Текст книги "История инквизиции"

Автор книги: А. Мейкок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Резюме

В предыдущих главах мы коротко описали период, охватывающий более двух веков, в течение которых ересь появилась и распространилась в разных частях Европы; в это же время всем европейским обществом постепенно развивалась огромная система защиты и законодательств самозащиты против ереси. В первую очередь мы обратили внимание на летаргическое состояние, в котором находилось общество со времен падения Западной империи до года, скажем, 1000-го. Примерно в это время в Северную Италию и Лангедок начинает просачиваться восточная и дуалистическая ересь, представляющая собой, по сути, продолжение манихейства, во всяком случае, именно такой ее видят большинство современников. Она распространяется с удивительной скоростью. В северных королевствах ее повсеместно встречают с враждебностью. В северной Италии и Лангедоке, если не считать парочки пустяковых протестов против ереси, практически ничто не стоит на ее пути.

В Германии и Северной Франции появляются течения разнообразных ересей; постепенно практика сжигания еретиков на костре становится обычаем. К еретикам относятся как к врагам общества; их ненавидят и презирают. Они не сыграли какой-нибудь значительной роли в истории того времени, большинство из них было неграмотными, полубезумными агитаторами, которые равно готовы были выступить как против Церкви, так и против кого или чего угодно. И все же их дикая враждебность к церковным обычаям и правилам, вместе с их резким отрицанием роли священнослужителей нашли молчаливую поддержку у многих людей; понятно, что более серьезное отношение к ним могло бы быть угрожающим. Несмотря на это, никого не пугает положение дел. Разум Европы, достигший необычайной силы в это время, занят куда менее интересными и важными делами. Ни в одном своде законов не говорится о таком преступлении, как ересь, к еретикам относятся с той же презрительной ненавистью, как к разбойникам и ведьмам. В начале описываемого нами периода официальные власти попросту поднимают руки перед ужасными действиями этих людей. Однако их отношение к ним постепенно меняется. Мелкие ручейки ересей постепенно сливаются вместе в два-три мощных потока или канала. Среди этих потоков самые важные – новое манихейство и ересь вальденсов, причем первое считается наиболее важным из двух. Без сомнения, епископы сообщали светским властям, что ересь меняется качественно и что ее нельзя игнорировать без последствий для себя. Этот период длится с начала XI до начала XIII века.

В Италии, а особенно в Лангедоке, один определенный вид ереси, этот новый дуализм с Востока, распространяется вообще без помех. Этот феномен вызван многими причинами. Набирая силу и солидарность, он постепенно теряет расплывчатость и обретает четкие контуры. Его теология ведет к полным, логическим выводам. Он обретает форму антисоциальной философии, ставящей перед собою цель разрушения общества. Из-за него загнивает любящая удовольствие, яркая южная цивилизация, которая на свою беду пригрела ересь. Церковь, которая к этому времени уже была встревожена, совершает отчаянные попытки противодействовать ереси духовным оружием. Однако уже слишком поздно; Церковь напрасно ищет помощи у светских властей. Наконец, Папа Римский взывает к сознанию Европы и к армиям христианского мира. Затянувшаяся, бесплодная борьба кончается просто прибавлением гигантских территорий к французской короне. Борьба с ересью результатов не дала.

В первую треть XIII века светские власти европейских королевств, наконец-то убедившись в том, что вся структура общества находится в опасности, строят вместе с властями церковными железную систему антиеретического законодательства. К середине века, согласно законам Европы, нераскаявшиеся еретики приговариваются к сожжению на кострах. Таким образом, суд Линча уступил под действием закона.

Сущность средневековой ереси

Итак, в пространном резюме мы пересказали то, чему посвящены первые главы. Если нам удалось сделать это хотя бы немного связно и в нужных пропорциях, то читателю должно стать ясно, что монашеская инквизиция возникла для того, чтобы выполнить абсолютно необходимую функцию. Она стала необходимой связкой между ересью и светскими властями. Светская значимость ереси во многом зависит от особенностей строения общества, в котором она появляется. Это происходит потому, что в любом обществе губительная доктрина непременно входит в конфликт с законной властью. По этой причине в теократии рамки того, что именуется ересью, гораздо больше, чем в любой другой социальной структуре. Мнение, которое в условиях светской монархии можно назвать непатриотичным и даже предательским, при теократии будет сочтено ересью.

Не то чтобы сущность ереси была так уж разнообразна. С точки зрения католиков, коммунизм – это куда большая ересь, чем то, что называли ересью в XIII веке. Однако изменилась шкала ценностей. Существует иной стандарт суждений. Сегодня власть верна нации, и коммунизм рассматривается, скорее, как угроза национальной безопасности, чем как институт, отрицающий догмы христианской веры.

Однако если интересы государства и Церкви совпадают (а если это так, то государство существует внутри Церкви, а не наоборот), то понятно, что положение меняется. Давайте рассмотрим это положение на примере.

В реакции, направленной против системы промышленного капитализма, составляющего основную черту нашего нынешнего социального порядка, мы видим множество людей, отрицающих саму идею частной собственности. Они называются коммунистами. Большинство людей ненавидит их и не обращает на них внимания. Их часто призывают к суду и иногда наказывают. Их учения считаются антисоциальными и предательскими, каковыми, впрочем они и являются. В XIII веке было организовано мощное, фанатичное коммунистическое движение, и власти инквизиции не жалели сил на то, чтобы поймать и привести к суду их лидеров. Они основали еретическую секту, а потому их объявили еретиками и наказывали, как наказывают еретиков. В истории эти люди известны, как духовные францисканцы.

Задача инквизиции

Итак, вот первое, что следует упомянуть в связи с монашеской инквизицией. Перед нею стояла задача сохранить не только чистоту веры, но и безопасность общества. Ее неспособность сделать это привела бы к полному разрушению западного христианского мира. Разумеется, этого не случилось. Средневековая инквизиция была одним из наиболее действенных трибуналов в истории. Ей с триумфом удалось остановить распространение антисоциального яда альбигойства, благодаря чему моральное единство Европы сохранялось еще в течение трех веков. Также важно отметить, что ни один из видов средневековых ересей, на борьбу с которыми встала инквизиция, не был основан на интеллектуальном протесте против веры. В прошлой главе мы заметили, что ни один средневековый еретик до начала XIV века не оставил после себя хоть сколько-нибудь значимого достижения в области литературы или искусства. Альбигойская ересь больше других видов ересей напоминала заговор. В ней не было и намека на оправдания, как, к примеру, в великих ученых трудах Кальвина, Беза, Цвингли и Меланктона, созданных в XVI веке. А ведь этот век, как и XIII, был веком бешеной интеллектуальной активности! По сравнению с полноводным, величественным потоком средневековых достижений, ереси напоминали собою грязные, отвратительные сточные воды. Или представьте себе Данте, святого Фому, Джотто, Иннокентия III, святого Людовика и других гигантов того времени, стоящих в грузовике с гордо поднятыми головами, дорогу для которых расчищают полицейские. Им, разумеется, приходится отталкивать всяких проходимцев, мешающих движению грузовика, что делается с одобрения всей толпы. С точки зрения средневековых достижений это вовсе не преуменьшение общей важности ересей. Ситуация была бы потенциально опасной, если не относиться к ней критически. Благодаря инквизиции, альбигойская ересь не обрела характер давящей, отчаянной угрозы. Работа по ее обузданию началась вовремя, хотя этот процесс и занял почти целый век.

Несмотря на то, что ожесточенность вырисовывается в мрачной импрессивности гигантских томов Леа, в инквизиции XIII века она имела локальный характер и встречалась довольно редко. К тому же она была направлена, в основном, против альбигойцев, которых заслуженно презирали все. Инквизиция почти не была известна в северной Франции и в скандинавских королевствах. Почти мгновенно она появилась в Англии во время подавления тамплиеров; Португалия и Кастилия ничего не знали о ней до прихода к власти Фердинанда и Изабеллы. Даже в таких странах, как Арагон, Лангедок и северная Италия, ересь распространилась почти исключительно в больших городах и в нескольких признанных центрах еретического сопротивления. В Венеции ее не было до 1289 года; в архивах инквизиции этого города говорится, что смертная казнь за ересь была назначена светскими властями только в шести случаях. В Руссильоне, на арагонской границе: «Короткие исследования неутомимого М. Брутелса проливают свет только на четыре приговора инквизиции. Все были направлены против баронов-грабителей… Непонятно, что произошло с двумя из этих негодяев. Те, чья судьба известна, пострадали лишь после смерти: их кости были выкопаны из могилы и сожжены, причем один раз – через сорок лет». [85]85
  Г. Никерсон. Инквизиция. – С. 217.


[Закрыть]

Очень жаль, что вся история инквизиции была так тесно связана с противостоянием религии. С одной стороны, можно встретить такой тип писателя, который, говоря о Католической церкви, просто не может не вспомнить «гнусных жестокостей инквизиции», в точности, как если бы человек не мог упомянуть какого-нибудь монарха, не намекая на гнусности Звездной палаты. [86]86
  Тайный верховный суд в Англии, упраздненный в 1641 году. – Примеч. переводчика.


[Закрыть]С другой стороны, существует апологет, который смотрит на инквизицию как бы украдкой, не слишком-то умело пряча за спиной баночку с белилами. Такой человек стремится постоянно терять нить разговора. Некоторое время он обсуждает преследования протестантов в XVI и XVII веках, и чувствуется, что он не столько хочет понять инквизицию, сколько извиниться за нее. А правда состоит в том, что слишком критиковать или, напротив, обелять инквизицию нет необходимости. Прав тот историк, который признает, что инквизиция появилась именно тогда, когда в ней возникла необходимость, что в деле ереси она представляла закон, систему и даже справедливость там, где имела место политическая зависть, личная вражда и ненависть народа. Наконец, если бы обычный, нормальный современный человек внезапно попал в условия Средних веков, то он бы, без сомнения, от всей души поддержал создание инквизиции.

«Если что и нужно для истинного изложения исторических фактов, которые вы описываете, – говорит мистер Беллок, – так это согласие с философией того времени (при этом вы можете абсолютно не принимать эту философию) или, по крайней мере, полное ее понимание, а также то, что люди тех времен абсолютно ничем не отличались от нас… В случае со средневековой Европой… речь идет о людях, от которых нам передались не только гены: они – наша родня, наши отцы, наша собственная семья… Разумеется, нет необходимости соглашаться с деталями их поступков, такими, например, как их проявления жестокости с одной стороны, и яростное чувство чести – с другой… Но что необходимо желающему стать историком, а не просто популярным автором, повторяющим публике то, что она хочет от него услышать, так это ощущение духа наших предков внутри себя».

Смертная казнь

Без сомнения, главная трудность для современного читателя, пытающегося постичь Средние века, состоит в том, чтобы понять необходимость подавления ереси и введение смертной казни за нее. Казнь кажется нам жестокой, фанатичной и негуманной. Однако стоит напомнить, что попытки сравнить так называемую религиозную нетерпимость Средних веков и так называемую религиозную терпимость современности бессмысленны. В Средние века людей объединяла мораль, нормы которой диктовались Церковью; в наше время людей объединяет политика, определяемая нацией. Церковь и политика почти не касаются друг друга. И как в XIII веке против Церкви выступило альбигойство, так и сейчас против всей нации выступает великий национальный кризис. Таким образом, мы можем сравнить чистый, стихийный и относительно здоровый энтузиазм Средних веков с напыщенным фанатизмом, генерируемым беспринципной газетной пропагандой, каким его назвали во время войны. Мы можем сопоставить инквизиторскую процедуру с нашим насилием, направленным против того, чтобы подавить наших духовных противников – секту национальных еретиков. Мы также можем противопоставить силу «анафем» и отречений от Церкви, участившихся с появлением альбигойства, ярости, которая заставила людей во время войны предать анафеме не только Бернарди и Гогенцоллернов, но и Вагнера, Бетховена, Моцарта, Гете, Менделя, да и, вообще, весь неувядаемый цветок немецкого гения. Мы можем сравнить папские проклятия еретической литературы с жестким запретом свободных выступлений в любом виде, за чем следит бдительное око цензора. Если мы серьезно задумаемся над этими строчками, то сможем понять или хотя бы приблизимся к пониманию.

И тут же возникает один вопрос. На ком лежит ответственность за введение наказания в виде сожжения на костре для нераскаявшегося еретика или того, который, раскаявшись, затем вновь вернулся к ереси? Ясно, что дать четкий ответ на этот вопрос невозможно. Невозможно свалить за это ответственность на кого-то одного. Однако, без сомнения, Фридрих II был первым монархом, который придал обычаю сжигать еретиков силу писанного закона. Но, как сказал мсье де Козон, «Имперский закон, провозгласивший его (наказание в виде сожжения на костре) сначала в Ломбардии, потом в Сицилии и наконец во всей империи, похоже, является следствием: (1) попыток, уже сделанных в Арагоне, Иерусалиме и Тулузе, а, возможно, и в других владычествах; (2) повторных призывов Церкви к светским властям; (3) уже давно существующего обычая в северных королевствах; (4) бесчисленных примеров этого наказания, ставших следствием Альбигойской войны; (5) влияния «ожившего» римского права. Теория, согласно которой Фридрих II несет ответственность за репрессивные меры, особенно за костер… не основана на исторических документах. Совершенно точно, что еще за две сотни лет до времен Фридриха костер был обычным наказанием за ересь, особенно на севере. Сожжение на костре было законным наказанием за ересь в Иерусалиме – в латинских королевствах Востока, в Арагоне и Тулузе. Он был принят и поддержан с ведома пап и епископов, не возражающих против него». [87]87
  Де Козон. История инквизиции во Франции. – Т. 1, с. 296, сноска. – Пер. автора.


[Закрыть]

С другой стороны, было бы совершенно «неисторически» сваливать всю вину на Церковь. Многие авторы пытались сделать это, но эти попытки были просто смехотворными. Например, мистер Г. Б. Коттерилл в книге «Средневековая Италия» заявляет, что «Фридрих Второй арестовал еретиков и передал Григорию, чтобы тот отправил их на костер». Это все равно, что сказать, будто убийц арестовывают палачи и передают их полиции для экзекуции. На самом же деле, первое официальное признание папством смертной казни за ересь появляется в булле «Ad Extirpanda» которую Папа Иннокентий IV обнародовал в 1252 году – почти через четверть века после закона, выпущенного Фридрихом. До этого времени Церковь официально руководствовалась лишь законами Иннокентия III, согласно которым еретику гласила лишь ссылка и конфискация имущества.

Не сказать бы, что приговор бывал чисто теоретическим: фраза «animadversio débita» была достаточно эластичной и после ломбардийского заявления императора, все – епископы и священнослужители – прекрасно понимали, что она означает. Еще в 1229 году Церковный собор в Тулузе обращается к еретикам, которые, «подавив в себе страх смерти или любого другого наказания, возвращаются к вере», и приказывает, чтобы их «посадил в тюрьму городской епископ для исполнения епитимьи, чтобы они не повлияли на других людей».

На самом деле бесполезно, как указывает мистер Турбервиль, пытаться «счесть мысли и поведение средневековых людей гуманитаризмом, представляющим из себя продукт исключительно современного мира, который они даже не смогли бы понять». [88]88
  А. С. Турбервиль. Средневековая ересь и инквизиция. – С. 241.


[Закрыть]Леа справедливо замечает, что папы Григорий IX и Григорий XI с «изумленной улыбкой» выслушали бы тезис, что Церковь не могла иметь и не имела отношения к смертному приговору за ересь. Еретиков отправляли на костер не для того чтобы спасти их душу, и не для того, чтобы силой заставить их изменить своей вере, а для того, чтобы предотвратить распространение ереси. Судьба еретика должна была послужить предупреждением для других. Причем Фридрих настаивал, чтобы церемония проводилась «in conspectu populi» (прилюдно – Примеч. переводчика).Мы вешаем убийц не за их склонность к убийствам, а для того чтобы предостеречь остальных.

«Церковь и государство в Средние века объединились для того, чтобы предотвратить то, что они считали аморальным и нехорошим для людей». [89]89
  Беде Джарретт. Жизнь святого Доминика. – С. 59.


[Закрыть]

Развитие всей огромной системы антиеретического движения стало, таким образом, вещью, в которой было заинтересовано все общественное сознание. Его движущей силой было общественное мнение средневековой Европы. Представлять его как специальное создание единственного человека или как нечто, навязанное обществу определенной партией, – неважно, светской или церковной – значит, совершенно не понимать, в чем дело.

Разумеется, спорно, что Церковь с ее огромным престижем во всех сферах средневековой жизни, могла успешно протестовать против введения смертной казни. К тому же подобный протест мог быть инспирирован только человеческими чувствами, каких в то время еще не знали. Мы должны помнить, что позиция Церкви была построена на безжалостной и непоколебимой логике. Если сегодня у нас иные идеи о свободе сознания, то это не потому, что нам удалось обнаружить ошибку в средневековых способах представлять свои доводы, или потому что мы лучше людей Средневековья, а потому, что в настоящем состоянии общества посылки, на которых средневековые каноники строили свои заключения, стали неприемлемы. Дикий криминальный закон того времени, теократическая структура европейской политики, некоторые отвратительные особенности альбигойской ереси, сделали смертную казнь неизбежной.

Глава 5
Инквизиция в действии (I)

По римскому закону существовало три признанных метода процедуры в криминальном расследовании: accusatio, denunciacio и inquisitio. [90]90
  От латинского inquisitio – розыск.


[Закрыть]Из-за того что полностью одобряла методы последнего, Святая палата и получила свое название – инквизиция. Это был офис инквизиции, то есть офис расследования дел.

Accusatio

В римском процессе accusatio (обвинитель) давал суду торжественное обещание доказать свою правоту. Он подавал властям список обвинений и входил в суд через ту же дверь, что и обвиняемый. Если ему не удавалось доказать своих обвинений, то он получал то же наказание, какое получил бы обвиненный им человек. Это называлось poena talionis. Передав дело в суд, его нельзя было забрать, и, таким образом, суд превращался в дуэль между обвиняемым и обвинителем. Председательствующий на суде магистрат вмешивался лишь в тех случаях, когда нужно было что-то уточнить, проверить свидетельские показания и т. д. Обе стороны, разумеется, могли приглашать сколько угодно свидетелей и представлять столько документов и всевозможных доказательств, сколько могли, для того чтобы доказать свою правоту. Однако ни обвинитель, ни обвиняемый не могли выставить вместо себя адвоката – оба должны были явиться в суд лично.

С возрождением в XII веке римского права процедура accusatio естественным образом перешла в юридическую рутину и в гражданских, и в церковных судах Европы. До времен Филиппа-Августа она оставалась единственным признанным способом привести преступника к суду. Я говорю, что это был единственный признанный способ. Потому что, естественно, на пути его применения стояли определенные преграды. В случаях убийства, кражи, грабежа и других ужасных преступлений против общества ни в официальном обвинении, ни в обвинителе не было необходимости. Разумеется, такой подход был неприемлем в более пустяковых случаях, потому что, с одной стороны, никому не хотелось играть нелегкую роль обвинителя, а с другой, власти не могли не обращать внимания на такие преступления. Юридические власти непременно должны иметь собственные дисциплинарные силы, в обязательном порядке должны противостоять тем, кто посягнул на их авторитет. И это должен быть не просто апелляционный суд.

Таким образом, становится очевидным, что, какой бы ни была официальная позиция в деле, accusatio практически никогда не было более чем вспомогательным орудием законной администрации. Римский закон описал принадлежащую магистрату власть в трех пунктах. Он обладал (1) imperium, то есть абсолютным правом, как должностное лицо государства, которое должно выступать против врагов общества; (2) властью сдерживания, то есть силой, способной заставить повиноваться его приказам; (3) властью проводить quaestiones, или cognitiones, то есть допрашивать тех, кого он призвал к ответу. Иными словами, благодаря его офису, магистрат обладал властью, в корне отличавшейся от той, какая была у простого судьи.

В теории власть устанавливать процедуры accusatio принадлежала всем как гражданская привилегия. Однако на практике дело обстояло иначе. В Средние века ни женщины, ни дети, ни профессиональные солдаты, ни отлученные от Церкви, ни подозреваемые в преступлениях не могли воспользоваться этим правом. Формально члены одной семьи не могли обвинять друг друга. Светские лица не могли обвинять священнослужителей и наоборот. Таким же образом еретики, евреи и язычники не могли выступать против католиков. Однако это не касалось тех случаев, когда дело доходило до причинения ущерба собственности или личности обвинителя. В некоторых случаях, к примеру, когда дело касалось государственной измены, ограничений вообще не было. А как только возникло предположение, что ересь походит на государственную измену, то это стало относиться и к ереси.

Неудивительно, однако, что представители Святой палаты с самого начала дали понять, что им не по нраву суды над еретиками с использованием accusatio. Николас Эймерик, великий испанский инквизитор XIV века, рьяно противился этому методу, утверждая, что это был абсолютно неподходящий метод расследования в отношении веры, что он чрезвычайно опасен для обвинителей и что он всегда включал в себя долгую, сложную процедуру. Бернар Гуи, инквизитор Тулузы с 1307 по 1323 год, прямо не говорит об этом, но, как и Эймерик, настаивает на том, что все надо делать, как можно проще. В 1261 году папа Урбан IV говорил, что суды инквизиции должны проводиться «в простой и открытой манере, без шумных обвинений адвокатов». Леа вспомнил об одном случае, произошедшем в 1304 году, когда инквизитор Фра Ландпульфо наложил штраф в размере ста пятидесяти унций серебра на город Теат за то, что тот официально обвинил человека в ереси, но отказался вести его дело. [91]91
  Г. С. Леа. История средневековой инквизиции. – Т. 1, с. 401.


[Закрыть]

Это, разумеется, было не более чем обычное poena talonis, навлеченное неудавшимся обвинением. Однако в связи с другим делом, оно дает четкое представление об отношении инквизиторов. Они всегда были недовольны процедурой accusatio, a потому искали пути препятствовать ей. Причины этого абсолютно понятны.

Во-первых, следует заметить, что удачное обвинение вело к тому, что обвинитель по решению магистрата получал часть наследства обвиняемого. Без сомнения, это играло роль противовеса, являющегося своеобразной компенсацией обвинителю за неприятное участие в poena talionis в случае вынесения приговора осужденному. Однако при таком положении дел открывались настоящие просторы для коррупции. Нам достаточно всего лишь прочесть «Анналы» Тацита, чтобы понять, как все происходило. Даже в золотой век империи мы постоянно встречаем профессиональных обвинителей, занятых своим гнусным делом. Богатый вельможа, подозрительный император, одно слово нанятому шпиону – а потом тщательно разыгранный процесс, основанный на единственном неосторожном слове или жесте, значимость которого многократно преувеличивалась и подтверждалась многочисленными свидетелями. Для невезучего вельможи это был конец. Все были удовлетворены: император избавлялся от опасного, досаждающего ему и вызывающего его зависть человека, а «обвинитель» жирел, получив конфискованное имущество. А если такие вещи становились возможными при великолепно развитой системе безопасности имперского Рима, то, разумеется, они были неизбежны в более свободном и менее стабильном окружении средневековой Европы – особенно, когда рассматриваемый проступок лишь отражался в общественном поведении, а, по сути, являлся делом веры.

И вновь, как замечал Эймерик, процедура, проводимая в соответствии с accusatio, была чрезвычайно опасна для обвинителя. По lex talionis он оказывался под угрозой получить законное наказание за ересь, то есть отправиться на костер. Но и это еще не все. Потому что если он официально обвинил человека в ереси, то ему надо было самому предстать перед судом, и тогда все узнавали, какую роль в деле он играл, как получал информацию и т. д. К тому же все остальные еретики в данной местности узнавали, кто был осведомителем и от кого им было лучше избавиться. И если ересь была широко распространена в этих местах, то он становился практически заклейменным человеком. Дело обычно кончалось одинаково: темная ночь, пустынный переулок или маленькая улочка – и наутро его находили с ножом в груди. У нас еще будет возможность вернуться к этому делу и заметить, что даже при системе инквизиции, при которой имена свидетелей всегда тщательно скрывали, еретики часто мстили тем, кто, по их мнению, настучал на их собрата.

По сути, попытка искоренить ересь законными способами, основанными на accusatio, с самого начала была безнадежной. В районах, где среди жителей было большинство еретиков, ни один простой человек, каким бы рьяным верующим он ни был, не мог обратиться в суд с жалобой или обвинением против еретика. А в тех местах, где такой опасности не существовало, никакой инквизитор, каким бы компетентным и опытным он ни был и как бы тщательно он ни соблюдал конспирацию, не мог быть уверен в том, что ему не придется сдаться под лавиной ложных свидетельств и обвинений и осудить невинного человека. И, наконец, перед лицом объективной необходимости быстро и эффективно выступить против ереси, процедура accusatio была невыносимо долгой и нескладной. Поторопить ее можно было лишь в том случае, если удавалось доказать, что промедление угрожает обвинителю. Lex talionis великолепно сдерживал ложь, какой бы изощренной она ни была. Обвиняемый представал перед своим обвинителем и мог узнать, какая вина ему вменялась. Однако требовалась определенная защита участников действия от толпы, но в те времена таких вещей еще не существовало. Дела не считали нужным вести со спешкой, чтобы поскорее справиться с живой угрозой всему обществу.

«Хорошо, что у современного цивилизованного правительства, – пишет мистер Никерсон, – сильного своими связями с общественностью, есть возможность защищать обвиненных в преступлениях. Средневековые условия напоминали те, что сейчас существуют в приграничных районах, где обвиняемый может с легкостью ускользнуть от правосудия. Но если это происходит, правосудие может принять быстрые и жесткие меры. В противном случае его бы не существовало… Наша судебная процедура тщательно разработана, но в ней лишь в теории существует утверждение о том, что лучшеотпустить виновного, чем наказать невинного. А эта теория, в свою очередь, кажется разумной лишь в том случае, если допустить, что обществу побег обвиняемого не причинит вреда.

С. другой стороны, там, где речь идет о жизни или о безопасности целого общества, дела должны принять совершенно иной оборот. Возможно, хорошим примером может стать современная система военного правосудия. Никто не сомневается в необходимости поддерживать в армии суровую дисциплину. Соответственно военные суды обладают широкими полномочиями. И почти все судьи хором заявляют, что если дела ведутся опытными офицерами, то ошибки в судопроизводстве случаются крайне редко; однако если бы подобная суровая система применялась в обществе, то она привела бы к его разрушению… Без сомнения, широкие полномочия позволяли инквизиции совершать ошибки в правосудии, но, скорее всего, ни одна система, позволяющая «перечить судьям» (как это представлено в справочниках об инквизиции), не смогла бы справиться с делом. [92]92
  Г. Никерсон. Инквизиция. – С. 210.


[Закрыть]