Текст книги "История будущего Глори О'Брайан (ЛП)"

Автор книги: A. S. King

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

– Черт.

Я задом выехала с парковочного места, подъехала к выезду с парковки и застряла в идиотской пробке из выпускников, которая образовалась, пока мы мило болтали со Стэйси Каллен. Надо было уехать с папой, он наверняка уже добрался домой, переоделся в свою вареную рубашку и мешковатые пижамные штаны, сидит на диване и работает.

– Поздравляю, – наконец проговорила Элли.

– Спасибо.

Я вспомнила, что скоро Элли перестанет быть моей подругой. Что я собиралась как-нибудь от нее избавиться. Что она не знала моей главной тайны – я становлюсь Дарлой.

Я указала на ее исписанные руки:

– Как ты до этого додумалась? «Обрети свободу, будь смелее».

– Не знаю, – ответила Элли. – Это был подарок от мыши. Помнишь, в субботу вечером.

На минуту повисло молчание. Потом Элли предложила:

– Надо кому-то рассказать.

– Нам все равно никто не поверит. – Я припарковалась и стала ждать, пока пробка рассосется. Я взяла камеру и сняла руки Элли. Снимок я назову «Последствия летучей мыши».

Когда я вырулила на узкое шоссе, ведущее к нашим домам, Элли начала говорить общими фразами, а я принялась выстраивать в голове хронологию событий. Если во время Второй Гражданской принесут в жертву внучек Стэйси Каллен, то это должно случиться где-то в конце двадцать первого века – зависит от того, кто когда заведет детей. Бедные девочки выглядели совсем молодыми, как большинство родственников в видениях, – как на картинках из жизни Востока, где девочек-подростков продают мужчинам. Да, определенное сходство имелось.

Мне было страшно, однако затея систематизировать свои видения казалась мне достойной – даже если у нас просто галлюцинации от мышиного праха. И в конце концов, чем мне еще заняться? До появления Макса Блэка будущее казалось скучным и я ничего о нем не знала. Заглядывая в будущее после летучей мыши, я как будто смотрела на негатив, на пачку фотобумаги, на банку с эмульсией, на кисть или на ванночку с реактивом. Нужно было столько всего сделать, столько всего!

========== Не могла придумать название ==========

Когда мы доехали до моего дома, Элли ушла к себе. Я сказала ей, что мы увидимся на вечеринке при звездах. Папа уже сидел на своем любимом диване с ноутбуком на коленях и, пока я поднималась на второй этаж, чтобы переодеться, успел наговорить целую кучу жизнерадостных общих фраз.

Я в последний раз оглядела себя в черном платье и наконец сняла его. Я вынула из кармана чек на пятьдесят долларов, положила на стол и долго смотрела на него. Мне не давали покоя пять цифр: «5, 0, 0, 0, 0». Я сфотографировала чек, но не смогла придумать название.

Дарла подарила мне эти деньги на выпускной. Я не думала очевидных вещей: о том, что я предпочла бы живую мать, а не деньги. О том, что на них я могу купить себе новое будущее или выбрать путь, который наконец удовлетворит школьного специалиста по профориентации. Да и нельзя сказать, чтобы Дарла оставила мне только эти чертовы пятьдесят тысяч. Она оставила мне свои записи. Свой чулан. Свои камеры. Свои колени и волосы. Можно ли за пятьдесят несчастных тысяч купить право не повторять ее судьбы? Я не знала. Потому что до сих пор не поняла, почему выбрала такую судьбу она.

Я надела старые джинсы и футболку и сбежала по лестнице, чтобы поскорее добраться до «Почему люди делают снимки».

– Я вечером пойду к Элли на вечеринку при звездах, хорошо? – спросила я.

– Конечно. – Потом папа поднял голову: – Черт, Кексик! Надо было спросить, хочешь ли ты вечеринку на выпускной, да? Блин, я даже не подумал.

– Не-а, кого бы я пригласила?

– Друзей? Родных?

– Да, пришла бы тетя Эми и еще разок втерла мне про деву Марию. Да, то что надо.

– И то верно, – согласился папа. – Мне просто не нравится, что вечеринку тебе устраивает мама Элли.

– Она устраивает вечеринку не мне, а звездам. Меня просто пригласили, – ответила я. – Короче, я пошла печатать.

Я помахала рукой и ушла в чулан. Папа не остановил меня. Не спросил, что я буду печатать. Не напомнил, что у меня есть только старая фотобумага. Не намекнул, что я что-то от него скрываю. Не сказал, что я никогда не стану Дарлой, даже если очень захочу. Даже если продолжу ее работу над вечными снимками. Даже если не буду вылезать из черных платьев в стиле Доротеи Ланж из «Пыльного котла». Даже если, в конце концов, засуну голову в микроволновку и устрою у себя в мозгах Хиросиму.

Я достала «Почему люди делают снимки» и открыла разворот с Биллом, мужчиной без головы. Я любовалась его развороченными соединительными тканями и сломанными костями. Здесь были все цвета, которые только можно было себе вообразить. Ве оттенки желтого: жировая клетчатка, частички костей, хрящи, куски зубов. Оранжевый, красный, лиловый и синий. Радуга смерти. Столько красок – и все-таки головы у него по-прежнему не было. Только шея и часть челюсти. Столько цветов – и Билл все равно был «абсолютно черным». Ничем. Нулем. Билла больше не будет.

Действительно ли я хотела себе такого будущего? Мне нравились мои торчащие коленки. Мой дурацкий ирландский нос. Почему я смотрела на Билла? Откуда он у Дарлы?

Я перевернула страницу и увидела четыре черно-белых снимка зуба. Вырванный зуб – целиком, с длинными кривыми корнями – лежал на четырех разных поверхностях. На первом снимке фон был белым, и зуб обрел несколько оттенков серого. На второй фотографии зуб лежал на гальке, так что его едва можно было различить, но когда глаза наконец замечали его, становилось жутковато. Третьей поверхностью была грязь. Дарла соорудила шестидюймовую горку грязи и воздвигла зуб на ее вершине, как подношение на алтарь; зуб был в фокусе, а грязь под ним расплывалась и становилась ничем. Четвертый фон был черным, и резкий контраст черного с белым делал зуб объемнее. Видны были все бугорки, впадины и слои эмали. Кто знал, что в одном-единственном вырванном зубе столько текстуры? Столько жизни – хотя он уже неживой? Рядом с четвертой фотографией мама нарисовала стрелочку и подписала: «Макс Блэк и #46». Рядом она нарисовала нахмуренный смайлик и добавила: «Теперь #46 и Билл могут консервировать персики вместе с моей мамой».

Моя мать явно свихнулась. Поэтому тринадцать лет назад она сунула голову в духовку, хотя могла бы вместо этого напечь мне с собой печенья в форме буквы «Н». Именно поэтому ее больше заботило долголетие снимков, чем собственная жизнь. Мне нужен был ответ – похоже, я его получила: «Теперь #46 и Билл могут консервировать персики вместе с моей мамой».

Я перевернула страницу и нашла еще три снимка обнаженных женщин, похоже, снятых одновременно с первым. От них никто голов не отрывал, и я все прекрасно разглядела. Голова принадлежала Жасмин Блю Хеффнер. Самое страшное было в том, что молодая Жасмин Блю выглядела один в один как Элли. Мне казалось, что я смотрю на обнаженную Элли, и это было огромной, зон на двадцать, ошибкой. «Все мы голые под одеждой. Что в ней такого особенного?»

========== Сдирать мясо с кости ==========

После того, как я нашла фотографии, предстоящая звездная вечеринка предстала предо мной в совсем ином свете. Как я теперь буду смотреть в глаза Жасмин Блю Хеффнер? Я хотела прочесть всю тетрадь прямо сейчас – не ходить к Элли и сидеть в чулане до упора, – но потом я снова взглянула на портрет Жасмин Блю и закрыла тетрадь. Если Дарла спрашивала себя, зачем люди делают снимки, то что это за ответ такой? Или из-за таких снимков Дарла и начала спрашивать? Я сказала стенам чулана: «Я делаю снимки, потому что не всегда могу сказать словами то, что хочу сказать». Ответа не поступило, но мне почудилось чье-то присутствие – как будто рядом со мной кто-то дышал. Звучит глупо, но я испугалась. Вдруг там был Билл? Или сама Дарла? Я уловила какое-то движение – двигалось что-то прозрачное.

Я спрятала «Зачем люди делают снимки» обратно в тайник и заперла за собой чулан. Я взбежала через ступеньку по лестнице и немедленно заперла дверь в подвал.

– Папа? – Он обернулся. Послание от папы: «Наш предок-каменщик из девятнадцатого века стоит на крыше высокого городского дома, улыбается и любуется видом».

– Можно кое о чем спросить тебя? – Видимо, мой голос звучал серьезно, потому что папа поставил ноутбук на кофейный столик и сел попрямее:

– Конечно, что случилось?

– Меня интересует Жасмин Блю. И почему ты с ней не разговариваешь. – Повисло длинное неловкое молчание. Ладно, как скажешь. – Вы ведь знали друг друга раньше? – уточнила я.

– Вообще, мы переехали сюда одновременно. Все четверо. – Я молчала. Папа добавил: – Мы с твоей мамой, Жасмин и Эд.

– И?

– У нас были грандиозные планы.

– Например? – Папа вздохнул и покачал головой:

– Мы хотели основать движение нонконсьюмеристов. Нигде не работать, ни к кому не привязываться, ничего не иметь, – объяснил папа. – Мы были глупыми детьми.

Я промолчала, хотя мне не казалось, что это глупо и по-детски… впрочем, может быть, глупый ребенок здесь я, потому что я только что спаслась бегством из своего собственного подвала и понятия не имею, что делать со своим будущим.

– В восьмидесятые и девяностые, – продолжил папа, – вокруг было слишком много… вещей. И материализма. Все хотели купить новую блестящую машину. Чтобы деньги на деревьях росли. Чтобы хватало на костюмы с галстуками. Все были такими жадными, понимаешь? – Я кивнула, хотя не поняла, чем сейчас было лучше. Все выпускники хотели того же самого. Успеха. С денежными знаками: ¥$П€ХА.

– И что было потом? – спросила я.

– Жасмин начала собирать свое стадо.

– Как это было?

– Она пригласила сюда жить других людей. Кивавших на каждое ее слово, – ответил папа.

– То есть всей этой толпы раньше здесь не было?

– Не-а.

– И что, они бросили вас ради новых друзей и все такое?

– Не совсем.

– Так в чем проблема? Это их дом и они могут пускать туда пожить кого захотят, так?

– Столько времени прошло… – протянул папа.

– Только не говори, что забыл, в чем дело. Не поверю.

– Не забыл. Просто все… сложно.

– Ну не знаю. Я понимаю, как тяжело, когда твой лучший друг находит новых друзей. Это довольно больно.

– Ага. Но у нас вышло не совсем так.

– А как еще? На ферму Жасмин приехали новые друзья, и они основали коммуну без вас, хотя и прямо через дорогу. Примерно так?

Папа указал в сторону коммуны:

– Этот участок… все это… не принадлежит Жасмин.

– Ого, – ответила я, – а чей тогда участок?

– Жасмин его отдали… отдала твоя мать. – Отдала, значит.

– Взяла и отдала?

– Ну, скорее дала попользоваться.

– То есть даже не продавала? Она просто… Просто сказала «Живи здесь, если хочешь»?

– Ага.

– Вау, – удивилась я. – Значит… Жасмин перестала с вами общаться, когда вы отдали ей дом с участком?

– Типа того.

– Но они с мамой когда-то дружили, так?

– Были лучшими подругами.

– А потом просто перестали дружить?

Папа снова вздохнул:

– Черт, Кексик, это дико длинная история.

– Я очень хочу услышать ее целиком.

– Это… не для твоих ушей. Я знаю, что ты уже взрослая, но ты все равно моя дочка, – вздохнул папа. – Это не то, что надо рассказывать своим детям.

– Может быть, я уже знаю больше, чем ты думаешь. Расскажи уж мне все остальное, а то однажды ты умрешь, а я так и не узнаю правды. Будет фигово. – Папа только уставился на меня. – Так что сделала Жасмин?

– Она… ну, она… Она не… она не смогла… ну…

– Серьезно? Не можешь взять и сказать?

Папа выдохнул:

– Жасмин пыталась отбить меня у твоей матери, – произнес он. – Очень сильно пыталась. – Он поморщился, как будто проглотил тухлую устрицу. – Я неправильно повел себя, – продолжил он, прежде чем я успела о чем-то спросить. – Дарла имела полное право разозлиться.

– Она поэтому?..

– Нет.

– Это было как-то связано?

– Никак?

– Значит, они с Жасмин крупно поссорились? – Мне было немного стыдно выспрашивать, но, с другой стороны, я только что нашла в секретной тетради Дарлы снимки обнаженной Жасмин Блю Хеффнер и мне было интересно, откуда они там взялись.

Папа молчал и всячески давал понять, что разговор окончен. Мне не хотелось злить папу перед уходом и не хотелось его расстраивать. Но эти снимки почему-то разозлили меня.

Папа поставил ноутбук на колени и начал печатать, как будто меня здесь не было. Я разозлилась еще сильнее. Глори О’Брайан версии до выпускного могла бы поставить в микроволновку пирожок с вишней и успокоиться, но Глори О’Брайан с летучей мышью хотела знать правду. Я встала и уперла руки в бедра:

– Это мама ее фотографировала? В девяностые так было принято, да? Ты говорил, что девяностые были странными, потому что люди позировали голыми? – С минуту мой вопрос витал по комнате, не попадая папе в уши, а потом он закрыл лицо ладонями. Я подумала, что он плачет, но тут он взглянул на меня.

– Так, ладно, – сказал он. – Присядь.

Я присела. Папа закрыл ноутбук, скрестил ноги, поморщился от боли в колени и поставил ноги нормально.

– Жасмин дала мне эти фотографии. Я, как идиот, решил не говорить твоей маме, потому что Жасмин была ее лучшей подругой, понимаешь? Хотя лучшие друзья не должны так делать, правда же? А однажды твоя мама нашла снимки.

Я прищурилась:

– Ты держал их у себя?

– Я же сказал, что был полным идиотом, – понурился папа. – Нет, я не разглядывал их. Я спрятал их в уголке студии под сотней других рисунков. Мы, художники… собираем всякие картинки, которые могут пригодиться в работе. Однажды твоя мама копалась в моей куче рисунков и… и наткнулась. Тогда все и полетело к чертям. – Сейчас у папы был больной вид.

– В смысле, ее жизнь или твоя?

– И то, и другое, – ответил папа. – Жасмин пообещала тихо сидеть в коммуне и никогда больше не ходить сюда, если Дарла позволит ей дальше там жить. Она очень долго просила прощения за выходку со снимками, но твоя мать не принимала извинений. От меня тоже.

– Так вот из-за чего она?..

– Нет. Нет, конечно. – Казалось, он повторял это уже три миллиона раз.

– Мы ведь ни разу об этом не говорили, понимаешь? – спросила я. Папа рассеянно кивнул. – Мне всегда было интересно, почему… – Я вовремя остановилась. – Ну, почему мы не уехали или там не выгнали ее? Существовало же решение получше?

– Мы не знали, чем все кончится, – ответил папа. – И никто не знал.

– Я не про это! – Это (сущ.) – менее неприятный синоним слова «суицид». – В смысле, до этого. Почему ты не мог просто выгнать Жасмин и доказать маме, что снимки были просто… ошибкой?

– Там все было сложнее.

– Да?

– Такие вещи так просто не переиграть, – ответил он. – А после смерти Дарлы я бы с радостью выгнал Жасмин, но не смог, потому что вы с Элли дружили с младенчества и я не мог отнять у тебя единственную подругу, когда ты только потеряла маму?

– Жесть, – сказала я, потому что он сказал «единственную подругу». Потому что от его слов две неприятных тайны слились в одну – ужасную.

– Ага.

– Тяжело, наверно, столько лет с ней не разговаривать.

– Не разговаривать с Жасмин легко. Она предпочитает делать вид, что я умер вместе с Дарлой, – ответил папа. – И где ты раскопала эти драные снимки? Надо их выбросить. Ни к чему тебе думать о таком дерьме.

– Пап, следи за языком.

– Я серьезно.

– Хорошо, что ты сказал мне, – я взглянула на папу, и он улыбнулся мне грустной улыбкой. Послание от папы: «Один из его предков однажды убил огромного оленя, прыгнув ему на спину и проткнув его тонкой веткой дерева». Все еще ничего про мое будущее. Ничего про внуков и их роль во Второй Гражданской. Только Megaloceros giganteus. Только кадр, где кто-то сдирает мясо с кости его огромной ноги.

Казалось, мой поезд все еще ехал по путям. Казалось, у него даже тормоза работали. Казалось, я могла вовремя остановить его. Но я уже начинала понимать, что «Зачем люди делают снимки» – это точка невозврата. Я никогда не умела управлять своим мозгом. И не знаю, кто же управлял им все это время. Каждый день это был кто-то новый. Когда Маркус Гленн попросил потрогать его палатку, это был он. Иногда это была Элли – в детстве, когда она все время меняла правила игры, и сейчас, когда она заставила меня выпить прах мумифицированной летучей мыши. Папа всегда контролировать мои мысли – потому что отказывался их контролировать. И теперь я шла среди брошенных машин и машин с пассажирами. Я искала двигатель своего мозга. Я хотела узнать, кто сидит за рулем. Но в глубине души я уже знала, кто.

========== История будущего Глори ОБрайан ==========

Акт о Защите Семьи расползется по стране, как вши по коммуне хиппи. Подобные законы создадут и утвердят в девяти штатах. Эти девять штатов неофициально отделятся от остальной Америки, которая будет считать их жителей сдвинутыми, и будут называть себя Новой Америкой. Произойдет резкий рост обращений за пособием среди одиноких женщин, матерей-одиночек и их детей. Резко возрастет число бездомных женщин и детей. Возрастет число нападений – как избиений, так и изнасилований – на женщин и даже маленьких девочек.

По слухам, какой-то член правительства провозгласит: «Мы вернем себе страну!» (А кто у них ее отобрал? Неужели женщины и дети? Если они и успели прийти ко власти, пока все отвернулись, в других посланиях ничего об этом не было.) Другой член правительства, по слухам, заявит: «Мы дали женщинам двести лет, чтобы открыть себя заново. По-моему, хватит с них». Женщины в журналах и по телевидению будут заявлять, что Новая Америка вернулась в пещеры. Часть из них не будет знать, что говорить и делать, потому что они, сами того не ведая, поддерживали Акт о Защите Семьи до тех самых пор, пока их не выставили с работы.

А потом какой-то штат сделает решительный шаг – издаст Акт о Выборе Отцов, в котором матерям-одиночкам и их детям будет отказано в пособии. Я не особо видела, что будет потом, но, похоже, много кто умрет с голоду или уйдет из дома в поисках новой жизни.

Одно я видела точно: то, как перестают работать все самые важные службы. Женщины где только не работают. Не знаю, чем думали о последствиях те, кто искал лазейку. Возможно, они подумали хорошо, но им было плевать.

========== Что если ничего не изменится? ==========

Даже за пятьдесят тысяч долларов я не смогла бы вернуться на час назад и ничего не знать о том, как Жасмин Блю пыталась отбить папу у моей мамы и в итоге у меня. Пятьдесят тысяч долларов не вернут папе желание рисовать. На них не купишь машину времени, чтобы он смог сжечь те снимки и послать Жасмин Блю подальше, прежде чем мама обо всем узнала. На эти деньги не купишь Элли новую жизнь подальше от Рика, который не может смириться с тем, что она его бросила (Элли сказала, что он пускал в коммуне грязные слухи). И ни за какие деньги мне не попасть обратно в вечер субботы и отговорить Элли пить летучую мышь.

– А что если так теперь будет всегда? – спросила она, когда мы ехали домой с выпускного. – Что если ничего не изменится?

– Блин, – вздрогнула я.

– Ага. – Прошла минута. – Серьезно, представь, что это никогда не изменится?

Для меня ее вопросы обрели двойное дно. Что если никогда ничего не изменится? Я уже давно думала: что если у нас с Элли все всегда так и будет?

Я добралась до заднего двора коммуны, где подданные Жасмин расставили столы с напитками и закусками. Я огляделась: Элли еще не пришла. Только начинался закат, небо еще не потемнело, и из планет было видно только Юпитер. Я стояла и слушала, как птицы в гнездах устраиваются на ночлег. Я слышала эти звуки уже тысячу раз, но как будто никогда их не замечала. Птичье пение умиротворяло. Под него мне было спокойнее хранить свои тайны – а теперь еще и папины. На дворе никого не было. Может быть, все еще ужинали. Может – выкатывали из закромов барабаны. Возможно, они фотографировались голыми, чтобы послать снимки чужим мужьям; эти снимки – легкие и тонкие атомные бомбы, в наносекунду разрушающие семью. Бум – и все.

– Привет! – сзади подошла Элли.

– Привет, – ответила я и попросила ее остановиться и прислушаться. – Разве не странно, насколько по-разному поют птицы утром и перед сном?

– Угу, – ответила Элли.

– Нет, правда.

– Съешь что-нибудь, – посоветовала Элли.

Мы подошли к столу и набрали на тарелки закусок. Я взяла два вида крекеров из чего-то вроде орехов и ягод и сделала вид, что мне нравится миндальное масло и сельдерей, но они были отвратительны, так что Элли молча взяла блюдо у меня из рук и все доела. Это был самый дружеский ее поступок за много недель. Мы направились к пледу, который Элли заранее расстелила на траве. Если честно, я немного беспокоилась насчет вшей. Но все равно села.

– Прости за сегодняшнее, – попросила Элли. – Я просто психанула. Это все так…

– Безумно, – закончила я.

– Абсолютно. А потом я встретила Рика. Он все еще клянется, что эта хрень у меня не от него.

– Ага, конечно.

– Говорит, я могла подхватить их, например, через сиденье туалета. Как будто такое вообще возможно.

– Вполне возможно, – ответила я, немного злясь, что мы опять говорим о вшах. Что мы не говорим про историю будущего и судьбу мира.

– Но очень маловероятно.

– Это да.

– Я снова видела голых людей. Никакой войны, как у тебя, ничего такого. Во всяком случае, у этих голых людей нет пистолетов.

– Хе. – Я ничего не могла с собой поделать. После истории со снимками голой Жасмин Блю голые люди в видениях Элли меня смешили. А еще я смотрела на Элли, а видела Жасмин. Я снова разозлилась на подругу, хотя на снимках была не она.

– Я видела, что у моей мамы есть два правнука. Круто!

– Ты видела внуков? – переспросила я.

– Маминых правнуков, – повторила Элли. – Думаю, они мои внуки, я же единственный ребенок и все такое.

– Ага. Круто. Я не… я не видела ничего про моих внуков. – Я почти открыла Элли свою тайну. Но она меня не слушала:

– Рик… Не знаю, что теперь делать.

– А что надо делать?

– Он здесь живет.

– И?

– И он все еще мне нравится.

Я косо на нее взглянула:

– Серьезно?

– Я… я к нему привыкла.

– Это, наверно, точнее.

Мы сидели и смотрели, как вокруг суетятся жители коммуны. Интересно, каково это – быть настолько свободным? Никакой работы, никакой ответственности, никаких долгов.

– Тебе что-нибудь подарили на выпускной?

– Папа подарил денег, и все. Никаких вечеринок, ничего такого. Да и зачем устраивать тусовку, если через дорогу ее уже устроили за тебя?

Мы снова замолчали и еще посидели, глядя, как гомонит коммуна. Даже папа Элли вышел к столам и накладывал себе еды.

– Тебе сильно досталось за выпускной? – спросила я.

– В два раза больше дел по хозяйству, – ответила Элли. – Скажу одно – у цыплят, как правило, очень скучное будущее. Все идут под нож. – Она изобразила нож рукой. – Но они всегда голые, а это уже кое-что. – Мы посмеялись. – Много увидели на выпускном? Я старалась держаться от людей подальше.

– О да, – ответила я. – Полный дурдом. В основном, войну.

– Думаешь, она правда будет? – Я кивнула. Она продолжала: – Я видела, как люди живут на деревьях. Серьезно. А еще я не очень поняла, что это было, но кругом была вода и люди плавали в лодках. Но дело было в будущем и это были очень продвинутые лодки. А еще было очень жарко и нельзя было включить кондиционер, потому что кончилась нефть.

– Ты видишь будущее глазами хиппи, – заметила я.

– Похоже на то.

– А я вижу войну.

– Мы сходим с ума.

– Не сходим. Да и что такое безумие?

– Может и не сходим.

– Как ты смыла с рук надписи? – спросила я.

– Мылом, которым мы смываем ядовитый плющ, – ответила Элли и вытянула вперед руки. – Но до конца не смылось. Приглядись повнимательнее. – Я пригляделась, но в сумерках ничего было не разобрать. Впрочем, я и так знала наизусть: «Обрети свободу. Будь смелее».

– Надо выбраться отсюда, – продолжила Элли. – Хочу посмотреть на незнакомых людей и узнать что-нибудь о них.

– Давай завтра съездим в торговый центр, – предложила я. – Там куча незнакомцев.

– Ненавижу торговый центр! – Это у них уже что-то вроде рефлекса. Жасмин ненавидела торговый центр, значит и Элли должна была ненавидеть, хотя я прятала следы ее консьюмеризма под кроватью со средней школы.

– Ты же не будешь ничего покупать, – объяснила я. – Поверь мне, это прекрасное место. Там много разных людей.

Наступила ночь, на небо вышли звезды, а мы лежали на спине и смотрели на них. Жасмин Блю собрала кружок барабанщиков, и да, я не могла смотреть на нее, не вспоминая те снимки.

========== Очень интересно ==========

– Как дела у Глори? – спросила Жасмин, пока я накладывала себе на тарелку сыра и крекеров. Она всегда обращалась ко мне в третьем лице, вместо того чтобы говорить как нормальный человек. Если задуматься, может, она делала это потому же, почему папа никогда не называл по имени ее саму.

– У Глори все в порядке, – ответила я и посмотрела ей в глаза: «Ее прапрабабушка помогала на Подземной Железной дороге. Однажды ночью она помогла семье из пяти человек безопасно доехать до нужной станции, а наутро увидела, что их всех повесили».

– Я так понимаю, сегодня ты закончила школу, – продолжила Жасмин.

– Именно.

– Поздравляю.

– Спасибо. – Я видела, что вертится у нее на языке. Я знала, какая фраза висит в воздухе, но Жасмин понимает, что этого говорить нельзя. «Твоя мать гордилась бы тобой».

– Небось, уже поступила в крутой колледж и будешь заниматься чем-нибудь интересным?

– Я беру свободный год. Пойму, чего хочу. Напечатаю кучу фоток в чулане Дарлы, – ответила я.

– Ясно, – ответила Жасмин. Она пыталась не выдавать удивления, но у нее не получалось. – Как интересно.

– Очень.

Тут Жасмин Блю Хеффнер почесалась. Точнее, почесала себе лобок. Ну вы поняли. Она чесалась и дергала тазом, как будто кучка облигатных паразитов у нее в штанах тоже решила устроить вечеринку при звездах. Этот ее жест заставил меня оглядеть коммуну и подумать о том, что будет, если я отберу у них участок. Я бы могла. Он принадлежал мне. А кучка чокнутых хиппи пусть попадет в настоящий мир, найдет себе работу и будет жить настоящей жизнью, безо всяких вечеринок при звездах и крекеров из орехов.

Я взглянула на Жасмин Блю. Послание от Жасмин Блю Хеффнер: «Ее правнуки будут солдатами Новоамериканской армии. Один из них станет офицером дивизии К, а другой во время битвы окажется заперт в горящем доме и растает, как веганский сыр». На этом история будущего Жасмин обрывалась. Мне стало жаль Элли, которой придется потерять обоих внуков. А еще я разозлилась на Жасмин – за все сразу. Она что-то сказала мне, но я была слишком поглощена зрелищем ее тающего, как веганский сыр, правнука и ничего не ответила, так что Жасмин просто стояла рядом и чувствовала себя все более неловко. Я хотела, чтобы она почувствовала себя запертой в микроволновке. Чтобы она вращалась на маленькой стеклянном подносе. Я опустила глаза на часть ее тела, где могли жить юпитериане, потом снова посмотрела ей в глаза и ушла к Элли на плед.

– Что ты увидела, когда смотрела на мою маму? – спросила та. – Видела моих внуков?

– Только что-то очень странное о том, как твоя прапрапрабабушка помогала на Подземной Железной дороге.

– Как мило.

– Ага.

– Вон Рик. – Я обернулась и увидела его. – Интересно, он привел друзей с Юпитера?

Мы посмеялись. Элли смеялась нарочито громко и живо. Я посмотрела, как Жасмин Блю отреагирует на Рика, но она даже не подняла головы. Я оглядела всех женщин по очереди: ни одна из них не смотрела на Рика. Вообще ни одна. Странно, потому что его рубашка подчеркивала его загорелые мускулистые руки.

– Пойду разузнаю, что могу, – произнесла я.

Послние от Рика: «Его дедушку послали на Корейскую войну в восемнадцать лет, когда он только-только закончил школу. Он немедленно отправился на флот, чтобы убивать коммунистов и искоренять зло. Отца Рика воспитывали монахини. Это были неправильные монахини. Они творили с отцом Рика такое, что Рику бы и в голову не пришло».

– Слышал, у тебя сегодня был выпускной, – заметил Рик.

– Ага. Я теперь большая и умная.

– Элли все еще на меня злится?

– Думаю, это на всю жизнь, – ответила я.

– Тогда почему ты подошла ко мне?

– Потому что я не Элли, – ответила я. – А еще я хотела сказать тебе, чтобы ты держался от нее подальше.

– А еще что скажешь? – Я посмотрела ему в глаза. Послание от Рика, который думает не той головой: «У Рика и его головы уже двое детей. Один из них живет в коммуне. У них кудрявые волосы и псориаз». Я не знала, что после такого говорить:

– Ничего больше не скажу, просто держись от нее подальше. – И ушла. Рик сказал что-то мне в спину, но я не услышала. По пути я разглядывала маленьких детей. У кого из них псориаз, в темноте не разглядеть.

Я легла на плед рядом с Элли и снова посмотрела на звезды. Упало две звезды сразу, и мы обе изумленно воскликнули:

– Видела?

Не знаю, что видела Элли, но я увидела все сразу, от начала до конца времен, – эти кометы показали мне целую вечность.

Мы рождаемся. Мы сияем. Мы сгораем. Бум!

========== История будущего Глори ОБрайан ==========

Закон о Выборе Отцов радостно примут все политики, которым будет казаться, что Америка превратилась в рай для женщин, которые слишком тупы, чтобы предохраняться, хотя раньше те же самые политики активно выступали против контрацепции. Похоже, Новой Америкой будут править непоследовательные идиоты. Прекрасно.

Закон о Выборе Отцов в итоге убьет систему алиментов – ни один отец, ушедший из семьи, не обязан будет давать деньги на содержание ребенка. «Зачем нам давать деньги женщинам, которые не могли включить мозг, прежде чем бросать своих мужей?» Еще один жирный плюс в пользу непоследовательных идиотов, которые не заглянули даже в статистику того, кто обычно кого бросает.

Мелким шрифтом под Законом о Выборе Отцов будет стоять право мужчины уйти от жены, если ему кажется, что она не отвечает его интимным или хозяйственным запросам. Но если женщина по какой-либо причине уйдет от мужа, она нарушит Закон о Выборе Отцов. Короче, золотое правило для женщины: если уходишь, не пались.

========== Очень умная ==========

Я смотрела, как Элли переводит взгляд с одного барабанщика на другого. Иногда ее глаза расширялись, как будто мы с ней видели одну и ту же бойню. Хотя, возможно, она видела совсем другое. Потомков Рика. Корни их коммуны. Может быть, однажды она обнаружит, что вся ее жизнь принадлежит мне.

Рик по-прежнему стоял около кружка барабанщиков. При виде его я огляделась вокруг: не увижу ли маленького мальчика с кудрявыми волосами и плохой кожей? Двое детей играли у огня, и мне было лень подойти и разглядеть их поближе. Вместо этого я пошла на поиски мистера Хеффнера, отца Элли. Я решила, что уж он-то рано или поздно расскажет мне что-то интересное.

Послание от Эда Хеффнера: «Его дедушка был лысым импотентом. Эд унаследовал лысину, но отказался наследовать импотенцию. Поэтому он тайком проносил в коммуну таблетки против импотенции. Последние слова, которые он услышал от отца, были: “Когда ты уже вырастешь и найдешь работу?”. Он не слишком-то любил отца. И не так уж сильно любил Жасмин. Больше всего на свете от любил Элли».