Текст книги "Крест Марии (СИ)"

Автор книги: А. Фонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

За стеклом мне широко улыбался пожилой луковианец.

– Добрый день. – улыбнулась я ему и сказала на луковианском, – меня зовут Мария. А вас?

– Пахот, – ответил он.

Глава 24

– Пахот? – я с жадным любопытством разглядывала пожилого толстого луковианца и еле-еле удержала равнодушную маску на лице.

– Да. А что? – забеспокоился тот. – Что-то не так?

– Мне про вас рассказывал Флорин, – улыбнулась я.

– Надеюсь, ничего плохого? – вернул улыбку Пахот.

– Да нет же, наоборот, – ответила я (и решила дальше без реверансов, мол, будь, что будет), – он сказал, что Борис, ну это тот старик, что недавно погиб от удара Столба, так вот, Борис оставил вам кое-что…

– Да-да. Оставил, – медленно кивнул Пахот и моё сердце забилось. – Это для вас разве?

Размышляя, что делать дальше, я машинально кивнула.

– Тогда опишите этот предмет, и я с радостью его вам отдам.

– Черный чемоданчик, – торопливо сказала я, затаив дыхание.

– Правильно, – кивнул Пахот. – Подождите немного, я сейчас принесу.

Я подождала.

Когда Пахот вернулся с чемоданчиком, сердце мое билось, как сумасшедшее. Я даже не ожидала, что все будет вот так просто.

Не может быть!

Но так было.

Я забрала чемоданчик, оставленный Борисом, и спросила:

– Обмен будет?

Пахот с удовольствием выменял у меня вязанные носки и мокасины на книгу об известковании кислых почв (я читала всё подряд, в таких условиях выбирать не приходится) и жестяное блюдо-поднос, и на этом наша стыковка закончилась.

Я, конечно, сильно переживала, что, если кто-то, кому передавал чемоданчик Борис, узнает, что это я завладела передачей – результат может оказаться хуже, чем с Фавном и Щукарем. Для меня, конечно же.

Но на этот случай, я могу сказать, что меня Архитектор попросил забрать.

Если спросят, конечно.

А не как Щукарь – сразу травить начнут.

Я повертела в руках чемоданчик. Вместительный, тяжеловатый. Он был из чёрной, слегка потёртой недешевой кожи, что свидетельствовало о том, что чемоданчик прожил долгую и полную всяких событий жизнь. Я отстегнула крупный латунный замочек и заглянула внутрь.

Честно скажу – ожидала увидеть, всё, что угодно. Но реальность превзошла все мои ожидания. В чемодане была большая радиокоробка и пять небольших, размером чуть меньше, чем школьный пенал, раций. Это что же такое! Неужели я смогу теперь слушать радио? Передачи с Земли? А, может, я смогу даже посылать сигналы домой и меня спасут?!

Дрожащими руками я извлекла все предметы и принялась их рассматривать. Радиокоробка не особо впечатляла, но это было уже что-то! Кто же этот умелец, что смог из подручных средств сделать радио? Этого я уже никогда не узнаю. Может, даже сам Борис. Но он погиб, а расспрашивать кого-либо ещё – чревато последствиями. Проделка Щукаря все ещё не выветрилась из моей головы.

Я аккуратно поставила коробку на стол, осторожно, стараясь не повредить, вытащила усик антенны вверх и покрутила ручку. Сперва ничего не происходило. Тогда я обнаружила чуть ниже, под «окошком» со шкалой небольшой рычажок. Я его прощёлкнула до самого упора, и радио внезапно ожило – послышался треск, какие-то клацанье. Я напряженно вслушивалась в звуки – но увы, это был белый шум. Затем я начала медленно и осторожно прокручивать ручку со стрелкой туда-сюда.

И вдруг на одной из частот раздался сухой щелчок, и я услышала явные звуки голоса! Они были чуть искаженными, механическими, но там однозначно разговаривали!

С ума сойти!

Я вслушивалась, вслушивалась, но помехи были столь сильными, что единственное, что мне удалось – это выловить какие-то отдельные слова.

«...на завтрак… хочу котлету… молоко… как надоел этот гратен…».

Я не знала, что значит слово «гратен», но очевидно что-то съедобное. Слово похоже на французское, но могу ошибаться.

В ответ второй голос произнес длинную торопливую тираду, но сквозь хрипы и щелчки я расслышала всего два слова «рыба» и «пюре».

В общем, обычный трёп двух человек на примитивные бытовые темы.

Не думая, я взяла одну из раций и щелкнула тумблером.

Раздался мелкий треск, и рация вдруг ожила.

Я услышала разговор двух, очевидно этих же, человек так явственно, словно они находились в двух шагах от меня:

– А я все вино выпиваю сразу же.

– Ну и зря! Я вот люблю сперва немного отпить, а остальное – растягивать по глоточку на весь день.

– Вино – ерунда, лучше бы давали виски. Или самогон.

Я с алчным любопытством слушала их разговоры. И нравственные сомнения не одолевали меня. Да-да, я знаю и вполне отдаю себе отчет, что подслушивать чужие разговоры неправильно и не красиво. Но сейчас я ничего не могла с собой поделать.

Это же была человеческая речь!

Тем временем собеседники подробно обсудили меню тюремной кухни и переключились на другую тему. И тут я аж затаила дыхание. Говорили о пропавшем Щукаре и о том, что сейчас ищут, кто был причастен к исчезновению Щукаря. Среди имен, что назвали, мне было знакомо только имя Людоеда. Его недавно упоминал Архитектор.

Хм, странно, что же это за группировка такая? У них есть даже свои рации. Они подготовились прекрасно и могут общаться между собой даже на расстоянии. И боюсь даже подумать, что будет, если они проведают о моей причастности к гибели Щукаря.

Хоть это и не гуманно, но в данный момент я крепко так порадовалась, что устранила Щукаря руками дяди Лёни. И что его больше нет, и все ниточки ко мне оборваны.

Голова закружилась. Я выдохнула. И только сейчас обратила внимание, что вслушиваюсь в разговор, затаив дыхание. Чуть не задохнулась сдуру!

Когда эти двое начали опять трепаться, обсуждая какую-то Анечку и ее выдающиеся формы, я сбегала дёрнула рычаг и затем торопливо вернулась обратно к столу.

Далее разговор перешел на такое, что я аж взмокла. Обсуждали меня.

– Так ты говоришь бабёнка эта, что носки вяжет, ничего так? Мария вроде? Только дура, да? – спросил первый

– Все бабы дуры! – захохотал второй.

– А давай её проверим… – предложил опять первый, – на спор?

Они мерзко расхохотались, и кровь бросилась к моим ушам.

Дальше они стали говорить о каких-то технических гайках, я половину вообще не поняла. И в этот момент раздался лязг от стыковки.

Впервые досадуя на помеху, я метнулась к окну люка.

Это оказался Архитектор.

– Здравствуй, Мария, – сказал он, растягивая слова своим невозможно красивым голосом. – Как у тебя дела?

– Хорошо, – сухо ответила я и сразу перевела разговор в деловое русло. – Обмен будет?

Судя по тому, как дёрнулся у него глаз, обмена явно не будет опять, а выслушивать его речи мне было неприятно, к тому же меня ждало радио и разговоры таинственных незнакомцев. Я судорожно начала выдумывать, как бы поскорее отделаться от него.

– Как продвигается выполнение моей просьбы? – тем временем спросил он, не замечая мой отстранённости.

– Пока никак, – ответила я.

– Ходят слухи, что ты с луковианцами постоянно общаешься?

– Я со всеми имею дело, – уклонилась от ответа я, – вяжу носки, об этом все знают. И кому они нужны – могут выменять у меня на другие вещи.

– То есть никаких особых делишек у тебя с ними нету? – прищурил красивые глаза Архитектор и меня накрыло ещё большее раздражение.

– А что за делишки могут быть с ними? Я даже не понимаю, о чём они говорят.

А сама удивилась: расизм к луковианцам здесь, видимо, цвёл буйным цветом. Вот уж не ожидала.

– А что они… – начал было Архитектор и тут внезапно в глубине моего креста громко запиликала рация.

– Что это? – резко напрягся Архитектор.

– Окошко кормильни. У меня такой звук, – уклончиво ответила я.

– А ты случаем чемоданчик Бориса не прихватила? – пристально всматриваясь мне в глаза, спросил Архитектор.

– А как бы я его прихватила? Когда? – пожала плечами я и едко добавила, – не кажется ли вам, товарищ Архитектор, что вы переходите все допустимые границы? Если на обмен ничего нету, тогда до свидания. Всего доброго…

Но я уже отошла от окна. Вслед мне неслись яростные крики Архитектора:

– Мария! Подожди! Постой, Мария!

Когда я ушла из зоны его видимости, я быстро подскочила к рации и торопливо повернула тумблер рычага. Раздался тихий щелчок и какафония звуков мгновенно смолкла.

Кошмар! Это ж надо было так спалиться!

Он явно что-то заподозрил. И теперь не удивлюсь, если начнёт охотиться за мной, чтобы вернуть рации. Я задумалась. Хотя убивать меня, как Щукарь, он не будет – ведь тогда чемоданчик с рациями останется у меня в кресте. Однако есть вероятность, что новый узник вернет им рации. Но тоже не факт.

Поэтому, думаю, что так рисковать он не будет. Скорей всего попытается найти со меной общий язык, и втянуть в свою группу, обманным путем отобрать рации, а потом уж может быть всё, что угодно.

Поэтому теперь нужно быть крайне осторожной.

Вообще я обратила внимание, что чем выше ты поднимаешься, тем народ становится более рафинированным и одновременно мерзким, что ли.

Если внизу у людей и луковианцев единственные желания – вовремя дёрнуть рычаг, вкусно покушать и поспать. То здесь, как я вижу, разворачиваются целые интриги и тайны Мадридского двора. Я понимаю, конечно, чем им тут ещё заниматься, как не интригами? Более развитый разум жаждет пищи для ума.

Вот и чудят.

Мне же главное не попасть в жернова их разборок.

А ещё я решила пока ничего не рассказывать ни Вере Бпрониславовне, ни Анатолию. То, что они меня поддержали и помогли на первых порах – это еще ничего не значит. Я тоже буду им помогать и поддерживать. Право накопленные какие-никакие ресурсы мне это уже вполне позволяют.

И Николаю я тоже говорить ничего не буду. Он, конечно, влюбился, и пойдет за мной куда угодно, но это сейчас так. Сколько известно случаев, когда мужчина, пылко влюблённый в женщину, охладевал к ней со временем и наоборот, становился её заклятым врагом. Оно мне надо?

Конечно, нет!

Поэтому решено – пока никому ничего говорить не буду. А дальше уже будет видно, по обстоятельствам.

Приняв такое решение, я успокоилась, и, пока суть да дело, продолжала жить и крутиться, словно белка в колесе. Мой путь сейчас был туда, наверх, на Олимп.

Уж очень любопытно мне было, что же здесь происходит.

Я не я, если с этим не разберусь!

«На Олимп» я попала через две недели. Вроде это только кажется, что быстро. Однако время в кресте тянулось ой как медленно. Если бы не моя новая «игрушка» с радиоприёмником – не знаю, как бы я и дотерпела.

Кстати, примерно через день после стыковки с Архитектором разговоры на этой частоте внезапно прекратились. И сколько я не крутила ручку, сколько не вслушивалась в треск и шум – ничего. Тишина. Люди покинули эту частоту. Я днями напролёт ловила голоса, но за всё время больше не удалось услышать ничего.

Не пойму, что происходит.

Либо существует ещё какая я -то радиосфера (или как оно там точно называется, не знаю я все эти радиотермины), или же люди вообще перестали пользоваться рациями. И нужно теперь понять – это из-за того, что меня засекли, или же у них какие-то свои личные причины, которые ко мне отношения не имеют?

И что это за организация такая?

То, что о ней Общество, куда входят Вера Брониславовна и Анатолий, ничего не знает, я поняла, когда поднялась наверх. Встреча с Анатолием, который обрадовался мне, как родной, и мои попытки осторожно выяснить – не принесли результата.

Зато уж поболтать удалось вволю.

Как и рассказывала Вера Брониславовна, здесь, наверху, стыковки были длинными, практически по два с половиной часа навскидку.

– А что, все общаются по два часа? – спросила я Анатолия.

– А чем здесь ещё заниматься? – усмехнулся он. – Знай за рычаг себе дёргай.

И пояснил, глядя на меня с усмешкой:

– Как правило люди сюда попадают, пройдя долгий путь снизу. Да ты сама знаешь. Многие за несколько месяцев, а то и около года. У всех по-разному получается. И за это время все уже и необходимых вещей для собственного комфорта накопили, и экзотики тюремной «наелись». Поэтому общаются здесь с удовольствием, почти всё свободное время.

Я порадовалась этому обстоятельству – за эти дни так осточертело одиночество.

– А луковианцы здесь есть? – спросила на всякий случай.

– Есть, – кивнул Анатолий, – но их всего двое.

– А как они с людьми общаются?

– Нормально, – пожал плечами Анатолий, – наш язык за все эти годы выучили. Да и мы по несколько ихних фраз знаем. Так что нормально.

Мы еще перекинулись парой слов, как вдруг я услышала странный звук. Звук, как от стыковки.

– Ч-что это? – перепугалась я, бросая тревожные взгляды в помещение.

– Сюрпри-и-из! – засмеялся Анатолий, – двойная стыковка!

– К-как? К-как это?

– Напротив есть ещё одно окно, – кивнул Анатолий.

Я оглянулась. И вправду – люк на противоположной стене открылся, и я увидела еще один крест и человека, который помахал мне через стекло.

– Это к-как? – всё ещё не могла прийти я в себя. – И что мне теперь делать?

– Это Арни, – усмехнулся Анатолий. – Иди и познакомься. Он наш, так что можешь ему доверять, как мне.

– А вы?

– А я здесь побуду. Подожду тебя. Потом вернешься и мы продолжим.

– Хорошо, – кивнула я опрометью бросилась к противоположному «окну».

Человек, который «причалил» с другой стороны был полной противоположностью Анатолию. Он смотрел строго, через очки. Черные, с проседью волосы аккуратно зачёсаны назад, несколько старомодно, но, как ни странно, ему шло.

Мне понравилось, что он чисто выбрит. На нём была рубашка с широким воротом и строгие брюки (даже со стрелками!). На левом запястью – часы.

– Добрый день, Мария, – сдержанно поздоровался он. – Добро пожаловать на наш местный Олимп!

– Здравствуйте, – пробормотала я, – С-спасибо.

– А вы не спешили, – чуть укоризненно покачал он головой, – мы вас уже заждались.

Я не знала, как воспринимать эти слова – как похвалу или как порицание, поэтому ответила неопределённо:

– Путь наверх выдался непростым…

– Да, мы наслышаны, – вздохнул Арни, – погиб завербованный вами второй кандидат. Очень жаль. Нам так не хватает людей.

Меня немного покоробило такое потребительское отношение к человеческой судьбе. Но потом я подумала, а ведь в принципе, дядя Лёня ему не был знаком. Почти также, как мне тот старик, Борис. Ну погиб и погиб.

Поэтому дальше мы общались вполне мило.

– Меня зовут Арнольд.

– Арнольд? – удивилась я и невольно бросила быстрый взгляд через плечо, где у противоположной стены с люком ждал меня Анатолий.

– Анатолий по-другому меня назвал? – хмыкнул Арнольд, – Небось Арни?

Я замялась, не зная. Как реагировать. Вдруг он не любит, а я сдам Анатолия.

Правильно поняв мою заминку, Арнольд рассмеялся:

– Эммм… друзья… называют меня Арни. Так что можете тоже называть меня Арни … со временем…

Оговорку я отметила. Точнее обе оговорки.

Что ж, мне теперь со многим придётся разбираться.

– Хорошо, Арнольд, – покладисто кивнула я, – как скажете.

– Вам было дано задание, – пристально глядя на меня, сказал Арни, – вы выполнили его?

– Задание? – удивилась я.

– Да. Анатолий вам передал задание. Которое нужно было сделать. Вы и так задержались.

– Какое конкретно задание? – решила уточнить я (сама же не называла, а то вдруг Арни не в курсе, и начнет требовать с меня всё.

– Шифр, – сказал Арни, – вы должны были составить для Общества шифр.

– Да, – кивнула я, в душе радуясь, что за последние дни торопливо накидала небольшую кодировку.

– Покажите! – велел Арни.

– Мне сперва нужно переписать красивым почерком, – попыталась оттянуть время я, – в следующий раз покажу.

– Покажите, что есть. Я разберусь, – не поддался на мои ухищрения Арни.

Пришлось нести.

Арни сцапал тетрадку и заявил:

– Да. Я разберусь. Потом скажу вам.

– А когда?

– Когда разберусь.

С этими словами Арни отошел от окна, листая мою тетрадь, и люк со скрежетом захлопнулся.

Странно, а что – так можно было? Самому закрывать люк, когда хочешь закончить стыковку?

Я даже не знала.

Но размышлять было некогда, и я заторопилась к окошку, где ждал Анатолий.

– Ну рассказывай! – хмыкнул он, – насколько строгий допрос утроил тебе Красный Арни?

Глава 25

По обыкновению, и это утро я встретила у обзорного окна. Миниатюрная чашечка душистого кофе, моя слабость, дымилась у меня в руке, остывая. Здесь температура всегда была намного ниже, чем в остальной части креста. Конечно же, правильнее и практичнее пить кофе за столом, там теплее всего, и оно дольше сохраняет нужную температуру. Но за много лет я полюбила пить кофе именно так, стоя здесь и рассматривая холодное Белое Безмолвие сквозь стекло.

Я отпила совсем немного, лишь так, чтобы терпкая кофейная капелька разошлась по языку, по нёбу, и затем только сделала крошечный глоточек, смакуя. За годы, прожитые в кресте, я научилась главному – понимать толк в таких вот миниатюрных радостях. Я умею растянуть удовольствие от малюсенькой чашечки кофе, остатков крема для рук, капельки духов или обрывка газеты многолетней давности. И удовольствие я получаю не хуже, чем если бы выпила ведро наилучшего кофе или облилась бы флаконом духов.

Всё ведь зависит от восприятия.

Когда почти ничего нет, начинаешь ценить даже мелочи.

В небе сверкнула молния – видать, кто-то дёрнул за третий рычаг. Я проследила за проблеском света, который устремился к ледяному Столбу.

Вот уж бедняга. Я провела пальцами по холодному стеклу. Бедняга… За это время я стала лучше понимать его, ну, в смысле это Существо, навечно скованное хрустальным панцирем из застывшей воды. Есть между нами много общего. Я оглянулась, окинула взглядом свой крест. Ведь по сути я такое же Существо, только тюрьма у меня другая. У него – лёд, у меня – крест-бункер. Но всё равно мне получше. У меня есть тепло, есть защита и вкусная, сытная еда И, главное – по мне не разят молниями. А ещё иногда есть общение.

Хотя последнего у меня теперь уж слишком много.

Кстати, надо будет не забыть отдать Арни рации на подзарядку. Что-то я совсем запамятовала. Еще дня два, и они разрядятся полностью.

Так, это я сделаю, когда пристыкуется Коленька.

Коля, Коленька, Николаша…

Хороший мальчик. Надёжный.

Теперь главное – не забыть поручить ему, пусть выменяет мне бутылочных пробок внизу. И побольше. Иначе на чём я буду кофе готовить? Новички, когда получают вино, сразу всё выпивают, а вот пробки… пробки многие просто выбрасывают. А зря. Пробки – это прекрасный ресурс. Это же топливо.

Значит, дам ему пару вязанных носков и пояс из шерсти, пусть наменяет мне пробок.

А ведь что-то я ещё хотела?

Мда… неужели уже склероз? Не хотелось бы. Осталось так мало – и на Свободу. Почти дождалась.

Хотя этот новенький мальчик…. Гниловоз. Как-то так он смог мне внушить, что я стою до свободы ближе. Гораздо ближе.

Мда… Не в моём возрасте перебирать такими подарками судьбы. Если у него всё получится, я буду молиться за него!

Я аж рассмеялась.

Молиться… как не умела я молиться, так и не научилась. А надо бы. Сколько мне ещё осталось? Год? Два? Восемь?

Хотя, чего раскисать! Всё что осталось – моё! У нас в семье по женской линии все долгожительницы. Моя бабушка прожила девяносто шесть лет. Прабабушка вообще аж до ста трёх жила. Чем я хуже?

Если суммировать и разделить на два, то в среднем получится почти сто лет (это я хитренько так округлила). Поэтому ещё почти два десятка лет жизни у меня есть (я опять округлила, конечно же). Да за это время можно ого-го!

Я хихикнула и одним глотком допила остывший кофе.

Нет, нужно что-то делать. Ну не люблю я пить холодный кофе!

Пусть уж этот мальчик, Гниловоз, поскорее придумывает, что делать и как выйти отсюда. Вот сама не знаю почему, интуитивно, наверное, но я ему верю. Вот только увидела, поговорила с ним и сразу ему поверила.

Есть в нём что-то такое… стержень какой-то.

Это только старый пень Арни всё сомневается, да хороводы свои интриганские водит. Ну я ему сегодня проведу политинформацию! Он должен не бурчать, а оказывать мальчику всяческое содействие.

Я плотнее завернулась в тёплое меховое манто: что-то зябковато стало.

По внутренним ощущениям, скоро время дёргать рычаг. Я в последний раз полюбовалась снежной панорамой за окном и неспешно пошла вглубь креста.

Ведь уже не девочка бегать туда-сюда.

Аккуратно вымыла чашку и поставила её вверх донышком на салфетку. Пусть сушится. Поправила волосы. Посмотрела на себя в зеркало. Я его не любила, это зеркало. Врёт много. Вот раньше у меня было зеркало. Точнее зеркальце. Маленькое, даже малюсенькое. Такое, что только один глаз увидишь. Зато оно показывало меня молодой, красивой и румянощёкой Машенькой Покровской. Не то, что это!

Я в сердцах отложила злое зеркало в сторону (швырнуть не посмела, а то, не дай бог, разобьётся, а здесь это дефицит). Пришла пора дёргать за рычаг. Что я и исполнила.

Кормильня порадовала меня сегодня тарелкой рыбного супа-пюре, овощной запеканкой, щедро приправленной какими-то ароматными специями, и яблоком.

Замечательно. Просто замечательно!

Я с удовольствием, не спеша ела суп и думала, как бы получше распланировать свой день. У меня есть недочитанная книга. Шериф дал мне её ровно на четыре дня. А потом её следует передать Арни. Ну, скажу я так, книжулька так себе, на любителя. О морских приключениях. Но литературной ценности там никакой – погони, перестрелки… А слова какие! Брашпиль, дрифтер, шифтингбордс и мидель-шпангоут! Язык сломаешь. А уж что они означают, мне иногда кажется, то неведомо даже автору. Но читаю.

Зато я точно знаю, что в обмен на эту ерунду Арни даст мне что-то о любви. Ему всегда удается выуживать неплохие романы. Для меня, естественно. Так, во всяком случае, он утверждает. Говорит, что пытается приобщить меня к чтению. Хотя он и сам втихушку читает. Так что я – только прикрытие.

Так, в приятной рутине, прошло еще несколько дней.

Гниловоз искал выход. Красный Арни, поросёнок такой, его всё торопил под руку. Но, по правде говоря, больше мешал. Я, как могла, старалась сдерживать холерический темперамент Арни и дать возможность поработать Гниловозу.

Варила и пила кофе. Причём уже по несколько раз в день стала так делать.

Чёрт, я начала слишком много пить кофе. Так никаких запасов не напасёшься!

Я покачала головой. Что-то я слишком беспечной стала. Предчувствие? Или так понадеялась, что милый мальчик найдёт выход?

Да нет, не найдёт он… За столько лет не нашли, и он не найдёт.

Но говорить этого я ему не буду. Пусть ищет. Ему, зато, есть чем заняться. И нам есть чем заняться – обсуждать, переживать, советовать, сплетничать.

Разве не этим мы здесь занимаемся в последние десять лет? Или двадцать?

Я вздохнула и в который раз принялась за рутинные дела…

А потом, через несколько дней, Арни вдруг сказал кодовое слово в рацию:

– «Начинайте гладить мурлыку! Во всех местах!».

Я ахнула. Затряслись руки. Неужели?! Неужели получилось?! Он таки нашел выход!

Этот чёртов поросёнок, милый, милый мальчик по имени Гниловоз! Он нашел-таки выход на свободу!

Алилуйя!

– Ты услышан! – выдавила я из себя и отключилась, так как на заднем плане что-то завопил чёртов Ворчун и мешал, как обычно, сосредоточиться.

Так! Времени у меня мало.

Может быть день…

Может быть час…

Но может быть и месяц…

Поэтому нужно срочно собирать вещи!

Срочно!

Гниловоз сказал, что надо пробивать дыру и у себя в кресте. Рассказывал, как. Прямо чёткую инструкцию дал.

Честно говоря, я раньше филонила. Два-три раза долбанула там, ободрала ноготь на мизинце и перестала маятся ерундой. Просто не хотела им говорить. Чтобы не сбивать настрой.

Как же я была не права! Обмишурилась старушка на старости лет!

Теперь надо начинать. И то быстро. Нужно догнать ребят. Они сильнее меня, моложе и сделают это быстро, а я буду копаться долго. Захотят ли они меня ждать?

Да и тюремщики могут заметить.

Так что решено – буду пробиваться до победного, пока не рухну.

Но перво-наперво – собрать вещи.

Божечки! Я столько лет ждала этого момента, собирала вещи, копила их, отбирала самое лучшее барахло, самое нужное. А теперь, в двух шагах от вожделенной свободы, я, как жадный хомяк, мечусь между своих запасов хлама и не могу сделать выбор.

А всё потому, что ещё давным-давно, я поняла, что есть лимит на «багаж». Я не дотащу больше определённого веса. А если еще и бежать надо будет. Или отбиваться…

Поэтому я лет десять назад у одного луковианца, Пахом, кажется его звали, выменяла (или выманила? Не помню уже, столько времени прошло), хороший добротный чемоданчик. Кожаный. Крепкий. Там и была наша рация.

Кстати, Арни я так и не призналась, где взяла её. Никому не призналась. Архитектор потом сгинул, и никто следов ко мне не нашел.

Рацию я отдала на общее дело, а вот чемоданчик оставила у себя. Он был очень удобным. Почти таким же удобным, как и тот чемодан, что я обронила, когда проклятый бюргер толкнул меня в Цюрихе сюда, в этот крест. Мы тот чемодан покупали ещё с Бенджамином.

Но я болтаю. Не по делу и много… это всё от нервов.

Надо прекращать болтать и собираться…

Я метнулась к своему спальному месту. Из-под топчана, на котором я спала, вытащила чемоданчик.

Из тайника достала заготовленные монеты.

Вспомнила, что переложила часть в другой тайник.

Побежала в санузел. Где в небольшой щели был у меня оборудован небольшой дополнительный схрон.

Вытащила ещё золото. Достала немного брошек-колечек-серёжек. Удалось маленько подсобирать за годы.

Мешочек приятно оттягивал руку. Положила тоже в чемодан.

Теперь одежда.

Тёплая одежда у меня была. Начиная от тончайшего термобелья, которое я себе связала из самой лучшей шерсти, что удалось здесь наменять, и заканчивая тёплыми носками, варежками, шапкой и так далее.

А ещё у меня была шуба из лисицы. Это ведь целое богатство здесь. Тёплая, пушистая. Я выменяла её у одной дамочки, которая пристрастилась выпивать. Всё вино уходило ей, а я взамен получила шубу. Почти не ношенная. Она была мне чуть великовата, но я, как капуста, оденусь же и как раз вполне нормально будет.

И обувь у меня была прекрасная. Валенки. Настоящие валенки.

Да, шуба и валенки сочетались как-то не очень, но зато мне будет тепло, и я дойду.

Дальше!

Я вытащила стопку книг. Взвесила её в руках.

Тяжелая, зараза.

Вздохнула и отложила книги в сторону. Жалко. Но ничего не поделаешь.

А вот тетради с записями перекочевали в чемодан. Как и десяток вязанных носков.

Мы в любом случае пойдём в Вольное. Больше идти некуда. А там живут люди. Такие же старики, как и я.

А старики любят тепло. А это значит, что за вязанные носки я смогу что-то для себя выменять, приобрести. Те же лекарства.

Кстати, лекарства!

Я метнулась к ещё одному тайничку и вытащила оттуда увесистый пакетик с лекарствами.

Из-за всего этого я чуть не пропустила время дёргать основной рычаг. От ужаса аж спина взмокла.

Обругала себя дурочкой дурацкой и волевым усилием заставила вернуться к рутине.

Нет, я также собиралась в дорогу, перебирала вещи. Откладывала то, что беру, и что остаётся здесь.

Так прошло полтора дня. Я допила свой кофе, полюбовалась Белым Безмолвием и вернулась к обыденным делам. Чемодан с вещами у меня собран. Часть выхода процарапано и пробито. Трудно, но что-то всё же получается.

Но сегодня у меня будет очень хороший день. Очень хороший. Прямо чувствую. Сперва я вкусно позавтракаю. Затем немного поработаю над выходом, там с одной стороны нужно ещё углубить щель. Я уже придумала, как сделать это быстро при минимуме усилий: вставлю заточку в щель и ударю по ней блином от штанги. Должно получиться хорошо.

Потом ещё нужно будет довязать шарф. Завтра стыковка с одной хорошей женщиной, хоть и луковианка она, но толковая. Я у неё всегда спички вымениваю. А то мои уже подходят к концу. Говорю же, что к кофе я пристрастилась в последнее время. В дорогу с собой нужно выменять побольше спичек. Потом пригодится.

И самое главное, не забыть… – но додумать мысль мне не дал сильный удар, и мой крест внезапно перевернулся почти с ног на голову, хорошо, я в это время держалась за рычаг, так что буквально повисла не нём. Затем крест вернулся обратно и стремительно начал падать…

Моё сердце тоже рухнуло вниз – чёртов скотина Столб ударил в мой крест молнией!

Кажется, я кричала.

С перепугу.

Но, как всегда, Машенька Покровская в таких ситуациях умеет держать себя в руках. Я глубоко вздохнула, и, цепляясь за стенку, поползла к топчану. Затем включила рацию:

– Ну вот и всё, ребятки, – выдавила я из себя вроде как спокойным голосом, хотя губы дрожали. – Отпрыгала своё старушенция. Не поминайте лихом убогую. Жаль архив с собой забираю…

Ой, что тут началось! Николаша, который Ворчун, кричал, плакал.

Ругался Арни:

– Скажи, что это шутка, Мария!

Я горько усмехнулась – он всегда был таким нетерпеливым, этот Красный Арни:

– Какие тут шутки, ребята. Падаю…

– Мария! Марьюшка моя! Марьюшка-а-а-а-а! – закричал Ворчун, его крик был переполнен болью, – Нет! Нет! Суки! Возьмите меня! Ублюдки! Нет! Марьюшка-а-а-а-а!

– Прекрати, Николаша! – велела я строго, но горло перехватило и вышло как-то жалко. – Ребятки! Вы главное боритесь! Не сдавайтесь!

Я всё говорила, говорила… сама не помню, что, давала какие-то наставления, советы. Это казалось важным. В оставшиеся пару мгновений хотелось успеть сказать так много. Всё то, что не успела сказать за почти восемь десятков лет жизни….

– Вы уж простите меня!

В эфире в голос плакал Ворчун. Рыдал, как ребёнок.

Послышался голос Гниловоза. Милый мальчик, он пообещал вытащить их и присмотреть за ними. Правильно. За ними нужен глаз да глаз…

– Мария! Оденьтесь! Всю одежду на себя, голову обмотайте побольше и держитесь! – ещё какие-то глупые советы, но он пытался, да, он пытался меня поддержать, подбодрить, перекрикивая рыдания Ворчуна.

Жаль, что молиться я так и не научилась.

– Спасибо тебе, милый мальчик! Я бабка крепкая! Я переживу! Точно пере…

ЭПИЛОГ

– Да зачем тебе это? – спросил Антипий, качая головой, – её крест, если судить по описаниям Шерифа и Красного Арчи, упал где-то аж в западной части. Во-о-он там.

Он махнул в сторону рукой и продолжил:

– Туда идти далеко. Мы не дойдём. Да и опасно это. Ты даже не представляешь насколько опасно.

– А охотиться на мишек не опасно? – невесело хмыкнул Гниловоз и невольно покосился на льдистую громаду Столпа за спиной, который казался порталом в призрачный мир или гигантским тусклым зеркалом. Дико болела голова. Игнорировать шепот здесь, на открытом пространстве было практически невозможно.

– Опасно, – кивнул Антипий и крепче сжал в руках трёхметровую самодельную рогатину из костей, – здесь всё опасно. Если не холодина, то те же снежные черви дожрут. Но есть вынужденный риск, а есть пустое баловство.

– Я и сам дойду, – мрачно сказал Гниловоз. – Двое суток, это максимум.

– Ну вот зачем она тебе?! Зачем?! Посмотреть на её труп? – неловко вздохнул Антипий, хватанув морозного воздуха, и закашлялся. Он судорожно отдёрнул толстый вязанный шарф легкомысленного апельсинового цвета. Зато тот был тёплым и закрывал почти всё лицо до самых глаз. Из-за того, что Антипий плотно намотал его аж в два слоя на ушанку, он был похож на большой морщинистый мухомор, – Фух! Чёрт! Чёрт!