Текст книги "Крест Марии (СИ)"

Автор книги: А. Фонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Обжигая руки, я бережно понесла её к топчану, который служил мне сейчас пристанищем.

Бережно примостила всё это источающее умопомрачительные ароматы богатство на топчане (предварительно расстелив платочек) и пристроилась рядом. Еда была чудная. Похожая и одновременно не похожая ни на какую кухню. Я рассмотрела: тесто было запечённое до хруста, очевидно пресное или из кисляка. Такое впечатление, что запекали в тандыре. Оно пахло дымком и ещё чем-то неуловимо диким. Внутри находилось пюре. Я зацепила пальцем капельку и лизнула, обжигаясь. Вкусно. В меру солёное, очень острое. Но при этом пюре явно не картофельное. Скорее нечто среднее между перетертыми тыквой, картофелем, горохом и репой. И в тесте, и в пюре были включения трав и каких-то пахучих пряностей. Я понюхала. Похоже на сельдерей или базилик. Но это не оно. В общем, за неимением другой информации и опровергающих аргументов, я пока для себя определила, что кухня уйгурская.

Мою догадку подтвердил ещё один пресный пирожок, схожий на самсу, запечённый треугольничком. Ну точно это уйгурская кухня! А вот начинка тоже хоть и была в виде пюре, но какая-то сладковато-терпкая. Такое впечатление, что ягодный кисель вварили до очень густого состояния и использовали вместо начинки.

Первое я смела не заметив. Давясь, почти не жуя, я съела всю порцию. Так как ложки не было, пришлось на манер уйгуров использовать кусочек лепёшки. Право она была достаточно жёсткая. Хотя моя «ложка» в процессе отмокала и начинала провисать, так что после двух-четырёх ложек приходилось «мастерить» новую. Так, что скоро от моей тарелки не осталось ни крошки.

Фух, я откинулась к стене, отдуваясь. Лоб украсила обильная испарина.

Хорошо-то как!

Ради интереса и откусила небольшой кусочек самсы. Тесто хорошее, в меру пропечённое, а вот начинка мне не понравилась. Приторно. Чересчур слащаво, как-то.

Но не мне сейчас носом крутить. Надо радоваться, что покормили.

Самсу я решила пока отложить. Накрыла носовым платком и сунула в мою сумочку. Непонятно, когда меня в следующий раз кормить будут. Вдруг это раз в день. Или, что хуже, раз в два дня. С этих сволочей вполне станется.

Время до дёрганья ещё было, и я решила подарить его себе для отдыха. Пусть еда нормально переварится. Огюст Больц всегда говорил, что нужно после обеда иметь моцион. А он знал толк в жизни, этот старый паскудник.

Меня совсем развезло. Я почувствовала, что сейчас усну. Если бы я не сидела, опираясь на руку и затёкшая рука не подломилась, так, что я рухнула на деревянный топчан, больно ударившись щекой, то я бы точно крепко уснула. И скорей всего пропустила бы время, когда нужно дёргать рычаг. А это – всё начинать заново.

Испугавшись такой перспективы, я заставила себя встать и пройтись по периметру коридора. Пусть будет послеобеденная прогулка у меня такая. Сейчас немножко похожу, дёрну рычаг и пойду дальше разбираться с остатками трупа. Хотя какие там остатки – почти полноценный труп, только руки отрезаны до локтей и одна нога немножко.

Почти Венера Милосская.

Бррр.

Меня аж затошнило, когда я представила, что мне сейчас предстоит.

Нет, нужно переключаться.

Я вернулась к топчану. Там, рядом с ним сиротливо стояла стопка книг, которые сунул мне в руки Больц как раз перед моим попаданием сюда. А я даже не знаю, что за книги там есть. Если мне предстоит провести здесь много времени, то именно эти книги – основное моё богатство, основное средство, чтобы не сойти с ума.

Я заглянула на стопочку. Там было восемь книжек разной степени истрёпанности и направлений. Я внимательно их рассмотрела. Итак, у меня было: две книги по радиофизике, пять художественных книг и одна потрёпанная Библия.

Вот и чудненько. Удовлетворившись осмотром, я поспешила к рычагу. Сейчас мне предстоит поработать с трупом.

Книги по радиоэлектронике мне уж точно не нужны. Вот ведь скотина Больц! Лучше бы томик Толстого или Достоевского пихнул. Они достаточно занудные и такого чтения мне хватит надолго. И вот что я буду с этой электроникой делать?

Я возмущённо фыркнула.

В «страшной» комнате меня по-прежнему ждал труп.

– Ну здравствуй, моя красавица, – хихикнула я, глядя на искромсанный синюшный труп. – Ты у нас как Венера Милосская, без рук. А сейчас будешь и без ног.

Мда. Дожилась. Уже и разговариваю сама с собой. Так и кукухой поехать недолго.

Хотя, может, я уже давно поехала и это мне всё чудится? А я сейчас лежу в какой-нибудь швейцарской клинике после лоботомии?

Но нет. Если бы было так, я бы не ощущала всё так чётко. И запахи. Таких галлюцинаций просто не бывает. Мозг может воспроизводить сюжеты из ранее виденного, а проектировать неизвестные ранее картины – не может. А вот такое я не видела никогда. Это уж точно.

Я вздохнула и принялась пилить вторую ногу.

Когда нога ухнула в чёрный зев, я позволила себе чуток передохнуть.

Опять, чтобы не уснуть, я отправилась в дальний конец, куда я ещё не ходила. Там было темновато и мрачно. Тусклая лампочка света давала мало. Этот кусок коридора не представлял собою ничего интересного. Разве что в самом углу, возле стены, на которой я заметила что-то наподобие огромных люков, я обнаружила неожиданную находку: в небольшом глиняном горшке росло растение. Зелёное растение. От удивления я аж подскочила. Откуда ты тут взялось, радость моя?

Зелень сильно пожухла – в этом конце коридора было холодно и темно.

– Сейчас я тебя заберу, зайчик, – пробормотала я, пытаясь справиться с нахлынувшей на меня радостью. – Пойдём со мной. Там тепло. Тебе понравится.

Я подхватила растение и поспешила обратно.

Там поставила его на топчан и внимательно рассмотрела. Это оказалось не просто растение. А именно дерево. Точнее деревце. Небольшое, примерно высотой сантиметров двадцать, но на нём уже кое-где сформировались веточки и листочки. Они были овальные, неправильной формы, сверху блестящие, словно покрытые лаком, с обратной стороны – матовые, шероховатые. Некоторые листочки с обратной стороны были розоватыми. Они напоминали то ли листья груши, то ли яблони, то ли ещё чего-то. Листочки слабо пахли мелиссой.

Ладно, раз я не знаю, что ты такое, побудешь ты у меня айвой, – решила я. Не знаю почему. Айву ела всего один раз, да и то в виде варенья. Но слово звучало красиво. Мне нравилось.

Под ярким светом я внимательно рассмотрела горшок. Он был грубой ручной работы, на нём накарябаны какие-то странный иероглифы. В общем, я ещё раз убедилась, что это какие-то уйгуры или даже китайцы. Хотя раньше я таких иероглифов никогда не видела, но кто их знает, этих китайцев, их так много, они все такие разные, вполне могут быть какое-то племя, в своё время, откочевавшее куда-то на территорию Монголии или Тувы. В эту мою теорию вполне гармонично вставала их кухня – с пресными лепёшками и странным пюре из непонятного овоща. Кто их знает, что у них так посреди пустыни Гоби растёт. Или даже на Тибете. А что? Тоже хорошая теория. Сюда очень неплохо вписывалось то, что в решетку я сбрасывала куски трупа, звука падения не было слышно. Так что вполне вероятно мой тюремный бункер находится на какой-нибудь вершине горы Кайлас.

Потому и голова часто кружится.

Я хохотнула и с таким вот легкомысленным настроением отправилась пилить труп дальше. В этот раз я планировала отпилить голову. Почему-то я решила, что если труп будет без головы, то дальше разделывать его будет легче. О том, что я буду делать с позвоночником я старалась не думать.

Пилить шею оказалось неожиданно легко, и я довольно быстро справилась. Позвонки на шее оказалась хрупкими. Мне даже не пришлось воспользоваться топором и блином от штанги. Что радовало. Но руки всё ровно ощутимо болели.

Но я себе не позволила отдыхать в этот раз.

Если всё хорошо прошло, значит, нужно увеличить количество работы. И я усердно принялась пилить дальше. Примерно после того, как я отпилила и спустила ещё кусок предплечья, пришлось бежать дёргать рычаг.

Я усмехнулась.

Если бы мне кто-то сказал, что я буду проводить время бегая между расчленением трупа и дёрганием за рычаг, я бы рассмеялась ему в лицо. Более того, я уже не испытывала никаких эмоций от этого. Лишь кривилась и старалась увернуться, когда раздутое тело от прокола с противным чавканьем выдавало струю тухлой трупной жидкости.

Её голову я, кстати, просунуть сквозь прутья решетки не смогла. Придётся пилить череп. Это пугало. У меня точно не хватит на это никаких сил. Кости черепа я разделать не смогу уж точно.

В общем, провозилась я, по ощущениям, дня два. Пока смогла разделать труп на достаточно мелкие куски и спустить вниз.

– Ну вот ты и стала маньяком, Мария, – грустно пошутила я сама себе, глядя, как исчезает последний кусок тела предыдущей сиделицы в этой тюрьме.

– Через время кто-то распилит тебя, – внезапно для самой себя подытожила я и вздохнула.

Как ни странно, не сойти с ума от всего этого мне помогло айвовое деревце. Мы подружились. Я с ним разговаривала, читала ему книгу. Причем взяла верхнюю, из стопки. Это оказался учебник по радиофизике. Я вообще ничего не понимаю из текста, но, очевидно, мне было важно слышать звуки собственного голоса, чтобы не сойти с ума.

В общем, в той комнатушке, выполняющей роль туалета, у меня осталась только голова, которая щерилась на меня. Я её отвернула к стене, но так как моя тюрьма таки двигалась (я ощущала постоянную вибрацию, а иногда она поворачивалась, и тогда ощущение полёта было очень реалистичным). И голова видимо при вращении тюрьмы постоянно поворачивалась ко мне и смотрела укоризненно и грустно.

Справлять нужду под таким осуждающим взглядом было неудобно, хоть я себя виноватой не чувствовала, но тем не менее додумалась – сняла брезентовую шторку и накрыла голову. Пусть пока так. Что делать с головой я не знала. Поэтому решила пока отложить вопрос. Потому что моя тюрьма постоянно подбрасывала мне какие-то сюрпризы. То новый рычаг (второй), то ощущение полёта, то еда, то странные находки.

Кстати, о находках. Периодически я натыкалась на всякие странные предметы и тайники.

В свёртке, который я экспроприировала у трупа, я обнаружила блокнот, очень засаленный и старый. В нём были записи на неизвестном мне языке, точнее на том, который я временно определила, как уйгурский. Ну вот гипотеза у меня такая. Кривая, хромая, но я держалась за неё крепко, как за спасительную соломинку для моей бедной измученной психики.

Я очередной раз подскочила к раздатке. Хотя я назвала это окошко «кухней». Так мне привычнее.

Сегодня я получила нечто похожее на рыбное рагу. Было довольно вкусно, хоть и непривычно. Сладкую самсу из предыдущей порции пришлось съесть, так как в тепле клейкая начинка могла испортится. А я не могла позволить себе разбрасываться таким ресурсом, как еда.

Вообще кормили неплохо. Хоть и странно.

На сладкое была нпонятного вида булочка с кусочками какого-то фрукта. Тесто было очень сладкое, а фрукт – кисловатым. Поэтому всё вместе было довольно вкусно. Я с удовольствием всё съела. Обычно я старалась не есть так много. В той, прошлой жизни. Но сейчас я находилась в странной ситуации и сил мне были нужны. Во всяком случае так я себя убедила.

Кормили регулярно. Два раза в день.

Я исправно дёргала за оба рычага, когда приходило время. И вот что странно, обычно я сложно понимала собственные биоритмы. Вот Мадлен всегда просыпалась в одно и то же время, даже без будильника. Мне же без будильника проснуться было нереально. Более того, будильник я всегда ставила на другой стороне спальни, иначе, если поставлю рядом, то просто выключу его и буду дальше спать.

Здесь же я вскакивала ровно за полминуты до того, как нужно было дёргать рычаг. И хотя промежутки между рывками всё увеличивались, все равно для сна мне этого было мало. Поэтому я спала. Затем просыпалась. Дёргала рычаг. Ложилась и опять спала. Затем рычаг. Спала. Рычаг. И так раз пять.

Спала я пока на топчане, было холодновато без одеяла и жёстко на деревянных досках, но других вариантов не было.

Сегодня я решила покончить с неизвестностью. Так высокопарно я назвала мой поход и осмотр ранее не выявленных «участков» моей тюрьмы. Интуиция подсказывала, что здесь таятся ещё неизведанные участки.

Я еще раз прошла по периметру каземата и вдруг уставилась на ровную на первый взгляд стену. Сейчас уже свет стал настолько ярким, что можно было рассмотреть и отдалённые участки в подробностях. И вот на одной из дальних стен я отметила, что довольно большой участок вроде как более светлый, чем всё остальное. Я подошла и потрогала.

Так и есть. Более того, материал этого куска стены (примерно в мой рост) был не из кирпича, как всё остальное, а из дерева, просто сверху «заляпан» каким-то составом, похожим на извёстку.

Я постучала по светлому участку. Стук вышел глухим. Не такой, как по стенке. Значит, там, за этим куском стены была пустота. Я попробовала нажать на неё. Тщетно.

Затем я внимательно рассмотрела стык между светлым и тёмным участком стены. Так и есть, между ними была щель, небольшая, меньше сантиметра. Но она была.

Теперь для меня уже было жизненно необходимым разобраться со странным участком.

Я обстучала и ощупала весь кусок. Но ничего не обнаружила.

Уже практически разочаровавшись, я продолжила щупать чисто на упрямстве. Для меня это была принципиальная позиция. И я не намерена была отступать.

Я уже собиралась уходить (пришла пора дёргать рычаг), как что-то щёлкнуло и внезапно кусок стены отошел в сторону.

Глава 4

Это оказалась дверь, за которой была ещё одна комнатка.

В это же время щелкнул второй рычаг, а это значит, что мне нужно бежать дёргать. Я вынуждена была убежать. Ведь промедление допускать нельзя.

Когда же я вернулась, к моему разочарованию стена опять стала монолитна. Я снова принялась искать «секрет», чтобы открыть проклятую дверь. То, что это жизненно важно – не вызывало сомнений.

Простучав и ощупав всё, что можно, я так и не нашла никаких следов ручки, замка или ещё чего-то. Более того, я в своё время начиталась о том, как в Средневековье в замках можно было нажать на какой-то кирпич или загогулинку и открывался подземный ход.

А вдруг там выход? Эта мысль меня окрыляла и подстёгивала. И я продолжала судорожно искать ручку. Наконец, уже отчаявшись, я оперлась спиной о стену и о чудо – она отъехала в сторону, явив мне проход в потайную комнату.

Я ужас как обрадовалась. Но заходить туда не спешила. Вдруг дверь закроется, и я не смогу найти выход. Умирать от мучительной смерти мне не хочется. Поэтому я сбегала к «туалету» и схватила металлический блин от штанги.

Я молилась, чтобы дверь не закрылась, пока я отошла. Мне повезло и дверь оставалась открытой.

Я заблокировала блином дверь так, что даже если она начнет закрываться, то там всё равно останется щель и я оттуда вылезу.

И вот наступил «час икс» и я вошла в вожделенную «комнату». Здесь освещение было не столь ярким, зато было значительно теплее. Комната представляла собой чуть вытянутое помещение, в одном краю которого была деревянная кровать (!). И о чудо, накрытая одеялом. Там даже подушка была! Небольшая, набитая тряпками, но подушка! Это же какое счастье для моей бедной, измученной шеи. От спанья в неудобной позе на том узком деревянном топчане шея постоянно затекала и начинали болеть голова и спина.

Зато сейчас я была на вершине блаженства.

Я подошла ближе и потрогала постель: и одеяло и подушка сильно отсырели. Ну ничего страшного, главное, плесени не было. Я понюхала – не воняло вроде.

Конечно же я это всё постираю. Ведь спать на чужой постели для меня не мыслимо. Понятно, что это была спальня той бедолаги, которая повесилась в туалете. Но кто знает, чем она болела, да и просто – брезгливо.

Ещё одной хорошей новостью было то, что под одеялом обнаружился даже не матрас, а практически перина. И она была накрыта простыней! Ситцевой, застиранной до серого цвета, но тем не менее это была простыня.

Какая прелесть. Значит я буду жить теперь более-менее по-человечески.

Я разулыбалась. Настроение повышалось и повышалось. Да так, что, увлёкшись, я опять чуть не пропустила время дёргать за рычаг.

Ругая себя всякими нехорошими словами, я заторопилась к рычагу.

Здесь меня поджидал ещё один сюрприз. Когда я дёрнула оба рычага по очереди, внезапно со стороны «кухни» послышался металлический звон. Сказать, что я удивилась – это ничего не сказать. Время до кормления еще было в избытке. Что же это такое?

Меня разрывало любопытство продолжить изучение комнаты и посмотреть, почему звенит кухня. Я подскочила к «окошку» и обнаружила поощрительный приз. На площадке лежал брусочек мыла и бутыль из тёмного стекла.

Я схватила оба предмета, пока окошко не захлопнулась и потащила на топчан.

Как же я радовалась мылу! Оно было хозяйственное, пахло малоприятно, едким щёлоком, но тем не менее это было мыло. Настоящее мыло! Вот теперь я отстираю всё. И вымою нормально голову. А то мои волосы, хоть я их и промываю периодически водой, похожи на измазанную жиром паклю.

Я бережно положила мыло в сумочку. Мало ли, вдруг начнется потоп, а я не могу допустить потерю столь ценного ресурса.

С бутылкой я решила разобраться позже и заторопилась обратно в комнату.

Дальнейший осмотр принёс немало приятных сюрпризов. Под «кроватью» (таки она больше была похожа на нары, но зато достаточно широкие. Настолько, что можно вполне приводить сюда любовника. От этой странной в таком месте мысли я аж усмехнулась.

Любовники. У меня они были. Когда-то. Эх, жизнь.

Но тайны комнаты продолжали манить, и я увлечённо возобновила поиски. Под кроватью обнаружилось небольшое оцинкованное корытце, похожее на ночвы (интересно, откуда это здесь?). Тем не менее находка была необычайно полезна, и я решила, что сегодня же я должна воспользоваться этим сюрпризом.

С огромным воодушевлением я продолжила поиски. Примерно за период в три дёргания рычага я обнаружила немало полезных вещей.

Список находок приятно удивлял и радовал. Здесь были:

– четыре исписанные мелким почерком потрёпанные тетради (одна на непонятном языке, очевидно уйгурском, так как сплошные иероглифы). Все записи я отложила и решила изучить позже;

– два клубка шерсти – тёмно-серого и грязно-жёлтого цвета;

– спицы вязальные, вроде как алюминиевые, но почему-то тёмно-зелёного цвета и покороче, чем те, к которым я привыкла (видимо у уйгуров так принято. Ведь вяжут же в Тунисе длинным крючком. Есть даже стиль вязания – тунисская вязка. А здесь, видимо, уйгурская вязка. Ну или не знаю, что ещё подумать. Других версий у меня не было);

– две стеклянные (примерно двухлитровые) банки с сухарями (очевидно та бедолага сама сушила их на чёрный день, потому что хлеб был уйгурский, с вкраплениями трав, как в тех лепёшках, что выдавали «на кухне»). Нужно будет разобраться, зачем она их сушила в таких количествах. Банки были плотно закрыты клеёнкой и обвязаны бечёвкой;

– моток бечёвки;

– пять больших гвоздей;

– молоток с облезлой ручкой;

– три куска мыла (!). Причем один кусок был не хозяйственным. Он пах цветочным запахом (то ли лавандой, то ли пионом, было сложно определить, так как всё мыло находилось в одном свёртке, тщательно замотанное в клеёнку и все запахи перепутались. Цветочное мыло я сразу же отложила в сторону;

– две катушки ниток, чёрная и красная;

– четыре иглы, причём одна «цыганская»;

– колода игральных карт, но очевидно тоже уйгурских (потом разберусь);

– шахматы в большой коробке (вот тут я сильно удивилась);

– зеркало, примерно сантиметров тридцать в высоту (я лишь мельком взглянула на себя, заметила две новые морщинки под глазами и быстро отложила его в сторону. Потом. Не хочу сейчас расстраиваться);

– пустой пузырёк от духов «Ландыш» ленинградской фабрики «Северное сияние». Там, на самом донышке была загустевшая капелька. Возможно, из-за этого их не выбросили.

Но самое главное! Я нашла одежду! В небольшом тюке под ящиком со всем этим барахлом я обнаружила ещё один свёрток, побольше – в нём была одежда. Трясущимися руками я размотала ткань. Это были брюки, со стрелками, шерстяные, темно-синего цвета. Судя по тому, что по бокам были лампасы – брюки от какой-то военной формы. Прекрасно. Будет мне в чём ходить. Размер примерно мой. Чуть великоваты в талии, но подвяжу бечевкой вместо пояса. Чуть позже ушью, не вопрос. Чуть длинноваты, так подметаю, это тоже легко. Нитки-иголки есть. А эти смешные лампасы отпороть – дело пары минут.

Воодушевлённая я принялась рыться дальше. Следующие находки меня ещё больше обрадовали: я нашла длинную холщовую рубаху. Она была некрасивая, из грубо выделанной ткани, но тем не менее это была более практичная одежда, чем моё шифоновое легкомысленное платье. Я рассмотрела, что она была мне велика. Но ничего. Хуже, если бы была маленькая. В принципе я эту рубаху смогу носить вместо платья.

Ещё я нашла небольшой тючок (примерно метра три) ситца. Весёленькой «дачной» расцветочки. Радости моей не было предела. Скоро у меня должна начаться менструация, и я порадовалась, что проблема с гигиеной практически решена. Наделаю себе многоразовых прокладок. Придётся каждый раз стирать, но ничего не поделаешь. Всё же лучше, чем часами стоять с раздвинутыми ногами под струёй воды.

Так что тючок я с удовольствием отложила. Кроме того, скоро моё бельё придёт в негодность, и я сошью из этой ткани себе новое.

А ещё я нашла кучу всякого ненужного хлама: от сломанных детских игрушек до каких-то связок ключей, запчастей и прочей ерунды. Пока решила не выбрасывать. Зачем-то хранили же его. Так что посмотрю, может и мне понадобится. Так что положила всё на место.

Занятие это растянулось у меня надолго. Да так, что я совсем потерялась, забыла, где день, а где ночь. Хотя здесь и не было ни дня, ни ночи. Круглосуточно светили лампочки.

О том, что время не стоит на месте напоминала лишь необходимость дёргать рычаги.

Наконец, организм взбунтовался. Да так, что меня чуть не вырубило прямо на месте.

Нет, так явно нельзя.

А что, если я сейчас отключусь так крепко, что не проснусь дёргать рычаг? От осознания этой мысли я похолодела.

Кое как доковыляв до своего топчана, я умостилась на твёрдой деревянной поверхности. Надо бы было замочить одеяло и постель, но сил уже не было. «Ну и чёрт с ними!», – подумалось мне. Насколько я понимаю, впереди – вечность. А раз так, то нужно же будет чем-то заниматься и завтра, и послезавтра и все оставшиеся мне годы…

Однако эту мудрую мысль додумать я не успела, так как сонная тьма накрыла меня.

Следующий день был у меня посвящён большой стирке. Я вытащила корыто под водяную струйку, набрала туда воды и добавила немного хозяйственного мыла (построгала его топором). Затем я вымыла в мыльной воде волосы до скрипа и тщательно прополоскала под проточной водой. Волосы я решила не вытирать, пусть сохнут под струйками теплого воздуха. Прическа у меня была модная, гарсон. Поэтому короткие волосы должны были высохнуть быстро. Затем я влезла в корыто и тщательно вымылась мыльной водой. Что ни говорите, а мыться с мылом и мыться без мыла – это две разные вещи. Потом я с удовольствием ополоснулась под струйкой воды. Считай приняла душ.

Эх, сейчас бы ещё мужчину! Такая вымытость пропадает!

Рассмеявшись со своей немудрёной шутке, я принялась замачивать вещи в мыльной воде. Сперва я замочила бельё – трусы и бюстгалтер. Дам ему полчаса помокнуть, в принципе достаточно. Затем в этой же воде замочу чужие тряпки.

Да, сама понимаю, что это стирка «так себе», но мыло нужно экономить. Кто его знает, что дальше будет.

Пока бельё отмокало, я решила пролистать найденные тетради. Их было четыре. Две в коленкоровых обложках, стандартно-коричневого цвета. В таких конторские работники любят вести свои записи. Ну или студенты используют для конспектов. А что – удобно. В меру толстые, на девяносто шесть листов.

Остальные две представляли собой ученические тетрадки на двенадцать страничек с невзрачными бледно-зеленоватыми обложками. Одна – в клеточку и одна в косую линию. Во всех трёх тетрадях были красные поля. На той, что в клеточку, сзади была таблица умножения. На той, что в косую линию – гимн Советского союза. На обороте был указан год – 1963.

Я решила начать с толстых.

Не знаю почему. Просто так захотелось. Считай интуитивно.

Первая же открытая тетрадь удивила – там были уйгурские письмена. Я разочарованно перелистала. Вся она была заполнена мелким убористым почерком, покрывавшим каждый сантиметр пространства, кроме последних трёх страниц, которые, видимо, просто не успели заполнить. Даже промокашка была разрисована этими загогулинами.

«Ну ладно», – подумала я и отложила тетрадь. Это отнюдь не значит, что я от неё отказалась. Совсем нет. И если мне здесь предстоит сидеть ещё долго, то времени, чтобы разобраться с этим уйгурским языком, у меня будет предостаточно. Я где-то читала, что один учёный самостоятельно смог разобрать какой-то древний рунический шрифт. И читал, и писал на нем превосходно. Правда разговаривать и понимать на слух не мог. Так что и я так смогу.

Наверняка смогу.

Затем я потянула вторую толстую тетрадку к себе.

При этом интуиция пиликнула «пора» и я сбегала дёрнула за оба рычага. Кроме того, постирала бельё и в мыльной воде замочила ситцевую ткань, холщовую рубаху и простыню. Пусть мокнет.

Своё бельё я развешала на верёвке (для этого я протянула через весь коридор от стены до стены бечёвку) и вернулась к записям.

Вторая толстая тетрадь была заполнена почти наполовину. Причём записи велись разными почерками. Это был дневник. И вели его по очереди все «сиделицы» в этой тюрьме.

Первой была некая Левонтия. Я вспомнила. Именно она написала о том, что отсюда выхода нет. Записи Левонтии были датированы еще 1875 годом. Это же когда она тут жила? Интересно, а до неё здесь другие были? Но записи начинались с неё. Начинала она длинной плаксивой историей о некоем Прошке, который оказался шельмец и обрюхатил её, а сам забрился в солдаты. Она осталась одна, на сносях, то есть не девка, но и не мужняя жёнка. Поэтому мамка выгнала её из дому. Затем шло длинное-предлинное повествование о любви к злоебучему Прошке, которое растекалось в некоторых местах (очевидно от слёз), в других местах строчки настолько поплыли, что читать было совершенно невозможно. В общем, этот кусок я пропустила. В принципе там не было ничего интересного, если бы не упоминание о некоем старце, который обещал помочь решить проблему, а потом она оказалась здесь.

Вполне типичная ситуация. У меня ведь произошло всё также. Безвыходная ситуация. Отсутствие воли к борьбе, дурацкий разговор с этим чёртовым бюргером. И вот я тоже здесь.

В общем, из всех записей Левонтии ничего путного обнаружить не удалось (если не считать того, что её история почти дословно повторяла мою). Ну и ещё год попадания. Нынче 1982 год. То есть она попала сюда почти на сто лет раньше (если быть точнее – на сто семь лет).

Выходит, более ста лет эта келья обитаема.

Хм… келья. Почему-то всплыло это слово. Возможно, после причитаний Левонтии?

Я задумалась и обомлела. Ребенок???? У неё же должен был родиться ребенок. Тут?

И я представила, как она одна тут рожает ребёнка. Это ужасно.

Но судя о записях, она здесь жила долго. И о ребёнке ни слова. Кроме того упоминания, как паршивец Прошка её обрюхатил. Что же произошло с тобой, Левонтия?

Далее шла другая запись. От некоей Маруси. Она оказалась дамой серьёзной. Беглая каторжанка. До этого была с жёлтым билетом. Девка гулящая. Зарабатывала на улицах Твери. Затем промышляла в Иркутске. Её историю я не совсем поняла, но не сомневалась, что там произошло что-то эдакое. Не удивлюсь если дело было «мокрое». Так вот Маруся писала, что крам (это ткань в переводе или вообще все вещи она имела в виду?) прятать надо в потаённые места. Что здесь ходит чёрный человек и «глядит». После этих слов волосы дыбом встали у меня на голове. Сколько раз я совершенно спокойно спала, даже не думая, что по моей келье может ходить какой-то человек и рассматривать меня. А ведь часто я спала в одном белье. Кошмар.

Записи, сделанные Кашиной Раисой Фёдоровной потрясли больше всего. Она просидела в этой одиночной камере тридцать два года. Может быть и дольше. Но под конец записи стали редкими и совсем неразборчивыми. То есть волне вероятно, что Раиса Фёдоровна или заболела, или, что совсем уж грустно – начала медленно сходить с ума. Сначала записи были оптимистичные. Это оказалась женщина из мещанского сословия, крепкая и с любовью к жизни в любых её проявлениях. Но затем, очевидно под гнётом одиночества, она стала постепенно деградировать. Начала сперва хандрить, жаловаться на «кислую жизнь», на «потерю равновесия». Ругала красноармейцев, особенно одного – Ивана. Вспоминала родню, мать, отца, братьев. Затем начался какой-то бессвязный бред. А потом записи вообще прекратились. Из всего этого бабского сопливого слезогонного потока я поняла главное – нужно постоянно иметь какое-то дело. Иначе можно вот так вот сойти с ума.

Следующая запись была от Ефимовой Нюры. Ужасные каракули, но читать можно. Девушка явно была не великого ума и жила просто и примитивно. Вполне довольствуясь самыми бесхитростными радостями – вкусно покушать, хорошо поспать, отдохнуть. В общем, вот кому было здесь хорошо – так это ей. Насколько я поняла, в родной деревне возле большого рабочего поселка Богородское она была как рабсила. Жила у дядьки, который использовал её руки по полной: и огород вскопать, и корову выдоить, и обед приготовить, и остальное по хозяйству. Причём огородов у него было несколько. В общем, загоняли девушку до такой степени, что она пошла к пруду, чтобы утопиться. А наш вредный мужичок тут как тут. Поговорил, посочувствовал и вот она здесь. А здесь ничего и делать не надо. Знай, рычаг себе дёргай и всё. Кормят поят – вволю. Вкусно. Таких блюд она дома отродясь не едала. Да ещё и досыта. Вот уж кто радовался всей этой ситуации, так это Нюра.

Но её записи были самыми малоинформативными.

Комсомолка Валя вела записи зло и лаконично. Крыла буржуазию, мелкособственнические инстинкты некоего Карла и Арчи. А больше ничего и не было.

Когда я открыла записи Катерины, а они были последними, волосы у меня на голове зашевелились…

Глава 5

В общем, Катерина жила здесь до моего попадания примерно лет за двадцать – двадцать пять. И в отличие от предыдущих малообразованных обитательниц кельи, она была учительницей начальных классов. Женщиной строгой, въедливой и рассудительной. Любила всё раскладывать по полочкам, до всего докапываться.

Именно среди её записей я обнаружила самое интересное. Во-первых, оказалось, что моя келья-тюрьма летала. Да. Именно так. По воздуху. Катерина удивлялась, что это противоречит всем существующим законам термодинамики, но тем не менее.