Текст книги "Во имя отца"

Автор книги: А. Дж. Квиннел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Он ещё раз тяжело вздохнул.

– А ты знаешь, что в день смерти кардинал Менини был одет во власяницу? Его епитимья, видимо, обострила предсмертную агонию.

Версано покачал головой:

– Я ничуть этому не удивлён, Ваше Святейшество. Он был человеком с удивительно чистой душой. Я тоже молюсь за него.

С высоты своего роста Версано посмотрел на папу и успокаивающе улыбнулся:

– Во всём остальном можете всецело на меня положиться.

Папа улыбнулся и протянул Версано свою руку, а тот преклонил перед ним колено и поцеловал руку первосвященника.

* * *

Фрэнк выложил на стол фотографии паспортного размера. Одни были отчётливыми, другие – не очень. Все они были сняты скрытой камерой. На майоре была голубая рубашка с короткими рукавами и плохо сшитые джинсы. Он открыл свою папку и склонился над фотографиями. Сзади стоял резидент КГБ в Триполи, одетый в сафари и беспокойно озирающийся по сторонам. Рядом с ним находился и Хасан в бурнусе. Он был заместителем начальника ливийских спецслужб. Выглядел он очень раздражённым. Гудов был тут в роли большого брата, и, конечно, следовало выказывать ему почтение, но ливийцу не нравилась гудовская манера держаться.

Гудов быстро сверял фотографии с рисунками. Фрэнк помогал ему в этом – у него был хорошо намётанный глаз. Все заняло около десяти минут. Наконец Гудов медленно подвинул к себе единственную оставшуюся фотографию с изображённым на ней Миреком. Фрэнк сказал ему:

– Если это тот человек, которого вы ищете, то он вёл себя прекрасно. Не задал ни одного вопроса и вообще никогда не вызывал ни у кого ни малейшего подозрения.

Гудов нетерпеливо хмыкнул в ответ:

– Принесите мне его дело.

Фрэнк подошёл к железному шкафчику с делами на всех курсантов и достал, немного порывшись там, папку с документами на Мирека. На губах у него играла лёгкая улыбка, когда он протягивал папку русскому. Гудов взглянул на фамилию, написанную на обложке: Вернер. Он спросил у Фрэнка:

– Он что, немец?

Фрэнк покачал головой.

– Он прекрасно говорил по-немецки, но у него был акцент. То же самое и с английским. Я думаю, что он был из Восточной Европы. Может, чех или поляк… а может быть, даже и русский.

Гудов недоверчиво хмыкнул, повернулся к Хасану и грубовато спросил его:

– Откуда приехал этот человек?

Хасан невозмутимо ответил:

– Чтобы дать ответ на этот вопрос, я должен получить разрешение своего начальника, а может быть, даже самого полковника.

И тут Гудов взорвался. В течение двух минут он матерно ругался. Когда он окончил свою тираду, по его подбородку текла слюна. Хасан прижался к стене. Было видно, что гневные слова Гудова подействовали на него. Лицо Хасана было искажено от злобы и страха. Гудов вынул из кармана платок и вытер свой подбородок, а затем сказал, обращаясь к Хасану и делая ударение на каждом слове:

– Твой начальник приказал тебе оказывать мне всяческое содействие. Так что лучше расскажи мне то, что я тебе приказываю, иначе к закату ты будешь мёртв.

Хасан не смел шевельнуться. Он, как робот, выдавил из себя:

– Он прибыл через Триест. Доплыл до Триполи на корабле «Лидия», кипрском, приписанном к порту Лимасол.

– Кто послал его? – рявкнул Гудов.

Хасан с трудом пожал плечами.

– Нам сказали, что немецкие «Красные бригады».

– У вас есть подтверждение этого?

– Нет. У нас никогда не бывает подтверждения. Вы же сами знаете, как работает наша система. Никто никому никогда не задаёт никаких вопросов. Мы готовим всех, представителей любых политических движений. Единственная черта, которая их объединяет, – это участие в террористической деятельности.

Его голос немного окреп, и он повторил:

– Вы ведь знаете, как работает наша система. Ведь КГБ сам создал её для этого и других лагерей.

Гудов зевнул и спросил:

– А где сейчас это судно?

Хасан задумался на секунду, затем ответил:

– Оно постоянно курсирует между Лимасолом, Триестом и Триполи. Через несколько дней оно должно быть в Триполи.

Гудов повернулся к резиденту КГБ:

– Лаговский, я хочу, чтобы команда судна была допрошена. Вы займётесь этим лично. Выясните всё, что они запомнили об этом человеке. Эта информация нужна мне в Москве через сутки после того, как судно ошвартуется в порту Триполи.

Лаговский подобострастно кивнул:

– Есть, майор.

По званию он был выше Гудова, но срочная шифровка, пришедшая перед прибытием майора в Триполи, не оставляла у Лаговского никаких сомнений насчёт того, кто тут главный.

– И не забудьте об организаторе переброски из Триеста. Его нужно отыскать и допросить. Выбейте дополнительную информацию из Хасана и сообщите в Рим. А уж они доложат мне, в Москву.

– Есть, майор.

Гудов наконец открыл досье на Вернера. Там были отчёты всех инструкторов о ходе его подготовки. Гудов быстро просмотрел эти записи. Отчёт Фрэнка как главного инструктора был в самом конце. Он смотрел на Гудова все с той же еле заметной улыбкой, пока майор читал его отчёт.

– Этот человек серьёзно работал по курсу подготовки и преуспел во всех его аспектах. Уезжая из лагеря, он был отлично морально и физически подготовлен для того, чтобы быть первоклассным террористом.

Гудов посмотрел на Фрэнка с вопросом в глазах. Фрэнк тихо сказал:

– Он лучший из всех, кого я когда-либо готовил. Лучшего я никогда не видел. Он – совершенное орудие убийства.

Гудов повернулся к фотографиям, лежавшим на столе, и спросил Фрэнка, показывая на них пальцем:

– Кто из этих людей ещё находится в лагере?

Фрэнк быстро перебрал фотографии, оставив двенадцать. Гудов просмотрел их.

– А филиппинки уже уехали?

– Четыре дня назад.

– Жаль, очень жаль, – он повернулся к Лаговскому и указал на Хасана. – Попробуйте установить, где они сейчас. Очевидно, наш друг имел с одной из них интимные отношения. Её нужно допросить.

Гудов взглянул на часы и нахмурился. Повернувшись к Фрэнку, сказал:

– Я займу ваш кабинет для проведения допросов. Сначала пришлите курсантов, затем – инструкторов. Вы будете последним, Фрэнк. Перед вами я допрошу Лейлу.

Тут Гудов неопределённо махнул рукой, и все присутствующие направились к двери. Фрэнк напоследок спросил Гудова:

– Не хотите ли кофе, майор?

– Нет, – ответил Гудов. Поколебавшись, он спросил Фрэнка: – У вас есть кока-кола?

Фрэнк усмехнулся:

– Конечно, есть.

– Тогда пришлите мне три охлаждённые бутылки.

Собственно говоря, Гудов не рассчитывал на получение особо ценных сведений о Вернере ни от курсантов, ни от инструкторов, может быть, за исключением Лейлы.

Так всё и произошло. Ему сообщили, что Вернер много слушал, но мало говорил. Он уже начал отчаиваться к тому моменту, когда в комнату вошла Лейла. Её привлекательное лицо было совершенно бесстрастным. С другими допрашиваемыми Гудов был достаточно суров. С Лейлой он решил вести себя помягче. Не потому что она женщина, а потому что по её лицу было видно, что это человек упрямый. К тому же он уже знал кое-что о ней. Она не любила, чтобы на неё давили или запугивали.

Гудов встал и протянул ей свою руку. Она крепко пожала её. Затем майор указал ей на стул, и оба сели. Верхние пуговицы у неё на рубашке были расстёгнуты, и он невольно загляделся на смуглую кожу чуть повыше её груди. Она спокойно сидела, терпеливо ожидая начала разговора. Он сказал:

– Лейла, мы расследуем дело человека по имени Вернер. Мы пытаемся его разыскать. Мы думаем, что он агент империалистов или… сионистов.

Её губы искривились, и она ответила:

– Он не был евреем. Это совершенно точно, потому что он не был обрезан.

Гудов изобразил улыбку:

– Да, но это не даёт гарантии того, что он не был сионистом. Лейла, нам нужна ваша помощь. У вас с этим мужчиной были кое-какие отношения… несколько раз.

Она кивнула. Гудов уточнил:

– Сколько именно раз вы с ним спали?

Она призадумалась на секунду.

– Я не считала, майор. Восемь – десять раз.

– О чём вы говорили с ним?

– Ни о чём.

– Ни о чём! Лейла, – Гудов склонился к ней: – У вас с ним были интимные отношения… Вы занимались этим по меньшей мере восемь раз и ни о чём всё это время не разговаривали?

Она глубоко вздохнула и посмотрела ему прямо в глаза:

– Майор, постарайтесь меня понять. Я расскажу вам всё, что смогу. Я никогда его больше не увижу. У меня в душе от общения с ним ничего не осталось. Это были чисто физиологические отношения. Я иногда занимаюсь подобными вещами с кем-нибудь из курсантов. И поверьте мне, мы обмолвились буквально парой слов… Видите ли, майор, меня это устраивало. И его, видимо, тоже. В тишине было лучше… Никаких лишних слов, никакой лжи, а всего лишь два слившихся в единое целое тела. Вы меня понимаете?

Гудов хорошо понял её и поверил ей. Правда, он уже был близок к полному отчаянию, ведь он так надеялся на информацию, которую она могла дать. Он посмотрел на листок бумаги, лежавший на столе, на котором было изображено лицо Лейлы и написано замечание Вернера о ней: «Садомазохистские наклонности». Он уже собирался было задать ей вопрос, но тут она твёрдым голосом сказала:

– Майор, два часа назад я узнала, что вас интересует этот человек, и решила вспомнить о нём всё, что только могла. Возьмите ручку, и я перечислю вам некоторые его особенности.

Немного удивлённый, Гудов приготовился писать.

Она начала:

– Его кожа была слишком бледной даже для европейца, как будто он долгое время не был на солнце. Пока он был в лагере, он немного загорел, но очень старался не обгорать. У него узкий шрам длиной примерно десять сантиметров на правой ягодице и ещё один, чуть повыше левого колена, раза в два короче, но достаточно широкий. Ноги у него нормальной длины для его роста, но очень крепкие. Пальцы достаточно тонкие, но сильные. У него много волос на теле, особенно на груди. Волосы в паху у него очень густые, очень тёмные и намного кудрявее, чем у обычного европейца. Половой член у него средней длины, не обрезан, мошонка довольно большая.

Она остановилась на секунду, пока Гудов быстро дописывал её слова. Он дописал «большая» и посмотрел на Лейлу. Она продолжала:

– Перед тем, как приехать в этот лагерь, он долгое время не был с женщиной. Я сделала этот вывод из сексуального опыта с мужчинами, и он тоже упоминал об этом. Его половая активность выше средней. Он может совершить два полноценных половых акта в течение двадцати минут, а третий – где-то через час. Но он не эгоист. Он знает, как доставить удовольствие женщине, и, видимо, ему нравится это делать.

Опять она выдержала небольшую паузу.

– Также я заметила, что в ходе подготовки он доводил себя до полного изнеможения, делая упражнения из последних сил. Такое наблюдается только у исламских фанатиков и японцев. Я думаю, что им руководила сильная ненависть или ещё какое-то чувство в этом роде.

Гудов записал слово «ненависть» и быстро спросил:

– А он не был садистом?

Лейла в ответ улыбнулась.

– Вы хотите знать, мазохистка ли я? Ну, в некоторой мере. Вернер не был садистом. Ему нравилось доминировать, но таков стиль большинства мужчин… И по правде, майор, это как раз и привлекает большинство женщин.

Гудов кивнул, как будто узнал что-то новое. Затем уголки губ у него грустно опустились. То, что она ему рассказала, можно было использовать лишь косвенно для составления общего портрета этого человека. А ведь он ожидал получить информацию о его прошлом, о его жизни, хоть какой-то след. Он надеялся, что вернётся к полковнику Замятину не только с фотографией и внешним описанием террориста. Но сейчас Вернер представился ему в виде волосатой груди и большой мошонки. Лейла заметила разочарование Гудова и сочувственно сказала:

– Извините, майор, но, как я заметила, мы с ним почти не разговаривали. Я сомневаюсь, что он вообще с кем-нибудь в лагере разговаривал.

Гудов закрыл колпачок ручки и спросил:

– Даже с этой молоденькой филиппинкой?

Тут он заметил блеснувшую у неё в глазах злость. Она быстро улетучилась, но это уверило Гудова в том, что он узнал всё, что знала Лейла. Оказывается, она не была такой уж бесстрастной. Ей было знакомо чувство ревности. Вернер имел власть над ней и пользовался ею, когда хотел того. Она ненавидела его. Он встал и сказал:

– Спасибо Лейла. Вы не попросите Фрэнка зайти сюда?

Они пожали друг другу руки, и она направилась к двери. Вдруг на полпути к двери она остановилась и повернулась к Гудову. Выглядела она при этом немного озадаченной.

– Майор, он сказал однажды что-то такое, что я совсем не поняла. Он сказал это, по-моему, дважды, каждый раз после оргазма… Он сказал это, обращаясь скорее сам к себе. Всего лишь три слова.

– И что же это были за слова?

– «Kurwa ale dupa» – что-то в этом роде.

Гудов облегчённо выдохнул воздух и поблагодарил свою счастливую звезду за четыре года, проведённых в Польше, и за польку, которой он увлёкся в последние два года командировки. Улыбнувшись, он сказал Лейле:

– «Kurwa ale dupa»… Лейла, это польский язык. Это значит, что он очень тебя ценил. Что-то в этом роде!

Лейла задумчиво кивнула.

– Значит, он поляк. Это может вам как-то помочь?

– Конечно, и даже очень. Спасибо вам, Лейла.

Спустя полчаса Фрэнк наблюдал прощальным взглядом за Гудовым, забирающимся в вертолёт. Майор был явно в приподнятом настроении, несмотря на жёсткий график визита. Очевидно, его поездка не прошла даром. Сам Фрэнк говорил с ним недолго. Он поделился с ним некоторыми своими наблюдениями в отношении Вернера… Но кое о чём Фрэнк всё-таки умолчал. Во-первых, он не рассказал Гудову о переданном Вернеру сигнале, в котором тому приказывалось не стричь волосы и отращивать усы. А во-вторых, он умолчал о ручке «Дэнби», которую подарил Вернеру. Наблюдая за облаком пыли, поднятым винтом вертолёта, он недоумевал, почему он решил не рассказывать Гудову об этих двух вещах. Было очевидно, что Вернер, кем бы он ни был, серьёзно заинтересовал КГБ. И инстинкт, видимо, подсказал Фрэнку, что в этом деле лучше побольше молчать.

Майор Борис Гудов оказался в Москве к шести часам вечера. Он не заснул в самолёте ни на секунду, проведя всё время полёта над составлением своего отчёта. Это была хорошая бумага, в которой, естественно, нашлось место для демонстрации блестящих способностей Гудова к дедукции. Он знал, что полковник будет проинформирован о времени прибытия самолёта, и тем не менее не отправился сразу к Замятину, а пошёл в подвальное помещение и побеседовал с маленькой, лет сорока, похожей на птичку женщиной, которая управляла компьютером «Ряд-400». Она внимательно просмотрела фотографии Вернера, понимающе кивая. В считанные минуты компьютер увеличил снимки и значительно улучшил их чёткость. В течение последующих десяти минут машина идентифицировала изображения Вернера с банком данных, включающим в себя десятки тысяч единиц. Женщина сказала Гудову, что операция может занять до получаса времени. Майор не мог столько ждать и нервничал. Он был очень обрадован, когда через десять минут компьютер выдал установочные данные подозреваемого. Гудов оторвал перфорационную ленту с информацией и прикрепил её к папке, в которой лежал его отчёт. В семь часов Замятин лично поздравил его в своём кабинете. В половине восьмого уже был у Чебрикова, тоже удостоившись поздравлений. Казалось, что в тот день весь КГБ работал допоздна. Лицо Чебрикова помрачнело, когда он прочитал имя убийцы. Замятин стал было излагать данные о его прошлом, но был резко оборван. Очевидно, Чебриков знал про этого человека все. В половине девятого Чебриков пил водку в кремлёвских апартаментах Андропова. Тот был облачён в цветастый шёлковый халат.

Как бы оправдываясь, он произнёс:

– Подарок жены.

Он закончил читать отчёт, захлопнул папку и посмотрел на Чебрикова, сказав:

– Виктор, иногда мы принимаем решения, которые кажутся нам в тот момент очень мудрыми, но через некоторое время…

Он не закончил фразу, и Чебриков дипломатично заметил:

– Юрий, но такого нельзя было ожидать.

Андропов похлопал по папке и сказал задумчиво:

– Мирек Скибор… Да, эти чёртовы попы не ошиблись в своём выборе. Они нашли человека с серьёзным мотивом. Виктор, ты должен поймать его и сразу убить. Никаких вопросов. Немедленная смерть.

– Мы схватим его, – сказал Чебриков, придав своему голосу максимум энтузиазма. – Теперь, когда мы выяснили, кто он такой, можно считать, что он уже мёртв.

Андропов подался вперёд:

– Я хочу увидеть его труп, и как можно быстрее.

* * *

В Кракове профессор Стефан Шафер спешил закончить операцию. Он не то чтобы торопился в прямом смысле слова, просто действовал в более быстром, чем обычно, темпе. Это удивило хирурга-ассистента Вита Береду и хирургическую медсестру Дануту Песко. Но ещё больше их поразило то, что после снятия зажима с почечной артерии и проверки внутренних швов на почке он повернулся к Береде и сказал:

– Доктор, наложите за меня внешние швы. У меня сегодня важная встреча за обедом, так что я очень тороплюсь.

Он отошёл от операционного стола и направился в раздевалку. Береда через стол обменялся взглядами с Данутой Песко: та была крайне удивлена, как и он сам. Большинство известных хирургов оставляют право наложить внешние швы своим ассистентам, но профессор Стефан Шафер никогда не принадлежал к их числу и очень этим гордился. При операциях на почках разрезы бывают очень длинными и оставляют уродливые шрамы. А Шаферу удавалось накладывать швы так, словно он был хирургом в области пластических операций из Лос-Анджелеса.

– Наверняка что-то чертовски важное, – пробормотал Береда, принимаясь за дело.

Это что-то действительно было очень важным, но не в том смысле, что имел в виду Береда. Это была молодая начинающая актриса Халена Мареза, и Стефан Шафер был страстно увлечён ею.

Он приехал в ресторан «Вержинек» на пятнадцать минут раньше намеченного времени. Метрдотель узнал его и, поскольку Шафер был значительным лицом, провёл доктора к уютному столику. Необычным было то, что Шафер сегодня здесь обедал. Обычно он встречался с Халеной за ужином, а в обеденное время легко перекусывал в больничной столовой.

Шафер заказал водку с содовой. Ожидая её, он окинул взглядом элегантный зал. Это был дорогой ресторан. Здесь в основном бывали высшие чиновники, армейская верхушка, академики, а также люди, подобные ему, с высокой зарплатой. В отличие от большинства поляков его не особенно впечатляла роскошь интерьеров этого ресторана и высокое качество обслуживания. За время, что он провёл на Западе, Шафер стал к этим вещам равнодушен. И вообще, будучи идеалистом, он все это не одобрял. Ему было бы лучше в каком-нибудь более тихом, менее роскошном месте. Но он знал, что Халене здесь очень нравится. Он предложил сходить сюда во время их первой встречи, чтобы произвести на неё впечатление. Сначала он подумал, что она приняла это приглашение только из-за того, что он мог сводить её в это место. Но она быстро рассеяла эти его сомнения: со своей-то красотой она могла хоть каждый день бывать в подобных ресторанах. Её весёлость и внимание за тем ужином убедили его в том, что интерес Халены к нему был неподдельным.

В конце второй встречи она поцеловала его. Сначала легко, а затем все более страстно. Он пришёл к выводу, что его «проблема» её не волнует.

Ему принесли водку, и он взглянул на часы. До назначенного времени оставалось десять минут, а она всегда была точной. Это качество он в ней очень ценил. Он залез в карман пиджака, достал оттуда таблетку амплекса и быстро сунул её в рот. Эта таблетка и указывала на его «проблему» – хронический неприятный запах изо рта. Что только он не перепробовал, чтобы избавиться от него. Он был достаточно симпатичным мужчиной и вообще по своей натуре привлекал женщин, но знакомства с ними никогда не длились долго из-за этой самой «проблемы». Он пытался использовать специальные диеты, но неприятные проявления исчезали лишь на время. Кардинального средства он найти не смог. У его деда были подобные проблемы, так что Стефан решил, что это наследственное заболевание, повторяющееся через поколение. Он начинал думать, что его любовь к Халене была обусловлена не только её красотой, но и тем, что ей было явно мало дела до его недостатка. Стефан даже как-то сам упомянул о нём, но Халена просто рассмеялась и ответила:

– Наверное, у меня плохое обоняние. Я этого почти не замечаю. Выбрось это из головы, Стефан.

Он всегда раньше думал, что актрисы очень неразборчивые в связях женщины. Теперь он пришёл к выводу, что если это и правило, то Халена – исключение из него. Прошёл месяц с тех пор, как он впервые увидел её. У них состоялось восемь свиданий. Она уже позволяла ему не только поцелуи, но и весьма смелые ласки: он даже ласкал её обнажённую грудь, а она, кстати, никогда не носила лифчик. Обещание большего лишь светилось в её огромных глазах. Однажды, когда они целовались в его машине, Стефан предпринял более серьёзные попытки, но она остановила его и, почувствовав его разочарование, мягко объяснила:

– Не думай, что я – любитель подразнить, Стефан. Я хочу этого не меньше, чем ты, но у меня есть правило: сперва я должна узнать мужчину, понять, что люблю его.

– А ты думаешь, что можешь полюбить меня?

Она улыбнулась ему и сказала:

– А ты думаешь, что я стала бы попусту тратить своё и твоё время? Дай мне ещё немного времени. Я медленно ем, я медленно моюсь, я медленно одеваюсь, и я медленно влюбляюсь.

Он был ободрён и немного успокоен. Он знал, что в ближайшее время его желание будет сполна удовлетворено. Он вспомнил, как встретил её на скучном банкете в университете. Они сперва обменялись буквально парой слов. Она, несомненно, была самой привлекательной женщиной, так что все местные плейбои помаленьку стали к ней клеиться. Он беспрестанно смотрел на неё, пока не встретился с ней взглядом. В конце концов она выскользнула из кружка своих новоявленных почитателей и подошла к нему с улыбкой:

– Я слышала, вы отличный врач. Но вы не похожи на эскулапа. Это – комплимент. Я хочу нарушить эти дурацкие нормы и задать доктору на банкете медицинский вопрос. Какое лучшее средство от похмелья?

Он серьёзно ответил вопросом на вопрос:

– А это должно случиться с вами?

– Нет, просто моя соседка по квартире выпивает огромное количество водки. Пьёт всё время и уверяет, что только очередная порция и спасает её от похмелья.

Он улыбнулся:

– Вообще-то, это правда. В медицине доказано, что несколько рюмок того, что вызвало похмелье, помогает… Но всего лишь несколько рюмок! Хорошо также немного подышать чистым кислородом.

Халена засмеялась:

– Я ей этого не скажу, а то она всю квартиру завалит подушками с кислородом.

Она взглянула на часы и спохватилась:

– Ох, мне надо идти, а то я упущу последний автобус.

– Я был бы рад подкинуть вас на своей машине.

– Вы уверены? Это достаточно далеко.

– Уверен, – твёрдо ответил Стефан.

* * *

Она опоздала всего на две минуты и вошла, поглядывая на часы. На ней была короткая дублёнка и маленькая чёрная шапочка. Пепельные волосы ниспадали на лоб правильной чёлкой. Она помахала ему и зашагала между столиками. Все оглядывались ей вслед, и Стефан опять ощутил то приятное волнение, которое он всегда чувствовал, когда она пробиралась к нему сквозь толпу. Он поднялся из-за стола, и она чмокнула его в щёку. Носик у неё был ледяным. Она расстегнула застёжку и протянула дублёнку официанту. Под полушубком на ней было тёмно-синее шерстяное платье. Это был подарок Стефана, привезённый из Лондона, который он вручил ей во время предыдущей встречи. Халена покружилась перед ним:

– Ну как, идёт?

– Это просто восхитительно. Ты неотразима.

Другой официант пододвинул ей стул. Она присела с восхищённым лицом. Он спросил:

– Ну что, какие у тебя хорошие известия?

Она подняла руку.

– Давай сначала сделаем заказ.

После того, как официант пошёл выполнять его заказ, она объявила торжественным тоном:

– Я еду на две недели в Москву.

– Да? А мне казалось, что тебе не нравится Россия.

Халена поправила его:

– Мне не нравятся русские, дорогой.

– Это роль в каком-то спектакле?

– Нет, Стефан. То, что мне предлагают, намного лучше роли. Это театральный семинар, который ведёт Олег Табаков. А он великолепен, хоть он и русский. Там будут актёры из Венгрии, Чехословакии, Румынии – отовсюду. Это будет очень интересно, к тому же отнюдь не бесполезно для моей карьеры.

Стефан был рад за неё, но в то же время почувствовал некоторое разочарование. Конечно, она уезжает всего на две недели, но ему всё равно будет очень недоставать её.

– Это прекрасно, Халена. Как тебе удалось туда попасть?

Она, как обычно, озорно улыбнулась:

– А я и не была кандидатом на эту поездку. Академия отобрала Барбару Плански, но тут Шчепанский предложил ей роль в своём новом спектакле. Ох и везёт же этой стерве! Вот ей и пришлось отказаться от поездки в Москву. Таким вот образом мне достался этот счастливый билет.

Стефан в ответ улыбнулся:

– Конечно, тебе очень повезло, но ты это заслужила. Когда ты уезжаешь?

– Пятого числа следующего месяца.

Она склонила голову набок и внимательно на него посмотрела:

– Стефан, ты будешь скучать по мне?

– Ты заранее знаешь ответ, Халена.

Она наклонилась вперёд и положила свою руку на его.

– Тогда поехали со мной вместе.

Стефан вздрогнул от удивления. Он ещё не успел ответить, а Халена уже настойчиво продолжала:

– Ты мне рассказывал, что уже не помнишь, когда последний раз был в отпуске. У меня будет много свободного от занятий времени. Мы даже сможем на несколько дней съездить в Ленинград. Говорят, он удивительно красив. Ирмина ездила туда в прошлом месяце, она была просто очарована. Попробуй взять отпуск, Стефан, попробуй. Мы будем вместе, вместе, Стефан!

Слово «вместе» и то, как Халена произнесла его, произвело на Стефана огромное впечатление. По его телу прошла дрожь.

– Я никак не смогу уехать на две недели, Халена. Сейчас это просто невозможно.

Но женщина была непреклонна.

– Тогда поезжай со мной хотя бы на несколько дней. Даже на выходные. Ну, Стефан, ну пожалуйста. Ну я тебя очень прошу, Стефан.

Она умоляюще жала его руку. Стефан улыбнулся:

– Я постараюсь, Халена, но всего на несколько дней. Я посмотрю, какие предстоят операции и лекции, и поговорю с профессором Скибинским.

Халена довольно рассмеялась, а ему нравилось, как она смеётся. Тут он потянулся к стулу, который стоял рядом с ним, и положил на стол завёрнутую в подарочную бумагу коробку.

– Что это такое?

– Фотоаппарат.

– Это для меня?

– Ну конечно. Ты ведь говорила мне, что очень любишь фотографировать, но не можешь позволить себе купить какой-нибудь современный фотоаппарат. Это «Лейка». Один из лучших.

Халена обвораживающе посмотрела на него сияющими глазами и сказала:

– Спасибо, дорогой. Я собираюсь много фотографировать, и особенно тебя…

…После обеда, на пути домой в свою маленькую квартирку, молодая начинающая актриса остановилась у телефонной будки и сделала короткий звонок.

* * *

Два дня спустя профессор Роман Скибинский, главный хирург, обедал в том же ресторане с Феликсом Куровским, директором госпиталя. Отец Скибинского был полковником в довоенной польской армии и вместе с тысячами других польских офицеров был убит русскими под Катынью. Он никогда не верил тому, что жестокости во время войны творились только нацистами. После обеда, который проходил под обсуждение организационных вопросов работы госпиталя, они заказали кофе и бренди, и Скибинский сказал:

– Феликс, когда будет подготовлен новый бюджет по медицинскому факультету?

– Как обычно, в августе. Если, конечно, эти идиоты из Варшавы не потеряли свои счёты, которыми они пользуются при расчётах.

– Ты думаешь, что тебе выделят средства для оборудования новой патологоанатомической лаборатории?

Куровский громко вздохнул. Скибинский затронул больную тему. Вот уже пять лет он пытался вытянуть деньги на этот проект у министерства, но у него ничего не выходило. Всё время от него отделывались обещанием: «В следующем году». Он сказал Скибинскому:

– Роман, ты же знаешь все не хуже меня. Я пытаюсь добиться этого вот уже несколько лет. Честно говоря, я уже отчаялся. Говорят, что весь бюджет министерства здравоохранения будет здорово урезан.

Подали кофе и бренди. Когда официант отошёл, Скибинский спросил Куровского:

– Ничего, если я буду говорить совершенно откровенно?

Куровский улыбнулся:

– А ты никогда по-другому и не говоришь.

Скибинский тоже улыбнулся. Собеседники отлично понимали друг друга.

– Феликс, несмотря на то что ты хороший коммунист, ты ещё и отличный руководитель. Ты заведуешь лучшим госпиталем при медицинском институте во всей Польше, а может быть, и во всех странах соцлагеря.

Куровский в ответ пожал плечами, но явно был польщён этими словами. Скибинский продолжил свою мысль:

– Но ты не политик!

– Ну и что? Я и не хочу быть политиком.

– Но, Феликс, единственный путь, благодаря которому можно организовать эту лабораторию, это стать политиком. Ты только посмотри на Рапайского из Варшавы, он половину всего рабочего времени проводит, занимаясь лизанием задниц чиновников из министерства, и в прошлом году получил ещё две операционные.

Куровский кивнул.

– Ну и что из этого? Ты же знаешь, что я никому не стану лизать задницу.

– Да, но у нас есть другой путь. Хороший министр здравоохранения должен заботиться о своём престиже и стараться создать о себе хорошее впечатление у высшего руководства.

Куровский состроил гримасу:

– Какая очередная хитрость у тебя на уме?

– Ну хорошо, я объясню все подробнее. Всем известно, что Андропов очень болен и что кроме всего прочего у него серьёзные осложнения с почками. Так что если какой-нибудь польский специалист-нефролог был бы вызван для лечения Генерального секретаря ЦК КПСС, наш министр оказался бы в большом почёте и, несомненно, что-нибудь перепало бы и госпиталю, в котором работает этот специалист.

Куровский сразу понял, к чему клонит главный хирург.

– Ты, случаем, не о профессоре Шафере говоришь?

Скибинский серьёзно кивнул.

– Он – исключительный специалист. В прошлом месяце две его статьи были опубликованы в «Советской медицине». И они были очень высоко оценены. Его исследования по диализу получили широкое признание во всём мире как новое слово в нефрологии. Моё предложение вполне логично, Роман, и, кроме того, ранее имелись подобные прецеденты. Ведь был же швейцарский специалист Бруннер приглашён для консультаций к Брежневу. Так чем же мы хуже? К тому же говорили, что Андропову понадобится операция.

Куровский быстро ответил:

– Они никогда не позволят оперировать их генсека иностранцу.

Скибинский не спасовал перед этой ремаркой:

– Это так, но если там будет что-то серьёзное, они пойдут на всё, что ни скажут специалисты. К тому же им известна репутация Шафера… ведь это действительно вундеркинд.

Куровский замолчал, обдумывая слова главного хирурга. Скибинский умел убеждать. Он подождал ровно столько, сколько нужно, а затем небрежно заметил: