Текст книги "Полководцы и военачальники Великой Отечественной.(Выпуск 2)"

Автор книги: А. Киселев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

И хотя Октябрьскому уже довелось пережить горькие и даже отчаянные дни и недели из-за не вполне оправданных потерь в корабельном составе флота, тем не менее где-то в глубине души он страстно хотел бы именно сейчас, в разгар победоносного нашего наступления, видеть черноморскую эскадру устремленной на запад, активно участвующей в сражениях.

Однако неотложные дела войны не оставляли времени для длительных раздумий и разговоров на этот счет. Директивы Ставки следовало неукоснительно выполнять. За ними стояли высшие стратегические соображения и высшие государственные интересы.

Фронт на сухопутье стремительно продвигался на запад, и вот уже советские войска вышли в район Ясс и на Днестр, приблизились к границам Румынии, к Дунаю – этой великой материковой водной артерии. Ставка решила провести новую крупную операцию (она вошла в историю под названием Ясско-Кишиневской), и к ней привлекался Черноморский флот.

Адмирал Октябрьский развернул свой флагманский командный пункт на окраине Одессы, в районе Большого Фонтана.

Ежедневно сюда приходили сводки об обстановке на морском театре. Командующего особенно интересовало положение в военно-морской базе Констанца. Здесь, а также в Сулине сосредоточились почти все военно-морские силы противника – около двухсот кораблей, судов и катеров.

– Следите за Констанцей, – говорил он и начальнику разведотдела, и командующему военно-воздушными силами. – Надо разгадать, что намерен делать вражеский флот.

Когда Октябрьскому доложили об оживлении коммуникации Констанца устье Дуная, он, не скрывая волнения от осенившей его догадки, энергично воскликнул:

– Заволновались! Они задумали перебросить свои корабли и суда на Дунай, тем самым спасти их и использовать на реке. Использовать для того, чтобы сдержать наступление наших сухопутных войск. Не выйдет!

Под руководством Октябрьского детальнейшим образом был продуман упреждающий удар по вражеским базам. Утром 20 августа 1944 года четыре группы штурмовиков Ил-2 взяли курс на Сулину. Пока фашисты отбивали их атаки здесь, торпедоносцы сбросили дымовые бомбы на Констанцу, дабы ослепить зенитные батареи противника. Вражеские истребители стягивались к Сулине, а тем временем три группы наших пикировщиков под прикрытием истребителей ударили по базе в Констанце. Около двухсот самолетов флота участвовало в этой операции. Подчиняясь единому управлению, четко взаимодействуя между собой, разнородные силы морской авиации сокрушительными ударами, по сути, парализовали обе военно-морские базы, уничтожили и повредили около семидесяти кораблей и судов, в том числе вспомогаельный крейсер, две подводные лодки, несколько миноносцев.

Черноморский флот находился в это время в оперативном подчинении командующего Третьим Украинским фронтом генерала армии Ф. И. Толбухина. Доложив ему о результатах удара по Констанце и Сулине, адмирал Ф. С. Октябрьский услышал в ответ:

– Перспективный успех, Филипп Сергеевич. На Дунае теперь нам будет легче. Но пока наши войска у Днестра. Здесь и прошу помочь. Я уже дал указания Горшкову.

– Знаю о том, Федор Иванович, – ответил Октябрьский. – Флот не подведет. А Горшков большой мастер десантных операций.

Действительно, еще 11 августа генерал армии Толбухин имел разговор с командующим Дунайской флотилией контр-адмиралом С. Г. Горшковым о форсировании Днестровского лимана передовым десантным отрядом. И эта операция была спланирована и проведена по всем правилам возросшего искусства взаимодействия сухопутных войск, военно-морских сил и авиации.

Восемь тысяч человек вошло в десантную группу. Ее костяк составили батальоны знаменитых 83 и 255-й бригад морской пехоты. Свыше четырехсот десантных лодок, десятки полуглиссеров, паромов и катеров с десантниками на борту ночью устремились через одиннадцатикилометровую акваторию лимана к берегу, где оборонялся враг. С моря в лиман ворвались два отряда корабельной поддержки. Их возглавляли храбрые и искусные офицеры капитан-лейтенанты С. И. Барботько и В. И. Великий, ставшие вскоре Героями Советского Союза. Триста самолетов поддерживали ударами с воздуха эту многочисленную армаду "москитного флота". И она высадила под огнем штурмовые группы, а затем и основные силы десанта. К концу суток все западное побережье Днестровского лимана было занято нашими войсками.

А в следующие пять суток дерзкими прорывами малых кораблей в гирла Дуная и стремительными десантами черноморцы овладели важнейшими портами в дельте реки еще до подхода наших сухопутных войск. У Жебриян морские пехотинцы взяли в плен пять тысяч фашистов, в Вилкове – две тысячи, в Сулине – ядро речной флотилии. 25 августа 1944 года Октябрьский получил телеграмму из Килии от Горшкова: "Частей армии нет. Прошу уточнить обстановку на фронте". Конечно, положение крошечных отрядов морских пехотинцев могло стать катастрофическим, учитывая их оторванность от основных наших войск. Но действия этих дерзких отрядов, переправлявшихся на быстроходных катерах, весьма способствовали продвижению сухопутных войск, которые вскоре освободили от фашистов весь район в нижнем течении Дуная.

Спустя пять дней член Военного совета Черноморского флота контр-адмирал Азаров сообщил Октябрьскому из Констанцы:

– Только что принял доклад командующего румынским флотом о принятии условий капитуляции.

В эти месяцы к донесениям о больших и малых победах Филипп Сергеевич Октябрьский уже привык, и тем не менее последняя весть отозвалась в его сердце по-особому. Он вспомнил свой поход в осажденную Одессу и свой разговор с Ильей Ильичом Азаровым в критические дни защиты города, вспомнил другие драматические дни, пережитые всего два года назад вместе с этим замечательным политработником, с другими своими соратниками по флоту Николаем Михайловичем Кулаковым, Иваном Дмитриевичем Елисеевым, Сергеем Георгиевичем Горшковым. И вот капитуляция основной на театре вражеской военно-морской базы.

А еще неделю спустя Октябрьский принял доклад, что высаженные с летающих лодок в болгарский порт Варну черноморцы были встречены хлебом и солью. Это случилось на том же берегу, где три года назад по его приказу командир Щ-211 капитан-лейтенант А. Девятко высаживал во тьму и неизвестность болгарских революционеров-патриотов, убежденных интернационалистов.

Боевые действия на Черном море подошли к концу, но черноморцы еще не один месяц сражались с врагом. Одни из них прошли с боями по огненным плесам Дуная до Братиславы и Вены, другие летали на бомбежки фашистских баз и кораблей в небе южной Балтики, третья водили подводные лодки в атаки по вражеским конвоям в глубинах полярных морей. Флот передал много лучших, испытанных в сражениях людей на другие театры военных действий.

По и здесь, в пределах Черноморья, шла огромная и, по сути, та же боевая работа: активно шло траление мин. Выполняя указания Ставки, адмирал Октябрьский особенно пристально следил за тралением фарватеров и бухт Севастополя. Он уже знал, что эскадре наконец-то разрешили возвратиться в главную базу, и отдал все необходимые распоряжения на корабли.

«Наконец пришел долгожданный день и час. Линкор „Севастополь“, крейсеры, эсминцы, прибранные, чистые, заново подкрашенные, заняли свои места в строю и под флагом командующего флотом взяли курс в Севастополь, – вспоминал впоследствии нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов. – Строй кораблей растянулся на несколько миль. Учащенно бились сердца не только моряков-черноморцев, но и всех жителей города-героя при виде входившей в Северную бухту эскадры. Это было 5 ноября 1944 года около 14 часов. Над кораблями шли истребители – на этот раз, конечно, свои. Они несли почетную вахту эскорта. Очевидно, у стоявших на палубах матросов и офицеров всплыли воспоминания, как трудно было прорываться в эту гавань в 1941-1942 годах. Двадцать одним залпом из ста орудий возвестила эскадра о своем возвращении в главную военно-морскую базу Черноморского флота. Незабываемые часы!»

Да, это были незабываемые часы для всего флота и, естественно, для его командующего. И хотя Севастополь еще лежал в руинах, еще не один месяц то тут, то там взрывались мины, город начинал новую жизнь, а вместе с ним новый этап жизни начинался и для Черноморского флота. Возрожденный Севастополь, увенчанный Золотой Звездой города-героя, орденами Ленина и Красного Знамени, стал лучшим памятником тем, кто беззаветно сражался с врагом и в дни обороны, и в дни освобождения.

Для Филиппа Сергеевича Октябрьского Севастополь навсегда остался самым родным и самым любимым городом. Три года уже после великой Победы он продолжал командовать Черноморским флотом, потом был назначен в Москву на высокий пост первого заместителя главнокомандующего Военно-Морских Сил. Здесь спустя три года, его настигла тяжелая болезнь. Но, едва оправившись от недуга, Октябрьский снова возвратился в Севастополь, в город, без которого уже не мыслил своей жизни. Он попросил назначить его начальником Высшего военно-морского училища имени П. С. Нахимова и еще три года беззаветно трудился, отдавая свой военный и жизненный опыт новому поколению флотских офицеров. И будучи последние перед кончиной девять лет в группе генеральных инспекторов Министерства обороны СССР, адмирал Октябрьский не оставил города, где провел самые трудные и самые славные свои годы.

И в последний путь на кладбище Коммунаров июльским днем 1969 года его провожали любимый город и родной флот. Севастополь отдавал дань глубокого уважения и благодарной памяти заслуженному адмиралу, видному военачальнику, коммунисту с полувековым стажем, яркому представителю поколения замечательных советских людей, всю жизнь без остатка посвятивших народу и Отечеству и навсегда ставших их гордостью и славой.

От сельского пастушонка, не ведавшего грамоты, до члена Центральной ревизионной комиссии КПСС и депутата Верховного Совета СССР, от ученика кочегара на допотопном речном пароходе до первого заместителя главнокомандующего Военно-Морским Флотом – таков путь Героя Советского Союза адмирала Филиппа Сергеевича Октябрьского. Ровесник века, он был не просто свидетелем, но активным участником его бурных и великих событий. Он прожил большую и славную жизнь, в которой отразилась биография поколения, озаренная светом Октября.

Маршал Советского Союза Федор ТОЛБУХИН

Казалось бы, война приучает если не равнодушно, то, во всяком случае, привычно воспринимать известия о смерти. Однако это глубокое заблуждение. Люди всегда остаются людьми. Потому-то болью в сердце отдается каждая утрата, хотя и сознаешь, что войны без утрат не бывает. Боль эта тем острее, чем ближе знал погибшего, чем теснее стоял с ним в общем строю.

Об этом размышлял Федор Иванович Толбухин, оставшись один в своем просторном блиндаже. Высокого роста, тучный, с крупными, но приятными чертами лица, с обычной крестьянской лукавинкой в больших, добрых: глазах, внешне всегда невозмутимый и спокойный, в этот вечер он выглядел совершенно непохожим на себя, подавленным печалью недавней утраты. Толбухин потерял не просто соратника, вместе с которым стоял во главе Южного фронта. Это был друг, товарищ, настоящий человек, несгибаемый коммунист. Он погиб не в бою, не в атаке, хотя именно в это время войска Южного фронта непрерывно штурмовали позиции ожесточенно сопротивлявшегося врага на реке Молочной. Больное сердце не выдержало постоянного и предельного напряжения. Он скоропостижно скончался, как принято говорить в подобных случаях, на боевом посту. Точнее, он сгорел на войне, отдав всего себя, без остатка, во имя Родины, во имя победы. Этот человек – генерал-лейтенант Кузьма Акимович Гуров, член Военного совета Южного фронта.

Много или мало прошли Толбухин и Гуров рядом в строю? Это как мерить. Если обычными мерками, то совсем немного. Только весной 1943 года, когда Федор Иванович был назначен с 57-й армии Сталинградского фронта командующим Южным фронтом, стала общей их военная судьба. Ну а если измерять тем, что пройдено вместе дорогами войны – через Миус-фронт, Донбасс и до реки Молочной? Тогда это будет много, очень много...

Отчетливо, до последнего штриха, вспоминалась встреча весной.

Когда знакомились, Кузьма Акимович первым рассказал свою биографию. Сын калужского крестьянина. От роду сорок второй год. Член Коммунистической партии с 1921 года. С восемнадцати лет служит в Советской Армии. Участник гражданской войны в Сибири и на Дальнем Востоке – красноармеец, затем политрук эскадрона. В этой должности начал службу в межвоенный период. В двадцатые годы дважды учился на военно-политических курсах, тогда же окончил пехотную школу, а в 1936 году – Военно-политическую академию. Был военным комиссаром Артиллерийской академии. С 1940 года – начальник Военно-педагогического института. Великую Отечественную начал членом Военного совета 29-й армии, в январе 1942-го назначен членом Военного совета Юго-Западного фронта, во время обороны Сталинграда стал членом Военного совета 62-й армии, оборонявшей город...

Совсем еще короткая жизнь, уместившая в себя так много.

Толбухин, в свою очередь, рассказал о себе.

– Так вот, Кузьма Акимович, в сравнении с вами я, должно быть, пожилой человек – мне под пятьдесят, – говорил он. – Родился в июне девяносто четвертого года в деревне Андроники на Ярославщине, в семье крестьянина-середняка. Там и школу церковноприходскую окончил, потом учился в земском училище в соседнем селе. После смерти отца поехал в Петербург, к старшему брату. Определили меня в торговую школу, окончил ее в 1910-м, Работал бухгалтером и продолжал учиться. Сдал экстерном за полный курс Петербургского коммерческого училища. По всем статьям, как видите, шло к тому, чтобы стать мне коммерсантом, да не получилось, первая мировая определила другую судьбу: в декабре четырнадцатого попал в армию и стал рядовым-мотоциклистом на Северо-Западном фронте. Потом направили меня в Ораниенбаумскую офицерскую школу и по окончании ее произвели в прапорщики. Попал уже на Юго-Западный фронт, начал с командования ротой, закончил первую мировую войну командиром батальона, штабс-капитаном...

Толбухин был человеком дотошным, любившим во всем разобраться основательно. К тому же в той первой их беседе с Гуровым, понравившимся ему своей искренностью, прямотой и как бы вызывавшим его на такую же откровенность, он хотел, чтобы между ними установились доверительные отношения. Иначе как же можно работать вместе – командующему фронтом и члену Военного совета. Поэтому Федор Иванович биографию свою изложил, не обходя деталей. Подробно рассказал о том, как встретили он и его товарищи на фронте весть о Февральской революции и как митинговали солдаты, требуя скорейшего окончания войны. Рассказал о своей работе в солдатском комитете, куда был избран вскоре, о начавшейся после Октябрьской революции демобилизации старой армии, в результате чего возвратился бывший штабс-капитан в свою родную деревню Андроники.

В августе 1918 года общее собрание граждан Сандыревской волости избрало Федора Толбухина военным руководителем военкомата. С этого времени, с организации военного обучения запасников, исчисляется срок его службы в новой, Красной Армии. Летом 1919-го он уже на фронте, воевал против Юденича и белополяков. Завершил войну, будучи начальником штаба дивизии. В 1921-1922 годах участвовал в ликвидации белофинской авантюры в Карелии. Боевые его Дела были отмечены достойно. За личную храбрость, как говорилось в постановлении Реввоенсовета, проявленную в бою у крепости Новогеоргиевской, удостоился ордена Красного Знамени, трижды был награжден именными серебряными часами с надписью "Честному воину Рабоче-Крестьянской Красной Армии". Межвоенные годы, как и у всех кадровых военных, были заполнены до предела. Перерывы от службы в войсках имел дважды: на время учебы в академии имени М. В. Фрунзе, оперативный факультет которой окончил в 1934 году, после чего был командиром дивизии, да год провел на курсах усовершенствования высшего командного состава. Все остальное время до и после учебы занимался преимущественно штабной работой – начальник штаба дивизии, корпуса, военного округа. В июне 1940 года получил звание генерал-майора.

Толбухин отчетливо представил себе образ живого Гурова, его умение слушать собеседника, не перебивая и молчаливо поощряя к продолжению разговора, его излюбленный жест, как заметил впоследствии Федор Иванович, проводить время от времени ладонью по коротко остриженной голове, помогавший, вероятно, сосредоточиться... Вспомнил, что не случайно тогда отложил на самый конец изложения своей биографии пункт о партийном стаже. Федор Иванович лишь весной 1931 года наконец решился подать заявление в партийную организацию, его приняли кандидатом в члены ВКП(б). Потом в связи с чисткой прием в партию был прекращен, и членом ВКП(б) он стал только в 1938 году.

В сравнении с Гуровым, который, будучи на семь лет моложе, в партию вступил на целое десятилетие раньше, партстаж Толбухина был совсем небольшим. Во всяком случае, казалось Федору Ивановичу, что потребуются для члена Военного совета пояснения. И он испытывал определенную неловкость от необходимости разъяснять причины своего сравнительно позднего вступления в ряды Коммунистической партии. Однако Кузьма Акимович, чьей профессией по долгу и призванию было человекознание, понял его состояние и сам все объяснил.

– Говорите, Федор Иванович, совсем небольшой у вас партстаж в сравнении с моим? Так мы же с разного начинали, как я понимаю, хотя оба крестьянские дети: я не успел пройти первую мировую, тем более чин штабс-капитана получить... А вам, как бывшему "военспецу", надо было послужить верой и правдой, и немало, чтобы самому почувствовать, да и всем доказать свое право на доверие партии... Тут ничьей вины нет, такова жизнь, – он улыбнулся и провел ладонью по голове.

Федор Иванович с благодарностью вспомнил ату необычайную чуткость и такт, присущие Кузьме Акимовичу. Уже с той первой встречи понял, что смогут они работать вместе дружно. И не ошибся. Только тогда он и представить себе не мог, что Гуров страдает тяжелым сердечным недугом. Даже позавидовал в душе Кузьме Акимовичу, какой он энергичный и жизнерадостный.

Когда сошлись поближе в общей упряжке, убедился Толбухин, что член Военного совета, человек вроде мягкий и покладистый, добродушный и терпеливый, как и, сам он, Толбухин, умеет, когда надо, проявить характер и на попятную ни в каком принципиальном вопросе не пойдет, покажет и волю и настойчивость. Превыше всего почитал Гуров общение с людьми.

Имя К. А. Гурова, бывшего до Южного фронта членом Военного совета 62-й армии, как и имя командующего этой армией В. И. Чуйкова, известно было всей стране, ибо боевая слава 62-й, насмерть стоявшей у стен волжской твердыни, неотделима стала от героической обороны Сталинграда, и уже в то время боевая ее история навсегда переплелась с легендой, Кузьма Акимович был комиссаром 62-й. Этим сказано все!

Оба сталинградцы, Толбухин и Гуров, при первой своей встрече на Южном фронте, вполне понятно, не могли не коснуться недавних событий, памятных на всю оставшуюся жизнь. В самом конце беседы Кузьма Акимович сказал в раздумье, как бы подводя итог:

– Да, Федор Иванович, что было в 62-й, никогда не забудется... Да и вам о 57-й есть что вспомнить. Однако все это уже в прошлом, что было, то было, а нам пора заглянуть в будущее...

Так и прошагал он по жизни, коммунист с пламенным сердцем, помогая всем, кто шел рядом с ним, постигать настоящее и отдавать ему все свои силы ради светлого будущего... Вот и нет его больше рядом. Похоронили Кузьму Акимовича в самом сердце шахтерского Донбасса, на центральной площади в освобожденном Южным фронтом городе Сталино.

Федор Иванович шумно вздохнул, налил в стакан минеральной воды из бутылки, обычно всегда стоявшей у него на столе, сделал несколько глотков и снова вспомнил слова Гурова: "...что было, то было, а нам пора заглянуть в будущее..." Как бы встряхнувшись от горестных размышлений, Толбухин поднял голову, прислушался к непривычной тишине в своем блиндаже и вернулся мыслями к тому, что его ожидало. Сколько просидел вот так в одиночестве, не сразу смог представить себе. В помещении уже царил полумрак. Однако, взглянув на часы, он увидел, что время до начала совещания еще есть. Подумать было над чем. Наступление войск Южного фронта застопорилось у реки Молочной. Этот рубеж, южную оконечность так называемого Днепровского вала, гитлеровцы самонадеянно наименовали еще и "зимней линией обороны рейха". Он пересекал с севера на юг запорожскую степь и являлся последним прикрытием Мелитопольско-Никопольского плацдарма. Удерживая его в своих руках, фашистская Германия продолжала грабить богатейшие залежи никопольского марганца. Но этим не исчерпывалось значение рубежа. Падение обороны на реке Молочной означало прямую угрозу для немецко-фашистских войск, действовавших в днепровской излучине, и сулило противнику увеличение фронта на нижнем Днепре почти вдвое. Прорыв советских войск в Таврию практически решал и дальнейшую судьбу Крыма.

Ставка Советского Верховного Главнокомандования определила Южному фронту задачу прорвать оборону противника на реке Молочной с ходу. Замысел командования фронтом о нанесении удара севернее Мелитополя был одобрен ею. Однако осуществить его не удалось. Войска фронта натолкнулись на ожесточенное сопротивление.

Немецко-фашистское командование уже с весны 1943 года начало усиленную инженерную подготовку обороны на реке Молочной. Оно умело использовало для своего оборонительного рубежа естественные выгоды местности в сочетании с искусственными инженерными сооружениями. И войск здесь враг имел достаточно: сюда отошли остатки сил его 6-й и часть сил 17-й армий, насчитывавшие в общей сложности десять пехотных, три горнострелковые и две танковые дивизии. Войска эти, хоть и изрядно потрепанные в предыдущих боях, тем не менее, укрывшись на прочных оборонительных позициях, представляли серьезную силу. Сюда же на рубеж реки Молочной, к середине сентября на самолетах из Крыма для усиления обороны были переброшены еще две полнокровные дивизии – авиаполевая и горнострелковая. Для укрепления морального духа своих войск гитлеровское командование не поскупилось и на подачки: каждый солдат, офицер, генерал, участвовавший в защите "зимней линии обороны рейха" на реке Молочной, получал тройной оклад денежного содержания, а в Берлине изготовили даже специальную медаль – "За оборону мелитопольских позиций". Действовала на психику гитлеровских солдат и прямая угроза. Каждый из них знал, если он попытается покинуть передний край и начнет отходить в тыл, свои же офицеры силой оружия заставят его вернуться назад.

Были и другие причины, влиявшие на неблагоприятное для нас развитие событий. Начиная с 18 августа Южный фронт непрерывно наступал. Наступательная операция началась с прорыва вражеской укрепленной линии Миус. Этот рубеж немецко-фашистское командование укрепляло еще дольше, чем на реке Молочной, – в течение двух лет. Оно недаром дало ему название Миус-фронта. Многочисленные доты, дзоты, блиндажи в сочетании с густой сетью глубоких траншей, ходов сообщения, минных полей, противотанковых и противопехотных препятствий – все это было сооружено на Миусе основательно и в избытке. Для обороны Миус-фронта взамен уничтоженной под Сталинградом армии фельдмаршала Паулюса была сформирована новая армия, получившая тот же порядковый номер и сверх того многозначительное название – "армия мстителей". Геббельсовская пропаганда вовсю трубила, что именно здесь постигнет "большевистские армии" возмездие за Сталинград.

Советское командование не преуменьшало трудностей предстоявшей наступательной операции по прорыву Миус-фронта. Располагая сведениями о том, что именно здесь противник рассчитывает измотать и обескровить наши войска, а затем захватить инициативу в свои руки, Ставка Верховного Главнокомандования нацелила на освобождение Донбасса силы двух фронтов Юго-Западного под командованием Р. Я. Малиновского и Южного под командованием Толбухина. Наступление в центре Юго-Западного фронта, начатое 16 августа, хотя и не получило развития, приковало к себе крупные вражеские силы, облегчая тем самым решение задачи, стоявшей перед Южным фронтом. Его командование тщательно подготовило войска к выполнению сложной боевой задачи.

По решению Ф. И. Толбухина, утвержденному Ставкой, главный удар наносился силами трех общевойсковых армий в двадцатипятикилометровой полосе, в то время как общая ее протяженность составляла сто восемьдесят километров. Столь смелое массирование сил и средств обеспечивало командующему фронтом превосходство над противником на решающем участке сражения.

Искусная организация прорыва, ураганный огонь мощной группировки артиллерии, могучие удары авиации, стремительная атака пехоты и танков, несгибаемое мужество и воля к победе советских воинов – вот что позволило сокрушить оборону врага на Миус-фронте. В первый же день наступления в результате глубокого вклинения соединений 5-й ударной армии генерал-лейтенанта В. Д. Цветаева противостоявшая Южному фронту группировка противника оказалась разрезанной на две части, а ее фланги открытыми для ударов с севера и юга. Для развития наступления, после того как наши стрелковые части и соединения углубились в расположенно противника на десять километров, командующий фронтом приказал ввести в прорыв 4-й механизированный корпус, а в ночь на 27 августа – 4-й гвардейский Кубанский кавкорпус, получивший задачу принять участие в разгроме таганрогской группировки противника. 30 августа враг был сокрушен в Таганроге. Его попытки эвакуировать остатки своих войск морем были сорваны ударами 8-й воздушной армии генерала Т. Т. Хрюкина, а также кораблей Азовской военной флотилии адмирала С. Г. Горшкова.

На шестой или седьмой день наступления начальник штаба фронта генерал-лейтенант С. С. Бирюзов доложил Толбухину, что взятый в плен гитлеровский офицер на допросе только качал головой и удивлялся, как это можно поверить, чтобы такие прочные оборонительные сооружения не смогли задержать наступление советских войск. И заявил:

– Вы прорвали Миус-фронт, и вместе с этим у немецкого солдата рухнула вера в самого себя и в своих начальников.

Федор Иванович выслушал с удовлетворением, но заметил при этом:

– Так вот, Сергей Семенович, этот-то правильно мыслит, однако же просто беда, сколько учим их, учим, а скоро ли все они будут с ним солидарны? Все равно ведь дерутся как черти.

Прорыв обороны на Миусе означал, что судьба Донбасса решена. Немецко-фашистское командование с 1 сентября стало вынуждено отводить часть своих сил на запад, прежде всего на новый оборонительный рубеж на реке Молочной. Дивизии и корпуса Южного фронта один за другим занимали донецкие города. 8 сентября они освободили центр Донбасса – Сталине (Донецк).

Не имея возможности сдержать натиск Советской Армии, немецко-фашистские войска при своем отступлении с Левобережной Украины и из Донбасса варварски, по заранее разработанному плану, старались все уничтожить на своем пути – разрушали предприятия промышленности, дороги, мосты и вокзалы, сжигали посевы, угоняли скот. Советских людей уводили в рабство. После войны в своей книге "Утерянные победы" Манштейн, не скрывая, вспоминает, что он отдал распоряжение об уничтожении всех важных в военном отношении объектов Донбасса, то есть фактически о полном разрушении этого промышленного центра и создании "выжженной земли".

15 сентября, за десять дней до скоропостижной смерти члена Военного совета фронта Кузьмы Акимовича Гурова, удалось им побывать в шахтерской столице, и жители ее вышли на улицы со знаменами и плакатами.

Многочисленные колонны трудящихся освобожденного города шумным потоком устремились к традиционному месту народных торжеств – просторной площади перед Домом Советов. Там состоялся многотысячный митинг в честь освободителей Донбасса. Первое слово было предоставлено командующему Южным фронтом.

Толбухин передал боевой привет горнякам и горнячкам, металлургам, комсомольцам и пионерам, всем жителям города от солдат, офицеров и генералов Южного фронта, которые изгнали немецко-фашистских оккупантов из пределов Советского Донбасса. Федор Иванович рассказал о том, что довелось ему увидеть в те дни на донбасской земле, – о сожженных селах и превращенных в руины городах, убитых, замученных, угнанных в рабство сотнях тысяч советских людей. Его рассказ воскрешал в памяти присутствующих собственные воспоминания о чудовищных зверствах гитлеровских палачей. И все это вызывало гнев и ненависть к врагу. Бурным ликованием были встречены слова Толбухина об исторических победах Советской Армии под Сталинградом, о новых боевых успехах наших войск в Донбассе, на Курской дуге, на многих других участках советско-юрманского фронта. Над головами собравшихся появились цветы. Как драгоценный дар за спасенные жизни, за возвращенную свободу передавали их участники митинга воинам-победителям. И каждый, кто выступал с трибуны, призывал собравшихся но посрамить рабочей чести Донбасса, быстрее дать стране уголь, металл и тем приблизить день окончательной победы над врагом.

Возвращаясь с митинга, Федор Иванович и Кузьма Акимович испытывали большое душевное волнение. Как и каждый солдат, они были преисполнены желания гнать и гнать врага с родной советской земли. При этом оба понимали, что враг еще силен, и придется пролить немало крови, чтобы окончательно сломить его сопротивление.

Как опытный врач по биению пульса может определить состояние здоровья человека, так и Толбухин тонко и по многим признакам все больше утверждался в мысли о том, что приближается момент, когда надо будет дать своим войскам передышку. Вся премудрость заключалась в том, чтобы это было сделано и не рано и не поздно.

В данном конкретном случае и командование фронта, и Генеральный штаб, и Ставка понимали, что оперативная пауза в наступлении необходима: войска понесли потери, тылы растянулись, нужно накопить боеприпасы, пополнить соединения и части, наконец просто дать людям хоть какую-то передышку. Однако было и другое: противник тоже ведь не сядет сложа руки на Молочной. Его войска, пока еще поспешно откатывающиеся на запад, успеют освоиться на новом рубеже, приведут себя в порядок, пристреляют каждый клочок земли перед своей обороной, и тогда попробуй выкури их оттуда! К тому же приближается осень, а с ней распутица, затрудняющая движение наступающих войск.

Прорваться на плечах отступающего противника за реку Молочную, чтобы выйти затем через степи Таврии к низовьям Днепра, закупорить немецко-фашистские войска в Крыму у Перекопского перешейка – это ли не наилучшее решение задачи! Командованием, Военным советом фронта было сделано все возможное, чтобы поддержать в войсках наступательный порыв. Но все имеет свой предел. Попытка прорыва в Таврию с ходу не удалась. Пришлось в короткие сроки подготовить повторный удар. Все те же факторы продолжали довлеть над Ставкой Верховного Главнокомандования и командованием Южного фронта: промедление с началом операции на руку врагу, необходимо проявить чрезвычайную мобильность в доразведке обороны противника с воздуха и наземными средствами, проведении необходимой перегруппировки войск, организации работы тыла, подвозе боеприпасов и т. д. и т. и.