним дел иметь не стоит – слишком хлопотно – как и с тобой, Валентиныч! И не стали Дылду в долю брать. Но ведь вы вдвоем с Дылдой против них не устоите, нет, не устоите. Да и Дылду в союзниках иметь – это сам знаешь...

– Знаю.

Решетник вскочил, торопливо пробежался по кабинету. Замер, посетовал:

– И ведь как вовремя они мне руки укоротили! Какой отличный повод нашли! Этот подстреленный следователь – это ж!.. Эх!..

– Да ты сам, Валентиныч, им этот повод подкинул. Что ты уперся в пацана? На кой он тебе сдался, ну? Власть свою показать? Типа, какой ты крутой? Говорю ж – заигрался! Теперь надо отступать. Осторожненько, с выгодой – но отступать!

Тут-то в дверях кабинета и нарисовался Степан Федорович.

– Что? – спросил у него Решетник, подбегая – он уже оценил внешний вид своего посланника, и уже понял: ничего. Опять ничего!

– Вот, – Степан Федорович полез в карман штанов, достал оттуда окровавленное ухо, протянул хозяину, – вот!

– Что ты мне суешь? – отпрыгнул Решетник.

– Там, – тыча себе за спину, доложил Степан Федорович, – там такое!.. – и залился слезами.

Решетник опасливо вытянул голову, заглядывая за спину своего начальника охраны, но в сумраке приемной ничего страшного не наблюдалось – пустая комната, с одиноким желтым шариком настольной лампы и чуть отблескивающей под потолком выключенной люстрой. Если опасность и существовала, то где-то в другом месте.

Решетник заложил руки за спину, по-наполеоновски глядя снизу вверх на Степана Федоровича процедил сквозь зубы:

– Рассказывай!

И рассказ полился. Жалостливый, временами бессвязный, пересыпаемый матюгами и обращениями к Богу. Изобилующий отчаянной жестикуляцией и не менее отчаянными рыданиями.

Кирилыч слушал с интересом.

А Решетник смотрел на Степана Федоровича и не узнавал. Не потому, что тот был в крови да с отрезанным ухом, а потому что перед ним стоял совсем другой человек. Не степенный и основательный, каким Решетник привык видеть своего Степку, а истеричный и полностью раздавленный.

Уже к середине рассказа Решетник сделал все свои выводы, вернулся к столу, вполголоса вызвал главного ночного дежурного. А когда тот вприпрыжку вбежал в кабинет, готовый выполнить любой приказ олигарха, отвел его в сторонку и, показывая глазами на Степана Федоровича, одиноко замершего посреди кабинета, распорядился:

– Это чмо посади в его машину, отвези подальше и ликвидируй.

Решетнику очень нравилась формулировка "ликвидируй". Была в ней этакая хлесткость, высокомерность. Такие и только такие приказы должен отдавать настоящий хозяин жизни. И Решетник всегда употреблял это словечко, вынося кому-то приговор.

Главный ночной дежурный понятливо кивнул, повернулся выполнять, но был остановлен олигархом:

– Павлушка, слышь! Машину не забудь! Ее тоже надо, того – ликвидировать. Вместе с подарочком, который там, на заднем сидении. Ты понял?

– Все понял! – заверил главный ночной дежурный.

– Не все ты понял. С этой минуты ты, Павлушка, начальник моей охраны. Теперь всё понял?

– Теперь – всё! – расплылся в улыбочке резко повышенный в должности Павлушка.

– Тогда – топай!

А когда новый начальник охраны увел старого, Решетник обернулся к своему аналитику.

– Что скажешь, Кирилыч? Степка-то наш с ума съехал, а? И как это мы не углядели?

– Съехал? Так-то оно так... – покрутил карандаш в пальцах Кирилыч. – Да не так.

– Что, считаешь, не поехала крыша у Степки? – с интересом спросил Решетник.

– Поехала, конечно. Но у отъезда была причина. И причина серьезная. Ты не говорил с ребятишками, которые наведывались сегодня в квартирку номер семьдесят пять? А я, вот, говорил. И с теми, которые позавчера туда наведывались, когда Никитушка наш преставился – тоже говорил.

– Не томи!

– А чего томить – подставили тебя, Валентиныч! Питерский след чую!

– Ну ты дал! – не поверил Решетник. – Ты теперь везде питерских будешь видеть? За каждым кустом?

– А сам погляди. Кто о происшествиях в этой квартире узнавал первым? Да кто угодно, только не ты! А почему? Потому что все подстроено было. Заранее! Пасли тебя питерские. Выжидали в засаде на той квартирке!

– Погоди, что подстроено-то было?

– Фокусы были подстроены. Парапсихологические.

– Ты что, Кирилыч, поверил этим россказням? – удивился олигарх.

– Россказни – россказнями, а что с пулями делать, которые твои хирурги-мясники извлекли из вернувшихся ребятушек? А? И с отрезанными ушами? И с Никитушкой, царство ему небесное? С чего это он в одночасье преставился?

– Ну-ка – с чего? – заинтересовался Решетник.

– С того, что к нему было применено сильное парапсихологическое воздействие! Как и ко всем ребятушкам. Результаты, правда, получились разные у этого воздействия. Но так оно и бывает. Никитушка, простая душа, просто помер на месте. А ребятушки палить начали во все стороны, думая, что пистолеты сами у них стреляют. Ну, Степушке, тому круче всех досталось. Ты ж его трижды посылал в эту семьдесят пятую квартирку – вот он уже и дошел до точки, начал уши себе резать.

– Ну а питерские-то тут при чем? Слыхали мы про эту парапсихологию, слыхали! Не один ты такой умный! Про колдунов-шептунов, про бабок-ворожеек...

– Э-э, куда хватил! Ты б еще старцев-травников вспомнил. Ерунда это, Валентиныч! Херня, если по научному. Парапсихологией серьезные люди занимаются. В том числе и в КГБ. Там, знаешь, какие чудеса творят – мама не горюй!

– Думаешь, в квартире этой КГБ питерское засело? – Решетник почесал подбородок.

– Про все питерское КГБ не знаю, но какого-то парапсихолога – мощного, из столичных – туда точно подсадили! Чтоб вокруг тебя этакую чертовщинку закрутить, чтоб от тебя народ шарахался начал. Парапсихолога этого могли даже и не в саму семьдесят пятую подселить, а, например, к соседям, за стеночку. Им же главное тебя поймать. На крючок гордости. А ты и повелся...

– Н-да... мыслишь дельно! – хмыкнул Решетник. – За что я тебя, Кирилыч, люблю и ценю, так за твои дельные мысли! Может, и впрямь, я зря туда сунулся? Зря гордость показывать стал? С гордостью-то нынче плохо! Оно и всегда было плохо... Мы и сами всех, особо гордых, повывели, но и себе такого позволять не должны. Прав ты, ох прав, Кирилыч! Теперь не до квартиры этой. Тут бы самому целым остаться... Но я так просто не сдамся. Ну и что, если даже Дылда? Теперь выбирать все равно не из кого, буду корешиться с ним. Где-то у меня был его секретный телефончик...

19.

Степан Федорович довольно равнодушно воспринял то, что его руки привязали к рулю. Ему сейчас было важнее другое: рассказать Павлу про ожившие пистолеты и про нож, который сам взял да отрезал ухо. Даже когда Павел захлопнул дверцу джипа, Степан Федорович продолжал рассказывать ему, изо всех сил стараясь, чтоб тот понял, осознал. И руками пытался показать как все оно было – но показывать связанными руками было трудно.

Тогда Степан Федорович замотал головой, застучал ногами об пол кабины, но Павел так и не услышал, не понял. Остался там, за тонированными стеклами джипа.

Стоял себе, усмехаясь. Даже помахал Степану Федоровичу рукой – прощай, мол.

Вообще-то Павел хороший парень. Степан Федорович давно его знал, уже несколько месяцев. Но сейчас он видел в зеркало, как Павел медленно удалялся, уменьшаясь. Уходил куда-то вверх по склону, так что оставались видны только его ноги в белых кроссовках, испачканных прибрежным илом.

А потом и кроссовок не стало видно – окна закрыла серая, мутная вода. А джип все ехал и ехал, и вода становилась все темнее.

Потом, наконец, стало совсем темно и машина остановилась.

– Ну как же ты не поймешь! – кричал Степан Федорович, пытаясь добиться понимания от Павла. – Ведь там всё оживает, всё!

И не сразу заметил, что вода уже не только снаружи, за тонированными стеклами, но и внутри, в джипе. Она хлюпала под ногами, плескалась за спиной. Степан Федорович поморщился, ощутив на ноге ее мокрое касание.

Вот вода дошла до щиколоток. Вот до колен. А вот уже Степан Федорович сидит в воде по грудь... По плечи...

Что-то ткнулось ему в затылок, приплыв с заднего сидения.

– Хорек, ты, что ль? – спросил Степан Федорович. – Видишь, как оно получилось – не верят нам!

Говорить было трудно – приходилось вытягивать шею и задирать голову, но вода все равно норовила залиться в рот.

Пришлось закрыть рот и замолчать – хотя это было тяжело, да, тяжело! Ведь нужно было говорить, объяснять!..

Только речная вода и на этом не успокоилась. Теперь она норовила залиться в нос. А тут еще Хорек все покачивался и толкался. То в плечо толкнет, то в оставшееся ухо – сбивал дыхание.

"Ты погодь чуток, ты успокойся, потом толкаться будешь!" – хотел сказать Степан Федорович, но только забулькал.

И вода хлынула, наконец, ему в рот, в горло.

Он забился в кашле, но даже кашлять было неудобно – руки были привязаны спереди к рулю. Как Степан Федорович ни извивался, как ни дергался, но глаза стала заволакивать красная муть – будто воду вокруг подсветили кровавым прожектором.

И в этом адской подсветке он вдруг увидел в кабине рядом с собой тоненькую девушку – почти девочку. Славненькую. Степан Федорович всегда мечтал, чтоб у него была такая дочка. Но – не сложилось, не было у него дочки.

Да и здесь не должно было быть этой девушки. Не место ей было тут, в залитом водой джипе, рядом с такими нехорошими людьми как он, Степан Федорович и Хорек. Неправильно это было.

И Степан Федорович сказал ей об этом:

– Ты бы шла, дочечка. Видишь, что тут у нас делается! Зачем ты здесь?

– Но ведь если я уйду, то вы умрете, – грустно покачала головой девушка.

Так грустно, что у Степана Федоровича сердце заныло. И он ей прямо ответил:

– Чему быть, дочечка, того не миновать. Что уж тут поделаешь... А твое дело молодое.

– Но Андрей ведь сказал, что бы вы жили! Значит, вы должны жить, – девушка притронулась своими нежными пальчиками к веревке. И веревка куда-то подевалась.

А потом она притронулась к лобовому стеклу. И стекла тоже не стало.

– Можете плыть, – сказала она.

– А Андрей – это кто? – спросил Степан Федорович.

Но девушка уже исчезла.

И Степану Федоровичу ничего не оставалось – только плыть. Он и поплыл.

А когда с кашлем, стоном и утробным подвыванием вынырнул, выскочил над поверхностью воды, глотнул живительного воздуха, то оказалось, что он куда-то далеко отплыл от того места, куда приехали они с Павлом. Вокруг были незнакомые обрывистые берега, камыши, ивняк.

Из последних сил Степан Федорович подгреб к берегу, наполовину выполз из воды. Спросил, тяжело дыша, у рыбачка в брезентовой робе:

– До города далеко?

Тот вытаращил на него глаза:

– Да километров сорок будет!

– А в какую сторону?

– Туда! – рыбак махнул рукой.

– Спасибочки, – культурно поблагодарил Степан Федорович.

С трудом поднялся на ноги, побрел вдоль реки в указанном направлении. Не оборачиваясь на испуганного рыбака, который выронил удочку, и теперь она потихоньку уплывала в направлении, противоположном тому, которым следовал Степан Федорович.

Одна только мысль мучила Степана Федоровича на всем его пути: кто ж такой этот Андрей? Не архангел ли какой? Может быть на Небе решили дать ему шанс продолжить свою земную жизнь? Но так, чтобы замолить и исправить зло, которое он, Степан Федорович, принес в мир? И даже не продолжить – начать жить заново! Но уже совсем по-другому – в святом и искреннем покаянии?

Брёл Степан Федорович по лесной проселочной дороге и крестился. Плакал и крестился.

20.

Звонок в дверь перепугал Людку до дрожи.

Она прибежала в комнату Андрея с возгласом:

– Я не буду открывать! Мы с тобой только одни дома!

Звонок повторился.

– Открывай, не бойся! – сказал Андрей. – Если бы кто хотел нам что-то плохое сделать, так он бы просто взломал дверь, как тогда – помнишь? Без всяких звонков.

– А если это опять с обыском? – возразила Люда, но все-таки пошла взглянуть в глазок на настырных посетителей.

– А, это вы... – проговорила с облегчением. И, распахивая дверь, крикнула Андрею. – Это к тебе одногруппники! – и тут же поправила себя. – Одногруппницы. Бывшие.

– Вот как? – удивился Андрей.

Толян-то у него бывал регулярно, а вот остальные сокурсники не баловали посещениями.

Дверь комнаты отворилась и Андрей удивился еще больше: на пороге стояла сама Анжелика Поспелова! Краса и гордость курса! Самая богатая из факультетских невест! Ее отец если и не был олигархом, то весьма близко находился от этого высокого и почетного звания.

– Добрый день, Андрюша, – пропела она. – Разреши тебе представить мою хорошую подругу Николаеву... Николаеву...

– Тоже Людмилу, как и ваша сестра, – очаровательно улыбнулась высокая длинноногая девушка в стильной малиновой мини-юбке и не менее стильной абрикосово-кофейной кофточке, вплывая в комнату вслед за Анжеликой.

"Про такую улыбку говорят – на сто баксов", – отметил Андрей. И еще отметил странную заминку Анжелки, когда она представляла "хорошую подружку". Что ж это за подружка такая, да еще и хорошая, если ее имя никак вспомнить не удается?

– Она тоже учится в нашем университете, только на другом факультете, и давно хотела с тобой познакомиться! – торопливо оттарабанила Анжелика – будто заученную роль.

– Да, очень давно хотела! – промурлыкала Людмила, нежным движением одергивая мини-юбку. – Еще с прошлого года. Но стеснялась. Ведь вы всегда ходили не один – такой красивый, такой мужественный!

Странно было даже думать, что эта Людмила в состоянии чего-то стесняться, но если ей хочется выглядеть стеснительной, то почему бы и нет? – мысленно пожал плечами Андрей.

– Вы и сейчас очень привлекательны! – продолжала Людмила. Стобаксовая улыбка будто приклеилась к ее лицу. – Это так необычно, так экзотично!

– Что именно? – уточнил Андрей.

– Знаешь, Андрюша, – вклинилась в их беседу Анжелика. – Мне тут срочно бежать надо... На занятия... В общем, я пошла, а вы оставайтесь! Девушка, закройте за мной дверь! – обратилась она к Людке-сестре.

В отличие от своей "хорошей подружки" она, похоже, не знала как зовут сестру Андрея. Да и знать не хотела.

– Вам что-нибудь нужно? – не слишком дружелюбно спросила Людка, заглядывая в комнату после того как хлопнула входная дверь за Анжеликой.

– Спасибо, ничего, – ответил Андрей. – Если что-то понадобится, я тебя позову.

– Ну... ладно, – сказала Людка, смерив новоявленную тезку подозрительным взглядом.

– Так что ж именно вам кажется таким экзотичным? – напомнил Андрей, когда за сестрой закрылась дверь.

– Вы! – пылко ответила стобаксовая Людмила. – Или можно на "ты"?

– Можно, – согласился Андрей. – Ищете экзотики?

– Разумеется, Андрюшенька! – проворковала Людмила. – А кто ее не ищет? Вот ты – разве ты против экзотики? – она присела на край кровати и мягко, но требовательно пробежалась длинными пальчиками по одеялу на груди Андрея.

Этому прикосновению ничего не стоило проникнуть сквозь тонкое одеяло. И оно проникло. И как током ударив Андрея.

– Я?.. – запнулся он. – Не знаю...

Прикосновение пальцев профессионалки – а Людмила, несомненно, была профессионалкой, и из дорогих – были таким зовущим, что в висках застучало и дыхание участилось. Как же давно его не ласкали девушки!..

– А я вот знаю... – ее пальца продолжили свой манящий танец по телу Андрея – по животу и ниже... – Тебе трудно скрывать свои чувства... – она скосила глаза на заметный бугорок, приподнявший одеяло.

"Да ведь я же сейчас без памперса..." – вспомнил вдруг Андрей.

А гостья продолжала ворковать:

– Ты не такой скрытный, как остальные мужики. Сразу показываешь, что тебе нравится девушка... И это для девушки очень привлекательно... И так экзотично... Да... Очень экзотично...

То, что произошло после этого, довольно сильно удивило Андрея. Не само развитие событий, но их скорость. Людмила сделала всего несколько быстрых движений – и оказалась без одежды. Совсем. Казалось, вокруг нее пронесся небольшой ураган, мгновенно сорвавший все ее покровы.

Впрочем, тех покровов было не так уж и много – скосив глаза, Андрей увидел на стуле совсем небольшую горку белья.

А потом прямо над собой обнаружил голую и очень привлекательную грудь. Мягко покачиваясь, она почти касалась сосками его лица. Да и всю Людмилу увидел он над собой. Ее колени сжимали его бедра, руки опирались на простыню около плеч.

Самое замечательное, что одеяло – последняя преграда между ними – тоже куда-то исчезло.

– А это, и правда, будет экзотично! – интимно прошептала Людмила ему на ухо, опаляя своим горячим, пьянящим дыханием, и ароматом дорогих духов.

Своим роскошным телом она укрыла его. Спрятала под собой. В себе. И начала на нем древний танец, известный со времен Адама и Евы.

Андрей не мог не включиться в этот танец – танец был как раз для двоих. И они вдвоем закружились в нем, забились в сладких судорогах синхронных движений...

А когда все кончилось, то неожиданно обнаружилось, что уже не она на нем, а он лежит на ней. Она же в ленивой истоме ворошит ему волосы, приговаривая со своим грудным, зовущим смехом:

– А ты, оказывается, из тех парней, что любит быть сверху! Чтоб обязательно ваш верх был – во всем и всегда! Проказник...

Потом приподнялась на локте, поглядела внимательно. Упругой змеей выскользнула из-под него, пробормотала с удивлением:

– Но как же ты это смог?.. Как тебе сверху удалось оказаться? Без рук, без ног? Значит, не зря он говорил...

Тут Людмила (или как там ее на самом деле) резко оборвала себя, впилась поцелуем в губы Андрея, одновременно лаская его тело и переворачивая на спину. Она торопилась, как бы призывая забыть маленькую сексуальную нестыковку. Вместе со своей незначительной обмолвкой.

– Что ты хотела обо мне узнать? – спросил он, с трудом отрываясь от ее губ.

– Я? Ничего! Просто немного экзотики – и тебе, и мне в радость...

– И ты ни о чем не будешь меня спрашивать?

– Милый мальчик, какие расспросы в постели?

– Значит, ты узнала уже все, что хотела узнать?

– О том, что ты горячий любовник? Ну, это не слишком большая тайна!

– Нет, не это... Ну, ладно. Узнала так узнала. А кто тебя прислал? Кто мною настолько интересуется?

– О, дорогой! Получается, что это ты устраиваешь мне допрос, а не я! Зачем? Разве нам не было хорошо? К чему же портить впечатление?

Людмила грациозно поднялась, заглянула в зеркало, поправляя растрепавшуюся прическу. И одновременно давая Андрею возможность еще раз полюбоваться собой. А потом оделась – так же стремительно, как и раздевалась. Может быть, это тоже входит в профессиональные навыки?

– Все было замечательно, дорогой, – сообщила она, наклоняясь.

Слегка коснулась своими чувственными губами его губ. Заботливо укрыла одеялом.

– Пока, Андрюша! И передай сестре, чтоб она не была такой ревнивой. В жизни это только мешает.

И упорхнула. Не предлагая закрыть за собой входную дверь. Видимо, она это умела делать и сама.

21.