Текст книги "История инквизиции"

Автор книги: А. Мейкок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Глава 4
Установление инквизиции

Святой Доминик и инквизиция

Здесь будет уместно рассмотреть свидетельство связи святого Доминика с инквизицией.

Это знаменитое пугало протестантов, «кровавый» Доминик, каким впервые он выведен на страницах Ллорента (писавшего почти через шестьсот лет после смерти святого), – обо всех этих прозвищах можно без особых раздумий забыть. Не таким изображали святого Доминика его современники, да и все серьезные историки давно перестали видеть его чудовищем. Не то чтобы святой Доминик был основателем инквизиции, хотя в некотором роде его можно назвать ее герольдом. Правда, известно, что однажды папа Сикст IV назвал его «первым инквизитором», однако это единственное замечание противоречит другим историческим свидетельствам, а потому едва ли можно счесть, что оно имеет историческую ценность. С таким же успехом можно было бы назвать Уайклифа первым протестантом или Икара – первым авиатором.

Что касается святого Доминика, то у нас есть два документа, написанных им самим. В первом он просит своего друга в Тулузе укрыть у себя некоего обращенного еретика, ожидающего прибытия кардинальского легата. Во втором – изложена формула примирения с Церковью некоего Понса Роджера, а также описана наложенная на него епитимья. К слову, подобным наказаниям средневековая Церковь имела обыкновение подвергать своих ослушавшихся детей. Провинившийся должен был: «навсегда воздержаться от употребления в пищу мяса, яиц, сыра и, вообще, от всей животной пищи. Исключения можно было делать только на Пасху, Троицу и Рождество… Трижды в год он должен устраивать себе великие посты, то есть не вкушать даже рыбу, если только его тело выдержит это, или если жара сильно не подействует на него… Три воскресенья подряд деревенский священник должен сечь его розгами по голой спине; ему следует носить выделяющуюся одежду, отмеченную крестами, что будет выдавать в нем бывшего еретика; он должен ежедневно ходить к мессе и, по возможности, семьдесят раз в день и двадцать за ночь читать «Отче наш»… Наконец, раз в месяц он должен показывать священнику пергамент, на котором все это написано». [74]74
  Никерсон. Инквизиция. – С. 197; Т. де Козон. «История инквизиции во Франции». – Т. 1, с. 420.


[Закрыть]

Также имел место случай, пересказанный Константином из Орвието и описанный через двадцать пять лет после смерти святого Доминика, а также (почти в тех же словах) Теодором из Апульдии, чья «История святого Доминика и Доминиканского ордена» была закончена около 1228 года. [75]75
  См. книгу лорда Эктона «История свободы и другие очерки», с. 554; Ж. Гуирар. Святой Доминик. – С. 40.


[Закрыть]Выходит, что известное число еретиков, дела которых были отданы на рассмотрение светским властям, были приговорены ими к сожжению, однако святой Доминик, попросил помиловать одного из них.

«А потом, с добротой в глазах повернувшись к еретику, он сказал: «Знаю, мой сын, что тебе нужно время, зато в конце концов ты станешь хорошим и святым».

Двадцатью годами позже этот человек, чье имя было Раймон Грос, попросил принять его в Доминиканский орден и умер в святости».

И, наконец, у нас есть свидетельство, записанное в сборнике судебных документов Бернаром из Ко, инквизитором Тулузским с 1244 по 1246 гоа. Речь идет о нескольких еретиках, которых допрашивал Бернар. Эти еретики были повторно привлечены к суду за ересь, а почти тридцать лет назад их примирил с Церковью не кто иной, как святой Доминик.

Все это замечательно суммировал Гуиро: «Сравнивая все эти документы с каноном Церковного собора в Вероне, обновленного в 1208 году Церковным собором Авиньона, по которому всех вероотступников, обвиненных в ереси епископами или их представителями, но которые упрямо продолжали придерживаться своих ошибочных взглядов, следовало передавать светским властям, можно прийти к выводу, что посредством передачи власти монахам-цистерцианцам, святой Доминик осуждалеретиков; сделав это, он медленно, но верно вел их к казни, если только, ведомый снисходительностью, он не вздумывал передать их в руки светских властей, бывших послушным орудием в руках Церкви. Без сомнения, он сам не произносил фатального приговора, однако во время судебного процесса он играл роль эксперта в ортодоксии или даже присяжного заседателя, который предлагал суду приговор «виновен» и который в то же время мог писать осужденному рекомендации по спасению». [76]76
  Ж. Гуиро. Святой Доминик. – С. 40.


[Закрыть]

С другой стороны, следует помнить, что святой Доминик не уезжал из Лангедока до 1217 года и что он почти двадцать лет работал в том районе. Теперь весь raison d'etre– смысл существования – Альбигойской войны свелся к тому, что в Лангедоке светская власть стала всего лишь «послушным инструментом» Церкви. Сам де Монфор и близко не подошел к истинному завоеванию страны; он навсегда остался врагом, командующим оккупационной армией. Все время пребывания святого Доминика в Лангедоке – принудительная акция, направленная против еретиков, была безнадежно перепутана с военными и политическими делами, и ее неудача была обусловлена не только отсутствием железной дисциплины в войсках. Изредка проводилось что-то вроде заседаний присяжных, кого-то осматривали, осуждали и так далее. И, несмотря на близкие и дружеские отношения с де Монфором, святой Доминик не скрывал, что его больше интересует проповедническая деятельность и организация нового Ордена, чем военная борьба. О нем столько написано людьми, которые выставляли его президентом железного трибунала, созданного им самим, который сотрудничал с армией крестоносцев и постоянно подбивал войска устраивать массовые кровопролития, что об этом стоит поговорить отдельно. У нас нет прямого свидетельства того, что святой Доминик хоть раз осудил еретика, зато мы знаем, что многих из них он вернул в лоно Церкви.

Таким образом, становится ясно, почему, если мы правильно понимаем этот термин, святой Доминик не был основателем инквизиции. Точнее, он не был основателем того трибунала, доминиканского и францисканского, которому папы поручили искоренить ересь. В конце концов попытка искоренить ересь – одна из наиболее явственных функций священничества и епископата, а, значит, можно сказать, что инквизиция зародилась еще в годы апостолов. Обратить еретика в истинную веру – значит, помочь ему спасти душу; как стражник веры, Церковь имела право определять, что такое ересь, и выявлять еретиков. Без учета этого не существует, да и не может существовать юрисдикция. Важнейшая черта развитой инквизиции – я говорю о монашеском трибунале, Святой палате, в пик ее развития – это полное сотрудничество духовных и светских властей, причем представители первых на допросах играли роль экспертов, а последние оставляли за собой исключительное право принуждения.

Таким образом, становится очевидным, что когда Церковный собор в Туре в 1163 году и Латеранский церковный собор в 1179 году призвали к сотрудничеству со светскими властями, когда Папа Люциус III официально признал епископальную (как отдельную от монашеской) инквизицию, антиеретическая машина теоретически была готова, хотя практически она оставалась безжизненной. И во времена Альбигойской войны, которая, так сказать, оживила лангедокские светские власти, и во времена развития первой монашеской инквизиции – целой серии официальных папских жестов, передающих суд и процедуру расследования только что образованным Доминиканскому и Францисканскому орденам, которые напрямую подчинялись епископату. Невозможно привязать основание инквизиции к какой-то определенной дате, однако насколько мы понимаем этот термин, Святая палата ничем не выделялась, даже в неярко выраженной форме, до тех пор, пока со смерти святого Доминика не прошло десять лет.

Возвращение римского права

Большой скачок вперед в XII веке сопровождался возрождением римского права.

Еще в 1040 году Ансельм Люкка возродил академический интерес к коду Юстиниана, так что к концу следующего века римское право формировало основу курса права в университете Болоньи. Множество детских глупостей Салической правды и разнообразных англо-саксонских компиляций постепенно вышли из употребления. Старинная варварская привычка решать споры испытанием огнем, водой, раскаленными докрасна плужными лемехами и тому подобными вещами была запрещена папскими законами. В отношении к ереси это явление представляет чрезвычайную важность, потому что это добродетельное возрождение римского права положило начало сложной законодательной системе, которая была принята во всех странах средневекового христианского мира.

Код Юстиниана содержал около шестидесяти актов, направленных против ереси. Он также признавал сжигание еретиков, что, таким образом, оправдывало периодические вспышки народного гнева, часто случавшиеся в XI и XII веках. [77]77
  По римскому праву, сжигание заживо применялось за отцеубийство, богохульство, поджог, разбой и измену. Первый эдикт против манихеев был издан языческим императором Диоклетианом.


[Закрыть]В 1209 году пантеизм некого Амори де Бейна, мастера искусств и лектора нескольких парижских школ, был осужден Церковным собором; множество его последователей, отказавшихся отречься от него, были переданы светскому суду Филиппа Августа. Короля в то время в городе не было. Вернувшись, он приказал отправить на костер десятерых зачинщиков, а остальные были приговорены к пожизненному заключению. Кости самого Амори были выкопаны из могилы и выброшены за пределы кладбища. Подобная акция еще не была узаконена, а потому должна была вызвать настороженность. Тем временем ненависть народа к ереси на севере оставалась такой же сильной, как и всегда; восемь катаров были сожжены людьми в Труа в 1200 году, один человек – в Невре в 1201 году, несколько – в Брезн-сюр-Весле в 1204 и еще один – в Труа в 1220 году.

Сейчас невозможно определить, в какой степени суверены Филиппа Августа и Педро Арагонского были подвержены влиянию ранних христианских императоров в отношении к еретикам. Знаменитый кодекс Грациана, составленный около 1140 года, предписывал только штраф и ссылку. В 1163 году Церковный собор Тура объявил, что все еретики будут отлучаться от Церкви и призвал светских принцев сажать их в тюрьму и конфисковывать их имущество. В 1179 году Латеранский церковный собор подтвердил эти меры, приравняв еретиков к бандитам и разбойникам, и объявил их врагами общества. В 1184 году Люциус III, возглавляя Церковный собор в Вероне, издал указ о том, чтобы все еретики отлучались от Церкви и передавались в руки светским властям, дабы те применяли к ним заслуженное наказание. [78]78
  «Animadversio débita» – традиционная, обычная фраза, используемая в связи с этим.


[Закрыть]Действуя совместно с Церковью, император Фридрих Барбаросса объявил их вне закона; еретики наказывались ссылкой, конфискацией имущества и потерей всех гражданских прав. Наконец, в письме к магистратам Витербо, написанном в 1199 году, Иннокентий III объявил, что еретикам запрещается держать любое общественное заведение, быть членами городского совета, представать перед судами в качестве свидетелей, составлять завещания и получать наследство. Латеранский церковный собор в 1215 году включил эти законы в каноны Церкви.

«Этот кодекс, – говорит Люшер, – кажущийся нам таким безжалостным, на самом деле в те времена был серьезным шагом к улучшению отношения к еретикам. Потому что некоторые его законы предотвращали вспышки народного гнева, из-за которых страдали не только признанные еретики, но также и подозреваемые в ереси». [79]79
  Е. Вакандард. Инквизиция. – С. 46.


[Закрыть]

До этого времени ни в одном из официальных документов – светских или церковных – не упоминается смертная казнь как наказание за ересь.

Развитие антиеретического законодательства

Пока Альбигойская война шла к своему безуспешному концу (о том, что он будет безуспешным, можно было, без сомнения, сказать после битвы при Мюре), во всей империи уверенно и неумолимо развивалось антиеретическое законодательство, чему способствовали объединенные усилия Фридриха II и римского папы Григория IX. В 1220 году император издал закон, который, в соответствии с постановлением Латеранского церковного собора приговаривал еретиков к ссылке, конфискации имущества и потере гражданства. Проводится важное сравнение ереси с государственной изменой – важное, потому что, по римскому праву государственная измена всегда каралась смертной казнью.

«Оскорбить Святое величество, – говорит император, – гораздо более худшее преступление, чем оскорбить величество императора». [80]80
  Это сравнение далеко не оригинально. В своем письме к магистратам Витербо, датированном 25 марта 1199 года, Иннокентий III заявил, что «светский закон карает государственных изменников конфискацией имущества и смертной казнью; лишь благодаря нашей доброте их детям сохраняется жизнь. Из этого следует, что мы тем более должны отлучать от Церкви и конфисковывать имущество тех, кто предал веру в Иисуса Христа. Потому что оскорбить Святое величество – это куда более страшный грех, чем оскорбить величество суверена».


[Закрыть]

Однако логического вывода он из этих слов не сделал.

В 1224 году явное несоответствие было уничтожено. Фридрих издал закон для Ломбардии, согласно которому еретиков, не в первый раз попавшихся за ересь, должны были сжигать на костре или – это было менее суровое наказание – вырывать им языки. Вакандард сомневается, применялся ли этот закон до 1230 года, когда Папа Григорий IX вписал его в папский регистр, что означало, что с того времени он должен был применяться в Вечном городе. С этого времени была выпущена целая серия папских и имперских постановлений, подкрепляющих избранную позицию. Избитая фраза, что провинившиеся во второй раз упрямые еретики, должны быть переданы в руки светским властям для получения надлежащего наказания – «animadversio débita» – по-прежнему была в ходу, однако стала иметь более широкий смысл. В феврале 1231 года в Риме было арестовано несколько еретиков-патариев. Тех, кто отказывался отречься, отправили на костер; остальные были направлены в Монте-Кассино для выполнения епитимьи.

С другой стороны, похоже, что еще в течение нескольких лет во многих итальянских городах ссылка и конфискация оставались самыми суровыми наказаниями. Еретиков не сжигали в Милане до 1233 года; когда это впервые произошло, летописец написал о совершенно новом виде казни. Над статуей магистрата Ордрадо ли Тредзенто, который возглавлял процедуру освидетельствования еретиков, были выгравированы следующие слова:

 
«Atria qui grandis solii regalia scandis
Presidis hie memores Oldradi semper honores
Civis Laudensis, fidei tutoris et ensis,
Qui solium struxir, catharos, ut debuit, uxit».
 

Эту надпись и сейчас можно прочитать на фасаде палаццо delia Ragione в Милане. Она в мгновение ока уносит нас назад, в эти неспокойные суровые дни XIII века, когда всему нашему европейскому порядку угрожал восточный яд манихейства. Этот «стражник и защитник веры» «исполнил свой долг и сжег катаров».

Император не долго думал, прежде чем применить свой закон в Ломбардии. В 1231 году, согласно закону «Inconsutilem tunicam», первой статье Сицилианского кодекса, заподозренные в ереси должны были предстать перед церковным трибуналом. Тех, кто отказывался отречься, должны были сжигать в присутствии людей – in conspectu populi. Шестью годами позже императорский эдикт, исходящий из Равенны, предписал приговаривать к смерти всех еретиков, не указывая, однако, вида смертной казни. И, наконец, в трех статьях, датированных 19 мая 1238 года, 25 июня 1238 года и 19 февраля 1239 года, император объявил, что Сицилианский кодекс и закон Равенны имеют силу во всех его владениях.

«Таким образом, – говорит Вакандард, – неясности пришел конец. Законным наказанием за ересь во всей империи стала смертная казнь путем сожжения на костре». [81]81
  Е. Вакандард. Инквизиция. – С. 81.


[Закрыть]

Фридрих II и еретики

Ничто так поразительно не иллюстрирует сущность средневековой ереси и вызванных ею социальных проблем, чем та невероятная мощь, которую Фридрих II направил на ее подавление. Абсолютно равнодушный к духовному благополучию Церкви, возмущающийся глупостью пап, христианский правитель только по названию, император взялся за систематическое и весьма серьезное уничтожение еретиков по всей империи. Леа думает, что его законодательство «показывает, что он попросту не мог противиться общественному давлению». [82]82
  Г. С. Леа. История средневековой инквизиции. – Т. 1, с. 325.


[Закрыть]

Нам трудно принять такое суждение. Чувствительность к мнению других людей далеко не была отличительной чертой императора. Он вообще был не из тех людей, кто счел бы нужным обратить внимание на чье-то мнение. Скорее всего, как и все разумные люди того времени, он понимал, что этот вопрос настолько же социальный и политический, как и религиозный. Иногда, это верно, он пытался использовать свою политику преследования как средство для того, чтобы попасть в милость Папе. Так, в 1233 году, как свидетельствуют документы, он хвастался перед Григорием IX тем, скольких еретиков отправил на тот свет, на что Папа холодно заметил, что это сообщение не производит на него особого впечатления: ему было известно, что Фридрих просто-напросто убил некоторых своих политических врагов, многие из которых вовсе не были еретиками.

Если бы дело заключалось лишь в актах насилия, периодически вспыхивающих то тут, то там, то мы могли бы принять суждение Леа. Однако этой же гипотезой невозможно объяснить уверенную, безжалостную кампанию Фридриха. Ведь в конце концов, он был первым из европейских монархов, кто придал смертной казни силу писанного закона. С чисто интеллектуальной точки зрения он был куда ближе еретикам-манихеям, чем ортодоксальному католичеству. Фридрих никогда и не думал скрывать своего презрения к папству, и те несколько практически случайных жестов, что он сделал в сторону понтификата, не были частью его политики. Напротив, он показал себя самым отъявленным и наиболее решительным врагом, какой только встречался папству на пути. Так почему же тогда Фридриху не пришло в голову объединиться с множеством еретиков, живших в его владениях, и не выступить вместе с ними против папства? А если ему уж так хотелось угодить общественному мнению, то почему же он не подверг репрессиям и евреев? Крестовый поход против неверных был бы не менее эффективным способом заслужить благоволение Папы, чем издание законов против катаров. Однако Фридрих защищал евреев, установил близкие дипломатические отношения с восточными правителями, чем вызывал на себя постоянные проклятия Рима, – и преследовал еретиков, чего до него не делал ни один суверен.

Без сомнения, Фридрих II был одной из самых заметных фигур средневековой истории. Итальянец по происхождению, а не немец, он был воспитан в почти исключительно мусульманском окружении на Сицилии. Все время своего правления он оставался, по сути, свободомыслящим мусульманином, изучающим арабский язык, чей жизненный уклад был полностью выдержан в мусульманском стиле. Его всегда окружали арабские советники, придворные, офицеры и министры. Фридрих одевался на восточный манер и имел два гарема – один в Италии, другой – на Сицилии, – управляемых евнухами. Он переписывался с учеными мужами-исламистами и много путешествовал по Ближнему Востоку. Фридрих собрал уникальную коллекцию арабских манускриптов, которую впоследствии подарил университету в Неаполе, основанному им же в 1224 году. На его погребальном одеянии были вышиты изречения на арабском языке. Таким был человек, создавший наиболее безжалостную систему подавления еретиков после правления Юстиниана. Может, средневековая ересь и была камнем преткновения для Церкви, однако это как раз меньше всего интересовало Фридриха. Зато он был государственным деятелем, который признавал, что ересь – это преступление, направленное против государства и общества.

Казнь в виде сожжения на костре уже была более или менее известна, хотя официально и не признана, во Франции и Германии; не знали ее в Англии. В 1212 году восемьдесят катаров были сожжены в Страсбурге. Филипп Август, как мы уже указывали, время от времени сжигал по несколько еретиков. В 1222 году студент из Оксфорда, проповедовавший иудаизм, был приговорен к сожжению на костре. Таким образом, Фридрих II попросту взял германский обычай и придал ему статус имперского закона. Что касается Франции, то там, как видим, тоже были определенные легальные санкции, записанные в «Institutiones»святого Людовика:

«Как только церковный суд устанавливает (после должного расследования), что подозреваемый является еретиком, он должен передать его в руки светских властей, а светские власти, в свою очередь, должны отправить его на костер».

Доминиканцы и францисканцы

Возникла явственная и острая необходимость в существовании некоторой организованной силы, которая сможет регулировать действие гигантской машины, заведенной светскими властями и направленной против еретиков. Для такого поколения с его удивительно логическим складом ума, с его глубоким почтением к только что открытому римскому праву было невыносимо, чтобы такое серьезное дело, как отношение к вере, рассматривалось второпях. Замена суда Линча регулярно действующим законодательством была большим плюсом, однако этого было недостаточно. И в этот критический момент взор папы пал на два недавно основанных ордена – доминиканцев и францисканцев.

«Основание этих орденов, – говорит Леа, – походит на вмешательство Провидения, которое хочет дать Церкви то, в чем она так остро нуждается. Как только стала явной необходимость в создании специальных и постоянных трибуналов, занятых исключительно предотвращением распространения грешной ереси, стало понятно, почему они должны быть абсолютно независимы от зависти и вражды местных властей, которые могли пристрастно относиться к виновности и которые, сочувствуя осужденному, могли потворствовать его бегству. Если, в дополнение к этой свободе от местных пристрастий, следователи и судьи были людьми, специально обученными выявлять и обращать еретиков; если они дали определенные клятвы, если они не могли получить от своей работы каких-то материальных благ и не поддавались соблазну удовольствий, то можно было не сомневаться в том, что их обязанности будут выполнены с величайшей точностью, что когда они будут защищать чистоту веры, в деле не будет места ненужной тирании, жестокости или преследованиям, продиктованных личными интересами или личной местью». [83]83
  Г. С. Леа. История средневековой инквизиции. – Т. 1, с. 318.


[Закрыть]

Несмотря на это, первые заметные, жесты Папы были весьма робкими. Леа с обычной задумчивостью говорит об этом и делает вывод, что в существовании монашеской инквизиции не было насущной необходимости, и она не была установленным орудием духовной дисциплины, по крайней мере, до середины века. Деликатный вопрос, касающийся отношений между епископами и путешествующими инквизиторами, постепенное смещение епископской инквизиции и ее замена – или, возможно, ее усиление появившейся монашеской инквизицией – все это возникало постепенно, без определенного разрыва с прошлым или каких-то необыкновенных новшеств. В 1231 году сенатор Рима ссылается на «Inquisitores ab ecclesia datos», а Фридрих II говорит в одном из своих законов от 1232 года о некоем «Inquisitores datos ab apostołka sede». В ноябре 1232 года монах-доминиканец Алберик путешествовал по Ломбардии в чине официального «Inquisitor hereticae pravitatis». В том же году Григорий IX отправил нескольких монахов-доминиканцев к Генриху I, герцогу Брабантскому. «Их деятельность будет направлена против немецких еретиков», – сказал он. И снова, в 1233 году Папа пишет епископам лангедокским, что «видя, как вы погружены в пучину дел, что под давлением срочных дел вы едва успеваете перевести дух, мы решили помочь вам нести ваш тяжкий груз, чтобы вам стало легче. А потому мы намерены послать к вам монахов-проповедников и приказываем вам почитать их, принять их с добротой и хорошо обращаться с ними, оказывать им уважение и помощь, а также давать им советы, чтобы они могли выполнить свою миссию».

Однако Папа был так озабочен тем, чтобы не проявлять поспешность, или, как предполагает Леа, так плохо представлял себе, как организовать постоянно действующий универсальный трибунал, что когда архиепископ Санский пожаловался на вторжение инквизиторов в его епархию, Григорий 4 февраля 1234 года отозвал их, лишив полномочий, однако предложил, чтобы архиепископ обратился за помощью к доминиканцам в будущем, если вдруг решит, что их опыт может оказаться ему полезным. [84]84
  «Помощники епископам, – говорит М. де Козон, – вот кем Папа Григорий IX считал доминиканцев». (Г. С. Леа. История средневековой инквизиции. – Т. 1, с. 451.)


[Закрыть]

Он также замечает – и это очень важно, что «следует быть очень осторожными, определяя, используется или нет термин «инквизиторы», который так часто встречается в средневековых документах, в отношении инквизиторских судей. Без необходимой осторожности можно найти гораздо больше инквизиторов, чем их было на самом деле. Термин «инквизиторы»… означает дознаватели, следователи, полицейские агенты… и, в весьма узком смысле, церковные судьи, делегированные самим Папой. Нужно очень критично относиться к тому, какое из этих определений подходит к каждому конкретному случаю».

И, наконец, мы не должны забывать о письме, написанном Григорием IX Конраду Марбургскому II октября 1231 года. Доминиканский священник, духовник святой Елизаветы Венгерской, этой нежной и любвеобильной принцессы, был очень важной персоной при дворе Тюрингии. Похоже, он был весьма уважаем Папой и занял в Германии позицию, сходную с теми, которые занимали Петер де Кастельно или Арно Амальрик в Лангедоке. Суровый, мрачный человек, фанатичный в своем усердии и благочестии, он был уполномочен папой Григорием IX на борьбу с еретиками в целом государстве. Потому что стал первым инквизитором Германии.

«Когда вы приезжаете в город, – писал Папа Римский, – созовите епископов, священнослужителей и народ и проведите мессу; потом выберите надежных людей с хорошей репутацией, которые помогут вам выявить еретиков и привести подозреваемых в ереси к вашему трибуналу. Все, кого после дознания сочтут виновными или подозреваемыми в ереси, должны пообещать, что будут полностью повиноваться приказаниям Церкви. Ели же они откажутся, вам следует обращаться с ними в соответствии с теми положениями, которые мы разработали».

Здесь, во всяком случае, мы видим различимые черты обычной инквизиторской процедуры – «время милости», разоблачение подозреваемых, суд, наложение епитимьи на кающихся еретиков и передача в руки светского правосудия тех, кто не желает отрекаться от своих ошибок. Прежде чем перейти к детальному рассмотрению этих черт, будет удобно назвать один-два общих пункта, имеющих отношение к инквизиции, не забывая об истинной цели этой работы и избегая искажений, которые очень легко допускают авторы, отступающие от главной темы.