Текст книги "История будущего Глори О'Брайан (ЛП)"

Автор книги: A. S. King

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

========== Как дела у Глори? ==========

В шесть вечера Элли позвонила мне и сказала, что ей нужна моя помощь с курами: у нее мало времени, и если она не успеет все закончить, она пропустит вечеринку при звездах (здесь была смеховая дорожка). Я как раз спала, и ее звонок меня взбесил, но в конце концов я встала и перешла через дорогу, любуясь закатом. Некоторые считают, что закат всегда яркий и красивый, но это не так. Бывают действительно очень красивые закаты. Сегодня был как раз такой. Синее небо позеленело, потом стало фиолетовым, потом – розовым, оранжевым, и наконец осталась только темно-красная полоска над самым горизонтом. Возможно, это был самый красивый закат в моей жизни. Я не знала, что это последний закат в жизни летучей мыши по имени Макс Блэк. Но, возможно, от этого он стал еще красивее.

Сначала я столкнулась с Жасмин:

– Как дела у Глори? – спросила она. Я посмотрела на нее – сквозь нее:

– У Глори все прекрасно. А у Жасмин?

Казалось, мой уверенный тон ее удивил.

– У Жасмин все шикарно, – ответила она. – Но ей надо сходить отпереть сарай с барабанами.

У них был отдельный сарай для барабанов. Как выглядит сарай для барабанов у нонконсьюмеристов? Конечно, его нет, и барабанов тоже нет, потому что все это – собственность, а собственность – это плохо. Возможно, мне стоило перечитать определение нонконсьюмеризма. А возможно, Жасмин стоило.

Когда я нашла Элли, она уже вычистила птичник. Она взяла опилки, смешала их с соломой и распределила по полу птичника, а потом присыпала все сверху какой-то странной пудрой, которая не даст завестись клещам. Коммуны, наверно, самое теплое в мире местечко для паразитов.

Когда мы шли к их дому, я обратила внимание, что нигде не было ни признака готовящейся звездной вечеринки – ни столов, ни табуреток. Даже костер еще не разожгли. Мы с Элли вымыли руки в умывальнике, а потом она сказала, что ей ненадолго нужно зайти внутрь, и попросила меня подождать. Пока я вытирала руки о шорты, ко мне подошел Рик.

– Она сказала, что у нее есть парень, – сообщил он. – Жасмин это не понравится.

– Жасмин? Или тебе? – спросила я. Потом посмотрела на него.

Послание от Рика: «Его дед был на борту USS Pledge в 1950 году, когда он налетел на мину в бухте Вонсан и затонул. Его и других матросов спасло другое судно, но взрыв мины застал его в неудачной части корабля и ему в спину прилетел большой кусок железа. К тому моменту, когда его выписали из американской больницы, его уже дважды исповедали, сказали, что он потеряет две ноги, и много раз повторили, что его ждет короткая жизнь в инвалидной коляске, а потом он точно умрет от инфекции. Он проживет еще семьдесят четыре года, то есть до девяноста трех лет. Ему нравятся кальцоне с фудкорта местного торгового центра».

========== Кто бы мог подумать? ==========

Элли вышла из дома, кинула злобный взгляд на Рика, который тут же ушел, и спросила:

– У тебя есть минута?

– Я же здесь, верно? – Я огляделась. Похоже, кроме нас, вокруг никого не было. Сарай для барабанов был закрыт. В большинстве фургонов на заднем дворе горел свет. Может быть, Жасмин отменила вечеринку. Я подняла взгляд: небо было чистым, – и снова посмотрела на Элли.

– Мне надо поговорить с тобой об одной важной вещи, – прошептала она.

– Хорошо, – прошептала я.

– Не здесь, – прошептала Элли. – Говорить об этом здесь опасно.

– Но здесь никого нет.

– Они здесь. Они всегда здесь.

– Ясно.

– Пойдем к тебе?

Элли уже зашагала к моему дому, так что я пошла следом. Я по инерции направилась к задней двери, однако Элли – редкий случай – пошла к главному входу. Мы с ней никогда через него не заходили. Она никогда не звонила и не стучала – сразу заходила. На секунду я увидела вместо нее Жасмин – они обе пользовались чужим имуществом не задумываясь – даже если этим «имуществом» был чужой муж.

В следующий миг меня едва не сбил с ног многоголосый ор: «Сюрприз!» Элли орала громче всех. В прихожую вышла тетя Эми и протянула ко мне руки. Обняв ее, я увидела, что повсюду висят шарики, растяжки и прочие украшения, которых я никогда раньше не видела в нашем доме. А еще пришла Жасмин. И Эд Хеффнер. И Рик (а с ним – неисчислимое множество юпитериан). И, наверно, вся команда выпускного альбома. И Стейси Каллен с несколькими моими друзьями из первого класса. И еще двое ребят, с которыми у нас был общий классный час. Я их не знала. Но они пришли.

– Вау, – сказала я. И не могла найти других слов, кроме этого: – Вау.

Потом я увидела, что папа каким-то чудом надел на себя нормальные шорты; он улыбнулся мне с измученным и смущенным видом – и я поняла, что нас с ним мучает и смущает одно и то же. Думаю, преимущественно нас обоих пугало, что к нам домой пришла Жасмин Блю Хеффнер.

Тетя Эми сказала что-то вроде «Поверить не могу, что ты уже выпускница!», или «Мы так тобой гордимся!», или «Как быстро летит время!». Все смешалось в кучу. Она была милее, чем я ее помнила. Ее силиконовая грудь все еще подпрыгивала при каждом движении – ну и что? Послание от тети Эми: «Ее сын женится на еврейке и примет иудаизм, а тетя даже глазом не моргнет».

– Ты видела торт? – спросила тетя, указывая на торт.

– Кто это сделал? – спросила я папу, пробиравшегося сквозь толпу, чтобы обнять меня. Я не получила послания от папы, потому что смотрела на его лоб – можно себе позволить вечер без посланий. Если получится.

– Это не я, Кексик, – начал оправдываться папа. – Ты просила меня этого не делать, помнишь?

«И не просто так просила, – хотелось сказать мне. – Постарайся, чтобы никто из коммуны не ходил в туалет и не садился на диван».

– В основном все сделала Элли, – объяснила тетя Эми. – Я позвонила ей, она объяснила мне, кого позвать, и…

В дверь позвонили. Папа пошел открывать. Пришли еще два парня из школы: парень Стейси Каллен и его друг. Друг прошептал: «А пиво есть?»

Элли сидела в углу гостиной и тихо разговаривала с Риком. Мне было стыдно, что я так на нее злилась, но я все еще злилась. А еще мне надо было поблагодарить ее за вечеринку, хотя мне не надо было никаких вечеринок. Или надо? Я запуталась. Я не умела веселиться. Я осознала это прямо посреди гостиной, забитой людьми, которые потрудились прийти ко мне домой и надарить мне подарков и открыток. Я не знала, как радоваться жизни.

Я пробралась к Элли:

– Спасибо!

Элли улыбнулась:

– Я думала, ты убьешь меня еще на слове «Сюрприз».

– Не, не буду. Это очень мило.

– Выпускной надо отпраздновать, – ответила Элли. – Это большое событие.

– Наверно.

Элли слегка разочарованно покачала головой:

– Глори, это возможность выбраться. – Даже Рик кивнул. – Это как билет на следующий жизненный этап, так?

– Да, конечно.

– Не думай, я не давлю, – продолжила Элли. – Не позволяй всем этим без пяти минут студентам заставить тебя стыдиться твоего решения.

Мне стало смешно.

– Ну спасибо.

– Тетю благодари, – ответила Элли. – Она за все заплатила.

Я подошла к тете Эми; она разговаривала с отцом и Эдом Хеффнером. При виде меня она заулыбалась так, как будто я была ее родной дочерью. Может быть, она радовалась, что наконец может дать мне немножко нормальной жизни. Они были поглощены беседой, так что я просто быстро обняла ее, и она поняла, за что.

Кто-то раскидал по всюду настольные игры. Команда выпускного альбома уже затеяла на заднем дворе викторину по «Звездным войнам». Кажется, никто не жаловался, что нет пива. С чьего-то телефона играла музыка. Посередине столов горели две цитронелловые свечки. Я стояла и смотрела, как все веселятся. В моем доме. Это было странно.

– Будь у меня выбор, я бы тоже годик отдохнула перед колледжем, – сказала Стейси Каллен. Выпалила это ни к селу ни к городу, возникая за моей спиной. – Круто, что твой папа тебе разрешил.

– Да, он очень крутой.

– Ты, наверно, очень удивилась, да? – спросила она. – Ну, когда узнала о вечеринке?

– И продолжаю удивляться, – заметила я, наблюдая за викториной.

– Знаешь, мало кого можно удивить вечеринкой в честь выпускного.

– Ну что сказать, я странная.

– Ты не странная, – возразила Стейси. – Слушай, да половина выпускников мечтают быть такими же крутыми, как ты.

Я хихикнула:

– Кажется, я никогда в жизни не была крутой.

– Бред, ну правда.

Я должна была что-то ответить, но я могла только снова и снова крутить в голове вопрос: «Я что, правда крутая?» Потом парень Стейси предложил ей сыграть в «Жизнь» и они исчезли в доме.

– Глори, где твой альбом? – сказал парень из команды.

– Не знаю. Наверно, в моей комнате.

– Я ведь еще не подписал его, – вспомнил он.

– Все в порядке, не волнуйся.

– Слушай, я тоже не подписывал! – включился кто-то еще.

– И я! – сказал другой парень из команды.

В доме папа громко включил Led Zeppelin, и я уже собиралась пойти попросить его сделать потише, а потом поняла, что под громкую музыку придется меньше разговаривать.

– Принеси его! – крикнул кто-то, видимо, имея в виду мой альбом.

Я ушла, но не за альбомом, а в кухню, где тетя Эми накрыла небольшой стол – немного органических продуктов для жителей коммуны и немного еды для нормальных людей. Там были сырные палочки и имбирное пиво. Я открыла себе бутылку имбирного пива и взяла всю тарелку с сырными палочками. Может быть, если у меня будут заняты руки, про альбом никто больше не спросит.

Выходя из кухни, я столкнулась с Элли.

– Вижу, ты нашла свое ядовито-оранжевое лакомство, – заметила она.

– Значит, ты соврала, что Маркус Гленн сегодня пойдет н твою вечеринку?

– Вообще, он должен был прийти сюда. – Интересно, насколько же плохо она меня знает? – Но я рассказала маме, и она сказала, что не подпустит его ко мне.

– А Рику, значит, можно? – спросила я.

– Рику можно.

– Ну ладно. Только попроси его не пускать юпитериан в мой унитаз.

На улице, при свете цитронелловых свеч, мы немного поговорили с отцом Элли. Он сидел рядом со мной на скамейке, пока я доедала сырные палочки, смотрела в небо и молилась – или как это называется, когда о чем-то просишь небо, – чтобы проклятие летучей мыши прошло. Я не хотела знать чужого будущего. Мне было плевать на прошлое. Я хотела только вернуться в настоящее. Жить здесь и сейчас. Веселиться на вечеринке, где все считают меня крутой.

– Знаешь, когда-то мы все очень дружили, – сказал отец Элли.

– Знаю.

Он вздохнул:

– Мне жаль, что так вышло.

– Пожалуй. – Я сказала это таким тоном, как будто я все знаю, потому что хотела, чтобы он знал, что я знаю. – Я помню, вы говорили с моим папой? Вы помирились или как?

– Не совсем.

– Ясно.

– Просто слишком много времени прошло. Уже слишком поздно. Мне жаль, что так случилось.

– Вы уже говорили.

– Да, наверно, говорил.

– Я тоже много о чем жалею, – заметила я.

– Ты слишком молода для этого. Тебе всего семнадцать. Ничего не случается просто так. Даже всякая дрянь. Понимаешь?

– Да. Понимаю.

Он посмотрел мне в глаза, и я против воли получила послание. Послание от Эда Хеффнера: «Однажды Элли будет стоять в поле коммуны одна. Она будет плакать. Вокруг нее будут расхаживать утки – те, которые не переваливаются. Потом Элли сядет в машину и никогда больше не вернется». Я не хотела этого видеть. Я сказала себе, что Элли права: послания – это бред. Все это не может быть правдой. Элли не уедет, Рик не станет дедушкой мужчины в красном фургоне, который однажды причинит вред моей семье. Это все дерьмо. Навоз. Удобрение.

Я зашла внутрь. Какая-то девочка, игравшая в жизнь, изображала слезы, потому что у нее было больше маленьких пластиковых детей, чем влезало в машину. Кто-то еще вместе с папой кайфовал под «Black Dog». Мне показалось, что чего-то не хватает; я зашла в папину комнату, нашла фотографию Дарлы и поставила ее на каминную доску, чтобы Дарла улыбалась нам всем, а не пустой папиной спальне. В какой-то момент партия в «Жизнь» закончилась, все пересчитали деньги и выбрали победителя. В какой-то момент кто-то начал играть в «Jenga» на столе, на который папа обычно клал ноги, сидя на диване. Потом тетя Эми заставила папу выключить музыку и крикнула:

– Давайте есть торт!

Пока тетя резала и раздавала торт, она предложила мне открыть подарки.

– Потом открою, – ответила я. – Большинство же так и делает?

– Не забудь разослать благодарности, – напомнила тетя, продолжая нарезать торт ровными квадратиками.

«Не забудь разослать благодарности». Ничего себе идея. Я еще даже не видела, что мне подарили, а на мне уже висела эта тяжелая обязанность, потому что тетя Эми считала, что подарки надо принимать именно так. Как будто каждый, кто что-то дарит тебе, делает это ради благодарственного письма.

Я посмотрела на стопку открыток, а потом обвела взглядом комнату. Все прекрасно проводили время. Несколько человек сказало, что торт очень сочный. Жасмин не ела. Я взяла кусок торта и вилку и подошла к ней поздороваться. Она улыбнулась измученной улыбкой – такой же, как у меня, папы и Эда Хеффнера. Я посмотрела на фотографию Дарлы. Ее улыбка не была измученной. Ее ничего больше не мучило.

Не помню, о чем мы разговаривали с Жасмин. Мы простояли так две минуты: она говорила какие-то общие фразы, а я жевала, кивала и понимала, что Жасмин и не подозревает, что я собираюсь сделать. Да, она делала глупости. Конечно, она причинила нам немало вреда, и я все еще гадала, не польстили ли те события папе и узнаю ли я когда-нибудь ответ на этот вопрос. Пока я понимала только, что не надо ее винить. Она делала то, что умела. А потом делала то, что ей сказали. Она держалась подальше от нашей семьи и нашего дома и не пришла даже на похороны Дарлы.

А теперь она стояла здесь, говорила общие фразы, ничего не ела, не садилась и не прислонялась к стене. Просто стояла и чувствовала себя неловко. Ей явно не терпелось перейти дорогу и не смотреть на фотографии Дарлы.

– Хочешь еще торта? – спросила Дарла.

– Да.

И я ушла в сторону торта и открыток, на которые предстоит отвечать.

– Ты принесла? – спросил парень из команды выпускного альбома.

– Что?

– Альбом.

– Нет.

– Так принеси! – сказал Мэтт. – Я хочу его подписать.

Я заметила, что Жасмин вышла через главный вход и Эд Хеффнер тоже это увидел. Он разговаривал с папой, который переключил музыку на какую-то медленную живую запись «Grateful Dead». Я пошла в спальню и принесла не подписанный никем выпускной альбом. Это будет единственный подарок за сегодня, за который не придется писать благодарственное письмо. Гости передавали его по кругу и что-то писали туда. Кто-то писал очень долго. Стейси держала альбом в руках минут десять. Кто-то из команды нарисовал комикс про меня с камерой. Потом альбом взяла Элли и долго писала что-то на внутренней стороне обложки. Там никто ничего не писал, потому что все знали, что она моя лучшая подруга… хотя я успела об этом забыть. Викторина по «Звездным войнам» тоже закончилась, и проигравшие обещали отдать победителю по десять долларов. Люди подписывали мой альбом и собирались домой: обнимали меня и друг друга и говорили мне спасибо. Я предлагала некоторым еще торта, потому что не собиралась рассылать благодарности.

Последними ушли Элли с Риком и Стейси Каллен со своим парнем. Стейси прошептала мне на ухо, что соврала маме, что переночует у меня, и попросила прикрыть ее. Я согласилась и посоветовала ей предохраняться.

Выходя из дома, Элли вручила мне мой альбом и сказала, что зайдет завтра. Я закрыла за всеми дверь и вышла во двор – прочитать, что мне написали. Все записи начинались одинаково:

«Крутой девчонке, с которой мы познакомились…»

«Загадочной девочке, с которой мы знакомы…»

«Забавной девушке, которую я знаю по…»

«Талантливому фотографу и хорошей подруге…»

«Прекрасной подруге, с которой мы знакомы с…»

«Милому ребенку, ставшему еще более милой взрослой девушкой…»

Кто-то написал, что я вижу мир иначе, чем все остальные. Кто-то написал, что у меня было невеселое детство, а значит, я стану великой. Столько предсказаний! У меня уже была тетрадь с совсем другими предсказаниями – «История будущего». Но альбом мне нравился больше. Чужие предсказания мне нравились больше моих. Я предпочла бы быть крутой, загадочной, забавной, талантливой и милой девочкой, а не девочкой, которая однажды предсказала годы страданий.

========== Слоями ==========

Тетя Эми убирала посуду в кухне, и я спустилась помочь ей. Она разговаривала с папой так, как будто они дружили всю жизнь, и, возможно, так и было. Я никогда раньше не замечала, что у взрослых одна жизнь поверх другой, а другая поверх третьей. Слоями. Может быть, поэтому Эд Хеффнер и сказал, что мне еще рано о чем-то жалеть. Возможно, потом поводов для этого станет гораздо больше. А возможно, нужно прекращать жалеть сейчас, чтобы потом не свихнуться. Или как-то так.

– По-моему, ты хорошо провела время, да? – спросила тетя Эми.

– Было здорово. Спасибо огромное, – сказала я и поняла, что одно благодарственное письмо я все же хотела бы отправить – ей.

– Давай присядем и почитаем открытки?

Тетя вытерла руки о кухонное полотенце и открыла одну из папиных банок пива. Папа тоже открыл себе банку и вышел во двор – задуть свечи и убрать мусор. Я взяла еще банку имбирного пива.

Почти во все открытки были вложены подарочные карты. Карты книжных магазинов. Магазинов одежды. Интернет-магазинов. Ресторанов. Мебельных. Тетя Эми считала, какая сумма наберется в итоге. Не знаю, почему. Возможно, у нормальных людей так принято.

– Триста семьдесят пять долларов, – объявила она. – Это просто дофигища книг. – Она вручила мне нераспечатанный конверт: – От меня и моей семьи, – объяснила она, как будто я не помнила ее мужа и детей со слабыми шеями. Открытка была розовой, и на ней была нарисована мультяшная выпускница на высоких каблуках. И с украшениями. В украшениях с ног до головы. Внутри открытки были чистые страницы, и тетя Эми что-то написала там. Я смогла прочесть ее слова, только вынув из открытки чек на сто долларов:

«У меня была единственная сестра. Потеряв ее, я решила, что потеряла все. Но у меня была ты.

Я хотела почаще приезжать и навещать тебя, но я была занята своими собственными детьми. Твой папа рассказывал мне, как ты из маленькой девочки становишься подростком, и я все время молилась, что ты вырастешь такой женщиной, какой была Дарла.

Так и случилось.

Ты творческая, щедрая, умная, сильная, интересная и красивая.

Я не хочу, чтобы в свой праздник ты грустила, но я хочу, чтобы ты знала, как Дарла гордилась бы тобой. Она очень любила тебя, и я не представляю, насколько тебе ее не хватает.

Глори, не теряй связи. Сообщай мне, если тебе что-то нужно. Или если тебе надо поговорить. Может быть, мне удастся заполнить крошечную часть пустоты, что осталась после нее, как ты заполнила часть пустоты, которую она оставила во мне.

Я тебя люблю. И поздравляю».

Тут вернулся папа – кажется, выбрав неудачный момент. Если бы я могла, я бы сидела и говорила с тетей Эми о маме до самого утра. В чулане Дарлы ответов не было. В тетради «Зачем люди делают снимки» ответов не было. Даже у папы их толком не было. Ответом не было ни у кого, кроме Дарлы. С самоубийствами так и бывает – ответы есть только у того, кого больше уже не спросишь. Но с тетей Эми можно многое обсудить, потому что самоубийство Дарлы лишило ее сестры, и это тоже было непросто. Но в комнату вошел веселый и немного пьяный папа и предложил сыграть в скрэббл.

– Или в покер, – продолжил он. – Эми настоящая акула покера. – Я как можно незаметнее вытерла слезы рукавом. Эми сделала то же самое – своим рукавом, а не моим. Папа заметил. – Или… если хотите, я могу уйти обратно на крыльцо и не лезть не в свое дело.

– Да не, – ответила тетя Эми, – все в порядке. Оставайся. Рой, я с радостью раскатаю тебя в покер, но только если мы будем играть на деньги.

– Давайте вы договорите и выйдете на улицу, когда будете готовы. Эми, я тренировался, не задирай особо нос.

Он вышел из комнаты. Тетя Эми крикнула вслед:

– Вообще-то, игра с компьютером за тренировку не считается!

Потом мы с ней посмотрели друг другу в глаза. Послание от тети Эми: «Ее внук будет хозяином убежища для сирот и будет искать им новые дома, скрываясь от армии Новой Америки и петляя вокруг новых законов. Убежище выглядит очень знакомо. Это сарай Элли. Тот, что через дорогу».

– Я много о чем хочу поговорить, – призналась я. – Но не сегодня.

– Давай найдем время летом. У меня есть время.

Новичкам везет, и свою первую партию в покер я выиграла. Похоже, у меня был фулл-хаус; выглядело не очень-то внушительно, но пара папиных дам и три карты одной масти у тети Эми не могли с ним сравниться. После этого Эми размазала нас по стенке и папа заплатил ей шестьдесят долларов. Когда тетя ушла, я поднялась наверх, сложила кучу открыток и подарочных карт на тумбочку и переоделась в пижаму. Потом мне захотелось перекусить и я спустилась вниз. Папа жестом попросил меня сесть рядом с ним.

– Насчет того закона, – начал он. – Я почитал про него. – Я кивнула. – Думаю, твоя мама хотела бы, чтобы я вернул себе этот участок.

Я снова кивнула, но у меня внутри все перевернулось, потому что теперь это казалось неверным. Теперь все было иначе. Может быть, из-за вечеринки. Может быть, из-за летучей мыши. Может, потому что я закончила школу. А может быть просто так.

– Я в любой момент могу умереть и не хочу оставлять этот бардак тебе, – продолжал папа. – Это было бы нечестно.

– Не-а, ты умрешь очень старым, – отмахнулась я. – Просто поверь мне.

Папа странно взглянул на меня:

– Наверно, нам надо было говорить на все эти темы и раньше. Прости меня.

– Все нормально, – ответила я. – Подробности оказались… неприглядными. Я понимаю.

Теперь мне хотелось отговорить папу забирать землю, но я понимала, что он прав. Нам нужно забрать ее. Да, Дарла просто подарила им участок, но все всегда знали, что это временно. Нельзя бесплатно жить на чужой земле девятнадцать лет и не понимать, что однажды все кончится. Однажды нужно заканчивать школу и взрослеть.

========== История будущего Глори ОБрайан ==========

Бывшие последователи Недрика найдут дворец правителя в последнем штате, который еще будет в его власти, и сожгут его дотла (при эвакуации выяснится, что на Недрика, вопреки его собственным законам, работали несколько женщин). Недрик Святоша все еще будет винить сосланных и изгоев, но угроза придет изнутри. Народ разозлится. Ох как разозлится. Люди перестанут понимать, как они оказались рабами, если всего несколько лет назад они были нормальными американцами, ели попкорн в микроволновке и драили о блеска взятые в лизинг машины.

Изгои, Снайпер и ее муж будут далеко от дворца правителя. Они будут готовиться к последней битве. Они будут сидеть под землей и слушать, как идут солдаты. Они будут знать, насколько Недрик в меньшинстве. Они будут знать, что он где-то там. Они будут чувствовать его. Рано утром во вторник они услышат, как трещит и грохочет земля над их головами. Они услышат, как стекаются новые и новые солдаты. Они выведут своих людей из туннелей и скомандуют полное отступление. Снайпер скажет изгоям, куда идти. Она отошлет их подальше от взрывов. В безопасное место. Она прочистит ружье. Ее муж нажмет на кнопку. И с грохотом начнется последняя глава истории.

========== Люди все еще так делают ==========

Настала пятница, и, похоже, Питер был искренне рад меня видеть. Я не хотела торопиться с выводами, но, кажется, мое общество ему нравилось. Я решила, что чем чаще мы будем видеться в июне, тем больше вероятность, что именно я окажусь родственной душой, которую он нашел в торговом центре в июне 2014 года.

– Сегодня одна?

– Ага.

Он показал пальцем на мою камеру. Сегодня утром я нацепила старый ремень от камеры, который нашла в чулане Дарлы. Папа одобрил. Он сказал, что рад, что вещи Дарлы снова в деле. Дарла вручную вышила на ремне бабочек.

– Ты фотографируешь? – спросил Питер.

– Это часть моего проекта, – ответила я.

Питер улыбнулся прохожему. Потом поставил на доске крестик: прохожий на ходу читал что-то со смартфона и даже не поднял головы.

– Думаю, таких надо в отдельную группу, – заметила я. – Они же не просто так тебя игнорируют?

– Они знают, что я тут стою. Может, даже понимают, что я улыбаюсь. Они просто не поднимают глаз.

– Казалось бы, после видео с упавшей в фонтан женщиной в этом торговом центре так делать не надо.

– Слушай, людям нужна информация. Прямо здесь, прямо сейчас, двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю.

– Это да. – Я подумала о том, как часто папа проверяет почту, хотя у него нет друзей и обычно ему приходит только спам с предложениями увеличить пенис, купить канадское лекарство, познакомиться в сети или якобы получить в подарок лобстера.

– А что ты фотографируешь? – спросил Питер.

– Не знаю, – ответила я. – Я просто вижу что-то и фотографирую. Никогда не планировала заранее.

– Можешь снять, как я улыбаюсь прохожим? – попросил Питер. – Я добавлю снимок к проекту. Может, оценку повысят.

Я кивнула ему на приближающихся прохожих и отошла назад и влево, чтобы снять затылки прохожих и Питера, который улыбается с планшетом в руке. Я сделала несколько кадров, как он улыбается, и еще несколько, на которых он делает пометки на планшете. Когда к нему подошли еще три женщины, я немного сдвинулась и сняла их тоже. Одна женщина улыбнулась в ответ. Она дождалась, пока ее подруги отойдут подальше, и спросила Питера, что он продает. Я стояла не так далеко и все слышала.

– Если бы ты торговал поцелуями, я бы один купила, – заметила она.

– Я ничем не торгую, – ответил Питер.

– Можно я дам тебе свой номер? – продолжала женщина.

Питер смутился, но взял номер и долго смотрел ей вслед. Она виляла бедрами и встряхивала платиновыми волосами, а когда нагнала подруг, она остановилась, и они все обернулись и хихикнули. Я с болью поняла, что в послании Питера могло говориться и о ней. На ней, конечно, не было написано «родственная душа Питера», но что я в таких вещах понимаю? Я просто девственница, которая любит платья на размер больше. И я все еще пыталась быть Дарлой, хотя и понимала, что я не Дарла и не вышиваю бабочек на ремнях.

– Ну как, есть хорошие кадры? – спросил Питер. Послание от Питера: «Он залезет в горящий дом на дереве, чтобы спасти ребенка. Он так быстро заберется на древо, что потом будут шутить, что он наполовину обезьяна. Он будет уже седым. Он полезет на дерево уже старым человеком. От отдаст спасенного ребенка матери и они пойдут через лес дальше к туннелям».

– Глори? – переспросил Питер.

– Да, пара отличных кадров найдется. Один с парнем, который вообще тебя не заметил, другой – как женщина дает тебе свой номер.

Питер снова смутился.

– Отлично, – ответил он. – Пришлешь мне, когда скачаешь?

Я взяла камеру в руку и помахала ей:

– Это пленочная камера. Сначала надо проявить.

– А, – ответил Питер. – Не знал, что люди до сих пор так делают.

– Люди до сих пор так делают, – подтвердила я.

Питер встал, улыбнулся прохожему и поставил еще один крестик. Я оглядела растущую толпу посетителей:

– Пообедаем вместе? – спросила я.

– Не отвертишься.

Я вспомнила, что он любит цыпленка в кисло-сладком соусе. Может быть, женщина, давшая ему номер, идеально подходит ему из-за банальности. Может быть, они принадлежат к миру тех, кто ест цыпленка в кисло-сладком соусе, а я в команде любителей говядины кунь пао под острым соусом. Моя команда, наверно, лучше играет в пинг-понг и меньше болеет. Их команда, скорее всего, лучше одевается и покупает больше одежды. Ладно, хватит.

Я вдруг начала стыдиться своей камеры. Другие посетители пялились на меня. Их, кажется, корежило от одной мысли, что кто-то их сфотографирует. По-моему, когда у каждого камера встроена в телефон, это довольно странно. Зачем пугаться моей старомодной камеры, если кто-то может постоянно снимать вас, а вы даже не заметите? Я снимала только неодушевленные предметы: вывески, пустые скамейки, фонтаны, двери, кнопки лифтов.

– Привет! Это снова ты! – окликнул меня старик в бейсболке «USS Pledge», когда я собиралась выйти из лифта. – Моя подруга с кальцоне!

Я улыбнулась и помахала ему:

– Я вас искала!

– Что это у тебя? Настоящая камера?

– Canon AE1, – ответила я. – 1980 года. Ничего особенного.

– У меня когда-то была Leica. Обожаю старые камеры. В них есть какая-то магия.

– У мамы на чердаке таких две.

Я не сказала ему, что мама подарила мне камеру «Leica», когда мне было четыре года. Не знаю, почему.

– Ого! – воскликнул старик; ему явно нравилось разговаривать о камерах. – Откопай их и попробуй ими поснимать. Это просто нечто.

Я кивнула и не знала, что сказать дальше.

– Будешь сегодня есть кальцоне? – спросил старик.

– Конечно. Вы ждете друзей – или, может, поедим вместе?

– Ты приглашаешь меня на свидание? – подмигнул старик.

– Ага, – ответила я. – Почему бы и нет?

Он въехал в лифт, и я нажала на кнопку второго этажа.

========== Снайпер ==========

– Хотите, помогу вам с коляской? – спросила я, когда мы подъехали ко второму этажу.

– Я с 1951 года ездил на ней сам и не собираюсь прекращать, – ответил старик.

Мы постояли (он – сидя) в очереди за кальцоне, и я заказала себе с сыром и шпинатом, а он заказал без начинки, но попросил положить туда перца. Вот он, мой товарищ из команды любителей острого. Может быть, про пинг-понг я и ошиблась. Я отодвинула стул, чтобы старик мог поставить коляску к столу, мы открыли коробки с кальцоне и оставили их немножко остыть. Он попросил меня принести еще салфеток, и я принесла.

– Как так вышло, что ты все время здесь? – спросил он.

– У меня проект, – я показала на камеру.

– Летом? Для школы?

– Не, для меня. Вроде как я сама его выдумала.

– Умно, – кивнул старик. – Находишь, чем себя занять до школы. Сколько тебе, пятнадцать?

– Семнадцать. Только что закончила школу.

– Чем дольше живу, тем младше вы все выглядите, – заметил старик. – Клянусь, вчера видел девятилетку за рулем трактора с прицепом.

Я хихикнула.

– Можно пару вопросов о вашей кепке? – спросила я. – Я знаю, что один из кораблей под названием «USS Pledge» затонул в Корее. Это был ваш?

– Да ты издеваешься!

– В смысле?

– Твоим ровесникам плевать на Корею!

Я помотала головой и дожевала кальцоне:

– Это был миноносец, так? Утонул в 1950 году? – Старик расхохотался, как будто только что услышал самую смешную шутку в мире. Я решила, что сказала глупость и быстро исправилась: – Ну да, наверно, вы плавали на другом, том что был во Вьетнаме?

– Нет-нет, ты все правильно угадала. Мой корабль затонул в Корее. Меня вытащили из ледяной воды, и с тех пор я не чувствую ног. – Мой сын говорит, что всем твоим ровесникам начхать на войны минувших лет. Думаю, мой внук вообще ничего такого не знает.