Текст книги "Баба Люба. Вернуть СССР 4 (СИ)"

Автор книги: А. Фонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Баба Люба. Вернуть СССР-4

Глава 1

Мдя.

Ну что можно сказать? Я покрутила головой в поисках нужного направления. Надписи исключительно на английском изрядно бесили. Нет, так-то худо-бедно язык я знала и понимала, ещё с прошлой жизни, но вот постоянно напрягаться и вспоминать, что означает это или то слово – бесит.

Не знаю, кто придумал, что английский язык должен быть международным, но, как по мне – это несправедливо. Нет, я понимаю, что большинство стран на нём говорят, но в целях моральной компенсации можно же было вменить всем англоязычным гражданам учить, к примеру, русский? Хотя нет, лучше – суахили. Или даже норвежский. Да, норвежский – идеально! Там одни названия пока выговоришь – с ума сойдешь.

В общем, пока я злилась и пыталась сориентироваться по бумажной карте города, в какую точно сторону нам поворачивать, Белоконь вдруг сказала:

– Нам туда!

Причём голос у неё был такой уверенный-уверенный.

– Почему это туда? – сразу же возмутилась Рыбина, – а я вот считаю, что вон туда!

И она показала совершенно в противоположную сторону.

Усилием воли я подавила вспыхнувшее раздражение. Это две дамочки меня уже мягко говоря подзадолбали. Хотя я, конечно, сама виновата: не нужно было вестись на их льстивые уговоры и идти искать дешевые магазины. Нет же, захотелось по-бабьи выпендриться, дескать, я в той жизни поездила по заграницам ого-го и в любом месте могу сориентироваться на раз, будь это хоть деревушка Зимбабве, хоть даже Сингапур. Ну, понятно, что этого я им не сказала, просто клятвенно пообещала, что свожу.

И да, я прикинула, что в центре Бруклина нам ловить нечего, цены знатно кусаются, поэтому мы сели на автобус и отправились в пригород. Точнее – в гетто, где компактно проживали всякие арабы, негры и прочие второсортные народы, которые демократичные американцы не желали лицезреть в респектабельных районах для белых. И вот именно там, в таких вот гетто, я точно знала, что можно по дешевке приобрести реплики самых лучших брендов одежды и обуви. И прочего барахла. И главное – за копейки. За условные, конечно же, копейки.

Всё было бы хорошо, но чёрт дёрнул меня закемарить в пути и прозевать нужную остановку. А всему виной эта идиотская акклиматизация и часовые, мать их так, пояса, сон полностью сбился, и я почти сутки нормально не спала. А под мерный шум автобуса меня сморило и остановку я соответственно проворонила.

В общем, мой косяк, да, не спорю. Хорошо, что одну только.

Поэтому теперь я подслеповато щурилась, вглядываясь, то в карту с мелкими надписями на английском, то в нагромождение бетонных коробок, и тщетно пыталась хоть как-то сориентироваться.

– Нам туда, говорю! – опять напомнила о себе Белоконь.

– Почему это туда? – моментально взвилась Рыбина.

Ответ Белоконь меня добил, и я поняла, что мало что понимаю, в душе русского человека:

– Мы, когда выезжали, солнце светило нам в лицо, – бесхитростно ответила Белоконь, – ехали мы где-то два с половиной часа, поэтому солнце сейчас должно светить в спину. Исходя из этого, нам вон туда.

У меня, мягко говоря, отвисла челюсть.

– Мой дед был охотником, – пояснила Белоконь. – И отец был охотником. И брат охотник. И муж тоже охотник. Так что не спорьте. Нам – точно туда.

Аргументов, чтобы опровергнуть, у меня не нашлось. Кроме того, сверив с картой, я, наконец, сообразила, что нам действительно именно в ту сторону.

– Ой, девочки, смотрите! – пораженно охнула Зинаида Петровна.

Мы синхронно туда посмотрели: огромная мулатка в ярко-лимонных лосинах на необъятно-жирной попе флегматично прыгала через скакалку. При этом могучие складки её живота волнами покачивались в такт.

– С ума сойти, – неодобрительно прокомментировала Рыбина и покачала головой.

– Это ж надо так разожраться, – фыркнула и себе Рыбина. – Фу!

– Да тише вы! – шикнула на них я, – здесь такое не приветствуется. Тем более к неграм.

Я точно не помнила, когда у них началось всё это резкое пресмыкание перед неграми – в девяностых или позже, поэтому на всякий случай решила разбушевавшихся дамочек приструнить, от греха подальше, как говорится (толерантность же и всё такое прочее).

– Да мы же ничего такого! – начала оправдываться Рыбина, – просто мало того, что она так разожралась, так ещё и лосины эти ужасные на себя напялила. В облипочку! Она что, не понимает, что это мерзко выглядит?

Лекцию о бодипозитивных людях я им читать не стала, кроме того, я тоже не помнила, когда вся эта любовь к небритым подмышкам и жировым складкам у них началась. Вместо этого я просто сказала:

– А может она болеет? А врач велел спортом заниматься, а из-за габаритов нормального спортивного костюма подобрать не может. Давайте постараемся не обращать внимания… мы же культурные люди…

– Тем более, здесь есть на что обращать внимание! – моментально поддержала меня Белоконь.

Рыбина недовольно вспыхнула, но в полемику не полезла. Какое-то время мы шли молча. Я радовалась, что Рыбина и Белоконь угомонились и уже не с таким ошалело-диким видом крутят головами по сторонам, а главное – они замолчали. Да и дорогу, кстати, мы всё-таки нашли правильную. Так что ещё каких-то минут десять, и мы выйдем туда, куда надо. А именно – на вожделенный забугорный базар.

Пригород Бруклина практически не отличался от центра, разве что дома стали поменьше, да народу чуток поубавилось. А в остальном – всё то же самое, от запаха бензина в воздухе до рекламной пестроты. После попадания сюда из двадцать первого века, обилием бигбордов и пёстрых магазинов меня было не удивить, а вот женщины от всего этого «великолепия» ошеломлённо притихли.

– Ой, смотрите! – охнула Зинаида Петровна, уставившись на огромный рекламный щит, размерами с высотку, рекламирующий кока-колу.

– Это же кока-кола! – обрадовалась Белоконь, – надо найти и купить! Меня мои просили. Заказов куча.

– Так у нас же дома есть, – удивилась я, – во всех ларьках продается. Зачем же тащить такую тяжесть домой?

– Так-то не такая! – покачала головой Белоконь, – а это же американская!

– Давайте-давайте, – хмыкнула я, – пейте кока-колу и будете, как та негритоска в лимонных лосинах.

– Можно подумать, это она из-за кока-колы так, – хмыкнула Рыбина.

– Именно из-за неё.

– Ничего подобного! Кока-кола очень даже полезна! В ней много витаминов и микроэлементов! – поддержала извечную соперницу Белоконь, – вы, Любовь Васильевна, разве рекламу не смотрели?

– И что с того? – пожала плечами я, – это же реклама.

– По телевизору врать не будут! – убеждённо заметила Рыбина.

Дальше спорить я не стала. Воспитанные советским телевидением и цензурой люди в те времена свято верили, что чепуху по телевизору не покажут и книги тоже никогда не врут. Чтобы изменить мировоззрение, должно пройти ещё как минимум три десятилетия, чтобы они, наконец, поняли, каким шлаком забивают нам головы.

Пока мы болтали, незаметно дошли до нужного квартала.

– Кажется, нам сюда, – сказала я и увлекла их в закуток.

Здесь, прямо на улице, по обеим сторонам от дороги, продавали барахло: одежду, обувь, сумки, шляпы, чемоданы, всякие безделушки и прочее, и прочее.

Огромные стойки с джинсами, плащами из кожзаменителя, ярко-розовыми и голубыми мини-юбками, ковбойскими шляпами и так далее, стройными шеренгами выстроились прямо на тротуарах. Покупателей здесь было мало, поэтому нашу тройку буквально оккупировали всевозможные продавцы африканского либо латиноамериканского происхождения, тыча нам какие-то тряпки прямо в лицо.

– Да отстаньте вы! Я сама себе выберу! – возмущённо воскликнула Белоконь и попыталась отпихнуть бородатого выходца из Гаити с дредами и красными глазами, который попытался ей всучить горсть разноцветных фенечек.

– Оу! Рюсишь! Рюсишь! Советик рюсишь! – послышались возгласы, и ряды продавцов сомкнулись плотнее, атаковав нас с удвоенной силой.

Честно говоря, я аж растерялась.

Но не успела я придумать, как выдернуть отсюда обалдевших женщин, как вдруг Белоконь заорала не своим голосом:

– Ханде хох! Ау фидерзейн, кэмэл!

От неожиданности от нас отстали.

Воспользовавшись моментом, мы выскочили на соседнюю улочку. Здесь тоже были ряды с одеждой и прочим барахлом, но продавали всё это китайцы. Или вьетнамцы (я их всегда путаю). В общем, народы Азии.

Эти просто нам улыбались и вежливо кланялись. Рыбина воспринимала это близко к сердцу и каждый раз кланялась в ответ.

Не выдержав, я расхохоталась и сказала Белоконь:

– Как вы им ответили! – я снова залилась смехом, – вот только почему на немецком?

– Что вспомнила, то и ответила, – смутившись, буркнула Белоконь, – зато они отстали.

– А почему вы его верблюдом назвали? – я всё никак не могла отсмеяться.

– Почему верблюдом? – забеспокоилась Белоконь, – я не называла!

– Но кэмэл – это верблюд. На английском.

– Это сигареты! – безапелляционно ответила Белоконь. – Я точно знаю! Моему мужу такие подарили. Целый блок!

Я не нашлась, что ей ответить. Ведь и вправду – сигареты.

– Что, будем у узбеков покупать? – спросила Рыбина.

– Почему у узбеков? – сначала не поняла я, но потом сообразила и опять рассмеялась, – это же китайцы.

– Не важно, – отмахнулась та, – так мы будем здесь отовариваться?

– Думаю, лучше здесь, – кивнула я, – товар и тут, и там одинаковый, полагаю, цены тоже. Но продавцы хоть вежливые. А туда я возвращаться не хочу.

– Я тоже не хочу, – согласилась Белоконь, – давайте здесь.

– Только сперва нужно прицениваться, а потом – торговаться, – сказала я. – Так можно цену почти в три раза сбить.

– Да неудобно как-то, – покраснела Рыбина.

– Если у вас есть лишние деньги, Зинаида Петровна – то не торгуйтесь! – хмыкнула Белоконь, – а мне заказов кучу поназаказывали, а денег в обрез. Так что я буду торговаться до последней капли крови!

– А я не умею, – растерянно протянула Рыбина.

– Я тоже не умею, – сказала Белоконь, – но, надеюсь, Любовь Васильевна научит. Правда же, Любовь Васильевна?

Я кивнула, мол, правда.

И мы устремились навстречу его величеству шопингу.

И понеслось.

Но как мы не торговались, как не старались, улыбчивые продавцы сбрасывали сущие копейки. Так как денег у нас было маловато, то купить удалось не так чтобы и много. Я взяла всем детям по три футболки (Ричарду – черную, серую и белую с зомби и черепами, Анжелике – розовую, белую и фиолетовую с цветочно-геометричными принтами, а Изабелле – салатовую, малиновую и голубую с Микки-Маусом и принцессами). Удалось практически за два доллара взять три бейсболки с непонятной эмблемой. Очевидно, они были от какого-то спортивного клуба, поэтому продавец сбыл мне их с видимым облегчением. Джинсы Ричарду я тоже купила сразу. А вот для девчат денег осталось впритык. Нет, у меня были в запасе деньги, полученные за «помощь» в поступлении нерадивых чадушек в колледж, но тратить их в первые дни на шмотки я не хотела. Поэтому взяла с собой лишь небольшую сумму. Которая истаяла моментально. А ведь ещё надо любашиному отцу подарок купить. Он-то отнекивался, мол, не вздумай, доча, куда мне, мол, старому. Но я же прекрасно понимаю, что если обделю его, то обид будет – что ой. Старики, они же как дети. Им не подарки нужны, а понимание, что эту вещь выбирали именно для них. Внимание и забота.

В общем, с деньгами я прокололась конкретно. Надо было, конечно, больше брать с собой. Нет, в Америку я их все взяла, но спрятала в комнате, где мы теперь жили (скрутила в тугой рулончик и сунула в трубу от карниза – самый надёжный способ, никто никогда не найдёт).

Белоконь взяла три пары мужских джинсов и две футболки и на этом тоже иссякла. Больше всего нагребла Рыбина – та прикупила себе и мужу джинсовые куртки, а детям – джинсовые брюки и бейсболки. На остальное денег тоже не хватило.

И сейчас мы шли обратно, тяжко вздыхая.

– Вот почему нам суточные не выдали наличкой! – возмущалась Белоконь. – Кормят всех вместе. А мне не надо столько еды, как мужикам! Мне бы два раза в день чаю попить с печенюшкой вполне хватило бы. Чай я с собой из дома взяла. А на эти деньги я бы лучше ещё ангорский свитер прикупила и тот плащ. Вы видели какой там был кожаный плащ? Он же бирюзового цвета! Такого в Калинове ни у кого точно нету!

– Вот потому наличку и не выдали, – усмехнулась я, – за эти две с половиной недели вы бы, Ирина Александровна, себя точно голодом уморили бы.

– Ой, да какой голод! – отмахнулась та, – знаете, я, когда училась, у меня стипендия была совсем крошечная. А тут как раз в универмаг туфли выбросили, югославские. И я пошла и купила. Ещё и у Машки червонец заняла. Так мне потом пришлось почти два месяца на одних макаронах сидеть. Раз в день ела. Но тогда можно было в нашу столовку ходить – там хлеб на столах был бесплатно. И чай наливали тоже бесплатно. Вот так и я продержалась. И ничего, не умерла.

– Сколько вам тогда лет было, Ирина Александровна? И сколько сейчас? – покачала годовой я, – все лучшие американский шмотки не стоят загубленного здоровья.

– Но плащ… бирюзовый… – печально вздохнула Белоконь.

– Ой, девочки, смотрите! Красота какая! – восхищённо выдохнула Рыбина, во все глаза разглядывая спешащую навстречу прохожую, – как она всё под цвет подобрала! Я тоже розовую юбку хочу. Всю жизнь мечтала о такой!

Я посмотрела на кричаще-розовый прикид явно немолодой женщины с ярко-подведённым ртом и ничего не сказала. А вот Рыбина и Белоконь восхищённо заохали.

– Так, девочки, – строго велела я, вытаскивая карту, – двухминутная остановка. Сейчас я посмотрю, где тут автобусная остановка. Вы стойте рядом. Видите, какое здесь движение?

– Так вон же остановка! – показала пальцем Рыбина, – вон и автобус отъехал!

– Зинаида Петровна, – мрачно сказала я, – нужно понять, где остановка конкретного автобуса номер двести шесть-Б. А то ещё уедем куда-то на Аляску.

– До Аляски автобусы из Бруклина не ездят… – затупила Рыбина и добавила очередной «перл». – Это же далеко.

Пока мы препирались, Белоконь отошла на два шага и с облегчением поставила тяжелую сумку на бордюрчик, отделяющий тротуар от дороги. И тут неожиданно к ней бросилась собачонка и принялась злобно лаять, нападая на сумку с джинсовыми подарками в попытке её цапнуть.

– А ну пошла вон! Пошла вон, я сказала! – вызверилась Белоконь и попыталась отпихнуть собачонку от своих вещей.

Та, заливаясь ещё более яростно, не послушалась и продолжила атаковать.

Тогда Белоконь, гневно взревев, ухватила шавку за волочащийся поводок и приподняла её в воздух.

Та отчаянно заверещала на самой высокой ноте, мотыляя в воздухе кривоватыми лапками-сосисками.

Моментально сзади раздался полицейский свисток. Рядом с полицейским истошно вопила какая-то дамочка. Белоконь застыла на месте злодеяния, продолжая преступно держать собачонку в воздухе.

Женщина, очевидно, хозяйка собачки, налетела на нас и что-то быстро-быстро залопотала на английском.

– Девочки, кто-то её понимает? – растерянно спросила Белоконь, но собачку, которая зло рычала и ярилась, так и не отпустила.

– Думаю, это хозяйка собаки и сейчас у нас будут проблемы, – пробормотала Рыбина и с упрёками набросилась на Белоконь, – вам же Любовь Васильевна сказала рядом стоять. Зачем вы эту собаку ловить начали?

– Так она на меня набросилась! Чуть вещи не порвала! – попыталась пояснить растерянная Белоконь, не зная, отбиваться от злобной хозяйки и полицейского или от Рыбиной.

Полицейский что-то нам говорил, что-то спрашивал.

К сожалению, от стресса весь мой английский моментально улетучился, что уж говорить про Рыбину и Белоконь. На ум почему-то лезло только «Ханде хох» и «даст ис фантастишь». Но понятное дело, говорить это полицейскому я не стала.

В общем, потащили нас в участок, разбираться.

Пока выясняли, почему мы не отвечаем, пока ждали переводчика, прошло около двух часов. Всё это время я переживала, что дело плохо может закончится, ведь хозяйка собачонки была настроена крайне враждебно и решительно. Поэтому, пока Рыбина и Белоконь переругивались между собой, я сидела и пыталась найти выход из ситуации. Но ведь и хозяйка, и полицейский собственными глазами видели, как Белоконь вздёрнула собачку в воздух. И вот как теперь отмазаться? Платить штраф ужасно не хотелось. Денег было жаль, да и скандал потом будет, что ой.

Наконец, переводчик пришел. Это был приземистый мужчина с оттопыренными ушами и печальными библейскими глазами.

– Михаил Давидович, – вежливо представился он нам и принялся переводить.

Хозяйка собачки набросилась на нас с претензиями, бедный Михаил Давидович еле-еле успевал переводить. По версии хозяйки, Белоконь набросилась на собачку и принялась её душить, чем ввергла несчастное животное в стресс, и, мол, теперь ей придётся возить её к психологу и по врачам.

– А что, бывают собачьи психологи? – обалдела Белоконь, которая так разнервничалась, что руки её мелко дрожали.

И тут меня осенило:

– Ирина Александровна, отвечать буду я. А вы молчите, пока я не разрешу. Вам это ясно? – шепнула я Белоконь, пока Михаил Давидович разговаривал с полицейским и хозяйкой собачки.

– Миссис Томпсон говорит, что лечение бедного животного обойдётся в крупную сумму, на которую она согласна, чтобы вы возместили, – сказал переводчик, промокая взопревшую лысину клетчатым носовым платком, – и тогда она не будет писать заявление в полицию.

Он посмотрел на нас и тяжело вздохнул:

– Я бы посоветовал вам соглашаться. Иначе сейчас такое начнётся…

– Михаил Давидович, переведите, пожалуйста, – попросила его я, – скажите этой женщине, что произошло недоразумение…

Он перевел, и женщина аж подпрыгнула от негодования, взвизгнув что-то явно нелицеприятное.

Но я неумолимо продолжила:

– Переводите ей, Михаил Давидович, мои слова. Из-за того, что она проявила преступную небрежность и отпустила бедное животное, оно выскочило на проезжую часть и чуть не погибло под колёсами автомобилей. А Ирина Александровна ценой невероятный усилий успела схватить поводок и спасти жизнь животного, по сути рискуя собой. Потому что по инерции, от рывка поводка, она чуть сама не попала под колёса. Мы это видели. Да хоть сами посмотрите, какие неустойчивые у неё каблуки. И передайте миссис Томпсон, пусть поблагодарит Бога, что Ирина Александровна сама не погибла. И ещё переведите, что нам удивительно и странно вместо слов благодарности слышать оскорбления и подозрения, и что в благодарность за спасение собаки нас повели в полицейский участок. Что мы никогда даже не представляли, что в Америке такие законы по отношению к иностранцам.

Михаил Давидович сдавленно то ли квакнул, то ли хрюкнул, но оставил мои слова без комментариев и принялся торопливо переводить.

Буквально через пару минут атмосфера в помещении изменилась – хозяйка собачки покраснела и принялась бормотать извинения. Полицейские напоили нас чаем с пончиками.

А когда мы уже выходили из участка, миссис Томпсон что-то робко пролепетала и полезла в сумочку.

Михаил Давидович, который вышел с нами тоже, перевёл:

– Миссис Томпсон сожалеет об этом досадном недоразумении и благодарит вас за спасение Джекки. И просит принять от неё небольшую компенсацию.

Американка ткнула мне в руки несколько купюр и резво побежала по ступенькам, бережно прижимая к себе собачонку. Михаил Давидович раскланялся с нами и устремился следом.

А я посмотрела на деньги: четыреста пятьдесят долларов.

– Девочки, – хрипло сказала я, – кто там говорил, что на плащ и розовую юбку не хватает? Разделим на троих поровну и возвращаемся к китайцам! Шопинг ждёт нас!

Глава 2

Мы возвратились домой, овеянные славой, аки Цезарь после взятия Алезии. Когда наши увидели нас, взопревших и груженных объемными баулами – удивлению их не было предела. А когда Белоконь, а вслед за нею и Рыбина, начали наперебой, хвастливо вытаскивать многочисленные вкусно шуршащие пакеты и показывать свои бесконечные покупки – то и зависти.

– Где это вы так скупились⁈ – восторженно удивился Комиссаров, – и почему меня не позвали?

– Моей Танюхе тоже такая юбка нужна, – задумчиво почесал затылок Пивоваров, рассматривая ярко-розовую юбку, которую таки прикупила Рыбина (как на мой взгляд, жуткая безвкусица) – вроде она про такую говорила. Так сколько она стоит, Зинаида Петровна?

Шум и гвалт поднялись такие, что мне захотелось торопливо сбежать в свою комнату.

После приезда в Бруклин, нас всех поселили в гостевом комплексе местной общины «Союза истинных христиан». Это было нечто, усреднённо напоминающее небольшой отель или же компактную базу отдыха. Находилось она, правда, почти в самом центре, так что цены здесь не просто кусались, они буквально загрызали насмерть.

Наши, как только прибыли и устроились и первые ахи-охи от обилия забугорных впечатлений поутихли, первым делом бросились в ближайшие магазины. Ну а что, поездка поездкой, а дома ведь ждут подарков. Американских. Причём попробуй кого-то обделить, сразу такие обиды начнутся, что ой. А усугублялось всё тем, что ведь кроме ближайшей родни есть ещё и друзья, и коллеги, и даже соседи. Вот и посчитайте, сколько всего надо. А денег – в обрез.

Поэтому наш «улов» вызвал в группе живейший интерес.

Но здесь следует пару слов сказать о самой группе. Кроме наших, калиновских, куда входили: Пётр Кузьмич Пивоваров (который юрист), Ефим Фомич Комиссаров (слесарь), Ксюша Зыкова (она работала наборщиком в типографии), Ольга Ивановна Сиюткина (бывший агроном), Фёдор Степанович Кущ (учитель физики), само собой Зинаида Петровна Рыбина и Ирина Александровна Белоконь, я, моя Анжелика и наша переводчица – Валентина Викторовна Кирьяновна (мечтавшая в перспективе стать моей свекровью), были ещё и представители из области.

А вот оттуда, кроме Арсения Борисовича Пожидаева, руководителя областной общины, поехало неожиданно довольно немало народу. Что меня изрядно удивило. Ранее, когда мы с Арсением Борисовичем «торговались» за места в делегации, я выторговала десять мест. Анжелика ехала за счёт американцев, по отдельному приглашению. Но в результате от калиновской общины поехало девять человек. Одно место хитрый Благообразный таки себе обратно выцарапал. Но зато наши поехали все. А вот Всеволод и Ростислав остались дома. И я уже сейчас ощущала весь спектр их недовольства, когда я вернусь. Но это меня волновало мало, ведь после возвращения я ходить в эту секту больше не собиралась.

От «областных» в результате поехало целых десять человек, если считать Благообразного. К моему удивлению, таки взяли того хамовитого Романа Александровича, с которым мы схлестнулись при делёжке мест в делегации. Фамилия у него была под стать характеру – Ляхов. Вместе с ним была и супруга, Лариса Сергеевна, тонкая хрупкая блондиночка с надменным выражением лица, и тёща, Аврора Илларионовна. С остальными я не особо ещё раззнакомилась, это была какая-то чета пожилых супругов, которые держались особняком, высокий сутулый брюнет с длинным носом, молчаливый и угрюмый, и три дамочки сильно предпенсионного возраста, которые тоже высоко задирали носы, так что и знакомиться с ними особо не хотелось.

И вот когда Белоконь и Рыбина начали свои бесхитростные похвастушки, на шум в вестибюль вплыла Аврора Илларионовна лично. Она была в кроваво-алом китайском халате до самых пят и поэтому старалась идти осторожно, чтобы не наступить. На волосах у неё была сеточка.

Увидев такое форменное безобразие – полные сумки забугорного барахла, ноздри её брезгливо-завистливо раздулись:

– Это что здесь за блошиный рынок такой устроили? – она выразительно посмотрела на разложенные на диване аккуратные стопочки бейсболок, футболок, джинсов и прочего барахлишка. – Сбор хлама для пункта вторсырья?

– А что такое? – моментально вскинулась Белоконь, которая малейшую критику её безупречному вкусу воспринимала, как личное оскорбление и моментально бросалась наводить справедливость. – Вам что-то не нравится?

– Конечно не нравится! Мы в гостях! Представляем нашу страну, а вы тут барахолку устроили. Что о нас американские друзья подумают! – неприязненным голосом отчеканила Аврора Илларионовна. – Что мы тут все шаромыжники какие⁈ Побирушки⁈

– Вы что меня оскорбляете! – звонким от негодования голосом припечатала Белоконь.

– Я не оскорбляю, – брезгливо отмахнулась Аврора Илларионовна, – я констатирую факт. Если вы обратили внимание, это и так всем понятно. Но давайте, милочка, держать свои примитивные инстинкты при себе. Всё-таки чужая страна, другая культура.

В наступившей оглушительной тишине было слышно, как ошеломлённо крякнул Пивоваров.

– Действительно, Ирина Александровна, – подала голос я (не выдержала, хоть и зарекалась никуда не влезать), – не нужно вступать в разборки. Аврора Илларионовна к «Союзу истинных христиан» не относится. Она – тёща уважаемого в области человека, поэтому и позволяет вести себя так с простыми людьми. Не обращайте внимания. Просто нужно перетерпеть её присутствие и всё.

– Да ты кто такая⁈ – взревела оскорблённая Аврора Илларионовна.

– Списки членов делегации раздавали всем, – миролюбиво ответила я, – можете ознакомиться.

– Я ознакомлюсь! Ознакомлюсь! И вам мало не покажется! Понабирали всякой… – она не договорила, хоть и рвалось нелицеприятное слово, и пулей выскочила из холла к себе в комнату.

Все молчали, но как только за нею хлопнула дверь, заговорили разом, горячо, перебивая друг друга.

Ну вот, вечно я куда-нибудь влипаю. Но сама виновата, могла бы и промолчать. Настроение упало, поэтому я задерживаться и принимать участие в этой бурной дискуссии не стала, натомись тихонечко прошмыгнула к себе в комнату.

Мы жили в гостевых комнатах общины. В каждой комнате были по три кровати, шкаф, стол со стульями, небольшой санузел. Миленько, чистенько, аккуратненько.

Мы поселились так: Кущ, Комиссаров и Пивоваров вместе, обе «светские львицы», Рыбина и Белоконь, вместе, Ольга Ивановна с Ксюшей и плюс переводчица, а я с Анжеликой. Одна кровать у нас пустовала.

Анжелика ещё не вернулась, так как она приехала по приглашению, то у неё была своя программа и сегодня она уехала с американскими детьми в местный зоопарк. Я поставила баулы и устало плюхнулась на кровать, сбросив туфли и с облегчением вытянула гудящие ноги. Мда, кругов намотали мы знатно.

Я сидела, отдыхала и думала, как бы сейчас собрать всю свою могучую волю одним махом в кулак и пойти принять душ. Но в данный момент мне казалось, что на Эверест взобраться гораздо легче, чем заставить себя сдвинуться в сторону санузла хоть на сантиметр.

Пока я преодолевала себя, в дверь поскреблись, и она открылась:

– Можно? – заглянула Сиюткина.

Я подавила вздох: покой нам только сниться. Больше всего мне сейчас хотелось упасть прямо там, где я сидела, и проспать примерно тридцать три часа. И чтобы меня никто не трогал.

Но обижать людей нельзя, поэтому я натянула вежливую улыбку и кивнула:

– Да, конечно, проходите. Что вы хотели, Ольга Ивановна?

– Вы меня извините, Любовь Васильевна, но нужно ещё Петра Кузьмича позвать.

– Хорошо, зовите, – удивлённо пробормотала я.

Сиюткина сходила за Пивоваровым и через минуту они сидели напротив меня на стульях.

– Тут такое дело, – сказала Сиюткина, – я понимаю, что вы устали, что сейчас не до того, но и меня поймите правильно – они же умрут!

– Кто умрёт⁈ – от неожиданности у меня аж сердце заныло.

– Я же их не кормлю, они долго без пищи не могут, – опять сказала Сиюткина и посмотрела на Пивоварова красноречивым взглядом.

– Ольга Ивановна прихватила с собой всяких насекомых, – подмигнул Пивоваров, – пора выпускать.

– И семена! – гордо подхватила Сиюткина.

У меня отвалилась челюсть практически в буквальном смысле этого слова. Когда мы с Пивоваровым обсуждали стратегию будущих диверсий, я высказала варианты, но думала, что мы сейчас просто съездим «в разведку», а вот на следующий раз уже проведём полноценные операции. А они видишь, как…

– А как… – начала я, но Пивоваров со смешком перебил:

– А чего тянуть? Знаю, что ты хотела сперва всё выяснить, а уж потом… Но сама пойми, Любовь Васильевна, мы ведь с Ольгой уже совсем не молодые. Даже сейчас ты еле-еле смогла выбить, чтобы нас включили, а в следующий раз может вообще не получится. Или следующая поездка через год или даже два будет. А мы стареем. Я и этот полёт еле-еле перенёс, хорошо, хоть пересадка была. Думал сердце развалится прямо в воздухе.

– А у меня ноги так опухали, что постоянно вставать и ходить по проходу приходилось, – добавила Сиюткина. – А больше сюда не полечу, тяжело мне.

– Но…

– У нас соседка к детям летала, правда в Канаду, так рассказывала, что тяжело очень в таком возрасте так далеко летать. Вот я и подумала… что нужно сразу…

Я изумлённо покачала головой.

– Ну а что⁈ Я – коммунист! Мой муж, мой отец и мой свёкр – все были коммунистами! И хоть Партия сейчас, как говорится, «не в моде», я искренне верю и надеюсь, что из-за кучки обуревших от безнаказанности «вождей», она разрушена не до конца! И рано или поздно вопрянет! И СССР вернется! И будет всё, как раньше!

– И я в это верю, – тихо сказал Пивоваров и ехидно добавил, – ну а пока мы с Ольгой Ивановной вступили в ЛДПР и провезли в Америку всяких жуков и тараканов.

– Это не тараканы! – недовольно фыркнула Сиюткина, – это моль-пестрянка! Она широкоминирующая, между прочим, Пётр Кузьмич. Я собрала три разных вида гусениц, так что поразим ясеневые леса, кленовые и ещё розоцветные, но это будут сады скорее всего.

– Обалдеть, – вытаращилась я. Но на сердце было почему-то стало радостно. И хоть разрушать природу – плохо, но ради спасения моей страны, и многих других стран – будем разрушать. Иначе уже скоро начнутся все эти «цветные революции», гражданские войны, взлелеянные американскими «братьями». Нет, этого нам не надо. Пускай лучше с молью на огородах борются. Будет чем у себя заняться – нам хоть гадить не будут.

– Но это ещё не всё! – воодушевлённо сказала Сиюткина, – кроме пестрянок я взяла ясеневую узкотелую изумрудную златку.

– Звучит красиво, – сказала я.

– Это один из сильнейших и очень агрессивных вредителей. Но особенно златка мощно начинает размножаться и разрушать целые лесные массивы, если вместе с нею подселить один интересненький грибочек-аскомицет, – глаза Сиюткиной мечтательно затуманились. – Я его споры тоже взяла.

– Видишь, Любовь Васильевна, какой среди нас экотеррорист живёт, – хохотнул Пивоваров. – Пока твоя Анжелика все экскурсии до конца досмотрит, от лесов и садов в Америке одни пеньки останутся!

– Да! Я молодец! – легкомысленно хихикнула Сиюткина, – я смогла провезти четырнадцать видов и подвидов разных вредителей-насекомых и патогенных грибов. А ещё я прихватила семена.

– Круто! – изумлённо выдохнула я.

– На пример, семена борщевика Сосновского, – Сиюткина хитро на меня посмотрела и ехидно добавила, – пора кормовую базу для их коров подкорректировать.