Текст книги "Муля, не нервируй… (СИ)"

Автор книги: А. Фонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Глава 21

– Чего тебе, Муля? – чуть недовольно спросила Белла. Она была раздосадована, что её оторвали от такого занимательного представления, – вот зачем ты меня позвал? Я уже побеждать начала.

«Вот потому и позвал», – подумал я. Но вслух ведь этого не скажешь. Обидится.

Вслух я сказал совершенно другое:

– Белла, я вам хочу долг отдать, – я полез в кошелёк и вытащил оттуда тридцать копеек. – Спасибо. Выручили.

– И из-за этого ты меня позвал? – медленно начала багроветь Белла, но деньги в карман сунула.

– Нет, конечно, – покачал головой я, – Это просто заодно. Прелюдия.

– А зачем тогда? – в глазах Беллы промелькнуло любопытство.

– Хотел совета спросить, – доверительным голосом сказал я (в случае с Беллой также нужно было сперва применить «нога в двери»), – только совет конфиденциальный.

– Говори! – глаза Беллы зажглись предвкушением.

– Понимаете, Белла, моя мать сейчас ушла от моего отца жить к другому моему отцу, – начал объяснять непростую семейную ситуацию я.

– Погоди, Муля, – изумлённо нахмурилась Белла, – у тебя что, два отца получается, что ли? Так же не бывает.

– Ага, – со вздохом кивнул я и развёл руками, – так вышло.

И вкратце рассказал свою непростую семейную ситуацию (без лишних подробностей, конечно же).

– Как в кино прямо, – мечтательно вздохнула Белла и глаза её затуманились.

– Угу, – буркнул я.

– В общем так, Муля, – взяла быка за рога Белла. – Если бы всё наоборот было, я имею в виду, если бы твой отец ушел к другой женщине, то всё было бы гораздо хуже. В материальном плане. Там и цветы пришлось бы покупать, и подарок. А в твоей ситуации достаточно ограничиться пирогом к чаю, к примеру. Или фруктами. Но только фрукты должны быть хорошими.

– Да где я им фрукты в марте возьму? – возмутился я, – разве что банку с квашенной капустой из кухни прихвачу. Да и то, если Герасим её ещё не прикончил.

– Всё тебе шуточки, Муля, – поджала губы Белла. – А я же серьёзно говорю.

– Тогда дайте совет, где этот пирог взять? Сам я, естественно, печь не умею. И учиться не буду.

Белла крепко задумалась. Работа мысли отражалась у неё на лице. Наконец, она просияла и сообщила:

– Я через час буду идти в свой ресторан. Заодно зайду к одной старой знакомой. Она продавцом в кулинарии работает. Знаешь кулинарию «Волна»?

«Волну» я знал, поэтому кивнул утвердительно.

– Ну так вот, попрошу её оставить тебе торт. Им иногда торты привозят, обычно пять-десять штук. Так там сразу между своими разбирают. Вот она пусть тебе и оставит.

– Спасибо, – от души поблагодарил её я.

– Да ладно тебе, – хихикнув, отмахнулась Белла, – не чужие же люди. Помогать должны друг другу. Иначе кто тогда, если не мы?

Белла даже не знала, насколько она в эту минуту близка к истине. Действительно, а если не мы, то тогда кто?

Ужин был назначен к семи. Я еле-еле успел. После работы пока зашел в кулинарию, пока отстоял длиннющую очередь. Измученные дневной сменой у станков работницы покупали полуфабрикаты: котлеты, биточки, голубцы и блинчики. Ассортимент выпечки радовал не очень: кроме звёздочек с повидлом и сахарных булок, больше ничего и не было. Но народ не роптал и охотно раскупал булки и звёздочки.

Когда подошла моя очередь, я понизил голос и многозначительно сказал:

– Я от Беллы Герасимовой.

Продавщица недоверчиво смерила меня взглядом и вдруг ка-а-ак рявкнула:

– Бубнов⁈

Я вздрогнул, но кивнул.

– Жди, – велела она и надолго скрылась в подсобке.

Прошло уже пару минут, очередь начала волноваться. У всех же дома ждут голодные домочадцы, а тут такое. На меня косились недобро, но пока молча. Пока ещё молча.

А потом, как и обещала Белла, мне вынесли торт. О! Что это был за торт! Огромный, квадратный, пропитанный чем-то невыносимо-пахучим, обильно украшенный воздушными розочками, он источал умопомрачительный запах и был прекрасен на вид.

В очереди прошелестел завистливо-восторженный вздох.

– Вот, – она ловко уложила этот прекрасный торт в коробку и поставила передо мной. – С вас, гражданин, восемь рублей двадцать пять копеек.

Это было, конечно, дорого, но оно того стоило.

Пока я расплачивался, тётка сзади, нетерпеливо толкая меня в спину, сказала:

– И мне такой же!

– Нету больше, – равнодушно ответила продавщица.

– Как это нету? – задохнулась от возмущения тётка, – как это нету⁈ Почему это ему есть, а мне – нету?

– Да, а почему это только ему⁈ – завизжала далеко сзади толстая женщина с двумя авоськами. – У меня семеро детей, оставляйте мне!

– Режьте кусками на всех! Поровну! – заверещала ещё какая-то тётка, – я инвалид! Мне по советскому закону положено. Нету нигде таких законов, чтобы инвалидам торт не давали!

Я растерянно взглянул на продавщицу. Та была столь необъятных размеров, что могла раскидать эту очередь на раз.

– Нету! – рявкнула она, – завтра будут.

– А мне сегодня надо! Торта давай! – орала очередь, когда я, прихватив злополучный торт, сделал ноги.

Повезло, что основную массу очереди составляли женщины. Хоть не побили.

Зато теперь у меня был подарок. Да не просто подарок, а дефицитный, шикарный торт.

И я, не заходя домой, сразу же направился к Адияковым.

Дом, в котором проживал Мулин биологический отец, находился всего через две улицы от дома Модеста Фёдоровича. А что, очень даже удобно.

Конечно, номенклатурному великолепию Бубновского дома он значительно уступал, но тем не менее тоже был вполне хорош. Да же на мой взыскательный вкус.

Я поднялся по лестнице на третий этаж и позвонил в дверь.

– Мулечка! – на пороге показалась Мулина мать и, радостно взвизгнув, бросилась меня обнимать.

От неожиданности, я чуть торт не выронил.

– Осторожнее, – предупредил я.

– А что это у тебя? – Наденька схватила коробку и заглянула внутрь, – О-о-о! Тортик! Какая прелесть!

Она унеслась внутрь квартиры, крича по дороге:

– Паша! Паша! А у нас тортик с розочками! Муля принёс!

Я помялся чуть на пороге, но, видя, что меня никто не приглашает, вошел сам.

Навстречу мне из комнаты как раз вышел невысокий коренастый мужчина, с квадратными плечами и твёрдым подбородком. Хоть он и был в парадном костюме, но всё равно тоже был похож на хомяка, только старого. В общем, вылитый Муля, только в более зрелом возрасте.

– Иммануил, здравствуй, – сдержанно поприветствовал меня Павел Григорьевич Адияков, а это был именно он.

– Здравствуй, отец, – сказал я и протянул руку для пожатия.

От моих слов Павел Григорьевич порозовел, но на его лице не дрогнул ни один мускул (только зрачки расширились от удовольствия при слове «отец»), затем он сухо кивнул и пожал мне руку. Рукопожатие у него оказалось неожиданно крепким.

– Проголодался? – участливо спросил он меня, но тон был всё равно сдержанный.

Я кивнул, но не успел вымолвить ни слова, как в коридор опять вихрем вылетела Наденька.

Была она сегодня в кружевном светлом платье. Как сказал поэт, «вся такая воздушная…». И вот этот кружевной воздушный вихрь вылетел в коридор и завертелось:

– Ох, а вы уже помирились! – увидев, что мы спокойно разговариваем, обрадованно запричитала Наденька, – тогда, Муля, иди мой руки и давай к столу! У нас сегодня рагу из кролика. Фрося делала.

Я насторожился: Фрося? Хм… любопытненько. Там – Дуся, тут – Фрося. А неплохо Мулины родственники пристроились в советской стране. Пора бы и мне брать пример со старшего поколения…

Комната, где был накрыт стол, выполняла две функции – столовой и «залы» для гостей. Стол был раскладной, как я понял, и, хотя он значительно уступал тому столу из морёного дуба, что был у Модеста Фёдоровича, зато он был покрыт дорогущей, даже на вид, скатертью с обильной вышивкой и белопенными кружевами. Посуда тоже была воздушно-фарфоровой.

Неплохо так.

Здесь сценарий семейного застолья повторился. Как и в доме Мулиного отчима, мы сперва конфузились, смущались, больше налегали на еду (которая, к слову, была отнюдь не хуже, чем в доме у Модеста Фёдоровича), а обстановку пыталась разрядить Наденька. Точнее она не то, чтоб пыталась, скорее для неё это был естественный процесс. Она ела и болтала обо всякой чепухе, создавая звуковой фон.

В общем, на картинке «найди десять отличий» здесь бы всё отличалось только тем, что там была Дуся, а тут – Фрося, там был Модест Фёдорович, а тут – Павел Григорьевич. Ну и фикус там был значительно повыше. Зато китайская роза здесь уже цвела.

После ужина Надежда Петровна деликатно оставила нас наедине, мол, ей срочно понадобилось помочь Фросе на кухне. Вышла, ещё и дверь прикрыла.

Насколько я понял, кабинета у Павла Григорьевича не было. Да и комнат явно было поменьше.

– По рюмочке? – предложил Мулин отец.

– Если по одной только, – согласился я, – завтра на работу.

Он достал из серванта бутылку, запечатанную самодельной пробкой.

– Наливочка из терновника, – похвастался он, – ты только понюхай, какой аромат! Это же амброзия! Напиток богов! Мне несколько таких бутылок каждый год из Мелитополя передают, у меня там одноклассник агрономом работает.

Я принюхался к содержимому чернильного цвета. Пахло действительно изумительно.

– Ну… за возвращение блудного сына! – неуклюже пошутил Павел Григорьевич, смутился от собственной шутки и торопливо опрокинул в себя содержимое рюмочки.

Я посчитал, что раз наливка – значит, это дамский напиток. Но, чтобы отзеркалить поведение отца (а на первых минутах общения это всегда очень важно), я тоже точно таким же жестом опрокинул в себя рюмочку.

Мамадарагая!

Я чуть не задохнулся… конечно же от восторга. Там было, наверное, градусов девяносто, не меньше. Аж слёзы из глаз брызнули.

Павел Григорьевич снисходительно хохотнул и протянул мне кусочек хлеба с сыром (Надежда Петровна предусмотрительно со стола кое-что не убрала).

Пока я закусывал и пытался отдышаться, он продолжил:

– Муля, скажу честно. Я рад, что ты принял меня, как отца. Знаю, что это было непросто. Потому и оценил. Понимаешь, в том, что произошло, моей вины нету. Я даже не знал, что Надюша ждёт тебя. Иначе я бы никогда не уехал.

Меня чуть развезло и обсуждать нюансы поведения Мулиной матери было банально лень. Поэтому я сказал, для поддержания разговора:

– Ты в Иркутске всё это время жил?

– Сначала в Иркутске, и в Усолье-Сибирском, это рядышком городок. Потом на войне был. Потом уже обратно в Иркутск возвращаться не захотелось, и я подался в Якутию.

– А что ты там делал?

– Пушниной занимался, – вздохнул Павел Григорьевич, – хорошее дело, скажу тебе. Хлебное.

– А сейчас что думаешь? – перевёл разговор на нужную тему я.

– Надюша вряд ли поедет в Якутию, да и не выдержит она там, сам понимаешь. Она же у нас натура нежная, а там перепады от +50 до −50.

Он вздохнул. Видимо, скучал за своим Якутском. Но да, ветреная Наденька в Якутск категорически не поедет, там ведь нету таких магазинов и театров.

– Ещё по одной? – предложил отец.

Я отрицательно покачал головой. И так уже многовато.

А Павел Григорьевич тем временем продолжил своей монолог:

– Вот зачем тебе, Муля, работа в этом комитете? Сидишь там, как крыса канцелярская, от звонка до звонка. Даже по рюмочке позволить нельзя.

Я посмотрел на Павла Григорьевича. Видимо, не только меня от этой «наливочки» развезло.

– И я тут подумал. Муля, – продолжил он, – других детей у меня нету. Только ты один единственный и есть. И именно ты должен продолжит моё дело…

– Торговать пушниной в Якутске? – стараясь говорить ровно и не язвить, спросил я.

– Не только пушниной. Ещё рыбой, икрой… – от описания своей торговли лицо Павла Григорьевича аж порозовело от удовольствия.

– Я подумаю, – дипломатично ответил я, не желая ссориться в первый день. – Это серьёзный шаг и нужно всё хорошо обдумать.

– Да что тут думать, что думать! – загорячился Павел Григорьевич, невольно повысив голос.

– Что тут у вас, мальчики? – в комнату моментально заглянула Наденька. Вроде задала простой вопрос кокетливым тоном, но в глазах сквозило нешуточное беспокойство.

– Да вот, вербую сына. Хочу пристроить к семейному делу, – пожаловался Павел Григорьевич.

– Ну, что ты Муля, – попеняла мне по-матерински Наденька, – отец плохого не посоветует. Так что даже не думай. Сразу соглашайся.

– Ладно, – кивнул я с подчёркнуто покорным видом, – раз ты так считаешь, мама, то я согласен. И поеду в Якутск.

– Что-о-о-о-о? – Наденька схватилась за сердце, – как ещё Якутск? Зачем Якутск?

– Пушниной буду торговать, – наябедничал я, – и икрой.

Глаза Наденьки заметали молнии.

Кажется, кто-то серьёзно влип. И Наденька сейчас разделает кое-кого под орех.

На Павла Григорьевича было жалко смотреть.

Но я совершенно не жалел, что «проболтался» Наденьке. Нет-нет, я отнюдь не маменькин сыночек. Но отношения у нас с биологическим отцом Мули сейчас только-только формируются, при этом определяются личные границы. А он уже начал на меня давить и продавливать свои хотелки. Поэтому я и спровоцировал этот маленький инцидент. А ночью они с Наденькой стопроцентно помирятся. Но после этого Павел Григорьевич больше не будет пытаться мной манипулировать.

Они ещё переругивались, а я взглянул на часы – поздно уже.

– Ладно, родители, – сказал я, – мне пора идти. Поздно уже. А завтра на работу.

– Так может переночуешь у нас? – захлопотала моментально Наденька, бросив выносить мозг Павлу Григорьевичу. – Фрося тебе прямо здесь, на диване, постелет.

– Нет, мама, мне надо домой идти.

В общем, когда я вырвался, прошло ещё добрых полчаса.

К Модесту Фёдоровичу идти было поздно. А не идти – тоже нехорошо. Я же пообещал.

Пришлось идти.

К моему облегчению в доме Мулиного отчима ещё не спали. Дуся возилась с тестом. А Модест Фёдорович читал (хотя я подозреваю, что они ждали меня).

– Я на минуточку, – сказал я, переступив порог дома.

– Мулечка! – обрадовалась Дуся, – сейчас ужинать будешь. Модест Фёдорович уже поужинал. Но, может, хоть стаканчик кефирчика за компанию и выпьет? Да, Модест Фёдорович?

– Мы лучше с Мулей коньяка выпьем, – крякнул Модест Фёдорович, – Мне сегодня отличную бутылку коньяка семилетней выдержки один аспирант подарил. Я у него оппонентом диссертации буду. Так он наперёд готовится.

Он довольно хохотнул, а я ответил:

– Завтра на работу рано. Может, обойдёмся сегодня кефирчиком?

– Я сейчас ужин принесу! Погодите с коньяком! – крикнула Дуся и устремилась на кухню.

– Дуся! Остановись! – я погнался за ней. – Не надо ужин. Не хлопочи!

– Почему это не надо? – удивилась и всполошилась Дуся.

– Я ужинал… в том доме, – сказал я.

После моих слов лицо Дуси передёрнулось:

– Да какой там ужин, Муля! Так, смех один! Издевательство над желудком! У них же Фроська работает. А она рукожопая! Ой, простите Модест Фёдорович, – смутилась Дуся и торопливо поправилась, – я имела в виду жопорукая.

Я не удержался и хрюкнул. Модест Фёдорович и себе расхохотался.

– Ну, а чего вы смеётесь⁈ – Дуся виртуозно переходила от экспрессии до меланхолии и обратно, – разве умеет Фроська правильно борщ сделать? А рагу⁈

– Сегодня как раз было рагу, – подлил масла в огонь я.

– Небось ерунда получилась? – ревниво спросила Дуся.

– Да нет. Было вкусно, – ответил я.

– Ой, насмешил, Муленька! Ой, не могу! Насмешил! – теперь уже захохотала Дуся. – разве же это рагу? Вот я могу рагу делать! Всем рагу – рагу!

Она с триумфом посмотрела на меня и выпалила:

– Вот приходи завтра на ужин, Муля, и я тебе такое рагу сделаю, что твоя Фроська своё рагу может выбросить в унитаз! – выпалив эту тираду, Дуся походкой Наполеона, только что завоевавшего Австрию, Германию и Польшу и Испанию сразу, вышла на кухню.

А Модест Фёдорович повернулся ко мне:

– Как всё прошло, Муля?

– Всё хорошо, – коротко сказал я, – только, кажется, я рассорил Павла Григорьевича с мамой.

– Да ты что⁈ – аж подпрыгнул Модест Фёдорович. – А почему?

– Павел Григорьевич хотел приобщить меня к семейному делу. А мама была категорически против, чтобы я ехал в Якутск торговать пушниной.

И первый раз я увидел, как моментально багровеет лицо Модеста Фёдоровича.

Пока он переваривал эту информацию, я, кажется, понял, что показалось мне странным в разговоре с Мулиным биологическим отцом.

Глава 22

Домой я вернулся в чёртов голос. До полуночи оставались считанные минуты. А в коммуналке, кажется, жизнь бурлила круглосуточно, и никто спать даже и не собирался.

На кухне, как всегда, что-то происходило и оттуда доносились злые крики и шум.

По обыкновению, я сначала зашел в свою комнату. Поставил в холодильник кастрюльки, любовно подсунутые мне заботливой Дусей. Аккуратно развесил выстиранный и отглаженный костюм в шкаф (спасибо Дусе, от такой проблемы избавила. Надо хоть завтра не забыть зайти в какой-то магазин и присмотреть ей подарок).

Тем временем на кухне что-то грохнуло. Или кто-то грохнулся. Раздался истошный крик. Который подхватили другие голоса.

Поэтому я не выдержал и, бросив гуталинить обувь на завтра, выскочил из комнаты.

На кухне, как обычно, активно ругались.

Когда я вошел, там было жарко: Зайка вцепилась в волосы Музы, а Белла и Полина Харитоновна пытались её оттащить. Муза орала и вырывалась, но волосы у неё были густыми и длинными, поэтому Зайка ухватилась намертво, словно клещ, и удерживала её крепко.

– Пусти! – шипела Муза. – Больно же!

– Отстань от неё, ненормальная, – тянула за руки Зайку Белла.

– Не трогай Музу! – вторила ей Полина Харитоновна, пытаясь разжать зайкины пальцы.

– Всё! Ты доигралась! Хватит с меня! – верещала Зайка и не желала отцепляться от волос Музы.

Бабский кухонный армагеддон, в общем.

К сожалению, других представителей мужского пола на кухне я не заметил (либо трусливо отсиживаются по комнатам в надежде лишний раз не попасться под горячую руку, либо же их забыли пригласить на это мероприятие).

Поэтому я воспользовался дарованным мне природой правом сильного пола и громогласно рявкнул:

– Стоять! Тихо!

Бабы от неожиданности дружно умолкли, более того, Зайка разжала пальцы и выпустила, наконец, Музу.

– Что здесь происходит? – прорычал я суровым тоном (в таких случаях нужно демонстрировать максимальную агрессивность, не давать никому из баб рулить, и не вестись на их провокации в виде жалоб и слёз. Иначе тогда ничего не получится и представление затянется надолго).

– Да вот…!

– А она…!

– Ты сама…! – вразнобой заголосили бабоньки, явно намереваясь возобновить разборку.

– Молчать! – ещё более сердито рявкнул я.

Бабы умолкли и воззрились на меня.

– Говорите, Полина Харитоновна, – я посчитал, что она лицо, наименее заинтересованное, да ещё и уедет не сегодня-завтра. Так что её точка зрения будет наиболее объективна.

– Она первая… – попыталась влезть Зайка, но я не дал:

– Молчать! Тебе слово не давали! Когда спрошу – будешь говорить. А сейчас нишкни!

Зайка обиженно надулась и зло поджала губы.

А Полина Харитоновна с важным видом начала обстоятельно рассказывать.

В общем, дело было проще пареной репы. Зайка вернулась из магазина и обнаружила, что Муза ест их хлеб. Возмущённая таким фактом хищения в особо крупных размерах (по утверждению Зайки Муза съела аж два куска хлеба), Зайка сделала ей замечание и велела уворованные продукты компенсировать.

Муза же, которая по обыкновению безропотно выполняла все приказы Зайки, вдруг взбрыкнула и вместо того, чтобы, как обычно, каяться и просить прощения, наговорила Зайке кучу обидных и несправедливых слов. Дело усугублялось тем, что Софрона в этот момент дома не было.

– То есть ты, Зоя, из-за двух кусков хлеба Музу прилюдно за волосы таскаешь? – подытожил экспрессивный монолог Полины Харитоновны я.

Зайка вспыхнула и ответила независимым голосом:

– Не твоё собачье дело, что у нас в семье происходит.

Этого я уже стерпеть не мог.

Ледяным тоном я отчеканил:

– Во-первых, прекращай мне хамить. Я тебе не Муза и терпеть твоё скотство не буду. Сейчас же позову участкового, составим акт, вон у Музы кровоподтёк над бровью как раз есть, и ты вылетишь отсюда как пробка. А Софрон тебя уже через два часа забудет. Баб в Москве много, выбирай, не хочу – на любой вкус и помоложе.

Зайка вспыхнула и дерзко ответила:

– Ничего ты не докажешь!

– А у меня свидетели есть, – я указал на Беллу и Полину Харитоновну.

Они кивнули: Белла со злорадством, Полина Харитоновна просто кивнула, чтобы угодить мне.

– Тебя Софрон убьёт! – фыркнула Зайка.

– Возможно, – не стал спорить я, – убьёт и сядет. Выйдет через пятнадцать лет, так как он – рецидивист. С потерянным здоровьем, старым и больным. И то, если выйдет. А тебе сколько лет тогда будет, а, Зайка? Стоит это двух кусков хлеба?

Зайка вспыхнула и не нашлась, что сказать. А я повернулся к Музе:

– Теперь вы рассказывайте.

Муза потупилась, уши её стали красными.

– Она правду говорит, – еле слышно прошелестела она, – я взяла у них хлеб. Без спросу.

– То есть, за два куска хлеба у нас теперь вот такая экзекуция, да? А за три? Руки отрубать, как в древнем мире? А если буханку? За буханку сразу казнить, наверное? Или как? – я окончательно завёлся и меня понесло, – Софрон в комнате Музы сколько времени уже живёт?

Я повернулся к Белле и адресовал вопрос ей.

– Ну, он не всё время у неё живёт, – призадумалась та, явно обрадованная, что и до неё дошла очередь, – но суммарно, если прикинуть, то уже года два с половиной где-то живёт. А может и все три даже.

– Вот! – поднял вверх указательный палец я, – Софрон живёт в комнате Музы. Бесплатно, между прочим. А Зоя сколько живёт?

– Года полтора уже! – наябедничала Белла. – Или год? Примерно год.

– А они приписаны? – спросил я.

– Софрон приписан, – несмело пискнула Муза.

– А Зоя?

– Потому что эта корова меня не приписывает! – взорвалась Зайка.

– Заткнись, – оборвал её я, – тебе слова не давали.

И продолжил говорить. Все слушали меня с раскрытыми ртами:

– Получается, что в комнате Музы проживают посторонние лица на бесплатной основе. Брата Муза прописала. А его сожительницу – нет…

– Я не сожительница, я жена! – взвизгнула Зайка.

А бабы хором ей рявкнули:

– Цыц!

И я продолжил:

– И эта сожительница проживает незаконно и бесплатно. И вместо того, чтобы быть тише воды, ниже травы и дружить с Музой, мол, спасибо, пустила, эта сожительница устраивает безобразные драки за кусок хлеба. Отсюда у меня последний вопрос: а этот кусок хлеба куплен не на зарплату ли Музы?

– Или на её пенсию, – подсказала Белла злорадным голосом.

– Это не ваше собачье дело! – заверещала Зайка, видя, что ситуация складывается явно не в её пользу. – Я всё Софрону скажу!

С этими словами она выскочила из кухни. Хлопнула дверь в комнату.

– Дела, – протянула Полина Харитоновна, – но надо идти спать. Мне на вокзал рано вставать.

– Спокойной ночи, – пожелала всем Белла.

Дамы разошлись, и мы остались на кухне вдвоём с Музой.

– Муза, нам надо поговорить, – устало сказал я. И посмотрел на неё красноречивым взглядом. – Давайте только у меня в комнате. Без лишних ушей чтобы.

По выражению лица Музы было видно, что она явно не обрадовалась моему предложению. Но спорить не стала и покорно пошла вслед за мной.

В комнате я предложил:

– У меня есть вареники с капустой и картошкой, Дуся передала, будете?

– Нет. Нет! – аж испугалась Муза и для аргументации замахала руками. – Я не голодна, вы что!

– Угу, поэтому ограбили бедную Зайку аж на два куска хлеба, – покачал головой я.

Муза покраснела, а я жестко сказал:

– Муза, почему вы им позволяете так вести себя с вами?

Она потупилась и не ответила.

– Вы же голодаете, терпите все эти издевательства. А теперь вот и до рукоприкладства уже дошло!

– Это наши семейные дела, – прошелестела Муза бескровными губами.

– Нет, Музща, пока вы дулись друг на друга в комнате, и никто этого не знал – это было ваше семейное дело. А когда Зайка принялась вас избивать на глазах у соседей, то это уже, извините, наше общее дело.

– Она не избивала, – прошептала Муза.

– Да? – удивился я, – а что это было?

Муза не ответила и отвернула голову в сторону ковра.

– Нет, Муза, – продолжал настаивать я, – это было именно рукоприкладство. Я вошел на кухню и всё видел собственными глазами.

– Две женщины потаскали немного друг друга за волосы, тоже мне рукоприкладство, – недовольно фыркнула Муза.

– Нет, неправда, – опять не согласился я, – таскала только она вас. Вы даже отбиваться не могли. Если бы не Белла с Полиной Харитоновной, она бы вас и прибить могла.

– Но раньше не прибила, – вырвалось у Музы, и она осеклась и испуганно посмотрела на меня. Теперь она была красная вся, не только уши.

– То есть она избивала вас и раньше? – мой голос стал жёстким.

Муза сжала кулаки и на глазах выступили слёзы:

– Н-нет!

– Муза, почему вы терпите всё это? – немного изменил направление разговора я, – хотите, я вышвырну их обоих из вашей комнаты и из вашей жизни навсегда?

– Нет, нет! Муля, вы что! – Муза перепугалась, подбородок её затрясся, и на неё аж жалко было смотреть, – не лезьте в наши дела! Пожалуйста! Вы не понимаете! Вы всё испортите!

– Что я не понимаю? – сердито спросил я, – тогда объясните мне, чтобы я понял.

– Понимаете, – Муза всхлипнула, – Софрон, он всегда был таким мнительным мальчиком, с нежной душой. Он попал в плохую компанию, потому что был доверчивым. И пошел по кривой дорожке. Но поверьте, он очень талантливый. Очень! Просто так у него в жизни получилось. И поймите, Муля, только то, что он рядом со мной… То, что я рядом, помогает удерживать его, чтобы он не наделал глупостей!

Одинокая слезинка таки скатилась у неё по щеке.

– Муза, – сказал я, – теоретически ваши чувства, как старшей сестры, я понимаю. Но Софрон уже давно не тот маленький талантливый мальчик. Сейчас он – матёрый рецидивист. Он опасен для общества. А его эта подруга рано или поздно убьет вас. Или, что ещё хуже, пришибёт и сделает инвалидом. И тогда вас отправят в спецлечебницу доживать, а они прекрасно устроятся вдвоём в вашей комнате. Вы разве не понимаете, что они выживают вас из жилплощади?

Муза вытерла слезу кулачком и упрямо сжала губы. Она никак не хотела признать очевидное.

– Муза, позвольте, я помогу вам, – тихо попросил я. – Сами вы уже с этой ситуацией не справитесь. Ну, хотите, я поговорю с Софроном, припугну его?

– Муля, я, конечно, очень вам благодарна за профсоюзный талоны, но не лезьте в мои дела! – отрезала Муза и выскочила из моей комнаты, хлопнув дверью.

А я остался сидеть за столом рассматривая сжатые от бессильной злости кулаки.

Ну вот что ты будешь с ней делать⁈

Не успели шаги Музы утихнуть по коридору, как в дверь поскреблись.

– Открыто! – сказал я.

– Ещё не спишь? – в комнату заглянула Белла.

– Заходите, – кивнул я и сказал, – мне Дуся подсунула полную кастрюлю вареников с картошкой и капустой. Будете?

– Я бы и не прочь, – печально усмехнулась Белла, – но после семи стараюсь не есть. И так жопа как на дрожжах растёт. А в моей работе нужно за собой следить.

– Жаль, – вздохнул я, – тогда приходите на завтрак.

– А вот на завтрак приду с удовольствием, – весело пообещала Белла. – Если ты угощаешь варениками, то я сварю нам на завтрак кофе.

– Прекрасно, – заулыбался я.

– А Муза что говорит? – кивнула на дверь Белла, – я видела, как она от тебя выходила.

– Как обычно, – вздохнул я. – Надо терпеть, братик хороший, он сейчас такой, а потом оттает, одумается и снова станет таким же хорошим братиком, как и был в детстве.

Я покачал головой и развёл руками.

– Мда, – подвела неутешительный итог Белла и спросила, – ну, а ты что?

И тут совершенно внезапно мне в голову пришла замечательная идея, как «одним махом семерых убивахом», и я сказал:

– А у меня теперь вся надежда только на вас, Белла. Точнее на ваш опыт и женскую проницательность.

– В чём? – удивилась Белла, но глаза её зажглись предвкушением.

Я вычислил всё правильно – Белле было скучно, вот поэтому она так активно принимала участие во всех коммунальных склоках и с упоением занималась интригами.

– Нужно Музу спасать как-то, – проникновенным шёпотом сказал я, заглядывая Белле в глаза, – пропадает женщина, сами видите. Они же её скоро в гроб загонят. Они или от недоедания умрёт раньше времени, или от постоянных склок этих.

– Да, это вполне может быть, – задумчиво покачала головой Белла.

– Нужно её спасать! – настойчиво продолжал внушать Белле я.

– Как? – Белла посмотрела на меня скептически, хотя по глазам было видно, что она готова бежать и спасать Музу хоть прямо сейчас. – Как её спасать, если она сама этого не хочет?

– Значит, нужно придумать такой план, чтобы спасать её без неё. – сказал я.

– Ну разве что только отправить Софрона обратно в тюрьму, – задумалась Белла, – он же, чёрт, хитрый. Ничего такого не делает. Всё по букве закона. Он даже не скандалит, или если и скандалит, то немножко, но грань не переходит никогда. Это всё Зайка эта его. Он её накрутит, сам в тень уйдёт, а она начинает исполнять тут. Сил моих больше нету.

– Значит, нужно начать с того, чтобы обезвредить действие Зайки, – предположил я.

– Как? – удивилась Белла, – ты её сиськи видел? Видел.

– Да, их нельзя не заметить, – дипломатично сказал я и добавил, – но ведь есть варианты, чтобы Софрон на неё перестал смотреть?

– Какие? – Белла задумчиво побарабанила пальцами по столу и вдруг просияла. – Разве что показать ему другую бабу?

– А что, это идея! – улыбнулся я от того, что она мою мысль правильно уловила и подала за свою. – Взять бабу, на которую обратит внимание Софрон. И чтобы это заметила Зайка и встревожилась. Сильно встревожилась. Она потом сама уведёт его на другое место жительства. Где не будет такого источника раздражения. Только где её взять, такую бабу-то? И чтобы была лучше, чем Зайка?

– Ну, с этим-то как раз и не проблема, – усмехнулась Белла, – есть у меня на примете такая баба. И даже две. На выбор, как говорится. Работают в том ресторане, где я играю на пианино. Только вот как их познакомить? Там дорого для Софрона и он туда не ходит. Больше по кабакам. Или дома квасит.

– Да всё просто, – отмахнулся я, – нужно приглашать их в гости.

– Нет, Муля, это плохая идея, – покачала головой Белла, – они в гости пришли и ушли. В это время Зайка может Софрона из комнаты и не выпускать даже. Нет, не годится.

– А я считаю, годится, – улыбнулся я, – только нужно их не в гости на часик позвать, а временно поселить тут, у нас. И хочешь-не хочешь, Софрону придётся с ними постоянно сталкиваться то на кухне, то в очереди в ванную. А они могут быть… скажем так, в неглиже…

– А ты хитрец какой, Муля! – хохотнула Белла, радостно потирая руки, – ради такого дела я готова потерпеть и ночевать в комнате ещё с двумя посторонними девками.

– Точно пустите их к себе? – удивился я, – а то я уже думал их в свою комнату пустить, а сам бы ушел к отцу на пару ночей.

– Нет, нет. Муля, ты что! – даже замахала руками Белла, – а если опять начнётся как сегодня разборка? Кто нас разнимать будет? Герасим что ли? Нет, ты обязательно должен быть в квартире, когда всё это будет происходить.