Текст книги "Страйгер (СИ)"

Автор книги: А Ш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

– Можно войти?

Заглянул.

Да, местечко неприглядное... Стены, потолок, шкаф – все в рытвинах от пуль. А на полу-то... И пистолеты, и автомат, и следователь...

– Мне бы забрать... – кашлянув, попросил Степан Федорович.

Все трое – хозяйка квартиры, хозяйская дочка, инвалид с кровати – глянули на него без радости.

– Я только сложу все в сумочку, и уйду! – заверил Степан Федорович, пытаясь изобразить улыбку. И полез, пыхтя, по полу, собирать оружие.

Последним ему попался собственный пистолет. Он разогнулся, засовывая его на место – под пиджак.

– Вы его не боитесь? – вдруг спросил инвалид.

– Кого? – вздрогнул Степан Федорович, сразу подумав про Решетника и предстоящее объяснение.

– Своего пистолета?

– А чего мне его бояться? – удивился Степан Федорович.

– Он хочет вас убить.

– Кто, пистолет? – Степан Федорович крякнул, улыбнулся. Искренне. С сожалением посмотрел на инвалида.

Похоже, помешался пацан. Да, на его месте трудно голову нормальную сохранить...

А когда отвел глаза от кровати, то обнаружил перед собой – прямо перед лицом – черный зрачок дула. Пистолетного. Своего.

Личное оружие Степана Федоровича свободно висело в воздухе и безжалостным, немигающим черным взглядом смотрело ему прямо в лоб. Чуть выше переносицы. И то был очень неприятный взгляд.

– Хорошенький мой, дорогой ты мой!.. – залебезил Степан Федорович. – Зачем же так?.. Я ж к тебе всегда со всей душой!..

А вокруг стояла звенящая тишина. И в этой тишине Степан Федорович отчетливо понял, что если и искать сумасшедшего в этой комнате, то лучшей кандидатуры, чем он сам, не найдешь.

– Что это я? – удивился он вслух. – С пистолетом разговариваю... – и уже без всяких церемоний схватил паршивца за рукоятку.

Только ствол не сдвинулся с места. Он все так же глядел чернотой дула в лоб Степану Федоровичу, будто вмороженный в воздух. Будто это и не воздух был, а бетон. Прозрачный такой бетон. Неощутимый, но каменный

– Эй-эй! – растерянно прикрикнул Степан Федорович на оружие, совсем отбившееся от рук. И попробовал все-таки отвернуть ствол от себя хоть немного в сторону.

– Поосторожнее с курком, – посоветовал инвалид. – Можете нечаянно нажать. А уж он своего не упустит!

– И что мне теперь делать?.. – поинтересовался Степан Федорович, жалко улыбаясь. – Я же не могу его вот так оставить...

– Попробуйте попросить у него прощения.

– У пистолета? – вытаращил глаза Степан Федорович. – Да за что просить-то?

– Наверно, есть за что, – равнодушно предположил инвалид. – Может быть вы заставляли его делать что-то неправильное? Может быть, убивали кого-то. Невинного. А он теперь вспомнил и хочет вам отомстить.

– Я никого не убивал! – нервно отреагировал Степан Федорович.

Конечно же, убивал. Как можно остаться чистеньким на службе у Решетника? Впрочем, как и на службе у любого другого олигарха.

– Но при чем тут это? – возмутился Степан Федорович. – Как он может что-то вспомнить? Он же пистолет! Простой пистолет!

И поперхнулся. Потому что ствол вздрогнул на последних его словах и медленно поплыл вперед. Надвигаясь черным дулом на Степана Федоровича.

– Обиделся, – прокомментировал инвалид.

– На что? – холодея перед неотвратимо приближающимся стволом, просипел Степан Федорович.

– Вы пренебрежительно назвали его "простым пистолетом", а он уже стал живым и разумным. Недавно, но стал. И теперь требует от вас уважительного отношения к себе.

– Но я его уважаю! Я тебя очень уважаю, дорогой ты мой! Извини! За все извини! Я больше не буду! – нервно выкрикнул Степан Федорович.

Надо было просто повернуться и бегом бежать из этого ужасного места, где оживают пистолеты, а люди, наоборот, умирают. Но ноги не слушались.

А еще минута, и перестанет слушаться мочевой пузырь...

Пистолет приостановился. Как бы в задумчивости качнул стволом.

– Он принимает ваши извинения, – пояснил инвалид. – Пока что он не будет вас убивать.

– Спасибо... – хрипло поблагодарил Степан Федорович.

Пистолет развернулся, поплыл вниз, ткнулся рукояткой в безвольно висящую ладонь Степана Федоровича.

– Он разрешает себя забрать.

– Да? Ой, спасибо, спасибо! – запричитал Степан Федорович – визгливо, стыдно, по-бабьи.

Трясущимися руками схватил свое оружие. Хотел по привычке вложить в кобуру – и вдруг заопасался. А если стрельнет? Да прямо в живот или в ногу? Чего еще от него ждать – от живого и разумного?

Мягко, успокаивающе, погладил пальцем ствол, уложил его в сумку к другим собранным железкам. Не выдержав, поинтересовался у инвалида:

– А другие пистолеты? Они тоже стали живыми?

– Разумеется. Вы же сами видели.

– И они тоже захотят выстрелить в своих хозяев?

– Очень возможно. Смотря как хозяева будут себя вести.

– А, ну да, конечно... Смотря как...

И вдруг сумка в его руке качнулась, зашевелилась. Не сама сумка, а ее содержимое.

Степан Федорович замер, скосил глаза – из приоткрытой молнии на него снизу вверх пялилось сразу несколько мрачных пистолетных зрачков. А из глубины, расширяя молнию, наружу лез ствол автомата.

Степан Федорович отбросил сумку от себя с такой прытью, будто она была набита ядовитыми кобрами, готовящимися к прыжку – и начал пятиться к выходу.

Споткнулся о неподвижное тело следователя. Вскрикнул от неожиданности, сам едва не упал. Трясущейся ладонью вытер пот со лба, кивнул на неподвижное тело:

– Убитый?..

– Зачем? – удивился инвалид. – Без сознания. Заберете его?

– Конечно, конечно! – Степан Федорович вспомнил вдруг, что именно за следователем-то он сюда и пришел.

Наклонился, примериваясь. Поудобнее подхватил бесчувственное тело помышки, но тело на секунду пришло в себя. Открыло глаза. Увидело над собой склонившегося Степана Федоровича. С ужасом спросило:

– Ты?.. – и снова отключилось, не выдержав встречи со столь неприятной действительностью.

14.

Степан Федорович, как безумный, тарабанил в высокие железные ворота Ближней Дачи. Ему нужно было срочно все рассказать хозяину. Выговориться, скинуть хоть на кого-нибудь тот кошмар, в котором он побывал – а там уж гори все синим пламенем! Выгонит его Решетник к чертям собачьим, значит выгонит. Понизит до дворника – ну, так и быть... О чем-то еще худшем и думать не хотелось.

В воротах приоткрылось узкое окошко. Из него глянули удивленные глаза постового:

– Вы, Степан Федорович? А хозяина нету.

– Как, нету? Он же собирался сюда?.. Ладно, закрывай!

Степан Федорович лихорадочно запрыгнул назад, в машину, щелкнул тумблером рации, ткнул несколько кнопок.

– Слушаю, – отозвалась секретарша Решетника.

– Евдокия Тихоновна, – просительно заблеял Степан Федорович, – я тут на Ближней Даче, а Алексей Валентиновича нет...

– Он приглашен к Губернатору, – сухо пояснила секретарша. – На закрытый прием по случаю награждения Губернатора орденом "За честь и достоинство" второй степени.

– А-а, спасибо, Евдокия Тихоновна, – поник Степан Федорович.

Значит, первым доложить хозяину не удастся... Теперь, пока Решетник будет на приеме, пока то да се – уже нашепчут ему, уже донесут про полный провал обыска.

"Значит, готовиться надо все-таки к худшему... причем, самому худшему. Вплоть до"... – Степан Федорович привычно потрогал ладонью полу пиджака, чтоб ощутить надежную тяжесть пистолета. Пистолета не было.

"Ах, да!.."

Сумка с оружием так и осталась в комнате психованного инвалида. Но не это было самым страшным. Верный друг его предал, вот что! Стальной, верный – и предал... Но, ничего. Дома есть еще один... Остается надеяться, что хоть домашний любимец не оживет и не примется целить хозяину в лоб... Хотя теперь, после сегодняшнего провала, найдется немало охотников прицелиться в лоб Степану Федоровичу – из числа людей. Или даже из числа близких приятелей.

"А Решетник в гору пошел! – горько подумал начальник решетниковской охраны. Теперь уже почти бывший начальник. – К Губернатору приглашен. На закрытый прием..."

15.

Сам Решетник вовсе не считал, что идет в гору. А считал с точностью до наоборот: катится под горку.

Пока что он катился всего лишь в своем бронированном джипе, окруженный джипами охраны, но что ждет впереди? Слыханное ли дело – чтоб его, первого олигарха области, который только в областной бюджет дает почти пятнадцать процентов от всех налоговых поступлений, его, самого Решетника, выдергивали вот так – за полчаса до приема? Да это – почти на грани оскорбления!

И потом – что за прием такой? На настоящий прием, который состоится завтра, на котором будут все олигархи и первые лица губернии, он, Решетник, приглашен давно, по всей форме: прибыл спец. курьер от Губернатора, принес роскошное приглашение, подписанное от руки (никаких факсимильных подписей!), заблаговременно вручил... А тут? "Закрытый прием"! Что за новости?

Милиция на парадном входе в губернскую Администрацию, конечно, узнала первого олигарха области. Взяла под козырек. Вежливо проинформировала, что прием состоится на втором этаже, в Малом зале.

И когда Решетник вошел в Малый зал, то понял, что предчувствия оправдываются. Это был банкет для сотрудников губернской Администрации. Не всех сотрудников, разумеется, а для чиновников уровня начальников отделов и выше. Присутствовали тут, конечно, и замы Губернатора, но, по существу, это был не уровень Решетника, совсем не уровень! Однако деваться было уже некуда.

Растянув губы в дежурной счастливой улыбочке, Решетник радостно поздоровался с подскочившим к нему замом Губернатора по промышленности и внешней торговле. Пошел обходить дальше круг знакомых.

Знакомые быстро закончились – мелкую административную сошку Решетник не знал и знать не хотел. У него были специальные люди, которые решали вопросы с этими аппаратчиками.

– Вы, наверно, к нам? За стол Аристарха Митрофановича? – улыбчиво поинтересовался зам Губернатора по промышленности.

– Наверно, – добродушно кивнул Решетник.

И ошибся. Ему, оказывается, отвели место где-то в крайнем, четвертом ряду банкетных столиков, расставленных по всему Малому залу. Правда, за его столом сидело не четверо, как за всеми остальными, а только двое: он да тощая бесцветная дама в мелких, недорогих брильянтиках. Какая-то смутно знакомая. Видимо, начальница одного из губернских управлений.

Бодро вошел Губернатор. Раскланялся под аплодисменты. Уселся со своими замами за главный стол, стоящий поперек зала под гербом губернии. Стол, куда Решетника не пригласили.

Начались дежурные тосты и здравицы в честь Губернатора, его широкой души, его работоспособности, его административного таланта.

Решетник не слушал. Он томился и ждал. Не зря же его сюда вытянули. Да еще так срочно! Должна быть причина. Обязательно должна! И скоро он о ней узнает. Наверняка.

Дама-соседка регулярно выпивала, пытаясь при этом мило улыбаться первому олигарху области. С ее тонкими губами и лошадиными зубами это выглядело так, будто она хочет укусить рюмку.

Решетник только губы мочил в коньяке.

Во-первых, столь дешевый коньяк он давно не пил и пить не собирался, а во-вторых, сейчас надо было сохранять трезвую голову. Что-то должно выясниться. И в подпитии он быть не должен, когда начнет выясняться.

Наконец, основные официальные тосты кончились.

Губернатор поднялся со своего места – самого главного, самого центрального – и пошел "в народ". Чокаться с каждым из присутствующих.

Демократ! Для каждого из столиков он находил хоть несколько слов, и это тянулось невероятно долго.

Решетник почувствовал, как поднимается в нем ярость из-за бездарно потраченного времени, из-за унизительности самой процедуры – он уже прикинул, что к его столику Губернатор подойдет, похоже, в последнюю очередь.

Но ярость – плохой советчик в делах.

Решетник взял себя в руки, с плотоядным обаянием ухмыльнулся даме. Рассказал первый пришедший в голову пошлый анекдот. Дама радостно захохотала, в очередной раз обнажая лошадиные зубы. В качестве ответной любезности завела рассказ о каком-то свеженьком постановлении губернской Администрации, подготовленном лично ею. Видимо, по ее мнению, это означало легкую и приятную светскую беседу. Решетник не разделял подобного мнения, но улыбчиво кивал, регулярно наполняя ее рюмку. И почти не слушал.

Губернатор приближался.

Вот уже звенят чиновничьи рюмки о губернаторский бокал за соседним столиком.

А вот уже и над их столом нависла массивная губернаторская туша.

Решетник бойко поднялся, демонстрируя радость. Дама тоже оторвала себя от стула, хотя уже чуть менее бойко – даже слегка качнувшись.

Губернатор сходу заговорил о значимости частного капитала. Под это дело чокнулись.

Пока отхлебывали после ритуального тоста, даму куда-то увели, и Губернатор неожиданно занял ее место.

"Ага! – подумал Решетник. – Наконец-то!.."

– Что ж ты, Алексей Валентинович, свои проблемы решаешь через органы власти? – вполголоса, но вполне внятно, спросил Губернатор. – Нехорошо это. Частный бизнес – он и есть частный бизнес. И вмешивать в него государственные органы не пристало. А тем паче органы правопорядка. И тем более, – Губернатор торжественно насупился, – тем более – прокуратуру! Ты, понимаешь ли, авантюры свои прокручиваешь, а следователи за это пули получают? Не дело это! Я так сегодня Александру Ивановичу и сказал: не дело. Совсем не дело. И вообще, кажется мне, что засиделся Александр Иванович на своем месте. Руководителю нельзя без движения. Тем более руководителю такого высокого ранга, как он. Так что будем двигать Александра Ивановича. А ты уж, не обижайся, Алексей Валентинович, но я больше о твоем вмешательстве в охрану правопорядка слышать не хочу. Договорились?

– А-а... – начал Решетник.

Но Губернатор уже поднялся и направился к своему столу-президиуму. По пути улыбаясь и приветственно поднимая бокал.

А первый олигарх губернии так и остался сидеть с открытым ртом – будто на него ушат ледяной воды опрокинули.

Вернее, ледяной информации.

Первое, что ему сейчас было сообщено добрейшим Аристархом Митрофановичем – это, что губернского прокурора, прикормленного и почти карманного Александра Ивановича будут снимать.

Нет, это второе. Первое и главное: ему – самому Решетнику! – отказали в любой помощи со стороны правоохранительных органов. Заранее отказали. На будущее. И теперь даже не имеет значения кто сядет в кресло губернского прокурора или в любое другое кресло – ему, Решетнику, запрещено на них выходить!

И кто запретил! Губернатор! Который тоже, можно сказать, на содержании у Решетника.

Ну, не только у Решетника, и у других олигархов...

Ага! Вот-вот-вот... Кажется, копать надо отсюда! Другие олигархи! Неужели созрел заговор? Неужели те пять, ну шесть воротил, что заправляют делами в губернии, решили скинуть Решетника? Растоптать, разорить? Поделить его финансовое княжество между собой?

Что ж, дело обычное. И даже понятно, кто может стоять во главе такого заговора – Шишкарь! Кто ж еще?

Ай да Шишкарь! Ну, акула!.. Давно он на Решетника зубы точит, давно! Но, чтоб вот так, в открытую?..

И все-таки это невероятно! Ведь в губернии все уже поделено. Сферы распределены. Как Шишкарь смог поднять на такой заговор остальных-то? Разве они не понимают, что если начнется новый передел, то столько крови может пролиться – дай Господь им самим уцелеть в той бойне!

Да еще чтоб Шишкарь и Губернатора успел полностью перевербовать на свою сторону? Как? Когда? Милейшего Аристарха Митрофановича, который десять раз все взвесит и перевзвесит, который как огня боится новых разборок? Да который всего боится! А уж стрельбы-то как боится!..

Погоди-ка... а что там он бормотал про следователя и пули? Это не про того ли следователя, который сегодня должен был решить, наконец, все вопросы с ублюдком, с пацаном-калекой? Эх, зря Решетник тогда оставил этого паршивца в живых. На свою голову оставил! Вот говорят же: не делай добрых дел!..

Но при чем тут пули? Какие пули? Опять они, что ли, друг дружку там постреляли? Да что ж за беспредел! Куда смотрел Степка? Решетник же специально его послал! Уж Степка-то обстоятельный служака! Это не Никитка. О покойниках плохо нельзя, но Никитку было хлебом не корми, только дай ввязаться в переделку-перестрелку. А Степка как раз ничего такого не должен был допустить, никаких отклонений от плана!

У Решетника заиграли желваки на скулах.

И еще: надо же, опять – опять! – до него, до хозяина, информация доходит в последнюю очередь! Уже даже Губернатор знает, а он, Решетник, не в курсе!..

В своем бронированном джипе он, первым делом, схватился за рацию:

– Степка! Ко мне быстро! Да, в кабинет! Сейчас подъеду!

За тонированными стеклами мелькали огни города, который Решетник давно уже считал своим. А теперь, после разговора с Губернатором, начал в том сомневаться.

16.

– А мне плевать на все пистолеты с автоматами, – вкрадчиво сообщил Решетник, выслушав сбивчивый рассказ Степана Федоровича. – И на тебя плевать! Вот так!

И смачно харкнул на ковер, устилающий кабинет.

– Иди сюда! Гляди! Что видишь?

– Вы плюнули, Алексей Валентинович... Тут ваша слюна, – дрожащим голосом отрапортовал Степан Федорович.

– А теперь смотри! Что я сделал? – Решетник наступил на плевок и три раза повернул ботинок.

– Растерли, Алексей Валентинович...

– Вот и с тобой то же будет. Понял, Степка? Точно так же. Только гораздо больней.

– Но я ведь всегда вам служил...

– Вот и служи! А на посмешище меня выставлять не смей. Нам большие дела предстоят. Нам, знаешь, какие дела предстоят! И я должен быть в тебе уверен. Мне или с тобой эти дела начинать – или... Выбирай сам.

– Я готов! Я всегда готов – и только с вами!

– Ишь ты, юный пионер! Тогда жду тебя здесь. Вот прямо здесь сижу и жду! Через час ты приходишь и докладываешь, что вопрос с недорезанным уродом закрыт. Раз и навсегда закрыт. С полной ликвидацией проблемы. И после этого мы обсуждаем наши планы.

– Но там и семья его...

– Семья? Мне тебя учить? Ну, дорогой, если тебя надо учить, то зачем ты мне такой нужен?

– Нет! Учить не надо! – вытянулся в струнку Степан Федорович.

– Тогда, значит, через час! – и Решетник демонстративно уселся в кресло. – Ну?!

Но, как только дверь за Степаном Федоровичем закрылась, тут же вскочил и забегал по кабинету. И вместе с ним забегали его мысли.

Нет, не надежный этот Степка!.. Вернее, он-то надежный, но не в той кровавой бане, что нынче намечается. Может струсить в решительный момент. Да и хватка у него не та! Эх, Никитку бы вернуть... Хоть на недельку. Он бы за недельку всех тут расписал! Включая Губернатора.

Губернатор... Экая скотина! Ведь это ж надо: вызвать его – вот так! – и при всех отчитать!

А ведь неспроста это. Если б Губернатор просто хотел меня отчитать, то вызвал бы к себе по-тихому, а то, глядишь, и сам бы заехал. По старой дружбе. Да и сказал бы все, что надо. Мол, ты, Лёшенька, не зарывайся, время какое-то смутное... Но ведь он сделал не так! Губернатор сделал наоборот: постарался обставить их разговор таким образом, чтоб о нем стало известно всем!

Всем?

Ну – всем заинтересованным. А кто у нас заинтересованный? Чиновничья шушера в счет не идет... Вернее, идет, но косвенно. Они годятся только чтоб засвидетельствовать сам факт состоявшегося разговора. Но не его содержание.

А что у нас с содержанием? Кому, спрашивается, Губернатор говорил то, что он говорил? Ну, мне говорил, это понятно. Но мне он мог сказать и в другом месте, не прилюдно. Значит, он отчитывался таким образом кому-то еще! Докладывал, что вот, видите? Я говорю с ним. И говорю именно то, что вы мне велели. Кому он мог отчитываться?

Запись! Ага! Содержание разговоров за столиками записывается службой безопасности Губернатора. Микрофоны наглухо вмонтированы в те же столики. Потом все записи обрабатываются и важнейшие передаются наверх... Кому пойдет запись разговора Губернатора с ним, с Решетником? Не к Губернатору же, тот и сам ее содержание прекрасно знает! Тогда кому?

Узнать!

У кого?

У того, кто записывает. А пишет всю эту болтовню так называемая служба безопасности Губернатора – шарашкина контора еще та! Бюрократическая кодла, как и всё в здании губернской Администрации. И заправляет этой кодлой племяш Губернатора, Витька.

Сколько тыщ баксов Витьке передано! Сколько коньяка с ним выпито – в самой интимной-разынтимной обстановке! А, ну-ка, где наш Витька?..

Решетник взял со стола рацию и попытался Витьку вызвать напрямую. Откликнулась Витькина секретарша.

С каких это пор личную рацию начальника службы безопасности Губернатора хватает какая-то секретарша? Фантастика! В какое время живем!..

Решетник представился.

– Виктора Леонидовича нет, – было сказано в ответ сухим тоном.

– Это Решетник! – напомнил он.

– Нет Виктора Леонидовича.

Ага.

Олигарх выключил рацию.

Витька-то, получается, не захотел с ним говорить! И именно с ним, с Решетником! Худо дело... Обложили! Неужто их Шишкарь так запугал?

Решетник опять вскочил, забегал по кабинету.

Нет! И еще сто раз – нет! Не может быть такого! Кишка тонка у Шишкаря этакий заговор провернуть, да чтоб за сутки всех подмять под себя! Не Шишкарь это!

А тогда кто?

Решетник сорвал трубку телефона, торопливо набрал номер:

– Кирилыч? Спишь? Программу "Время" смотришь? У тебя еще и на телевизор времени хватает? А у меня вот не хватает. Ну-ка, снимайся, и неси мне ту разработку, что вчера показывал. Да, ту! Подтверждается твой анализ. И даже круче, чем ты предполагал. Да уж, поступила информация! Достоверней некуда... Источник? Сам Губернатор источник – устраивает? Ага. Так что – мухой сюда, ко мне! Будем вместе кумекать!

17.

Андрей лежал в темноте без сна и слышал, как открылась входная дверь. Открылась несмотря на то, что была заперта не только на замок, но и на цепочку. И открылась почти бесшумно.

"Как жаль, что я не умею видеть в темноте", – с тоской подумал Андрей.

Его лоб взмок от испарины. Он хоть и не видел вошедших, но знал зачем они пришли. Убивать. Просто и безыскусно. Не запугивать, как в свое самое первое посещение, не арестовывать, как потом – для всего этого не нужна ни темнота, ни бесшумность... А нынешних гостей интересовало одно: тихонько и почти незримо подойти к человеку – и уйти. А человека чтоб уже не было.

И как тут быть? Что можно предпринять? Крикнуть, переполошить всех домашних? Но остановит ли это убийц? Какая им, по большому счету, разница: спит жертва или кричит? Они все равно убьют и спокойно уйдут.

Да, именно спокойно. Вот оно, ключевое слово. Они спокойны. А не стоит ли и ему перестать волноваться? К чему кричать и паниковать, будить усталую семью? Разве он, Андрей, самостоятельно не справится с какими-то убийцами? Они, конечно же, страшные люди. Почти уже нелюди. Но страшные – для кого? Не для него ж! Для него они – почти смешные. Поэтому и поступить с ними надо так же – почти смешно.

Начал Андрей с того, что плотно прикрыл дверь, ведущую из коридора в зал. Для этого ему не нужно было видеть – он достаточно хорошо знал расположение комнат в квартире, в которой вырос.

Вошедшие (два или три незваных гостя – точное количество он затруднился установить, но, похоже, что все-таки их двое) остановились перед неожиданной преградой. Они тоже, видимо, знали расположение комнат, знали, что в спальни родителей и сестры инвалида им надо попасть через проходной зал, и были удивлены, когда простенькая, почти картонная двустворчатая дверь стала неожиданным препятствием.

Осторожно надавили плечом – дверь не поддалась.

– Стекло, – шепнул один.

Каждая из половинок двери более чем на треть состояла из застекленного проема. А у незваных гостей были с собой стеклорезы. И они эти стеклорезы достали.

И использовали, надрезав стекло. Не беззвучно, конечно. Но хозяева квартиры то ли спали крепко, то ли от страха запрятались под одеяла с головой – в зал никто не выскочил. А непрошенным гостям оставалось всего лишь выставить стекло и шагнуть в комнату через образовавшееся в двери отверстие. Загвоздка оказалась в другом: уже, фактически, вырезанное стекло никак не хотело выниматься – стояло неколебимым монолитом.

Один из пришедших провел стеклорезом еще раз – поперек стекла, разделив его пополам.

Оно – даже и разделенное – продолжало стоять.

Тогда стекло разрезали наискось – от угла до угла. И еще, снова – от третьего угла до четвертого.

Исполосованное стекло не шелохнулось. Оно уже не было одним, единым стеклом, это были стекла – во множественном числе. Мозаика из стекляшек. Но они продолжали вести себя совершенно неправильно. Порядочная мозаика не будет создавать таких трудностей ночным посетителям – просто не должна создавать.

Посетители были сбиты с толку.

Но еще не напуганы. Испугаться им предстояло чуть позже – и чуть дальше по коридору. Там, куда они пока не добрались – в комнате Андрея.

Степан Федорович специально настоял на том, чтобы Хорек не брал огнестрела. С некоторых пор Степан Федорович не очень доверял огнестрельному оружию. Поэтому в руках у всех были ножи.

И работы для ножей предстояло всего ничего. Степану Федоровичу с Хорьком надо было только войти в комнату, сделать два шага к кровати инвалида, воткнуть ему в грудь стальные лезвия – и всё. Задача сама по себе весьма простая, а уж в условиях полной неподвижности лежащего – и вовсе элементарная.

Осложнило выполнение задачи то, что Андрей вспомнил уроки Сверхсупера, а именно – его манипуляции с монашеской рясой. И, пока пришедшие теряли время, борясь с неподатливым стеклом, Андрей подготовился. Извлек из шкафа свой костюм. Старенький, плохонький, но вполне человеческий. И только после этого позволил двери в свою комнату приоткрыться с легким скрипом. Как бы приглашая убийц к себе.

С целью полюбоваться приготовленным сюрпризом: темной человеческой фигурой, отчетливо видимая на фоне окна.

Впрочем, фигура повела себя вполне дружелюбно – она даже протянула им руку. И если бы не нарочитая агрессивность вошедших, кто знает, может быть все и закончилось бы миром?

Но ночные гости проявили крайнюю неучтивость. В ответ на демонстративную любезность таинственного незнакомца, они молча набросились на него и молниеносно нанесли несколько вполне смертельных ударов: в грудь, в живот и в шею.

Особенно эффектным оказался удар в область шеи – он напрочь снес голову темной фигуре. Голова слетела вниз, звонко гупая, как веселый волейбольный мяч (которым она, собственно, и была), подпрыгнула несколько раз и мирно закатилась в угол, за шкаф.

Нельзя сказать, что столь легкая победа обрадовала вошедших. Скорее, привела в остолбенение.

Впрочем, не только их. Столбняк, похоже, напал и на темную фигуру: лишившись головы, она замерла.

Двое людей стояли напротив, ожидая когда же она, наконец, упадет, однако та, похоже, и не собиралась падать. Потеря головы не лишила ее даже дружелюбия. Как иначе можно расценивать следующий жест: безголовая фигура снова ожила, широко развела руки и шагнула навстречу своим убийцам, явно намереваясь заключить их в дружеские объятия.

Похоже, столь теплая встреча не входила в планы ночных гостей. Степан Федорович вскрикнул, закрывая лицо руками. И больно порезался острым ножом, по-прежнему зажатым в его кулаке.

Получив предательский удар от собственного же оружия – снова, опять от собственного! – Степан Федорович окончательно растерялся. Попытался отступить. Зацепился пяткой за порожек двери. Грохнулся навзничь со всей высоты своего немаленького роста – с повизгиванием и подвыванием. По пути хорошенько приложился затылком об угол маленькой табуреточки, с незапамятных пор стоявшей в коридоре. После встречи с этим углом ранее бурное и громкое поведение Степана Федоровича стало на удивление тихим – поскольку сознание покинуло на некоторое время начальника решетниковской охраны.

А жаль, он пропустил самое интересное: поединок Хорька с безголовой темной фигурой.

Надо сказать, что Хорек дрался в полном соответствии со своим нечеловеческим прозвищем. Он колол надвигающуюся фигуру ножом, бил кулаком, кусал зубами, ощущая вкус ватных пиджачных плеч, но это ему все равно не помогало. Фигура упорно стремилась заключить его в объятия – и заключила. Только объятия эти сомкнулись не на тощей груди Хорька, а на его не менее тощей шее.

И были они уже не объятиями, а удавкой, которая затягивалась все туже, выворачивая шею, ломая кадык и погружая сознание Хорька темноту – столь же черную и нечистую, как и его совесть.

Когда Степан Федорович пришел в себя, то обнаружил, что лежит на спине в узком коридорчике, а в глаза ему бьет яркий свет из открытой двери – из комнаты инвалида ("Черт, как этого инвалида звать-то? Пришел убивать, а даже имени не знаю...").

Пошевелив головой, Степан Федорович понял, что затылок его намок в чем-то теплом и липком. Попробовал рукой – сомнений не осталось: кровь. Причем не чужая – это бы еще можно было пережить! – но собственная.

От этой неутешительной новости Степан Федорович так расстроился, что разрыдался, будто обиженное дитя. Сказалась ли тяжесть волнений, пережитых им за сегодняшний день, или просто душа Степана Федоровича решила вдруг пролиться градом чистых детских слез? Но они текли и текли из глаз – неостановимо.

Степан Федорович попытался подняться – и надо же, новое расстройство! Его, оказывается, придавил собой Хорек, упавший сверху. Придавил – да так и остался лежать сверху. Каждому понятно, что это совершенно невежливо!

С трудом спихнув с себя неподвижного товарища по ночной вылазке, Степан Федорович встал на колени и из этой позиции огляделся.

Видно было мало. Все тот же коридорчик, крохотная табуреточка, залитая кровью да высунутый язык Хорька.

– Ты чего смеешься? – горько поинтересовался Степан Федорович.

Но перекошенное в неуважительной гримасе лицо подельника даже не шевельнулось. Похоже, Хорек твердо решил игнорировать начальство и совершенно не собирался отвечать ни на какие вопросы.

Преодолев обиду на подчиненного, Степан Федорович все-таки поднялся на ноги. Оперся на дверь, жалобно скрипнувшую под его весом, заглянул в комнату.

И встретился взглядом с инвалидом. Темным, немигающим взглядом.

И такими черными, бездонными показались Степану Федоровичи инвалидские глаза, что он сразу вспомнил страшный зрачок пистолета, уставленный прямо в лоб. В этой же комнате. Всего несколько часов назад.

– Ты убить меня хочешь? – размазывая слезы по щетинистой щеке, спросил Степан Федорович инвалида.

– Живи, – просто ответил тот.

– Ну тогда я тебя убью! – воскликнул Степан Федорович и бросился к кровати.

И получил отменную оплеуху. Очень весомую. Из пустоты, от... ни от кого.

Степан Федорович с недоумением огляделся. До сих пор он не подозревал, что оплеухи могут существовать сами по себе.

– Так же нельзя... – жалобно пробормотал Степан Федорович. Поднял нож и вновь двинулся к кровати.