Текст книги "Баба Люба. Вернуть СССР 4 (СИ)"

Автор книги: А. Фонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Но они уходят в слишком позднее время, – мягко упрекнул Арсений Борисович и откусил кусочек сосиски. – Театры и магазины уже не работают.

– Может, просто по улицам гуляют, – любезным голосом ответила я и потянула к себе тарелку с сырниками.

– Каждую ночь? – кривовато усмехнулся старейшина.

– Почему нет? – максимально равнодушно пожала плечами я и принялась увлечённо пилить ножиком сырник.

– Сомнительно! – возразил Благообразный и уставился своими проницательными рыбьими глазами на меня.

Я чуть куском сырника не подавилась.

– Так вы не подскажите? – опять спросил он.

Вот прицепился, гад!

Я крошила бедный сырник на мелкие кусочки, словно вивисектор. Когда сырники закончились, я принялась резать пончик.

Благообразный внимательно наблюдал, демонстративно ожидая моего ответа.

Наконец, и сырники, и пончики закончились, на тарелке была горка резанного теста, пауза явно затянулась, и отвечать что-то было надо.

И я брякнула:

– Да бабу они завели!

Глава 8

– Неужели? – Арсений Борисович явно мне не поверил, – одну на двоих, что ли?

Мда. Вот брякнула, так брякнула. Неудобно как получилось. Ну, а что я могла придумать вот так на ходу? И чтобы было правдоподобно?

Теперь придётся как-то выкручиваться.

– Понятия не имею, – как можно более равнодушно пожала плечами я, – что слушала, о том и говорю. А вот насколько это правда – не представляю. Свечку, как говорится, не держала. Но, думаю, дыма без огня не бывает.

Староста недоверчиво посмотрел на меня, но не сказал ничего.

А я принялась торопливо доедать.

– Материалы и вопросы по докладу вам принесут во второй половине дня, – добавил Арсений Борисович.

Я кивнула. Остаток завтрака прошел в молчании.

Сегодняшний день я планировала посвятить составлению текстов для Ксюши. Ещё пока было непонятно – она остается работать в типографии, или ей придётся чуть позже вернуться. Поэтому я и хотела на всякий случай набросать хотя бы пару текстов.

Общая канва у меня была, но, честно говоря, конкретно за этот вопрос я ещё не бралась.

Но теперь, когда Арсений Борисович сделал мне такой вот «подарок», все мои планы улетели в тартарары. Нужно было немедленно готовиться к завтрашнему выступлению.

Я вернулась к себе в номер и принялась размышлять, какие же темы хотят от меня услышать все эти люди? С американским менталитетом. Который я знаю лишь по фильмам и «цветным» революциям в моём мире.

А ещё нужно будет попытаться вспомнить хотя бы некоторые громкие заявления политиков из моего времени. И по такому принципу попытаться как-то выстроить речь.

Эх, сейчас бы сюда Интернет! Я бы сразу ого-го!

Но, увы, Интернета не было.

Да что говорить, даже самой захудалой библиотеки и то не было.

Я вздохнула.

Подскочила и пометалась по комнате. Затем плюхнулась на кровать и попыталась сосредоточиться на речи. Сосредоточиться получалось плохо.

Сперва зачесалась пятка. Затем – нос.

А потом я стала думать о детях. Как они там сейчас, без меня? Сидят, небось, бедные, в каком-нибудь интернате и думают, что я их бросила.

От избытка чувств я всхлипнула.

Обругала себя.

Велела себе взять себя в руки.

Собрала всю свою могучую железную волю в кулак и попыталась взять себя в руки.

Получилось, честно говоря, так себе.

Я думала о чём угодно: о Ричарде и Изабелле, о возвращении моего Пашки, о том, что нужно будет в Калинове первым делом отнести чёрные туфли в мастерскую и сменить набойки, о том, что у меня всё равно сырники получаются лучше, чем здесь, как бы не хвалила их Сиюткина… в общем, о чём угодно, но только не о докладе.

Прошел примерно час. Или больше.

А я не продвинулась ни на одно слово.

Стало стыдно.

Опять обругала себя.

Решительно я подскочила, судорожно вытащила из сумки блокнот и крупно по центру написала: «доклад». И поставила восклицательный знак. Жирно. Затем дважды подчеркнула.

И всё.

Больше идей, что делать дальше не было.

Сидела на кровати и пялилась на чистый лист со словом «доклад»,

И, видимо, я задремала. Потому что раздавшийся стук в дверь разбудил меня.

Я аж подпрыгнула.

– Открыто! – крикнула я.

Некоторое время реакции не было, а затем в дверь опять постучали.

– Заходите! Открыто! – опять рявкнула я.

И снова ноль реакции.

Когда деликатно постучали в третий раз, я подскочила с кровати, и, если бы не мысль о том, что это пансионат верующих людей, я бы её-богу, не обошлась бы без членовредительства.

Бесят! Тут и так доклад не пишется, а им всё шуточки!

Рывком я распахнула дверь – передо мной стояла пожилая негритоска (или, как толерантно говорить в моём мире – афроамериканка) и улыбалась во все тридцать два зуба.

На фоне антрацитово-чёрной кожи зубы были белыми-белыми, так, что я даже позавидовала.

– Миссис Скоурэйхотт? – коверкая мою фамилию с улыбкой спросила она.

– Ага, – кивнула я и тоже улыбнулась (точнее изобразила ответную вежливую улыбку, так как, если честно, мне сейчас было совсем не до веселья и радости).

– Плиз! – она протянула мне увесистый пакет.

– Что это? – спросила я, но негритоска-афроамериканка мне не ответила. Возможно потому, что я спросила по-русски, не знаю.

Она ещё что-то пролепетала и ушла.

Я заглянула в пакет. Там были книги, какие-то журналы и листы с отпечатанными текстами.

Конечно же я догадалась, что это обещанные материалы к моему выступлению.

И облегчённо выдохнула – Благообразный не соврал.

Настроение скакнуло вверх.

Сейчас я ка-а-ак сяду! Ка-а-ак сбацаю доклад! И часу не пройдёт. А потом пойду прогуляюсь, погода за окном стоит изумительная, потом вернусь и пообедаю стаканом чаю с мятным пряником. Потом потренируюсь выступать (ещё же заучить текст надо будет. Или чёрт с ним, вон Брежнев всегда по бумажке читал, чем я хуже?).

В общем, начну с доклада.

Как там он говорил, двадцать минут? Это примерно четыре листа написанного от руки текста. За час точно управлюсь.

Я вытащила из пакета первую книгу и мои брови полезли вверх.

Затем вытащила другую.

Третью.

Пока я достала всю макулатуру, я уже не знала – ругаться или плакать! Книги были… на английском языке.

Нет, мы, конечно, готовились в Америку, учили Present Continuous и употребление местоимений. В общем, много чего учили. И сейчас я даже вполне вменяемо могла спросить на улице, как пройти в библиотеку. Или запросто объяснить прохожим, что Лондон – это столица Великобритании. Но как я могу за полдня написать доклад, если вся литература на английском?

Расстроенная, я полезла в чемодан Анжелики. У неё там был словарь.

Вытащив словарь, я достала чистый лист бумаги и, вооружившись словарём, принялась переводить верхние строчки первой книги.

И через пять минут я поняла, что мне крышка!

Чтобы перевести первое предложение, я потратила двадцать минут.

Двадцать минут!

А книжка была толстой.

И таких книжек было десять.

А ещё журналы.

И отпечатанные листы.

В общем, по поим подсчётам, чтобы мне это всё перевести, при моей скорости работы со словарём, мне понадобится полтора месяца. И то, при условии, что я не буду ни спать, ни есть, ни уставать.

И, кстати, пока я перевела это чёртово предложение, я уже устала как собака. А в результате получилась абракадабра.

Хотелось ругаться и рыдать от бессилия.

А время шло.

Поэтому мне пришлось сделать то единственное, что мне делать совершенно не хотелось. А именно – пойти на поклон к Валентине Викторовне.

Скажу честно, всю поездку я её нагло игнорила и старалась максимально дистанцироваться. Конечно же я понимала, что моё поведение граничит с хамством, но ничего поделать не могла. Моя несостоявшаяся свекровь меня дико бесила.

Но сейчас крутить носом было глупо. Пришлось идти на поклон.

Я сгребла весь ворох книг и прочего обратно в пакет и отправилась к Валентине Викторовне.

– Любаша! Дорогая! – обрадовалась она мне, – заходи давай! Что-то мы с тобой в этой поездке всё никак не найдём время даже поболтать!

Я постаралась скрипнуть зубами бесшумно и вошла в её номер.

– Валентина Викторовна, – сказала я, прерывая поток ахов и охов, – я к вам по делу. Только вы можете сейчас помочь нам.

– Что случилось? – неглубокая морщинка прорезала её лобик.

Я рассказала о задании старейшины и продемонстрировала пакет с книгами.

– Я пыталась переводить, но вижу, что не успею, – вздохнула я и попросила, – помогите, пожалуйста.

Наша переводчица кочевряжится не стала, в тему моментально въехала, и мы с нею тут же засели за работу.

Она переводила название и аннотацию книг, бегло объясняла, что там в содержании, а я выбирала, что подходит для доклада, а что нет.

Получалось, честно скажу, не так уж плохо. Да, отнюдь не гугл из моего времени, но она старалась.

Буквально за два часа у меня был черновой набросок доклада. Точнее куски текста, вполне подходящего для доклада.

– Ты, когда напишешь доклад, приноси, я переведу, – сказала она. – Только не тяни, Люба, чтобы мне всю ночь не сидеть. Да и тебе потренироваться хотя бы бегло читать надо будет.

– Спасибо, – сказала я.

– Погоди, – она сунула мне небольшой словарь, – возьми, только с отдачей. Сейчас будешь компоновать текст, вдруг какое слово глянуть надо будет. Он самый удобный.

– Ага, – я благодарно приняла словарь и запихнула его в общую кучу бумаг и книг в пакете.

– А теперь скажи мне, Люба, ты когда собираешься замуж за моего сына выходить? – вдруг в лоб спросила она.

И пока я, хватая воздух ртом в буквальном смысле этого слова, пыталась найти достойный ответ, чтобы и не рассориться (ведь ещё текст переводить надо будет), и вместе с тем не дать сесть на голову и вытянуть из меня какие-то обещания, она сделала контрольный:

– И что с этими детьми делать будешь, Люба? Ты, конечно, старая, и у вас уже общих детей не будет, я всё понимаю. Честно сказать я и не хочу молодую невестку. Будет только бегать перед парнями хвостом крутить. Лёшеньке надо, чтобы женщина была надёжная и хозяйственная. Ну, вот, как ты.

Я икнула.

– Хорошо, что у Лёши есть двое детей.

При этих словах мои глаза полезли на лоб.

– Они в деревне живут. Там невестка, в смысле бывшая невестка, такая деревенская клуша, ты даже не представляешь. Лёша со своим НИИ на картошку в их колхоз ездил, так она его и захомутала. Но всё равно дура дурой. Так что отобрать их будет не проблема. Вот и будете воспитывать. А то мне порой хочется внуков повидать, а деревня далеко…

– А как давно вы их видели? – спросила я, чтобы проявить вежливость (сильно хотелось послать далеко и надолго наглую тётку, но мне нужен был этот чёртов перевод для доклада, поэтому пришлось вести диалог).

– Да года три назад – за думалась та.

– Ну так мне что те чужие, что эти. Но этих я уже воспитала, – попыталась-таки что-то более внятное ответить я, – А тех мне заново надо воспитывать и обучать. А это непросто.

– Ничего, Любушка, я помогу, – расплылась в улыбке Валентина Викторовна и добавила, – Лёшенька давно дом большой хотел. Да куда ему одному дом содержать. Там женская рука нужна. А мне уже тяжеловато. А так будете все вместе там жить. Да и мне местечко найдётся. Вот все вместе деток его и воспитаем…

– Эммм… Валентина Викторовна, побегу я, – я торопливо продемонстрировала пакет с книгами, – а то не успею до ночи доклад составить.

И стремительно ретировалась.

Выскочила в коридор, пронеслась по нему, аж до поворота в мой блок, повернула за угол и только там перевела дух.

Фух!

Чёртова баба! Подловила-таки меня в ситуации, когда мне деваться некуда и опять за старую песню.

Я Благообразному эту подставу ещё припомню!

Мои кровожадные мысли о том, как я режу Арсения Борисовича на куски ржавым скальпелем и посыпаю каждый разрез крупной солью, нарушила Сиюткина.

– Любовь Васильевна! – воскликнула она, и воровато оглянулась по сторонам, не слышит ли кто, – извините, я знаю, что вы доклад готовите, но я на минуточку!

– Говорите, – вздохнула я.

Хотя с другой стороны, это и хорошо, мне надо переключиться, а то я сейчас точно пойду и убью Пожидаева.

– У нас неприятности! – выдохнула она, стараясь говорить очень тихо.

– Что опять? – устало спросила я.

– Я ходила сегодня в парк, – шепотом начала жаловаться агрономша, – смотреть ходила. И, представьте себе, семена не взошли! Даже борщевик Сосновского! А ведь по моим расчётам уже должны были!

– Почему не взошли? – расстроилась я.

Что-то, а в этом направлении никаких сбоев я вообще не ожидала. И тут на тебе!

– Возможно, климат здесь другой и это повлияло, – начала перечислять Сиюткина, – а, может, аллелопатическое влияние соседних каких-то растений. Я же местную флору практически не знаю.

– Да что там знать, деревья, трава…

– Ой, не говорите, Любовь Васильевна! – замахала руками Сиюткина, и, охнув, резко понизила голос. – Но я думаю… то есть предположение у меня такое…

– Что? – нагнулась к ней ближе я.

– Я думаю, что виной всему экология! – трагическим шепотом сообщила агрономша.

– Да вроде чистая здесь экология, – пожала плечами я, – там же парк этот… он у них заповедный какой-то…

– Вот именно! Вот именно! – обрадовалась Сиюткина, – хорошо, что вы меня понимаете! Я считаю, что нужно немножко на те места химии внести…

– Какой химии? – меня аж передёрнуло.

Химии мне только не хватало. Кущ и Комиссаров вовсю извращаются с физикой, вон весь Нью-Йорк дерьмом залили, а эта хочет химию. Страшно подумать, что скоро здесь начнётся. Как минимум, очередная Хиросима, судя по горящим глазам Ольги Ивановны.

Но Сиюткина развеяла мои подозрения.

– Я думаю, нужно немного удобрений внести, – яростно припечатала она, – или гербицидов каких-то…

– Погодите, Ольга Ивановна, – наморщила лоб я, – разве гербициды не уничтожают растения? Или я в школе ботанику плохо учила?

– Всё так! Но дело в том, что наши растения привыкли к высоким дозам гербицидов и без них и растут хуже…

Я аж хрюкнула.

Вот это по-нашему! По-русски! Без гербицидов наши растения растут хуже, а без проблем мы живём скучнее.

А вслух сказала:

– Где же я вам гербициды найду, Ольга Ивановна?

– Ну вы уж поищите, Любовь Васильевна, – попросила Сиюткина и ушла.

А я осталась посреди коридора с новой проблемой.

Пакет с книгами оттягивал руку, нужно было идти в номер и садиться монтировать доклад. И тут я вспомнила, как кто-то из наших, то ли Комиссаров, то ли Кущ упоминал о мешках дуста. Вроде они хотели их в городской водопровод высыпать. Вот интересно, высыпали они, или нет?

И остался у них дуст, если таки высыпали?

Чтобы проверить эту мысль, я прямиком отправилась к Комиссарову. Нет, конечно же, я и не думала, что смогу найти у него в номере мешок дуста, просто надеялась, что он посоветует что-то.

Но, к моему глубокому сожалению, Комиссарова на месте не оказалось. Я постучала, подождала и пошла к Кущу.

На мой стук дверь его номера распахнулась и оттуда выглянула всклокоченная заспанная голова.

– Извините, Фёдор Степанович, – примирительно сказала я, – у меня к вам один вопросик. Секретный. Я быстро.

– Заходите, раз секретный, – хмуро кивнул тот, бросив быстрый взгляд по сторонам коридора. – Только у меня немного не убрано, вы уж извините.

– Ничего страшного, это вы меня извините, что я нагрянула вот так вот.

Я вошла в комнату.

Да уж, про «немного не убрано» Фёдор Степанович явно поскромничал. Глядя на разгром в номере, создавалось впечатление, что тут, как минимум, прошло цунами.

– Так что там случилось? – спросил педагог.

– Да вот Ольга Ивановна жалуется, что борщевик Сосновского, ну тот, который мы в парке посеяли… и он не всходит, – пояснила я.

– А я чем помочь могу? – удивился Кущ и почесал всклокоченную голову.

– Помните, вы упоминали про дуст? – спросила я и добавила, – Ольга Ивановна считает, что какой-нибудь гербицид поможет. Или удобрение… в общем, нужно что-то химическое…

– Дуст есть, – обрадовал меня Кущ, – скажите Ольге Михайловне, пусть прикинет, сколько надо и мы завтра к вечеру принесем. И узнайте куда нести.

После того, как мы договорились, я развернулась, чтобы идти к себе. И тут под вешалкой я обнаружила ярко-красную ручку от фена. Это был импортный мощный фен Авроры Илларионовны, с которым она любила сушить свою шевелюру после бассейна. Там был местный фен, но она всегда приносила свой, чтобы все видели и завидовали…

Пёстрая, многотысячная толпа волновалась и бурлила прямо передо мной. Я как глянула на эти бесконечные ряды – так сразу липкий холодный ужас окатил меня с головы до ног.

Я глубоко вдохнула и выдохнула, и мысленно рыкнула на себя: соберись, тряпка! Это же всё понарошку. Ты сейчас спишь, а потом проснёшься и пойдёшь в свою «Пятёрочку». А вечером придут внуки и нужно ещё успеть приготовить их любимый пирог с яблочным вареньем. Так что давай-ка, быстренько соберись: скажешь этим людям речь и будешь свободна. Не забывай о Пашке!

Этот аутотренинг слегка меня отрезвил.

Хотя ладони всё равно были потными и липкими. И руки мелко дрожали.

А человеческое море всё бушевало и кипело.

И тогда я шагнула к микрофону…

Глава 9

Я шагнула к микрофону и произнесла торжественным голосом, какой только могла изобразить (на английском языке, между прочим):

– Дорогие жители и гости города! Я счастлива представить…

Что именно я счастлива представить, договорить я не успела – мой микрофон с противным раскатистым скрежетом «Вжиг-гхих-ррычъ!», от которого аж зубы свело, просто взял и отключился. Более того, моментально погасли оба софита за спиной.

Я оглянулась и обомлела – огромный экран, на котором прокручивались картинки из библейских сценок, внезапно тоже погас.

– Рассс-рассс… – растерянно сказала я в микрофон.

Ничего. Микрофон, кажется, окончательно умер.

Толпа внизу заволновалась. Поднялся шум, который всё нарастал и нарастал.

Я оглянулась на организаторов, что стояли за моей спиной и чуть сбоку – чопорная дама, которая вела мероприятие озабоченно с кем-то переругивалась.

Я попыталась повторить без микрофона, максимально повысив голос, почти до крика:

– Дорогие жители и гости города! Я счастлива… – но тщетно, мой глас в этом шуме был подобен комариному писку у Ниагарского водопада. Меня банально никто не услышал.

Тогда я замолчала и ушла за сцену: не буду же я стоять, как дура, перед микрофоном и молчать.

Меня встретили встревоженные лица Валентины Викторовны и Арсения Борисовича. Ещё каких-то людей.

– Что делать? – спросила я их.

Кажется, никто из них не знал, что делать. Все куда-то метались, суетились, шумели, но микрофон от этого всё равно не работал, сцена была без света и звука, и грандиозное мероприятие, похоже, закончилось в самом своём начале.

– Пока побудьте здесь, – сказал мне Джорж, а по-нашему Гоша, наш бывший соотечественник, который нынче выполнял функцию «мостика» между нами и ними. – Сейчас там всё наладят, и вы продолжите доклад. Если, конечно, успеете.

Он посмотрел на меня и успокаивающе тронул меня за рукав:

– Вы, главное, не волнуйтесь, Любовь Васильевна. Вашей вины тут нету. Обычный технический сбой…

– И часто у вас такое бывает? – буркнула я.

– При мне впервые, – нахмурился он и продолжил, заглядывая в ворох бумаг, которые держал в руках. – Так, у нас дальше по регламенту выступление хора благотворительной организации «Маргаритки» в честь ветеранов боевых действий, затем выступление Прогрессивного просветительского союза с гуманитарным заявлением, затем танец монахинь Епископального общества помощи беженцами всего мира…

Он выдохнул и торопливо пролистал сценарий:

– А, вот! – облегчённо вздохнул он, – после общей «Песни надежды» Братского Ордена по борьбе с вырубкой деревьев, будет небольшой зазорчик по времени. Вот тогда вы сможете сказать свою речь. Но там время тоже ограничено, не больше семи минут. Но рассчитывайте лучше на пять.

– Но у меня доклад на двадцать, – растерянно сказала я.

– Нужно, значит, сократить, – покачал головой Джорж и прислушался к тому, что творилось на сцене.

А там какой-то мужик, очевидно тоже от распорядителей, в громкоговоритель отдавал отрывистые разъяснения.

Ну ладно, буду ждать. Я отошла ещё дальше и приготовилась смотреть, что будет дальше.

Прошло пять минут… десять… двадцать… через полчаса на площади стало пусто. Народ подождал, подождал, да и разошелся. А местные умельцы систему звука так и не починили.

Мда, почему-то я почувствовала не столько облегчение, что не пришлось выступать, сколько разочарование – мне всегда казалось, что у них лучшие технари. А тут обычный микрофон починить не могут. У нас бы любой школьник справился.

Утрирую, конечно, но всё равно.

– Любовь Васильевна, поедем в пансионат, – ко мне подошел Благообразный.

– А как же мероприятие?

– Мистер Райт сказал, что у них какие-то проблемы. Так что собирайтесь. Автобус уже подъехал.

Ну, мне-то что, я быстренько ретировалась.

Мы выехали от площади буквально пару метров и автобус встал. Я выглянула в окно – мы попали в огромную пробку из автомобилей. Причём я в той, моей жизни, иногда ездила в Москву и попадала там в пробки. Так там люди настолько к ним привыкли, что спокойно могут стоять и по часу, занимаются своими делами, кто-то музыку слушает или аудиокниги, кто-то по телефону болтает, кто-то даже подремать умудряется. Но не истерит никто, даже дети.

Здесь же создавалось впечатление, что все сошли с ума – многие водители даже повыскакивали из своих автомобилей и что-то кричали, то ли переругивались, то ли ещё что-то.

Я покачала головой. Вот тебе и хвалёные американцы. Как дети, ей-богу!

И ту я изумилась ещё больше – наш водитель пару раз загудел, забибикал. Затем выругался. А в довершении всего тоже выскочил из кабины и побежал ругаться.

– С ума сойти! – наверное я сказала это вслух, так как мистер Робинсон, который сопровождал нас обычно в групповых поездках к пансионату, сказал на ломанном русском:

– Проблемы, – и улыбнулся в тридцать два зуба.

Вот я всегда поражаются ихним всем этим улыбкам – если у тебя проблемы, то с какого перепугу ты лыбишься? Мне кажется, они и резать друг друга будут с таким вот вежливыми улыбками.

– Что за проблемы? – спросил Арсений Борисович.

– Светофоры не работают, всё движение встало, – радостно пояснил американец, – а объехать мы не можем. С той стороны города всё перекрыто – там порыв канализации большой.

При этих словах я смутилась и невольно покраснела.

В основном уши покраснели. Но я взмахнула головой, чтобы волосы их прикрыли. А то подумают ещё что.

Видимо как-то не так истолковав мой жест, мистер Робинсон пояснил:

– Какой-то большой теракт. Наше правительство сейчас разбирается – это сомалийцы или иракские боевики. Уверен, что вскоре мы найдём виновных и жёстко накажем.

Нуда, ну да, вы всегда стараетесь найти крайних и отжать у них по максимуму, – неприязненно подумала я.

Автобус так долго стоял в пробке, что я даже задремала. Впрочем, когда мы тронулись, я сразу проснулась и уставилась в окно. На душе было как-то неспокойно.

По дороге я смотрела на пробегающие многоэтажки, небоскрёбы, бигборды с обильной рекламой и аж сердце защемило – на миг создалось впечатление, что я в моём мире и времени, еду с работы домой.

– Любовь Васильевна, – ко мне подсел Арсений Борисович.

Я скрежетнула зубами, правда незаметно. Ну вот чего ему от меня опять нужно?

– Слушаю вас, Арсений Борисович, – выдавила радушную улыбку я.

– Мы подумали и решили засчитать вам участие в мероприятии. Ведь сбой случился не по вашей вине.

Угу, если бы сбой был по моей вине, ты бы передо мной так не мироточил, – злобно подумала я, но вслух примирительно сказала:

– Спасибо. Я рада. Честно говоря, мне не по себе от всех этих выступлений на людях. А тут ещё и иностранцы.

– Ну, да ничего страшного, – примирительно сказал старейшина, – это же был муниципальный праздник самодеятельности. Так что вы вполне вписывались в этот формат.

А сам-то ты вписаться почему-то не захотел, – опять разозлилась я, но вслух говорить этого не стала.

– Любовь Васильевна, я вот что хотел вас спросить… – сделал мхатовскую паузу Благообразный и искоса взглянул на меня.

В этом месте мне, очевидно, полагалось спросить, мол, ах, что же вы хотите спросить у меня?, но я опять промолчала. Если тебе надо – так спрашивай, нечего мне тут психологию разводить.

Не дождавшись моей реакции, он продолжил:

– Меня очень беспокоит напряженная обстановка, которая сложилась сейчас в коллективе… – он опять сделал паузу.

Мне захотелось встряхнуть его. Достал уже своими паузами.

Очевидно, я не выспалась ночью: то готовилась, то просто переживала, – так что сейчас я была не самым добрым человеком и легко могла кого-нибудь запросто придушить. Но старейшина, не подозревая, что висит на волосок от смерти, опять занудел:

– И вас, как неформального лидера калиновской группы, я бы попросил приложить усилия и найти общий язык с остальными членами нашего братства. Не гоже нам ссориться. Грех это…

– А что я сделаю? – пожала плечами я.

– Ну вы могли бы…

– Арсений Борисович! – я развернулась от окна и посмотрела прямо в глаза Благообразного, – к сожалению, не могла бы. Точнее могла бы, если бы это была обычная ссора или недоразумение. Но дело в том, что вся эта семейка Ляховых постоянно провоцирует людей. Особенно это касается тёщи вашего великого человека. Это я Романа Александровича имею в виду. Если его регулярное хамство ещё как-то можно пережить или проигнорировать, то эта женщина очень умело манипулирует своим исключительным положением и использует это для того, чтобы самоутверждаться над другими…

Выпалив это, я выдохнула.

Благообразный смотрел на меня удивлённо.

Повисла пауза. Наконец, он отмер и сказал:

– Но вы всё же попробуйте, Любовь Васильевна. Я очень рассчитываю на вашу помощь и ваше благоразумие.

И он опять посмотрел на меня выжидающе. А я взяла и не стала ничего отвечать. Просто отвернулась и принялась смотреть в окно.

Некультурно?

Ну и пусть.

Он ещё немного посидел рядом, видимо, в надежде на то, что я продолжу общение, но я внимательно пялилась в окно, и через минуту он пересел к Валентине Викторовне и мистеру Робинсону.

А в пансионате все наши были в сборе.

Я зашла к себе в номер, переоделась и направилась в комнату к Рыбиной. Было время обедать, но, так как мы экономили, то сегодня пили чай у неё.

– Ну как там мероприятие? – спросила Сиюткина, ловко нарезая хлеб и сало.

– Свет вырубили, – пожаловалась я, – представьте, вышла к микрофону, сказала «здравствуйте» и микрофон отключился…

– Какой ужас! – посочувствовала Рыбина, – сорвали вам выступление.

– Не только мне, – сказала я и принялась разливать кипяток по чашкам, – там всё мероприятие сорвалось полностью.

– Вот это да! А ещё говорят – Америка! – покачала головой Сиюткина.

– Мне жалко нервов, – вздохнула я, – всю ночь не спала, доклад готовила. Причём на английском же. Переживала. А микрофон сломался.

– А другого микрофона у них не было разве? – удивилась Сиюткина.

– Да там у них всё сломалось. Даже светофоры. Мы в пробке около часа простояли.

– Ну зато вы отстрелялись и Арсений Борисович больше трогать вас не будет, – сказала Сиюткина и добавила, – вам сколько ложек сахара положить?

– Одну, – ответила я и предложила, – слушайте, вот что я думаю по поводу покупок…

Но договорить мысль мне не дали – дверь без стука распахнулась и в номер буквально влетела Белоконь:

– А! Вот вы где! – злорадно выпалила она, – А я-то думаю, отчего это вы на обеды и ужины не ходите!

– Это запрещено? – моментально взвилась Рыбина. – Постановление вышло?

– Это не по-товарищески! – вызверилась Белоконь, – могли бы и мне сказать, что талоны наличкой берёте!

– Мы ничего никому не должны говорить, – ласково и медоточиво пропела Рыбина. – И ни перед кем отчитываться не собираемся!

Видя, как беснуется Белоконь, она прямо наслаждалась ситуацией.

– А то, что на обеды не ходим, так нечего жопу нажирать. Чайку перехватили и достаточно. В нашем-то возрасте, – она демонстративно посмотрела на жопу Белоконь.

– Это вы на что намекаете⁈ – рыкнула та.

– Вообще ни на что, – лучезарно пожала плечами Рыбина и со счастливой улыбкой добавила, – если у вас все вопросы исчерпаны, Ирина Александровна, то извольте покинуть помещение. У нас тут важный разговор.

У Белоконь буквально отвисла челюсть. А Рыбина сделала контрольный:

– Конфиденциальный. Только между своими. Вы же понимаете…

Белоконь вспыхнула и пулей вылетела из номера, напоследок шваркнув дверью так, что аж стены содрогнулись и чай из стаканов расплескался.

– Ну зачем вы над ней так? – пожурила я её.

– А пусть не задаётся! – довольно хохотнула Рыбина. Настроение у неё улучшилось. Да что там говорить, она буквально сияла от счастья.

– Так что вы там говорили о покупках? – с предвкушением обильного шопинга азартно потёрла руки Сиюткина, – меня вещевой рынок интересует.

– Так вот, – я отпила чай и продолжила, – можно поехать в другой пригород. Там, говорят, ещё больше рынок есть. Но ехать дольше.

– И дороже небось? – нахмурилась Рыбина.

– Вот этого я не знаю, – вздохнула я, – но выбор там просто колосальный.

– Нет, давайте не рисковать, – попросила рыбина, – мы на том рынке, что были, там всё есть. А что нам ещё надо⁈ В основном мы всё купили. А на сэкономленные деньги не так много и возьмёшь.

– Да, Зинаида Петровна в принципе права, – поддержала её Сиюткина, – давайте вернёмся на тот самый рынок. Мы его уже знаем. И выбор там тоже хороший.

Я махнула рукой – туда, так туда.

И тут в дверь опять постучали.

Точнее загрохали.

– Я сейчас эту Белокониху убью! – прошипела Рыбина и с предвкушением отставила чашку с чаем.

Дверь распахнулась и на пороге возникла… Аврора Илларионовна.

Губы её подрагивали.

Увидев меня, она завопила:

– Любовь Васильевна! Как это понимать⁈

Я чуть заем на облилась от неожиданности.

– Что вы так кричите под руку, Аврора Илларионовна? – удивилась я, – что случилось?

– Я вас еле нашла! Если бы не Ирина Александровна…

– Я точно её убью! – опять прошипела Рыбина.

– Мне что, по-вашему нельзя к подругам зайти чаю попить? – поморщилась я, – это запрещено? Или чему вы опять возмущаетесь?

– В вашей группе воровство! И только то, что мы находимся в чужой стране, и представляем нашу страну, не позволяет мне вызвать полицию!

– Что ещё за воровство? – всполошилась Сиюткина.

– Мой фен украли! – потрясая феном с ярко-алой ручкой, завопила Аврора Илларионовна. – А он, между прочим, импортный!

У меня сердце аж ёкнуло. Это же его я вчера видела в прихожей у Куща. Неужели он украл? А, с другой стороны, откуда он у Авроры Илларионовны, если я видела его у него в номере? Она что, к нему в комнату вломилась?

Эти вопросы вихрем пронеслись у меня в голове.

А вслух я сказала:

– Ничего не понимаю. Аврора Илларионовна, объясните нормально. Вы кого сейчас обвиняете?

– Кущ украл!

– Этого не может быть! – воскликнула Рыбина, – зачем Фёдору Степановичу ваш фен⁈ Вы его шевелюру видели? Там три волоска! Что там сушить⁈