Текст книги "Пирожок для спецназовца (СИ)"
Автор книги: Янтарна
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)
Глава 9. Волк в лубке
Гостевую комнату пришлось открыть и пропылесосить через три дня. Павел сидел дома с сопливыми детьми – младший принес вирус из садика. Йонаш ходил в школу и делал уроки под надзором Мохито. А экскаватор в песчаном карьере далеко за городом выкопал склад мин времен Договора Сретения. Боеприпасы, хранившиеся в весьма и весьма неблагоприятных условиях. Мохито передали в распоряжение временного штаба по чрезвычайной ситуации, и отправили в пески. Йонаш отбрыкался от переезда к Димитросу – Ахим выяснил, что это тот самый пожилой волк, который бил Шольта газетой – и клятвенно пообещал чистить зубы и вовремя ложиться спать. В общежитии мальчишке ничего не угрожало – незнакомец с дурными намерениями через КПП пройти не мог. Но Мохито беспокоила судьба изложения и сочинения, которые надо было сдать к выходным. Облеченный доверием Ахим поклялся проследить за написанием опусов, проверить грамматику, а также раскрасить все накопившиеся контурные карты. К девяти вечера он должен был перевести Йонаша через дорогу и сдать часовому на КПП. Мохито обещал вернуться в субботу вечером – «раньше не получится» – и отблагодарить Ахима какой-нибудь ответной услугой. От услуги Ахим отказался сразу и пообещал звонить в случае любых сомнений и недоразумений. От визитов в больницу они были избавлены – Шольта опять погрузили в искусственный сон и собирались будить не раньше понедельника.
Недоразумений не было. Йонаш обследовал квартиру, оставляя отпечатки запаха на мебели и ткани, вид с балкона оценил, как «классный», и сказал, что если влезть на перила, то можно увидеть их с папой окно и полосу препятствий на стадионе. Лазить на перила Ахим категорически запретил, и на всякий случай начал запирать балконную дверь. Йонаш ел, что дают, хвалил омлет и домашние котлеты, отлынивал от уроков и много болтал.
– Папа тоже яйца на сковородке всегда перемешивает, чтобы желток прожарился. А Мохито говорит: «Фу, это кто-то уже ел». Он жарит, чтоб «глазки» были. А вы так умеете?
– И так, и так умею. Пиши сочинение.
– А вы в карте забыли море раскрасить.
– Сейчас раскрашу. Пиши!
– А можно мне еще одну сосиску в тесте? У вас вкусно получается. Мы так не готовим. У нас даже муки нет. Папа такое не ест, из-за проклятья.
– Проклятья?
Ахим давал себе слово не расспрашивать мальчишку – это нечестный ход. И сейчас не спросил. Просто повторил слово – от удивления. Йонаш счел это вопросом и сообщил:
– Папа избил моего отца. Первый раз, когда тот был беременный, а потом второй раз, когда тот кормил. После первого раза папа сдобу не мог есть, только лепешки всякие и тесто в пельменях. А после второго – вообще ничего. Хлебодарный так проклинает альф, которые на беременного омегу руку подняли.
– Я слышал об этом проклятье, – медленно проговорил Ахим. – Но откуда тебе знать, что так и было?
– Папа сам мне рассказал. Я уже взрослый и у нас доверительные отношения. Папа сказал: лучше я всё объясню, чем тебе чужие оборотни в уши насвистят.
«Резонно, – подумал Ахим. – Желающих насвистеть в таких случаях – хоть отбавляй. История наверняка пересказывалась при детях, и кто-то из одноклассников Йонаша может уколоть внезапной правдой. Решение правильное… но всё равно подпортившее Йонашу детство. Трудно быть не таким, как все. Знать, что один отец избивал второго отца, и при этом любить и – скорее всего – оправдывать».
После внезапного откровения Йонаш съел две сосиски в тесте, дописал сочинение и был препровожден к КПП. Ахим сбросил Мохито сообщение с отчетом и получил в ответ скупое «спс».
Времени стало не хватать. Для себя Ахим мог приготовить спустя рукава, бросить сковородку в мойке, оставить на столе крошки; но кормить Йонаша чем попало, да еще на неубранной кухне – нет-нет-нет, нельзя. Контурные карты почему-то отъедали изрядный кусок бытия. Карандаши постоянно ломались, Ахим путался, закрашивал разметку неправильным цветом, стирал, снова закрашивал… и это всё вперемешку с работой, беспрестанно терявшимися накладными, консультациями с бухгалтером и накапливавшейся стиркой.
В субботу вечером Ахим сдал Йонаша с рук на руки Мохито, получил бурчащую благодарность и обещание помощи «в случае чего». В воскресенье поехал к отцам, и, вернувшись, с удивлением обнаружил, что квартира пропиталась запахом мальчишки. Это не раздражало, но чувствовалось, как след от соринки в глазу. А в круговороте дней запах казался незаметным.
«Надо будет разложить коробочки с отдушкой и хорошенько проветрить. Потом, когда всё закончится».
В понедельник Ахим не видел ни Йонаша, ни Мохито, да и слава Хлебодарному, своих забот хватало: в кафетерий явился санитарный инспектор, за ним – следователь, сообщивший, что передает дело в суд, и посоветовавший ждать повестки. Ахиму вручили ксерокопию его показаний – «освежишь перед судом, чтоб не путался» – и предрекли, что осквернителям кафетерия, скорее всего, дадут условный срок. Вкупе со штрафом.
Взрыв дымовой шашки, крашеное пшено и ленты теперь казались чем-то мелким и совершенно неважным. Ахим не мог понять, почему он переживал и расстраивался: никто не ранен, не погиб… чепуха.
Долгожданные осенние дожди затянулись. Люди и оборотни быстро заскучали по солнцу, начали ругать раннюю темноту. Дождь сбивал с деревьев еще зеленые листья, золото осени где-то потерялось – прямо как неуловимый клад клана Светлых Крестов. Утро вторника хоть немного, но порадовало: дождя не было, и Ахим, позволивший себе поспать лишние два часа, рискнул выбраться на балкон. Мокрая липа грелась под лучами солнца, асфальт подсыхал, очерчивая границы глубоких луж. По улице сновали вояки и прохожие, за углом заливалась сирена пожарной машины – обычная, привычная жизнь.
Волка в пластиковом корсете и с лубком на передней лапе Ахим увидел сквозь нижние, поредевшие ветви липы. Тощий зверь брел по тротуару шатаясь, приваливаясь к стене, чтобы отдохнуть. Кофе встал поперек горла, от возмущения, смешанного с недоумением: Хлебодарный, да кто же заставил бедолагу выйти на улицу? Ему лежать надо! Где врачи, благотворительные фонды, социальные службы? Что это за безобразие? Ахим проглотил кофе и вдруг понял, что волк ему смутно знаком. Темный, длинные лапы, вытянутая узкая морда…
– Не может быть! – выдохнул он, поставил чашку на столик и помчался на улицу – по пути постучав в дверь Ёжи и Славека.
Голос, спросивший: «Кто там? Что?» догнал его в подъезде. Ахим, не оборачиваясь, крикнул: «Помоги!» и побежал к калитке. За это время волк успел доковылять до перекрестка, дождался зеленого света и попытался перейти дорогу. Ладно бы на трех лапах! Так у него еще и задняя перебинтована!
Грязь возле бордюра оказалась скользкой. Волк плюхнулся в лужу, повалился на бок, пытаясь уберечь закованную в пластик переднюю лапу. Ахим, уже подбегая, узнал знакомый запах – точно, Шольт! – и, не сдержавшись, рыкнул:
– Лежи, не шевелись! Сейчас мы тебя вдвоем поднимем. Куда тебя понесло, чучело?
Шольт шумно дышал, стискивал зубы, ворошился, стараясь подняться. Ёжи встал за спиной у Ахима, махнул машинам: «Объезжайте!», сказал:
– Сейчас Славек плед из кафе принесет. Переложим его на плед и отнесем, куда шел.
– А куда он шел?
– К нам в кафе, наверное, – пожал плечами Ёжи. – Вряд ли на работу или к алтарю.
«Папе там скучно», – вспомнил Ахим, и тихо прошипел: – Какой же он идиот!
Нести мокрого и грязного волка на пледе в кафе – то еще развлечение. Пледы Ахим купил, чтобы выдавать посетителям в холода, закутаться. И спецназовцы, и полицейские, и даже огнеборцы от пледов отказывались, да еще и отпускали двусмысленные шутки. Ахим думал – зря потратился. А вот, пригодилось.
Они занесли Шольта в зал. Сдвинули две широкие лавки, уложили на них пледы в упаковках, а сверху взгромоздили мокрую ношу. Ахим попытался обтереть пластиковый лубок на лапе сухим краем и отпрянул – Шольт дернулся, громко застонал.
– Не трогаю, не трогаю! Ёжи, может, «Скорую» вызвать?
Шольт взвыл – коротко, с ноткой протеста. Минута покоя закончилась. Дверь распахнулась, и в кафетерий повалил поток посетителей. Все без исключения шли поздороваться с Шольтом. Ну и покупали что-нибудь. Грех было жаловаться, мощная вышла реклама.
О «Скорой» никто не заикался. Шольта называли «молодцом» и «огурцом», хвалили, поздравляли. Ахим не спускал с волка глаз: пелена боли, сделавшая взгляд мутным, исчезла. Шольт обрел живость, вертел головой по сторонам, стучал мокрым хвостом по пледу, приветствуя сослуживцев.
Суета и толкотня странным образом успокаивали – рядом были люди и оборотни, способные распознать, когда Шольту срочно понадобится врач, не боящиеся взять на себя ответственность. До визита в кафетерий снизошел даже глава городских огнеборцев, прежде никогда не переступавший порога. Поздоровался с Шольтом, пообещал обеспечить Йонашу натюрморты и пейзажи – если возникнет такая надобность – и отбыл со стаканом кофе, пожелав всем хорошего дня и здоровья.
Шольт обсох, чуточку распушился и перестал напоминать заморыша. Светлые брови выразительно шевелились, длинный нос морщился, когда кто-нибудь подносил к ложу свежую выпечку. Ахима окончательно отпустило. И тут в двери ворвались Йонаш с Мохито.
– Пап, ну зачем ты сам шел, Мохито бы тебя отнес! Фу, где ты так перепачкался? В лужу упал, что ли?
Шольт отвернулся, ухитряясь косить глазом и отслеживать всех посетителей. Мохито разразился потоком бурчания. Отповедь прервал телефон. Медведь выслушал собеседника, рыкнул: «Сейчас буду» и распорядился:
– Йоша, если я к трем не вернусь, сделаешь уроки у Ахима. Выезд сложный, не знаю, когда освобожусь. Позвоню ребятам, они папу вечером домой отнесут, если меня еще не будет.
– Ладно, – согласился Йонаш. – Я сейчас на физру сбегаю, чтобы прогул не поставили, и вернусь. Дядя Ахим, можно я тут рюкзак оставлю? Мне только форма нужна, не хочу учебники тащить.
– Конечно, – разрешил Ахим. – Поставь вон туда, за стойку.
Йонаш выполнил указание и выскользнул в дверь вслед за Мохито. Тут же вернулся и стукнул себя по лбу:
– Совсем забыл! Дядя Ахим, можете мне помочь?
– Без проблем.
Ахим ожидал очередной раскраски контурных карт или поиска материалов для доклада по истории или географии. Йонаш нырнул под стойку, вытащил рюкзак, порылся, достал маленькую банку и пластиковую ложку.
– Вот. Папу надо яблочным пюре накормить. Вы сможете?
Ахим посмотрел на ложку, банку, насторожившего уши волка и с внутренним содроганием повторил:
– Без проблем. Иди на физкультуру, не беспокойся.
Стоило Йонашу выйти за порог, как Шольт оскалился, всем своим видом демонстрируя неприязненное отношение и к Ахиму, и к яблочному пюре. Славек с Ёжи взяли по чашке кофе и уселись наблюдать за кормлением. Сменщики не отставали – навалились на стойку, смотрели во все глаза. Ахим вскрыл банку, подобрался к Шольту и зачерпнул пюре. Волк рыкнул и отвернул морду.
– Ложечку за Йонаша! – громко объявил Ахим.
Шольт посмотрел на него с укоризной, понюхал яблочное пюре и даже осторожно лизнул. После этих действий он счел свой долг выполненным и прикинулся дохлым, растянувшись на пледах. Ахим удвоил напор и попытался запихнуть пюре волку в пасть. Шольт вскинулся, с громким хрустом разгрыз пластиковую ложку и выплюнул обломки на пол. Ахим отшатнулся – испугался резкого движения и лязганья зубов – и сел на задницу, чуть не выронив банку. Шольт зарычал – нотка угрозы заклокотала в горле – и внезапно затих. Перемена настроения объяснилась просто. Димитрос подошел, как всегда, неслышно, и врезал Шольту по носу свернутой газетой. Благослови Хлебодарный одного конкретного полковника спецназа и все печатные издания заодно!
– Ты что творишь, поганец? – не повышая голоса, спросил Димитрос у Шольта. – Предчувствуешь увольнение, в цирк идти работать собрался? Так я тебе это живо устрою.
Блестящие карие глаза подернулись поволокой смирения. Шольт потянулся к банке, слизал часть потекшего через край пюре, заодно отполировал пальцы Ахима и посмотрел на начальника: «Видишь? Я правильный, я хороший! Не ругайся!»
– С железной ложки его корми, – посоветовал Димитрос. – Начнет выдрючиваться, зубы сломает, получит хороший урок.
Ахим потер руку, отгоняя щекотное и влажное прикосновение волчьего языка, взял у повара ложку и повторно приступил к кормлению. Шольт съел содержимое банки за три минуты, без стонов, рычания и выкрутасов. Этому поспособствовал тот факт, что Димитрос уселся обедать за столиком в зале.
Исполнив обещание, Ахим отправился домой, переодеться – Шольт исхитрился и заляпал его липким пюре. Он немного прибрал: наскоро прошелся по кухне, протер письменный стол, поселившийся в гостевой комнате, открыл форточки, чтобы квартира проветривалась, и спустился вниз. Йонаш уже вернулся с физкультуры и докладывал персоналу и посетителям, откуда взялся папа.
– Его сегодня в восемь утра временно выписали. Зав отделением сказал, что у него нервов не хватает. Папа вчера вечером заскучал, пошел гулять по больнице, заблудился и спал в кладовке. Врачи говорят, что пусть он спит в какой-нибудь другой кладовке, подальше от их глаз. Мы его утром привезли домой, я пошел в школу, а Мохито на службу. Мы обещали, что в обед вернемся, и Мохито папу в кафетерий отнесет, но он, наверное, без нас соскучился.
Шольт взирал на всех с удивительным самодовольством – видимо, гордился своими умениями маскировки и нахождению временных убежищ.
– Он поел? – повернулся к Ахиму Йонаш.
– Да.
– Хорошо. Теперь его в четыре надо будет покормить мясным паштетом и еще одним яблочным пюре.
Ахим кивнул, ничего не обещая, и отвлекся на оклик повара. Люди и оборотни шли обедать, пить кофе, болтать с Шольтом и Йонашем. Временами поток иссякал, временами в кафетерии было не протолкнуться. После трех, не дождавшись появления Мохито, Ахим погнал Йонаша наверх, делать уроки.
– Давайте я вам помогу Шольта отнести, – предложил Ёжи.
– А?.. – Ахим хотел сказать: «А зачем его нести?» и осекся. Действительно, уводить Йонаша и оставлять Шольта в кафетерии как-то глупо. К тому же волк устал – видно, что он с трудом реагирует на обращенные к нему слова и засыпает.
– Ладно, – решился Ахим. – Положим его на диван в той комнате, где Йонаш занимается. Славек, захвати, пожалуйста, пару пледов. Надо чем-то диван застелить, чтобы обивка не пачкалась.
По пути они сделали остановку под виноградом, дождались, пока волк справит нужду, и занесли его в квартиру, не уронив, и ни разу не ударив об стену. Оказавшись на диване, Шольт поворочался и заснул – мгновенно, крепко, словно кто-то повернул невидимый выключатель.
– В начале пятого разбудим и покормим, – пообещал Ахим. – Ты ел?
Йонаш кивнул.
– Тогда мой руки и делай уроки.
Глава 10. Гость в дом
В кафетерии витала смесь чужих запахов, которую Ахим старался смывать сразу по возвращению домой. Он только-только успел привыкнуть к одиночеству, к отсутствию меток Витольда, как произошло очередное изменение – запах волчонка въелся во все углы. Но сейчас эта перемена померкла, как тусклый свет ночника под лучами полуденного солнца. Ахим чувствовал присутствие Шольта. Волка. Альфы. Запах пропитывал гостевую комнату, диван, занавески, подталкивал к обращению, вздыбленной шерсти и драке с вторгшимся нахалом.
«Надо будет съездить в лес, побегать. И начать пить подавитель».
Ему удалось усмирить зверя, ощутившего в запахе альфы изрядную примесь лекарств. Вис успокоился, счел волка больным и неопасным. Ахим отправился на кухню – это позволило занять руки и перебить вторжение кухонными ароматами. На одной сковороде скворчали ломтики баклажанов, на второй тушилась морковка, нарезанный полукольцами лук ждал своей очереди, изгоняя запах альфы едкой вонью. Ахим пару раз выглядывал из кухни – Шольт спал, Йонаш писал в тетради – а потом увлекся, погрузился в готовку и почти забыл о гостях.
Он насторожился, когда услышал скрип двери в спальню. Йонаш! Балкон! Перила! Ахим чуть не перевернул бутылку с маслом – задел, поймал на лету, поставил в мойку – и выскочил в коридор. Открывшаяся картина, мягко говоря, удивила. Йонаш продолжал делать домашнее задание, а на пороге его спальни стоял Шольт, который внимательно изучал интерьер, и – слава Хлебодарному! – не брошенную кое-как, а застеленную покрывалом кровать.
– Тебе что-то надо? – растерянно спросил Ахим. – Выйти? Я сейчас Ёжи позову, мы тебя… вас вынесем.
Шольт зевнул – громко, с присвистом – и поковылял обратно к дивану.
– Пап, поесть надо, – оторвался от тетради Йонаш. – Дядя Ахим, а чем это так вкусно пахнет?
– Овощным рагу с баклажанами, – ответил он, провожая взглядом хромающего Шольта.
Тот обтерся об диван, оставляя шерсть на боковой спинке, примерился, забрался на плед, оттолкнувшись задними лапами от пола. Свернулся клубком, насколько позволял корсет, спрятал нос под лубок и замер.
– Пап, жалко, что тебе рагу нельзя. Дядя Ахим классно готовит.
Волк не шевельнулся.
– Сейчас я паштет открою, – Йонаш встал из-за стола, потянулся. – Дядя Ахим, вы мне поможете, если папа капризничать будет? Мы с Мохито его вдвоем кормим.
– Вдвоем?
– Ага, Мохито папу за уши держит, чтобы не отворачивался.
– При полковнике Димитросе твой папа ест быстро и хорошо. Лучше мы полковника позовем, чем за уши держать, – громко сказал Ахим.
Он бы и посмотрел на Шольта с намеком, но тот продолжал лежать, зажмурившись, и прятать нос под лубком. Угроза пропала зря. В дверь постучали. Это явился Мохито, уже в гражданском, желавший забрать домой своих соседей. Ахим быстро набил большой контейнер горячим рагу, завернул в газету, поставил в пакет и велел Йонашу есть, когда остынет. Разрешил Мохито забрать плед – «нет-нет, возвращать не надо, у меня еще два в запасе» – и проводил гостей до калитки: открыть, придержать дверь, принести Йонашу забытый учебник ботаники.
Вернувшись в квартиру, Ахим распахнул все окна и балконную дверь. Запахи волчьего семейства и медведя-шатуна вытягивало на улицу, нервное напряжение отпускало и сменялось внезапной грустью. Ахим вдруг немножко позавидовал Мохито, который сейчас провалится с головой в ворох забот, будет разрываться между супом, заданием по математике и кормежкой капризного Шольта. В странной волчье-медвежьей стае никто не чувствовал себя одиноким. Когда-то Ахиму казалось, что они с Витольдом сумели подружиться, и, если угаснет влечение, их связь станет еще крепче. А вышло совсем наоборот. Восемь лет приятельствовали ради секса, а теперь один обрел новую пылкую страсть, а второй остался у разбитого корыта. Чем так обманываться, лучше жить стаей. Наверное.
Утром Шольта принесли в кафетерий двое спецназовцев. Плед был выстиран, Шольт выкупан – или тщательно протерт влажным полотенцем. Шерсть не блестела, но и не сбивалась в неопрятные клочья. Волк явно набрался сил и повеселел.
«На яблочном пюре отожрался», – с ухмылкой подумал Ахим, глядя на очередное паломничество к ложу.
В обед Йонаш вывалил охапку новостей.
– Дядя Ахим, нам надо завести дневник по природоведению. Записывать температуру воздуха, каждый день фотографировать одно и то же дерево, чтобы фиксировать, как желтеет и опадает листва. И еще нужно раскрасить три страницы в тетради по ботанике.
– Ботанику-то я раскрашу. А вот дневник… боюсь, я забывать буду.
– Температуру можно в Интернете смотреть, а дерево по утрам фотографировать. Вы же по утрам кофе на балконе пьете.
– Откуда ты знаешь? – удивился Ахим.
– Дядя Георг с дядей Веславом по утрам кофе на крыше пьют и вами любуются, – без всякого стеснения ответил Йонаш. – В бинокль. Дядя Казимир тоже иногда на вас посмотреть ходит.
То-то Ахиму временами казалось, что на нем футболка и штаны вот-вот затлеют!
– Я виноград фотографировать буду.
– У винограда листья почти засохли, лучше липу, – возразил Йонаш. – А одну раскраску по ботанике надо было сдать сегодня. Давайте вы сейчас раскрасите, и я училке отнесу, она до шести, во вторую смену уроки ведет.
Ахим неосторожно согласился заняться раскраской и через десять минут оказался в собственной гостиной в обществе Йонаша и Шольта. Шольта занесли на диван двое сотрудников МЧС, а Йонаш с рюкзаком пришел сам, чтобы написать домашнее задание по литературе. Неприятность случилась, когда Ахим с Йонашем фотографировали липу. Стоило выйти на балкон, как волк приковылял в спальню, забрался на кровать и растянулся во всю длину лап. Ахим возмутился – «спать же потом невозможно будет!» – и попытался прогнать Шольта свернутой газетой. Метод полковника Димитроса не сработал – волчьи зубы прокомпостировали бумажную трубку, клочки разлетелись по всей спальне. Йонаш удивился:
– Почему вы папу газетой бьете? У него лапы чистые, он ничего не испачкает.
Ахим не смог найти силы, чтобы объяснить ребенку, почему омеге не нравится запах чужого альфы, сухо ответил:
– Не люблю, когда в мою кровать лезут без приглашения.
Шольт зарычал, растерзал газету и убрался в гостевую комнату. Ахим оставил балкон открытым. Кипя негодованием, сорвал с кровати покрывало и запихнул в стиральную машину. Уроки делали в напряженном молчании. Шольт довольно быстро заснул, и Йонаш, покосившись на него, проговорил шепотом:
– Дядя Ахим, мы вам уже надоели? Если хотите, я буду раскраски в кафетерии оставлять, а Мохито скажу, чтобы он папу в МЧС относил. Там у них на первом этаже музей открыли, папа может в холле возле двери музея лежать, на посетителей смотреть.
После вопроса «Уже надоели?» захотелось честно ответить: «Да». Смутило продолжение – он не запрещал Шольту дневать в кафетерии, зачем тащить больного волка в музей МЧС? Как будто им там экспонатов не хватает.
– Сидите в кафетерии, сколько хотите, – так же шепотом ответил Ахим. – Мне это не мешает.
Он попытался мысленно сформулировать продолжение: «Ты можешь делать уроки в этой комнате, но прошу избавить меня от визитов папы, который ухитряется линять на всю мягкую мебель и ковровые покрытия, а теперь еще и в кровать полез». Слова подбирались с трудом, не хватало убедительности. Ахим задумчиво погрыз карандаш и вздрогнул от короткого, переполненного болью воя. Шольту снился кошмар. Он дергал лапами, запрокидывал голову, демонстрируя беззащитное горло, больше не выл, но стонал – так жалобно, с ноткой безысходности, что у Ахима ёкнуло сердце.
– Врачи сказали – это пройдет, – Йонаш бросился к волку, обнял за шею. Разбудил, посмотрел в затуманенные глаза и начал быстро-быстро говорить: – Пап, все нормально, ты дома, я с тобой. Мохито скоро придет. Ты живой, ты был в больнице и уже вернулся.
– Ах-ах-ах… – Шольт дышал со стонами, осматривался, явно не узнавая обстановку.
– Вы у меня в гостях, Йонаш делает уроки, – внес ясность Ахим.
Он не знал, набирать ли номер Мохито. Если бы медведь был свободен, давно бы увел свою стаю из кафетерия. Отвлекать его от служебных дел?
– Ох… – Шольт помотал головой, встряхнулся.
– Ты в порядке? – Йонаш гладил волка по прижатым ушам, нежно касаясь шерсти.
Шольт подумал и кивнул – «в порядке». Ахим убрал руку от телефона. Скандалить, упоминая кровать, расхотелось. Волк был не в себе, и, возможно, бродил по незнакомой территории, повинуясь инстинкту – утверждал главенство, не задумываясь, что он в гостях. Камул с ним, можно и матрас новый купить, в конце-то концов.
– Ты будешь сегодня раскраску относить? Я чертополох закончил. И корни, и листья, и цветки, и корзинки. Могу и остальное раскрасить, но если ты тетрадь унесешь…
– А давайте скрепки разогнем, я листок отнесу, чтобы она отметку поставила, а вы пока другими страницами займетесь. Мне позвонить, чтобы папу домой унесли, или можно его пока тут оставить? Я быстро сбегаю, за двадцать минут обернусь.
Шольт поднял светлые брови и переводил взгляд с Йонаша на Ахима, ожидая решения своей судьбы.
– Ты же сюда придешь. Тогда и решим, куда папу переносить. Зачем его сто раз туда-сюда таскать? – сказал Ахим. – Может быть, вы потом еще часок в кафетерии посидите, если Мохито не освободится.
– Он на вызове, – ответил Йонаш. – Не знаю, когда вернется. Все говорят – странная осень. Обычно после Преломления Хлеба затишек, а в этом сентябре как прорвало. Минируют то тут, то там. Вчера «пикап» со взрывчаткой возле рынка обнаружили.
– Да смилуется Хлебодарный… – пробормотал Ахим, расстроенный тем, что жизнь заставляет ребенка повторять такие слова взрослых. – Иди осторожно, с чужими не разговаривай… а, что я тебя учу, тебе это наверняка сто раз повторяли. И от взрыва это не спасет.
– Я туда и назад, – пообещал Йонаш. – Потом куплю что-нибудь в кафетерии и мы с папой домой. Рагу мы с Мохито почти съели. Надо купить печенку или мясо. А картошку я сварю.
– Нет уж, картошку сварю я, – воспротивился Ахим. – Дома разогреешь. Иди. Я картошку поставлю, и раскрашивать буду.
– Папу надо покормить.
– Банки у тебя? – вздохнул Ахим.
– Да. В маленьком пакете с цветами. Там две банки и две ложки.
Дверь гулко захлопнулась. Слышно было, как Йонаш скатился по лестнице. Шольт смотрел на Ахима с интересом – ждал кормежку, способную обеспечить развлечение.
– Я в курсе, что тебе скучно, – проговорил Ахим. – Зато мне в последние дни зашибись, как весело. И винить некого, сам помощь предлагал. Давай договоримся. Я сейчас поставлю вариться картошку, а потом ты быстро съешь свое пюре и паштет. Без выкрутасов. Без грызни ложек и боя газетами.
Шольт задумался. Ахим ушел на кухню, быстро помыл картошку, поставил вариться в мундирах, срезав крышечки. Щедро насыпал соли, прибавил огонь, вернулся и приготовился к цирковому представлению. Шольт его разочаровал. Никаких капризов, вежливая благожелательность и даже предупредительность: длинная морда все время совалась в банку, язык гулял по ложке и пальцам Ахима, вызывая неудержимую щекотку. После кормления Ахим вытер Шольта салфеткой – пюре оставило на носу липкую полосу – погладил по жесткой шерсти и сказал:
– Можешь, когда захочешь.
Во взгляде волка прочиталось: «А то!». Ахим рассеянно почесал зверя за ухом, рассмотрел пластиковый корсет, укрывавший бока и живот, и всполошился:
– Он сломался? Там трещина! Куска не хватает! О!.. Ты его грызешь? Зачем? Ты голодный?
Шольт одарил его волной презрения.
– Снять хочешь? Врачи снимут, когда время придет.
Шольт фыркнул.
– Придурок, – покачал головой Ахим. – Ладно, лежи. Мне еще василек и подсолнух раскрасить надо. Если тебе потребуется выйти, сообщи как-нибудь. Порычи, что ли. Я Ёжи позову, мы тебя к винограду отнесем.
