Текст книги "Баба Люба. Вернуть СССР 4 (СИ)"

Автор книги: А. Фонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Но это же такая мелочь! – не сдавалась я.

– Из мелочей состоят великие дела, – нравоучительно сказал Кущ.

– Что вы собираетесь делать дальше? – спросила я.

– Хотим перепугать власти и вызвать панику среди населения с помощью демонстрации НЛО, – хохотнул Пивоваров. – Наведём ужасу на весь Нью-Йорк.

– Как это? – вытаращилась я: похоже все наши сошли с ума и ситуация вышла из-под контроля.

– С помощью гелия, люминесцентной краски и воздушного шарика, – заржал Кущ, – вы что, передачу «Очумелые ручки» не смотрите?

– Смотрю, но я только научилась из пластиковой бутылки умывальник делать и из старых грампластинок – горшки для вазонов.

Мужики развеселились, посыпались шуточки-прибауточки. Я немного ещё побыла с ними и ретировалась к себе в номер.

Голова распухла от мыслей. Я плюхнулась на кровать и потянулась к тумбочке. Где-то там была пачка печенья. Нет, кормили нас здесь, можно сказать, «на убой», но после того, как Зинаида Петровна сказала, что мы садимся на подножный корм, жрать захотелось зверски.

Или, может, это я так из-за этой дурацкой канализации переволновалась?

Но не успела я умять печенюшку, как в дверь постучались.

– Открыто! – максимально доброжелательным голосом крикнула я, стараясь, чтобы в моём голосе не промелькнули недовольные нотки.

Дверь распахнулась и на пороге возникла смущённая Ксюша.

– Можно? – тихо сказала она и прибавила, – я на минуточку.

– Конечно, конечно, – кивнула я, – проходи, Ксюша. Печенье будешь?

Она отрицательно помахала головой и выпалила:

– Любовь Васильевна! Я договорилась!

– О чём? – не поняла я.

– Что меня возьмут в типографию наборщиком! – радостно сообщила Ксюша и посмотрела на меня, явно в ожидании похвалы.

– Как так? – аж зависла я.

– Да мы, когда с Анжеликой ездили на экскурсию в университет, там была такая тётка, она главная у них. Так вот она сказала, что для нас, русской молодежи, лучшая судьба – это попасть на учебу в этот американский университет. А потом я ей и говорю, что хотела бы попасть, но мне нужно здесь устроиться на работу, чтобы сперва язык подучить. А она такая спрашивает, какая у меня профессия. Вот я возьми и брякни – мол, работаю наборщиком в типографии. А там был такой дядька, китаец вроде, или узбек, хотя узбеков здесь же нету, так вот он и говорит, мы тебя в типографию можем устроить, а ты потом в университет по программе поступишь. Я и согласилась. Правильно же?

Она заглянула мне в глаза, и я кивнула. События развивались так стремительно, что я не успевала адаптироваться под них.

Конечно, я читала о попаданцах, в том, моём мире. Внуки постоянно таскали книжки. Но там все попаданцы пёрли вперёд, всегда только побеждали и никогда не сомневались. А вот я, практически достигнув того, куда стремилась, почему-то начинаю чувствовать сомнения. Да, когда я вспоминаю сожженный Донбасс в моём мире, глаза детей, которые кроме войны больше ничего не видели, я понимаю, что наши заокеанские друзья таких сомнений и сожалений не испытывают. Но у меня же русская душа, мне всех жалко.

От сожалений меня отвлекли крики и голоса в коридоре.

Ксюша, которая присела на Анжеликину кровать и рассматривала какую-то её книжку, подняла голову и озабоченно сказала:

– Что-то случилось? Вы слышите, Любовь Васильевна?

– Ругаются, что ли? – прислушалась я. – Да так громко.

– Да нет вроде, – сказала она, – я сейчас пойду гляну, что там.

– Этого ещё не хватало! – рассердилась я, – любопытной Варваре! А дальше ты знаешь. Сиди спокойно и читай книгу. Они уйдут, пойдёшь потом. А то чужая страна, мало ли что…

Я не договорила. В своё время насмотрелась всех этих гангстерских фильмов, так что решила не нарываться.

Голоса и шум нарастали.

– Их стало больше, – сказала Ксюша. Глаза её сверкали от любопытства, однако ослушаться меня она не решалась.

И тут мне в дверь заколотили.

От резкого звука мы аж подпрыгнули с Ксюшей, а я так ещё и икнула.

И пожалела, что дверь не заперта.

Не дожидаясь моего ответа, дверь распахнулась и на пороге возник Арсений Борисович. Был он какой-то весь взъерошенный.

– Любовь Васильевна! – сказал он, – собирайтесь. Мы срочно переезжаем.

– Куда? Что случилось? – удивилась я.

– Некогда болтать! Собирайте все вещи! – отрывисто велел он.

– Но Анжелика уехала на молодёжный фестиваль.

– Её вещи тоже!

– Но она…

– Её потом туда привезут!

– А я? – пискнула Ксюша.

– Ты тоже собирайся! – раздражённо рявкнул он и захлопнул дверь.

Мы с Ксюшей уставились друг на друга, не понимая, что происходит.

– Я ща! – выпалила она и, не дожидаясь моего разрешения вылетела, из комнаты.

А я, вздохнув, принялась торопливо складывать вещи в сумки. А вещами мы обросли за эти дни, всё в сумки не влезало, я злилась, тихо ругалась под нос, пыталась всё хоть как-то куда-то впихнуть, и тут дверь опять хлопнула и в комнату ворвалась возбуждённая Ксюша:

– Вы представляете! Там что-то сломалось и все дома говном заливает! – выпалила она.

– Ужас, – пробормотала я, хватаясь за сердце.

– А воды в городе теперь вообще нету! – добавила она. – Поэтому мы переезжаем за город, там у них есть ещё один пансионат есть.

Не удержавшись, я хрюкнула: прекрасно – город утопает в дерьме, а воды нету.

В коридоре все суетились, но Арсений Борисович более-менее народ собрал и теперь мы с баулами устремились на выход.

В воздухе отчётливо пахло, причём отнюдь не фиалками.

Стараясь дышать ртом, я тащила кучу сумок, и своих, и Анжеликиных, и тех, что на подарки, и ворчала. Моих сообщников не было видно и я, пока дошла, вся истосковалась – боялась, что они попались.

Но нет, почти в дверях, я столкнулась с Пивоваровым.

– А эти где? – сердито прошипела я, сделав страшные глаза.

– В автобусе уже сидят, – хмыкнул он, скептически рассматривая мою кучу сумок, – у них вещей-то не много. Давайте помогу.

Он протянул руки к чемодану.

– Это от дуста так? – почти беззвучно шепнула я.

– Нет, просто Фёдор Степанович новую методику решил испытать…

Глава 5

– Аллилуия! – заверещала пышнотелая дама в малиновом тюрбане и каком-то совершенно безумном балахоне ярко-оранжевого цвета. Её массивные клипсы задребезжали в такт яростным взмахам рук. – Аллилу-у-у-уия-а-а-а!

Толпа млела в едином экстазе.

Голос пышнотелой, и так на самых высоких октавах, вдруг взлетел на совершенно недосягаемую высоту, почти под купол огромного кафедрального собора. Затем, чуток пометавшись под величественными сводами, со звоном ударился о хрустальную люстру размерами с нехилый такой комбайн, запрыгал промеж великолепных витражей и мелкими хрустальными нотками осыпался на благоговеющих прихожан.

Празднество «Союза истинных христиан» было в самом разгаре.

От такого ультразвука у меня аж сердце ёкнуло. Я попыталась выдохнуть, но получилось так себе, с трудом. А экзальтированная американка, внезапно перейдя в совсем другую, густую и низкую тональность, прогудела ещё пару строчек осанны.

Следом за нею торжественно и благочестиво грянул хор. Да так грянул, что у меня аж пупырышки на руках появились.

– Красотища-а! – восхищённо выдохнула Рыбина, которая сидела рядом со мной. – Какая же красотища! Как же они могут! Не то, что наши…

Я, конечно, сдержалась, хотя очень уж хотелось скептически хмыкнуть. Да, эта женщина пела волшебно, просто божественно. И хор тоже. Но кто сказал, что у нас в стране нету таких (и куда круче) талантов? Просто ситуация, что сейчас сложилась у нас дома, не давала таким вот самородкам возможности проявить себя. И пока эта дама здесь поёт, ловя на себе восторженные взгляды остальных, где-то на базарах Рязани, Костромы и Тамбова наши певцы, скукожившись от пронизывающего ветра, перепродают импортную жвачку и окорочка Буша. Стоят певцы, стоят учёные, стоят врачи, стоят инженеры… И вся страна или униженно перепродаёт импортную жвачку, или же медленно загибается от безденежья и безнадёги, но зато сохранив гордость…

Вот поэтому я сейчас здесь. Чтобы не допустить того, что будет дальше.

– Но красиво же⁈ – не унималась Рыбина.

– Красиво, – буркнула я.

На середину вышел ведущий в нарядном фраке, и, сверкнув белозубой истинно американской улыбкой, провозгласил хорошо поставленным голосом:

– Дорогие мои! Братья и сёстры! Мы, народ Соединенных Штатов, во времена сгущающихся туч и бушующих бурь, мы остаемся молодой страной! Как сказано в Писании, настало время избавиться от инфантильности. Пришло время вновь подтвердить стойкость нашего духа, сделать выбор в пользу лучшего будущего, привнести в него тот бесценный дар, ту благородную идею, которую мы передавали из поколения в поколение: завет Всевышнего, что все мы равны, все мы свободны, и все заслуживаем права на стремление к счастью!

Он сделал паузу и продолжил:

– Дорогие соотечественники и наши гости! Подтверждая величие нашей страны, мы понимаем, что величие не дается даром. Его необходимо добиваться! Мы, американцы, Богом избранный народ, и на нашем пути мы никогда не искали легкого выхода и не довольствовались малым!

Он опять выдержал паузу и все присутствующие бурно зааплодировали.

Я скрипнула зубами.

– Мы остаемся самой процветающей, самой могущественной страной в мире! – улыбка в тридцать два зуба осветила его лукавое лицо, – Так было до сих пор. И так должно быть в нынешнем поколении американцев. И так будет впредь! Во всём мире! Аминь!

Овации разразились вновь, люди, радовались, хлопали.

И тут, посреди всеобщего ликования, на середину собора вдруг вышел… Фёдор Степанович Кущ, наш учитель физики.

По-моему, я ахнула. Кто-то рядом со мной ахнул тоже. Я оглянулась – Белоконь смотрела изумлёнными вытаращенными глазами.

Он остановилась ровно на том же месте, где пела экзальтированная американка, взглянул на разнаряженную толпу таким взглядом, как смотрит строгий учитель на хулиганящих несмышлёных школьников. Дождался, пока овации и шум стихнут.

И, в воцарившейся мертвенной недоумевающей тишине внезапно медленно и звучно запел красивым густым голосом песню рабочей артели.

Слова «Дубинушки» зазвучали под сводами собора словно удар электрошокера.

Словно эффект струи дихлофоса для полчищ тараканов.

Я до сих пор не понимаю, как эти несколько строк, таких простых, таких незамысловатых строк, почему они всегда вызывали такую тревогу у угнетателей рабочего класса.

Собравшаяся в зале толпа слов «Дубинушки» не понимала. Русский, кроме переводчика, здесь не знали. Но интуитивно они ощущали, что здесь и сейчас что-то происходит. И все замерли. Дисциплинированно слушали. Словно бандерлоги перед мудрым Каа.

Огромная толпа замерла и внимала.

Припев со словами «эх, дубинушка ухнем»! наши пели уже втроём, плечом к плечу – на середину вышли и присоединились Комиссаров и Пивоваров.

А когда грянули строчки « но настанет пора, и проснется народ, разогнет он могучую спину…» пели уже все: и Рыбина, и Белоконь, и Сиюткина, и Зыкова, и наша переводчица Валентина Викторовна Кирьянова. Я оглянулась: пел Арсений Борисович, пела чета пожилых супругов, и брюнет с длинным носом, и вечно задирающие носы дамочки, и даже чета Ляховых пела.

И даже я…

А в пансионате, где мы теперь проживали, разразился грандиозный, можно сказать даже эпический, скандал.

Когда после нашего триумфа, мы вернулись за город, где теперь проживали в связи со взрывом коллектора и отсутствием воды в городе, Аврора Илларионовна негодующе нам заявила:

– Ваша самодеятельность возмутительна! – и посмотрела сперва на зятя, а затем на Арсения Борисовича.

– Почему это? – моментально влезла Белоконь, и я вздохнула.

Ну вот почему она не могла промолчать? Бабулька бы поголосила и умолкла. А теперь придётся весь вечер отбиваться.

– Вас пустили на мероприятие такого уровня! Такие люди там собрались! Высшее общество! Элита! А вы себя как показали⁈ Дикари! Опозорили всю нашу делегацию! Что они теперь о нас подумают⁈

– Почему это опозорили⁈ – поддержала Белокониху Рыбина.

Хоть она и была её извечной противницей, но тут вдруг поддержала.

– А потому что частушки свои распевайте в сельском клубе! А не на собрании культурных людей в такой стране! – заверещала Аврора Илларионовна.

– Уважаемая Аврора Илларионовна, – примирительно сказал Кущ, – «Дубинушка» – это русская народная песня, которая является нашей классикой…

– Замолчите! – взвизгнула та, – с вами будут соответствующие структуры разбираться, когда мы вернёмся домой! Позор! Скотство!

– Ну знаете! – вспыхнул Кущ, – попрошу со мной таким тоном не разговаривать…

– Мама! – попыталась достучаться до её разума Лариса Сергеевна, её дочь.

Но всё было тщетно.

– Арсений Борисович! Почему вы молчите! – решила втянуть старейшину в скандал Аврора Илларионовна, – вы должны дать оценку этой вопиющей ситуации! Набрали в поездку кого попало. Вот вам и результат!

– Аврора Илларионовна! – не выдержала я, – финансирование на эту поездку, вообще-то, выделили именно нам! Именно нашей делегации. Делегации из Калинова. Так что это вы, так сказать, воспользовались своим положением областной структуры и «присоединились» к нам…

– А вы вообще молчите! – пронзительно заверещала она, – ваша роль здесь вообще не понятна! К «Союзу истинных христиан» вы отношения не имеете! Я прекрасно вижу, что на утренние молитвы вы не ходите! И на вечерних были всего один раз! Как вы сюда попали⁈ Ещё и дочку свою взяли!

– Вообще-то именно за мероприятия, которые проводила Любовь Васильевна, нам и оплатили поездку сюда. И вам, кстати, тоже, – попытался разрулить конфликт Пивоваров, но только подкинул дровишек в костёр её ярости. – Так что можете поблагодарить Любовь Васильевну.

И понеслось.

Вот не надо было ему это говорить.

– Роман! Скажи хоть что-то! – завизжала она, – ты же видишь, что происходит! Мало того, что они опозорили нас перед людьми. Так ещё напали на меня! Деньгами уже упрекают! Да вы все должны быть нам благодарны, что Арсений Борисович проявил великодушие и пустил вас сюда! Хотя очень зря!

– Попрошу умерить свой тон, – процедил Ляхов, неприязненно глядя на меня.

– То есть вашей родственнице называть нас скотами можно, а Любовь Васильевне «умерить тон»? Так, по-вашему? Что-то много вы себе позволяете, товарищ, – отрезал Пивоваров.

– А вы кто такой, чтобы мне замечания делать? – вскинулся Ляхов.

– А вы кто такой? – зло усмехнулся юрист.

– Пётр Кузьмич, не обращайте внимания, – сказала я, – Роман Александрович мнит себя хозяином области, а нас считает своими крепостными. Поэтому и ведёт себя соответствующе.

Комиссаров громко заржал.

– Хамьё! – презрительно сообщила ему Аврора Илларионовна.

Скандал продолжал набирать обороты.

Благообразный не выдержал и решил вмешаться:

– Товарищи! – строго сказал он, – давайте прекратим разборки. Я требую, чтобы вы сейчас разошлись по своим комнатам. С каждым из вас будет проведена беседа. И я считаю, что вы должны извиниться друг перед другом. Бог всё видит. Не копите грехи. В Писании сказано…

Он затянул нудную проповедь монотонным голосом, минут на двадцать.

Слушать её после нашего триумфа в соборе было откровенно скучно. Однако главную функцию Арсений Борисович выполнил – потушил пожар конфликта.

Поэтому, когда он договорил, все уже малость пришли в себя. Во всяком случае больше никто никому ничего не говорил. Так, бросали друг на друга язвительные и недоброжелательные взгляды и всё.

После проповеди-выговора, нас отправили по своим комнатам.

В этом пансионате мы проживали с большим комфортом, чем в городе. Здесь была мебель классом повыше, и кормили получше.

Кстати, с талонами пришлось обломаться – здесь, кроме нашей столовой, других точек общепита не было, поэтому вопрос с наличкой долларами завис.

Но Рыбина обещала разобраться.

И я верила, что у неё всё получится.

Невзирая на склоки Авроры Илларионовны, на высокомерную спесь её высокопоставленного зятя, на боль в натёртой ноге, – настроение у меня всё равно было замечательное. Первый этап, не такой уж большой, но при этом такой важный, был выполнен. «Зелёная» бомба замедленного действия заложена.

Да, она маленькая, да, не быстро это будет, не завтра. Но уже через пару лет проблемы у них начнутся. А ещё через пару лет жахнет их прям хорошо.

Я понимала, что это такая малость, такая ерунда. Но это сейчас так. Завтра им будет не до смеха. А там авось нас оставят в покое и займутся своей страной и своими проблемами.

Раз всё началось раньше, чем я думала, то будет правильно заложить им ещё парочку «подарочков». А для этого нужно продолжить привлекать остальных, согласно ранее утверждённому плану.

Я удобно устроились в мягком кресле и щёлкнула пультом от телевизора. На экране вспыхнуло изображение – толстопопая мулатка я ультракоротких шортиках и огромных солнцезащитных очках что-то пела и активно вертела этой самой попой то на фоне пальм и моря, то на фоне казино. Пропаганда красивой жизни и больших денег была здесь поставлена на все сто.

Я переключила канал. На экране возник всклокоченный бородатый мужичок с огромным сачком, который зачем-то пытался выловить крокодила из бассейна. А тот открывал зубастую пасть и пытался цапнуть сачок. Мужик в ответ ржал и что-то быстро-быстро лопотал по-английски. Я уже кое как понимала английскую речь, и сама говорила, но, когда вот так быстро, я ещё зависала и «плавала». А когда мужик поскользнулся и рухнул в воду прямо к крокодилу, мои нервы не выдержали, и я торопливо переключила канал опять.

Попала на новостной канал. На экране транслировали кадры из города. Тот микрорайон, где мы жили, я узнала сразу. Молодой корреспондент что-то вещал на фоне творившегося там Армагеддона. Стараясь не вступить в реку дерьма, он оживлённо жестикулировал и возмущённо вёл репортаж.

Дважды он не выдержал и прямо в эфире зажал нос пальцами. Хотя может быть, это было сделано специально, чтобы надавать на эмоции зрителей.

А я тем временем рассматривала картинку репортажа.

Мда, Комиссаров и Кущ развернулись не на шутку. Город затопило фекалиями в буквальном смысле этого слова.

А, учитывая, что воды сейчас там не было (во всяком случае, в нашем микрораене и рядом), то я им не завидую.

В дверь постучали.

– Открыто! – сказала я и нажала на кнопку отключения звука.

– Не помешаем? – ко мне заглянули Кущ и Комиссаров.

Мда, помяни чёрта, как говорится.

– Проходите! – сказала я и включила звук опять.

– О! – хохотнул Кущ и сказал Комиссарову, – глянь, Фима, нас уже и по телевизору показывают! Да мы герои! Знаменитости! На всю страну прославились!

– Сплюнь! – трижды поплевав через плечо, ответил Комиссаров.

– Ага, знатно вы шороху навели, – сказала я.

Комиссаров приосанился, похвала ему понравилась, а Кущ весело сказал:

– Кто бы подумал, что в Фимке такой талант пропадает! А ведь был скромным тружеником на заводе. Гордостью предприятия.

– А что думаешь, нет? – хмыкнул Комиссаров, – я, между прочим, и на Доске почёта висел. Целую пятилетку.

– Ну вот я и говорю! – подхватил Кущ, – был пионерам пример, а сейчас террорист террористом!

– А как вы так сделали? – спросила я, – это из-за того дуста так всё рвануло?

– Ой, тут такая смешная история! – начал Кущ, – в общем, пошли мы с Ефимом в тот дом. Ну, где ремонт делают. Смотрим, а там…

В дверь опять постучали.

– Открыто! – крикнула я.

Надеюсь это не Благообразный пришел разбираться. А то увидит, что у меня гости и ещё ругаться будет. Я так и не поняла – можно ли нам между собой общаться или нужно сидеть по одному и молчать, пока он не снимет запрет.

Заглянул Пивоваров.

Увидев, что все в сборе, он расцвёл:

– О! А я гляжу, герои собрались!

– Наши деяния вошли в историю! – кивнул на экран телевизора Кущ.

– Пётр Кузьмич, как вы думаете, как профессионал, если нас поймают, сколько лет нам за это дадут? – с беспокойством спросила я.

– Пусть сперва поймают! – хохотнул Пивоваров и повернулся к Кущу и Комиссарову, – я вот что хотел спросить, товарищи. Когда мы планируем разобраться с электричеством?

Я охнула и с подозрением поочерёдно посмотрела на Куща, на Комиссарова, на Пивоварова. Но тут дверь распахнулась и в комнату без стука практически вбежала запыхавшаяся Белоконь и выпалила:

– Любовь Васильевна! Вам там звонят!

– Что? Кто? – не поняла я.

– Международный звонок! Из Калинова! – с тревогой сказала она, – идите быстрее!

Моё сердце нехорошо ёкнуло, и я изо всех ног побежала к администратору.

Сначала, сквозь шум и щелчки в трубке, я не слышала практически ничего. Из-за расстояния связь была ужасная.

– Алло! Алло! – кричала я в трубку.

В ответ что-то щёлкало и завывало.

– Алло!

И так несколько минут. Несколько бесконечных минут, за которые я надумала уже чёрт знает, что.

Но через некоторое время, сквозь все эти щелчки и грохот, я услышала голос Гали.

– Галя? – удивилась я. Вот уж не ожидала. Это последний человек, на которого я бы подумала.

– Галя! Галя! Что случилось?

– Люба! – закричала она в трубку, – Люба ты меня слышишь⁈

– Галя! Галя, что случилось? Скажи мне! – в ответ опять что-то лязгнуло и заскрежетало в трубке.

Сердце моё замерло от ужаса. Что же там дома могло такое случиться, что Галя мне решила позвонить?

– Люба! Люба! – кричала Галя. – Аллё! Аллё!

Наконец щечки прекратились, и я отчётливо услышала её голос, словно бы она сидела напротив меня.

– Что такое, Галя⁈

– Люба! Ты меня слышишь⁈ Твои дети! Опека забрала твоих детей! – чуть не плача кричала Галя, – твой отец просил меня тебе сказать! Люба! Скорее возвращайся!

– Галя, а что с отцом⁈ И куда их детей забрали? – кричала я, но соединение уже разъединилось, послышались длинные гудки.

Видимо, у Гали закончились деньги.