Текст книги "История будущего Глори О'Брайан (ЛП)"

Автор книги: A. S. King

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Элли еще не закончила учебу и не могла вместе со мной отпраздновать самый-самый последний школьный день, но я показала ей фотографии.

– Кто это? – спросила она, указывая на высокого парня из джазовой группы.

– Трэвис… как его? Джонсон? Да, Трэвис Джонсон.

– Черт, ну он и вымахал.

– А вот и Морган, – показала я на нашу давнюю соседку по автобусу.

– Ого, панк-рокершей заделалась! Кто бы знал?

– Сама в шоке. – Когда-то Морган была гиком, а потом открыла для себя Джоуи Рамона.

– А это Дэнни? – спросила Элли. В Дэнни она была тайно влюблена в восьмом классе. На фотографии он стоял в обнимку со своей девушкой, и та целовала его в щеку.

– Он.

– Он уже не такой милый, как раньше.

– Да, с восьмого класса многое изменилось.

– Значит, сегодня был твой последний учебный день? – спросила Элли.

– Ага.

– Почему ты не празднуешь это событие в «Макдональдсе» или каком-нибудь ресторане? Ну, знаешь… нормальные выпускники так делают.

Команда выпускного альбома звала меня поесть с ними, но я хотела в последний раз вернуться домой на школьном автобусе. (Когда все, кроме меня и парня по имени Джефф, вышли, я сняла автобус изнутри. Снимок назывался «Пустой автобус».)

– Зачем? Я просто рада, что школа закончилась.

– Чему радоваться? Ты ведь не прочла ни одного университетского письма, так? Какой смысл радоваться, что школа закончилась, если нечем заняться потом? – Я подняла на нее взгляд и нахмурилась:

– Не знаю.

– А. Ладно.

– Я разберусь.

– Разберешься.

Я перелистнула на следующую фотографию и показала Элли «Пустой автобус».

– Что это? – спросила она.

– Пустой школьный автобус. Понимаешь, все пустое и школьное закончилось. А может, я просто хотела доказать себе, что мне больше не придется туда ездить. Не знаю. Но мне нужно было сделать этот снимок именно сегодня.

– Мама говорит, что я, может быть, выпущусь из школы где-то летом, – сказала Элли. – Мне пришлют диплом и все такое.

– Рада за тебя, – ответила я. Но она наверняка врала.

========== Облигатным паразитам нужны хозяева ==========

На следующее утро – в первый день окончательной свободы от школы – я отправилась к Элли. Переходя дорогу, я удивилась этому и спросила себя, почему я все время хожу к ней. В ответ можно было только руками развести: не знаю, почему я к ней хожу. Я всегда так делаю. Мне некуда больше пойти.

Элли сидела на заднем крыльце и страдала:

– Вечером мама сказала, что, возможно, мне придется учиться до декабря, – объяснила она. – Говорит, что не стоит торопить самое важное событие в жизни.

– Ты из-за этого была такая злая? – спросила я.

– Ага, – ответила она. – И еще из-за пары проблем.

– Проблемы с парнем?

– Возможно.

Парня Элли звали Рик. Ему было девятнадцать, он жил в коммуне с семи и мы раньше называли его Рикки. Он хвастался, что постоянно занимается сексом, но мы с Элли не могли понять, как он умудряется, потому что коммуна была маленькой и он не нашел бы там столько девушек.

– Рик ведет себя странно, – пожаловалась Элли. – Как будто я ему больше не нравлюсь. – Она сделала паузу, чтобы я могла что-то сказать; я молчала, и она добавила: – А еще у пары детей вши. Ненавижу вшей!

– Вот так новость! – ответила я, потому что вши в коммуне встречались чаще, чем кусты лаванды, вязание и рис басмати.

Я попятилась. Думаю, любой бы так среагировал. Элли поморщилась:

– Черт, я же не сказала, что вши у меня!

– Это же вши. Они скачут. Нам на уроках здоровья рассказывали.

– Вши не скачут.

– Ага, конечно, – ответила я, все еще стараясь держать голову в метре от ее волос.

– Скачут блохи. Вши ползают. – Она сказала это таким тоном, будто мы просто вели светскую беседу. О вшах и блохах.

– Ты не можешь винить меня за то, что я не хочу подхватить вшей, – ответила я. – Никто не хочет.

– Да нет у меня вшей! Я просто знаю, что нужно быть осторожнее, потому что у пары детей они есть, – она начала всхлипывать. – Знаешь, как вся эта хрень меня достала? – Я решила, что она про меня, и решила промолчать. С тех пор, как в ее жизни появился Рик, я не переставала надеяться, что надоем ей. Даже мечтала начать жизнь заново где-нибудь в другом месте, подальше отсюда. Где никто не будет знать, что случилось с Дарлой, и не будет казаться бесчувственным от того, что не хочет со мной ее обсуждать.

– Как только мне стукнет восемнадцать, – продолжала Элли, – ноги моей здесь не будет. Может, возьму с собой Рика, он тоже собирается уехать. Мы можем сдать экзамены, чтобы больше не обучаться на дому.

Я кивнула, но не стала ее обнимать. Как-то же вши передаются. Все это знают.

– У тебя что-нибудь чешется? – спросила я, показывая на свою голову.

– Когда мама мне сказала, я втерла в волосы столько масла чайного дерева, что, надеюсь, они ко мне не сунутся.

В детстве я дважды приносила от Элли вши – в последний раз нам было по одиннадцать. Мы с папой тогда перестирали все простыни в доме, высушили их при высокой температуре и потом на всякий случай сунули на пять минут в микроволновку. Микроволновки – это атомные бомбы для вшей.

– Придешь в понедельник на мой выпускной? – спросила я. Я уже с дюжину раз спрашивала. Когда нам выдали приглашения, я сразу дала одно ей. Мне дали четыре штуки, так что у меня остались еще два и я подумывала отправить одно по почте без обратного адреса. «Дарле О’Брайан, на небо или в ад, по вкусу, Вселенная, 00000».

– Мама еще не определилась. Она говорит, что я могу пойти, но не знает, как мне добираться. Фургон весь день будет занят.

– Если ты не против немного погулять, я тебя отвезу.

– Кажется, у нас в тот же вечер звездная вечеринка, не знаю, смогу ли выбраться, – ответила Элли. Она пыталась делать вид, что расстроена, но я-то знала, что звездные вечеринки – единственное, что примиряет ее с коммуной. Там их устраивали каждые пару недель лета – или каждый раз, когда планеты занимались чем-нибудь увлекательным. Элли знала все созвездия. Это начинало раздражать.

– Так что ты будешь делать, если у тебя заведутся?.. – спросила я, показывая на голову Элли. Та почесалась:

– Наверно, попрошу тебя купить того аптечного средства. Тебе не трудно?

– Конечно, – кивнула я. – Потому что эти маленькие дряни нас эксплуатируют!

– Ага.

– Облигатные паразиты не могут жить без хозяев.

– Поняла, профессор.

– Ты знала, что пару миллионов лет назад мы подхватили их от горилл?

– Серьезно?

– Ага. Кстати, кажется, это были лобковые вши.

– Фу-у, – протянула Элли.

– Ага.

– То есть кому-то пришло в голову заняться сексом с гориллой?

– Думаю, у горилл это были просто вши, а у нас они стали лобковыми, потому что у людей не растет шерсть… В смысле, почти нигде не растет.

Мы сели на траву, потом легли на спины и стали смотреть в небо. Оно было ясным, если не считать пары легких облачков. Сколько себя помню, мы играли в такую игру: говорили, на каких животных или другие вещи похожи облака, и наблюдали, чем еще они станут, прежде чем пропадут из виду и уступят место другим.

– Ты собираешься бриться? – спросила Элли.

– В смысле?

– Ну, знаешь, сбривать волосы, – уточнила она. – Там… внизу.

– Э-э… нет. – Элли вздохнула. – А почему ты спрашиваешь?

– Вроде как много кто их бреет.

– Рик тебя заставляет? – Элли не ответила. – Не знаю, мне кажется, это неестественно.

Элли снова промолчала, и некоторое время мы просто лежали и рассматривали облака.

– Видела на этой неделе Юпитер? – спросила наконец Элли. Я покачала головой. – А стоило бы. Просто выйди на улицу часов в десять и погляди на юго-восток. Ты ни с чем его не спутаешь, он синий и очень яркий.

– Ладно, – ответила я, хотя мне было плевать.

– Сегодня приедет из колледжа Маркус, – вспомнила Элли. Маркус Гленн, извращенец с порнухой, жил на нашей улице. Раньше он тоже ездил на желтом школьном автобусе, а в шестом классе перевелся в частную школу. – Ты по-прежнему в него влюблена, так?

– Это было в седьмом классе! – ответила я. – Ты помнишь, что он сделал потом? – Элли кивнула.

– Ты знала, что почти все серийные убийцы постоянно смотрели порно? – спросила она. – Это помогало им обезличить людей, которых они убивали.

– Такому на домашнем обучении не учат.

– Мне Рик рассказал. У него много книг про серийных убийц.

– Ого. Это вот прямо ничуточки не странно.

– Прекрати!

– Прекратила. – Но это все равно странно.

========== Попробуйте это проблеять ==========

Вечеринки при звездах были для коммуны большим событием. Все надевали нарядную одежду, приносили барабаны и отстукивали звездам ритмы, ели органическую еду и пили наливку из бузины. Звезды много для них значили. Юпитер взошел несколько месяцев назад, и его было видно каждую ночь, но Луна и Плутон творили что-то любопытное, так что Жасмин предложила собраться на вечеринку и коммуна дружно проблеяла: «Да, хотим». Попробуйте это проблеять. Папа так и сделал.

Не то чтобы папе не нравились жители коммуны, он просто считал их странными и ему не нравилось, что они стучат в барабаны всю ночь напролет каждое солнцестояние, равноденствие или вечеринку при звездах. Кажется, за этим скрывалось что-то еще, но я еще не разобралась, что именно. Кажется, Жасмин Блю особо не поддерживала нас после дня буквы «н». Она ни разу не заговорила о Дарле – и о папе тоже, что было странно, потому что он-то еще не умер. За семнадцать лет моей жизни, тринадцать из которых я прожила без мамы, я ни разу не видела, чтобы папа с Жасмин Блю говорили по телефону или встречались, хотя и жили через дорогу. Если я говорила «Жасмин», а не «мама Элли», папа делал вид, что не понимает, кого я имею в виду. Он сам называл ее только «мамой Элли». «А мама Элли считает, что в вашем возрасте можно одним дойти до дома Маркуса?» (Нам было по двенадцать.) «А у мамы Элли есть домашний телефон, чтобы я мог тебе дозвониться?» Жасмин запрещала мне приносить в их дом мобильный телефон. Они вызывают рак. Мы все разговариваем с помощью атомных бомб. Весь мир засунул головы в духовки.

Мы с Элли глядели на облака целый час. И облако за облаком казались мне духовками. У некоторых была закрыта дверца, в других было видно, как печется пирог. Этот пирог был похож на мое будущее. Он казался мне недостижимой целью. Я по опыту знала, что у пирогов из микроволновки отвратительный вкус. Когда Элли второй раз спросила меня про колледж, я ответила, что просто хочу немножко свободы. Я обманула ее. Настоящая причина жила глубоко в моем мозгу, и я не собиралась говорить о ней Элли. Тем более, иногда бывало сложно сказать, где кончается Элли и начинается Жасмин.

Потом я вернулась домой и поужинала цыпленком «альфредо» и рыхлым чесночным хлебом. Папа сказал, что ему надо работать, так что я сидела на кухне одна. Последний в моей жизни день школы остался позади. Я сидела одна за обеденным столом и чувствовала, что застряла между зонами. Я не знала, кто я и что мне думать. Я сфотографировала стул, на котором обычно сидел папа. Обивка разваливалась на куски, и я уже раз десять попросила папу купить новый, но он все никак не покупал. Я назвала снимок «Старый пустой стул».

Поужинав, я вернулась к Элли. Они тоже уже поели, и Жасмин сказала, что Элли пошла ухаживать за цыплятами. По дороге к курятнику я прошла мимо сарая, где мы оставили мышь. Мне стало интересно, как она там в этой тесной банке, не рассыпалась ли еще в пыль. Мне подумалось: если мышь – и правда бог, почему мы про нее забыли? Я решила спросить об этом у Элли, когда найду ее. Но у курятника раздавались голоса. Голоса Рика и Элли. Подойдя поближе, я услышала, что они кричат друг на друга:

– Я их ненавижу! Ты просто не понимаешь!

– Рик, я не хочу забеременеть.

– Другие почему-то так не заморачиваются!

– Другие, говоришь?

– Те, кто был до тебя.

– Тем более надень его, – ответила Элли.

– Ты не понимаешь!

– Может и не понимаю. Но беременеть в семнадцать я не собираюсь. Уж это я знаю твердо. – На слове «это» ее голос задрожал, как будто она сейчас заплачет.

– Я успею вытащить!

На этом месте я решила подойти к ним. Элли стояла, опираясь на вилы. У ног Рика валялась охапка соломы.

– Всем привет, – сказала я.

Рик был явно зол, Элли выглядела так, как будто она теперь тоже не понимала, как должна выглядеть женщина. Никто из них не ответил мне, и я решила, что не хочу при этом присутствовать. А потом мы останемся вдвоем, и Элли еще несколько часов будет мусолить эту тему… Так что я развернулась и ушла домой. Вдруг найду занятие получше, чем тупо болтаться рядом с Элли, как будто я от нее завишу?

Папа все еще сидел на диване с ноутбуком. Мой взгляд уткнулся в картину над его головой – написанный им огромный холст с портретом стыдливо прикрывающейся обнаженной женщины. Папа так и назвал картину – «Женщина». Всю мою жизнь, когда по телевизору показывали рекламу с тощими девочками, папа указывал на эту картину и говорил:

– Глори, не верь тому, что видишь. Вот так выглядит настоящая женщина, – или что-нибудь в этом духе.

Не помню, сколько лет он это повторял, но не могу вспомнить ни одного раза, когда он бы этого не сказал, значит, наверно, это длилось с самого начала. Это было единственным, что он говорил, когда я смотрела телевизор. Реклама крема от морщин. Косметики. Одежды. Лака для ногтей. Дорогого шоколада. Пива. Диванов. Шампуня. Зубной пасты. Казино. Абонементов в фитнес-клубы. Обуви. Таблеток. Диет. Корма для кошек. Папа не уставал повторять, что вся реклама только и делает, что впаривает мне реальный мир, которого не существует. У женщины на портрете были широкие бедра и толстые ноги. Форма ее грудей не имела ничего общего с пружинящими мячиками тети Эми. У нее не было абсурдно длинных ресниц и загара из солярия. Она была такой, какой была.

– Нужна помощь? – спросил папа.

– Просто смотрю на женщину, – ответила я. Много лет я гадала, не Дарла ли там нарисована, но я знала, что Дарла выглядела совсем не так. Дарла была худой, у нее были длинные волосы, которые она любила заплетать в тонкие косички.

– Все в порядке? – спросил папа.

– Лучше не бывает, – соврала я.

– Завтра будешь развлекаться?

– Именно. – С этими словами я поднялась наверх и обещала себе на следующий день не ходить к Элли. Я вспомнила, что нам говорили о плохих привычках. Первый шаг к избавлению от них – признать, что проблема существует. В конце концов, у меня были дела поважнее. Я столько наснимала за последнюю неделю, что теперь мне хотелось вклеить снимки в ежедневник. Сейчас у меня было три ежедневника, в которые я вклеивала распечатанные цифровые снимки. Я хотела печатать и фотографии с пленки, но папа все еще не пускал меня в чулан Дарлы. В последний раз, когда я его об этом просила, у него был такой несчастный вид, что я не стала давить.

Нужный мне ежедневник назывался «Как все начиналось». С тех пор, как я начала фотографировать, папа каждое рождество и каждый мой день рождения дарил мне чистый ежедневник. Однажды он показал мне свой, который вел, когда еще рисовал. Внутри была мешанина из творчества – рисунки, наброски, заметки и текст. Папа сказал, что ежедневник может помочь мне разобраться с моими чувствами. Я не стала спрашивать, почему он больше не ведет ежедневников. Он явно ни с чем не разбирался. Ежедневник «Как все начиналось» был почти заполнен, осталось несколько страниц. Я распечатала и вклеила «Пустую банку». Под ней я написала: «ПУСТАЯ БАНКА». Потом я распечатала «Пустой автобус» и подписала: «ГДЕ РЕМНИ БЕЗОПАСНОСТИ?» Под «Старым пустым стулом» я написала: «НУЖНА НОВАЯ ОБИВКА». Напоследок я напечатала первую попавшуюся фотографию кучки выпускников, которые в среду попросили меня их снять. Подпись гласила: «ТАК ВЫГЛЯДЯТ НОРМАЛЬНЫЕ ЛЮДИ».

Лежа в кровати, я поняла: «Женщина», конечно, не Дарла, но она все равно чему-то меня учит. Я все еще думала о подслушанной ссоре Элли и Рика, а не о колледже или поиске работы. Я не думала, что будет, например, послезавтра, потому что смотреть в будущее – то же самое, что смотреть на облака: каждый видит что-то свое, а еще всегда может пойти дождь.

========== Суббота. Это сложно ==========

Я встала на рассвете и принялась фотографировать макрообъективом крошечные предметы. Я сняла капельки росы. Пыльцу. Насекомых. Мох. Я сфотографировала мертвого жука и назвала фотографию «Мертвый жук». Я сфотографировала мизинец своей ноги и назвала снимок «Папа говорит, у меня мамины ноги». Пока я вглядывалась в мелочи, которые снимала, картина мира пропадала из виду.

Я села на гамак, покачалась и легла в него. Тут выяснилось, что, рассматривая небо сквозь деревья, не сделаешь ни одного снимка на макрообъектив – там нет ничего маленького. Я переключила режим съемки на стандартный и сняла небо и деревья. Снимок я назвала «Ничего маленького».

До выпускного старшей школы оставалось два дня, а Элли волновала меня гораздо больше, чем предстоящая покупка платья. Я хотела поговорить с ней о разговоре, который два дня назад подслушала в курятнике. Меня пугало, как девушки легко сдаются.

В доме Жасмин Блю не было телевизора, и Элли еще не перестала верить рекламе и стереотипам. Журналов в доме Жасмин Блю тоже не водилось, но Элли знала то, что знали все девочки: мы живем для того, чтобы делать то, что скажут мужчины. Например, трогать их палатки. Я пыталась вспомнить хоть один знак того, что это не так, но не могла. Всюду, куда я заглядывала за семнадцать лет жизни, под яркими картинками читалось: «Ты нужна, чтобы красиво выглядеть, молчать и трогать палатки».

Я не хотела, чтобы Элли забеременела. Я хотела, чтобы она тоже ходила на половое просвещение и знала, что «вовремя вытащить» – это бред. Я не хотела, чтобы она подхватила венерическое заболевание от парня, который держит у себя книги про серийных убийц. Я просидела в гамаке до половины девятого, а потом пошла искать Элли. Она чистила утиный домик у маленького пруда. Она все еще выглядела злой, так что я спросила, все ли в порядке.

– Все нормально, а что?

– Выглядишь злобно.

– Ну да, я злюсь, но все нормально, – ответила она. – Обычная ерунда.

– Какая еще обычная ерунда?

Элли оперлась подбородком на ручку лопаты и вздохнула. Вокруг сновали утки – индийские бегуны двух расцветок. Я обожала шоколадных.

– Просто… ну, понимаешь, Рик. Это сложно. – Я кивнула:

– Я в четверг подслушала часть вашего разговора. Мне не понравилось, что он тебе сказал. – Элли снова вздохнула. – Ты ведь в курсе про безопасный секс, болезни и все такое?

– Я в курсе, – кивнула она.

– Тогда просто… будь осторожнее, ладно?

Мне хотелось отвести ее в библиотеку и сдать на руки библиотекарям со словами: «Пожалуйста, научите ее всему».

Минуту мы неловко молчали, я взяла метлу и принялась выметать опилки из угла.

– Похоже, мама была права, – сказала Элли. – Я начала слишком рано и уже жалею.

Мое сердце, кажется, пропустило удар.

– Ты уже начала?! – В тот день, когда мы наткнулись на фотографию масляного пениса, мы пообещали немедленно рассказать друг другу, как только сделаем это. Я почувствовала себя обманутой, как и всякий раз, когда Элли меняла правила посреди игры.

Элли кивнула:

– Да, недели две назад. Ну… в первый раз. И с тех пор еще несколько раз. Прости, что не сказала тебе.

– Но мне казалось, что ты не собираешься этого делать.

– В этом нет ничего такого, – отмахнулась она.

– Тогда почему ты такая злая? – Моя фраза висела в воздухе над утиным домиком несколько секунд. – Если не хочешь, хватит это делать.

–Он здесь живет.

– И что?

– Все сложно.

– Я понимаю. Но все же…

Элли расплакалась:

– Я не знаю, что делать.

Я не знала, что сказать ей, и обняла ее, хотя могла подхватить вшей. Мне было плевать. Элли надо было обнять, и я обняла ее.

– А еще у меня плохие новости, – сказала она.

– Какие?

– Мама нашла окаменелую мышь.

– Она ее выбросила?

– Не совсем. Она все еще у меня. Но она… не та, что прежде.

========== Песнь о Максе Блэке (он же Бог) ==========

Он рассыпался в пыль. Как мы ни вглядывались, нельзя было разглядеть ни глазного яблока, ни крыла, ни ноги, ни рыльца. Просто горка сора. Элли изобразила реакцию Жасмин:

– Что это за хрень? – спросила она противным тоном Жасмин, не переставая трясти банку, растирая Макса Блэка в мелкую пыль. – Она трясла банку и кричала. Ненормальная! Это просто летучая мышь. Кому до нее какое дело?

– Это была не просто мышь, – заметила я.

– Знаю, – отозвалась Элли. – Это был Бог.

– Прикинь, твоя мама убила бога, – пошутила я, чтобы разрядить обстановку, но Элли не засмеялась. Она отвинтила крышку банки и вгляделась в пыль.

Думаю, она придумала это еще тогда, но не говорила мне ничего до вечера: когда стемнело, мы встретились снова, чтобы достойно проводить нашего бога по имени Макс Блэк в последний путь, развеяв его пепел по ветру. Когда мы встретились, высоко в небе сияла тощая бритая луна, и мы сделали совсем не то, что собирались.

– Достань мне того средства от вшей, – попросила Элли.

– Достану, – при одной мысли о вшах у меня зачесался скальп. – Жесть. Ты же ненавидишь эти гребни! – В последний раз, когда у Элли были вши, ей пришлось отрезать добрый фут волос, чтобы прочесать их антиблошиным гребнем.

– Они переселились, – сообщила Элли.

– Кто?

– Вши.

– Но… – удивилась я. – Головные вши ведь живут только на голове?

– Они… понимаешь, они переселились… туда, – она показала на свою ширинку.

– Эл, это же совсем другое. Они не расплодились, это просто другие вши.

– До прошлой недели ты думала, что они прыгают. Что ты вообще понимаешь?

– Достаточно.

– Ага, конечно.

– Так что, на твоей голове никто не живет?

– Да, все хорошо, – ответила Элли. – Погоди… То есть теперь на мне живут другие вши?

– Типа того.

– И откуда, блин, они взялись? – Я молчала. – Рик?

– Наверно, так они и передаются, – предположила я.

– А у него-то они откуда? – Я промолчала. – Мы встречались три месяца! – Я продолжала молчать. – Это их мы подхватили от горилл?

– Думаю, их много видов. Но, думаю, да. Наверняка. Хочешь, куплю вам обоим средства?

– Нет, блин, спасибо.

– То есть с Риком все кончено?

– Да, блин, разумеется.

Чувствую, это будет сложно. Но вскоре мы забыли о вшах: Элли сходила в сарай и вернулась с банкой, полной божественного праха Макса Блэка, и шестью банками пива.

========== Племя окаменелой летучей мыши ==========

Весь вечер Элли не выходила из первой зоны. Она все время повторяла слово «насрать».

– Куда мы пойдем? – спросила я.

– Да насрать, – ответила Элли.

В итоге мы пошли к пруду, потому что я не хотела пить пиво в лесу. На берегу я развернула прихваченный из дома плед и спросила Элли, сядет она на плед или на траву.

– Мне насрать, – ответила Элли.

Я разложила плед, села на него, достала пачку «доритос» и предложила Элли. Та злобно на меня уставилась.

– Чего?

– Ты всегда ко всему готова, даже бесит, – ответила Элли. – Ты и твоя оранжевая светящаяся гадость. – Не успела я что-нибудь ответить, как она, кажется, приготовилась заплакать и спросила: – Как мне помогут эти шесть банок пива? Не знаешь? – Она снова показала пальцем на свою ширинку.

– Не знаю. Откуда это у тебя, кстати?

– От Рика, сказала же.

– Я про пиво.

– Тоже от Рика. Мы собирались выпить в понедельник, на вечеринке при звездах. Но сейчас уже насрать.

– Завтра я достану тебе средство, вши исчезнут, и ты сможешь больше о них не волноваться. Это уже будет не твоя проблема.

– Это всегда будет моей проблемой, – ответила Элли. – Моя главная проблема – что я дура. Что мы все идиоты. Ты, я, моя мать, вся коммуна, все наши знакомые, все на этой улице, в этом городе, в этом штате, в этой стране и на этой планете! Вот в чем моя проблема!

– Хреново, – заметила я.

– Ага, хреново.

Пока мы пили по первой бутылке пива, Элли не переставала морщиться. Я молчала и не вмешивалась в ее сольное выступление. Она продолжала говорить – в основном о том, что мир полон идиотов. Когда мы открыли по второй банке, я спросила:

– Можно я кое-что скажу?

– Можно.

– Мне кажется, со мной что-то не так.

– И что же? – По ее тону было ясно, что сейчас, даже заболей я раком или проказой, ее неудачный сексуальный опыт и лобковые вши все равно будут хуже, так что я удержала язык за зубами:

– Ничего, я просто выделываюсь.

Повисла тишина. Мы выпили еще пива, хотя нам обеим, кажется, не особо понравилось. Я поставила свою банку на землю и не собиралась больше из нее отпивать. Вдруг Элли заерзала и пробормотала что-то себе под нос. Потом повернулась ко мне:

– Но он же должен был подхватить их от кого-то еще?

– Да, похоже на то.

– Я такая дура!

– Нет, ты не дура.

Мы лежали и смотрели на звезды, и Элли все больше накручивала себя и все больше распалялась. Мне казалось, что она сейчас встанет и уйдет от меня. Или просто лопнет от злости. Она была не похожа на себя – ни на одну из привычных мне версий Элли – глупую, саркастичную или до ужаса похожую на Жасмин. Она была… очень сильно на всех зла. Я уже видела ее в ярости, но не такой, как сейчас. Сейчас все было куда сложнее.

– Давай выпьем эту хрень, – произнесла она. Я отключилась и прослушала, о чем она вообще говорит, так что переспросила:

– Кого выпьем?

– Окаменевшую мышь. Бога. Зови эту дрянь как хочешь, – указала она на банку.

– Макс Блэк, – вырвалось у меня.

– Кто такой Макс Блэк?

– Я называю мышь Макс Блэк. Это термин из фотографии. Не слушай меня, я, кажется, пьянею.

Элли отсалютовала мне банкой:

– Я глотну первой. Вот увидишь, у нас крылья вырастут. Представь, мы выпьем бога. Черт, может, нас даже накроет.

Она протянула руку и взяла последние полбанки пива – вообще-то, это было мое пиво, но оно согрелось и я не хотела его допивать. Сначала Элли открыла банку с мышью и обнюхала ее:

– Просто пыль. У нее даже вкуса не будет. – С этими словами она налила пива прямо в пыль и трясла банкой, пока жидкость в ней не стала однородной.

Элли отпила первой, скорчила восторженную гримасу и протянула банку мне. Я помедлила, а потом тоже сделала уверенный глоток. В конце концов, что мне было терять? Через несколько дней я заканчивала старшую школу, мне было некуда идти и нечем заняться. Почему бы не выпить прах мыши? Горлышко банки было слишком широким, и часть жидкости оказалась у меня на шее. Я запила смесь остатками теплого пива из своей бутылки.

Элли подняла руки ладонями вверх:

– Теперь мы стали частью Бога, правда, Глори?

Я говорила про бога разве что в шутку, но Элли, кажется, действительно прониклась. У меня слегка кружилась голова. Наверно, я немного опьянела и слишком взволновалась от того, что выпила летучую мышь. Но вообще-то можно было сказать, что я чувствую себя богом. Знакомьтесь, Глори О’Брайан. Бог. У меня дома лежит атомная бомба. Я дочь давно умершей Дарлы О’Брайан из нулевой зоны.

Я перевела взгляд на Элли: Элли Хеффнер, тоже бог, но атомной бомбы у нее дома нет, разве что на днях я принесу ей средство против лобковых вшей. Дочь Жасмин Блю Хеффнер, чертовой чокнутой хиппи.

– Теперь мы – племя, – заплетающимся языком вещала Элли. – Как кровные сестры, только лучше. Племя окаменелой летучей мыши!

Тогда все поменялось, но мы еще ничего не знали.

Первые полчаса после того, как мы выпили мышь, мне казалось, что меня сейчас стошнит. До этого я всего раз в жизни выпила одну бутылку пива и не знала, что будет, если я напьюсь. Но так, как сейчас, я себя точно никогда не чувствовала. Элли, кажется, правда поверила, что стала богом. Она шептала что-то себе под нос, как будто с кем-то разговаривала. То ли с вшами, то ли сама с собой, то ли просто выпила лишнего. Лишнего бога.

– Обрети свободу, – проговорила Элли. – Будь смелее.

– Что?

– Обрети свободу. Будь смелее, – повторила Элли. – Не знаю, слова просто пришли ко мне.

– Ясно, – ответила я. К себе она обращалась или ко мне? Я задумалась. «Обрети свободу. Будь смелее». Здесь было столько разных смыслов, столько камней в мой огород…

Мы битый час лежали и смотрели на звезды, и Элли в кои-то веки не назвала ни одного созвездия. Она даже не показала мне Юпитер. Это так напугало меня, что я чуть не указала на него сама. Но, взглянув на него, я увидела одновременно его прошлое и будущее. Я увидела мощный взрыв и то, как в пустоте формируются звезды и планеты. Я увидела скорость света. Потом снова настала темнота, как будто все погибло. Мне захотелось плакать, и я отвернулась и перевела взгляд на Элли. У нее был испуганный вид. Возможно, мы с ней видели одно и то же.

– Мне пора, – вдруг сказала я. Я просто лежала на траве – и вот я уже стою и жду, пока Элли слезет с моего пледа. Элли тоже встала и наскоро попрощалась. Я вернулась домой и поздоровалась с папой, но не смотрела ему в глаза. Я боялась, что иначе папа увидит, что я сошла с ума и выпила прах окаменелой летучей мыши. Или увидит, что я бог. Как все сложно.

Я легла спать в одежде, пытаясь сосредоточиться на том, чтобы чувствовать себя нормально. Я чувствовала себя ненормально. Мне казалось, что я парю. Летаю. Что я тяжелая и невесомая одновременно.

========== Плачущая горлица ==========

Я просыпаюсь в пять утра: у окна моей спальни живет плачущая горлица, и сейчас она решила прочистить горло. Никогда не любила плачущих горлиц. Я слишком рано узнала, что значит оплакивать потерю, а эти горлицы никого не оплакивали. Мое окно – прямоугольник шесть футов в высоту и десять в длину – состояло из трех частей, а прямо за ним цвели фруктовые деревья. На одном из них сидела плачущая горлица и издавала эти кошмарные звуки: «Ту-у-у-уи ту-у-у ту-у-у ту-у-у».

Посмотрев на птицу, я увидела не только ее. Я увидела что-то странное – например, ее предков. Ее прапрапрадедушку сбила машина, только перья в стороны разлетелись. Потом я увидела ее детей и правнуков. Я видела весь путь ее потомков к вымиранию. В конце концов они обратились в пыль, как вчера Юпитер. Меня охватил привычный страх.

Я помотала головой и распрямила плечи, чтобы перестало тянуть в груди. Сегодня будет обычный день, я отправлюсь в торговый центр за платьем для выпускного. Ничего сложного. Может быть, чуть позже мы встретимся с Элли, вспомним, какими глупостями занимались накануне, и хорошо посмеемся.

Я приняла душ и сделала упражнение, которое папа в детстве научил меня делать, если мои мысли бегают слишком быстро: я не включала свет в ванной и старалась не думать ни о чем, кроме струи воды, бьющей мне в лицо. Я пыталась просто быть здесь и сейчас. Я вдохнула и выдохнула, улыбнулась, размяла шею, сосредоточилась на текущей мне в лицо воде и улыбнулась снова. Мне все еще было странно. Я чувствовала себя летучей мышью по имени Макс Блэк. У меня на спине как будто росли невидимые крылышки. Мне хотелось есть букашек. Я слышала все, что творится за несколько километров. Я стала другой. Размять шею, поймать струю воды в лицо, улыбнуться. «Глори, все не так страшно».