Текст книги "Страницы незримых поединков"
Автор книги: А. Савельев
Соавторы: Егор Левен,Марлен Новохатский,Владимир Альтов,Вильям Савельзон,С. Стецюк,Илья Борисов,Виктор Логунов,В. Лукатин,Георгий Саталкин,Моисей Вайнштейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)
Н. СОЛОВЬЕВ
Обезврежены своевременно
Весна 1944 года. Казалось, теплые ветры сгоняют не только снег с необъятных просторов нашей Родины, но и фашистские орды.
Индустриальный Орск жил в ту весну ожиданиями больших перемен. В магазинах появилась мануфактура, кое-какие бытовые товары. И нехитрые эти товары убедительнее сводок Информбюро говорили: близок конец войне, страна готовится не только к окончательной победе, но и к восстановлению мирной жизни…
– Василий Петрович! Товарищ Полухин! Здравствуйте!
К Василию подошел мастер паросилового цеха Кудрявцев:
– Что это вы нашли интересного под ногами на нашей территории? – мастер не спеша снял рукавицы, расправил усы и только тогда протянул Полухину руку.
– А, Федор Никифорович! Здравствуйте! Да вот, смотрю. Сапоги-то, пожалуй, пропадут. Когда же мы эту грязь изживем? От цеха к цеху пройти невозможно. Видно, опять придется с руководством ругаться.
– Не спешите, Василий Петрович. Время сейчас горячее. Комбинат не свадебные сорочки шьет, дает стране металл. Да еще какой! Вот кончится война, фильтры на трубы поставим, деревьями всю территорию засадим.
– Так-то оно так, но не у всех же обувка надежная. Как только она выдерживает эту едкую кашу…
– Занят, поди, времени нет? – вроде бы некстати спросил старый мастер. – Но к нам в цех загляни.
– Случилось что-нибудь?
Василий уже привык: мастер порой переходил с официального «вы» на доверительное «ты».
– Да нет, – как-то неуверенно произнес Кудрявцев. – Пока еще нет. Но настроение некоторых в цехе мне не нравится. Заходи. С людьми поговори.
– Ох, Никифорович, темните что-то. Ладно. Сегодня не смогу. Завтра после обеда забегу. Устраивает?
Василий отошел от мастера слегка встревоженный. Неспроста кадровый рабочий приглашает его. Неспроста. Надо будет с ним потолковать на досуге. И, вероятно, он прав, что ничего мне здесь не сказал. Не уличный, видимо, разговор. Но и не очень спешный. Иначе не отпустил бы меня так спокойно.
– Лучшему чекисту Южного Урала – привет!
Василий резко повернулся вправо, откуда раздалось это приветствие, произнесенное звонким голосом и довольно громко, так, что даже проходящие в отдалении рабочие повернули к ним головы.
– А-а, Павел! Все остришь! – скривился в натянутой улыбке Полухин. Одно время он достаточно долго возился с этим парнем. Тот болтал всякие нелепости, чуть под статью не угодил. Василий Петрович потратил тогда немало усилий, пока понял, что ничего враждебного за душой у парня не было, однако чувствовал, что кто-то сбивает его с толку. Затем Павел, как ему показалось, исправился. Взрослее, что ли, стал, степеннее, активнее в общественных делах. А работал он всегда хорошо, за что и ценили, хотя пожилые и считали его шалопаем. Да и знакомые у него водились разного сорта.
Не понравилось, ох как не понравилось опытному чекисту такое громогласное обращение на улице. Тем более, что рядом с Павлом стоял незнакомый мужчина средних лет, в потертом сером демисезонном пальто и сравнительно новой коричневой шапке-ушанке. Держался он, пожалуй, скованно, но с достоинством.
– В следующий раз рупор возьми, когда со мной поздороваться захочешь! – Полухин отвернулся и быстрым шагом пошел прочь, унося в памяти широкую и глуповатую улыбку Павла.
Переговорив с добрым десятком людей и исколесив изрядную часть территории комбината, Полухин пошел в свой небольшой кабинет, расположенный в укромном уголке одного из цехов.
К вечеру он, как обычно, решил мысленно обобщить итоги дня. Вычленить главное изо всех и обстоятельных, и беглых разговоров, припомнить не только смысл услышанного, но и интонацию, выражение лиц и связать все это в единое целое. Эти крупинки информации из разных источников, соединяясь в его мозгу в единое целое, позволяли Полухину быть в курсе почти всех событий, порой даже незначительных. И не раз удивлял он руководство свое и комбината широким спектром понимания проблем и общей осведомленностью по самым разным вопросам.
В последнее время он ощущал какую-то внутреннюю тревогу, словно находился накануне события, которого еще не знал. Только интуиция, и ничего больше. Впрочем, и это немало…
– Разрешите? – голос вошедшего прервал его размышления.
Полухин поднял голову.
– Павел?! – не скрывая удивления, произнес он. – Заходи, казак. На пару ласковых…
– Здравствуйте!
– Вот тебе и раз! Да мы же сегодня виделись. Иль забыл? Лучше скажи, зачем из меня пугало делаешь?
– Ну-у, Василий Петрович! Нашли на что обидеться! Да вас ведь на комбинате знают. Или в лицо, или понаслышке.
– Садись-ка, «понаслышке», – передразнил его Полухин. – А ты, однако, обнаглел, паря. Если честно, я от тебя этого не ожидал. Не по-мужски это, Павел.
– Если вы это про улицу, Василий Петрович, так это я нарочно так.
– Мальчишка! Я же не артист, чтобы рекламировали и привлекали ко мне внимание каждого встречного-поперечного. Кстати, кто это с тобой по лужам шлепал?
– Не он со мной, а я с ним. Я, может, потому и окликнул вас, чтобы вы на него посмотрели, а не на меня.
– Вот как! – посерьезнел Полухин. И сердце его неожиданно гулко ударило в груди. Он испытующе посмотрел на Павла, затем на дверь.
– Не бойтесь, Василий Петрович, никто не видел, как я к вам просочился. Используя ваш опыт и умение…
– Ну! И кто же был рядом с тобой? – перебивая его, равнодушным тоном спросил Полухин. – И зачем это мне надо было на него смотреть?
– А хотя бы затем, что он вас хорошо знает, а вы его – нет. Ну и… меня он тоже знает, как и то, что вы мне «полоскали мозги» в недавнем прошлом.
– Это уже интересней. Продолжай, коли начал. – Полухин посмотрел Павлу в глаза. – А ты не мог нас познакомить несколько другим способом?
– Во-во. И он так же меня спросил. И тоже соответствующее внушение сделал.
– Серьезно говорить будем?
– Серьезно, Василий Петрович, – парень посмотрел на Полухина и не отвел глаз, когда их взгляды встретились…
Уже к полуночи Полухин нашел начальника горотдела НКВД и пересказал разговор с Павлом, суть которого вкратце сводилась к следующему.
Около месяца назад Павла встретил его старый знакомый Григорий Просо, тоже работник комбината. Когда-то раньше у них были общие делишки. Кое-что доставали, продавали. Деньги, как правило, пускали на пропой. Затем каждый осел в своей компании, и где-то до полугода они не встречались. И вдруг Просо снова объявляет Павла своим лучшим другом, чуть ли не в любви ему объясняется. Жаден Просо до выпивки, а здесь щедро делится за просто так. Настроением парня очень интересуется. Дружков Павла знает наперечет. А дружки, прямо сказать, разные. Есть и с грешком.
Сначала Павлу, как он сказал, невдомек было, зачем это Просо его так старательно обхаживает. Думал, что компаньона по выпивке ищет. Только встречи не прекращались, и Павла любопытство заело. Просо как работник характеризуется, мягко говоря, никудышным. По натуре трусоват, ненадежен. При случае продаст и дорого не возьмет. Но становится наглым, когда находит очередного покровителя или покровителей, без которых он не живет и жить не может – своего ума не нажил, как говорит Павел. Сам Павел – парень с головой, работу любит, чувство рабочей гордости имеет. Да и совесть, если отбросить мальчишество, чиста. К тому же Павел терпеть не может трусов и подхалимов, чьи интересы не выходят за рамки мелкого рвачества, недовольного брюзжания да пересказывания скабрезных анекдотов. Именно к такому типу людей он относит Просо.
Так что их отношения не назовешь приятельскими. Разные люди, хоть и пересеклись их судьбы случайно в прошлом. Павла как раз и насторожило то обстоятельство, что Просо чуть ли не идеалом дружбы называл их прежние отношения и с разговора на любую тему к этому возвращался. Павел стыдится прошлого, а Просо его идеализирует, даже героизирует – мол, только те и есть настоящие люди, кто не боится противопоставить себя власти, а если нужно, то и всему миру. И если, говорит, Павел готов рискнуть, он, Просо, по старой дружбе может познакомить его с одним человеком. Тот хорошо заплатит.
– За что заплатит? – перебил Полухина полковник.
– За риск.
– Риск бывает разного сорта, – задумчиво произнес полковник. – Кстати, заплатит или заплатят?
– Заплатит.
– Павел, – продолжал Полухин, – почувствовав, куда клонит Просо, чуть ему по шее не дал. Да сдержался. Знает он Просо, тот с чужого голоса «поет». Сам хотел все разузнать и вывести этого субъекта на чистую воду. Поддакивал ему, где надо и не надо. Просо, в свою очередь, подумал, видимо, что обработал парня.
А сегодня… Сегодня Павла завербовали, если так можно выразиться. В качестве кого и куда он и сам не знает. В роли вербовщика выступал некий Николай Иванович, как он представился. Павел видел его впервые, где он работает, ему неизвестно. Но тот хорошо осведомлен о Павле и его дружках, похоже, что со слов Просо. Павел дурачился, торговался даже, спрашивал, что он получит за свое согласие. «Вербовщик» пообещал всерьез хорошую плату, о чем просил пока поверить ему на слово. Ничего конкретного при этом Николай Иванович ему вроде бы не сказал, все больше намеками на будущее оперировал. Но держался уверенно. Намекнул, что у него везде свои люди, и, если что, Павлу придется туго.
Здесь Павел и понял, что шутки кончились. Растерялся. Затем допустил большую ошибку – увидев меня на улице, окликнул, да еще так неудачно. Хотел мое внимание к этому Николаю Ивановичу привлечь, влип по-крупному. Сразу после этого Николай Иванович ему сделал серьезное внушение – у них, мол, так не делается. И как тот ни пытался объяснить свою выходку бесшабашностью, похоже, ему не поверил. Расстались они сразу после нашей встречи, и незнакомец пошел на выход с территории комбината, запретив Павлу сопровождать его дальше.
Полковник слушал молча, и только легкое постукивание торцом карандаша по столу – его давняя привычка – показывало, что он внимателен.
– Все? Что думаешь по этому поводу, Василий Петрович?
– Похоже, враг действует. Диверсант? Или даже резидент?
– Не спеши с выводами, капитан. Парню веришь?
– Верю.
Полковник помолчал.
– Диверсант? Резидент? Что-то маловероятно. Сегодня не сорок второй год. А ведь лавливали и таких. Помнишь, Петрович, заброс целой группы этих головорезов под Гурьевом? Ты же участвовал в их ликвидации. Не твой ли это недобитый «крестник» у нас объявился?
– Из тех ни один не ушел, товарищ полковник. Здесь что-то другое. Думаю, кто-то из осевших в городе действует. Не чужак, не пришлый недавно. Скорее всего, еще до войны засел. И людей уже наших знает, изучает исподволь. Возможно, рассчитывает действовать чужими руками, чтобы самому остаться в стороне. Сдается мне еще, что Николай Иванович – не то лицо, о котором Просо намекал Павлу.
– Думаешь, есть и третий?
– Уверен.
– Допустим. А цель?
– Комбинат дает фронту металл. Очень нужный металл. Остановка комбината, даже кратковременная, весьма заманчива для противника. Особенно сейчас, учитывая наше повсеместное наступление.
– Хорошо. Не будем исключать эту вероятность. Перепроверить все надо, Василий Петрович. Тщательно перепроверить. Далеко от нас бои, но фронт, он проходит и здесь, через наш Орск. В первую очередь, отрабатывай версию – связь с врагом. А парня на всякий случай предупреди, чтобы никакой самодеятельности не предпринимал. Твои, Петрович, отношения с ним – только конспиративные, это тоже внуши ему строго-настрого. Если встреча с тобой их вспугнет, на него выйдут. Или… его постараются забыть. Это в лучшем случае. Пусть парень поостережется. Подстрахуй его, Петрович. Всякое может быть.
– Этот Николай Иванович Павла о его связях расспрашивал. Насколько я понял, им – или ему – нужны люди вроде Павла и его окружения. Так что и на них могут выйти. Павел, между прочим, мне своего приятеля порекомендовал, подходы к нему подсказал. А Просо я сам займусь, если возражений не будет.
– Не возражаю. Но главное – не упустить Николая Ивановича. Найти его нужно непременно. А затем сделать так, чтобы он и на минуту не выпадал из нашего поля зрения. Через недельку-другую, Василий Петрович, об этих Просо, Николае Ивановиче, и если есть и другие, то и о них, мы должны знать больше, чем они сами о себе знают. А тебе, Василий Петрович, – полковник посмотрел на утомленного Полухина, вздохнул, но тем не менее твердым голосом продолжил: – ночь на раздумье. Завтра первая половина дня – для уточнения и проверки данных Павла, вторая – для выработки плана и оперативных версий. К вечеру доложишь. На сегодня все.
Звон будильника отозвался в Полухине громом канонады. Не думая – сработал рефлекс, – он сел и выключил будильник. «Да, очень это негусто – полтора часа сна», – вяло шевельнулась грустная мысль. И тут же он осадил себя: «Об отдыхе теперь нечего думать. До него далеко». Стараясь не шуметь – кругом еще все спали, – Полухин начал ежедневную двадцатиминутную зарядку. Отгоняя все мысли, он целиком отдавался броскам, прыжкам и приседаниям, с удовольствием ощущая, как оживают мышцы. Знал из опыта – эти двадцать минут окупятся сторицей.
В предрассветный час Полухин уже был на комбинате. Он встретился с нужными ему людьми из третьей смены; вопреки вчерашнему намерению, уже утром повидал старого мастера паросилового, в котором, кстати, работал и Павел. Но, к сожалению, это не дало ожидаемых результатов. Мастера тревожили другие вопросы, которые в данной ситуации могли еще подождать.
И все же к концу дневной смены Полухин успел многое. Помимо деловых разговоров с кадровыми рабочими, в честности и партийной закалке которых у него не было оснований сомневаться, он разыскал комсомольского вожака Смолина, возглавлявшего оперативный отряд комсомольцев комбината, и попросил подобрать группу особо надежных и проверенных ребят, с каждым из которых он впоследствии переговорил наедине и, не скрывая своего замысла, дал отдельные поручения.
Используя свои обширные связи и знакомства, он узнал кое-что и о Николае Ивановиче. Оказалось, что тот работает в строительном тресте по делам снабжения, нередко бывает на комбинате. Правда, еще не были известны его фамилия и должность, но это уже, как говорится, дело техники. Полухин связался со своим сослуживцем Каревым, который знал этот стройтрест как свои пять пальцев, и заручился его содействием.
Впервые за последние сутки Полухин позволил себе расслабиться. В полудремотном состоянии он просидел в кабинете не более получаса, пока не заметил, что Павел, которого он ждал для детального инструктажа, запаздывает. Полухин недовольно поморщился, встал, разминаясь, подошел к небольшому окну, раздвинул плотные занавески и выглянул на улицу. Темень. Уже наступала ночь. Только кое-где лампочки на столбах выхватывали из темноты небольшие островки грязного снега.
Он решил выйти на улицу, встряхнуться, а заодно и встретить Павла на предполагаемом маршруте. Подморозило, и сапоги с хрустом давили тонкий ледок и смерзшийся снег. Увидев у темной стены обжигового цеха небольшую кучку людей, Полухин невольно ускорил шаг. Но, только подойдя вплотную, понял, что случилось непоправимое. Прямо на снегу возле открытого канализационного люка без движения лежал человек. Еще не видя его лица, Василий Петрович узнал по потрепанному зеленому ватнику Павла.
«Не уберег парня, – захолонуло сердце у Полухина. – Моя вина».
Он невольно ссутулился, словно только сейчас на него лег весь груз ответственности за случившееся и еще не случившееся, и напрочь отметались все сомнения в ошибочности предположений. Есть темная сила, которой Павел перешел дорогу и жестоко поплатился за это. Его долг – найти эту силу, человека или людей. Найти и обезвредить. Какими бы ни были их цели, несомненно одно – они преступны, опасны для жизни, может быть, многих.
– Оступился парень в темноте, упал в колодец, голову расшиб, – тронул за рукав Полухина пожилой рабочий, – потемки какие. Тут и днем-то не сразу эту дыру увидишь, да еще какой-то раззява крышкой на ночь забыл закрыть.
– Да, конечно… Такие потемки… Да, может, и пьяный, – кривя душой, пробормотал Полухин и пошел прочь, не замечая неодобрительно посмотревших на него рабочих. Ему захотелось хоть ненадолго заглянуть в цех, где работал Павел.
После улицы свет в цехе показался особенно ярким. Полухин медленно проходил мимо агрегатов, на ходу здороваясь с немногочисленными слесарями. Каждый занят своим делом. Только возле одного из котлов толпились ремонтники. Здесь и задержался Полухин, заметив среди них Просо.
– Там на улице, возле обжигового, парень один упал в канализационный колодец… насмерть зашибся, – вместо приветствия обронил он, мельком оглядывая лица собравшихся.
Как ни мимолетен был его взгляд, он заметил, что в глазах Просо метнулась тревога.
«Знает, подлец, кого имею в виду. Но, кажется, это не его рук дело», – подумал чекист.
Все заговорили разом. Подошли рабочие с других участков. Некоторые направились к выходу посмотреть.
«Да это же Павел Кузнецов, ваш товарищ!» – хотелось во весь голос крикнуть Полухину, но вместо этого он тихо сказал:
– Молодой какой-то…
Чуть позднее он узнал, что Павел вышел к нему на встречу к назначенному часу. Просо работал в группе ремонтников и из цеха не отлучался. Правда, нервничал, все валилось у него из рук.
Горько было Полухину, нестерпимо хотелось узнать подробности о гибели Павла, но его ждали другие люди. От того, что они ему сообщат, зависело многое…
Через две недели Полухин в целом уже знал «круг», как условно назвали Просо, Николая Ивановича и центральную фигуру – некоего Кочарова. Опытный чекист оказался прав, предполагая, что кто-то стоит за «мелкими сошками». Изучить группу «изнутри» очень помог друг Павла, Антон, которого тот рекомендовал Полухину накануне своей гибели. Преступники спешили, им были нужны сообщники, и они вышли на Антона. Тот был сметливым хлопцем, а когда чекист рассказал ему подлинную историю убийства Павла, хотя это пока и не было доказано официально, надо было только сдерживать его горячность, давать подробные инструкции по поведению и действиям.
Итак, Кочаров. Выходец из кулацкой семьи, распавшейся из-за постоянного пьянства отца. Еще мальчиком Кочарова, по просьбе его матери, взял на воспитание бывший дьяк, родственник по линии матери. За антисоветскую деятельность после революции дьячок был наказан и в гораздо меньшей степени, чем он этого заслуживал. Но урока из этого никакого не извлек. Напротив, затаил злобу. В этом же духе он воспитал Кочарова.
Мальчик рос любознательным, интересовался учением. Вступил в комсомол, стал инженером. Но под воздействием враждебно настроенных по отношению к Советской власти родственников вел себя вызывающе, работал спустя рукава. В результате последовало исключение из рядов комсомола. Но Кочаров обманным путем вступил снова – для карьеры. Мало кто знал, что в быту он окружил себя людьми злобными, недовольными существующим строем и своим положением в нем. Это были, как правило, «бывшие» – бывшие кулаки, представители духовенства, судимые за кражи и должностные преступления.
Имеющий бронь специалиста от призыва в действующую армию, Кочаров на людях никогда не показывал своего интереса к положению на фронтах, уклонялся от обсуждения наших побед, наших неудач. Но был начитан, грамотен, выглядел среди дружков и знакомых интеллигентом, что явно льстило им, и дружки хвалили его ум, умение грамотно, «по науке» излагать свои и чужие мысли, пророчили ему большое будущее.
На работе он слыл энергичным, предприимчивым, пробивным, умеющим достать нужное «из под земли», обходительным. Его довоенное отношение к труду забылось и затушевалось. Его ценили как специалиста, ему доверяли. Это подтверждал и Антон.
Но к этому времени открылось еще одно лицо Кочарова, о котором в Орске не знал никто. И оно перечеркнуло жирной чертой все его мнимые положительные качества.
Оно открылось, когда чкаловские чекисты, установив личность Кочарова, шаг за шагом анализировали его поступки, выявляли его связи в Орске, Чкалове, многочисленных городах страны, куда он выезжал в служебные командировки, изучали его биографию. И наконец последнее звено было найдено.
Чекисты получили неопровержимые данные о том, что Кочаров еще в 1939 году был завербован германской разведкой в период его пребывания в Заполярье. Используя свои связи и временный статус командированного, он накануне войны по заданию фашистского резидента пытался создать группировку в Мурманске. Местные чекисты, напав на след, спугнули его, и Кочаров, изрядно перетрусивший, но невредимый, вернулся в Орск. Его поиски не удалось тогда завершить – помешала война.
Кочаров затаился и ничем не выдавал себя даже тогда, когда враг подступил к Москве и берегам Волги. Он ждал. Ждал приближения фронта, ждал связного с инструкциями.
И тот появился, но не в сорок первом и не в сорок втором, как думал Кочаров, а в конце сорок третьего, когда былая вера предателя в приход немецких армий на Урал заметно пошатнулась, но надежда еще не иссякла.
В один из осенних вечеров прямо на улице к Кочарову подошел невзрачный мужичишка средних лет и попросил огоньку. Кочаров уже чиркнул спичкой, когда тот назвал пароль и передал привет от Вилли. От неожиданности Кочаров выронил коробок и растерянно посмотрел по сторонам.
– А нервишки-то укреплять надо, Гавриил Яковлевич, – наставительно произнес незнакомец. – И не надо делать лишних движений, – добавил он, наступая на спички, заметив машинальное намерение Кочарова поднять их. – Пройдемся-ка вот этим переулком, на пустырь. Там все и обговорим. Для вас я – дядя Миша. Знакомство шапочное. И если чего, работаю, скажем, на Орско-Халиловском металлургическом комбинате.
Кочаров шел с «дядей Мишей», и невеселые мысли роились в мозгу: «Да-а, это не Вилли. У того и лоск, и блеск, уверенность, сила. Джентльмен, одним словом. А этот? Заморыш какой-то. Наверное, трусит не меньше, чем я. Да разве может этот мне дать то, что обещал Вилли – богатство, положение, власть?!»
– А как Вилли? – не выдержал он.
– О Вилли лучше не говорить. Дай нам бог избежать его участи.
Кочаров поежился, но промолчал. «Дядя Миша», вопреки ожиданию, оказался, однако, проницательным и напористым.
– Что, не приглянулся? – усмехнулся он, поглаживая свою телогрейку и поправляя шапку не первой свежести. – Ничего, я не девка, чтобы нравиться, переживу… А временные неудачи не должны смущать таких, как мы с вами. Кстати, проценты на ваш счет в рейхсбанке растут, – «дядя Миша» испытующе посмотрел на Кочарова. – Мало, наверное, процентов? Чтобы вклад вырос, надо хорошо поработать. Тогда можно рассчитывать на безбедное будущее.
«Если оно будет», – подумал Кочаров, но внешне приосанился:
– Значит, не забыли? – И неожиданно для себя вдруг, торопясь и захлебываясь словами, рассказал связнику, что он давно ждал этого момента, что не забыл, чему его учил Вилли. Он, невзирая на опасность, как мог, восхвалял фашистскую Германию, сеял слухи о невиданных победах германской армии, опровергал сообщения о ее потерях, расправах над мирными жителями на оккупированных территориях…
– Мелочи, – перебил его связник, – тактика изменилась. Надо думать и действовать зримо, дерзко. Как я понимаю, вы вне подозрений, имеете определенное положение, вес, нужные знакомства. Это хорошо. Вы, Кочаров, еще можете оказать Германии большую услугу. Действовать будете так, как я скажу. И учтите, это не мои личные требования. От себя лично могу добавить – не советую отсиживаться в тиши. Мы этого не прощаем. Мне здесь долго оставаться нельзя, слушайте меня внимательно…
После разговора со связником Кочаров оживился, заспешил. Перетряхнул в уме свои многочисленные знакомства и связи. Для осуществления задуманного нужны были люди. Где взять исполнителей? Где? Среди близкого ему окружения решительных, готовых на смелые действия людей было немного. Он рискнул поделиться замыслами, а точнее, частью полученных инструкций, с давним приятелем Пеоновым, само собой разумеется, умолчав о своей связи с гитлеровцами.
Семен Пеонов, он же Николай Иванович, сын бывшего крупного, даже по сибирским масштабам, землевладельца. По наблюдениям Кочарова, он давно созрел для решительных действий. И они действительно быстро столковались, объединенные общей злобой против всего советского. Пеонов неожиданно проявил себя ярым сторонником индивидуального террора и только после длительных уговоров согласился не предпринимать ничего самостоятельно. Памятуя наставления связного, Кочаров решил не размениваться по мелочам, а, накопив людей и силы, подготовившись основательно, приступить к террористическим и диверсионным акциям, а также к сбору нужной информации.
Людей Кочарову самонадеянно пообещал поставлять Пеонов «хоть пачками». Как ни нелепо звучало это обещание, Кочаров ему поверил – очень уж хотелось ему верить, что нет преград для получения обещанной награды. Будь Кочаров хоть на йоту менее влюблен в себя, не стал бы так опрометчиво считать потенциальными предателями советских людей. Конечно, город в то время испытывал трудности, но они были рядовыми на фоне осажденного Ленинграда, разоренных сел и городов на оккупированной территории всей нашей страны, отражавшей натиск фашистской Германии. Орчане, как и все советские люди, выполняли свой боевой долг. Крепили оборону, мужественно сражались на фронтах. Недаром около четырех тысяч орчан в годы войны были награждены орденами и медалями, более десяти из них стали Героями Советского Союза.
Но злоба слепа, как слеп и тот, кто подчиняется ее власти. Впрочем, при «подборе кадров» Кочаров вскоре приуныл – его не понимали, вернее, не хотели понимать, хотя у него, да и у Пеонова, был отличный нюх на разного рода «бывших». Весьма рассчитывал Кочаров на свое ближайшее окружение, сплоченное водкой и недовольным брюзжанием. Но стоило ему объявить себя руководителем и попытаться требовать, многие порвали с ним всякую связь, не польстившись и на дармовое угощение. Даже лучшие его приятели, Ржанин и Михеев, наотрез отказались выполнять какие-либо поручения, хоть формально и согласились числиться в группе. Не смущаясь таким поворотом, Кочаров не терял надежды на обещанное Пеоновым пополнение.
К этому времени Полухин через Антона и другими путями контролировал действия Кочарова. Но этого было мало. Требовались другие меры.
Однажды Антон с тревогой сообщил Полухину, что в окружении Кочарова появился Смеляков, кадровый офицер Красной Армии. Где Кочаров его отыскал, он не выяснил. Однако у новичка и Кочарова имеется много общих знакомых из числа бывших белых офицеров, сыном одного из которых и является Смеляков. Кочаров проверял его по своим каналам, а затем представил своему активу, как сына офицера белой армии, принимавшего участие в операциях по уничтожению красных отрядов в 1918 году под селом Изобильным, где, как известно, в неравной схватке погибли герои гражданской войны на Южном Урале Персиянов и председатель Оренбургского губернского исполкома Цвиллинг. Но, как ни тревожился Антон, и как ни доверял ему Полухин, чекист не мог ему открыть правду. По тщательно разработанной легенде под фамилией Смелякова в группу Кочарова был введен сотрудник соседнего комиссариата Тумин. В его ближайшую задачу входило завоевать доверие Кочарова и максимально нейтрализовать его преступные замыслы изнутри. И, судя но сообщениям Антона, «вживание» Тумина произошло успешно.
Найдя в Смелякове «единомышленника» и сведущего в военном деле специалиста, Кочаров приблизил его к себе. Чекистам стала известна вся подноготная этого оборотня.
Кочаров лихорадочно искал себе подобных и, естественно, в соответствующей ему среде. Угрозами расправы над малодушными или разоблачением за неблаговидные делишки в прошлом пытался привлечь на свою сторону, чтобы затем угрозами же заставить их действовать по указке его или Пеонова. Убийство Павла стало пробным камнем. Инициативу при этом проявил Пеонов. Кочаров упрекал его за излишнюю поспешность и несвоевременность, но все же хвалил за «чистоту» операции. А в душе ликовал. Наконец-то у него появился надежный, показавший на деле свою преданность союзник. Этот не выдаст, будет ходить у него на веревочке до тех пор, пока он, Кочаров, ее не ослабит. А он ее не ослабит никогда.
Благодаря Тумину, Антону и другим, Полухину удалось прояснить ситуацию вокруг Кочарова. Но брать его самого и его подручных было еще рано. Неясными оставались некоторые связи в соседних городах, возможные сообщники в Орске. Требовали перепроверки уже поступившие сведения на известных участников. Но труднее всего было отделить правду от вымысла, желаемое преступников от действительного.
Кочаров, например, как выяснилось впоследствии, для солидности перед Туминым заявлял, а Пеонов вовремя поддакивал, что в Орске всюду «их» люди. Они вооружены, ждут сигнала. Чекистам стоило немалого труда в сжатые сроки доказать, что это вообще не соответствует действительности. Была доказана невиновность и многих оболганных честных граждан. Ложь оказалась основным методом Кочарова, который был убежден, что чем она наглее и масштабнее, тем лучшим средством и инструментом будет служить для сплачивания группы. Втуне же Кочарова еще не покидала надежда, в которой его укрепил и связник, – германские войска придут на Урал не сегодня, так завтра…
Тем временем земля полностью освободилась от снега, просохла под лучами щедрого уральского солнца. Люди радовались наступившему теплу и все свободное время стремились посвятить огородным проблемам. Неактивные соучастники Кочарова, не без помощи Тумина, тоже целиком ушли в хозяйственные дела. Стали пропускать сборища.
От Кочарова не ускользнуло настроение большинства, и он решил действовать. Вместе с Пеоновым составил «черные списки» актива госучреждений города и ненадежных «своих», подлежащих уничтожению, разрабатывал планы захвата оружия, взрыва моста через реку Урал, вывода из строя железнодорожных путей, разрушения линий связи и коммуникаций. Но главный удар был намечен по никелькомбинату. Недаром Кочаров пристально изучал его в последние годы. Ему удалось выявить легкоуязвимые места в диверсионном и пожароопасном отношении. Выход из строя основного оборудования потребует для восстановления больших материальных и временных затрат. Против каждого пункта схемы разрушений на комбинате Кочаров карандашом аккуратно проставил предполагаемые сроки простоя и примерное количество… жертв. Руководство по исполнению этой варварской акции Кочаров возложил на себя.
Кочаров был настолько ослеплен своей ненавистью, что не удосужился подсчитать свои реальные силы. Уж очень вдохновлял его злобный по натуре Пеонов. Люди же, которых он обманом затянул в свою группу, и в мыслях не держали какого-либо организованного выступления, тем более вооруженного.
