Текст книги "История инквизиции"

Автор книги: А. Мейкок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

В двух следующих главах мы попытаемся показать, что в XIII веке обуздать ереси законным путем было необходимо для сохранения закона и порядка. Такое суждение, конечно же, противоречит принципу терпимости, больше того, им нельзя оправдать методы, которые были взяты на вооружение сначала епископальной, а позднее – монашеской инквизицией.

Глава 2
Возникновение ересей

Тучи собираются

Ранние средневековые ереси возникли, главным образом, из-за ошибочных спекуляций о теологических проблемах. Они появились и пустили корни в ходе споров где-нибудь в лекционном зале или в монастырской трапезной. В их основах нет морального протеста против поведения или правил Церкви. Возможно, светский мир долго ничего не слыхал о ересях, и они стали известны лишь тогда, когда дело было сделано; можно не сомневаться в том, что даже если бы ереси и проникли в светский мир, обыватели в девяти случаях из десяти не поняли бы тонкостей дискуссии или уловили бы лишь самые общие положения незнакомого учения. Как правило, те ученые, которые первыми засомневались в Церкви и ее догмах, позднее полностью признавали свои ошибки и искали прощения у Церкви, чтобы вновь попасть в ее лоно. Они не стали основателями каких-то новых движений, не основали новой школы мышления. Церковь по обыкновению налагала на них епитимью, и все дело забывалось. Так было с Годескалкусом в IX веке и с Беренгаром из Тура в XI. У каждого было по несколько последователей среди друзей, знакомых и учеников. Вильям Малсбери поведал нам, что Беренгар на смертном одре мучился угрызениями совести при мысли о том, скольких людей он сбил с пути истинного своими ошибочными теориями об истинном присутствии тела и крови Христа в причастии и о пресуществлении. [23]23
  В. Малсбери. Хроника короля Английского. Изд-во Бона. – С. 314.


[Закрыть]Однако люди мало знали о таких вещах, да они их и не интересовали. Ересь еще не стала орудием, направленным против Церкви.

В этой связи стоит процитировать отрывок из работы Генри Адамса, который со своей удивительной способностью понимать средневековый ум демонстрирует читателю академический характер ранних ересей. Адамс описывает спор в школе между Вильямом Шампо и своим блестящим юным учеником Абеляром.

Вильям, умело использующий для иллюстрации своих утверждений истинную сущность маленькой хрустальной пирамидки, которая лежит перед ним на столе, защищает реалистическую позицию. Абеляр, номиналист, указывает, что если реализм Вильяма довести до логического завершения, то он может свестись только к пантеизму.

«– …К вашему примеру… – заключает он, – человечество существует, таким образом, все оно – идентичное – присутствует в вас и во мне как подразделение неопределенного времени, пространства, энергии или вещества, которые и есть Бог. Мне не стоит напоминать вам, что это и есть пантеизм, и если Бог есть единственная энергия, то свободная воля человека ограничена свободной волей Бога. Существование Церкви бессмысленно, человек не может отвечать за свои поступки – ни перед Церковью, ни перед государством, и, наконец, хоть и против воли, я должен ради собственной безопасности передать этот разговор архиепископу, который – и вам это известно лучше меня – доведет дело до вашей изоляции. Если не хуже…

– … Ах, – снова присоединяется к беседе Вильям, – вы торопитесь, мсье дю Палле, превратить то, что я привожу в пример для аналогии, в еретический аргумент против моей персоны. Разумеется, вы вольны следовать курсом, который выбрали, но я хотел бы предупредить вас, что он заведет вас слишком далеко. И я все-таки задам вам еще один вопрос. Понятие, о котором вы толкуете, этот образ, существующий в уме человека, Бога или в сути какой-то отвлеченной вещи… – правда, я и не знаю, где искать его, – оно само реально или нет?

– Вообще-то я воспринимаю его как реальное.

– Нет, мне нужен точный ответ – да или нет?

– Distinguo… Определенно… Я должен пояснить.

– Не нужны мне пояснения. Вещество или есть, или его нет. Выбирайте!

На это Абеляр не мог ответить ни «да», ни «нет», ни вообще отказаться от ответа. Впрочем, похоже, он все-таки отказался отвечать, но, надо полагать, он нашел решение спора в личном поединке и ответил…

– Стало быть, да.

– Отлично! – вскричал Вильям. – А теперь давайте посмотрим, как ваш пантеизм отличается от моего. Мой треугольник состоит в виде реальности или в том, что наука назвала бы энергией, существующей вне моего разума, в Боге, и воздействует на мой разум словно через зеркало – как треугольник действует на хрусталь, на его форму, придающую пирамиде энергию. Вы говорите, что ваш треугольник – тоже энергия, однако он же – суть моего разума; вы всовываете его в разум как составную часть зеркала. Таким же образом энергия или необходимая правда составляют неотъемлемую часть Бога. К каким бы уловкам вы ни прибегали, рано или поздно вам придется согласиться, что ваш разум идентичен сущности Бога, во всяком случае, пока дело касается этого понятия. А что касается доктрины Истинного Присутствия, я могу все объяснить архиепископу, и даже ваш донос на меня.

Давайте предположим, что Абеляр придерживался противоположной точки зрения и сказал: «Нет, моя идея – это всего лишь знак!» «Знак чего, скажите, ради Бога?» «Звука! Слова! Символа! Эхо моего собственного невежества». «Что ж, это ничего. Стало быть, правды, добродетели и благотворительности вообще не существует. Вы считаете, что существуете, но у вас нет способа познать Господа. Таким образом, для вас Бог не существует тоже, разве только как отклик вашего невежества. И, что больше всего задевает вас, Церкви тоже не существует, есть только ваша идея о некоторых индивидуумах, которых нельзя рассматривать как союз, и которые, как им кажется, верят в Святую Троицу, существующую лишь как слово или символ. Я не стану нигде повторять ваших слов, мсье дю Палле, потому что последствия этого будут для вас непредсказуемы. Однако мне совершенно ясно, что вы – материалист, а значит, судьбу вашу должен решать Церковный собор, если только вы не предпочтете обратиться к светскому суду». [24]24
  Г. Адамс. Гора Сен-Мишель и Шартр. – С. 299.


[Закрыть]

Цитируя лишь часть диалога, мы, разумеется, теряем общую нить разговора. Однако приведенный отрывок наглядно показывает, на что именно мы хотим обратить особое внимание. Мы четко видим, с какой легкостью чисто академическая дискуссия может и должна вторгаться в естественную теологию, и как ученый, придерживающийся определенной точки зрения, может внезапно затеряться в безвыходных лабиринтах ереси. Мы уже привыкли слышать, что Средневековье погрязло в интеллектуальной апатии и детских суевериях. Правда, естественно, в обратном, потому что XII и XIII века были временем беспощадного рационализма. Великолепие интеллекта ранней схоластики, размышления и возражения собственным доводам, непрекращающиеся дебаты, легкомысленные с первого взгляда софизмы, беспорядочный, какой-то неустойчивый блеск Абеляра, тяжеловесное учение Алана де Лилля– все это формировало обширное интеллектуальное движение, которое завершилось изумительным синтезом религии и философии в «Сумме» святого Фомы Аквинского. Сен-Бернар относился к Абеляру, как к змее в траве, как ко второму Арию, как к темному пятну на теле Церкви, и громогласно поносил безумие ученых. Но главным поводом для вражды был метод этого безумия; кстати, можно усомниться, что методы Фомы Аквинского производили на него лучшее впечатление, чем методы Абеляра.

Здесь очень важно заметить, что к великой средневековой инквизиции в качестве основного направления мысли и учения относились как к чему-то весьма незначительному. [25]25
  «Такое впечатление, что подобные философские идеи – это всего лишь обломки поздней античности… Подобные средневековые ереси не развиваются так же постоянно, как истинная схоластика… Как, несомненно, уже было сказано, ересь одного поколения становится ортодоксией для другого, однако это утверждение применимо лишь к идеям Абеляра, например, благодаря которым схоластический процесс широко распространяется и очищается. Сначала их можно обвинить, к примеру, в том, что они могли показаться вздорными и бестолковыми потенциальному мыслителю, однако потом они начинают казаться приемлемыми. (Тэйлор Г. О. Средневековый ум. – Том II, с. 313, сноска).


[Закрыть]Кого, как не Абеляра, можно было назвать Великим ересиархом? Это он следовал многим учениям, он блестящ и оригинален, у него множество врагов в самой Церкви. Однако несмотря на то что он часто бывал под подозрением и его даже признал виновным Церковный собор, он никогда не стоял в стороне от ортодоксального академизма. Если мы оглядимся по сторонам в поисках людей, осмеливавшихся выступать против Церкви, то обнаружим полубезумных фанатиков вроде Танкельма или Еона де Летуаля, безграмотных кликуш, которые бродили по стране и говорили (часто справедливо) о коррупции и невероятных богатствах Церкви. Во многих случаях новая ересь, которую предлагали такие люди (если, разумеется, у них, вообще, было что сказать), была ни чем иным, как выжившими языческими суевериями, с которыми отцы Церкви сталкивались еще в XI–XII веках и которые опровергали. Это был своего рода языческий фольклор, к которому парижские, например, ученые относились несерьезно, считая его сущим ребячеством, не достойным быть темой для обсуждения.

Но в поддержке движущей силы и придании в то же время чрезмерной важности этим фрагментам верований прошлого и заключалось, в основном, недовольство многим в институте Церкви. Временами эти популярные теории бывали не более чем искаженными церковными проповедями, временами люди, произносившие их, обвиняли церковный символизм в стремлении к идолопоклонству. Иногда они настаивали на том, что святые дары были неэффективными, потому что к ним прикасались недостойные священники. Их протест был, скорее, интеллектуальным, чем моральным.

«Крикуны в начале XII века, – говорит мистер Никерсон, – начали с поигрывания одними руками, как, например, Билли Сандей и его племя. Их шумные карьеры оставили едва заметные следы. В основном они критиковали Церковь за богатство и гордость, сравнивая их с нищетой ее Создателя и унижением, которому она учит». [26]26
  Г. Никерсон. Инквизиция. – С. 42.


[Закрыть]

Однако было бы ошибочным предположить, что выживание ереси в Средние века было логичным исходом интеллектуального возрождения в XI–XII веках. Главное течение средневековой мысли устремлялось в основном к широкому каналу ортодоксального католицизма. Наследие Средних веков – это наследие веры, и средневековые ереси ничего к этому не добавили. Корни средневековых ересей следует искать в коррупции, процветавшей в Церкви, а не в великом расцвете ума людей, живших в XI веке. Ни один средневековый еретик не оставил хоть сколько-нибудь заметного следа в литературе, философии или искусстве. Если попросить кого-нибудь составить список двадцати наиболее прославившихся людей в XI–XIII веках (прославившихся за особый ум, какие-то организационные качества или за художественные таланты), то выяснится, что в их число трудно включить хотя бы одного еретика.

И в самом деле, активность этих ранних еретических проповедников, каждый из которых устраивал собственный маленький водоворот ереси, направленный против Церкви, представляет небольшой интерес для историков, разве что как антисвященническая пропаганда. Такие люди, как Еон де Летуаль или Генри Лозанский существовали не для того, чтобы созидать, а для того, чтобы разрушать. Грубость их разоблачений, всегда негативный характер всего, что они говорили, стали причиной того, что их влияние было локальным и эфемерным. Однако в XII веке все эти мелкие ручейки ересей стали постепенно стекаться в два-три широких потока, каждый из которых обретал все большую движущую силу. Без сомнения, в каждом из них были элементы большей или меньшей враждебности к Церкви. Церковь была основой всего, и тот, кто критиковал ее богатство, тем самым обвинял ее священников, высмеивал ее Святые Дары. [27]27
  Возможно, это частично объясняет, каким образом различные еретические секты могли своим учением проникнуть в разум простых людей и даже инквизиторов. А потому в более поздний период катары, манихеи и альбигойцы стали родоначальниками всех еретиков. – Примеч. автора.


[Закрыть]Однако конструктивные философии, выдвинутые против католицизма многочисленными сектами, были совсем иными.

Вальденсы

Прежде чем говорить о ереси альбигойцев, которая, без сомнения, была наиважнейшей из всех ересей и с которой мы начнем их серьезное рассмотрение, следует сказать несколько слов о вальденсах. Секта была основана в 1170 году неким Пьером Вальдо, богатым, но неграмотным купцом из Лиона. Подготовив для публики перевод евангелий и нескольких других книг Библии, он избавился от всей своей собственности и в ожидании святого Франциска Ассизского стал жить в полной нищете. В ту пору ему еще не приходило в голову порвать с Церковью – он был реформатором, а не еретиком. С самого начала у него было много последователей. Он и его ученики привыкли проповедовать на улицах и в общественных местах; послушать их собирались целые толпы. Потому что среди людей бытовало неприятие тех мест, где проповедовали католические священники, и это добавляло проповедям вальденсов прелесть новизны. [28]28
  Похоже, это неприятие было широко распространено. Вот что пишет об этом А. Люшер в книге «Французское общество в годы правления Филиппа-Августа» (пер. на англ. А. Кребиля, с. 52.)


[Закрыть]

«Многие кюре, как правило, совсем, и не думали проповедовать, что и к лучшему. Но, поскольку людей необходимо было наставлять, они приводили профессиональных проповедников. Это были духовные, даже светские лица, для которых кочевые проповеди стали делом жизни». К счастью, для некомпетентных кюре, которые сами не умели должным образом обращаться к людям, они переходили от прихожанина к прихожанину из денежных соображений. Благодаря им, движение кочевых проповедников ширилось, они даже образовывали «проповеднические компании», которые заключали контракты на проведение всех церковных обрядов с целыми провинциями или группами прихожан, так что нуждающиеся всегда могли позвать к себе священника, обратившись в подобную компанию. Существует доказательство того, что такая странная компания действовала в Нормандии:

«Церковь была встревожена… Она опасалась – и не без оснований, – что эти незнакомцы развеют среди людей семена фальшивых доктрин… Парижский Церковный собор в 1212 году запретил незнакомцам проводить все церковные обряды – до тех пор, пока их права на это не подтвердит епископ провинции».

Конечно же, такого рода проповедование евангелий людьми, большая часть которых была неграмотной и не имела теологической подготовки, не могло долго оставаться незамеченным церковной цензурой. В 1179 году архиепископ Лиона запретил им проповедовать, а поскольку на его запрет не обратили внимания, он отлучил Валь до и некоторых его последователей от Церкви. Лишившись, таким образом, возможности слушать проповеди собственного епископа, вальденсы смело обратились к Латеранскому церковному собору. Александр II позволил им вернуться в лоно Церкви, однако настоял на том, чтобы для проведения собраний и служб они просили разрешения у местного епископа. Прошло еще пять лет, и после повторных жалоб архиепископа на их поведение они были окончательно отлучены от Церкви папой Люцием III на Церковном соборе в Вероне. Впрочем, уже в 1218 году своего рода Церковный собор вальденсов беспрепятственно прошел в Бергамо, что доказывает, что церковные власти смотрели на них сквозь пальцы.

Единственный пример весьма специфичного законодательства, направленного против вальденсов – это яростное заявление Педро II Арагонского в 1198 году. Он издал указ, по которому все вальденсы должны были уйти из страны; все еретики, обнаруженные в королевстве, подлежали немедленному сожжению на костре. Серьезность этого указа, карающего еретиков смертью, была беспрецедентной. Без сомнения, подобное наказание было названо лишь для устрашения. Король приказал изгнать еретиков и конфисковать их собственность, но те из них, кто ослушивался королевского указа, должны были быть подвергнуты наказанию, причем не как еретики – в вину им официально вменялось то, что они осмелились ослушаться указа самого короля. Впрочем, не все было так просто. Вскоре после этого легкомысленный правитель участвовал в битве против крестоносцев де Монфора на стороне еретиков. Должно быть, прав мистер Никерсон, предположивший, что, будь вальденсы единственными еретиками на поле боя, не было бы ни Альбигойского крестового похода, ни инквизиции.

Оторвавшись наконец от единой Церкви, вальденсы, как и всякая другая секта, стали ярыми антикатоликами. Начав с отстаивания права проповедника говорить с людьми на улицах, они перешли к отрицанию посвящения в духовный сан и стали утверждать, что каждый «добрый человек» имеет право выслушать другого и дать ему отпущение грехов. Они отрицали церковные обряды, а крещению, например, и вовсе придали иной смысл. Они отреклись от веры в чистилище, в чудеса, в молитвы святым, в посты и воздержание. Они считали, что в любом случае надо говорить только правду, и отрицали любые клятвы. В обществе, основанном на бесконечных клятвах верности – феодалам и Церкви, – такие вещи казались призывами к анархии. Вот что пишет об этом мистер Никерсон:

«Запретить даже «белую ложь» довольно безобидно, хотя в чрезвычайных обстоятельствах это принимает характер импоссибилизма и эксцентричности, чего Католическая церковь всегда избегала». [29]29
  Г. Никерсон. Инквизиция. – С. 43.


[Закрыть]

У нас немного информации об их религиозных церемониях. Но, судя по Бернару Гуи, их службы состояли, в основном, из чтения отрывков из Святого писания и других священных книг, из определенных обрядов, молитв Господу, которые они в конце нередко повторяли по восемьдесят и сто раз. [30]30
  Танон. История судов инквизиции во Франции. – С. 93.


[Закрыть]

Враги обвиняли вальденсов, как и большинство современных им еретических сект, в полной сексуальной распущенности. Однако к таким утверждениям не стоит относиться слишком серьезно. Поначалу может показаться, что их отличало чрезмерное благочестие и строгая приверженность к нищете и к правилам, которые они сами для себя установили. Инквизитор дошел до того, что сказал, будто их можно было отличить:

«…по их обычаям и речи, потому что они скромны и их легко менять. Они не гордятся своей одеждой, которую нельзя назвать ни богатой, ни оборванной. Они не занимаются торговлей, чтобы избежать лжи, клятв и обмана, а живут своим трудом, работая учителями и камнетесами. Они не накапливают богатства и довольствуются необходимым. Они сдержанны в еде мяса и питье. Они не ходят в таверны, на танцы или на ярмарки. Они не поддаются гневу. Они постоянно работают, учат и учатся сами и молятся, только немного. Их отличает сдержанная, правильная речь, они избегают непристойностей, ругательств, лжи и клятв». [31]31
  А. С. Турбервиль. Средневековая ересь и инквизиция. – С. 21.


[Закрыть]

Конечно же, было бы очень просто преувеличить контраст между простыми добродетелями новой еретической секты, с рвением выполняющей великую миссию реформы, и общей деградацией католицизма. Постоянная угроза понтификов указывает на широкое распространение симонии [32]32
  Симония – в Средние века в Западной Европе продажа и покупка церковных должностей или духовного сана. Продажа практиковалась папством, королями, крупными феодалами. – Примеч. переводчика.


[Закрыть]и на аморальность множества священнослужителей. Однако все же необходимо с опаской относиться к осуждению всех этих вещей враждебно настроенными критиками, среди которых можно назвать и реформатора Сен-Бернара. В святости Церкви было все еще много прекрасного, привнесенного в нее Сент-Норбертом, святым Фомой Кентерберийским, святым Франциском, святым Домиником, Сент-Ансельмом, святой Елизаветой Венгерской и Сен-Клером. В Церкви было еще много энергии, жажды деятельности, которая смогла породить цистерцианцев, premonstratensian canons, a также монахов-августинцев. Однако даже если это так, то в нижеприведенном предположении Турбервиля немало правды:

«Возможно, не будет преувеличением сказать, что явная опасность вальденсов лежит в их блистательной силе духа, что позволило им взять на себя апостольские функции, забыв о законной власти. [33]33
  А. С. Турбервиль. Средневековая ересь и инквизиция. – С. 22.


[Закрыть]

А вообще-то, самое интересное в вальденсах – это выяснить, отчего же они стали еретиками. Интересно заметить, что Пьер Вальдо со своей добровольной приверженностью к нищете и проповедованию на улицах с нетерпением ждал некоторых реформ от Францисканского и Доминиканского орденов; что за те четырнадцать лет, когда он со своими последователями не враждовал с Церковью, Папа благословил стремление вальденсов к нищете, благословил на Латеранском церковном соборе 1179 года, и что проповедовать по-своему им, видимо, позволял епископ. Но несмотря на это, через пять лет они были отлучены от Церкви; в 1198 году Педро Арагонский угрожал им смертной казнью; в 1212-м многие из них были сожжены в Страсбурге разъяренной толпой. Лионские Бедняки стали изгоями; Ассизские Бедняки и Сторожевые псы Господа стали наиболее могущественными реформаторскими силами христианства.

Мы полагаем, что основное различие между ними было в том, что святой Франциск знал, как надо повиноваться, а Вальдо – нет. Святой Франциск основал свой орден на тройственной клятве верности нищете, целомудренности и повиновении. Вальдо повиновение не признавал и, как и многие его последователи, утверждал, что им руководит сознание и что он предпочитает следовать за Господом, а не за человеком. Разумеется, в основе этой доктрины лежит отрицание католических традиций, самой идеи Святой Церкви как стражницы Веры, всему учению святых апостолов. Откуда, вопрошает Монета, получили свои ордена Лионские Бедняки? От самого Вальдо. А кто посвятил Вальдо в духовный сан? Никто. Вальдо «возвеличил себя до сана архиепископа, в результате чего стал Антихристом, выступавшим против Христа и его Церкви». [34]34
  А. С. Турбервиль. Средневековая ересь и инквизиция. – С. 19.


[Закрыть]Вальдо, писал другой летописец, Ричард Клюнийский, «очень гордился собой, но, будучи человеком малообразованным, решил взять на себя роль апостолов». [35]35
  Там же. С. 19. Также см. Г. О.Тэйлор. – Т. 1, с. 381, сноска.


[Закрыть]

Сила подобного обоснования может нравиться или не нравиться читателю. Впрочем, если он хочет понять вопрос средневековых ересей и действия тех, кто старался подавить их, то ему следует постараться понять, что в Средние века логика Монеты и Ричарда была абсолютно непостижимой. Признавая, что в Церкви было много злоупотреблений (нередко грубых), что может оправдать человека, недовольного злоупотреблениями самой системы? Вам не найти более яростного антиклерикала, чем Сен-Бернар, если только в это понятие не входит ничего, кроме осуждения церковных злоупотреблений. Сам Сен-Бернар относился к подобным вещам именно как к злоупотреблениям, марающим непорочность священников. Зато Вальдо вообще отрицал необходимость священников. Сен-Бернар был рефоматором, Вальдо – схизматиком.