Текст книги "Пока идёт дождь (СИ)"

Автор книги: Yoon Hae

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Рафаэль взял у меня аптечку и нашёл в ней тётушкину мазь – волшебное средство от местных «целителей», – открыл банку и обмакнул пальцы, начав растирать мою лодыжку, осторожно, боясь лишний раз нажать чуть сильнее. Движения были максимально плавными – я почти не чувствовала касаний.

– Почему со мной это происходит? – открыв глаза и подперев голову рукой, спросила я в никуда. Мой вопрос был риторическим, я не ждала и не хотела ответа. – Всякие маньяки ко мне липнут, – меня передёрнуло от этой действительности.

– Наверное, всё из-за твоей внешности? – высказался Рафаэль, но сразу прикусил язык и уткнулся глазами в мою ногу, монотонно растирая мазь.

– А что с моей внешностью не так? Видимо, у меня на лбу написано, что я доверчивая дурочка…

– Это точно, – хихикнул Рафаэль, чем вызвал моё негодование. – Но я не про это.

А про что? Может, он имеет в виду мою «выдающуюся» фигуру, но я бы посчитала это больше недостатком, чем притягивающим достоинством. Осмотрела себя, вспоминая, в чём была одета в день покушения и на свидании с Дэвидом. Короткие юбки уже давно выбыли из моего гардероба – ещё со времён завершения карьеры балерины, – каблуки запылились на полке, особенно после моего фееричного падения. Да и супермоделью назвать меня было сложно. Обычный серый человек.

– Да я вроде не одеваюсь как-то вызывающе, – вся скукожилась, будто старалась прикрыться, хотя на мне были свободный свитер и джинсы. – Да и не красилась уже давно. Ничего такого… —… что могло бы заинтересовать любопытный мужской взгляд.

– Ты и без этого достаточно привлека… – Рафаэль осёкся и даже скривился в гримасе, словно ругая себя за необдуманные слова, и мне вдруг стало особенно любопытно следить за ним, за шумными выдохами, пускающими холодный ветерок по моей коже, за хмурыми складочками на потёртой повязке. Мои щёки предательски вспыхнули, и его тоже – я была уверена в этом, пусть на толстой зелёной коже этого и не было видно. Его недосказанные слова, отдаваясь эхом в моих ушах, не вызывали чувство разочарования или отвращения, как красочные комплименты Дэвида. Они цеплялись крючком за самое сердце, впуская в него электрические импульсы – разряды, взрывающие кровь в моих венах. Это нечто странное, совсем иное…

– Думаешь, я красивая? – вопрос внаглую. Кажется, что всё смущение – смущение нас обоих, – перешло на Рафаэля, а у меня остались искреннее любопытство и пульсирующий жар в груди. Я никогда бы не осмелилась задать этот вопрос никому другому, даже Дэвиду, пусть он и щедр на приятные слова. Никому, кроме Рафаэля. Он был уже совсем своим, я не стеснялась его, мне не было неловко, я была совсем другой рядом с ним.

Мутант нахмурился ещё больше и стиснул челюсти так, что губы превратились в тонкие линии, а носогубные складки стали ещё глубже. Он на мгновение замер, остановился, отнимая пальцы от больной лодыжки. Видимо, раздумывал, что ответить. Я даже слегка улыбнулась, наблюдая за метаморфозами грозного характера. Вопрос оказался тупиковый: если скажет «да», то спалится, а его суровая натура крутого мужика никогда не даст это сделать. Если скажет «нет», то обидит меня, и кроме того, уверена, нагло соврёт.

– Этот, – кинув неодобрительный взгляд на Дэвида, – видимо, точно так считает, – переводить темы Рафаэль явно не умел, и я даже огорчилась, что он втянул сюда третье лицо. По его словам можно было сделать вывод, что моя внешность может вызывать только самые пошлые побуждения, но видя, как растерянно забегали янтарные глаза, я знала, что Рафаэль просто пытается отмазаться от ответа.

– Знаешь, Дэвид не такой уж плохой. Я знаю его с хорошей стороны. – Мои слова подействовали на Рафаэля, как запал для снаряда. Он всё ещё продолжал держать мою ногу в своих ладонях, но поднял на меня негодующий взгляд. Я даже сглотнула от неожиданности.

– А может, я зря сюда явился? Помешал вам…

– Что ты такое говоришь? – воскликнула я, округляя глаза от возмущения и смятения одновременно. За кого он меня принимает? Он же сам видел, что всё это мне не нравится, что Дэвид силой… Как бы врезала сейчас!

Увидя моё негодование, Рафаэль явно остыл и даже позволил себе улыбнуться. Я обиженно откинулась на кресле и скрестила руки на груди, отвернувшись в сторону. Мазь уже впиталась в кожу, но Рафаэль всё равно почему-то продолжал поглаживать мою больную ногу, и с таким сосредоточенным умным лицом, словно был профессором медицины. Хотя, он же у нас теперь профессор-рентген – определяет повреждения на глаз. Я косилась на него исподлобья, недовольно надув губы, и вдруг меня осенила мысль.

– А как ты оказался здесь? – действительно. Ведь мы же попрощались друг с другом внизу. Значит… – опять подсматривал за мной?

Янтарные глаза округлились, а рот образовал немую букву «о». Вот засранец! Засранец, страдающий вуайеризмом, любитель поглазеть на мои Victoria’s Secret. Тоже мне, герой нашёлся, ничем не лучше того же Дэвида. Всё туда же.

– Просто хотел убедиться, что ты благополучно добралась до дому, – ну конечно, только и всего. – И как видишь, не зря.

Мне нечего было добавить, ведь он оказался прав. Если бы Рафаэля не было рядом, то неизвестно, как далеко смог бы зайти Дэвид, одурманенный доброй порцией алкоголя. И тут я подумала: ведь Рафаэль больше не является для меня пришельцем. Это когда-то я думала, что простые человеческие женские особи его не привлекают, но теперь… Ведь он был человеком, ему не чужды обычные людские желания и слабости. И я снова покраснела, пряча лицо в глубоком воротнике свитера, вспоминая, как бегала по дому в чём мать родила. Как неудобно… Но с другой стороны, это он виноват. Это ему должно быть стыдно. Нечего было подсматривать.

Со стороны Дэвида послышались звуки. Очухался наконец, значит живой. Я быстро поднялась с кресла, всматриваясь в постанывающего потерпевшего и толкая Рафаэля в плечо. Но он поддаваться не хотел, сидел как вкопанный.

– Быстро уходи через балкон, – громким шёпотом сказала я, продолжая толкать мутанта.

– Ещё чего.

– Я не хочу, чтобы он тебя увидел.

– Он и так уже видел, что теперь?

Но я была настроена более чем серьёзно, указывая рукой на дверь, и через некоторое время Рафаэль всё же сдался, недовольно поморщил нос и вышел из квартиры. Я спустилась на пол к Дэвиду, осматривая его. Потеребила за плечо, на что он только замычал сильнее и, хмурясь, открыл глаза.

– Что? Где я? – недоумевал очухавшийся парень. Меня одолевали странные чувства: с одной стороны было немного жалко его, с другой – хотелось самой врезать ему по роже. Он обхватил пальцами нос и зашипел от боли. – Это ещё что?

Привстал на локоть, кладя ладонь на лоб, и осмотрел комнату, потом меня. Видимо, его хорошенько встряхнуло от мощного удара Рафаэля. Но, может, хоть мозги на место встанут? Я всё ещё сидела молча, с непроницаемым лицом глядя на Дэвида, который, видать, стал приходить в себя, судя по обалдевшему выражению помятой мордахи.

– Где он? – резко сев, испуганно воскликнул парень. Тоже мне, герой-любовник нашёлся. Смелость так и прёт.

– Кто он? – старалась вести себя как ни в чём не бывало.

– Тот зелёный, здоровый такой урод, – от последнего слова меня передёрнуло. Хотя я сама не раз мысленно назвала Рафаэля так, но всё это было в шутку, по-домашнему, по-свойски. Слышать это от Дэвида было настолько же неприятно, как чувствовать его руки на своём теле.

– Ты сильно ударился головой об пол, – мой голос был холодным и строгим. – Здесь не было никого, кроме нас.

– Нет, я же помню, это он мне врезал, – с пеной у рта гнул свою линию парень, но такое поведение можно легко подвести под клинику. Тем более он ещё и выпил. Значит, белая горячка. Всякое привидится.

– Тогда, может, ты помнишь, что было до удара? – Дэвид стал напрягать свои извилины, сдвигая брови друг к другу, и резко выпучил на меня глаза. Вспомнил.

– Я… я… извини, – открыв рот, но произнося звуки через раз, начал блеять парень. – Чёрт, Рокси, прости. Я не знаю, что на меня нашло. Я ведь и правда не хотел. Прости. Я виноват. Я…

Ну, по крайней мере, про Рафаэля он уже забыл. Я видела, что Дэвид действительно сожалел и что алкоголь в его крови уже начал испаряться. Он корил себя, убивался из-за проступка, ведь теперь отдалил меня от себя ещё больше. Неужели он надеялся на что-то после такого домогательства? Дэвид потянул ко мне руку, но я отдёрнула свою, давая понять, что больше не хочу никаких физических контактов.

– В таком случае ты не будешь сильно переживать, что я сломала тебе нос. Если не умеешь пить, то лучше вообще не берись за бутылку.

Дэвид закрыл лицо ладонями, раскачиваясь из стороны в сторону.

– Господи, Роксана, прости, прости. Я очень виноват перед тобой, – я лишь кивнула в ответ, устав слушать его извинения.

– Тебе пора, – встала с пола, упираясь в кресло рукой, и Дэвид поднялся вслед за мной, пыхтя как паровоз. От его взгляда тоже не ускользнула моя травма.

– Что с тобой? Опять нога? – я заметила, что по вопросам оба мои знакомые всё чаще копируют друг друга.

– Да уж, пришлось постараться, чтобы тебя повалить, – отвернулась от Дэвида – не хотела смотреть на его искривившуюся гримасу сожаления, – и захромала до двери.

– Прости меня, – уже стоя за порогом, повторял парень. – Я сделаю для тебя всё, что ты захочешь. Всё, что нужно. Я не хотел.

Махнув на прощание рукой, я захлопнула дверь и облегчённо выдохнула. Ну хоть теперь он забудет о своей галлюцинации в виде Рафаэля, а предастся глубоким переживаниям из-за меня. Сам виноват, Дэвид, теперь мы с тобой по разные стороны, и даже тётя больше ничего мне не скажет. Ковыляя, я добралась до стула напротив моего старенького синтезатора и села на него, уперевшись локтями в панель инструмента и опустив голову на ладони. Как же я устала! Сегодня был невероятно длинный вечер со злобной тётушкой, экстремальным вождением, поимкой воришки, домогательствами… почти смертью Дэвида и неожиданных откровений от Рафаэля. Голова болела. Спать совершенно не хотелось – даже напротив, боль в висках не давала расслабиться. Но ничто так не успокаивало, как музыка. Я любила играть для себя, когда на меня накатывала печаль и меланхолия, или когда просто хотелось расслабиться. Музыка снимает стресс и действует получше любого тортика.

Коснувшись белых клавиш, мои пальцы интуитивно двигались, перебирая ноту за нотой. Шопен. В нём есть что-то особенное. Тягостная меланхолия звуков, глубокий смысл минорных переливов. Это была не мелодия, это была целая история жизни. Временами тягостная, грустная, временами мимолётная, быстрая, стремительная. Искрящаяся и яркая. И снова грустная. Это была моя жизнь.

Краем глаза увидела большую тень на стене. И когда он вошёл? Я даже не услышала. Рафаэль опустился на пол, прислоняясь к кровати за моей спиной, и ничего не говорил, просто слушал. Может, ему тоже не чуждо чувство прекрасного? Пусть он и живёт в подземелье, пусть и отделён от мира, но всё же в нём есть душа. Я ощущала её, чувствовала невидимые щупальца, тянущиеся ко мне. И пусть он бывает немногословен, а порой и груб, всё-таки я знала, что внутри этот здоровяк другой. Пусть он и позволяет себе подглядывать за мной – всё-таки он мужчина, – но по крайней мере он никогда не переступал черту, не делал никаких намёков, как это делает Дэвид. Да, этот громила был в десятки раз сильнее почтальона-Дон Жуана, но он никогда не применял силу против меня. А ведь если подумать, то я даже не смогла бы написать заявление в полицию на него. Ну кто мне поверил бы? У Рафаэля есть свои принципы, и хотя я считала, что у всех они должны быть, как само собой разумеющееся, теперь, пережив уже столько всего, я стала ценить эту сторону своего зелёного друга ещё больше.

Музыка увлекала в свой загадочный мир, где уже не было ужасающей действительности, а только умиротворение, только вязкое море эмоций, затягивающее и обволакивающее. Закончив свою игру, я обернулась к Рафаэлю и обнаружила, что этот здоровяк спит. Мда, а я тут про чувство прекрасного рассуждаю. С другой стороны, он, наверное, тоже устал за сегодняшний день. На часах половина третьего ночи, а страсти только улеглись.

Я решила не будить Рафаэля, а тихо понаблюдать за ним поближе, пока он спокойно сопит, склонив голову вниз и скрестив руки на груди. Интересно, каким он был до мутации? Наверное, здоровым крепким парнем с широкими скулами и шеей. Почему-то я подумала, что он был блондином. Высокий, широкоплечий, ему бы подошла роль капитана команды по американскому футболу. Скорее всего, морской пехотинец – ну кто бы ещё решился на такой эксперимент? Интересно, а его глаза были такими же? Этот яркий янтарь настоящий?

А каково это – жить в полном одиночестве, отвергнутым и отчуждённым от общества? Без друзей, без семьи… Интересно, а кто-нибудь кроме меня ещё знает о его существовании? И если он стал жертвой науки, то где тот учёный, который создал его таким? Видимо, не всё прошло гладко, раз он вынужден прятаться и скитаться. Как хорошо, что мы нашли друг друга. Сейчас мне кажется это невероятным везением для него и для меня. Если он приходит ко мне, значит всё-таки нуждается в простом человеческом общении, тёплом ужине, просто ощущении рядом другого. А может, я ему нравлюсь?.. От этой мысли меня бросило в жар, хотя я глубоко сомневалась в правдивости своих умозаключений. Нужда в другом человеке ещё не даёт повода для романтических чувств. Это просто дружба, необходимость быть с кем-то. Но с другой стороны, он же живой человек, пусть не внешне, но внутренне. Никому не чужды обычные человеческие потребности в любви. И мне ещё больше жалко, что он вынужден страдать из-за этого.

Я опустилась на пол и села напротив него, внимательно разглядывая умиротворённое лицо Рафаэля. Впервые вижу его таким расслабленным, и так он кажется более милым. Может, потому что в таком состоянии он находится крайне редко. Интересно, а какой он без своей повязки? Мне хотелось увидеть его лицо полностью, представить, каким бы он был в человеческом облике, и я потянулась к нему руками, решив, что смогу тихонечко стянуть с него эту потрёпанную красную ткань. Но ладони Рафаэля так стремительно ухватились за мои запястья, что я даже вскрикнула от неожиданности. Он разомкнул веки и чуть ослабил хватку, отдаляя мои руки от своего лица.

– Я думала, ты спишь, – нервно сглотнула. Вдруг он разозлится от такой моей выходки.

– Просто задумался, – он всё ещё удерживал мои запястья, но я не боялась его. Даже когда он злился не боялась. Попросить его самого снять повязку или это лишнее? Но мне так хотелось это сделать. – А ты что удумала?

– Я просто хотела посмотреть на тебя без этой штуки, – Рафаэль нахмурился, значит не к добру. Он опустил взгляд и немного наклонил голову.

– Не надо, – прозвучал короткий ответ, но мне было непонятно, почему он запрещает. Разве этот кусочек ткани можно назвать серьёзным камуфляжем? Это же не шапка-невидимка. И что такого я увижу без неё? А может, это психологический барьер? Эта маска уже стала частью его самого, раз он так бережно к ней относится, и снять её значит раскрыть себя полностью, стать уязвимым… Моё сердце заколотилось – в этот момент так захотелось, чтобы он стал уязвимым, так сильно хотелось увидеть его таким – необычным, но настоящим.

Рафаэль опустил свои руки на колени, разжимая пальцы на моих запястьях, и мои ладони находились в его, касаясь тыльной стороной грубой кожи. Я с любопытством смотрела на эту разницу между нами, между трёхпалыми зелёными и человеческими маленькими. Перевернула ладонь и коснулась пальцами его руки, ощупывая странную по ощущениям поверхность. Вверх до локтя, очерчивая крупные рельефы мышц. Это было так необычно: твёрдые бугорки перекатывались под пальцами, кожа толстая, неестественно гладкая и натянутая. Так странно – с внутренней стороны руки она казалась мягче, там, где видны толстые вены, где даже цвет кажется светлее. Снова вверх по бицепсу – интересно, откуда у него тату? Отголоски прошлой жизни? Я ощущала, как слегка вздрагивали мышцы от моих прикосновений, как напрягались тонкие рельефы прожилок на крупном плече. Мне было до безумия любопытно рассмотреть его ближе, понять, что за существо передо мной. Твёрдая, почти каменная грудная часть: на ней остались вмятины от пуль, мелкими расщелинами испещрившие толстый слой.

– Тебе было больно? – проводя по пулевым следам, спросила я. В ту ночь меня чуть не застрелили, и если бы не Рафаэль, то всё закончилось бы трагично.

– Нет, – кажется, что его бас стал ещё ниже, превращаясь в приглушённый, грудной звук. Он почти не шевелился, терпеливо следя за моими движениями и, кажется, словно допустил меня до себя настолько близко, что теперь по-настоящему стал беззащитным передо мной. Этот двухметровый мутант перед маленькой Рокси. Уязвимый и смущающийся – это было видно по потемневшему пристальному взгляду, который избегал контакта с моим, – но не останавливающий меня. Под ладонью билось его сердце – я чувствовала удары даже сквозь эту твёрдую защиту. Мне было спокойно рядом с ним, невероятное умиротворение в душе. Такого не было уже долгое время – чувство, когда не нужно ни о чём переживать, когда забываешь обо всех заботах. Даже о повреждённой лодыжке.

Я подсела к нему поближе, прислонилась ухом к груди, чтобы слышать это дребезжащее огромное сердце. Бух, бух, бух! Оно колотилось, нещадно тарабаня в грудь. И может, я позволила себе слишком многое – вольность, которую никогда ранее не позволяла по отношению к другим, – и может, это станет моей ошибкой, но сейчас, когда сильные руки сжали меня в объятьях и притянули ближе к каменному телу, я чувствую себя по-домашнему уютно. Вокруг больше нет Дэвида, противного коротышки и даже назойливой тётушки. Это иной мир моей реальности, в котором хочется задержаться подольше. Запах Рафаэля – это сырость с лёгкими нотками затхлой плесени (неудивительно, учитывая, где он живёт), но это совсем не отталкивало, напротив – теперь так пахнет моё спокойствие. Запахом сырой пожухлой листвы, сброшенной с омертвевших деревьев, вязкого болота, где слышен стрекот цикад, и проливного дождя, свежего и наполненного кислородом… Неровное сердцебиение колыбельной убаюкивало меня в холодных крепких руках, оставляя позади все ужасные события сегодняшнего дня. И сквозь пелену сладкого сна я чувствовала, как жадно вдыхает Рафаэль, зарываясь в колючее облако моих кудрей. И я улыбнулась, расслабляясь в стальных объятьях. Рядом с ним не было тревожно – казалось, Рафаэль был единственным в моей жизни за последнее время, кто не способен причинить мне вреда, пусть его внешние габариты говорят об обратном. Тишина и только ускоряющееся – бух-бух-бух… Я почувствовала невесомость под собой – Рафаэль поднялся со мной на руках и перенёс на кровать.

– Ты уже уходишь? – не открывая глаз, спросила я, крепко цепляясь за его ладонь, чтобы не дать исчезнуть. Он заботливо накрыл меня одеялом, кончиками пальцев снял непослушные кудри с лица. И я уже не слышала даже тиканье настенных часов, шорохи ветра за окном. Но всё ещё ощущала под пальцами пульсирующую крупную вену и холодное прикосновение губ к моей щеке.

========== Raphael ==========

Смутно в глубине души мы знаем, кто мы такие. Этим и вызвана скорбь нашей души: мы не те, кем хотели бы быть…

Нью-Йорк – яркий и красочный, дарящий надежды и осуществляющий мечты, – город, один взгляд на который дарует чувство свободы и невероятного вдохновения. Сегодня он снова накрыт пеленой тяжёлых туч, скрыт за занавесом ледяного дождя. Крупные капли непрерывным потоком устремляются вниз, сбивая с деревьев пожухлую листву, ложатся на широкие плечи, омывая толстую кожу до зеркальной глади. Глаза закрыты, лицо подставлено под освежающую небесную воду – тщетная попытка прийти в себя. Сложно оценить ситуацию в призме происходящих теперь событий, а главное, чувств. Когда в душе всё смешалось, перевернулось с ног на голову, то невозможно заставить мысли работать в привычном режиме. И каждый раз, когда ты уводишь их в сторону, они всё равно интуитивно возвращаются только к одному…

Окна дома напротив загораются одно за другим, разноцветной палитрой украшая серый, нуждающийся в реставрации дом. И только одно – со старыми рамами, тускло освещённое изнутри, – притягивает взгляд. Из этого гипноза уже невозможно вырваться, и он даже не понял, когда перестал сопротивляться. На суровом лице появляется искривлённая полуулыбка – она опять не задёрнула занавески. А значит, можно тихо издалека присматривать за ней, хоть на время погрузиться в её мир – обычный, человеческий. Забавно, ведь ранее ему никогда не было это так интересно, общество стояло отдельно от него и его братьев и вызывало чувство раздражения и даже отвращения. Они никогда не примут таких существ, они считают себя выше. При мысли об этом хотелось пренебрежительно фыркнуть, даже несмотря на парочку знакомых среди людей, даже несмотря на Эйприл, но теперь – только теперь – всё стало иным.

О чём думает эта девчонка? В её голове роятся тысячи, миллионы разных мыслей и идей, сумбурных и нелогичных, одновременно заполняющих пространство. От этого она бывает такой забывчивой, от этого её движения порой резкие и неожиданные, но всё равно изящные. Она может задаваться вопросами о тайнах Вселенной и в то же время думать, что лак на её ногтях не подходит под цвет глаз. Может лихо отбиваться от разбойников и спокойно засыпать в руках уродливого мутанта. Вся она – безумный вихрь. Торнадо, закручивающий в свою воронку всех, кто находится рядом. И он оказался не исключением… Эта девчонка полна жизнью, она дышит ей, дарит другим, каждым вдохом, каждым движением. Она – сгусток кипящей энергии с тысячами «почему?». Безумная ходячая трагедия, притягивающая к себе проблемы и неудачи, но сильная и несломленная. Рядом с ней хочется дышать по-новому, видеть то, что видит она, слышать то, что она слышит. Быть там, где она бывает. Вдохнуть бы её – всю полностью, без остатка, – вдохнуть, и не отпускать, чтобы она застряла в лёгких, чтобы она стала частью его самого. Рядом с ним. Внутри него.

Под рёбрами где-то слева – раскалённый метал, пускающий горячую лаву по венам. Никогда его сердце так яростно не напоминало, что ещё живое, так болезненно не давало о себе знать. Когда она успела поджечь фитиль, почему он этого не заметил? Всё слишком сумбурно, скомкано, быстро. Раз – и впервые ты скрываешь от братьев что-то важное. Два – с нетерпением ждёшь нового вечера. Три – хочешь стать одним из них, этих мелочных людишек, чтобы существовать днём, существовать в её жизни. Неприятный комок подкатывает к горлу, заставляет вскочить и раздражённо метаться по крыше заброшенного здания. Ему хотелось стать настоящим пришельцем, быть несчастным солдатом – заложником судьбы. Но всё это не про него, всё это неправда. А может, лучше промолчать? Оставить всё как есть?

Сердце не на месте, когда ложь окутывает этот хрупкий тайный мирок, такой манящий и уже совсем родной. Где изящная фигура Роксаны скользит в мутном окне, суетливо возясь на кухне, и улыбка невольно ложится на строгие губы – его здесь ждут. И когда всё это началось? Этот всеразрушающий ураган событий, затягивающий их обоих. Для неё он стал путешественником с далёкого Марса, бедным страдающим морпехом, коротающим время в одиночестве среди сырых вонючих стен канализации. Её огромное доброе сердце не знает предела милосердию. Она готова простить даже своих недонасильников, готова быть Матерью Терезой для всех убогих и обделённых. Почему она так добра к нему? Почему так ждёт встречи? А может, хоть на одну крохотную частичку, может, хоть на малую часть, всего лишь на грамм, на долю секунды, на миллиметр её большой души, он ей не безразличен… Снова обжигает в боку, скручивает спазмами. И он опять тянется к ней, опять сбегает из-под братского контроля. Бросает все свои вещи – рацию, GPS-маячок, защиту (которую сам не знает, зачем носит), – оставляет всё это на крыше дома в пяти кварталов отсюда и вновь приходит сюда.

Когда-то она казалась ему глупой странной девицей, которой приспичило разгуливать ночью в самом опасном районе города – его любимом месте, где всегда можно было надавать тумаков парочке хулиганов. Это был «конвейер» по производству всякого сброда – весёлое местечко для ночного хранителя города, которому не терпится с кем-нибудь разобраться по понятиям. И было просто верх глупости расхаживать в таком районе после восьми вечера. Но тогда она оказалась приманкой для целой группы обкуренных отморозков – а это уже большая вечеринка в честь справедливости и порядка. На удивление, девчонка была довольно бойкой – отбивалась от своих маньяков как могла, и даже успешно. Он не стал вмешиваться сразу: из любопытства следил за потасовкой и даже подумал, что всё-таки ей удастся сбежать. Пока её не схватили за волосы, не отбросили к стене, пока она не напоролась на торчащий кусок железа из опрокинутого мусорного контейнера. И стало ясно, что ей уже не выбраться.

Тогда он не думал о том, как сильно ей досталось. Тогда он считал себя героем и большой удачей для жертвы. Как ни странно, так считала и она, каждую ночь рыскав по тем же тёмным закоулкам, не боясь опять напороться на неприятности, так сильно желая встретить его. Это было большим удивлением, ещё одним аргументом на чаше весов её неадекватности. Эта девчонка просто сумасшедшая. Напридумывала себе не пойми что, и из страшного кровожадного мутанта он превратился в святого мученика. Ну разве это не сумасшествие? Чарующее, прекрасное сумасшествие.

«Наконец-то хоть кто-то удосужился выдавить из себя благодарность» – думалось тогда. А теперь, следя за хромающей походкой девушки, за её каждодневными процедурами, за усталыми глазами от вечных подработок, чтобы оплатить больничные счета, появилось странное «если». Если бы он не помедлил, если бы он не стал с любопытством ухмыляться над её мнимой храбростью, а просто спустился и навалял бы тем бандюгам сразу же, то она не была бы ранена, не попала бы в больницу, не мучилась сейчас. Ведь в его руках была возможность всё изменить, предотвратить. И вместе с «если» появилось странное «я виноват». Теперь, когда она не стала просто одной из многих спасённых жертв, когда она превратилась в друга, и, скрепя сердце надо признаться, даже больше, уже нельзя обойтись простым «скажи спасибо, что вообще жива». В голове несмолкаемым гонгом звучит «а если бы я шевелился быстрее, то она бы была здорова».

Непроходящее желание укрыть её от внешнего мира, накрыть хрустальным колпаком, чтобы никто больше не смел притронуться, чтобы оградить от всех ненастий, вгрызается в мышцы острыми клыками. Отделить от насущного мира и оставить только себе. Он знал: она и сама устала от такой жизни, от вечных проблем и суеты. И было бы совсем неплохо укрыться где-нибудь вдвоём далеко от этого города, куда-нибудь в тишину, в лес, где ни единой души, где он мог бы существовать днём, а не быть лишь ночной сказкой. Хотя бы на малое время, на короткий промежуток. Ему было страшно от таких мыслей, страшно, что теперь всё меняется. Мир вокруг меняется, душа, сердце – весь он внутри, всё наизнанку. Вывернуто тонкими смуглыми пальцами, читается, как раскрытая книга. Дойдёт ли она до следующей главы? Хватит ли ей смелости?

Сейчас, не находя себе место и суетливо передвигаясь по крыше, он корил себя в одном – как мог так спалиться? Вроде и отследить нельзя было, вроде делал вид, что всё по-прежнему. И когда-то настало бы время открыть карты всем, но не сейчас, когда его личный мир только начал строиться, когда всё так хорошо складывалось. Ещё бы немного, ещё бы совсем чуть-чуть. И он бы сказал, наверняка бы… Так хотелось ещё немного побыть для неё бедным страдающим от одиночества и несправедливости солдатом, поиграть с ней в эту игру подольше. Быть в её глазах человеком…

Но у Леонардо чуйка на всякие тайны. Он всегда всё должен контролировать. Каждый день требует отчёта о вылазках: нашли ли они новое логово клана Фут, поймали ли нарушителей закона? Где, когда, сколько? Вся жизнь была как на ладони. От семьи нет секретов. Не было… А теперь, когда он застукал их, когда вся семья узнала о тайне Рафаэля, всё стало рушиться. Он кончиками пальцев чувствовал, как крошится в песок его собственный мир, где есть только он и Роксана. Где нет у него братьев и отца, где он когда-то был человеком, где он одинок и несчастен. И восторженная, яркая, как вспышка, дарит ему новый глоток жизни, светит ему ярким лучом в кромешной тьме. Всё это рушится…

А может, и к лучшему? Может, стоит уже всё открыть? Невозможно держать всё в тайне, когда-то такое приключение должно закончиться. Когда-то нужно сказать правду. Что она подумает о нём? Как примет эту правду? С другой стороны, он же никогда ей не врал, а не вмешиваться в неправильные умозаключения не значит врать. Рафаэль не хотел прощаться с этой частью своей жизни. С этой частью себя. С раздражающе назойливым, преследующим, вызывающим взрыв внутренностей от одного произношения, помышления именем – Роксана. Он – микроб. Жалкий маленький микроб. Зараза общества, его недостаток, уродство. Он – никто. О нём не вспомнят потомки, не напишут книги. В один прекрасный момент он просто исчезнет, и что останется после него? Воспоминание в её голове. Это оказалось неплохой перспективой, ради этого стоило всё затевать. Ведь если о тебе помнят, значит ты продолжаешь существовать. Значит ты не мифическое существо, а живая душа.

Она была везде, вокруг него, каждый день. Она распространялась, мерещилась в тёмных закоулках коллектора, мельтешила перед глазами, даже когда они были закрыты. Особенно в момент медитации, когда нужно отделиться от внешнего мира, прийти в гармонию с самим собой, забыть о насущном и проникнуть в глубину себя. А там она. Бегающая по комнате в одном полотенце на голове. И от резких движений сидящие рядом братья вздрагивали, и шум ударов по старой избитой груше разносился до самого вечера.

Раздражала. Как же она раздражала. Своим любопытством, заставившим её пойти за ним, искать. И тем самым разрушив его привычную жизнь, перевернув её на сто восемьдесят. Своей добротой, стремящейся накрыть собой всех сирых и убогих. Своей смелостью, временами наигранной, временами настоящей. Голова кругом, всё вокруг меняется. Стремительно, сокрушающе, снося всё и вся. Стирая прошлое, часть омертвевшей для таких чувств души и наращивая новую, живую, хаотичную. Больше нет в жизни никакой логики, нет смысла строить алгоритмы и взаимосвязи причины-следствия. Всё разрушено. Молниеносно, за один раз, размашистым движением хрупкой ладони. Всего лишь одной слезой, одним любопытным взглядом, неосторожным касанием. Закрутило, втянуло так, что выбраться из глубокого болота нельзя. Остаётся только смириться и утонуть, позволить, чтобы вязкая грязь накрыла голову.