Текст книги "Крест Марии (СИ)"

Автор книги: А. Фонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Мало того, что отдала запросто так носки непонятно кому. Даже не человеку. Почему-то я сомневалась, что они люди. Так ещё эти носки были связаны из самых лучших ниток.

Даже у меня таких не было.

И я планировала на них обменять массу полезных вещей, а в результате стою и смотрю на люк, как баран на новые ворота. Я сама с себя так удивилась, что даже никак комментировать не стала. А что тут говорить, если в условиях, когда любой предмет является абсолютно дефицитным, я просто взяла и отдала такую вещь. И это мой труд.

В результате я так расстроилась, что к следующей стыковке шла, как на казнь. Да, одни носки ещё на обмен были. Но такие себе, из разных остатков ниток.

Я даже сперва думала вообще не ходить. Ну ничего же не случится, если пропущу разочек? Хотя, с другой стороны, а может тут, как и с рычагом – раз не дёрнешь – сразу вниз. И здесь, может, также – в следующий раз свидание будет короче, или реже, или вообще больше не будет. Так рисковать я не могла. Поэтому пошла.

К моему огромному удивлению (и облегчению), со мной состыковался дядя Лёня.

– Ну вот ты где! – немного сварливо обрадовался он, – почему-то я так и думал. Рассказывай!

– Что рассказывать? – не поняла я.

– Что у тебя стряслось, почему ты постоянно уходишь на дно? И что у тебя со Щукарём?

Я замялась. С одной стороны, хотелось с кем-то поделиться, а. с другой, я этого человека вижу в третий раз. И первое наше знакомство состоялось не самым лучшим образом.

– Не бойся, дочка, рассказывай, – велел он и добавил, – только кратко, ёмко и без лишних подробностей.

– Зачем?

– Я же вижу, тебе помощь нужна. Так что давай рассказывай.

И я не выдержала: всхлипывая, периодически сморкаясь и утирая злые слёзы, я рассказала всё – и про гадского Фавна, и про мою месть ему, и про месть Щукаря и моё отравление.

– А второй раз?

– Что? – я всё никак не могла привыкнуть к его манере выражаться.

– Первый раз ты ушла вниз из-за отравления. Это – понятно, – нетерпеливо пояснил дядя Лёня, – а вот второй раз что стряслось?

Пришлось рассказать про мой план и про лупросов.

– Проверила? – проворчал дядя Лёня.

– Проверила.

– И что?

– Они ядовитые, – улыбнулась я.

– Ты могла просто спросить кого-нибудь и тебе бы все сказали, что они ядовитые, – поморщился от моей глупости дядя Лёня.

Я лишь вздохнула и развела руками.

– Давай, – сказал дядя Лёня.

– Что?

– Лупросов, – ответил он.

– З-зачем? – от удивления я уже начала заикаться.

– Ты действительно считаешь, что Щукарь и Фавн подойдут к щели после того. Как ты одному порезала руку, а второй тебя чуть не убил газом?

– Эм-м-м… – как-то я об этом и не подумала.

– Так что давай сюда лупросов. Сам всё сделаю, – ворчливо сказал дядя Лёня.

– Но-о-о…

– У тебя выхода больше нет, – он пристально посмотрел на меня. – Кроме меня, тебе никто не поможет больше.

– Но почему?! – вскричала я, – зачем вам это? Это не ваша война!

– Потому что у меня тоже была дочка. Там. – нахмурился дядя Лёня, – и нашелся мудак, который испортил ей жизнь. И здоровье. Всё. Не хочу об этом. Тащи свои лупросы!

– У меня один! – выдохнула я.

– Ты говорила, что два.

– Было два, – кивнула я, – но я провела эксперимент и один убил второго.

– Женская логика, – покачал головой дядя Лёня, – ну ладно. Давай одного. И еду его. Думаю, мне через неделю тоже передадут. Так что достанется обоим.

Я метнулась к себе и притащила лупроса.

– Вот, – я осторожно положила его в проём щели.

– Принял, – сказал дядя Лёня и осторожно забрал склянку.

– И вот ещё! – я сунула в щель вязанные мокасины.

– О-о-о! Тапки! – обрадовался дядя Лёня, – вот это ты угодила! А то у меня только туфли, сама понимаешь.

Я понимала.

– А я тебе тоже кое-что подготовил, – загадочно усмехнулся дядя Лёня и сунул в щель небольшой свёрточек. – Только потом посмотришь.

– Спасибо! – улыбнулась я, и добавила, – дядя Лёня, а почему вы на втором и третьем уровне только летаете?

– Жить хочу, – буднично ответил он.

– А на уровнях выше жить нельзя разве? – удивилась я, – мне говорили, что там и еда лучше, и награды, и время стыковок побольше…

– Всё так, но есть ещё кое-что, что перечеркивает все минусы.

– И что?

– У тебя око, я смотрю еще не открылось, – кивнул дядя Лёня.

– Нет.

– На днях откроется. Только у тебя будет выбор – открыть или нет. Дам совет – не открывай.

– Почему?

– Ты сейчас как у мамки за пазухой – тепло, кормят, спокойно. Главное – дёргать за рычаги. И всё. А откроешь – и жизнь твоя изменится.

– Почему?

– Не могу объяснить. Просто не советую.

– Но вы же открыли?

– Открыл, – вздохнул дядя Лёня. – И, если бы пришлось делать выбор заново – опять бы открыл. Но очень об этом жалею.

– Почему?

– Око – это окно во внешний мир. И он тебе может не очень понравиться. Причем настолько, что ты даже жить потом не захочешь.

Мне сразу же захотелось срочно открыть это странное «око» и посмотреть, а что там.

Мы проболтали ещё пару минут, стараясь не касаться темы лупросов и остального, и наши кресты разошлись.

Не знаю, у меня было какое-то двоякое чувство. С одной стороны, я была рада, что эпопея с моими врагами вот-вот закончится. А с другой стороны, мне было неприятно, что я втянула в это другого человека. Это же не веточку у деревца сломать. Убийство – тяжкий грех, едва ли не самый страшный. А тут еще и два убийства. Причем ни Щукарь, ни Фавн дяде Лёне ничего не сделали. А вот грехи мои он на себя возьмёт.

Даже и не знаю, что делать.

Машинально я побрела к топчану и только уже там заметила, что держу в руках небольшой свёрток. Интересненнько, что же приготовил мне дядя Лёня?

Прежде, чем развернуть, решила угадать.

Даю себе три попытки.

Попытка номер «раз» – там блокнот?

Попытка два – небольшая книга?

Попытка три – коробочка с акварельными красками?

Ладно. Варианты озвучены. Теперь загадаю желание. Итак, если хоть один из них правильный, то у дяди Лёни всё получится легко и просто со Щукарём и Фавном!

Загадала!

Я осторожно развернула свёрток (бумага была обёрточная, кусок небольшой, но пригодится). Бумагу я отложила. Посмотрела на коробочку. И ахнула.

Это оказалась маленькая коробочка мармеладных конфет.

Я посмотрела на упаковку: «Мармелад пластовый фруктово-ягодный». Фабрика «Красный октябрь СССР». Я раскрыла чуть потрёпанную коробку. Не знаю, какой у него срок годности, но, вроде как, мармелад не портится?

В коробочке было шесть штучек. Шесть прекрасных фруктово-ягодных радостей!

Я понюхала. Он слабо пах яблочным пюре и клубничным джемом.

М-м-м-м… моя ты прелесть!

Не знаю, откуда у дяди Лёни мармелад, тем более, семьдесят девятого года выпуска, почти свежий. Сам-то он намного дольше здесь сидит. Хотя он вполне мог выменять у кого-то.

Неужели для меня?

Почему-то мне было приятно именно так думать.

Я аккуратно вытащила посыпанную сахаром дольку и откусила крошечный кусочек. Но жевать не стала. Просто держала, чуть посасывая, во рту, и он там таял, разливаясь нежной фруктовой сладостью по языку.

М-м-м-м… какое наслаждение! Раньше бы, в сытом Цюрихе, да и в Москве, я бы даже не посмотрела бы на эту коробочку. А сейчас я вкушала этот кусочек с превеликим наслаждением, медленно, смакуя каждый кусочек, стараясь не просыпать ни крошки, не потерять ни сахаринки.

Ну что сказать. Кормят тут хорошо, но однообразно. И всё равно, хочется чего-то привычного. Мне порой казалось, что за баночку кильки в томате я отдала бы всё.

Хотя что всё? У меня ничего не было.

Я доела кусочек, а остальное закрыла и спрятала. Решила, что буду есть раз в неделю. К примеру, в воскресенье. Да. Правильно. Будет у меня такой себе маленький сладкий праздник.

Уже неплохо я устроилась: по утрам читаю газету, по воскресеньям ем мармелад. Ещё бы кофе варить – вообще было бы замечательно.

Но чего нет, того нет.

Прошло два дня. От дяди Лёни не было никаких известий, стыковок тоже не было, и я потихоньку сходила с ума от неизвестности. Все знают, что нет ничего хуже ожидания неизвестности. А ещё я очень боялась подставить дядю Лёню.

В общем, сама себя издёргала до невозможности.

В результате, после того, как чуть не проворонила дёрганье рычага, обругала себя и запретила думать об этом. А чтобы не думать, надавала сама себе кучу всяких заданий.

Первое – вяжу носки, мокасины и начинаю пробовать вязать кружево.

Второе – шифр. Сажусь и начинаю придумывать шифр.

Третье – увеличиваю себе все упражнения на десять. Хотя нет, пожалуй, на двадцать (кроме подтягиваний, с ними у меня не ахти, поэтому я рационально увеличу их только на пять. Хотя не уверена, что даже это смогу). Знаю, что не потяну, но буду пытаться, уставать, авось глупые мысли сами уйдут.

Четвёртое – делаю генеральную уборку заново.

Пятое – проведу инвентаризацию моих запасов и дам оценку потребности в недостающих вещах.

Шестое – займусь зимним садом.

Шесть пунктов – это немало. Пока займусь этим.

Очередная стыковка, скажу честно, сильно меня удивила.

Я как раз сидела на своём топчане с ногами и раскладывала пятый подряд пасьянс, когда лязгнуло, предупредив о гостях. Это был опять луковианец, но не тот, а другой, помоложе. Я пока не научилась их отличать, уж очень экзотической была у них внешность. Но возраст определять могла. И пол.

Этот луковианец был предельно серьёзным и даже, я бы сказала, чуть напряжённым. Кроме того, совершенно неожиданно оказалось, что он умеет говорить по-русски.

– Мари, – сказал он, – Сафелий передает тебе спасибо за гидэ.

– Гидэ? – не поняла я.

– На ноги одевать, – чуть подумав, пояснил луковианец, – из ниток ты делал.

– Носки? – догадалась я.

– Да, гидэ, носки, – обрадованно закивал луковианец. – Он тогда не мог тебя менять. Был наш праздник, когда нельзя менять. Только дарить. И ты дарил ему гидэ. Носки.

– На здоровье, – сказала я, впрочем, без особой теплоты.

– Сафелий теперь нет праздник и он тоже тебе дарить подарок.

Луковианец сунул что-то в щель, я вытащила и ахнула – чашка, похожая на пиалку, но чашка. Ну всё, теперь я обрастаю посудой. Буду как в Букингемском дворце – вкушать пищу по всем правилам. Эх, ещё бы ложку – цены бы им не было. Но не всё сразу.

– Спасибо! – обрадовано улыбнулась я.

– Пожалуйста, – вежливо ответил луковианец и добавил, – и вот ещё.

Он протянул мне небольшую, явно писанную от руки книжицу. Причём страницы в ней были разные. Я мельком взглянула и чуть не взвизгнула от восторга – это был русско-луковианский словарь.

– Софроний сказал, тебе надо учить, – пояснил луковианец, – мы тебе давать заказы на гидэ.

– Хорошо, – кивнула я. – но мне бы ещё нитки.

– Хорошо, – и себе повторил за мной луковианец, – Нитки тебе передадут через два шатэ.

Я уже поняла, что шатэ, по логике – это кресты.

– Буду ждать, – кивнула я.

– Софроний сказал, надо три гидэ, – сказал луковианец.

– Хорошо, хотя нитки… – начала я, но нас прервал захлопнувшийся люк.

Кресты разошлись.

Ну что же, всё не просто отлично, а крайне отлично! Я взвизгнула от радости и крутнулась на одной ножке. У меня есть заказ. Да не единичный, а сразу на три персоны. Жаль только, что цену я заранее не обговорила. Но ничего, словарь дорогого стоит.

Буду изучать язык, потом вернусь к таинственным тетрадям, написанным по-луковински. А то интересно же.

От открывающейся передо мной перспективы аж голова пошла кругом.

Только нужно понять для себя, как правильно поступить – сперва выучить слова с переводом и потом садиться пробовать читать эти тетради, или садиться переводить сразу?

Этот замечательный день ещё не закончился, как у меня случилось ещё одно приятное происшествие. Один из побегов овощей, полученных от агронома, подрос, выбросил настоящий лист и стало понятно, что это будет помидор. Нет, был вариант, что ещё что-то похожее. Но вспомнить из этого семейства я могла только физалис. Хотя он похож на помидор.

В общем, пока я не получила другой информации, буду считать, что это помидор.

Это ж надо! Помидор! От открывающейся передо мной перспективы у меня аж потекли слюнки. Я представила, как ем посыпанные крупной солью помидоры, или как пью томатный сок. Даже моя мечта о кильке в томате в перспективе стала не такой уж и фантастической. Ну а что, рыбу тут дают, помидоры у меня, надеюсь, когда-то будут массово.

Интересно, а что там из остальных получится?

Мне хотелось сладкий перец, неплохо бы что-то из зелени, и морковку! Хотя клубника – ещё лучше!

И тут остро встал вопрос с землёй.

До меня здесь жили не очень прям чистоплотные узницы, но и не так чтоб засранки. Так что счищать пласты грязи мне не довелось. И вот что делать?

Появилась передо мной ещё одна проблема. Я начала стремительно обрастать барахлом. Да, были предметы первой необходимости, не спорю. Но было много всякой ерунды, которая накапливалась у меня на столике, по краям топчана и под ним, придавая моей кровати вид, словно это какое-то гнездо.

Кое-что я вешала на верёвку, которую протянула от стены до стены, но перегружать её я не хотела, кроме того, там нужно было место, чтобы сушить постиранные вещи.

И я решила «спальню», которая закрывалась на дверь, превратить в гардеробную-шкаф.

Хватит захламлять вещами мой крест. Нужно подготовить там всё и перенести ненужные в данный момент вещи туда. Ну те же нитки, я использую не все сразу. Готовые вязанные изделия, те же пустые бутылки, книги и так далее.

Я размышляла как лучше всё сделать, когда крест наполнил какой-то лязгающе-мелодичный звон.

Стыковка? Вроде нет. Там не такой звук.

Рычаги? Вроде все дёрнула.

Кормильня? Точно нет.

А что тогда?

И тут меня осенило – пришло время открывать или не открывать «око».

Глава 19

Я открыла.

Даже не сомневалась, что нужно открывать.

Открыла и оцепенела. Всего на миг. Но сердце стремительно рухнуло куда-то вниз, потом резко вверх и затрепетало где-то аж в районе горла.

Это было жутко.

Это было сокрушительно.

Это было прекрасно до отвращения.

– С ума сойти… – пробормотала я внезапно непослушными губами.

Я стояла у окна и всматривалась в открывшуюся панораму: прямо передо мной, раскинулось бесконечное, скованное вечными льдами, пространство. Арктическая пустыня. Белое безмолвие. Полярная ночь. Завывающий ветер.

И всё.

И в этом безбрежном пространстве ледяной Вселенной неслись кресты. Много-много крестов. Таких маленьких и беспомощных перед мощной стихией.

Словно мухи на мёд, – почему-то подумалось в этот момент.

Хотя скорее на сахар. Белый-белый ледяной сахар.

Не знаю, сколько я так стояла, судорожно уцепившись побелевшими пальцами за небольшой выступ, заменяющий подоконник. И только время дёргать очередной рычаг вывело меня из эсхатологического ступора.

– С ума сойти…

Кто бы мог подумать?!

Из благополучно-мещанского Цюриха я угодила куда-то, на край земли. В Антарктиду. Или в Арктику. А, возможно, это вообще другая планета. Говорят, Уран или Нептун самые холодные планеты нашей солнечной системы. Если это наша солнечная система, конечно.

Чёрт его знает, куда меня забросило.

Дёрнув рычаг, я торопливо заспешила обратно.

И опять смотрела, смотрела, смотрела. Смотрела туда, на ледяную пустыню.

В буддизме есть ледяной ад. Целых восемь кругов. Почему-то мне кажется, что это именно восьмой.

Интересно, за какие такие грехи я сюда попала? Неужели за то, что бросила семью и уехала с Бенджамином? Других особых грехов я не припомню. Ну не за то же, что когда-то разбила любимую вазу тёти Клары, когда протирала пиль.

Я почувствовала на щеке влагу.

Так страшно это всё.

Ну вот и какой теперь смысл в свободе? Допустим, я отсижу здесь положенные сорок лет, крест опустится вниз и выплюнет меня на свободу.

А дальше что?

И вот как я выйду отсюда, из тёплого креста в ледяной ад, когда у меня из тёплой одежды только шерстяные носки и трикотажные штаны с отпоротыми лампасами?

Я же замёрзну там за минуту.

А если это какой-то Уран или Нептун – то за полсекунды.

Отсюда вопрос – нужна ли мне такая свобода? Хочу ли я на волю?

Но если там, за окном кромешный ледяной ад, то почему же все, и Анатолий, и Вера Брониславовна, и Галина и многие другие, так стремятся выйти туда, на свободу?

Неужели считают, что лучше замёрзнуть, чем сидеть в одиночестве до самой смерти?

Кстати, не потому ли повесилась моя предшественница? Может, ей пора уже было выходить на свободу, и она решила, что повеситься всё же лучше, чем замёрзнуть?

Не знаю. Слишком мало у меня данных.

Но тут явно есть ещё что-то, чего я не знаю.

Я задумалась.

И вдруг далеко-далеко антрацитовую тьму пронзила молния.

Что это было?

Гроза?

Нет. Не может быть. Здесь явно что-то другое.

Я принялась всматриваться вдаль, до рези в глазах, но молний больше не было.

Сплошные тайны.

Хотя, с другой стороны, жизнь стала загадочней и интересней.

Жалела ли я, что открыла окно? Да вроде нет.

Да, шёпот стал сильнее, но для человека, прожившего семь лет рядом с моей бывшей свекровью, которая постоянно или орала, или ворчала, какой-то там шепот – ерунда.

Так, мелкий назойливый пустячок, на который можно не обращать внимания.

Недалеко от меня пролетел крест. Я прильнула к окну и попыталась рассмотреть его. Какая-то жуткая конструкция, похожая на кусок ржавой загогулины из которой во все стороны торчат провода и покорёженная арматура.

Фу, отвратное малоэстетичное зрелище.

Интересно, мой крест выглядит также?

Но мысль я додумать не успела.

Внезапно послышался удар и на стекло окна, через которое я смотрела, упала и отлетела человеческая рука. Женская.

Я вскрикнула и отшатнулась.

Но это ещё не всё. Следом прилетел кусок ноги. А затем кишки. Сизым комом. Они смачно шлёпнулись о стекло и тоже поехали вниз, оставляя на стекле кроваво-дерьмовые разводы.

Подвывая от ужаса, я отшатнулась и еле сдержала рвотный позыв.

Так, продышаться.

Дышим!

Дыши, Мария!

Что за ерунда тут происходит?!

И тут о стекло стукнулся и тут же отскочил кусок головы, с вывалившимся языком, без нижней челюсти и с одним глазом, повисшим на кровавой ниточке.

Кажется, я потеряла сознание.

Не знаю, вроде ненадолго. Очнулась и успела дёрнуть рычаг. Вроде и очнулась только потому что внутри всё орало – пора! Вставай, дёргай!

Главное – успела.

Прошла по кресту, старательно отводя взгляд от окна.

Интересно, это окно, его как-то закрыть можно?

Что же там, снаружи происходит?

Что за маньяк сидит где-то наверху и разрывает людей на части и бросается ими в кресты?

Кстати, а не те ли это люди, что вышли на свободу?

Эту мысль нужно было обдумать.

Зазвенела кормильня. Система решила порадовать свою узницу горячей едой.

Я механически подхватила «тарелку из лепёшки» с едой и что-то, похожее на большой сладкий пончик.

Без аппетита выхлебала еду и съела «тарелку».

Пончик решила порезать и оставить сушиться.

Кстати, если бы меня сейчас спросили, что я ела, я бы не ответила.

Не обратила внимания. Впервые.

Все мысли были там, за окном.

Интересно, а как этот маньяк выживает в таком холоде? Даже если он тепло одет, то всё равно – глаза, лицо. От мороза это всё пострадает однозначно.

И ещё, что меня смутило. Кресты! Они летели сами по себе. Я почему-то думала, что кресты летают примерно, как кабинки в карусели «Ромашка». А оказалось. что они летят сами по себе. Они не привязаны ни к чему!

Как маленькие самолётики.

Но ведь в моём кресте нету ни крыльев, ни мотора. И вот как он тогда летит?

И пилота нету.

Хотя, может быть, что дёрганье за рычаги и приводит механизм в действие и крест летит.

А что, логично!

Когда я не дёргала рычаг, я опускалась всё ниже и ниже, пока не ушла на дно.

От осознания того, что я только что нашла разгадку, я рассмеялась.

И посмотрела вокруг осмысленным взглядом.

И обнаружила, что пока я витала в мыслях – сожрала весь пончик. Даже не заметила.

Обругав себя за нарушение своих правил, отправилась опять к окну.

Шла туда. Боялась до жути. Но всё равно шла. Тянуло меня туда. Невзирая на страх того, что на стекле опять увижу куски человечины.

Может быть, я тоже маньячка?

А что, хватило же у меня сил и совести расчленить мою несчастную предшественницу и выбросить её в дыру в туалете.

Что?!!!

Стоп!

Правильно! Это никакой не маньяк! Это кто-то, такой же бедолага, как я, попал в крест сверху и расчленил своего предшественника! Вот и всё!

Всё оказалось очень просто! Элементарно!

А то я уже нафантазировала – маньяки, нечувствующие холода люди…

Это же и я, когда расчленяла предыдущую узницу, тоже кому-то выбросила на его крест и руки-ноги и остальные куски тела.

От такого вывода мне стало легче. Я даже улыбнулась и мысленно похвалила себя.

Хотя кому я вру? Не мысленно! Вслух похвалила.

У меня начала развиваться новая привычка – я теперь могу часами разговаривать сама с собой. Где-то я слышала, что эта привычка характерна для гениев и деградирующих идиотов. Даже не знаю, в какую категорию себя отнести. До первой явно не дотягиваю, а во вторую ужасно не хочется.

Значит, нужно приложить усилия и зависнуть посередине.

И я дала себе мысленный зарок сегодня же засесть за шрифты. А также прочесть одну главу из радиофизики. И выучить два луковианских слова.

Да! Буду каждый день учить по два луковианских слова.

В конце дня пришел сигнал, что надо дёргать за третий рычаг. Ну ладно, я девушка исполнительная. Сходила. Дёрнула. И удивлённо замерла. От моего креста моментально вырвалась молния и устремилась куда-то вперёд, во тьму.

Это что ж получается? Я – как электрический скат?

И всё кресты так могут? Ведь именно разряд тока я приняла утром за молнию.

Отсюда вопрос – а зачем?

Сплошные тайны…

Прошло примерно полторы недели, как в один прекрасный день звякнуло сообщение о стыковке. С превеликими предосторожностями я подкралась к окну.

И увидела… дядю Лёню!

Он смотрел на меня и улыбался.

– Дядя Лёня! – радостно воскликнула я. – Здравствуйте!

– Здравствуй, Мария! Усмехнулся он, – а у меня для тебя хорошая новость.

– К-кто? – прошептала я помертвевшими внезапно губами.

– Щукарь, – тихо сказал дядя Лёня и хитро подмигнул.

У меня словно гора с плеч свалилась.

– С-спасибо, – на моих глазах показались слёзы. Но это были слёзы радости и облегчения.

– Не переживай, – участливо посочувствовал дядя Лёня. – Он свою судьбу сам выпросил. Не ты, то кто-то другой бы точно. Слишком уж он всех вокруг замучил.

– А к-к-как…?

– Лупроса ему сунул в щель, он руку протянул и всё.

– А лупрос?

– Остался у него в кресте. Я щель быстро заткнул, – довольно ухмыльнулся дядя Лёня.

– Простите меня, это из-за меня… – пролепетала я, но дядя Лёня не дал закончить, перебил:

– А вот это ты брось! Прекрати! Это был мой выбор! Я сам так решил! Поняла?

Я кивнула, стараясь не разрыдаться. Думала, буду прыгать от радости, а оно вот как.

– Остался Фавн, – веско сказал дядя Лёня и печально вздохнул, – но он на третьем уровне. Придётся мне туда подниматься. Хоть и не хочется.

Я удивилась такому его прямо нежеланию подниматься туда.

– Дядя Лёня, а почему вы не уходите наверх? – спросила я.

– Мне нечего там делать, – буркнул он сварливо и отвернулся, давая понять, что разговаривать больше не о чем.

Но меня этим не проймёшь. Если уж я решила выяснить – не отцеплюсь, пока не узнаю.

– Так всё же? – переспросила я и добавила, – слушайте, а давайте уйдём наверх вместе? Будем дружить, общаться. Я вам жилетку свяжу, а? Так-то и поговорить по душам не с кем…

– Нет, – покачал головой дядя Лёня и немного грустно сказал, – понимаешь, там, наверху, есть люди. С которыми мне бы не хотелось пересекаться. Категорически. Поэтому так и разделились. Они – наверху, я – внизу.

– И вы уступили им…? – удивилась я, – почему вы выбрали быть внизу?

– А ты считаешь, что наверху, там рай? – брови дяди Лёни насмешливо приподнялись. – Нет, девочка, ты ошибаешься. Везде, всегда, в жизни – чем ты выше, тем большую цену ты за это платишь.

– Но какую цену вы платите наверху? – не могла понять я, – чаще дёргать за третий рычаг? Ерунда. Тоже мне цена!

– А ты хоть знаешь, зачем третий рычаг? – спросил он тихо и внимательно посмотрел на меня.

От его голоса у меня аж мурашки по спине пошли. Столько было там обречённости… даже не знаю.

– Нет.

– У тебя же око открылось?

– Открылось, – кивнула я.

– Ох, говорил я тебе – не надо, Мария, – сокрушённо покачал головой дядя Лёня, – так нет, не послушалась меня.

– Угу.

– И как?

– Жуть, – призналась я.

– А я говорил!

– Прекрасная, бесподобная, потрясающая жуть!

– Говоришь, словно в кабинете паталогоанатома, – хмыкнул он.

Я рассмеялась.

Мы еще немного поговорили. Вытянуть из дяди Лёни информацию о том, что у него случилось с теми людьми, не вышло. Как и выяснить, кто эти люди.

Ну ничего, дайте мне время – сама разберусь.

А уж чего, чего, а времени у меня впереди – вечность. Почти сорок лет.

Я активно занималась гимнастикой, бегом, бросанием ножа. Вязала носки и прочее барахло на обмен. Пересадила ещё два побега в моём садике. Семечки от «айвы», которые я положила на мокрую тряпку, и дважды в день мочила её, внезапно начали прорастать. Пришлось соображать, что использовать под горшки и где брать грунт.

Теперь я примерно полчаса выделяла на то, чтобы царапать кирпичную кладку. Собранная пыль шла на создание почвы для моих растений.

О судьбе Щукаря я старалась не думать. Но всё равно думала.

Имела ли я право его убить? Да ещё и чужими руками?

О! У меня монологи были похлеще чем у принца Датского вместе с Раскольниковым. То мне казалось, что вполне имела. Раз он чуть меня не убил. Потом я решала, что нет, я не должна была так поступать с другим человеком, что он и так судьбой наказан. Пусть бы еще сорок лет (или сколько там ему осталось), мучился.

Так ни до чего не додумалась и старалась поменьше загружаться.

Зато в окно смотрела по триста раз на дню. Иногда и ночью вставала, когда рычаг просыпалась дёргать. Подходила, любовалась. Белый ландшафт завораживал. Манил.

Я могла часами наблюдать, что там, за окном. Нет, картинка не была однообразной и не надоедала.

В газете «Сельская жизнь» я вычитала, что в рыбе есть фосфор и азот и эти вещества прекрасно подходят на подкормку растений, как удобрения. Когда мне дали кусок рыбы из кормильни, я есть не стала, хоть рыбу есть надо, это очень полезно. Вместо этого я положила её отдельно к кирпичной пыли, чтобы она перегнивала и дала улучшенный, насыщенный азотом и фосфором, прекрасный компост.

И это оказалось моей стратегической ошибкой.

Буквально через дня два эта рыба так развонялась, что я уже не знала, куда деваться. Я проклинала всё – и серокостюмного скотину-бюргера, зашвырнувшего меня сюда, и суку-свекровь, которая выгнала меня из дома без гроша в кармане на ночь глядя, но больше всех досталось газете «Сельская жизнь» и тому журналисту, что додумался написать это в газете и не сделал приписки, что рыба в компосте очень воняет.

Хотя не думаю, что селяне делают компосты из рыбы у себя в домах.

Форточки для проветривания у меня не было.

Причем, хоть я и морщилась от вони, но тем не менее выбрасывать начавшую перегнивать рыбу, я не стала. Перенесла её в санузел. И теперь вонь от гниющей рыбы конкурировала с запахами от разлагающегося трупа, точнее от головы. Я опять стала ходить в туалет в душ. А когда мне нужен был туалет, то я заходила и старалась дышать ртом. Кошмар, в общем. Больше всего я боялась, что ко мне пристыкуется кто-то и из щели для обмена попрёт эта вонь. Я даже придумала гипотезу, будто бы у меня в кресте нет никакой вони и я вообще не понимаю, о чём вы… Вентиляция, очевидно, в моём кресте работала из рук вон плохо. Или вообще не работала.

В один прекрасный день (это метафора, здесь день отличался от ночи только тем, что был чуточку светлее, а в остальном – без изменений). Так вот, однажды я по обыкновению любовалась ледяными пейзажами за окном, как мой крест немного повернул (я заметила, что кресты летали не по кругу, а элипсоидно), и я увидела внизу, на снегу россыпь огней.

Что это может быть?

Не веря глазам своим, я прильнула к окну и рассматривала до тех пор, пока окончательно не окосела и мой крест изменил траекторию и мне перестало быть видно. Внизу я увидала поселение. Или маленький город! Домики. Огни в окнах.

Мне кажется, я даже фигурки людей рассмотрела.

Значит здесь, внизу, живут люди!

Свободные люди!

Хотя возможно, это мои тюремщики. Но почему-то я сомневаюсь. Мне хочется думать, что там живут свободные люди. Я могу даже аргументы подобрать.

Выходит, это туда, вниз, в поселение, стремилось тайное общество в лице того же Анатолия и веры Брониславовны.

А мне ничего не рассказали.

В душе шевельнулся червячок обиды.

Но быстро пропал. Во-первых, времени на общение было совсем мало, во-вторых, они же меня в тайное общество допустили, даже вон задание дали. Значит, со временем собирались рассказать.

Я продолжала вспоминать затерявшийся в снегах посёлок. Покрытые снегом дома, покрытые снегом улицы. А это значит что?

А то, что мне нужны тёплые вещи. И то срочно! Не в босоножках же и в шифоновом платье мне по снегу ходить.

А вещи нужно выменивать. А для обмена надо носки, мокасины и кружево.

И я заработала крючком и спицами. Устроила почти конвейер.

На шубу конечно носков не навяжу, но хотя бы тёплые сапоги или пальто я раздобуду. Кстати, нужно начинать вязать варежки. Те узники, чей срок подходит к концу могут у меня их обменивать.

И я вязала, вязала…

А потом ко мне пристыковался новый человек.

Глава 20

Я рассматривала взъерошенного хмурого мужчину. А он соответственно – меня.

Молчание затягивалось.

– Добрый день, – наконец, первой решила нарушить гнетущую паузу я, и даже приветливо улыбнулась. – Меня зовут Мария.

Согласно правилам этикета, я вежливо оставила следующую фразу ему.

Которую он не произнёс. Просто стоял и хмуро продолжал смотреть на меня. А ведь время неумолимо шло.

– У вас обмен? Поговорить? Или что? – я предприняла вторую попытку.

Но мужчина также молчал.

Интересно, он в ступоре? Сумасшедший? Ненавидит женщин? Ненавидит всех людей?

Мне это начало надоедать.

– Всего доброго, – я раздраженно повела плечами, досадуя, что прервала из-за этого хама вязание. А ведь я начала жилетку дяде Лёне, причём хотела с ажурными узорами и нужно было вытягивать петли. А это короткими спицами ух как непросто.

– Подождите! – хрипло велел он.

Вот именно, не попросил, не сказал, а именно – велел.

– Это вы только со мной таким тоном разговариваете? Или в принципе со всеми так? – я заломила бровь (мой фирменный жест, еще из Ленинки, когда я одним этим движением ставила на место зарвавшихся посетителей).

– И-извините, – хрипло пробормотал мужчина. – Меня зовут Николай. Растерялся я что-то.

– Бывает, – решила проявить снисходительность я.

У меня здесь и так слишком много врагов развелось, так, что приходится уничтожать их, причём чужими руками. Не хочется на ровном месте заводить новых.