Текст книги "Дипломатия Симона Боливара"

Автор книги: А. Глинкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

Различия подходов Сан-Мартина и Боливара в вопросах государственного устройства не являлись чем-то исключительным. Они отражали реальные противоречия в лагере патриотов. И эти противоречия не знали географических границ или национальной принадлежности.

Таким образом, на пути к встрече в Гуаякиле возникали препятствия, но Боливар и Сан-Мартин верили в то, что их удастся преодолеть. Накануне отъезда на свидание с Освободителем Сан-Мартин направил ему послание, заканчивавшееся словами: «Америка не забудет день, когда мы заключим друг друга в объятия».[232]232
  O'Leary D. Op. cit. – Vol. 19. – P. 336.


[Закрыть] Такой день наступил 26 июля 1822 г.

ПЕРЕГОВОРЫ

«Тайна Гуаякиля» привлекла внимание историков многих стран. Их усилиями составлена детальная хронограмма пребывания Сан-Мартина на эквадорской земле и его переговоров с Боливаром. Такая скрупулезность понятна: когда речь идет о великих событиях, то мелочей не бывает.

25 июля 1822 г. военный корабль протектора Перу «Маседониа» появился на рейде Гуаякиля, и ранним утром 26 июля на борт корабля поднялся Боливар и воскликнул: «Наконец-то исполнилось мое желание лично увидеть и прижать к груди знаменитого генерала Сан-Мартина!».[233]233
  Lecuna V. La entrevista de Guayaquil. – Vol. II. – P. 236.


[Закрыть] Дружеские объятия двух героев символизировали братство по оружию народов испанской Америки в борьбе за свою свободу.

В то же утро на набережной Гуаякиля проходила торжественная церемония встречи Сан-Мартина. Город был украшен цветами и флагами. Почетный караул колумбийских солдат отдавал почести, подобающие главе иностранного государства, офицеры и солдаты образовали живой коридор от места высадки и до резиденции, приготовленной для высокого гостя. Жители Гуаякиля горячо приветствовали освободителя Юга Америки.

У входа в резиденцию, на лестнице, протектора Перу встречал Боливар, облаченный в парадный мундир. В салоне для почетных гостей Освободитель представил Сан-Мартину овеянных славой полководцев колумбийской армии и членов городского совета. Пышность торжественной церемонии подчеркивала историческое значение события. В один из моментов к гостю направилась юная красивая девушка и водрузила на его голову венок из золота и лазури. Как истинному кабальеро Сан-Мартину не оставалось ничего другого, как сказать, что он не достоин такой награды, но сохранит венок, который будет служить напоминанием о прекрасных руках, преподнесших этот дар, и патриотических чувствах тех, кто удостоил его столь высокой чести. Современники Боливара оставили немало рассказов о его склонности к театральным эффектам, но они видели в них не чудачества, а проявления художественной одаренности и традиционной приверженности испано-американцев к праздничной зрелищности и стихии фантазии. В течение дня Сан-Мартину несколько раз приходилось выходить на балкон дворца, где он остановился, и каждое его появление вызывало восторженные возгласы народа, заполнившего прилегающие улицы, При этих демонстрациях дружеских чувств со стороны населения не было ни малейших следов недовольства тем, как решилась судьба Гуаякиля.

В этот же день начались переговоры между Боливаром и Сан-Мартином. Всего состоялось три встречи двух руководителей «с глазу на глаз». Первая – сразу же после окончания торжественной церемонии в резиденции высокого гостя. Затворив двери, оба государственных деятеля беседовали в течение полутора часов наедине в салоне для почетных гостей. Если верить аргентинскому историку Б. Митре, после окончания переговоров «Боливар удалился с серьезной миной на лице, непроницаемый, как сфинкс, а Сан-Мартин с таким же серьезным выражением проводил его до ступенек лестницы, где они дружески простились».[234]234
  Cruz Ernesto de la y otros. Op. cit. – P. 180.


[Закрыть]

Вечером того же дня Сан-Мартин нанес визит Боливару, и они беседовали более получаса. Третья, самая важная, встреча состоялась на следующий день в доме Освободителя. В течение четырех часов главы двух государств обсуждали без свидетелей интересующие их вопросы. После завершения переговоров состоялся торжественный банкет. За праздничным столом собралось около пятидесяти гостей, высшие офицеры и представители властей города. Вечером по традиции в честь высокого гостя давался бал. По словам Руфино Гидо, первого адъютанта Сан-Мартина, «это было великолепное зрелище. Роскошный зал, богато украшенный и иллюминированный, заполнили элегантные и красивые женщины. Что же касается мужчин, большинство из них составляли генералы и офицеры колумбийской армии и генерального штаба Освободителя».[235]235
  Lecuna V. La entrevista de Guayaquil. – Vol. II. – P. 252.


[Закрыть] В самый разгар бала, в час ночи, Сан-Мартин, не привлекая к себе внимания, через боковой вход покинул зал вместе со своими адъютантами. Боливар сопровождал их до причала, где Сан-Мартина уже ждала лодка. Прощаясь, Освободитель вручил отъезжающему медальон со своим миниатюрным портретом. Сегодня этот подарок можно увидеть в Музее национальной истории в Буэнос-Айресе. На рассвете «Маседониа» выбрала якоря и взяла курс на Перу.

Что же произошло «за закрытыми дверями»? Этот вопрос волновал непосредственных участников и современников события. И по сегодняшний день он не меньше занимает умы исследователей прошлого Латинской Америки.

Один из аргентинских историков нашел очень простой ключ к разгадке «тайны Гуаякиля». До встречи – кто не знал, какие проблемы тревожили Сан-Мартина и Боливара? После окончания встречи – кто не знал, к каким результатам привели переговоры?

Самые простые решения не всегда бывают самыми правильными, а спрямленные дороги не обязательно ведут к истине. Человечество интересуют не только результаты исторических событий, но и возможные альтернативы, поведение основных участников в кризисных ситуациях или на переломных этапах. Ариадниной нитью в исторических лабиринтах служат исследователям прежде всего подлинные документы, а также прямые и косвенные свидетельства участников и современников. При этом разные участники одного драматического события могут не только неодинаково его воспринимать, но и еще более различно потом воспроизводить пережитое. Переплетение сознательного, подсознательного и доминирующих черт личности может сильно смещать перспективу.

Через два дня после отъезда Сан-Мартина, 29 июля, Боливар продиктовал два конфиденциальных отчета о переговорах: один – на имя министра иностранных дел Гуаля для правительства в Боготе, а второй – на имя генерала Сукре, занимавшего официальный пост главы провинции Кито. В тот же день Освободитель написал подробное письмо вице-президенту Великой Колумбии Сантандеру. 3 августа в письме, также адресованном Сантандеру, он последний раз коснулся вопросов, обсуждавшихся на встрече в Гуаякиле.

Сан-Мартин не оставил никаких письменных свидетельств. По возвращении в Лиму он информировал членов государственного совета о состоявшейся встрече с Боливаром и в кратком публичном выступлении выразил удовлетворение результатами переговоров.

В дальнейшем оба государственных деятеля никогда больше не возвращались к тому, что произошло между ними в Гуаякиле.[236]236
  Сан-Мартин в письмах к генералу Миллеру 19 апреля 1827 г. и президенту Перу Кастильо II сентября 1848 г., упоминая встречу в Гуаякиле, писал только о своем стремлении добиться объединения усилий двух освободительных армий (см. Antologia sanmartiniana. – Р. 206–211).


[Закрыть] Как будто заключили между собой негласный договор хранить молчание до последних дней своей жизни.

Уважая обет главных героев свидания в Гуаякиле, долгое время хранили молчание и лица, причастные к этому событию. Мемуары адъютантов, сопровождавших Боливара и Сан-Мартина, а также некоторых генералов из окружения увидели свет только в 50 – 60-х годах XIX в., то есть тогда, когда Освободитель Севера и Освободитель Юга уже сошли в могилу. Разрыв во времени в 30–40 лет и изменение обстановки в странах региона не могли не отразиться на интерпретации описываемого события.

Полное содержание переговоров осталось неизвестным. Однако названные выше документы и письма Боливара с учетом других свидетельств, выдержавших проверку временем, дают возможность приоткрыть завесу тайны и восстановить с известной степенью достоверности картину того, как проходили «за закрытыми дверями» беседы между президентом республики Великая Колумбия и протектором Перу.

Четыре проблемы доминировали на переговорах. Главной темой, судя по всему, являлся вопрос о совместных действиях против испанских войск в Перу. Боливар и Сан-Мартин выразили готовность оказывать любую помощь и поддержку друг другу для успешного завершения освободительной войны. Конкретные вопросы объединения армий Севера и Юга, видимо, не обсуждались. Боливару для такого шага требовалась санкция Боготы. Сан-Мартин высказал убеждение, что испанская армия в Верхнем Перу уже не так сильна, как прежде, и он намерен после возвращения начать против нее новую военную кампанию. К тому же Великая Колумбия согласилась оказать Перу помощь и направить для участия в боевых операциях на перуанской территории три батальона общей численностью 1800 закаленных и опытных бойцов. С учетом ранее выделенных контингентов общая численность колумбийских войск в Перу, по словам Боливара, должна была достичь 3 тыс. человек.[237]237
  Это и последующие высказывания Боливара см. Bolivar S. – Vol. I. – Р. 652–663.


[Закрыть] Находясь в Гуаякиле, Сан-Мартин считал такую помощь достаточной.

При обсуждении будущего молодых государств Сан-Мартин изложил свой монархический проект, заметив, что приезд европейских принцев в Южную Америку – дело далекой перспективы. Боливар отстаивал преимущества республиканского строя. В этом он оказался прав: за исключением Бразилии, монархии не прижились на латиноамериканской земле. Идеологические различия двух деятелей не могли не проявиться в Гуаякиле. Но они сражались по одну сторону баррикады, и это, а не расхождения, определяло ход переговоров.

Протектор Перу горячо поддержал идею Боливара об объединении испано-американских стран в федерацию после окончания войны с Испанией. Сан-Мартин «желает, чтобы все развивалось успешно в отношении создания союза, так как уверен, что без этого не может быть мира и спокойствия», – сообщал Боливар в Боготу. Сукре он писал о том же: «Протектор Перу с энтузиазмом принял идею федерации американских государств, усматривая в ней важную основу нашего политического существования». Следует отметить прозорливость некоторых прогностических оценок Сан-Мартина. Его предсказание о том, что Буэнос-Айрес предпочтет остаться вне рамок латиноамериканского союза, впоследствии подтвердилось.

Обсуждение конкретных вопросов взаимоотношений Колумбии и Перу также проходило в духе дружбы и согласия. Сан-Мартин заявил о своем намерении не вмешиваться в решение судьбы Гуаякиля. Боливар сообщил о предстоящем заседании народных избранников, которые вынесут окончательный вердикт. Оба участника легко пришли к соглашению о путях урегулирования проблемы пограничного разграничения между Колумбией и Перу.

В связи с гуаякильской встречей нельзя не коснуться одного частного вопроса, заслуживающего внимания. Рассматриваемые документы, как это ни удивительно, доносят информацию об атмосфере, царившей на переговорах. При желании можно заметить даже отдельные нюансы. Сан-Мартин рассказал Боливару о трудных отношениях, сложившихся у него с некоторыми соратниками по оружию, и высказал свое намерение вернуться на родину, подав в отставку со всех постов после первой же военной победы, если к этому времени удастся создать авторитетное правительство в Перу. Такими сокровенными мыслями делятся только с другом, когда к нему испытывают полное доверие. Интересно отметить и одну психологическую деталь. Встретившись впервые в жизни, каждый из участников испытал как бы чувство некоторого разочарования. Сложившийся ранее образ не во всем совпадал с живым человеком, состоявшим из достоинств, личных особенностей и противоречий.

Боливар поделился с Сантандером своими впечатлениями о Сан-Мартине: «Его характер несет сильный отпечаток военного профессионализма. Он мне показался наделенным живым умом, активным и с быстрой реакцией… Однако ему недостает тонкости в отношении возвышенного в идеях и делах». В свою очередь, Сан-Мартин признался О'Хиггинсу: «Боливар оказался не таким человеком, как мы ожидали».[238]238
  Цит. по Cruz Ernesto de ia y otros. Op. cit. – P. 181.


[Закрыть] Крупнейшие деятели эпохи, Боливар и Сан-Мартин заключали в себе огромный и сложный мир. Можно ли было его познать во всей полноте при кратком свидании?

Помимо обсуждения главных проблем Боливар и Сан-Мартин обменялись мнениями о положении в Мексике и Чили. Затрагивался ими и вопрос о мирных переговорах с Испанией. Оба при этом исходили из необходимости проводить единую линию в отношениях с Мадридом.

Протектор Перу считал переговоры неофициальными, и никаких соглашений в ходе встречи заключено не было. Тем не менее президент Великой Колумбии и протектор Перу высоко оценили результаты Гуаякиля. С присущей ему эмоциональной возвышенностью Боливар писал Сантандеру: «Клянусь Богом, нельзя испытывать большее удовлетворение; первый раз в моей жизни мне нечего больше желать и я вполне счастлив… Фортуна улыбнулась нам, и мне удалось добиться решения важных вопросов: во-первых, освобождения Юга; во-вторых, воссоединения с Колумбией Гуаякиля, Кито и других провинций; в-третьих, дружбы Сан-Мартина и Перу; в-четвертых, отправки наших войск в Перу, что принесет нам славу и благодарность этой страны».

Мнение Сан-Мартина о Гуаякиле донес до перуанцев правительственный официоз в Лиме «Гасета дель гобиерно». «День 26 июля этого года, когда мне представилась возможность заключить в объятия Освободителя, – заявил протектор Перу в августе 1822 года, – был одним из самых счастливых дней в моей жизни. Президент Колумбии не только направил нам в качестве помощи три батальона храбрых колумбийских солдат, которые вместе с перуанской дивизией, возглавляемой Санта-Крусом, примут участие в завершении военной эпопеи в Америке. С этой целью он передает нам также значительное количество вооружений. Давайте же все выразим глубокую признательность бессмертному Боливару!»[239]239
  Цит. по Gurri Damlan A. Simon Bolivar. El ideal panamericano dei Libertador. – Montevideo, 1966. – P. 53; см. также Mitre В. Op. cit. – P. 1127–1128.


[Закрыть]

Эти заявления прямых участников переговоров имеют ключевое значение, и они дают основание сделать несколько выводов. В них с предельной отчетливостью выражена мысль об успехе встречи в Гуаякиле. Кроме того, оценки достижений, высказанные Сан-Мартином и Боливаром независимо друг от друга, в главном совпадают. Значит, в них нашла отражение объективная реальность. И, наконец, они были настолько ясными и четкими, что не оставляли места для кривотолков и спекуляций.

Встреча в Гуаякиле открывала, таким образом, новые горизонты для сотрудничества патриотических сил, несмотря на сохранившиеся различия позиций ее участников. Казалось, ничто не предвещало потрясений. Однако буря разразилась. Ее эпицентром явилась Перу.

ЭПИЛОГ

Незнание точных фактов, как говорят, необычайно стимулирует фантазию. Рассмотренные выше наиболее важные подлинные документы о «встрече в верхах» были обнаружены в архивах и опубликованы через 80 лет после описываемых событий, в начале XX века. Полное собрание писем Освободителя и архив генерала Сан-Мартина увидели свет еще позднее.

До этого ничто не мешало выдвигать самые фантастические интерпретации происшедшего. И не только выдвигать свои толкования, но и конструировать версии, запуская на орбиту полемики сомнительные документы. Свидание в Гуаякиле стало, пожалуй, самой дискуссионной темой в латиноамериканской исторической науке. Ни один сколько-нибудь крупный историк не обошел ее стороной. Всеобщий интерес к этому событию подогревался драматическим уходом Сан-Мартина с политической арены. Мировая история знает не так много примеров, когда бы государственный деятель такого масштаба, овеянный славой полководец в расцвете лет добровольно отказывался от своего жизненного призвания и навсегда удалялся в частную жизнь.

Как же все это произошло? В ту эпоху дорога морем от Лимы до Гуаякиля занимала около двух недель, так что Сан-Мартин отсутствовал в Перу в общей сложности более месяца. За это время обстановка в стране резко ухудшилась, и внутренняя борьба в стане патриотов приняла неожиданный для протектора Перу оборот. Наиболее влиятельный деятель созданного им правительства, аргентинец Бернардо Монтеагудо, занимавший сначала пост военного министра, а затем министра иностранных дел, был отстранен от власти и изгнан из страны. Политический смысл случившегося не мог укрыться от Сан-Мартина; речь шла об идейном вдохновителе его программы реформ, ближайшем друге, прошедшем с ним весь путь от Аргентины до Перу. Попытки оказать давление на государственный совет и добиться возвращения своего соратника результата не принесли. Эта неудача сыграла, видимо, роль последнего камня, обрушившего лавину.

Сан-Мартин объявил о своем решении уйти в отставку со всех постов. В те времена отставкой часто пользовались как инструментом политического воздействия при разногласиях между влиятельным лидером и выборными учреждениями. Боливар не раз подавал в отставку, чтобы добиться от непокорного конгресса необходимых ему полномочий. На этот раз все было иначе. Обуревавшие его чувства Сан-Мартин излил в письме к близкому другу, чилийцу О'Хиггинсу: «Я устал от того, что меня называют тираном, приписывают желание стать королем, императором и чуть ли не самим дьяволом. С другой стороны, мое здоровье ухудшилось. Климат этой страны может свести меня в могилу. Моя молодость была отдана службе в Испании, зрелые годы – моей родине. Полагаю, у меня есть право распорядиться своей старостью».[240]240
  Lecuna V. La entrevista de Guayaquil. – Vol. I. – P. 127–128.


[Закрыть] Содержит ли это письмо исчерпывающее объяснение отхода протектора Перу от политической деятельности? До старости еще было далеко, ему только что исполнилось 44 года. Болезни, действительно, были, но Сан-Мартину предстояло прожить еще долгих 28 лет.

Созвав заседание перуанского конгресса, Сан-Мартин 20 сентября 1822 г. официально сложил с себя все полномочия. Он считал свою миссию завершенной. Обращаясь к членам конгресса, Освободитель Юга заявил: «Я выполнил священную клятву, данную Перу».[241]241
  Antologia sanmartiniana. – P. 234.


[Закрыть] В знак признания его выдающихся заслуг конгресс принял решение о выплате ему пожизненной пенсии в размере 12 тыс. песо ежегодно. В тот же день он навсегда покинул Перу. Злой рок продолжал преследовать Сан-Мартина. Находясь в Чили, он тяжело заболел и два месяца был прикован к постели. В это время в Буэнос-Айресе скончалась его жена. На родине он также не нашел успокоения. Правительство не простило ему независимого поведения в недалеком прошлом. Забрав свою единственную дочь, Сан-Мартин уехал в Европу и поселился во Франции. Известный аргентинский общественный деятель, писатель и историк Д. Ф. Сармьенто назвал последний период жизни Сан-Мартина «добровольной Святой Еленой». «По утрам я работаю в небольшом саду или в своей ковровой мастерской, днем совершаю прогулки, а вечера посвящаю чтению веселых книг и периодических изданий. Так течет моя жизнь»,[242]242
  Bicentenario de San Martin. – P. 54.


[Закрыть] – признавался Сан-Мартин своему верному адъютанту Р. Гидо. Скончался великий деятель в 1850 году в небольшом местечке Булонь-сюр-мер, пережив Боливара на 20 лет.

Жизненный путь Боливара после встречи в Гуаякиле сложился иначе. Уход Сан-Мартина с политической арены окончательно вверг Перу в глубокий кризис. Междоусобицы и частые смены деятелей у руля правления породили политический хаос. Испанские войска нанесли несколько поражений армии патриотов и заняли Лиму. На их сторону перешли многие крупные землевладельцы-креолы, заботившиеся прежде всего о сохранении своих привилегий колониальной эпохи. Даже в правительстве находились деятели, готовые к сговору с врагом. Положение патриотов стало катастрофическим. В этих условиях перуанский конгресс призвал Боливара прийти на помощь Перу во главе колумбийской армии. Своим решением в сентябре 1823 года конгресс назначил Освободителя верховным командующим всеми вооруженными силами патриотов и вручил ему всю полноту военной и гражданской власти, официально провозгласив диктатором Перу.

Поистине титанические усилия пришлось приложить Боливару, Сукре и другим патриотам, для того чтобы переломить неблагоприятную ситуацию в Перу. Длительное время борьба проходила с переменным успехом. Столица Лима и главная морская крепость Кальяо несколько раз переходили из рук в руки. Только к середине 1824 года Боливару удалось, мобилизовав все ресурсы Великой Колумбии и Перу, создать многочисленную армию патриотов, перевооружить ее и укрепить воинскую дисциплину.

Последнее, решающее сражение войны за независимость произошло в декабре 1824 года на высокогорном плато Аякучо. Боливар с отрядом войск в это время освобождал от испанцев побережье Перу. Армия патриотов под командованием Сукре настигла основные силы испанцев и в быстротечном бою наголову разгромила их. Эта блестящая победа окончательно обеспечила независимость испанской Америки. Население Верхнего Перу провозгласило создание самостоятельной республики, названной в честь Освободителя Боливией.

К этому времени патриоты Мексики также добились ликвидации испанского владычества. В январе 1826 года выбросил белый флаг гарнизон последнего очага испанского сопротивления – крепости Кальяо. Многолетняя освободительная эпопея народов континента завершилась полным разгромом колонизаторов и изгнанием их с латиноамериканской земли. Испании удалось удержать в своих руках только Кубу и Пуэрто-Рико.

Полярность жизненных судеб Боливара и Сан-Мартина после Гуаякиля вызвала острые столкновения мнений в кругах общественности и историков стран Южной Америки относительно причин такого драматического развития событий. Авторы первых исторических трудов о войне за независимость – X. М. Рестрепо и др. – были ее современниками или участниками. Их рассказ о свидании в Гуаякиле являлся отражением непредвзятого взгляда на это историческое событие.[243]243
  См. Restrepo J. M. Historia de la revolution de Colombia. – Т. IV. – Medellin, 1969. – P. 367–368.


[Закрыть] Но эти книги впоследствии были преданы забвению.

Во второй половине XIX века в обстановке участившихся конфликтов между странами континента широкое распространение получила концепция о конфронтационном характере «встречи в верхах», родившаяся в недрах националистического мировоззрения. Она ставила целью переписать историю и имела несколько вариантов. В одном случае утверждалось, что, действуя «с позиции силы», Боливар вынудил Сан-Мартина капитулировать. В другом – Боливар рисовался опытным и прожженным политиком, сумевшим обойти скромного и благородного Сан-Мартина. В третьем – обосновывалась схема: уход протектора Перу из политической жизни произошел сразу же после свидания в Гуаякиле, следовательно, там первопричина его отставки. До встречи – потенциальные соперники, в Гуаякиле – противоборство «за закрытыми дверями», после встречи – триумфатор и побежденный. Для утверждения подобной концепции, писал член аргентинской Академии национальной истории X. С. Раффо де ла Рета, «извращают логику и честную интерпретацию фактов, игнорируют доказательную ценность подлинных документов».[244]244
  Antologia sanmartiniana. – P. 185.


[Закрыть]

Сотворение этого мифа и всплеск эмоций начались после публикации в 1843–1844 годах двухтомного сочинения Лафонда де Люрси о его путешествии в испанскую Америку.[245]245
  См. Lafond de Lurcy G. Voyage dans L'Amerique Espagnole. – Р., 1843.


[Закрыть] Автор, французский офицер, служил на торговом судне, курсировавшем в 20-х годах XIX в. между Перу и южными районами Колумбии. В дни исторической встречи Боливара и Сан-Мартина Лафонд находился в Гуаякиле. Но не повествование о событиях, которые наблюдал Лафонд, принесли его сочинению громкую известность. Всеобщее внимание привлек один ранее не известный документ, опубликованный на страницах книги в переводе на французский язык. Речь шла о письме Сан-Мартина, направленном якобы Боливару 29 августа 1822 г. из Лимы. Согласно заверениям Лафонда, он получил это письмо от Сан-Мартина в 1840 году во время встречи с ним в доме последнего в Париже, сделал с него перевод, а оригинал вернул хозяину. По другой версии, Лафонд ознакомился с оригиналом письма при содействии секретаря Боливара.

Содержание письма сводилось к следующему. Сан-Мартин в Гуаякиле убеждал Боливара незамедлительно прийти во главе колумбийской армии на помощь Перу, чтобы отвести смертельную угрозу делу патриотов всей испанской Америки, выражал готовность признать главенствующую роль Боливара и служить под его командованием. Категорический отказ Освободителя протектор Перу объяснял для себя его честолюбивыми замыслами, жаждой славы и желанием не делить ни с кем лавры победителя Испании. Тогда Сан-Мартин, движимый благородными побуждениями, решил по своей доброй воле освободить место Боливару. Он не видел другого пути, гарантировавшего торжество дела патриотов. В заключительных строках письма Сан-Мартин обращался к Боливару со словами: «Мое решение позволит именно Вам пожать лавры завершения войны за независимость в Южной Америке».[246]246
  Antologia sanmartiniana. – P. 189.


[Закрыть]

По горячим следам сенсационное «открытие» Лафонда произвело впечатление на многих. Публикации Лафонда доверился аргентинский историк Б. Митре, назвавший письмо от 29 августа 1822 г. «политическим завещанием» Сан-Мартина.[247]247
  См. Mitre B. Op. cit. – P. 1128.


[Закрыть] Его яркий талант повествователя придал убедительность суждениям, содержавшимся в письме. Четырехтомный труд Митре «История Сан-Мартина и освобождения Южной Америки» получил широкую известность. В той или иной степени мифу о конфронтации в Гуаякиле отдали дань многие аргентинские и другие историки: чилиец А. Баррос, венесуэлец Ф. Ларрасабаль, испанец С. Мадариага. Известный аргентинский историк Р. Левене озаглавил свое специальное исследование так: «Письмо Сан-Мартина Боливару от 29 августа 1822 г. – основополагающий документ аргентинской и американской истории».[248]248
  См. Levene R. La carta de San Martin a Bolivar de 29 de agosto de 1822, documento fundamental de la historia argentina y americana. – Buenos Aires, 1947.


[Закрыть]

Другая группа историков, прежде всего венесуэльские и колумбийские исследователи, поставили под сомнение «открытие» Лафонда. По поводу письма Сан-Мартина возникало множество вопросов и сомнений. Почему оно увидело свет только спустя 14 лет после кончины Боливара? Почему оригинал письма, направленного Освободителю, нашелся не в его архиве, не в архивах Колумбии, Венесуэлы или Перу, а оказался в 1840 году в руках Лафонда? Почему о столь важном письме ничего не знали ни Сукре, ни Брисеньо-Мендес, ни О'Лири, ни другие деятели из ближайшего окружения Освободителя, пользовавшиеся полным доверием Боливара? И что стало с ответом Боливара? Как известно, Освободитель всегда отвечал на полученные письма. Как мог он не отреагировать на письмо Сан-Мартина, которого высоко ценил? Почему такое важное письмо не опубликовал сам Сан-Мартин или не передал вместе с другими архивными документами своему доверенному биографу Митре?

Впоследствии при внимательном изучении версии Лафонда знатоки истории войны за независимость обнаружили в ней немало фактических неточностей и ошибок. В. Лекуна, Кристобаль Л. Мендоса и другие исследователи привели весомые доказательства того, что письмо от 29 августа 1822 г. как источник не заслуживает доверия.[249]249
  См. Lecuna V. La entrevista de Guayaquil. – Vol. i-ii. Temas de historia americana. – Caracas, 1963. – P. 34–35.


[Закрыть] Более того, оно бросало тень на обоих участников «встречи в верхах». Боливар – победитель, но низкий честолюбец. Сан-Мартин, воплощение благородства, – побежденный. Чем дальше, тем больше противоречий. Почему Сан-Мартин, если он остро нуждался в военной помощи, ни до, ни после Гуаякиля не обратился к своему боевому товарищу и другу, верховному правителю Чили О'Хиггинсу? Далее, согласно письму, Боливар усматривал в Сан-Мартине основное препятствие для объединения всех сил патриотов. Отставка протектора Перу устранила это препятствие. Отчего же Боливар не появился в Перу немедленно после этого, а направился в эту страну только год спустя? Наконец, если верить письму от 29 августа 1822 г., Боливар – человек, готовый ради личного успеха и славы на все. Почему же тогда спустя год, 3 августа 1823 г., в своем последнем письме Боливару Сан-Мартин адресовал ему такие слова: «Прощайте, мой друг. Пусть Вам всегда сопутствуют успех и счастье. Таково пожелание преданного Вам X. де Сан-Мартина».[250]250
  O'Leary D. Op. cit. – Vol. 20. – P. 249.


[Закрыть] Ведь только чудовищный лицемер мог писать подобным образом, а, как известно, Сан-Мартин был человеком прямым и правдивым. Известно также, что, уезжая из Буэнос-Айреса в Европу, Сан-Мартин в числе немногих вещей взял с собой портрет Боливара, написанный его дочерью Мерседес. Возникали и другие вопросы по существу.

Однако версия Лафонда на многие годы пережила своего творца. Если заглянуть в «Советскую историческую энциклопедию» или другие сочинения на эту тему, то встречаемся со знакомыми элементами лафондовской конструкции: Боливар отклонил предложения Сан-Мартина, и последний был вынужден самоустраниться с политической арены во имя интересов скорейшего освобождения Перу и т. д.[251]251
  См. Советская историческая энциклопедия. – Т. 12. – M., 1969. – С. 531; Очерки истории Аргентины. – M., 1961. – С. 113–114.


[Закрыть]

История не закончилась на Лафонде. Почти столетие спустя бывший аргентинский посол в Перу Э. Коломбрес-Мармоль в 1940 году опубликовал книгу «Свидание Сан-Мартина и Боливара в Гуаякиле в свете новых подлинных документов».[252]252
  См. Colombres Marmol E. San Martin y Bolivar en la entrevista de Guayaquil a la luz de nuevos documentos definitivos. – Buenos Aires, 1940.


[Закрыть] На этот раз историческая наука была «осчастливлена» целой коллекцией апокрифических документов, якобы обнаруженных автором в перуанских архивах во время его пребывания на дипломатическом посту в Лиме, – девять ранее не известных писем Боливара, Сан-Мартина и Сукре, написанных в период 1822–1827 годов. На следующий год к ним прибавилось еще три новых письма (одно Боливара и два Сан-Мартина), подаренных Коломбрес-Мармолем аргентинскому историку Ромулу Д. Карбиа. Правда, по странному совпадению, все эти письма в основном касались встречи в Гуаякиле и ее последствий. Своим содержанием они подкрепляли версию Лафонда.

Письма, «открытые» Коломбрес-Мармолем, пошли «гулять» по различным документальным сборникам, например «Переписка между Освободителями Сан-Мартином и Боливаром» (1941 г.), «Сан-Мартин о себе» (1940 г.) и т. д., где они помещались среди подлинных документов, обретая тем самым «статус» подлинности.

Потребовалось проделать большой объем разнообразных исследований, чтобы очистить историю от фальсификации. Аргентинская Академия истории создала специальную комиссию для изучения вопроса. Фактологический анализ показал, что письма содержат большое число ошибок и в них фигурируют данные, которые их авторы не могли знать в момент написания писем, так как они стали известны значительно позднее.

Для исследования документов был приглашен самый известный в то время в Америке графолог Анхель де Лука. Графологическая экспертиза представила два заключения. Во-первых, подписи под письмами отличаются от широкоизвестных подписей этих исторических деятелей под другими документами, подлинность которых не вызывает сомнений. Во-вторых, гипотеза о том, что письма могли быть написаны под диктовку их секретарями, несостоятельна, так как рукой этих секретарей, как было установлено, ни до, ни после не писался ни один документ. Внесли свой вклад в разоблачение мистификации ученые-лингвисты. Язык писем по своему грамматическому строю и словоупотреблению имел больше общего с современным испанским языком, чем с языком начала XIX века. Наконец, химический анализ состава бумаги показал, что оригиналы документов написаны на бумаге середины XX столетия, а не первых десятилетий XIX века. Национальные академии истории Венесуэлы и Колумбии, а также боливарские общества Эквадора и Панамы объявили «открытие» бывшего аргентинского посла в Перу фальшивкой.