Текст книги "Гунны (СИ)"

Автор книги: А. Умиралиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Глава пятая

Каган Шоже был похоронен на труднодоступном и издавна священном для кочевников плато, называемом Землей Исцеления, которая находилась в трех днях конного перехода от города на восток. Название это дошло и до времени, в котором я родился. Еще это сакральное место, находящееся на высоте более чем в трех тысячах метрах над уровнем моря в Меркенских горах называется Сандыктас. Сейчас здесь еще нет множества каменных изваяний балбалов, поставленных над могилами своих усопших, появившимися через пятьсот лет потомками гуннов тюрками. Нет здесь построенных позже развалин храмов буддистов и последователей Заратустры.

Кагана, облаченного в полное воинское снаряжение, хоронили в золотом саркофаге, который поместили в заранее приготовленный сруб из еловых бревен, поставленный в яму на глубине пяти метров. Рядом в золотых саркофагах и также одетых в полные боевые одеяния положили двух его жен, погибших при обороне стен. Вместе с каганом, предварительно умертвив, похоронили пятьдесят его слуг и табун лошадей. В могилу были также погружены десятки кувшинов, наполненных просом, зерном, кумысом, вином и большое количество золотых и серебряных украшений.

Над могилой не стали воздвигать курган, а прогнали по натоптанной земле сотню лошадей. Непосредственно погребением занимались два десятка рабов, которыми руководили Иргек и Ирек. Рабов они сразу же после похорон убили и погрузили их тела на лошадей. Таким образом, кочевники обеспечивали тайну места его последнего пристанища. Я, разумеется, в этой резне участие не принимал. Близнецы без особого напряга их всех зарубили сами, хотя рабы пытались сопротивляться.

Когда мы спустились с гор, нас встретил десяток гуннов из числа близких родственников кагана Шоже. Но мы не направились сразу же в крепость, а двинулись на север в степь, где спустя три дня, оставили трупы несчастных рабов, скрывая даже приблизительное место погребения покойного кагана. К моей удаче все это время никто из сопровождавших меня воинов не навязывал мне своего общения, уважая скорбь, которую должен чувствовать сын, похоронивший только что отца и мать. Но это время я старался использовать с пользой для себя, постоянно тренируясь в стрельбе из лука, в фектовании и наблюдая за гуннами.

К моему удивлению, гунны использовали для охоты не свои боевые луки, а сделанные побыстрому из веток деревьев, подрубленных по пути. Использовать боевой лук для охоты среди гуннов, да и любых кочевников, считалось зазорным. Хотя эти охотничьи луки тоже, на мой взгляд, были страшным оружием, с помощью которого любой воин, неслышно подойдя к бродившим в степи множеству сайгаков, мог с расстояния пятидесяти метров пронзить шею животного или в течение нескольких секунд понавтыкать с десяток охотничьих стрел в огромного кабана, обитавшего в камышах, а потом уже добить его ножом.

Я поразился выносливости воинов. Кочевник мог в течение нескольких дней обходиться без горячей пищи, питаясь только сушеным мясом, кусками также сушеного творога, приготовленного в катышках из кобыльего или овечьего молока. Еще, преследуя остатки армии китайцев, я увидел, то есть не увидел вообще у войска кочевников отдельного обоза. Все запасные доспехи и оружие, луки, мечи, копья, колчаны с готовыми стрелами и мешками наполненных наконечниками стрел, каждый воин погружал на одну или две вьючные лошади, которых наряду с двумя-тремя заводными, он сам и вел за собой и, естественно, ухаживал за ними. Но как я узнал позже, чем дальше расстояние похода, тем больше увеличивалось количество запасных лошадей.

Я видел как многие кочевники, доверившись сторожевым отрядам, не останавливали преследования, спали, сидя на лошадях, только опустив голову на грудь. Такая армия в сутки при острой необходимости могла преодолеть расстояние до пятисот километров и, если бы не необходимость отдыха для лошадей, все таки не Тойота Ленд Крузер, и их кормления чаще всего подножным кормом, то расстояние марш-броска можно было смело увеличивать вдвое. Тогда как лучшая пехотная армия Древнего мира, римские легионы проходили в день тридцать пять километров, при марш-бросках – до пятидесяти.

На пятнадцатый день, возвращаясь в город, мы повстречали по пути аулы канглы, которые уже были наслышаны о разгроме пограничной армии Китая. Слух, который я сам же и распустил, что мне покровительствует Тенгри, оброс еще большими подробностями среди кочевников. Рядовые кочевники смотрели на меня с благоговением, а некоторые – с надеждой. Считали, что мне помогают все духи моих предков, включая кагана Моде. А как еще тринадцатилетний юнец, хоть и прямой потомок каганов, мог победить и обратить в бегство десятикратно превосходящую армию?

Старейшины встречных аулов посещали приготовленную для меня юрту и, выражая соболезнования, убеждали в своей верности верховному хану всех кочевников. Они готовы были хоть сейчас седлать коней для похода на усуней, Ганьсю и даже дальше в Чанъань. Я сообщил, что не собираюсь воевать с братским племенем, хоть и временно признавшим власть Лю Ши. А так как чтобы добраться до Ганьсу, нужно пройти через степи усуней, то и воевать с Поднебесной тоже не входило в мои ближайшие планы. Честно сказать я и не знал, какие у меня дальнейшие планы. Больше всего я сейчас хотел оказаться обратно в своем теле в XXI веке, а если уж не суждено, то хотел как-нибудь мирно пожить здесь, не привлекая ничьего внимания. Но последнее, к сожалению, в степи, в эту эпоху, да и в ближайшие почти две тысячи лет было не осуществимо. Обязательно кто-нибудь нападет, ограбит, угонит в рабство или просто убьет. Врагов вокруг хватало не только внешних, но и внутренних. Поэтому придется драться. А чтобы успешно драться и воевать, нужна большая, отлично вооруженная, обученная и спаянная железной дисциплиной армия. Если с обучением и вооружением все было в порядке, каждый кочевник виртуозно владел луком и рукопашным оружием и вооружен был, как говорится «до зубов», то с дисциплиной обстояло куда хуже. Нет, с личной дисциплиной во время боя как раз таки все было отлично. Отказавшегося выполнять приказ или своевольничавшего в военное время ждала немедленная смерть на месте. Я же думал о том, что подавляющее большинство воинов приводилось родовыми вождями и старейшинами, которые и являлись истинными властителями войска. Случайно обидишь вождя, то потеряешь часть войска. С обиженным вождем могут уйти его близкие друзья и родственники со всеми своими воинами, тем самым, ослабив армию. Пойдешь наперекор желанию большинства вождей – потеряешь все войско. Вот как сейчас: эти старейшины, уверявшие меня в своей преданности, узнав, что я не пойду походом на усуней и Китай, посидев из вежливости, немного уходили с разочарованными минами. Хотя многие все же с пониманием отнеслись к отказу от продолжения войны, считая, что основной причиной является исходящая угроза от узурпатора Кокана, с которым я должен, по их логике, как можно быстрее разобраться.

Понаблюдав и поговорив с вождями кочевников, я обнаружил, что среди них людей с государственным мышлением совсем немного. Большинство ставит родовые интересы выше государственных. Ну а как иначе? Вождь, игнорирующий интересы своего рода сразу же теряет доверие выдвинувших его на этот пост кочевников и, соответственно, лишается власти. Поэтому управлять ими будет непросто. Каждый из них стоит во главе племени и рода, из членов которых и состоит все основное войско.

Поэтому и объединение кочевых племен в одно единое государство происходило всего несколько раз за три тысячелетия. На пальцах одной руки можно пересчитать. Но объединившие их были величайшими людьми. По моему мнению, более великими, чем известные завоеватели земледельческих государств, покоривших другие страны и одержавших десятки побед. Так что, в первую очередь, пока я не найду способа вернуться, надо укрепиться. А укрепляться я начну с города, приобретая надежных союзников.

Я вспомнил мой разговор с согдийцами в осажденной китайцами крепости.

* * *

Как только Парман и Фарух рассказали мне все в подробностях о сговоре с генералом Чен Таном, в «холл» вошел Лошан и сообщил:

– Вождь! Почти половина согдийских рабов я казнил, оставшуюся часть продолжают резать.

Тут Фарух с громким криком «лжец» вскочил и бросился на меня. Я, даже не поняв как, перебросил его через себя, схватив за шею и уперев своей левой рукой лицо согдийца в пол, начал душить правой. Все произошло в доли секунды, что гунны не успели среагировать. В следующую секунду уже подскочил Парман, но его тут же скрутил Угэ.

– Господин, убей меня, прикажи убить всех согдийцев, но пощади Фаруха. Он последний потомок древнего царского рода идущего от Спитамена Великого[17]17
  Спитамен Великий – 370–327 гг. до н. э., военачальник Державы Ахеменидов, глава восстания в Согдиане против Александра Македонского.


[Закрыть]! – зарыдал согдиец.

Я взглянул на Ужаса: он, как ни в чем не бывало, продолжал полулежа нахлестывать камчой. Лошан стоял у дверей, слегка ухмыляясь. Я вскочил на ноги и, приказав Угэ охранять Пармана и Фаруха, выскочил на площадь и побежал к баракам рабов.

Увиденное меня просто ошарашило. Гунны, поочередно намеренно растягивая время для того, чтобы кошмар до конца охватил живых согдийцев, одним вскрывали горло, другим живьем снимали скальпы. На земле лежали сотни истекающих кровью тел.

– Прекратить, – тихо прошептал я, ни к кому особо не обращаясь. Но меня услышал один из моих телохранителей, последовавших за мной. Он подбежал к командовавшему казнью рабов. Тот обернулся ко мне и, слегка поклонившись, громко крикнул, чтобы оставшихся в живых снова распределили по баракам.

Когда мы вернулись в город после победы над армией Чен Тана, я вызвал к себе Пармана и Фаруха.

– Вы свободны, – сказал я, – для всех оставшихся в живых согдийцев приготовлены верховые лошади, на которых вы можете вернуться в Согд хоть сейчас. Также все получат оружие и горсть серебряных монет из казны. Простите за смерть ваших соотечественников.

Согдийцы с удивлением переглянулись. Парман, склонившись передо мной, сказал:

– Царь гуннов исполнил свое обещание и не его вина, что оно было дано после того, как начали казнить согдийцев. Пятьсот оставшихся в живых согдийцев выражают благодарность тебе и восхваляют богов о пославшем им милостивого владыку.

– Поешьте со мной перед вашим отъездом, – сказал я, показывая на места рядом со мной. Позвав стражника, я передал ему, чтобы принесли чего-нибудь съестного и никого не впускали в комнату.

Пока расстилали дастархан с блюдами, мы молча, не стесняясь прямых взглядов, изучали друг друга. У них был прямой и гордый взгляд и осанка, несмотря на годы невзгод, проведенных ими в качестве рабов, они сохранили свою аристократичность.

Я оторвал ножку от лежащего передо мной на золотой тарелке нафаршированного фазана и жестом пригласил согдийцев присоединиться. Перед ними нарезанными большими кусками лежали куски конины и баранины, с десяток тандырных лепешек. Я продолжал смотреть на то, как они отрывают зубами куски мяса. Затем я налил из поставленного специально возле меня кувшина три чашки шубата и подал две из них согдийцам. Те, пораженные, осторожно взяв, залпом осушили чаши. Я снова налил.

Согдийцы, закончив есть, снова посмотрели на меня. Парман, отложив чашу, сказал:

– Мы благодарим тебя, великий царь, – и, помедлив с секунду, добавил, – за проявленное уважение к моему возрасту и гостеприимству по отношению к нам.

– Благодарю тебя Парман и Фарух за то, что вы приняли мое приглашение и, пользуясь вашим расположением, хотел бы задать вам несколько вопросов, – ответил я.

– Конечно, мой царь, мы расскажем все, что ты хочешь знать, лишь бы глаза наши видели это, и уши наши слышали это.

Я улыбнулся про себя этой восточной витиеватой речи и спросил:

– Расскажите мне про страну Согд, ее жителей и про себя.

– Согдиана – это страна садов, поля ее плодородны, жители искусные земледельцы и ремесленники, предприимчивые купцы, талантливые музыканты и поэты. Столица этой прекрасной страны Самарканд – город по зелени своей словно небо, а дворцы его словно звезды на небесах, а река его – зеркало для просторов, а стена его – солнце для горизонтов19, – начал он.

Согдийцы рассказывали долго. Из всего этого я понял, что сейчас страна находится не в лучшем политическом раскладе. С запада предприимчивый и дерзкий царь Хорезма Артав хочет присоединить Согдиану к своему государству. Осуществить свое желание ему мешает Сапабид – правитель тохаров, обосновавшихся на территории бывшего Греко-Бактрийского Царства. Он создал Кушанское государство. С востока совершают постоянные набеги усуни. Ну, а с севера угрожают гунны вместе с канглы, то есть теперь я во главе их.

«Устоять пока в окружении стольких врагов удается с помощью племен саков, перекочевавших с севера на территорию Согдианы. Ну и, конечно же, с помощью богатства страны, которым они откупаются от нас и усуней. Но все равно Согдиана скоро будет завоевана Артавом, а после этого будет захвачена вместе Хорезмом тохарами», – вспомнил я из той истории.

Парман и Фарух являются последними потомками царя Спитамена от его дочери Апамы, который за триста лет до этого осмелился противостоять Александру Великому. Апама вышла замуж за греческого военоначальника и телохранителя Александра – Селевка I Никатора, основателя династии и империи Селеквидов. И вот три года назад, последнего царя Согдианы, потомка Селевка I, отца Фаруха и брата Пармана, в результате дворцового переворота убил сакский вождь Ишкаш. А Пармана и братьев Фаруха и Фархада с их тысячью выжившими сторонниками передали в качестве части дани «моему» отцу Шоже. Кстати, Фархада так и не нашли, ни среди убитых, ни среди живых китайцев.

Согдиана скоро будет завоевана Хорезмом и тохарами. Размышляя об этом я сказал Парману и Фаруху:

– Вы ведь уже знаете о моей способности видеть будущее?

Согдийцы одновременно ответили утвердительно и, не дав продолжить, что-то сказать Парману, я сообщил:

– Через три года царь Хорезма Артава завоюет страну. Это приведет к активности тохаров, которые будут воевать с Хорезмом на территории Согда. В результате вся ваша страна, Самарканд и все другие города будут разрушены. Все сады и поля Согда сгорят в пламене войны, а жители частью будут убиты, частью проданы в рабство. Государства Согда больше никогда не будет, а ее существование постепенно сотрется из памяти людей.

Посмотрев на их помрачневшие лица я продолжил:

– Но я предлагаю вам изменить будущее, вернуть власть в Согде по праву принадлежащую вам и возродить его былую славу и могущество.

* * *

Спустя месяц после погребения кагана Шоже и его жен, возвращаясь к своему, теперь уже к своему городу, я был удивлен тому, как преобразилась степь вокруг города. С вершины холма было видно, как вся долина далеко за горизонт была усыпана тысячами юрт и шатров. Иргек, увидев это, сказал:

– Это люди пришли почтить память твоего отца.

– Нет, скорее эти люди пришли не только на поминки, но и увидеть нового кагана кочевников. И не просто кагана, а приветствовать победителя, великого вождя, который способен объединить все племена и возродить былую славу воинов степи. Уверен, то, что ты отказался нападать на усуней, когда мог их разгромить, а они тебя боялись, длинное ухо степи донесло до каждой юрты от гуннов на востоке и до сарматов на западе. Посмотри, там есть знамена не только гуннов, канглы и усуней, но прислали своих послов сарматы, динлины, аланы, саки, тохары, хорезмицы, согдийцы и Парфяне, – возразил Ирек.

– Только вот ханьцев нет, – отметил Иргек.

Я же, рассматривая флаги, людей и всадников, снующих меж юрт и шатров, не мог разобрать ничего. Честно сказать, между гуннами, усунями и канглы я не видел ни внешних отличий, ни отличий в быте, ни даже в языке. Язык, на котором разговаривали гунны, усуни и канглы, сами эти кочевники не относили ни к гуннскому, ни к какому другому кочевому племени. Все разговаривали на нем потому, что он был их родным языком. Внешне, конечно, некоторые кочевники отличались. Одни, например, были чистыми европейцами, вторые на вид больше похожи на кавказцев, другие на монголов. Но такая разница во внешности присутствовала и среди усуней, и среди гуннов, и среди канглы. Хотя «монголы» среди гуннов и канглы встречались больше, чем среди усуней. Я вспомнил свою маму, которая внешне была похожа на татарку с большими, без восточного разреза глазами, хотя она была чистой казашкой из древнего казахского рода дулатов. Среди кочевников было запрещено создавать браки не только среди близких, но и дальних родственников. Соблюдалось правило «семи колен». Нарушившие этот негласный закон умертвлялись, а все жители аула, в котором произошло нарушение, становились изгоями. К тому же, кочевники, вернувшись из набега на Китай, Согдиану, Хорезм и даже Индию и Европу, охотно брали в законные жены уведенную в полон женщину. А крепкие мужчины-рабы почти всегда становились мужьями кочевниц и, соответственно, полноправными членами рода, который всегда нуждался в новых бойцах, погибающих тысячами в бесчисленных сражениях. Таким образом, обеспечивались здоровые гены и соответственно увеличивалась рождаемость и жизнестойкость детей, смертность которых была очень высокой в суровых условиях степи. Из десяти рожденных здоровыми детей до совершеннолетия, в понятии моего времени, доживали только трое. Большинство погибало от холода, голода и болезней еще в раннем детстве. Дети чуть постарше, с двенадцати лет, погибали в боях. Но зато выжившие были реально суперменами, не говоря уж об их воинских умениях, обладали невероятной, даже для этого времени выносливостью, устойчивостью к длительной жажде, голоду и морозам. Кстати, кочевники считали лучшим временем для начала военного похода именно зиму.

Обо всем этом я думал, спускаясь с холмов по направлению к городу. Проезжая мимо юрт, мы видели, как к нам навстречу толпами выбегали кочевники и, создавая живой коридор, склонялись передо мной, говоря слова соболезнования.

Приблизившись к городу, я увидел, что все следы пожара, разрушений и недавнего сражения были убраны. Внешняя стена была почти восстановлена. Там где еще не восстановили, занимались строительными работами римляне.

Я въехал в распахнутые ворота внешней стены. По обе стороны ворот расположился караул, состоящий из двух десятков римлян и десятка кочевников. Между внешней и внутренней стеной было поставлено множество юрт, из которых также выбегали люди, спеша приветствовать меня. Честно сказать, уважительное отношение ко мне знатных кочевников и восторженные лица воинов, одинаково громко приветствовавших меня, приятно щекотало мое самолюбие. Помню, вернее вообще не помню, что в последнее время в моей прошлой жизни не то что кто-то уважительно приветствовал меня, а вообще даже нормально поздравлял хотя бы на мой день рождения. Последние, кто искренне радовался мне, это были мои родители.

Я, наконец, въехал во внутренний город, там меня встретил Угэ со своим десятком. Выразив соболезнование, он сообщил, что в город прибыли послы соседних стран и просят покровительства несколько родов саков, перекочевавших с берегов Окса, и гуннов, недовольных правлением Кокана. Я жестом остановил его. Сойдя с коня, которого тут же подбежав, взял под узды мой братишка Тегын, я снова жестом позвал Угэ пойти за мной в тот самый «конференц-зал», где проводились военные советы.

Войдя в помещение, я уселся на кошму. За мной и Угэ никто не вошел. Иргек и Ирек остались еще между стен, встретив каких-то разодетых в шелка людей, на вид явно не кочевников.

– Ну, Угэ, рассказывай, что тут нового, – обратился я командиру своих телохранителей.

– Великий хан, – сказал Угэ, сев напротив меня, – вся степь гудит о твоей великой победе над ханьцами. В город прибыли послы тохаров, дахов, хорезмского царя Артавы, сарматов, динлинов и еще посланники от Кокана.

– А что за саки и гунны, о которых ты начал докладывать?

– Это саки-массагеты, числом в семь тысяч юрт, перекочевали с берегов Окса и две тысячи юрт усуней просят выделить им пастбища для кочевки.

«А канглы против не будут? Все земли, которые я могу предложить им сейчас, это кочевья, принадлежащие канглы. Я сам нахожусь здесь почти на птичьих правах. Объяви меня сейчас хан канглы врагом – крышка мне. И что же мне делать? Насколько я знаю, часть саков осталась кочевать в степях Южного Казахстана, со временем влившись в состав племен канглы, усуней, позднее тюрков и ставшими одними из предков казахской нации. Обижать их не хотелось. Да и семь тысяч потенциальных верных мне воинов сейчас бы не помешало. До чего же сейчас Ужаса не хватает. У него бы спросить совет. Зря я его отправил вместе с согдийцами», – посетовал я.

– Гунны числом в пять тысяч юрт, принадлежат родам, которые всегда были верными твоему отцу. Кокан пытался убить старейшин этих родов, а их членов смешать с другими родами, – продолжал Угэ.

– И что, их тоже мне нужно будет расселить на землях канглы? – сказал я, но увидев недоуменный взгляд Угэ, понял, что брякнул не то. Как Ужаса не хватает.

Тут в «зал» вошли Иргек и Ирек, за ними впорхнули с десяток девчушек, которые стали живо расстилать дастархан и заставлять его блюдами.

– Ну, что каган! Принимай своих первых иноземных послов! – сказали мне разом близнецы.